Антиномия между равенством и свободой

При решении проблемы справедливости перед любым политиком так или иначе встает вопрос о свободе и равенстве, правах и обязанностях человека и гражданина. Ключевое место здесь занимает идея личной свободы. Она выступает как источник и права, и нравственности. Сам факт утверждения гражданского начала тесно связан с упрочением идеи свободы личности. Максимум гражданской свободы обеспечивает максимум нравственной свободы. Вместе с тем, как подчеркивал Ф.М.Достоевский, если исповедовать свободу без внутреннего самоограничения, она ведет к распущенности. Свобода личности имеет смысл лишь в соотнесенности с чем-то другим, о ней как о ценности можно говорить лишь в отношениях между людьми. С этой точки зрения свобода составляет важную, но не единственную сущностную характеристику человека. Будучи разумно-нравственным существом, человек, живя и действуя, не только преследует собственные эгоистические цели и интересы, но сознательно руководствуется сверхличными, стоящими над ним началами и законами. Сверхличными, потому что отдельно взятый индивид немыслим вне общества и общественных связей. Человек, взятый сам по себе, не может быть мерой всех вещей. Он может выступать лишь как существо нравственно-разумное, руководствующееся основополагающими морально-этическими нормами и установками, составляющими некую невидимую ось, обеспечивающую сущностное единство общества.
В данном контексте, как отмечал А. Камю, «абсолютная свобода — это насмешка над справедливостью. Абсолютная справедливость — это отрицание свободы. Животворность обоих понятий зависит от их взаимного самоограничения. Никто не сочтет свой удел свободным, если он в то же время несправедлив, и справедливым — если он не свободен». Самый что ни на есть совершенный и справедливый политический порядок содержит предписания и запреты, призванные так или иначе ограничивать противоречащие установленным правовым нормам действия граждан путем применения или угрозы применения насилия, т.е. ограничения свободы. В то же время социальная справедливость, построенная на уравнении всех и вся, при одновременном игнорировании свободы волеизъявления личности может привести прямо к противоположному. Достаточно вспомнить, что именем справедливости, равенства и иных благородных ценностей было совершено немало преступлений, в том числе и в нашей стране. Ради достижения иллюзорной справедливости тоталитаризм, например, на деле узаконил самую вопиющую несправедливость. Суля людям чудеса социально-экономического, политического и нравственного прогресса, он вынудил людей смириться с чудовищными преступлениями.
С точки зрения ранжировки и определения приоритетности целей и средств их достижения актуальна проблема соотношения идеального и реального в политике. Выше указывалось, что этика, в том числе и политическая, включает в себя элемент идеала и соответственно идею о конечных целях общества. Естественно, что в точке пересечения этики и политики особую активность приобретает вопрос об общественном идеале, а также о соотношении целей и средств. «Что всегда превращало государство в ад на земле, так это попытки сделать его земным раем»,— писал Ф.Гельдерлин. Попытка определить конечную цель политического действия, тем более реализацию идеала совершенного общества, в сущности не согласуется с основными принципами как моральной философии, так и самой природы человека. В истории не было и не могло быть прямолинейного движения к добру, совершенству, справедливости, счастью. Ибо сам человек является средоточием как светлых, так и темных, как «божественных», так и «дьявольских» начал, начал добра и зла.
Мораль и морально-этические императивы следует рассматривать в качестве идеалов, которые в реально существующем мире большей частью недостижимы. Более того, сама постановка вопроса об «окончательном решении», полной реализации той или иной идеальной политической модели или конечной цели чревата огромными опасностями для самой человеческой свободы и соответственно опасностью аннигиляции самой морали и нравственности. Часто приходится выбирать не между абсолютным и добром и злом, а между меньшим и большим злом. В данной связи интерес представляет постановка вопроса М. Вебером, который проводил различие между этикой ответственности (verantwortungsethik) и этикой убеждений (gesinnungsethik).
Этика ответственности вырабатывается из понимания сложности моральной ситуации в сфере действия политики. Дело в 'том, что политика нередко сопряжена с принуждением и насилием, моральные последствия которых заранее невозможно предвидеть. Невзирая на то, что с моральной точки зрения принуждение всегда оценивается отрицательно, политик все равно прибегает к нему, чтобы обеспечить себе поддержку у людей, используя их стремление к признанию, власти, привилегиям. Что касается этики убеждений, то она строится на принципе сохранения моральной чистоты ценой принесения ей в жертву всех реальностей, противоречащих доктрине, отказа от малых дел, способных как-то улучшить положение людей и т.п. Суть этой позиции в политике состоит в концептуализации борьбы между абсолютными добром и злом, что оправдывает использование любых средств для достижения конечных целей. Здесь приверженость «этике абсолютных целей» противостоит «этике ответственности».
Тот, кто верит в возможность окончательного решения всех проблем человечества путем создания совершенной общественно-политической системы, будет готов заплатить за это любую цену, в том числе, как это продемонстрировали тоталитарные режимы, миллионы, десятки миллионов человеческих жизней. По самой логике вещей он готов подавлять и уничтожать своих оппонентов, если они не разделяют его целей, искоренять все еретические, по его мнению, взгляды. Поскольку путь к цели далек и долог, то необходимо постоянно принимать меры, призванные обеспечивать ее общественное признание путем подавления всякой критики, ликвидации оппозиции, насаждения убеждения в мудрости и всемогуществе предводителя в движении к намеченной цели. Один из важнейших принципов такого утопизма состоит в том, что каждое поколение будет приноситься в жертву тем, которые придут после него, и так до бесконечности.
Очевидно, что проблему соотношения политических целей и средств невозможно разрешить, основываясь, как это пытался делать Ф.В.Ферстер, на постулате «из добра может следовать добро, из зла лишь зло». Как показывает исторический опыт, в сфере властных отношений наидостойнейшего из людей подстерегает множество соблазнов. Как говорили древние греки, власть выявляет истинную суть человека. Приходится констатировать, что последняя слагается из множества константных и переменных величин, где, так сказать, божественное перемежается с сатанинским, благородство с низменным, истинно человеческое с животным, устремленность ввысь с дьявольской одержимостью и т.д.
Очевидно, что не всегда человек выдерживает испытание властью и нередко низменное начало одерживает в нем верх. Поистине, как говорил один из героев Честертона отец Браун, «можно удержаться на одном уровне добра, но никому еще не удавалось удержаться на одном уровне зла». К сожалению, за примерами, свидетельствующими о верности этого суждения, нам вовсе не нужно обращаться к отдаленным временам или странам — в нашей сегодняшней жизни их предостаточно. К тому же не всегда человек или идея вступает на общественно-политическую авансцену в своем истинном обличий. Бывает, что великие идеи приходят в мир в обнимку со злом, а быват и так, что, как говорил еще Ф.М.Достоевский, зло приходит в мир в маске добра. Нужно ли здесь напоминать, сколько раз в истории разного рода лжепророки, претендовавшие на осчастливливание всех людей, на деле оказывались сущими антихристами и бессовестными злодеями, принесшими неисчислимые бедствия своим, да и чужеземным народам. Эти примеры воочию демонстрируют верность слов лорда Эктона, который говорил, что «любая власть развращает, а большая власть развращает абсолютно».
Выдвигая хорошие, а то и прекрасные идеи, мы не вправе забывать о реальностях, тем более подгонять под них эти реальности. В этом контексте интерес представляет проводившееся П.Сорокиным разграничение в подходах к этике между неокантианством и социологизмом. Первое говорит словами С. Лотце: «Я все еще убежден, что иду правильным путем, когда ищу в том, что должно быть, основание того, что есть». Второй же, наоборот, утверждает: «В том, что есть, мы ищем то, что должно быть». Однако, как представляется, здесь нельзя допустить проведения непреодолимой линии разграничения между миром сущего и миром должного. Если нет резко очерченной грани между ними, то нет резко обозначенной границы между вопросами власти и вопросами морали.
Идеальная цель, как бы далека и возвышена она ни была, должна принадлежать реальному миру. Важное место в нашей жизни занимает выбор между возможностями, предоставляемыми реальными условиями и обстоятельствами. Разумеется, можно пассивно наблюдать, плыть в водовороте политических событий и процессов. Но все же политика немыслима без решений, а всякое решение сопряжено с выбором из двух и более вариантов. На принятие решения непосредственное влияние оказывает то, как принимающий его человек оценивает мир, свое место в нем и происходящие события. Оценки, на основе которых принимаются решения, могут быть сознательными или бессознательными, простыми или сложными, тщательно продуманными или поспешными, основанными на солидной или поверхностной информации.
Все многообразие результатов и предметов человеческой деятельности, а также сами отношения между людьми оцениваются в категориях добра и зла, истинного и ложного, справедливого и несправедливого, прекрасного и безобразного и т.п. Способы и критерии такой оценки, выраженные в форме нормативных представлений, закрепляются в общественном сознании как «субъективные ценности» — установки, оценки, ориентации, императивы и запреты. В системе ценностей зафиксированы те критерии социально признанного в данном обществе или социальной группе, на основании которых формируются более конкретные системы нормативного контроля и целенаправленные действия людей.
Как выше говорилось, гражданское общество представляет собой сферу сотрудничества и столкновения множества частных интересов. Возникает немаловажный вопрос: как достичь совместимости разнородных и противоречивых интересов всех членов общества, их общей воли и морально-этических воззрений? Способность обеспечивать такую совместимость и делает политику «искусством возможного». В жизни, особенно политической, нередки случаи, когда буквалистская, бескомпромиссная приверженность принципу, диктующему всегда и всюду придерживаться его без учета возможных последствий, может привести к непредсказуемым и непоправимым последствиям. Для опытного политика из любого правила или принципа должны быть исключения. Например, во все времена властители, да и политические мыслители отстаивали допустимость лжи во имя укрепления существующей системы, считая ложь во благо вполне допустимым средством политики. Канцлер Германии О.Бисмарк как-то заметил: «политик может со спокойной совестью лгать в трех случаях — перед выборами, во время войны и после охоты». Было бы чистейшей воды лукавстовом утверждение, что такой-то вполне респектабельный крупный политик или государственный деятель (скажем, У.Черчилль, Ф.Рузвельт, Ш. де Голль) никогда не прибегал к обману, передергиванию или искажению фактов, когда это диктовалось высшим интересам нации и государства.
Любые более или менее дееспособные политические программы в процессе своей разработки и осуществления должны приспосабливаться к изменяющимся реальностям, от чего-то отказываться, что-то заимствовать из программ других политических сил и т.д. Здесь как нельзя лучше подходит максима критического рационализма: «Кардинальная необходимость для политического деятеля — это представить самого себя на месте другого. Кто этого не может и не хочет делать, тот не подходит для мирной внешней политики, как и для демократической внутренней политики. Кто не желает всерьез принимать цели и интересы другого, тот не годится для компромисса. Кто не годен для компромисса, тот не в состоянии сохранить мир». Иначе говоря, «искусство возможного» требует от всех сторон, вовлеченных в политику, способности и готовности идти на компромиссы. Поэтому политику можно было бы характеризовать также как «искусство компромисса». Достижение приемлемого для всех сторон решения требует интуиции, воображения, дисциплины, опыта, умения.
Однако в морально-этическом контексте компромисс зачастую может рассматриваться как признак отступления от принципов. Исторический опыт показывает, что людям, как правило, импонируют не те государственные и политические деятели, которые славились своим умением достигать согласия, а те, кто твердо и бескомпромиссно реализовывали свои идеи и замыслы. «Искусство возможного» означает не отказ от морально-этического ценностного начала, а то, что сама политическая этика должна быть реалистичной в смысле учета реальных общественных и структурных предпосылок политической деятельности и возможностей реализации того или иного политического курса. Учет этих предпосылок предполагает то, что К.Г.Баллестрем называет «моральным компромиссом». Такой компромисс отнюдь «не означает отказ от собственных убеждений или их дискредитацию, он означает признание приоритетов того, что в конкретной ситуации является наиболее приемлемым для большинства; он оставляет право использования собственных убеждений для завоевания этого общества». Все то, что согласуется с такой концепцией справедливости и готовности к компромиссу, представляет собой отрицание возможности определения истинности моральных убеждений, навязывание собственных суждений, стремление устранить, по выражению К.Г.Баллестрема, «скандальный плюрализм при помощи диктата добродетели и воспитания».
Здесь мораль как одно из сущностных проявлений человеческого измерения и абстрактное морализирование совершенно разные вещи. Зачастую нельзя верить на слово тем политикам, которые строят свои карьеры, выдавая себя носителями высшей морали и нравственности, высказывая моралистические суждения и выражая негодование относительно других суждений. Нельзя верить тому, кто, уверенный в своей непогрешимости, претендует на исправление морали других. В большинстве случаев проповедуемая ими мораль — ложная. Важно отличать практическую целесообразность, необходимость или неизбежность того или иного действия и его моральную оправданность и обоснованность. То, что химические исследования и разработки чреваты для людей и общества опасными последствиями, не значит, что они должны быть прекращены. Но действительно опасен тот химик, который не сознает опасности. То же самое и с политиком.
Разумеется, идеальным является такой политик, который стремится к достижению наибольшего блага для наибольшего числа людей. Но ни один политик не может гарантировать этого, тем более предвидеть все возможные результаты своих действий. «Ни одна этика в мире,— писал М.Вебер в данной связи,— не обходит тот факт, что достижение "хороших" целей во множестве случаев связано с необходимостью смириться и с использованием нравственно сомнительных или по меньшей мере опасных средств, и с возможностью или даже вероятностью скверных побочных следствий: и ни одна этика в мире не может сказать, когда и в каком объеме этически положительная цель "освящает" этически опасные средства и побочные следствия». Политик часто оказывается перед дилеммой: либо принимать непопулярные и жесткие меры, которые не выдерживают критики с гуманистической и моральной точек зрения, либо, отказавшись от их принятия, оказаться перед перспективой еще более усугубить ситуацию.
Особенно отчетливо этот момент проявляется в сфере международных отношений. Люди в большинстве своем, как правило, отрицательно или с презрением относятся к неспровоцированному убийству и насилию. Также они относятся и к войне. Однако во внешнеполитической сфере забота о собственной безопасности является определяющим мотивирующим фактором для всех членов международно-политической системы. Главными функциями каждого актора международной политики стали ликвидация или блокирование опасности и стремление обезопасить себя от угроз, исходящих от других акторов. Центральное место в их усилиях занимает защита национально-государственных интересов, поэтому в определенных ситуациях использование силы для этой цели становится неизбежным и желательным. При таком положении соблюдение норм морали становится весьма трудным делом. Поэтому не случайно, что многие исследователи характеризуют международную политику как аморальную или имморальную. Эта аморальность питается тем, что при анархии внимание каждого актора концентрируется на реализации собственных корыстных целей и интересов, а также осознанием того, что не все акторы играют, соблюдая одни и те же правила игры. Правительства, призванные защищать интересы своих граждан от любой внешней угрозы, не тождественны отдельно взятым гражданам отдельно взятого государства. Поэтому моральные нормы, которыми руководствуются отдельные индивиды, не могут служить руководящими для государства.
На международной арене главным приоритетом для государства как актора международной политики является защита своих граждан. Эта цель перевешивает любые требования относительно корректного поведения в отношении других акторов. Ситуация еще больше осложняется тем, что разные акторы руководствуются разными культурными и моральными системами. Например, пацифизм, приверженцы которого ставят под сомнение правомерность с нравственной точки зрения использования силы в решении как внутриполитических, так и внешнеполитических проблем, как нельзя лучше отвечает общепринятым морально-этическим императивам. Одним из важнейших принципов пацифизма является приверженность делу разоружения. И действительно, если убийство, насилие и соответственно война, которая ассоциируется с ними, аморальны, то, казалось бы, любой человек, приверженный принципам морали, должен был бы выступить против накопления орудий войны, за разоружение. Но на практике дело обстоит значительно сложнее. Приверженцы пацифизма, по сути дела, в должной мере не учитывают тот факт, что одной из главных целей правительства любого государства является обеспечение безопасности своих граждан от внешней угрозы. Более того, действия правительства в направлении одностороннего ограничения вооружений или разоружения в мире, напичканном самыми современными вооружениями, именно с моральной точки зрения были бы весьма сомнительными. Как справедливо отмечал А.Уольферс, «моральные увещевания не подчиняться императивам выживания ... означали бы посоветовать совершить самоубийство». В сфере международной политической системы сила играет центральную роль, поскольку позволяет стране защищать и реализовывать свои интересы. Разумеется, и здесь при решении межгосударственных споров все больше используются невоенные и несиловые средства и методы. Однако, когда последние оказываются неэффективными, государство готово прибегнуть к силе. Иногда государство демонстрирует свою слабость в вооружении и неготовность дать достойный отпор возможному противнику, провоцируя тем самым последнего перейти Рубикон и начать войну.
Именно отсутствие такой воли у правительств Великобритании и Франции во второй половине 30-х годов, сделавших ставку на политику умиротворения Гитлера в условиях широкомасштабного наращивания Германией, Италией и Японией вооружения (при политике изоляционизма руководства США), во многом послужили для последних стимулом к развязыванию Второй мировой войны. В данном конкретном случае аморальными можно считать позиции тех, которые именем морали и нравственности призывали к разоружению и миру, а не тех, кто перед лицом неумолимо надвигавшейся войны требовал наращивать вооружения, чтобы остановить Гитлера и его приспешников. Как говорил Н.Макиавелли, чтобы попасть в рай, нужно тщательно изучить дорогу в ад. В данной связи нельзя не отметить, что после 1945 г. мир не стал ареной очередной всемирной бойни именно потому, что каждая из главных противоборствующих сторон выказывала готовность дать отпор возможной агрессии противной стороны и неуклонно наращивала для этого материальную базу сдерживания.
Иными словами, взаимное сдерживание, примерный баланс сил способствовали сохранению мира в течение всего послевоенного периода. Причем необходимо подчеркнуть, что на первом этапе (в 50—60-е годы) этот баланс, давший возможность обеим сторонам осуществить политику гарантированного сдерживания, был достигнут в результате не разоружения, а наращивания вооружений. В результате каждая из сторон была уверена, что после возможного первого удара противника у нее останется достаточно средств для нанесения ему ответного удара. Таким образом, очевидно, что гонка вооружений не всегда и не обязательно является фактором дестабилизации международных отношений и причиной развязывания войны. Именно гонка вооружений в течение нескольких послевоенных десятилетий привела к стабилизации международных отношений, во всяком случае отношений между великими державами, прежде всего СССР и США. В данном случае в тех конкретных обстоятельствах сокращение вооружений или разоружение можно было бы оценить как аморальную позицию, поскольку при отсутствии должного уровня доверия между заинтересованными сторонами они могли подвигнуть одну из сторон перейти роковую черту. Очевидно, что требования разоружения и защиту мира нельзя всегда автоматически отождествлять с приверженностью принципам морали. Поэтому, выдвигая сколько-нибудь ответственные моральные оценки и суждения, нельзя не учитывать их контекст и возможные последствия.
Очевидно, что, с одной стороны, максима «политика есть искусство возможного» ставит определенные пределы морализации политики, а с другой стороны, этика определяет возможные пределы, за которые политик не может выйти без риска оказаться политическим трупом. С учетом изложенного, перефразируя известное высказывание классиков марксизма, можно сказать: «политики должны ставить себе всегда только такие задачи, которые они могут разрешить, соблюдая при этом общепризнанные в обществе морально-этические нормы». Но в любом случае действия настоящего политика должны проверять известное высказывание поэта П.Валери, который говорил: «Политика — это искусство не давать людям заниматься тем, что для них является главным». Политика, оцениваемая в морально-этическом измерении, как раз и должна обеспечивать условия, позволяющие людям заниматься тем, что для них является главным.
Противоречие между преходящим и вечным, идеальными основаниями и земным несовершенством, идеальным и реальным составляет неискоренимый закон человеческого существования. Но суть проблемы в рассматриваемом плане заключается в том, что нельзя допускать метафизического противопоставления мира сущего и мира должного, проводить резко обозначенные границы между ними, между сферой морали и сферой политики. Нельзя не согласиться с теми авторами, которые не без оснований утверждают, что принципы справедливости имманентно присущи любой правовой системе. Поэтому совершенно неправомерно проводить некую непроницаемую линию разграничения между понятиями «право», «государство», «политика», с одной стороны, и понятиями «нравственность» и «справедливость» — с другой. Необходимо стремиться к достижению высшего синтеза между этими двумя началами, который мог бы послужить онтологической основой мира политического в целом.

< Назад   Вперед >

Содержание