Речь идет о разработке специальной отрасли прикладной социологии, которая могла бы установить специфику методологии социального практического действия, социальные механизмы функционирования общества, способы осуществления объективных социально-экономических законов, характер их “исполнения” людьми в отличие от исполнения юридических законов. Социология практики призвана служить действительной социальной феноменологией, раскрыть реальное содержание тех значений и смыслов, которые людьми приписываются различным действиям и событиям. Феноменология, ограничивающая себя изучением проявлений духа (феноменология духа), должна приобрести свое основание — феноменологию социальной субстанции, проявления материальной сущности общества. Этими проявлениями и будет человеческая практика — феноменологическая социология (а не онтология) общественного бытия.

§ 1. Практика как феноменология общественного бытия

В неомарксистской социологии практика трактуется обычно как онтология общественного бытия, его центральное звено и основа (Д. Лукач). Практикой по существу заменяется социальная субстанция, т.е. онтологическая структура социальной реальности растворяется в практике. Соответственно онтология общественного бытия низводится до уровня его феноменологии.

Феноменологическая социология идет еще дальше; практику сводит к деятельности по конструированию интерсубъективных “смыслов” и “значений”, приписываемых людьми определенным ситуациям взаимодействия. Из этих субъективных значений, являющихся, якобы, центральными для понимания общества, строится сама социальная действительность. Общество превращается в процесс, в постоянное созидание смыслов событий, образующих повседневный жизненный мир людей.

Материалистическая социология в практике усматривает способ существования общества, основную форму его бытия. В этом своем качестве практика составляет прежде всего материальное проявление активности социальной субстанции—субъекта, ее сущностных, производящих сил, т.е. выступает как феноменология, а не онтология общественного бытия. Поэтому социология практики представляет собой материалистически понятую социальную феноменологию, т.е. феноменологию общества.

Как форма бытия общества практика относится к явлениям объективной социальной реальности, составляя ее коренное свойство.

В положении материалистической гносеологии о том, что практика составляет основу теории, под практикой имеется в виду не совокупность значений реальной действительности или эмпирическая познавательная деятельность, а нечто другое — объективное содержание субъективного отражения социальной действительности, объективная основа эмпирической познавательной деятельности. Материальное производство, составляющее определяющий вид человеческой практики, обладает свойством развиваться по законам, независимым от сознания и воли людей, от того, как люди понимают его развитие.

Не может считаться приемлемым решением вопроса попытка придать социальной практике широкий смысл, включив в нее не только материальную деятельность и изменение материальных общественных отношений (узкий смысл), но и деятельность педагогов, пропагандистов, воспитателей по передаче знаний и формированию сознания людей. Духовная деятельность, жизнь в мыслях — это не практика, а ее отражение. Нельзя разделить позицию авторов, замечает Г.С. Арефьева, которые относят к практике в се широком смысле все формы жизнедеятельности общественного человека, в том числе деятельность педагогическую, воспитательную, идеологическую. Указанные формы не относятся к социально-исторической практике. О политической, моральной, правовой и другой практике можно говорить лишь в смысле политических действий (стачка, забастовка), нравственных поступков (обман, бесчестный или благородный поступок), реальных нарушений законов и т.п.

По эту сторону познания оказывается социальная практика и в том случае, когда она трактуется как звено, посредством которого совершается переход к некоей стоящей за ней социальной реальности, т.е. как будто практика есть не атрибут социальной реальности, к которой совершается переход, а нечто такое, что лишь опосредует потустороннюю реальность. Поскольку указанная социальная реальность помещается тоже в систему человеческой практики, то она, не будучи простой суммой вещей, составляет то, что якобы опосредуется эмпирической деятельностью. Практика, следовательно, расчленяется по-кантовски: на “практику в себе” и “практику для нас”, надындивидуальный процесс и деятельность индивида. На самом деле существование социальной объективной реальности ничем (кроме природы) не опосредуется. Утверждать обратное значит ставить ее существование в зависимость от эмпирического опьгга.

Материалистический подход предполагает, что практика — объективное явление, “объект познания, независимый от познания”. Как известно, В.И. Ленин особо подчеркивал, что существуют “две формы объективного процесса: природа (механическая и химическая) и целеполагающая деятельность человека”.

Вопрос о месте человеческой практической деятельности в обществе, в истории также может быть решен посредством материалистического подхода.

Теория, исходящая из первичности деятельности, а не ее предметного носителя обычно начинает с обращения к поверхностному слою знаний — с представлений об обществе как совокупности людей, которые, действуя, делают историю, причем творят ее как существа, обладающие сознанием и преследующие определенные цели. В подобных взглядах есть, безусловно, здравый смысл: во-первых, роль творцов истории отводится живым людям, а не богам или героям; во-вторых, подразумевается, что общество не может существовать без составляющих его людей.

Выражают ли эти представления материалистическое понимание деятельности как проявление сущности общественного бытия?

Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным. Названные абстрактные суждения не противоречат материализму, но в то же время не раскрывает его содержательной формулы. Положение о том, что “историю делают личности, теоретически совершенно бессодержательно”, “это — пустая фраза”. Столь же очевидно, что никто из здравомыслящих людей не думал приписывать обществу, социальной системе самостоятельное, независимое от составляющих его людей существование.

Вместе с тем надо иметь в виду, что названные положения относительно деятельности и людей использовались и до сих пор используются в качестве теоретических предпосылок определенных социологических концепций. Тезис о том, что история есть продукт деятельности живых личностей, лежал в основе социологических построений народников. Из него исходит теория “социального действия”, представленная Т. Парсонсом. Согласно Т. Парсонсу, “действие” составляет исходную точку системы координат любой социальной системы. Наряду с субъектом деятельности есть ее объект, к которому относится и другой субъект. Кроме субъекта и объекта социальное действие имеет свои средства, в числе которых оказываются различные знаки, символы, знания и т. д., составляющие элемент культуры.

Проблема деятельности, в том числе вопрос о ее роли в системе основных посылок социологического подхода к истории, привлекли к себе внимание ряда отечественных авторов. Одни из них стали утверждать, что категория деятельности служит исходным основанием и марксистской социологической концепции общества. Отправным пунктом материалистического понимания истории являются, по их мнению, “не безличные общественные отношения (они суть отношения между индивидами), а практика как совместная деятельность”.

Точкой отсчета (координатами) при анализе социальной системы считалась человеческая деятельность, а присущая историко-материалистической концепции “модель объяснения социальной реальности была выработана на основе структурного анализа самой деятельности людей”. Другие авторы решительно возражают против возведения деятельности в ранг отправного пункта материалистической социологии, считая, что данная позиция “не содержит ничего специфически марксистского”.

Марксизм, конечно, далек от недооценки значения практической деятельности, особенно роли труда в развитии общества, а также познавательных, методологических функций категории труда. Но в данном случае речь идет о другом: если история есть деятельность людей, то надо материалистически объяснить эту деятельность; если история развития труда составляет ключ к пониманию истории, то важно правильно представить развитие трудовой деятельности, ее сущность.

Материализм в данном вопросе, как и в толковании труда, не сводится к выделению в деятельности различных элементов, в частности субъекта деятельности, объекта деятельности и ее средств. Более того, такой подход к ее анализу не может быть предметом как политической экономии, так и социологии. Определенной политико-экономической, а тем более социальной категорией является не труд, а общественная форма, социальное устройство труда, отношения между людьми по участию в общественном труде. Поэтому нельзя было выработать материалистическое понимание истории на основе структурного анализа самой деятельности вообще или труда как такового. Это было сделано посредством выделения из разных областей общественной жизни области экономической, из всех общественных отношений — отношений производственных как основных, определяющих все остальные отношения.

Анализ деятельности вне общественных отношений, особенно производственных, приводит к результатам, не выводящим за пределы технологического понимания деятельности. Поскольку, например, человеку присущи функции труда, познания, общения, оценки, то и структура деятельности должна якобы состоять из соответствующих элементов: практически-преобразовательной, познавательной, деятельности по общению и оценочной деятельности. Достаточно, вроде бы, распространить функции индивида на общество, чтобы получить структуру общественной или человеческой деятельности вообще. Для технологически понятой деятельности производственные отношения будут выступать внешней детерминацией, а всякого рода субъективные факторы (потребности, интересы, ценностные ориентации и т.п.) — внутренней, т е. объективное и субъективное меняются местами.

Обращение к способу деятельности для объяснения самой деятельности, предпринимаемое по аналогии с требованием объяснить общественное производство способом производства (производственными отношениями), тоже не приводит к положительным результатам. В данном случае способ производства подменяется способом социального действия, т.е. опять-таки технологическим способом (хотя и социального действия), а средства и механизм, образующие его, сводятся к культуре. Можно сказать, что растворение способа производства в средствах и способах деятельности (действиях), производственных отношений — в межличностных отношениях лишают человеческую практику свойства быть ареной действия объективных законов общественного развития.

§ 2. Объективное и субъективное в социальной практической деятельности

Для правильного понимания практики необходимо ее представить как нечто объективное в отличие от субъективного, понятого как нечто психическое, просто человеческое. Если вывести человеческую практику (практическую деятельность) из сферы материальных отношений и их законов, то неизбежна ее субъективизация в указанном смысле.

Иногда противопоставление практической деятельности объективному естественноисторическому процессу доводится до того, что ее относят на сторону процессов и явлений, не имеющих объективного характера. Объективное в этом случае выступает как закономерный, естественноисторический процесс, существующий вне и независимо от сознания человека, а практика как активная сознательная деятельность людей, преследующих свои цели, оставляется по эту сторону объективного процесса, причисляется к субъективно-психическому.

Из такого противопоставления следует, что ни материально-производственная деятельность людей, ни их социально-историческая практика не являются объективными процессами, не входят в структуру объективного общественного бытия. В структуру объективного включается только нечто мертвое, овеществленное (если даже речь идет о производительном труде): географическая среда, средства общественного производства, обезличенный экономический базис, материализованные продукты культуры и т.п.

Дальнейшим шагом в субъективизации практической деятельности выступает обычно ее превращение в некий центральный фактор, а в субъективизации объективных процессов, производственных отношений — их превращение в среду или внешние условия, в которых протекает человеческая деятельность. При этом объективное и субъективное ставятся в отношение “нерасторжимого единства”, в котором вес происходящее в жизни общества может осуществляться только проходя предварительно через сознание.

На самом деле практика, материальная деятельность должны быть отнесены на сторону общественного бытия и вместе с последним представлены независимыми от общественного сознания, в частности объектом познания, независимым от познания. С этой точки зрения не могут быть приняты суждения, сводящие практику, деятельность к субъективно-объективным отношениям, в системе которых якобы не существует объекта без объекта и объекта без субъекта. Понятое таким образом единство субъекта и объекта ведет к отождествлению общественного бытия и общественного сознания или к их “принципиальной координации”, “соотнесенности”, поскольку субъект в итоге сводится к сознательному началу. Из того факта, что деятельность и общественные отношения не существуют без наделенных сознанием людей (субъектов), вовсе не следует, что практика не может осуществляться как объективный процесс, развиваться по законам, независимым от общественного сознания людей.

Если же в структуре практики допускается нечто отличное от психического Я, то это нечто превращается в трансцендентальный, стихийно протекающий, внеличностный процесс образования и эволюции норм морали, традиций, обычаев. Их трансцендентальность преподносится как некая вторая реальность наряду с психическим Я и только в этом смысле (в смысле общезначимости и, следовательно, надындивидуальности) допускается их объективность.

Нередко эта вторая реальность отождествляется с признаваемым материалистами вне общественного сознания существующим объективным миром, с естественноисторическим процессом. При этом сама деятельность объявляется субъективным, а естественноисторический процесс — объективным моментом практики. Будто бы суть практики в том, что она содержит в себе эти два момента — естественноисторический процесс (ход обстоятельств) и деятельность, что практикой опосредствуется активность субъекта в создании смыслов, значений, целей и закономерности объективной реальности. В этом раздвоении практики на две реальности якобы и состоит отличие материалистического (марксистского) понимания практики от прагматистского.

Одна из причин такого представления о материализме — его искаженная трактовка: будто материалисты допускают некий независимо от людей, от их деятельности особо существующий мир имманентных надличностных процессов, а человека и его деятельность считают лишь вторичным фактором, воздействующим или невоздействующим на эти процессы. Вся современная политическая экономия, писал в свое время Ф. Блей, оперирует метафизическими предпосылками при объяснении явлений хозяйственной жизни: она выводит законы хозяйства из его “природы”, а человека делает чем-то случайным, не имеющим значения по отношению к имманентным законам хозяйства. Из критики подсовываемого марксизму неокантианского тезиса с трансцендентальности экономических законов Ф. Блей делает вывод в пользу субъективизма, т.е. первенства поведения людей, их сознания по отношению к объективным законам, защищает “принципиальную координацию” субъективного и объективного, физического и психического.

Так и отдельные современные авторы полагают, что по одну сторону находится безличный процесс, а по другую — духовная деятельность субъекта. Ф. Хайек, например, расширенному порядку человеческого сотрудничества придает трансцендентальный характер. Этот порядок, по Хайеку, выходит за пределы нашего понимания, желаний ujiu намерении и нашего чувственного восприятия, выступает неким естественным упорядочением, не схватываемым сознанием людей. Хайек буквально повторяет один из аргументов В.И. Ленина в пользу первичности общественного бытия (в процессе хозяйствования складывается объективно необходимая цепь событий, не охватываемая общественным сознанием производителей), когда пишет, что на рынке распределение ресурсов производится безличным процессом, в ходе которого индивиды, действующие в своих собственных целях, не знают и не могут знать, каков будет конечный результат их взаимодеиствий.

Казалось бы, что признание социального порядка трансцендентным, т. е, не охватываемым сознанием и лежащим вне сознания субъекта, ставит этот порядок в зависимость от свойств самой объективной социальной реальности. Однако у Хайека вместо последней оказываются правила морали, обычаи и традиции, помещаемые между инстинктами и разумом субъекта. Их реальность будучи трансцендентной по отношению к индивидуальному сознанию, оказывается мнимой.

Материализм двух реальностей не признает. Существует один и единственный объективный мир, отражаемый в сознании людей. Сопровождающие практику сознание, правила морали, обычаи суть лишь субъективная духовная сторона практики как объективного процесса, способа существования общества и человека.

§ 3. Использование законов науки в социальной практике

Практика в роде способа существования общества одновременно является действием законов его функционирования и развития. Если сущность общества выражается в практической деятельности, то законы общества — это законы практической деятельности людей.

Нередко ареной действия объективных законов считаются внешние по отношению к деятельности производственные, социальные отношения, а человеческая деятельность и живые люди выставляются лишь факторами, воздействующими на объективные процессы, т.е. люди могут лишь вмешиваться в объективный ход исторических событий, воздействовать или не воздействовать на объективные законы. Чем сильнее это вмешательство, тем вроде бы выше роль субъективного фактора, т.е. деятельности. Жизнь общества в данном контексте опять-таки представляется как два взаимодополняющих начала; мир объективных, от воли и сознания субъекта независящих отношений и процессов, и мир деятельности, невозможной вне сознания. Соответственно, объективной общественной закономерности противопоставляется сознательная деятельность.

С нашей точки зрения, неправомерно относить объективные законы общества и практическую сознательную деятельность к разным плоскостям: законы — к миру объективному; практику, деятельность — к миру субъективному. Объективные законы общества и есть законы деятельности и отношений людей, обладающих сознанием, т.е. в своей практической деятельности люди подчинены общественным законам вместе со своим сознанием как сознательные существа. Нельзя поэтому выносить объективные законы по ту сторону человеческой деятельности и человеческой практики вообще, считать, что практическая деятельность состоит только из воздействия людей на объективные законы, из того, что люди подчиняют себе объективные законы.

На практике люди имеют дело с реальными процессами и отношениями, которые в своем функционировании и развитии подчиняются законам, а не с “голыми” законами. Изменяя и создавая новые отношения, люди тем самым создают условия и для действия новых законов.

Не признавая какого-то независимого существования объективных социальных законов вне практики, человеческой деятельности и человеческих практических отношений, вместе с тем важно правильно определить подчиненность человека и его деятельности действию объективных законов. Если законы есть законы общественных действий людей, то это значит, что их механизм сводится к механизму самой человеческой деятельности и человеческих отношений. Нельзя, следовательно, основными звеньями механизма действия законов выставлять объект и субъект деятельности, а механизм действия закона трактовать как объективно-субъективное взаимодействие (отношение) в структуре самой человеческой деятельности. В их взаимодействии на базе деятельности объективное вроде бы теряет свое свойство независимости от субъективного, поскольку они настолько скрепляются, что одно без другого не существует. Будто бы если нет субъективного, то закон не действует, ибо механизм действия общественных закономерностей по своей сути — это взаимодействие объективного и субъективного, в процессе которого осуществляется детерминация субъективного объективным и объективизирование субъективного. Сознание, тем самым, превращается в непременный контрагент объективных звеньев механизма действия всякого общественного закона.

Из того, что законы есть законы деятельности людей, обладающих сознанием, вовсе не следует, что законы суть законы взаимодействия объекта и сознания (субъекта), что независимо от общественного сознания законы не действуют. К такому выводу обычно приводит так называемый субъектно-объектный подход, ставящий в центр анализа человеческую деятельность, в которой плоскость взаимодействия общественного бытия и общественного сознания, предполагающего независимость первого от второго, вроде бы заменяется плоскостью взаимоотношения объекта и субъекта, которые уже не могут функционировать в рамках независимости друг от друга.

От того, что законы общественного развития есть законы развития людей, обладающих сознанием и волей, а не лишенных сознания существ, их действие как объективных законов не может не иметь своим звеном наряду с чисто материальными и звенья духовные. Люди и их деятельность составляют объективную форму бытия общества в качестве сознательных существ, субъектов целеполагающей деятельности. Но не отражение в голове общественного бытия образует механизм или звено объективного закона общества, а сами люди с их сознанием, сознательной деятельностью. Общественное сознание нельзя представлять равноправной частью общественного бытия и на этом основании утверждать, что социальный закон не может быть только объективным, что его природа объективно-субъективная. Из того, что деятельность человека не совершается без участия его воли, нельзя делать выводы о невозможности существования объективного закона вне человеческой деятельности, независимости закона от общественного сознания.

Невозможность функционирования социальных законов вне людей, их деятельности и отношений не превращается в невозможность быть законами общественного бытия, независимыми от общественного сознания. Несмотря на то, что отдельные моменты движения общества исходят из созидательной воли и целей индивидов, совокупная целостность общественного процесса выступает как некоторая объективная связь. Она, проистекая из взаимодействия социальных индивидов, не заключена в их сознании, в целом им не подчинена.

Можно и нужно, следовательно, представлять действие объективного закона независимым от общественного сознания, т.е. движением одного лишь общественного бытия. Такой подход подкрепляется и тем обстоятельством, что социальные законы, хотя и являются законами общественных действий, имеют дело с объективными общественными, прежде всего производственными, отношениями людей. Деятельность тогда будет рационально понята, когда выявляются ее законы, выражающие общественный строй деятельности, отношения людей и классов по поводу их участия в той или иной форме общественного труда. Если же из базы действия социальных законов изъяты общественная форма деятельности, общественные отношения классов и социальных групп, то приходится ограничиваться чисто функциональными зависимостями элементов человеческой деятельности. В результате содержание социального закона сводится к абстрактному взаимодействию элементов деятельности, в конечном счете — субъекта и объекта деятельности, а законы по существу выступают законами функционирования или структурных связей, а сами они — структурными и функциональными законами. Отношения же, когда одно явление порождает другое, т.е. причинно-следственные связи, остаются вне поля зрения.

Определяя общественные законы, прежде всего, законами общественной формы человеческой деятельности, мы не исключаем из их действия людей. Люди, их деятельность представляют собой необходимое составляющее объективной закономерной цепи событий. Объективные законы являются законами деятельности людей, производимых ими изменений, исправлений, в том числе ошибочных, усовершенствований в производственных отношениях. В связи с этим лучше всего характеризовать место человека в механизме действия закона словами К. Маркса: надо “изображать... людей в одно и то же время как авторов и как действующих лиц их собственной драмы”. Человек выступает исполнителем законов своих общественных действий, законов совершаемого им дела, автором которого он сам является и которое осуществляется им самим так же, как им пишется и сценарий. Будучи его исполнителем, он подчиняется законам своего деда, своей общественной деятельности.

Конкуренция, например, есть не что иное, как осуществление имманентных законов капитала, когда каждый капитал выступает по отношению к другому, как судебный исполнитель этих законов. Капиталы и соответственно капиталисты выражают на деле свою внутреннюю природу посредством внешнего взаимного принуждения, к которому они в силу их отношения друг к другу, в силу своей внутренней природы подвергают друг друга. По отношению к отдельным капиталистам имманентные законы капитала действуют как внешний принудительный закон.

Из того факта, что объективный закономерный процесс общественной жизни складывается из практических действий, не проходя через общественное сознание и не схватываясь им, не следует, что социальная практическая деятельность не может подчас обоснованно и рационально направлена на достижение определенных целей. Нельзя согласиться с доводами современного антисциентизма, отвергающего возможность осуществления научно обоснованной социальной практической деятельности.

Ф. Хайек, например, положение об объективности практики как естественноисторического процесса превращает в аргументы против рациональности социальной практики:

а) против требования следовать на практике тому, что научно обосновано, и не делать того, что не поддается этому обоснованию. не подтверждается опытом;

б) против правила выполнять то, что понятно, и не следовать тому, что непонятно;

в) против идеи и неразумности того действия или поведения, цель которого не определена заранее;

г) против того, чтобы делать что-либо, если следствия дела не предусмотрены заранее или не выгодны.

В итоге, по мнению Хайека, “самонадеянный рационализм” все то, что либо не доказано научно, либо не ведет к каким-нибудь неизвестным следствиям, считает неразумным. С точки зрения Хайека, наоборот, социальная практика не может следовать указанным требованиям, расширенный порядок сотрудничества не может базироваться на принципах научности, конструктивного рационализма, планирования. Ни традиционные нормы морали, ни традиционная практика не удовлетворяют критериям рациональности, не являются заключениями нашего разума.

Все эти отрицания требований рационализма основаны на том, что практика как объективный процесс якобы выходит за пределы нашего понимания, желаний, намерений, т.е. индивиды не знают и не могут знать, каков будет конечный результат их деятельности и, соответственно, нс могут заранее определять свои цели. На самом же деле естественноисторический процесс складывается из действий неохватывающих его сознанием людей, которые каждый раз ставят перед собой определенные цели и ждут заранее предполагаемых результатов, так или иначе понимают, что они делают, что хотят. Цель, воля людей, осознанность ими своих поступков, готовность к участию в той иди иной деятельности — это субъективное сопровождение деятельности, без которого нет истории. Это признают материалисты. Так, В. И. Ленин пишет: “Что это за чепуха, будто разум и чувства не присутствовали при возникновении капитализма? Да в чем же состоит капитализм, как не в известных отношениях между людьми, а таких людей, у которых не было бы разума и чувства, мы еще не знаем. И что это за фальшь, будто воздействие разума и чувства тогдашних "живых личностей" на "ход вещей" было "ничтожно"”. Люди и тогда, отмечает В.И. Ленин, в здравом уме и твердой памяти создавали чрезвычайно искусные способы, при помощи которых загоняли непокорного крестьянина в русло капиталистической эксплуатации, проводили политические и финансовые мероприятия, посредством которых осуществлялись капиталистические накопления и капиталистические экспроприации.

Объективная закономерность, складывающаяся из практических действий людей независимо от их замыслов, целей, намерений, тем не менее, открывается наукой, человеческим разумом. Законы же науки становятся правилами практического действия и в этом смысле не только осознаются, но и используются людьми в своей практической деятельности.

Можно ли дело представить таким образом, что люди используют собственные социальные объективные законы на практике так же, как обращаются со средствами производства, используя орудия или предмет труда?

Такая аналогия была бы неправомерной. Не закон, подобно орудию, используется на практике, а знание о нем. В качестве средства практической деятельности используются законы науки, а не сами объективные законы. Люди, действуя, всегда подчиняются тем или иным законам, и в этом смысле их практическая деятельность совпадает не с использованием, а с действием социальных законов.

Управляющая деятельность членов общества и соответствующих институтов образует звено того же механизма действия законов общественного развития. Изменяют люди свои производительные силы или они перестраивают свои управленческие органы, они одинаково попадают под действие объективных законов этой своей деятельности. В этом смысле не может быть особого механизма использования законов, отличающегося от их действия тем, что первый относится к объективным образованиям, а второй — к субъективным. Формы практического проявления внутренних законов, например конкуренция или планирующая деятельность, не менее объективны, чем сами имманентные законы общественного развития. В противном случае понятия “использование закона”, “механизм использования закона” неизбежно приобретают смысл некоего “воздействия” людей на объективные законы. Иными словами, из механизма использования можно создать особую сферу, где не человек подчиняется законам своего действия, а законы подчиняются ему и он волен их игнорировать, отклоняться от них и даже устранять их по своему желанию. Независимо от того, добиваются люди своих целей или нет, ошибаются в своих действиях или нет, они не могут игнорировать законы деятельности, не подчиняться им. Ведь речь идет о том, что действующие и на практике используемые законы — это законы самой деятельности людей. Использовать знание о законе на практике значит действовать согласно этому закону.

Проблема в итоге упирается в диалектику свободы и необходимости в процессе практической деятельности по преобразованию общества.

Когда речь идет об использовании законов в смысле их знания и деятельности согласно этому знанию, то и категория субъективного фактора приобретает адекватное ей значение: сознательность действия, знание дела, интерес к данному делу. Названная субъективность в своем движении уже не совпадает с объективными законами, как законами собственных общественных действий тех же самых обладающих сознанием людей. “Под субъективным фактором разумеется нс всякая сознательная деятельность людей (ибо человек всегда и везде действует сознательно, целенаправленно, а не инстинктивно, как действует животное), а деятельность сознательная в смысле общественного сознания, т.е. не просто деятельность отдельного человека, направленная на удовлетворение его повседневных, будничных личных нужд, но деятельность, исходящая из понимания задач общества или того или иного класса в нем. Субъективный фактор в истории есть сознательная деятельность людей в смысле общественного сознания”. Соответственно, роль субъективного фактора в смысле сознательности, целенаправленности действий людей, а не просто роль деятельностных людей, по мере овладения законами общественной науки может повышаться.

Нельзя, однако, трактовать рост субъективного фактора как возможность возвышения деятельности (практики) над объективными законами. Это было бы субъективистским пониманием общественного развития. Прежде возрастание роли субъективного фактора представлялось, как возможность создания иди уничтожения людьми законов общества. Теперь считается, что люди могут игнорировать эти законы, использовать или не использовать их, отклоняться или не отклоняться от них в своей деятельности. На сторону субъективного фактора отнесены причины снижения темпов экономического роста в развитии нашего общества. Нередко целые периоды его истории объявляются ошибочными, общество вроде бы только и делало, что отклонялось от объективных законов собственной деятельности и, игнорируя их, вставало на ложный путь, свободный от подчинения какому-либо закону. Так, утверждается, что застой не был заложен ни в законах собственно социалистического, ни товарного производства, он возник как следствие неверных решений, слабости политической воли, неглубокого понимания потребностей и перспектив развития общества, а в конечном счете — как следствие неумения или нежелания полнее раскрыть и использовать возможности общественного прогресса.

Склонность видеть главные причины современных недостатков экономической и социальной сферы в ошибках людей (руководителей), в их неумении правильно оценить те или иные явления и вовремя принять решение есть субъективизм. Субъективный социолог, признав нечто желательным или нежелательным, должен найти условия осуществления желательного или устранения нежелательного. Им не допускается даже мысли об объективном характере процесса развития общества, и потому ничего другого не остается, как говорить об уклонениях от “желательного”, о “дефектах”, случившихся в истории вследствие того, что люди были не умны, не умели хорошенько понять того, что требуется, не смогли найти условия осуществления разумных порядков. Ясное дело, что идея о естественноисторическом процессе развития общества в корне подрывает эту ребячью мораль, претендующую на наименование социологии.

Люди не могут игнорировать объективные законы прежде всего потому, что последние являются законами их собственных общественных действий и отношений. Именно от того, что и как люди делают, в какие отношения вступают, зависят законы, которым подчиняются их деятельность и отношения. Поэтому нельзя отклоняться от закона собственной деятельности. Не бывает так, чтобы деятельность, если даже она нежелательна с точки зрения тех или иных социальных групп, не подчинялась собственному закону. Не бывает периодов или “участков” истории, свободных от действия объективных законов.

Речь может идти лишь о том, что люди, изменяя характер своей деятельности, свои общественные отношения, подчиняются законам этой своей новой деятельности и измененных отношений. Если свою экономическую деятельность люди направляют на получение денежного вала и завязывают между собой товарно-денежные отношения, то законами этой деятельности и этих отношений будут законы товарного производства и обмена. Можно ли в этом случае поставить в вину руководителям, скажем, вымывание дешевых товаров, безработицу. Власть, какое бы положение она ни занимала, не может игнорировать законы, ведущие к указанным последствиям, но не может их и запретить. Остается лишь их санкционировать в управленческих решениях и тем самым взять на себя вину в “ошибочной”, “нежелательной” деятельности, предоставив лишний “аргумент” теоретику или критику, придерживающемуся субъективного метода. В действительности же, управленческая деятельность в этом случае подчиняется законам товарного производства, формой проявления которых и являются диспропорции спроса и предложения. Потери обычно возмещаются повышением цен, что опять-таки делается по “требованиям” законов товарного производства, а не по воле руководителей предприятий.

Так, действия по извлечению большей прибыли неизбежно подчиняются соответствующим стоимостным законам и неизбежно сопровождаются “недостаточной” сбалансированностью хозяйства, отклонением цен от общественно необходимых затрат труда и др. Несбалансированность отраслей хозяйства, возникающие диспропорции, игра цен и тому подобные явления практики, связанные с соответствующими действиями людей, не идут “вразрез с экономическими законами” вообще, а совершаются согласно законам. Когда речь идет о механизме практического использования людьми тех или иных научных законов, то имеются в виду действия людей со знанием законов или без их знания, т.е. люди руководствуются знанием эмпирических обстоятельств (эмпирическим опытом) или знанием их законов.

Подчинение людей законам своей деятельности и своих отношений вовсе не умаляет значения живого творчества народных масс, не означает отрицания общеизвестного факта, что историю делают люди, живые личности. Вопрос лишь в том, как понимать это “делание” людьми истории. Они ее делают не тем, что создают новые законы или их изменяют, игнорируя существующие законы, а тем, что изменяют средства и продукты своей деятельности, создают вещи, продукты в той или иной социально-экономической форме. Изменения общественных отношений тоже исходят от людей — их носителей. Однако из признания активности делающих историю людей вовсе не следует, что объективные законы являются результатом, продуктом человеческой деятельности. Законы могут выражать результаты, к которым люди приходят в своей деятельности и в своем общении, но сами не могут быть созданными деятельностью.

В то же время, если речь идет об использовании законов науки в практике, о реализации знаний о законах в виде соответствующей этим знаниям практической деятельности, то люди для этого могут создавать соответствующие механизмы, например механизмы и формы внедрения экономических и социальных реформ. Чем совершеннее и эффективнее эти формы, тем больше практическая деятельность людей базируется на сознательном применении законов своих общественных действий.

Литература

1. Бекарев А.М. Социальные “стандарты” человека. // Общество и человек: пути самоопределения. СПб., 1994.
2. Ильенков Э.В. Философия и культура. М., 1991.
3. Ильин В. В. Критерии научности знания. М., 1989.
4. Ленин В.И. Что такое “друзья народа” и как они воюют против социал-демократов. // Полн. собр. соч. Т. 1.
5. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм. // Там же. Т. 18.
6. Бурдье П. Оппозиция современной социологии. // Социс. 1996. № 5.
7. Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность. М., 1992.
8. Тугаринов В.Н. Законы объективного мира, их познание и использование. Л., 1954.