Развитие главных интересов Китая в Центральной Азии

Большинство китайских и иностранных исследователей сходятся в понимании стратегических интересов Китая в Центральной Азии: безопасность, экономические отношения и энергоресурсы. Они могут быть разбиты на шесть ключевых элементов: 1) безопасность границ; 2) борьба с движением «Восточный Туркестан»; 3) энергия; 4) экономические интересы; 5) геополитика; и 6) Шанхайская организация сотрудничества (ШОС). Таким образом, эта концепция выходит за пределы общепринятой и включает три дополнительных компонента - безопасность границ, геополитические интересы и ШОС.

Интересы Китая в этом регионе достаточно очевидны, но остается ряд вопросов, на которые мы попытаемся ответить в этой главе. Как эти интересы сформировались? Насколько они важны для Китая? Какие из них более приоритетны? Что необходимо Китаю для их реализации?

Эти шесть элементов китайских интересов в Центральной Азии возникли не одновременно, а один за другим. Приоритеты китайской дипломатии не неизменны, а, как уже было сказано, довольно изменчивы. После развала СССР и формирования в 1991 г. в Центральной Азии независимых государств, Китай постоянно переосмысляет свою политику и свои интересы в этом регионе.

К динамичному переосмыслению интересов понуждает ряд субъективных и объективных факторов. Во-первых, обретшие независимость государства Центральной Азии претерпевали быстрые изменения; они столкнулись со сложным внешним окружением, острыми внутренними проблемами, внутриполитической нестабильностью, хрупкостью экономической базы, слабостью региональной интеграции и практическим отсутствием возможностей для координации регионального развития. Более того, регион крайне податлив к разнонаправленным внешним влияниям. Когда центральноазиатские страны обрели независимость, предметом их отношений с Китаем стали исторически сложившиеся и еще только возникающие заботы, ближайшие и отдаленные проблемы. Разрешение одних вопросов понижало их значимость, но делало более насущными другие. Результатом было изменение структуры интересов Китая в Центральной Азии. При этом за предыдущие лет десять или около того изменились представления Китая об этом регионе. Это изменение испытывало влияние внутриполитических событий, а также требований безопасности, экономики и политики. Нет сомнений, что все это оказывало серьезное воздействие на понимание Китаем своих интересов. Наконец, изменения международной ситуации, особенно развитие отношений между великими державами после 11 сентября 2001 г., понудили Китай к пересмотру своих жизненно важных национальных интересов в Центральной Азии.

В первые годы независимого существования центральноазиатских государств главной целью Китая были стабильность и безопасность границ. До 1997 г. у Китая не было других сильных стратегических интересов.

В начале 1990-х гг. усилению этих интересов способствовал рост террористического движения «Восточный Туркестан» в Синьцзян-Уйгурском автономном районе. Отношения Китая со странами Центральной Азии были еще в процессе становления; отсутствовала основа для взаимодоверия; еще не были решены исторические вопросы о границах, а независимость центральноазиатских стран создала новые вопросы. В этих условиях Китай боролся с терроризмом в одиночку; ему еще только предстояло создать рамки сотрудничества с Центральной Азией или выделить этот вопрос как свою главную проблему в этом регионе. В экономическом плане Китай только-только установил связи с центральноазиатскими странами,

и, хотя приграничная торговля очень оживилась (большие количества дешевых китайских

144 товаров устремились на рынки Центральной Азии), это не было вопросом первостепенной важности для Пекина. Если перейти на язык чисел, в 1996 и 1997 гг. объем годовой торговли между Китаем и пятью центральноазиатскими странами был менее одного миллиарда долларов. Что касается энергетического сектора, Китай только стал нетто-импортером нефти, а учитывая слабый спрос и низкие цены на нефть, у Китая не было сильного стимула особо интересоваться центральноазиатскими энергоресурсами. В геополитическом плане стратегическое присутствие Соединенных Штатов в этом регионе еще слабо, и у Пекина не было оснований для серьезного беспокойства.

Границы - это было другое дело. Когда распался СССР, китайско-советские переговоры о демаркации границ были еще не закончены. Строго говоря, вопросы относительно восточного участка общей границы были разрешены, и в 1989 г. Китай и Советский Союз парафировали Китайско-советское соглашение о восточном участке границы. Но стороны еще не достигли согласия относительно западного участка границы. На западном участке граница между Китаем и Россией составляет только 45 км. Намного протяженнее границы между Китаем и получившими независимость государствами Центральной Азии: более 1700 км с Казахстаном, около 1000 км с Киргизией и около 450 км с Таджикистаном. Заинтересованные страны решили продолжить переговоры между Китаем, с одной стороны, и, с другой стороны, действующими заодно четырьмя странами (Россией, Казахстаном, Киргизией и Таджикистаном). В сентябре 1994 г. стороны достигли соглашения о западном участке китайско-советской границы, на котором после пограничного инцидента 1969 г. обе стороны разместили значительные вооруженные группировки. В связи с улучшением двусторонних отношений стороны существенно уменьшили воинские соединения, развернутые в районе границы, но по-прежнему был необходим институциональный механизм, гарантирующий безопасность границ. Для этого 26 апреля 1996 г. Китай, Россия, Казахстан, Киргизия и Таджикистан подписали Соглашение об укреплении доверия в военной области в районе границы, которое включало следующие пункты:

• развернутые в районе границы вооруженные силы не будут нападать друг на друга;

• ни одна из сторон не будет проводить военных маневров, направленных против другой стороны;

• уровень, масштаб и число военных маневров должны быть ограничены;

• стороны обязуются информировать друг друга о перемещениях войск и военных приготовлениях, осуществляемых в 100-километровой пограничной зоне;

• стороны обязуются приглашать наблюдателей другой стороны на военные маневры с использованием боевых боеприпасов;

• следует избегать опасных видов военной деятельности;

• следует развивать дружественные связи между частями вооруженных сил и пограничных войск, размещенных в районе границы.

На основе этого соглашения в 1997 г. стороны договорились о снижении численности вооруженных сил в приграничных районах:

• размещенные в районе границы военные силы подлежат сокращению до уровня, совместимого с добрососедскими отношениями, и должны иметь оборонительный характер;

• ни одна из сторон не должна использовать или угрожать использованием силы другой стороне и не должна в одностороннем порядке стремиться к военному превосходству;

• размещенные в районе границы военные силы не должны нападать на другую сторону;

• все стороны обязуются сократить численность персонала вооруженных сил, включая армию, авиацию, противовоздушные части и пограничные войска, а также сократят количество основных категорий оружия, развернутого в 100-километровой пограничной зоне;

• верхний предел после сокращения, а также методы и сроки сокращения будут определены позднее;

• стороны обязуются обмениваться информацией о военных силах, размещенных в районе границы; и

• стороны будут проверять реализацию условий этого договора.

Договор также предусматривает, что общая численность военнослужащих в армейских, авиационных и противовоздушных соединениях, развернутых с каждой стороны 100километровой пограничной зоны, не должна превышать 130 400 человек на границе протяженностью более 7000 км. Эти два соглашения (Договор об укреплении доверия в военной области в районе границы и Договор о сокращении вооруженных сил в районе границы) имеют фундаментальное значение для безопасности границ Китая, России и центральноазиатских государств. Эти документы свидетельствуют об институциональных гарантиях безопасности границ, протяженностью более 7300 км.

Безопасность границ и стабильность всегда были главным фокусом китайской дипломатии в Центральной Азии. Разрешение вопроса о границах и безопасность границ являются для Китая необходимым условием создания благоприятного окружения. 3000-километровая граница Китая на северо-западе уязвимее и была местом исторически существенных событий. Игнорировать, как это делали некоторые, вопрос о безопасности границ и стабильности при оценке интересов Китая в Центральной Азии - это ошибка.

После 1997 г., однако, вопрос о безопасности границ потерял былой приоритет и теперь интересует Китай меньше, чем задача борьбы с терроризмом. Принятая в 1998 г. в Алма-Ате Совместная декларация «Шанхайской пятерки» впервые провозгласила, что государства-члены (Россия, Китай, Киргизия, Казахстан и Узбекистан) объединят усилия для борьбы с терроризмом и что ни одно из них не допустит использования своей территории для деятельности, наносящей вред суверенитету, безопасности и общественному строю другого государства-участника1. В июне 2001 г. эти страны основали ШОС и приняли Шанхайскую конвенцию о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом. Это означало не только новое определение деятельности ШОС, но и пересмотр интересов Китая в Центральной Азии. Главным мотивом этого изменения было урегулирование вопроса о границах и создание институциональных гарантий их безопасности. Урегулирование вопросов о границе и безопасности привело также к качественному изменению отношений между Китаем и центральноазиатскими странами и сделало возможным более обширное сотрудничество. Более того, более настоятельным стал вопрос о терроризме в Центральной Азии. Таким образом, хотя безопасность границ остается важным для Китая вопросом, он перестал быть доминирующим, а главным фокусом отношений с Центральной Азией стала борьба с терроризмом.

В китайской антитеррористической политике в Центральной Азии главной целью является противодействие движению «Восточный Туркестан» в Синьцзяне, иными словами, поддержание стабильности в северо-западном Китае и противостояние сепаратизму. В действительности эта проблема не нова для Китая. Северо-запад - это огромная территория, очень удаленная от промышленных центров Китая, с суровым климатом, разнообразным населением и трудным окружением. Этот регион всегда был источником проблем для центрального правительства Китая: со времен династии Хань Китай сражался со здешними мятежниками и сепаратистами. Каждая династия имела дело со своими сепаратистскими силами, но цель у них была одна - создать независимое царство, имеющее такой же статус, как и центральное правительство.

В XX в. главное сепаратистское движение на северо-западе Китая стремится создать «Восточный Туркестан», т. е. руководствуется географической, лингвистической и культурной концепцией. Древние тюрки (Tujue [Кёк-тюрки]) были кочевым племенем, обитавшим в алтайских степях; в VI в. они появились в северном Китае и завоевали обширную территорию от пастбищ Алтая (Menggu) до прикаспийских степей на западе, т. е. занимали территорию современной Центральной Азии и провинции Синьцзян). После того как Тюркский каганат распался на Западный и Восточный, Западно-Тюркский каганат заявил претензию на Синьцзян и Центральную Азию. Этот Тюркский каганат был сокрушен династией Тан в VII в. и окончательно исчез примерно в X в., но оставил глубокий социальный и культурный след. В силу длительного соседства и многообразных связей между тюрками и туземными племенами тюрки оставили свой след в языке, культуре и обычаях местных этнических групп. Результатом этого процесса и стала историческая культурная и языковая связь с тюрками, живо сохраняющаяся во всех соответствующих этнических группах и регионах, включая Синьцзян. В Китае проживают семь этнических «тюркских» групп: пять в провинции Синьцзян (уйгуры, казахи, киргизы, узбеки и татары) и еще две в провинциях Ганьсу и

Цинхай (югуры и салары соответственно)2. Таково историческое и культурное происхождение идеи «Восточного Туркестана» в китайском Синьцзяне.

Однако «Восточный Туркестан» в современном Синьцзяне исторически не имеет ничего общего с Западно-Тюркским каганатом или Восточным. Термин «Восточный Туркестан» был впервые использован русскими учеными в XVIII в. для обозначения части Центральной Азии, принадлежавшей Китаю (преимущественно южной части Синьцзяна). Собственно Центрально-Азиатский регион называли Западным Туркестаном - часть Центральной Азии, позднее вошедшая в состав Российской империи. Таково происхождение современного понятия «Восточный Туркестан». Это географический термин, использовавшийся в России и на Западе для разграничения между китайским Синьцзяном и собственно Центральной Азией. Таким образом, «Восточный Туркестан» не относится ни к этнической группе, ни к стране, а потому не может быть этническим или национальным историческим основанием. Современное движение «Восточный Туркестан» появилось в начале XX в. В 1933 г. сепаратистские силы в Синьцзяне при поддержке иностранных сил подняли восстание и провозгласили в Каши (южный Синьцзян) республику «Восточный Туркестан», но новое «государство» сумело просуществовать лишь несколько месяцев. В 1944 г. вооруженное восстание против гоминьдановского правительства привело к созданию «республики Восточный Туркестан» в Синьцзяне. Таковы самые ранние проявления движения «Восточный Туркестан».

Главной политической целью движения «Восточный Туркестан» является независимость Синьцзяна и образование государства «Восточный Туркестан». Для достижения этой цели движение прибегает к террористическим методом и насилию. С момента создания Китайской Народной Республики в 1949 г. сепаратистские силы не прекращали свою деятельность в Синьцзяне - с начала 1950-х гг. и до конца 1980-х гг. здесь произошло более

двадцати вооруженных восстаний и массовых беспорядков3.

В 1990-х гг. ситуация в сфере безопасности в Синьцзяне ухудшилась. Дополнительным фактором стала независимость центральноазиатских стран, возбудившая у сепаратистов надежды на создание независимого «Восточного Туркестана». Более того, новые центральноазиатские страны оказались очень слабы в области политики, экономики, безопасности и идеологии, что привело к настоящему вакууму в этом регионе. В регион хлынули международные террористы и религиозные экстремисты, а в силу внутреннего давления и влияния внешнего окружения терроризм и экстремизм начали распространяться за пределы региона. Все это позволило международным террористическим и экстремистским силам придвинуться к границам Синьцзяна и ослабить безопасность границы.

Таковы причины очередного подъема «восточно-туркестанской» террористической активности в Синьцзяне. С 1990 г по 2001 г. движение «Восточный Туркестан» совершило более 200 террористических актов в Синьцзяне, в которых были убиты 162 человека и

147 ранены 4404. «Восточно-туркестанская» угроза быстро превращалась для Китая в серьезную проблему. Однако до 9/11 Китай не сообщал о террористической деятельности движения «Восточный Туркестан» - правительство, в силу крайней щекотливости проблемы, избегало ее публичного обсуждения. Для борьбы с движением «Восточный Туркестан» Китай буквально изолировал регион и отказался от помощи других стран. Так проявилась давняя традиция политической культуры - важнее всего сохранить образ внутренней стабильности. Только после атаки 9/11 в Китае состоялось публичное обсуждение «Восточного Туркестана» и терроризма5.

Причиной изменения китайской политики был сдвиг в понимании: был сделан вывод, что эффективнее представить проблему «Восточного Туркестана» как часть международной борьбы с терроризмом, потому что интернационализация терроризма создала «объединенный фронт» и сделала региональное решение неэффективным. Произошедшие в Центральной Азии в 1990-х гг. изменения явно увеличили роль этого региона в развитии движения «Восточный Туркестан» в Китае: в конце концов, эта длинная граница связывает Синьцзян с Западной Азией, Южной Азией и Средним Востоком. В силу этнических, исторических, культурных, языковых и религиозных причин Синьцзян множеством нитей связан с Центральной Азией. Более того, в период холодной войны и трений между Китаем и Советским Союзом Центральная Азия уже стала тылом и тренировочным лагерем движения «Восточный Туркестан», которое использовало советскую поддержку, чтобы накопить силу в Центральной Азии и превратить Синьцзян в свою цель. В 1962 г. по наущению Советского Союза более 50 тыс. граждан Синьцзяна, принадлежащих к этническому меньшинству, перебежали в Центральную Азию.

Если судить по сегодняшней ситуации, Центральная Азия служит соединительным звеном между движением «Восточный Туркестан» в Китае и международными террористическими и экстремистскими силами, давая последним возможность проникать в Китай, чтобы направлять в нем террористическую деятельность. Короче говоря, Центральная Азия является важной базой для многих организаций, участвующих в движении «Восточный Туркестан», и убежищем для его активистов, сбежавших из Китая6. Если смотреть на вещи реалистично, «Восточный Туркестан» не может стать преобладающим движением в Китае без внешней помощи и поддержки. Это доказывает и история с движением «Восточный Туркестан». Поэтому в данном вопросе Китай должен выступать открыто как внутри страны, так и на международной арене. Попытки держать проблему под спудом, как это делалось ранее, ни к чему не приведут. Китай просто не в состоянии изолировать Синьцзян: по мере роста экономики Китая и укрепления внешней торговли контакты с Центральной Азией неизбежно будут множиться. В связи с этим возникают новые вопросы о том, как осуществлять контроль движения «Восточный Туркестан» по мере расширения отношений Китая с государствами Центральной Азии. Если Центральная Азия будет базой для боевиков «Восточного Туркестана», Китаю чем дальше, тем труднее будет сдерживать это движение. С другой стороны, если Центральная Азия возведет стену между «Восточным Туркестаном» и внешним миром, это существенно поможет Китаю в подавлении движения. Такова главная проблема антитеррористического интереса Китая в Центральной Азии. Китай в состоянии и сам по себе контролировать «Восточный Туркестан». Если исходить из исторических и текущих условий, пока в Китае не будет массовых беспорядков, а центральное правительство сохраняет дееспособность, «Восточному Туркестану» не достичь желанной ему независимости.

Очень трудно, однако, добиться полного решения вопроса с «Восточным Туркестаном». Китай в состоянии эффективно сдерживать это движение, но трудно вырвать его с корнем. Фундаментальной целью сепаратистских сил является создание независимого исламского государства «Восточный Туркестан». У философской базы движения есть не только материальная, но и духовная сторона; поэтому любой материалистический подход (скажем, экономическое развитие и повышение уровня жизни местных жителей) может только ослабить проблему, но не приведет к устранению философской основы движения «Восточный Туркестан» и к окончательному решению вопроса. В самом деле, экономическое развитие может даже стимулировать рост этнического самосознания и тем самым привести к обострению проблемы. В обозримом будущем Китай не в состоянии окончательно разрешить вопрос «Восточного Туркестана». Главная цель в том, чтобы не допускать обострения ситуации.

Вторым главным интересом Китая в Центральной Азии являются энергоресурсы, и с

2001 г. они стали центральным моментом стратегии и дипломатии Пекина в этом регионе. Энергоресурсы и ранее, конечно, стояли в повестке дня китайской дипломатии, но не были высшим приоритетом. Только после 2001 г. энергия стала важным стратегическим интересом, и для этого были две следующие причины: 1) рост спроса на энергию в Китае; и 2) изменение международной ситуации после событий 11 сентября 2001 г.

В 1993 г. Китай стал нетто-импортером нефти, но до 1997 г. он импортировал менее 15 млн т в год (менее 10 % годового потребления страны). Поэтому в то время импорт нефти еще не представлял серьезной проблемы. В 1997 г. объем импорта нефти подскочил до более чем 35 млн т и оставался на этом уровне до 1999 г. Импорт сильно вырос, но международный рынок нефти был очень стабилен. Нефть была в изобилии, а цены - низкими (бывало, что и меньше 10 долл. за баррель). При таких условиях Китай предпочитал покупать нефть на международных рынках и не вкладывать большие средства в приобретение собственных источников нефти. В экономическом плане это была наиболее рациональная стратегия. Позднее Китай купил долю в иностранных нефтяных промыслах, но цель была преимущественно коммерческая - получать прибыль, а не закрепить за собой надежный источник нефти. Иными словами, Китай воспринимал импорт энергоносителей как преимущественно экономический вопрос, а не с точки зрения политико-экономических и стратегических перспектив. В 2000 г. китайский импорт нефти резко увеличился - до 70 млн т в год (более 30 % внутреннего потребления), и предполагается, что импорт и впредь будет быстро расти. Это подтолкнуло Китай к пересмотру ситуации и, к 2001 г., к выработке новой стратегии. В конце концов, была сформулирована «энергетическая стратегия для XXI в.», нацеленная на диверсификацию источников импорта энергоресурсов и на «глобализацию» этих операций. Короче говоря, Китай решил рассматривать проблему энергоресурсов в стратегической перспективе и следовать новой политике и тактике в разработке зарубежных источников энергии.

Кроме того, события 11 сентября 2001 г. внесли изменения в международную ситуацию. В плане международной энергетической ситуации события 9/11 привели к обострению глобального соперничества и к обострению борьбы за источники энергоресурсов. В мире укрепилась психологическая уверенность, что на Среднем Востоке возможна длительная полоса потрясений и нестабильности, а это критически важно для региона, являющегося главным мировым поставщиком энергоресурсов.

В результате международная энергетическая ситуация претерпела неожиданную трансформацию и вошла в новую фазу быстрых изменений: ожесточенная борьба за энергоносители привела к устойчивому и значительному росту международных цен на нефть. Китай стал первой страной, испытавшей на себе действие ударной волны. Она задела вопрос о нефтепроводе Ангарск-Дацин: Китай и Россия много лет вели переговоры о его строительстве, но неожиданно вмешалась Япония, оказавшаяся сильным соперником в этом вопросе. Индия, еще одна страна, поздно вступившая на путь развития, быстро увеличивающая потребление нефти, также вовлеклась в мировое соперничество за источники энергоносителей, которые стремится приобрести любой ценой. События 9/11 имели и геополитические последствия: Америка развернула свои вооруженные силы в Центральной Азии, оккупировала Ирак и начала давить на Иран с явной целью получить контроль над мировыми источниками энергоресурсов.

Тем временем китайский спрос на энергию и его зависимость от мировых поставок неуклонно росли. В 2001 г. Китай импортировал 74,2 млн т нефти, в 2002 г. - 69,4 млн т, В 2003 г. - 92 млн т и в 2004 г. - 102 млн т. Ситуация осложнилась из-за резкого увеличения цен на нефть. Из-за роста цен в 2004 г. Китай заплатил за тонну импортированной нефти почти на 60 долл. больше, чем в предыдущем году, а общая сумма дополнительных издержек оказалась выше 7 млрд долл. Эти радикальные изменения мировой энергетической ситуации принудили Китай уделить большее внимание энергетической политике.

Эти факторы оказали значительное влияние на энергетическую стратегию Китая и на понимание им своих жизненно важных интересов в Центральной Азии. В 1997 г. началось широкомасштабное участие Китая в добычу энергоресурсов в Центральной Азии. В связи с этим можно указать на два символических события: одним было решение китайских нефтяных корпораций об инвестировании в нефтепромыслы Центральной Азии и об участии в развитии региона; другим - готовность Пекина протянуть нефтепровод из Казахстана. Однако, как отмечено выше, энергоресурсы тогда еще не стали главной целью Китая в Центральной Азии, а инвестирование в добычу энергоносителей в этом регионе было проявлением коммерческой заинтересованности нефтяной компании. Да и вложения были довольно скромными и до известной степени экспериментальными. Хотя китайско-казахстанский нефтепровод был важным шагом в развитии сотрудничества в энергетическом секторе и имеет стратегическое значение для обеих стран, стоит подчеркнуть, что инициативу проявил Казахстан и продемонстрировал при этом куда больший энтузиазм в этом деле, чем Китай. Но поскольку были сомнения в окупаемости проекта, строительство в намеченные сроки не начали, и проект был отложен. Это показывает, что Китай все отчетливее осознавал свои интересы в Центральной Азии, но они не были для него высшим приоритетом. Только после 2001 г., когда начало резко меняться понимание стратегической роли энергоносителей, Пекин сделал высшим приоритетом свои энергетические интересы в Центральной Азии. Прямым результатом этой перемены было возобновление работ по строительству китайско-казахстанского нефтепровода в 2003 г. Китайские интересы в этом регионе обращены не только на Казахстан, но и на Туркмению (обладающую значительными запасами природного газа) и Узбекистан (располагающий сравнительно небольшими запасами нефти и газа).

Энергетические ресурсы Центральной Азии важны для Китая в нескольких отношениях. Во-первых, Центральная Азия может поставлять значительную часть импортируемой Китаем нефти. В настоящее время (2006) ее импорт превышает 145 млн т в год, но только 3 млн т поступает из Центральной Азии, а это стратегически незначительная величина. Китай надеется, что после ввода нефтепровода в эксплуатацию он будет получать из Центральной Азии около 10 млн т нефти в год, и есть надежда увеличить объем импорта до

20 млн т в год на перспективу. Таким образом, Китай будет импортировать из этого региона около 7-8% ввозимой им нефти, а это уже очень существенно и наглядно характеризует значимость Центральной Азии для Китая. Во-вторых, использование центральноазиатских энергоресурсов позволит Китаю диверсифицировать источники и улучшить структуру импорта. Диверсификация поставок является одной из ключевых целей китайской стратегии в области энергоресурсов. В настоящее время страна получает около 50 % импортируемой нефти со Среднего Востока и еще около 20 % из Африки. Таким образом, Китай в этой

сфере более чем на 70 % зависит от этих двух регионов . Учитывая нынешнюю и потенциальную политическую нестабильность Среднего Востока и Африки, а также потенциальную уязвимость дальних морских перевозок, такая зависимость явно чрезмерна и слишком рискованна. Решением является диверсификация источников энергоресурсов, и Центральная Азия явно является одним из регионов, способных помочь Китаю в решении этой задачи. Строго говоря, Средний Восток и в будущем останется главным источником нефти для Китая, поскольку ни Центральная Азия и никакой другой регион просто не смогут его заменить. Тем не менее привлечение энергоресурсов из новых источников может существенно ослабить зависимость от Среднего Востока. К тому же по китайско-казахстанскому нефтепроводу можно будет перекачивать нефть с сибирских нефтяных промыслов, что повысит коэффициент загрузки трубопровода и его экономическую эффективность, а также укрепит

китайско-российское сотрудничество в области энергетики .

Таблица 3.1. Торговля между провинцией Синьцзян и пятью центральноазиатскими государствами, 1992-2005 гг. (млрд долл. США)

Год Объем торговли Год Объем торговли

1993 0,5 2000 1994 0,48 2001 1, 1995 0,67 2002 1. 1996 0,75 2003 2, 1997 0,76 2004 4, 1998 0,83 2005 6, 1999 1, Источник: Ни Hongping, “Vigorously Marching Towards Central Asian Market and Extending Economic and Trade Cooperation,” Russian, Central Asian and European Markets, September 2005, 29. Данные за 2004-2005 гг. no оценке автора.

Но Китай связывают с Центральной Азией не только энергоресурсы. Вообще говоря, Центральная Азия не оказывает значительного влияния на экономику Китая, потому что ее доля в общем товарообороте невелика. Так, в 2005 г., когда общий объем внешней торговли составил более 1400 млрд долл. США, на Центральную Азию пришлось лишь чуть больше 8,7 млрд долл. Таким образом, как в абсолютном, так и в процентном отношении на Центральную Азию приходится малая доля внешнеторгового оборота Китая (примерно 0,6 %). С другой стороны, на Китай приходится около 10 % объема внешней торговли Центральной Азии. С точки зрения Пекина экономическая роль Центральной Азии сводится по большей части к улучшению возможностей развития северо-запада страны, особенно Синьцзяна, на

который приходится основной объем торговли с Центральной Азией9.

Развитие северо-западных районов Китая и процветание приграничной торговли является частью стратегии развития страны. Северо-западные районы далеко отстоят от экономически развитых приморских районов не только географически, но и экономически; они не в состоянии экономически конкурировать с последними, и им трудно интегрироваться в экономику восточных провинций Китая. Северо-запад, особенно Синьцзян, близок к Центральной Азии, имеет с ней общую границу протяженностью более 3000 км, близок к ней по культурным традициям и имеет естественные транспортные и торговые преимущества. Все это делает экономическое сотрудничество с Центральной Азией удобным каналом для экономического развития северо-запада, а особенно Синьцзяна. Это также может способствовать экономическому росту приграничных районов. Более того, Центральная Азия очень важна с точки зрения связей Китая с внешним миром: это транспортная ось, связывающая Китай с Западной Азией и Европой. И если иметь в виду последнюю, то маршрут через Центральную Азию более чем на 1000 км короче, чем через Сибирь.

Таблица 3.2. Торговля между Китаем и пятью центральноазиатскими государствами, 1992-2006 гг. (млрд долл. США)

Год Объем торговли Год Объем торговли

1992 4,59 2000 18, 1993 6,06 2001 Нет данные

1994 5,78 2002 23, 1995 7,81 2003 41, 1996 7,74 2004 58, 1997 8.70 2005 87, 1998 9,56 2006* 95, 1999 13, Источник: расчеты автора по данным статистики китайского Главного таможенного управления и министерства торговли НРК.

* За январь-октябрь 2006 г.

В-третьих, Центральная Азия богата минеральными ресурсами, которые крайне важны для ускоренного экономического развития Китая. Китая может использовать буквально все виды сырья, которое может добыть Центральная Азия.

Наконец, рынок Центральной Азии пока еще не полностью развит. При этом регион этот близок к Китаю (политически, экономически и географически), а китайская экономика движется в направлении регионализации, и Китай поощряет этот процесс в окружающих странах. Пекин надеется создать экономический каркас для регионализации Центральной Азии. Это неотъемная часть стратегии, нацеленной на повышение влияния Китая на смежных территориях.

У Китая есть и геополитические интересы в Центральной Азии, и он оценивает этот регион через призму своей внешней политики в целом. Более того, оценка этих геополитических интересов меняется, но фундаментальная идея заключается в том, что Центральная Азия - это «стратегический тыл» страны. Сегодня и в обозримом будущем юговосточное направление, это главный фокус китаискои стратегии и главный источник стратегического противодействия. Характерно, что самая важная и труднодостижимая цель китайской внешней политики заключается в том, чтобы не допустить независимости Тайваня и разрушить планы тайваньских сепаратистов. Источником наибольшего стратегического давления будет возможная конфронтация между Китаем и Соединенными Штатами из-за возможной вашингтонской политики поддержки независимости Тайваня. Поэтому в стратегическом плане Китаю нужна стабильность на всех других направлениях, чтобы иметь возможность сосредоточить ресурсы на Юго-Восточной Азии. Хотя Китай четко определил, что для него является стратегическим фронтом, а что - тылом, сегодня различие между «фронтом» и «тылом» более размыто, чем прежде. Тем не менее Центральная Азия представляет собой сравнительно независимый стратегический регион на периферии Китая и образует неотъемлемую часть стратегического тыла страны.

Понимание Центральной Азии как стратегического тыла предопределяет желание Китая поддерживать стабильность и предотвращать геополитические конфронтации в этом регионе. До 11 сентября 2001 г. геополитическая безопасность Центральной Азии не вызывала у Китая особых опасений. Точнее говоря, он не мог игнорировать тот факт, что НАТО распространило свою программу «Партнерство ради мира» на Центральную Азию и что с

1997 г. Соединенные Штаты проводят подготовку батальона [из узбекских, казахских и киргизских войск численностью 500 человек, который предназначается для выполнения операций, проводимых под эгидой ООН. - Примеч. пер.]. Но Пекин все это не особенно беспокоило: военное проникновение Соединенных Штатов и НАТО в Центральную Азию не создавало геополитической угрозы.

После 9/11, однако, геополитическая ситуация разительно изменилась: Соединенные Штаты напрямую вошли в регион и создали в нем военные базы. Эти базы были предназначены для поддержки антитеррористической операции в Афганистане. К тому же Соединенные Штаты недвусмысленно заявили, что это военное присутствие «временное». Тем не менее Китай считает наличие здесь американских военных баз серьезной геополитической проблемой. База ВВС США в Манасе (Бишкек, Киргизия) достаточно близка к китайской границе. Какими бы ни были возможные военные функции базы США, они не могут не тревожить Китай и требуют от него переоценки геополитической безопасности Центральной Азии. К тому же Соединенные Штаты не установили точного срока окончания своего военного присутствия в регионе. В ответ саммит ШОС в Астане в июле 2005 г. потребовал, чтобы Соединенные Штаты зафиксировали дату вывода своих вооруженных сил из Центральной

Азии10.

Вашингтон, однако, выразил недовольство этой резолюцией. Его ответ можно понять так, что у Соединенных Штатов нет намерения прекратить свое военное присутствие в Центральной Азии в ближайшем будущем. После того как Узбекистан потребовал, чтобы Соединенные Штаты покинули предоставленную ему военную базу, Вашингтон убедил Киргизию позволить американским военным остаться на базе в Манасе.

В Китае высказываются разные взгляды относительно воздействия этих геополитических изменений на стратегическую безопасность Китая: одни считают американское военное присутствие в Центральной Азии серьезной геополитической угрозой, тогда как другие отрицают это. Как бы то ни было, 9/11 явно усилило интерес Китая к геополитической ситуации в Центральной Азии.

Согласно моему анализу, с которым не все согласны, ШОС важна для китайских интересов в Центральной Азии. Эта многосторонняя организация, включающая Китай, Россию и все центральноазиатские государства, кроме Туркмении, дает Китаю инструмент для преследования своих интересов в регионе. В этом, бесспорно, главная суть китайской дипломатии в ШОС. Учитывая активность Китая в этой организации, его особую роль в создании и развитии ШОС и тесные связи с организацией, у него есть особые отношения с этой организацией; и ШОС претерпела некоторые изменения в плане своих функций и своего значения для Китая. Поэтому многие полагают, что укрепление ШОС соответствует усилению, а ее упадок - ослаблению влияния Китая в Центральной Азии. В силу этого ШОС и ее укрепление стали важным направлением китайской дипломатии в Центральной Азии. Хотя этот интерес не является основным и возник спонтанно, а не в результате обдуманной политики Китая, ШОС способствовала утверждению присутствия Китая в этом регионе и по этой причине весьма важна.

Как следует из вышесказанного, до 1998 г. приоритетной задачей Китая в Центральной Азии было разрешение вопросов о демаркации границ и обеспечение их безопасности. После 1998 г. на первое место вышла проблема терроризма. После 2001 г. стало повышаться значение энергетического фактора, который стал одним из наиболее приоритетных; в то же время изменилась геополитическая ситуация и выросло значение геополитических интересов. Более того, по мере разворачивания функций ШОС эта организация стала жизненно важна для интересов Китая в Центральной Азии, и этот процесс еще не завершился. Хотя нельзя исключить дальнейшего развития китайских интересов, вряд ли можно ожидать значительного изменения их очередности и структуры в отсутствие резких изменений международной, региональной или внутренней ситуации.

Что касается структуры, интересы Китая в Центральной Азии очень усложнились и охватывают вопросы политические, экономические, геостратегические и безопасности. Эти

интересы тесно взаимосвязаны и могут быть разнесены по трем уровням приоритетов: 1) терроризм и энергоресурсы; 2) экономика и ШОС; 3) геополитика и безопасность границ.

Такой порядок приоритетов основан на том, что борьба с усиливающимся сепаратизмом движения «Восточный Туркестан» и поставки энергоносителей оказывают наибольшее влияние на интересы Китая в Центральной Азии. Хотя экономические интересы также имеют стратегический характер, но центральноазиатский рынок до известной степени локален; а ШОС хотя и очень важна для Китая, но имеет преимущественно инструментальный характер и воспринимается как один из интересов Китая лишь в определенном смысле, а потому имеет второстепенный приоритет. Геополитические интересы также имеют стратегический характер, но, если не произойдет радикального изменения международной обстановки, угроза Китаю со стороны Центральной Азии останется латентной. Безопасность границ жизненно важна для Китая, но в Центральной Азии все пограничные вопросы разрешены и не составляют существенной проблемы; поэтому геополитические вопросы и безопасность границ имеют здесь самый низкий приоритет. Однако порядок приоритетности китайских интересов в Центральной Азии нельзя считать неизменным; этот порядок может измениться при кардинальных изменения международной, региональной или внутренней ситуации

< Назад   Вперед >

Содержание