ГЛАВА 16. Некоторые замечания о природе капитала
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ ПОБУЖДЕНИЕ К ИНВЕСТИРОВАНИЮ
I
Акт индивидуального сбережения означает, если можно так выразиться, решение
сегодня не обедать. Однако он не обязательно влечет за собой решение пообедать
или купить пару ботинок через неделю или год спустя или вообще потребить
определенную вещь в определенное время. Таким образом, этот акт угнетает
деятельность по приготовлению сегодняшнего обеда, не стимулируя при этом
подготовки к какому-то будущему акту потребления. Он не выступает как замена
текущего потребительского спроса будущим потребительским спросом — это чистый
вычет из такого спроса. Кроме того, ожидание будущего потребления настолько
прочно основывается на опыте нынешнего потребления, что сокращение последнего,
вероятнее всего, окажет депрессивное влияние и на будущее потребление. В
результате акт сбережения не только понизит цену потребительских товаров,
оставляя в неприкосновенности предельную эффективность существующего капитала,
но может в действительности привести и к ее снижению. В этом случае он может
сократить как нынешний инвестиционный спрос, так и нынешний потребительский
спрос.
Если бы сбережение состояло не только в воздержании от нынешнего потребления,
но выступало бы одновременно как определенный заказ для будущего потребления,
результат мог бы быть совершенно иным. Действительно, в этом случае возросли бы
ожидаемые выгоды от инвестиций и ресурсы, высвобожденные из обеспечения
нынешнего потребления, могли бы быть обращены на цели будущего потребления. Но
даже и в этом случае использованные таким образом ресурсы не обязательно были
бы равны по объему высвобожденным ресурсам. В зависимости от интервала желаемой
отсрочки потребления могут потребоваться столь неудобные «окольные» методы
производства, что их эффективность окажется ниже текущей нормы процента. В
результате этого заблаговременный заказ для будущего потребления проявит свое
благотворное влияние на занятость не сразу, а спустя некоторое время, так что
непосредственный эффект сбережений может быть и вредным для занятости. Как бы то
ни было, в реальности индивидуальное решение сберегать не означает никакого
заблаговременного заказа для будущего потребления, а лишь аннулирование текущего
заказа. Таким образом, поскольку расчеты на будущее потребление являются
единственными raison d'etre для занятости, нет ничего парадоксального в выводе
о том, что уменьшение склонности к потреблению оказывает cet. par. депрессивное
влияние на занятость.
Затруднение вызвано, следовательно, тем, что акт сбережения подразумевает не
замещение нынешнего потребления каким-либо другим добавочным потреблением,
подготовка которого требует такой же экономической активности в настоящем,
какая потребовалась бы в связи с нынешним потреблением, соответствующим по
ценности сбереженной сумме, а стремление к «богатству» как таковому, т. е.
возможности потреблять неопределенные предметы в неопределенные моменты
времени. Абсурдное, хотя чуть ли не всеобщее мнение, будто акт индивидуального
сбережения — это такое же благо для эффективного спроса, как и акт
индивидуального потребления, выросло на почве заблуждения, в сравнении с этим
мнением более правдоподобного, будто растущее желание обладать богатством — это
в общем то же самое, что и растущее желание инвестировать, и что оно поэтому
создает путем повышения спроса на объекты прибыльного помещения капитала стимулы
к их расширению. Выходит, таким образом, будто индивидуальное сбережение в
такой же степени содействует текущим инвестициям, в какой оно уменьшает нынешнее
потребление.
Это заблуждение из разряда тех, с которыми труднее всего расстаться. Оно
порождается убеждением, будто владельцу богатства нужно капитальное имущество
как таковое, тогда как его в действительности интересует ожидаемый доход от
этого имущества. Ожидаемый же доход целиком зависит от предполагаемого в
будущем эффективного спроса в его отношении к будущим условиям предложения.
Поэтому, если акт сбережения никак не повышает ожидаемый доход, он и не будет
стимулировать инвестиции. Кроме того, чтобы индивидуальный сберегатель достиг
своей желаемой цели стать владельцем богатства, не обязательно требуется, чтобы
было произведено новое капитальное имущество. Сам по себе акт сбережения со
стороны одного лица, будучи, как мы показали выше, двусторонней трансакцией,
вынуждает кого-то другого передать этому лицу известный предмет богатства,
старый или новый. Каждый акт сбережения влечет за собой неизбежную «вынужденную»
передачу богатства тому, кто сберегает, хотя он в свою очередь может пострадать
от сбережений других. Эти передачи богатства не требуют создания нового
богатства — на деле, как мы видели, они могут даже активно препятствовать этому.
Создание нового богатства целиком зависит от того, достигнет ли приносимый
ожидаемый доход определенного уровня, устанавливаемого текущей нормой процента.
Ожидаемый доход от предельной новой инвестиции не может возрасти только потому,
что некто желает увеличить свое богатство,— ведь она зависит от предполагаемого
спроса на определенные предметы в определенное время.
Мы не уйдем от этого вывода и рассуждая следующим образом. Что интересует
собственника богатства, так это не какой-то данный ожидаемый доход, а наивысший
из доступных ожидаемых доходов, так что усиление желания владеть богатством
понижает тот ожидаемый доход, которым придется удовлетвориться новым инвесторам.
Но в этом рассуждении упускается из виду то обстоятельство, что для владельца
реального капитального имущества всегда есть альтернатива — владеть вместо него
деньгами или долговыми обязательствами. Поэтому минимальный ожидаемый доход,
которым придется удовлетвориться новым инвесторам, не может упасть ниже того
уровня, который установлен текущей нормой процента. А текущая норма процента
зависит, как мы уже видели, не от силы желания обладать им в ликвидной и
неликвидной формах, и от того, в каком соотношении друг к другу находятся
предложения богатства в той и другой формах. Если читателю еще не все ясно,
пусть он спросит себя, почему сумма, которую при существующей норме процента
желают сохранить в ликвидной форме, должна уменьшиться из-за нового акта
сбережения (количество денег неизменно).
Некоторые, еще более сложные затруднения, которые могут возникнуть при попытке
проникнуть еще глубже во все эти «почему» и «отчего», будут рассмотрены в
следующей главе.
II
О капитале гораздо лучше говорить, что он приносит на протяжении своей жизни
доход своей первоначальной ценности, чем называть его производительным.
Единственная причина, почему тот или иной вид капитала дает возможность получать
в течение срока его службы доход, превышающий по своей общей величине его
первоначальную цену предложения, заключается в том, что он является редкостью.
Редким же он остается вследствие конкуренции со стороны процента на деньги.
Если капитал становится менее редким, указанная выгода уменьшится, хотя капитал
и не станет менее производительным, по крайней мере в техническом смысле.
Поэтому мне близка доклассическая доктрина, согласно которой все производится
трудом* при помощи того, что было принято называть мастерством, а теперь
именуют технологией, и природных ресурсов, свободных от ренты или облагаемых ею
в соответствии с их редкостью или изобилием. Предпочтительнее рассматривать
труд, включая, конечно, личные услуги предпринимателя и его помощников, как
единственный фактор производства, действующий при наличии технологии, природных
ресурсов, производственного оборудования и эффективного спроса. Этим отчасти
объясняется, почему мы смогли принять единицу труда в качестве единственной
физической единицы, необходимой в нашей системе, наряду с единицами денег и
времени.
Верно, что некоторые продолжительные и окольные процессы технически эффективны.
Но так же обстоит дело и с некоторыми непродолжительными процессами.
Продолжительные процессы технически эффективны не потому, что они длятся долго.
Некоторые продолжительные процессы — вероятно, даже большинство — должны быть
технически весьма неэффективными, если учесть порчу и износ с течением времени
(102) . При данных ресурсах рабочей силы существует определенная количественная
граница, в которой труд, материализованный в «окольных» процессах, может быть с
выгодой использован. Независимо от прочих соображений должна существовать
надлежащая пропорция между количеством труда, занятого в производстве машин, и
количеством труда, занятого в их эксплуатации. Применяемые процессы могут
становиться все более и более «окольными», но получаемая в конечном счете
ценность не будет от этого бесконечно расти по отношению к затрачиваемому труду,
даже если техническая эффективность этих процессов продолжает увеличиваться.
Лишь в том случае, если желание отсрочить потребление достаточно сильно, чтобы
вызвать ситуацию, при которой объем инвестиций, необходимый для обеспечения
полной занятости, окажется настолько большим, что предельная эффективность
капитала будет отрицательной величиной,— тогда действительно процесс был бы
более выгодным просто в силу своей продолжительности. В этом случае мы
использовали бы и технически неэффективные процессы, лишь бы только они были
достаточно продолжительными, чтобы выгода от отсрочки выпуска продукции
превышала эту эффективность. Мы столкнулись бы тогда с ситуацией, при которой
непродолжительные процессы следовало бы сохранять достаточно редкими, чтобы их
техническая эффективность превышала невыгоды скоротечности производственного
цикла. Правильная теория должна быть поэтому обратимой, чтобы сохранить свои
выводы и тогда, когда предельная эффективность соответствует положительной
норме процента, и тогда, когда она соответствует отрицательной норме процента.
По моему мнению, только теория редкости, как она очерчена выше, пригодна для
этого.
Помимо сказанного, имеются всякого рода причины, по которым различные виды услуг
и оборудования являются редкими и потому более дорогими по сравнению с трудом,
затраченным на них. К примеру, работа в обстановке зловония требует повышенного
вознаграждения, потому что иначе в такой обстановке никто не станет работать.
То же относится и к опасным работам. Но мы ведь не выдумываем теорию
производительности зловонных и опасных процессов как таковых. Короче говоря, не
всякая работа выполняется в одинаково приятной обстановке, и условия равновесия
требуют, чтобы предметы, производимые при менее благоприятных обстоятельствах
(характеризуемых, например, зловонием, опасностью или длительным
производственным циклом), оставались достаточно редкими и тем самым более
дорогими. Но если затяжка времени становится благоприятным сопутствующим
обстоятельством — что вполне возможно и уже характерно для поведения многих
людей,— тогда, как я говорил выше, именно непродолжительные процессы должны
поддерживаться достаточно редкими.
При данной оптимальной величине «окольности» мы, конечно, выберем наиболее
эффективные процессы из тех, которые могут уложиться в рамки этой общей
величины. Но она сама в свою очередь должна быть такой, чтобы обеспечить как раз
к нужному времени удовлетворение той части потребительского спроса, которую
желательно отсрочить. Иными словами, в оптимальных условиях производство должно
быть так организовано, чтобы оно было наиболее эффективно и притом обеспечивало
бы нужный выпуск именно к тем моментам времени, когда, как ожидается,
потребительский спрос вступит в силу. Нет смысла производить для поставки в
другое время, если даже путем изменения срока поставки можно увеличить выпуск в
натуральном выражении, за исключением разве что случая, когда, так сказать,
перспектива более обильной пищи побудит потребителя приблизить или отодвинуть
час обеда. Если же ожидается, что потребитель, разузнав о всех вариантах меню,
которые предложат ему в зависимости от времени обеда, выберет вариант,
соответствующий 8 часам вечера, тогда дело повара — приготовить наилучший обед к
данному часу (хотя, если бы время не имело значения и единственная задача повара
заключалась в приготовлении наилучшего обеда, ему, быть может, было бы удобнее
приготовить его к другому часу). В некоторых фазах общественного процесса
вполне возможно, что мы получили бы лучшую пищу, если бы обедали попозже. Однако
равным образом возможно и то, что в других фазах мы получили бы лучшую пищу,
если бы обедали раньше. Как было уже сказано, наша теория должна быть одинаково
применимой к обоим случаям.
При норме процента, равной нулю, для каждого определенного предмета существовал
бы оптимальный промежуток времени между средней датой запуска в производство и
датой потребления — такой промежуток, при котором издержки на труд были бы для
него минимальными. Менее продолжительный производственный процесс оказался бы
технически менее эффективным, но и более продолжительный процесс был бы также
менее эффективен из-за складских расходов и порчи продукции. Но если норма
процента выше нуля, вводится еще один элемент издержек, возрастающий вместе с
продолжительностью процесса, так что оптимальный промежуток времени сократится.
Текущий объем запускаемой в производство продукции, предназначенной для
последующих поставок, должен будет при этом уменьшиться до такого уровня, при
котором возросшая в результате этого цена окажется достаточной, чтобы покрыть
повышенные издержки — повышенные как вследствие начисления процентов, так и
вследствие пониженной эффективности менее продолжительного метода производства.
Если же норма процента падает ниже нуля (предполагая, что это осуществимо),
имеет место противоположная ситуация. При определенном потребительском спросе,
который ожидается в будущем, текущий запуск в производство сегодня должен был
бы, так сказать, конкурировать с альтернативным запуском в более поздний
момент. Вследствие этого текущий запуск в производство был бы оправдан лишь в
том случае, если бы для более позднего запуска понижение выручки из-за
отрицательной нормы процента не перекрывалось бы доходом ввиду большей дешевизны
производства в результате относительно более высокой технологической
эффективности или возможного изменения цен. Для подавляющего большинства
предметов запуск в производство сколь-нибудь задолго до их предполагаемого
потребления был бы технически весьма неэффективен. Таким образом, даже если
норма процента равна нулю, доля ожидаемого в будущем потребительского спроса,
которую выгодно начать обеспечивать заранее, строго ограничена. Если же норма
процента растет, эта доля будущего потребительского спроса, для покрытия которой
выгодно производить уже сегодня, сокращается при прочих равных условиях.
III
Мы видели, что капитал должен оставаться на долгое время достаточно редким,
чтобы его предельная эффективность была по меньшей мере равна той, определяемой
психологическими и институциональными условиями норме процента, которая
соответствует периоду, равному сроку службы капитала. Что означало бы это для
общества, располагающего столь большим капиталом, что его предельная
эффективность равнялась бы нулю и становилась бы отрицательной при любой
дополнительной инвестиции, если при этом общество имеет такую денежную систему,
в которой деньги «вечны» и обладают ничтожными издержками хранения и
гарантированной ценностью, и если, наконец, это общество склонно к сбережению в
условиях полной занятости?
При подобных обстоятельствах, взяв за исходный пункт ситуацию полной занятости,
мы увидим, что предприниматели будут неизбежно нести убытки, если они
по-прежнему предъявляют спрос на рабочую силу в размере, обеспечивающем полное
использование всего наличного фонда капитала. Следовательно, фонд капитала и
уровень занятости должны будут уменьшаться, пока люди не обеднеют в целом
настолько, что совокупный объем сбережений снизится до нуля, т. е.
положительные сбережения одних лиц уравновесятся отрицательными сбережениями
других. Таким образом, для общества, которое характеризуется указанными
предположениями, и в условиях laissez-faire состояние равновесия будет таким,
при котором занятость достаточно низка, а жизненный уровень достаточно жалок,
чтобы сбережения были сведены к нулю. По всей вероятности, вокруг такого
равновесного положения будут происходить циклические колебания. Ведь если здесь
останется еще место для неуверенности в будущем, предельная эффективность
капитала будет время от времени подниматься выше нуля, вызывая «бум», но зато
при последующем "кризисе" фонд капитала может на некоторое время упасть ниже
уровня, который соответствует долгосрочной предельной эффективности, равной
нулю. Если предположить верное предвидение будущего, то равновесный фонд
капитала, предельная эффективность которого в точности равна нулю, будет,
конечно, меньше того фонда, который обеспечивает полное использование наличных
ресурсов труда, ибо этот равновесный фонд капитала соответствует размеру
безработицы, необходимому для сведения сбережения к нулю.
Единственное положение равновесия, отличающееся от этого, задавалось бы
ситуацией, когда фонд капитала, настолько большой, что его предельная
эффективность равняется нулю, представлял бы одновременно сумму богатства,
достаточную для полного удовлетворения совокупного желания публики обеспечить
будущее даже при полной занятости, и притом в условиях, когда нельзя получить
никакой премии в виде процентов. Однако было бы маловероятным стечением
обстоятельств, что склонность к сбережению в условиях полной занятости оказалась
удовлетворенной как раз в точке, в которой фонд капитала достигает уровня, где
его предельная эффективность равна нулю. Если, следовательно, такая более
благоприятная возможность равновесия и представилась бы как спасительный исход,
то, видимо, не тогда, когда норма процента уже упала до нуля, а в некоторой
предшествующей точке ее постепенного понижения.
Мы предполагали до сих пор наличие институционального фактора, препятствующего
тому, чтобы норма процента была отрицательна; таким фактором являются деньги с
ничтожными издержками содержания. В действительности, однако, существуют такие
институциональные и психологические факторы, благодаря которым граница, ниже
которой практически не может опуститься норма процента, устанавливается много
выше нуля. В частности, комиссионные за «сведение вместе» заемщиков и
кредиторов и неуверенность относительно будущей нормы процента — о чем мы
говорили выше — устанавливают нижнюю границу, которая в нынешних условиях может
составлять от 2 до 2,5% для долгосрочных ссуд. Если так, то в реальной практике
быстро возникла бы неприятная ситуация, когда фонд богатства растет, а норма
процента в условиях laissez-faire не может дальше снижаться. Помимо этого, если
минимальный уровень, до которого можно практически снизить норму процента,
заметно выше нуля, то меньше вероятность того, что совокупное желание накоплять
богатство будет удовлетворено прежде, чем норма процента достигнет своего
минимального уровня.
Действительно, послевоенный опыт Великобритании и Соединенных Штатов дает
фактический пример того, насколько накопление богатства — причем в таких
больших размерах, что его предельная эффективность падала быстрее, чем могла
падать норма процента при противодействии институциональных и психологических
факторов,— мешает в условиях преобладания laissez-faire достижению приемлемого
уровня занятости и благосостояния, обеспечиваемых техническими условиями
производства.
Отсюда следует, что из двух одинаковых обществ с одним и тем же техническим
уровнем производства, но различными фондами капитала то, которое обладает
меньшим фондом капитала, может в течение известного времени пользоваться более
высоким уровнем жизни, чем общество, обладающее большим фондом капитала.
Однако, если бедное общество догонит богатое — что, видимо, и должно произойти
в конечном счете,— оба они разделят судьбу Мидаса. Этот мало обнадеживающий
вывод основывается, конечно, на предположении, что склонность к потреблению и
норма процента не контролируются сознательно в общественных интересах, а
предоставлены большей частью произволу laissez-faire.
Если по какой бы то ни было причине норма процента не может падать так же
быстро, как падала бы предельная эффективность капитала при накоплении,
соответствующем по величине такому, которое общество стремилось бы сберегать,
исходя из нормы процента, равной предельной эффективности капитала в условиях
полной занятости,— тогда даже переключение на те способы утолить жажду
богатства, которые фактически не приносят уже никакой экономической выгоды,
повысит экономическое благосостояние. До тех пор пока миллионеры находят для
себя удовольствие в постройке громадных особняков, где они содержат свою плоть,
пока живы, и пирамид, чтобы укрыть ее там после смерти, или, каясь в грехах,
воздвигают соборы или одаривают монастыри и заграничные миссии тот день, когда
изобилие капитала станет препятствием для изобилия продукции, может быть
отсрочен. «Рытье дыр в земле», оплачиваемое за счет сбережений, увеличит не
только занятость, но и реальный национальный дивиденд, состоящий из полезных
товаров и услуг. Однако было бы неразумно, чтобы мы все согласились и впредь
зависеть от таких случайных и нередко разорительных лекарств, раз уж мы поняли,
какими факторами определяется эффективный спрос.
IV
Допустим, что предприняты некоторые шаги к тому, чтобы норма процента была
совместима с масштабом инвестиций, соответствующим полной занятости. Допустим,
далее, что мероприятия государства выступают здесь как уравновешивающий фактор
и имеют целью обеспечить такой рост капитального оборудования, что приближение
к точке насыщения происходило бы темпами, не возлагающими чересчур тяжелого
бремени на жизненный уровень нынешнего поколения.
При таких предпосылках можно было бы рассчитывать, по моему мнению, на то, что
налаженное общество, оснащенное современными техническими средствами, и
население, которое не растет быстро, оказались бы в состоянии снизить
равновесный уровень предельной эффективности капитала приблизительно до нуля в
течение жизни одного поколения. Тем самым мы достигли бы условий
квазистационарного общества, где изменения и прогресс вытекали бы лишь из
изменений в технологии, вкусах, демографических и институциональных сдвигов.
При этом капиталоемкие продукты продавались бы по ценам, пропорциональным
воплощенному в них труду, и т. д., по тем же самым принципам, которые определяют
цены потребительских товаров, где капитальные затраты составляют незначительный
элемент.
Если я прав, полагая, что сравнительно легко создать достаточное изобилие
капитальных благ, чтобы предельная эффективность капитала опустилась до нуля, то
это может быть наиболее разумным способом постепенного избавления от многих
нежелательных черт капитализма. Стоит немного подумать, как станет ясно, какие
огромные социальные перемены произошли бы в результате постепенного
исчезновения нормы прибыли на накопленное богатство. Каждый и при этих условиях
мог бы свободно накапливать свой заработанный доход, с тем чтобы израсходовать
его позднее. Но каждая отложенная им сумма не росла бы. Он находился бы просто
в положении Попа-отца*, который, удалившись от дел, захватил с собой на виллу в
Туикенхем сундук с гинеями и брал оттуда на домашние расходы, сколько
требовалось.
Хотя рантье и исчезли бы, но оставалось бы место для предпринимательства и
искусства оценивать перспективные выгоды, в отношении которых мнения могут
расходиться. Ведь сказанное выше относится первым делом к чистой норме процента,
оставляя в стороне любую поправку на риск и подобное ей, но отнюдь не к
валовому доходу от активов, включающему вознаграждение за риск. Таким образом,
если исключить ситуацию, когда норма процента держалась бы ниже нуля, сохранится
положительный доход от умело осуществляемых инвестиций в отдельные виды активов
с недостаточно надежным ожидаемым доходом. В условиях заметного нежелания
рисковать все эти активы в совокупности принесли бы также за определенный период
времени положительный чистый доход. Но при подобных обстоятельствах не
исключено, что стремление извлечь плоды из сомнительных инвестиций может
принять такие масштабы, что их совокупный чистый доход оказался бы в сумме
отрицательным.