Разрушительность глобализации

Глобалистская вера оказалась отражением иллюзий, заключавшихся в демонизации социализма. Крушение левой идеологии (обещавшей модернизацию через социализм) это только подчеркнуло. Наконец-то подлинная суть социализма как насильственной модернизации оказалась понятой и на Западе и на Востоке. «Холодная война была конфликтом двух версий прогрессивизма - социализма и неоклассического капитализма, - пишет японец Сакакибара. - Крах социализма и окончание холодной войны избавили мир от гражданской войны между двумя вариантами прогрессивизма, но

поставили подлинно фундаментальный вопрос о сосуществовании различных

цивилизаций».

Можно ли (и нужно ли) воспринять глобализационные ценности безболезненно? По словам американского исследователя Э. Эбрамса, «модернизация может оказаться разрушительной для стиля жизни и морали, вызывая противонаправленную реакцию: поиск более притягательной традиционной идентичности, поиск устойчивости и безопасности группового членства и удобное обоснование неприятия всех, кто несет черты отличия. Этот феномен можно наблюдать в своей наиболее благопристойной форме, когда британское правительство дарует часть своего суверенитета «вверх» - в Брюссель, и «вниз» - шотландской и уэльской ассамблеям. Но в других частях мира на это явление смотрят менее благосклонно»365.

Мы находимся в начале процесса огромной исторической важности. Окончание идеологического противостояния привело «в начале третьего тысячелетия к кризису идентичности огромных масс. Во все возрастающей степени наша психика и даже материальное потребности начинают требовать усложненной самоидентификации»366. В условиях социально-политического краха социализма как практики и теории, старые боги (существовавшие задолго до социальных доктрин двадцатого века) как бы молча всплыли в сознании миллионов людей - и не только в Югославии и Восточной Африке (где поток крови был особенно обильным), но и повсюду в мире. Словами А. Аппадюраи, “центральной проблемой современного глобального противодействия является столкновение культурной гомогенизации и культурной гетерогенизации... Взаимная каннибализация показывает свое отвратительное лицо в мятежах, в потоках беженцев, в этноциде”367.

На рубеже третьего тысячелетия обозначился массовый поворот к старым ценностям вплоть до этнически-трайбалистского начала, к религиозноцивилизационному единству отдельных частей мирового населения как к своему новому универсуму. Стало казаться возможным, что в ХХ1 в. массовая переориентация групповых лояльностей и массовой идентичности закрепится.

Э. Смит называет этот процесс “культурной политизацией”: “Чем более полно документирована этно-история, чем распространеннее данный язык, чем строже соблюдаются местные обычаи и обряды, тем сильнее стремление убедить друзей и врагов в возможности рождения новой “нации”... Чтобы создать нацию, недостаточно просто мобилизовать сограждан. Они должны быть убеждены в том, кем они являются, откуда они пришли и куда идут. Они превращаются в нацию посредством процесса мобилизации местной культуры... Старые религиозные саги и святые превращаются в национальных героев, древние хроники и эпос становятся примерами проявления национального гения, возникают истории о прошлом “золотом веке” чистоты и благородства. Прежняя культура некоей коммуны, которая прежде не имела целей за своими пределами, становится талисманом и легитимацией... Наступает период интенсификации культурных войн... Заново открытая этно-история начинает разделять наш мир на дискретные культурные блоки, которые не дают никаких надежд сближению и гармонизации этих блоков... С точки зрения глобальной безопасности и космополитической культуры это мрачное заключение”368.

Вырвавшиеся демоны собственного исторического опыта, традиционных религиозных воззрений, исконных ментальных кодов, собственных языков, аутентичного морально-психологического основания, воспоминаний об униженной гордости - с огромной силой бросают тень на благодушие глобалистов, делая ожидание мира и спокойствия вершиной наивности. Обращение вспять несет в себе невиданный потенциал насилия. Даже весьма умеренно-оптимистические американские футурологи А. и Х. Тофлер,369 - призывающие современное государство трансформировать процессы демократизации в политику самоидентификации, видят в качестве главной угрозы трансформацию ограниченных межгосударственных войн в ничем не ограниченные этнические конфликты: “Уже сейчас не так много стран, чьи граждане готовы отдать жизни за свое государство, но, увы, растет готовность жертвовать жизнью за этнически-религиозную идентичность. Мы пробили стену нерушимости государственных границ и назад дороги нет»370.

Культура и этничность, ослабившие свою значимость во время холодной войны, оказались в конечном счете сильнее государственных установлений в Советском Союзе и Югославии.

Мир как бы отпрянул к своим основам. И это могло бы породить новую гармонию (как отвлечение от международных трений), но вопрос то как раз в том, что исконные основы у каждого субъекта мирового сообщества очень разные. Прежде это различие камуфлировалось идеологическими одеждами, ныне камуфляж отброшен и культурное, традиционное - т.е. цивилизационное отличие целых регионов друг от друга обнажилось во всей очевидности.

Время определить первые результаты этого «отлива истории», обнажившего не пестроту мира (что было очевидно всегда), а фундаментальную противоположность нескольких основных цивилизационных парадигм. Семь таких парадигм - западная, латиноамериканская, восточноевропейская, исламская, индуистская, китайская и японская как бы забывают о «предписанной» им историко-экономическими законами прошлого интеграции мирового хозяйства и культуры, упорно сохраняя цивилизационную дистанцию и образовывая почти непроходимые рубежи между столь сблизившимися благодаря телефону и самолету пространствами. На этих то рубежах и вспыхивают основные конфликты современного мира.

Вперед выходит призрак предсказанного превосходным западным политологом-еретиком С. Хантингтоном столкновения цивилизаций: «Фундаментальным источником конфликтов в возникающем новом мире будет не идеология и не экономика. Величайшей разделяющей человечество основой будет культура. Нации-государства останутся наиболее мощными действующими лицами в мировых делах, но основные конфликты в мировой политике будут происходить между нациями и группами наций, представляющих различные цивилизации. Столкновение цивилизаций будет доминировать в мировой политике. Культурные разделительные линии цивилизаций станут линиями фронтов будущего».371 По мере вхождения в третье тысячелетие “культура разделит страны. Культурные табу, сделают, скажем, невозможным покупку чужими покупателями предприятий в Японии и

во всей Юго-Восточной Азии”.

Война за югославское наследство показала, что может произойти в случае ускоренной и одобряемой извне перемены идентичности (поскольку гражданская война здесь быстро выдвинула вперед религиозные, исторические, цивилизационные факторы). Нечто еще более значимое может произойти в случае утверждения цивилизационной идентичности у населения огромного Китая. Обозначилось движение по этому пути ядерной Индии и миллиардного мусульманского мира. Последний в ряде случаев пошел на противостояние с

Западом (которое американский исследователь Б. Барбер назвал

“противостоянием Джихада и Мак-Уорлда”373).

Исторический опыт показывает, что отстаивание национальнокультурной идентичности порождает невиданное насилие. Обращенные к новой идентификации “продолжительные этнические конфликты практически не поддаются региональному и международному воздействию,” - приходит к справедливому выводу американский исследователь Т. Керр.374 Война в Афганистане и Судане скорее всего продлится до тех пор, пока одна из сторон конфликта не победит решающим образом. Нет реалистических оснований предполагать разрешение курдского конфликта в Ираке и в Турции, сдерживание убийственного конфликта хуту и тутси в Руанде, компромиссное решение в Грузии, Азербайджане, Бугенвиле, Северной Ирландии. Весьма реалистично предположить начало нескольких конфликтов в Южной Азии. Индия стоит перед вызовом нескольких сепаратистских групп. Равно как и Индонезия: Атсе и Ирианская Ява. Конфликты зреют в Бирме (провинции Карен и Шан) и в Китае (Тибет).

И все же, видимо. самые страшные конфликты уготованы Африке - некогда вотчине западных метрополий, посылавших детей местной элиты в Оксфорд и Сорбонну, надеясь на последующую массовую рекультуризацию населения. Надежды оказались напрасными и европейски образованные лидеры деколонизованных стран к третьему тысячелетию сменили европейские костюмы на традиционные местные (часто экзотические) одежды. Оболочка в данном случае отразила суть. В огромной зоне от Судана и Эфиопии через район Великих озер к ангольским высокогорьям и Конго лежит сплетение готовых вспыхнуть конфликтов. А рядом, в Западной Африке революционные и этнические войны зреют в Нигере, Мали, Либерии, Сьерра-Леоне и Чаде. Возможно, самый страшный конфликт готов вспыхнуть в Нигерии (мусульмане на севере страны и христиане на юге). Все здесь складывается трагически - наследие прежних репрессий, возникновение воинственных националистических групп, отсутствие международного внимания. В целом “Косово, Восточный Тимор и Чечня иллюстрируют то положение, что стратегия разрешения этнических конфликтов зависит от того, принимаются ли

повстанцами предлагаемые компромиссные идеи” , или их новая

самоидентификация представит себя ценностью, обесценивающей саму жизнь в старых культурно-цивилизационных рамках.

Современная, отчетливо выразившая себя тенденция говорит о том, что возрождение старой этнической и трайбалистской памяти изменит убеждения огромных масс и, соответственно, направленность их интернационально значимой деятельности. На международной арене возможно появление множества новых этнически-цивилизационно особых государств - до нескольких тысяч в новом столетии. И этот процесс “породит насильственные беспорядки и человеческие страдания в беспрецедентном масштабе».376 В результате произойдет полная реструктуризация системы международных отношений.

Итак, оптимистически воспринимаемая глобализация посредством накопления в основном западного опыта пришла в своего рода тупик. И большей ценностью в новом веке замаячил призрак возврата к домодернизационным идолам, где кровь, обычай и символ веры одерживают верх над обещаемым гедонистическим благодушием авангарда глобализированного мира.

Ограничители

Что можно противопоставить этим аргументам? Обеспокоенных перспективой межцивилизационных столкновений успокаивает японский исследователь Сакакибара: «Цивилизации действительно поднимаются вверх, а потом начинают теряют влияние. Они часто сталкиваются друг с другом; но, что более важно, они взаимодействуют и сосуществуют между собой на

протяжении почти всей истории».

Невозможно отрицать факт частичного смешения различных культур, особую - объединяющую роль английского языка, своего рода лингва франка нового времени, появление “космополитических” средств массовой информации, что оставляет шанс не только размежеванию основных цивилизаций, но и их взаимообогащающему сближению. Создается определенная возможность формирования целых областей, где не будет доминирующего цивилизационного кода, где смешение рас, языков, обычаев и традиций взойдет на более высокий уровень, характеризуемый неприятием цивилизационного самоутверждения. Окрашенные культурной терпимостью области, по мнению культуролога Э. Смита “могут служить в качестве моделей в долговременной перспективе для все более широкого межконтинентального

сближения”378.

Глобальная культура будет оказывать свое воздействие на нескольких уровнях одновременно - как высококачественный культурный продукт, как пользователь денационализированных этнических и народных мотивов, как серия генерализированных гуманитарных ценностей и интересов, как унифицированный научный дискурс. Феноменальный рост коммуникационных возможностей создает предпосылки широчайшего воздействия “лучшего против своего”.

Глобальная культура будет неизбежно походить на доминирующие культуры прошлого. Нет ничего нового в распространении чужих культурных ценностей в гордящихся своим своеобразием ареале. Греко-македонская культура была чрезвычайно успешно распространена на весь древний Ближний Восток. Культура древнего Рима столь же успешно и надолго распространилась по всему Средиземноморью.

Восприимчивости нового сегодняшнего космополитического кода может способствовать то обстоятельство, что “сегодняшняя возникающая глобальная культура не привязана ни к определенному месту, ни к четко ограниченному историческому периоду. Создается подлинная смесь идущего отовсюду и ниоткуда, рожденного на современных колесницах глобальных телекоммуникационных систем... Эклектическая, универсальная, безвременная и техническая, глобальная культура будет преимущественно “сконструированной” культурой, окончательным и наиболее распространяемым из человеческих конструктов эры освобождения человека и его возобладания над природой. и не следует забывать, что “нация” это тоже всего лишь

« конструкт” .

Если существует общечеловеческое воображение, если проявляют себя общечеловеческие ценности, то почему должен быть бессильным перед потоком культурного цивилизационного самоутверждения человек, могущий иметь самые различное кровно-культурное наследие и привязанности? Почему голос одной цивилизации должен нейтрализовать общечеловеческое? Ведь слышны голоса повсюду. В том числе едва ли не самые громкие в стане Запада: «Спаси нас Бог от мира, где Китайский павильон в Диснейленде будет единственным напоминанием о том, чем был Китай»380. Но надежда почти увядает, если мы трезво оценим влияние глобализации, каким оно видно на сегодняшний момент. «Это турбо-революция, - пишет Т. Фридмен, - Это несправедливо. В мире без стен даже самые мощные культуры не могут устоять перед потоком Электронного Стада. Чтобы выжить, эти культуры нуждаются в помощи; в противном случае они будут сокрушены со скоростью, во много раз

превосходящей нормальную эволюцию» .

Есть надежда и на то, что межцивилизационным столкновениям воспрепятствует взаимная вражда стран одной и той же цивилизации. На протяжении многих столетий международная система держится на суверенности отдельных государств, почему же эта суверенность должна в определении своей судьбы в будущем уступить место цивилизационной дисциплине, встать на путь внутрицивилизационного сближения? Так ли легко государства расстаются со своим суверенитетом? Сейчас и в будущем критически важна национальная (в пику цивилизационной) самоидентификация

- надежный внутренний цемент государств как подлинных субъектов международных отношений. Именно национальная идентичность способна затормозить силовое цивилизационное самоутверждение. Главным аргументом против первенства цивилизационного фактора является указание на то, что суверенная нация способна ненавидеть цивилизационного соседа не меньше чем представителя далекой иной цивилизации.

Наиболее устойчивыми перед ударами истории и соблазнами цивилизации оказались не глобально-цивилизационные явления культуры, а ценности, основанные на трех компонентах единого опыта:

- ощущение продолжения опыта наследующими друг друга поколениями;

- общая память об особых событиях и исторических персонажах, знаменующих собой поворотные пункты коллективной истории;

- чувство общей судьбы у тех, кто разделяет единый опыт.

На нынешнем этапе наиболее мощно эти три элемента проявляются у наций. Как пишет Э. Смит, “упрямым фактом является то, что национальные культуры являются особенными, привязанными ко времени и экспрессивными...

Можно, конечно, “изобрести”, даже произвести традиции как готовый продукт, служащий интересам особого класса или этноса. Но все это может выжить и

процвести только лишь как часть репертуара национальной культуры” . С точки зрения большого числа культурологов национальная объединительная сила может стать самым серьезным препятствием на пути колоссальных центростремительных сдвигов внутри огромных цивилизаций.

Так было на протяжении всей истории: конфликты внутри цивилизаций не менее яростны и часты, чем столкновения межцивилизационного характера.

Итак, окончание битвы идеологий открыло базовые разногласия, производные от различных традиций, прошлого, культуры, языка, религии, этических норм, обратило к исходным ценностям, к родовым обычаям, к религиозным устоям, к патетике прежних ценностей, поколебленных могучим ростом Запада в XVI-XX вв. Впервые в новое время мир стал отчетливо многоцивилизационным, западные ценности перестали видеться универсальными, а модернизация перестала быть синонимом вестернизации. Сразу же встал вопрос о степени обязательности вестернизации в процессе модернизации. И ответ на него перестал быть однозначным.

Сами западные исследователи приходят к выводу, что, “если на ранней стадии перемен вестернизация способствует модернизации, то на последующих фазах глобализация вызывает де-вестернизацию и подъем автохтонной культуры - увеличивает общую экономическую, военную и политическую мощь и способствует усилению веры данного народа в свою культуру, укрепляет его культурное самоутверждение.”383 «Отлив истории» обнажил фундаментальную противоположность основных цивилизационных парадигм - западной, латиноамериканской, восточноевропейской, исламской, индуистской, китайской и японской. “Забывается” интеграции мирового хозяйства и культуры, упорно сохраняется межцивилизационная дистанция, образовывая непроходимые рубежи между столь сблизившимися благодаря телефону и самолету пространствами. На этих то рубежах и будут протекать основные процессы ХХ1 в.

Заведомые глобалисты имеют свои сомнения. Так один из издателей «Форин афферс», сам индус по происхождению - Фарид Закариа приходит к выводу, что «рыночных сил недостаточно для управления обществом. Чтобы управлять обществом необходимы элиты, способные защитить общество от рынка - создать пространства, где рыночные силы не правили бы и куда они не вторгались бы, защищая таким образом полностью иррациональные, неэкономические аспекты национального характера страны. Обычно лишь элиты, исполненные уверенности в своем благосостоянии, готовы заботиться о подобного рода вещах. Рокфеллеры помогли создать в Америке систему национальных парков. Музей Метрополитен был основан великими капиталистами, которые заявили, что нуждаются в музее, который не имеет ничего общего с рынком»384.

Цивилизации против глобализации

Для создания единого мира нужны, как минимум, два обстоятельства: языковое сближение и религиозная взаимосовместимость. Оба эти обстоятельства неблагоприятны для архитекторов “одного”, единого мира. Наибольшие претензии на роль всемирного языка ощущались в текущем веке со стороны английского языка. Жесткой реальностью, однако, является то, что между 1958 и 1992 гг. (период деколонизации и крушения “второго мира”) число говорящих на Земле по-английски уменьшилось с 9,8 процента земного населения до 7,6 процента. Правомочен вопрос, может ли называться мировым язык, который непонятен 92 процентам мирового населения? Более того, уменьшилась значимость всех основных западных языков. За тот же исторический период число говорящих в мире на пяти западных языках (английский, французский, немецкий, испанский португальский) уменьшилось с 24,1 процента до 20,8 процента земного населения. (Эта цифра чуть больше доли земного населения, говорящего на всех диалектах китайского языка - 18,8 процента385). Итак, как средство объединения английский язык (или совокупность основных европейских языков) не становятся стержнем мирового общения более, чем это было поколение назад.

В не менее сложном положении религиозная совместимость. За восемьдесят лет - с 1900 по 1980 г. две прозелитические религии, западное христианство и ислам не добились решающего поворота в свою сторону. Численность западных христиан несколько увеличилась с 26,9 процента мирового населения до 30 процентов в 1980 г.; по оценкам доля западных христиан несколько упадет (до 29,9 процента) в 2000 году и до 25 процентов в 2025 г. К 2025 г. численность мусульман поднимется (с 12, 4 процента в 1900 г.) до 30 процентов мирового населения. Для апологетов “единого” мира эта цифра

не несет оптимистической нагрузки.

Интерпретаторы “конца истории” (их пугала лишь скучность дальнейшей истории), хотя и произвели впечатление, оказались в исключительном меньшинстве среди тех, кто старался осмыслить послекоммунистический мир - слишком велика была их вера и упрощение. Окончание “холодной войны” не привело к окончанию международных конфликтов. Напротив, именно в девяностые годы потоки беженцев, геноцид, свирепые религиозные войны, бескомпромиссные сецессионистские движения стали привычной частью международного пейзажа. На горизонте не показалось ни единого языка, ни религиозного сближения.

Недостаточность прежних мирообъяснений создала своего рода теоретический вакуум, в котором С.Хантингтон дал мирообъяснение, которое приобрело впечатляющее влияние. Он жестко обозначил несколько кардинальных по важности новых идей: окончание битвы идеологий не означает практически объединения мира в единое по ценностным ориентациям пространство; напротив, вперед выходят базовые разногласия, производные от различных традиций, различного прошлого, различной культуры, языка, религии, этических норм. Не благостная мировая взаимозависимость, а жесткое определение взаимоотношений между восемью цивилизациями - вот квинтэссенция нового влиятельного западного мирообъяснения, изложенного в монографии Хантингтона, вышедшей в самом конце 1996 года.

Хантингтон утверждает, что впервые в истории мир стал отчетливо многоцивилизационным, модернизация перестала быть синонимом вестернизации, вестернизация всего мира невозможна. “На ранней стадии перемен вестернизация способствует модернизации. На последующих фазах модернизация вызывает де-вестернизацию и подъем автохтонной культуры двумя путями. На уровне общества модернизация увеличивает общую экономическую, военную и политическую мощь и способствует усилению веры данного народа в свою культуру, укрепляет его культурное самоутверждение. На уровне личности модернизация генерирует чувства отчуждения, потери

ценностей, кризис идентичности, прежде укреплявшейся религией”.

Соотношение сил между цивилизациями смещается, западная цивилизация теряет былое всемогущество, другие цивилизации наращивают силы; возникает новая система международных отношений, основным элементом которой станет взаимодействие или взаимонеприятие различных цивилизаций, группирующихся вокруг “центральных” стран; претензии Запада на всеобщность своих ценностей сталкивает его, прежде всего, с исламом и Китаем; выживание Запада зависит от степени осознания Соединенными Штатами своей цивилизационной сущности и от понимания Западом в целом уникального (а не универсального) характера своей цивилизации, от степени жертвенности и выработки эффективной стратегии; избежать

межцивилизационный конфликт можно будет лишь в случае готовности лидеров различных цивилизаций поддержать многоцивилизационный характер мировой политики.

< Назад   Вперед >
Содержание