Диаспоральная политика России

К внешней политике России, вне всякого сомнения, относится вопрос о российской диаспоральной политике. В начале 1990-х годов Россия в одночасье стала обладательницей крупнейшей (после китайской) мировой диаспоры. Причем наши соотечественники никогда не ощущали себя таковой, поскольку жили в единой стране, где русские являлись доминирующим и государствообразующим этносом. Столкнувшись с открытой или закамуфлированной дискриминацией, многие предпочли интеграции, адаптации к новым, зачастую явно некомфортным реалиям стран проживания, возвращение на историческую родину. Значительная часть соотечественников до сих пор пребывает в этой стадии латентной миграции и намерена, в случае резкого ухудшения обстановки в местах нынешнего проживания, их покинуть. Под действием указанных факторов российская диаспора ближнего зарубежья до сих пор не стала диаспорой в том терминологическом смысле, который традиционно принимается в мировой науке (и, добавим, мировой политике).

В социокультурном плане абсолютно правомерно говорить о России во всех республиках бывшего СССР без исключения. Речь идет о десятках миллионов русских плюс весьма большого числа нерусских, остающихся в российском цивилизационном поле. Россия является единственным гарантом прав этих людей, защита которых не является рецидивом «империализма», поскольку она не препятствует нормальным и естественным политическим, экономическим, культурным и иным контактам новых субъектов международных отношений со всем миром. Такая политика будет означать лишь четкое осознание Россией своей роли в мире и в судьбе соотечественников, не по своей воле оказавшихся на чужбине. Наша страна имеет полное моральное, политическое и юридическое право и обязана защищать интересы расчлененного русского народа и всех тех, кто сохраняет к России отношение как к своей Родине и связывает с ней свою судьбу. Возникает также задача содействия обеспечению прав и интересов русских, а также представителей иных национальностей для которых русский язык и русская культура являются родными. За всех этих людей Российская Федерация несет моральную ответственность.

С точки зрения долгосрочных российских интересов массовая миграция соотечественников в Россию нецелесообразна. Их отъезд из мест своего проживания означал бы разрушение единого социокультурного пространства. Подобная ситуация вступает в очевидное противоречие с интересами нашей страны. Россия объективно заинтересована в наличии по периметру собственных границ сильной, консолидированной, политически, экономически и социально активной, сохраняющей и воспроизводящей российскую этнокультурную самобытность, поддерживающей всесторонние связи с исторической родиной диаспоры. Только такая диаспора являлась бы не просто реципиентом материальной помощи и источником дополнительных раздражителей в двусторонних отношениях с ближайшими соседями, но и — в полном соответствии с общепринятой мировой практикой — серьезным подспорьем, катализатором развития трансграничного торгово-экономического, гуманитарного, а может быть и политического сотрудничества. Вместе с тем, Россия должна быть готова к приему всех соотечественников, которые пожелают приехать, с предоставлением им материальных и юридических льгот.

В конце октября 2006 г. в Санкт-Петербурге прошел Всероссийский конгресс соотечественников, в котором участвовал В.Путин. В очередной раз было сказано немало красивых слов в адрес русской диаспоры, «этнических россиян», необходимости защиты прав русскоязычного населения, о «единой российской цивилизации» и даже «русском мире». Более внятной наша диаспоральная политика от этого, однако, не стала.

Что же мы видим на самом деле? Российская диаспоральная политика по-прежнему носит крайне неопределенный характер, связанный с непродуманностью целого ряда концептуальных вопросов. Отметим лишь некоторые из них.

Во-первых, серьезные сомнения вызывает повсеместное использование термина «этнические россияне» или «этнороссияне». Понимая мотивы, по которым данный термин используется в официальных документах, нельзя признать его обоснованным ни научно, ни политически. Такого этноса как «россияне» никогда в истории России не существовало. Такой этнос не существует сейчас и — более того — не просматривается никаких предпосылок к его становлению и формированию в будущем. Можно, конечно, говорить о проекте создания политической нации в границах РФ (в реализуемости которого есть серьезнейшие сомнения), однако для ее обозначения термин «этнороссияне» не подходит.

На этом стоит остановиться подробнее, ибо путаница в терминах, на наш взгляд, отражает нерешенность проблемы национальной идентичности новой России, что и является главным препятствием к формированию внятной национальной стратегии развития. Здесь возникает противоречие между «российской» и «русской» идентификацией, между «российской» и этнической идентификацией. В качестве самонаименования слово «россиянин» вообще не применяется и не приживается. Это неведомый феномен, о котором до 1991 года слыхом не слыхивали, и который никому не встречался. Словосочетания «мы — россияне!», «дорогие россияне!» можно услышать только от политиков или журналистов времен Б.Ельцина (тогда, кстати говоря, была даже написана кантата «Не русский я, но россиянин» — для исполнения в протокольных случаях). «Я — россиянин» не говорит никто. Ведь нелепо было бы представить, например, Америку, житель которой больше не смеет себя называть американцем, но только «американером» или «американменом». К счастью, слово «россиянин» невозможно перевести ни на какой иностранный язык иначе, как «русский».

Подчас, даже соглашаясь на использование термина «русская нация», эту нацию считают какой-то рыхлой, аморфной по сравнению с другими. С другой стороны, ясно, что нет и «российской нации». Если утверждается, что она всё-таки есть, то следовало бы сказать, каким образом она возникла, из каких этнических общностей и в какой период сложилась. Но этого не делается ни в рассматриваемой монографии, ни в других исследованиях, посвященных российской национальной политике.

Грубо говоря, имеется, по крайней мере, три способа определения нации — по территориальному признаку, по этнической принадлежности и на основе культуры (или идеологии), — которые обозначаются терминами: российский, русский и русскоязычный. Исторически все три определения в разные времена применялись к русскому народу. До октября 1917 года, например, понятие «православный» использовалось как примерный эквивалент русского, в то время как ленинская теория и практика подчеркивала этнический компонент национальности. Не удивительно, что эти три определения нередко смешиваются между собой и приводят ко всякого рода недоразумениям.

Например, если определение русской нации дается по этническому принципу, то Россия становится этническим государством (русское государство). Это определение переводит почти двадцать процентов населения Российской Федерации (в основном мусульман), которые не являются этническими русскими, в разряд граждан второго сорта. В то же время, определение по этническому признаку приводит к тому, что число лиц за пределами российских границ на территории бывшего Советского Союза, которых Москва взяла обязательство защищать, ограничится этническими русскими (изначально 25 млн. человек).

С другой стороны, если русская нация определяется на основании территориальных или культурных признаков, то Россия становится политическим государством (российское государство). В то время как это определение ставит всех граждан России в равное положение, становится менее понятным, кого в бывших советских республиках Москва обязуется защищать, хотя их число значительно больше, чем 25 миллионов этнических русских. По крайней мере, все люди, живущие на территории бывшего Советского Союза, являются потенциально русскими. Это суждение включено в Закон о российском гражданстве, который предоставил всем гражданам бывшего Советского Союза право принятия российского гражданства.

Еще один пример — включение в текст Конституции России положения о многонациональности российского государства. Неявным образом здесь присутствует отождествление понятий «нация» и «этнос».

Возникает явная путаница. Существует как бы общефедеральная нация и нации более мелкого масштаба, имеющие к тому же самый разнообразный статус. Граждане России становятся представителями сразу двух наций — нации «россиян» и «титульной» нации. Последняя «привилегия», однако, принадлежит не всем. Понятие «нация» применяется западными и многими отечественными политиками только к тем этническим общностям, представители которых активно добиваются суверенитета.

С учетом сказанного, впредь до внесения полной ясности в так называемый русский вопрос (что неразрывно связано с самоидентификацией новой России), на мой взгляд, следует воздержаться от употребления термина «этнороссияне», который является научно необоснованным и политически дезориентирующим. Вместо него можно было бы использовать более нейтральные термины, например, «российская диаспора» или, на худой конец, «русскоязычное население».

Во-вторых, в нашей диаспоральной политике напрочь упущен важнейший компонент, а именно: работа с русскоязычной элитой. Именно на такой работе (а не на работе с российской диаспорой вообще) и следует сделать основной акцент российской политической элите (понимаемой, разумеется, гораздо шире элиты властной). В противном случае все наши усилия на этом направлении будут распылены и не обеспечат должной консолидации российской диаспоры.

Содействие институционному оформлению многомиллионного российского сообщества в полновесный институт диаспоры, преодолению процессов люмпенизации в ее среде является приоритетной задачей не только сотрудничества с соотечественниками, но и одной из целей внешнеполитической деятельности в целом. Вот здесь-то как раз и нужна целевая, «точечная» работа с русскоязычной элитой, о которой, к сожалению, наша власть ничего не говорит.

Следует подчеркнуть необходимость аккуратного, крайне деликатного подхода к такой щепетильной теме, как возможности стимулирования хозяйственно-экономической и особенно общественно-политической деятельности элитной диаспоры. Именно последнее вызывает наиболее болезненную реакцию определенных кругов новых независимых государств, упрекающих Россию в «имперских амбициях», формировании «пятой колонны», использовании фактора диаспоры в конъюнктурных целях.

В-третьих, исключительно болезненный характер имеет тема приема и обустройства переселенцев на исторической родине, сложности получения гражданства нынешними и потенциальными мигрантами, отсутствия четких градаций в правилах приглашения и приема, в т.ч. для временной трудовой деятельности, соотечественников из стран СНГ и других категорий мигрантов из ближнего и дальнего зарубежья. Отсутствие адекватной миграционной стратегии и тактики ее практической реализации, препятствия, которые чинятся российскими и иностранными чиновниками в реализации естественного права наших соотечественников вернуться на историческую родину породило феномен обратной миграции (реэмиграции), что крайне негативно отражается на международном имидже нашей страны.

В этом контексте представляется необоснованным противопоставление в нашем внешнеполитическом курсе «прагматического» направления диаспоральной политики «патерналистскому» и «миграционному». Прежде всего эти термины — из разных понятийных рядов. В то время как «прагматичность» — это ценностная категория, «патернализм» и «миграционная политика — категории содержательные. Ведь и патерналистская, и миграционная политика могут быть прагматичными (а могут и не быть). Кроме того, «прагматичная политика» — это всегда нечто весьма неопределенное, в особенности в условиях неопределенности внутри- и внешнеполитического курса страны. И подчас за «прагматичной» риторикой скрывается просто отсутствие принципов, что мы не раз наблюдали на примере нашей собственной политики за последние 20 лет.

В-четвертых, можно согласиться с теми экспертами, которые полагают, что должные гарантии политических и гражданских прав соотечественников, их адекватное представительство в органах власти и управления новых независимых государств является важным слагаемым предотвращения обвальной, неконтролируемой миграции. Вместе с тем, как представляется, Россия должна быть готова и к такому варианту развития событий, для чего правительство должно заблаговременно выделить соответствующие средства. Продолжающаяся миграция в Россию русскоязычного населения не должна создавать чрезмерные проблемы и быть болезненной для переселенцев. При этом она не должна создавать и серьезные трудности для самой России. Что же касается интересов новых независимых государств, для которых отток русскоязычного населения также является серьезным вызовом, то эти интересы Россию должны волновать лишь во вторую очередь.

В-пятых, на наш взгляд, взгляд, новая Концепция внешней политики РФ не вполне обоснованно позиционирует "многомиллионную русскую диаспору - Русский мир - в качестве партнера" внешней политики России, "в том числе в деле расширения и укрепления пространства русского языка и культуры". Дело в том, что, несмотря на всю историческую справедливость концепта "Русского мира", на практике не существует отдельной и консолидированной "русской диаспоры", и тем более у тех русских организаций, кто претендует на представительство "диаспоральных интересов", не существует никаких особых, отличных от полномочий национальных властей, возможностей для достижения гуманитарных и тем более экономических и политических результатов. Наиболее успешна в таком случае не мифическая (и рискованная) диаспоральная политика России, а сама Россия, с которой выгодно сотрудничать и тем, для кого узки рамки "этнографической диаспоры", и тем, кто не относит себя к "Русскому миру", а просто считает себя поклонником Достоевского, Стравинского, Королёва, Путина и многонационального капитала России. Поэтому более реалистичной и важной выглядит в Концепции задача поддержки не "диаспоры", а всех и любых соотечественников в СНГ в части защиты "их образовательных, языковых, социальных, трудовых, гуманитарных и иных прав и свобод". Здесь - как говорят дипломаты - "потенциал", то есть груз нерешённых проблем почти неподъёмный, но касается именно миллионов, а не единиц "профессиональных русских", за которыми нет ничего, кроме их карьеры.

В контексте сказанного приходится констатировать, что диаспоральная политика — вопреки регулярно повторяющимся заявлениям МИД РФ, правительства и Президента — не является приоритетной политикой современной России. По этой причине у нее нет внятной, продуманной хотя бы на несколько лет вперед диаспоральной политики (принятая в 26 июня 2006 г. Указом Президента РФ Госпрограмма по оказанию содействия добровольному переселению в Россию соотечественников, проживающих за рубежом, не решает эту проблему). Последнее, в свою очередь, объясняет ее крайнюю неэффективность.

Сложившееся положение дел связано, как представляется, с общей стратегической неясностью развития страны, отсутствием собственного исторического и геополитического проекта, что порождает размытость приоритетов внутренней и внешней политики, расплывчатость национальных интересов. Очевидно, что неспособность определиться с национальной стратегией развития влечет за собой и неспособность сформулировать четкое отношение к российской диаспоре и твердо ему следовать. Ведь понятно, что проект «Россия — энергетическая сверхдержава» предполагает одно отношение к российской диаспоре (для реализации этого проекта зарубежная диаспора просто не нужна), а, например, переход России к инновационному типу развития — совсем другое (в этом случае она нужна позарез).

Не только во властных кругах, но и в российском политическом классе в целом отсутствует понимание уникальности феномена российской диаспоры, сложившейся, а точнее — внезапно возникшей в результате неожиданного для всех распада единого государства. Отсюда — непонимание и того обстоятельства, что никакие исторические аналогии в отношении других диаспор (сформировавшихся в абсолютно других обстоятельствах) здесь не работают. По этой причине российская диаспоральная политика изначально порочна и обречена на провал.

Если политическое руководство России и в самом деле хочет, чтобы в нашу страну приезжали высококвалифицированные специалисты из новых независимых государств, а в этих государствах, в свою очередь, формировалась сильная русская диаспора, способная эффективно лоббировать наши национальные интересы, необходимо сделать главное: Россия должна стать привлекательной (это касается и результативности нашей политики на постсоветском пространстве в целом) для наших соотечественников. Тогда наши соотечественники будут работать на нашу страну и в России, и в новых независимых государствах.

Ведь новые независимые государства вместе с находящейся на их территории русской диаспорой не нуждаются в посредничестве России для того, чтобы интегрироваться, например, в Большую Европу. И далеко не случайно даже этнические русские — при всем своем ущемленном положении — не спешат покидать страны Балтии (которые, кстати говоря, уже интегрированы в Евросоюз и НАТО), Молдавию и Украину (кандидаты на вступление в ЕС). Пока же Европа, следует признать, является гораздо более привлекательным местом для жизни, чем Россия.

Осознание нынешним политическим руководством (и шире - политическим классом) современной России вышеупомянутых выводов является главной предпосылкой формирования внятной и эффективной национальной диаспоральной политики. Без такого осознания ничего на этом важнейшем направлении измениться не может. В этом случае русская диаспора обречена на то, чтобы и дальше «сливаться с пейзажем», т.е. деградировать в качестве потенциального серьезнейшего ресурса российской внешней политики. И переломить эту вполне очевидную и всем заметную тенденцию станет невозможно.

< Назад   Вперед >
Содержание