Культура Италии эпохи Возрождения - Античные авторы
Глава III Возрождение античности.
Якоб Буркхардт
Как ни велико было воздействие
античных писателей в Италии вот уже в течение длительного времени, но в
особенности в XIV в., однако речь здесь шла преимущественно о дальнейшем
распространении уже давно известных авторов, чем об открытии новых. Наиболее
популярные латинские поэты, писатели, историки, ораторы и сочинители
эпистолярного жанра вместе с рядом латинских переводов отдельных сочинений
Аристотеля, Плутарха и немногих других греков - к этому-то, в сущности, и
сводился тот арсенал, которым вдохновлялось поколение Боккаччо и Петрарки. У
последнего, как известно, имелся греческий Гомер, которым он восторгался, не
будучи в состоянии его читать. Первый латинский перевод «Илиады» и «Одиссеи» с
грехом пополам, прибегая к помощи одного калабрийского грека, осуществил
Боккаччо. Лишь в XV в. начинается великая серия новых открытий, систематическое
формирование библиотек на основе осуществления новых списков рукописей и
исполненная рвения работа над переводами с греческого языка30.
Разумеется, без энтузиазма
отдельных собирателей этой эпохи, вкладывавших в это занятие все свои
возможности до полного их исчерпания, мы обладали бы лишь малой частью авторов,
дошедших до нашего времени; особенно это касается греков. Еще бытность свою
монахом папа Николай V влез в отчаянные долги, чтобы покупать рукописи и
заказывать их копии; уже в ту пору он открыто исповедовал две великие страсти
Возрождения: к книгами строительству. Став папой, он сдержал слово: переписчики
работали на него не покладая рук, а агенты обшаривали полсвета. Перотто2 получил
у него за латинский перевод Полибия 500 дукатов, Гварино2 уже получил 1000
золотых гульденов за Страбона и должен был получить еще 5, когда бы папа не
скончался так рано. Николай V оставил после себя предназначенную в пользование
всех членов курии библиотеку, состоявшую из 5000 или, как оказалось при
пересчете, 9000 томов, которая составила ядро Ватиканской библиотеки. Библиотека
должна была разместиться в самом дворце как благороднейшее его украшение -
подобно тому как то же самое некогда имело место у царя Птолемея Филаельфа2 в
Александрии. Когда по причине разразившейся чумы Николай V вместе со двором
отправился в Фабриано, он взял с собой своих переводчиков и компиляторов - чтобы
они не умерли.
Флорентиец Николо Никколи33 2,
член кружка ученых друзей, собравшихся вокруг старшего Козимо Медичи2, пустил
все свои средства на приобретение книг; в конце концов, когда у него самого
больше ничего не осталось, Медичи предоставляли ему любые средства, в которых он
нуждался для этих целей. Ему мы обязаны полным текстом Аммиана Марцеллина,
сочинением Цицерона «Об ораторе» и многим другим. Он подвиг Козимо на
приобретение великолепнейшего экземпляра Плиния из одного монастыря в Любеке. Со
щедрой доверчивостью он одалживал свои книги, а также позволял людям читатьих у
него дома столько, сколько они хотели, после чего беседовал с ними о
прочитанном. Собрание Никколи, 800 томов, оцененных в 6000 золотых гульденов,
поступило после его смерти при посредничестве Козимо в монастырь Сан Марко на
условии сохранения доступа к нему общественности.
Из двух великих разыскателей
книг, Гварино и Поджо, после-дний, как известно, отчасти по поручению Никколи,
развивал кипучую деятельность в южно-немецких монастырях, делая это в связи с
собором в Констанце. Там им были обнаружены шесть речей Цицерона и первый полный
текст Квинтилиана2 - СенГалленский, теперь Цюрихский, кодекс. За 32 дня Поджо
его полностью переписал, притом чрезвычайно красивым почерком. Он смог
значительно дополнить Силия Италика2, Манилия2, Лукреция, Валерия Флакка2,
Аскония Педианского2, Колумеллу252*,Цельса2, Авла Геллия2, Стация и многих
других. Вместе с Ле-онардо Аретино Поджо выявил еще , теперь уже последних пьес
Плавта, а также речи Цицерона против Верреса.
Руководствуясь чувством
античного патриотизма, знаменитый грек кардинал Виссарион, подвергаясь тягчайшим
лишениям, собрал 600 манускриптов как языческого, так и христианского
со-держания, и разыскивал теперь надежное место, в котором он мог бы их
сохранить, с тем чтобы его несчастная родина, если она когда-либо освободится,
смогла вновь обрести свою утраченную литературу. Венецианская синьория (с. 54)
заявила о своей готовности построить подходящее помещение, и еще до сих пор в
библиотеке св. Марка хранится часть этих сокровищ36.
За возникновением знаменитой
библиотеки Медичи стоит своя совершенно особая история, входить в подробности
которой мы теперь не можем. Главным собирателем у Лоренцо Великолепного был
Иоанн Ласкарис2. Как известно, после разграбления 1494 г. собрание должно было
вновь, книга за книгой, восстанавливаться кардиналом Джованни Медичи (Львом X).
Библиотека Урбино37 (ныне в
Ватикане) была всецело создана великим Федериго да Монтефельтро (с. 36), который
начал собирать книги еще мальчиком, а впоследствии постоянно содержал в разных
местах от 30 до 40 scritton2 и за все время истратил на это свыше 30000 дукатов.
Собрание этой библиотеки было весьма систематически продолжено и дополнено,
главным образом с помощью Веспасиано, и то, что рассказывает об этом он сам,
особенно примечательно, поскольку являет собой картину идеальной библиотеки
этого времени. К примеру, в Урбино имелись каталоги Ватиканской библиотеки,
библиотеки Сан Марко во Флоренции, библиотеки Висконти в Павии и даже каталог
библиотеки Оксфорда. На их основании можно было с гордостью обнаружить, что по
полноте сочинений отдельных авторов библиотека Урбино многократно превосходила
их всех. Если говорить в целом, перевес был, быть может, на стороне
средневековья и теологии: здесь имелся полный Фома Аквинский, полный Альберт
Великий2, полный Бонавентура2 и пр. Но вообще библиотека эта была чрезвычайно
разносторонней и содержала, например, все какие только возможно было достать
сочинения по медицине. Среди «mоderni»2 в числе первых значились великие
писатели XIV в., прежде всего Данте и Боккаччо; за ними следовали 25 отобранных
гуманистов, представленных всеми их итальянскими и латинскими сочинениями, а
также вообще всем, что они перевели. Среди греческих рукописей значительное
преобладание было за отцами церкви, однако и из классики здесь среди прочего
значились одинза другим: все сочинения Софокла, все сочинения Пиндара, все
сочинения Менандра. Что касается последнего, то речь, очевидно, идет о кодексе,
который исчез из Урбино очень рано, в противном случае филологи уже вскоре
издали бы его.
Также мы можем составить себе
представление, каким образом возникали тогда рукописи и библиотеки.
Непосредственная покупка древнего манускрипта, который бы содержал редкий или
единственный полный текст древнего автора была, естественно, редким подарком
судьбы и на такую возможность рассчитывать не приходилось. Первое место среди
переписчиков и почетное звание scrittori в собственном смысле слова приобретали
люди, знавшие греческий язык. Были они всегда немногочисленны, и труд их щедро
оплачивался. Прочие, copisti в собственном смысле, были частью работники, только
этим и жившие, а частью - бедные ученые, нуждавшиеся в дополнительном заработке.
Замечательно, что во времена Николая V переписчиками в Риме были преимущественно
немцы и французы, по всей вероятности, люди, о чем-либо ходатайствовавшие перед
курией, которые должны были откуда-то добывать деньги на свое пребывание здесь.
Когда, к примеру, Козимо Медичи пожелал срочно заложить библиотеку для своего
любимого поместья Бадии под Фьезоле, он вызвал к себе Веспасиано и получил от
него совет: отказаться от покупки наличных в запасниках книг, поскольку то, что
желательно бывает купить, в запасниках отсутствует, но разместить заказы на
переписку. После этого Козимо заключил с ним соглашение о размере поденной
оплаты, Веспасиано же нанял 45 писцов и представил за 22 месяца 200 готовых
томов. Указатель, на основании которого осуществлялась работа, Козимо получил из
рук самого Николая V. (Разумеется, церковная литература, и партии для церковного
хора далеко превосходили по объему все остальное.)
Рукописи выполнялись тем
изящным новоитальянским письмом, начало которого относится еще к XIV в. Когда
смотришь на книгу, относящуюся к этому времени, уже сам вид этого письма
доставляет наслаждение. Папа Николай V, Поджо, Джанноццо Манетти2, Николо
Никколи и другие знаменитые ученые были сами прирожденные каллиграфы, и потому
они требовали одного лишь во всех отношениях прекрасного и мирились только с ним
одним. Также и все прочее оформление книги, даже в том случае, когда здесь не
имелось никаких миниатюр, носило печать чрезвычайно тонкого вкуса, что особенно
доказывают кодексы Лауренцианской библиотеки с их легкими линейными заставками в
начале и конце. Материалом для книг служил, если она выполнялась для важных
господ, исключительно пергамент, переплет же, будь то в Ватиканской библиотеке
или в библиотеке Урбино, делался из карминно-красного бархата с серебряными
застежками. Вполне понятно, что при таком настроении умов, когда благоговение
перед содержанием книги было желательно по мере сил обнаружить в ее оформлении,
внезапно появившиеся печатные книги натолкнулись поначалу на сопротивление.
Федериго да Урбино «стыдился бы» иметь печатную книгу43.
Однако утомленные переписчики
(не те, что зарабатывали перепиской на жизнь, но многочисленные люди,
вынужденные переписывать книгу для того, чтобы ею обладать) ликовали по поводу
немецкого изобретения. Вскоре оно стало применяться в Италии для размножения
сначала римских авторов, а затем также и греческих (причем долгое время в этих
целях оно применялось исключительно здесь), и все же дело подвигалось далеко не
так скоро, как можно было ожидать, учитывая всеобщий энтузиазм по поводу этих
сочинений. На протяжении некоторого времени формируются начала современных
отношений авторов и издательств, а при Александре VI возникает предварительная
цензура, поскольку ныне становится совсем не так легко уничтожить книгу, как
этого еще смог добиться Козимо от Филельфо46.
То, каким образом мало-помалу,
в связи с прогрессом в изучении языков и античности вообще, формировалась теперь
критика текста, в столь же малой степени лежит в поле зрения данной книги, как и
история учености вообще. Нам следует заниматься не самим знанием, которым
обладали итальянцы, новоспроизведением античности в литературе и жизни. Однако
да будет нам все же дозволено сделать еще одно замечание в отношении
исследований как таковых.
Греческая ученость была
сосредоточена преимущественно во Флоренции и вообще характерна в основном для XV
и начала XVI в. Движение, начало которому было положено Петраркой и Боккаччо,
как следует думать, не простиралось далее сочувствия со стороны нескольких
воодушевленных дилетантов. С другой стороны, в 1520-е годы, по мере вымирания
колонии ученых греческих беженцев, пресеклись и исследования в области
греческого языка вообще, так что истинным везением было то, что за это время
овладеть им удалось северянам (Эразму, Этьенам2, Бюде262*). Колония эта была
основана Мануилом Хрисолором2 и его родственником Иоанном, а также Георгием
Трапезундским, затем приблизительно около момента падения Константинополя и
после него сюда прибыли Иоанн Аргиропуло2, Теодор Газа2, Дмитрий Халкондил2,
вырастивший настоящими греками своих сыновей Теофила и Василия, Андроник
Каллист, Марк Мусурос2 и семейство Ласкарис2, а также несколько других. Однако
со времен завершения покорения Греции турками не произошло выдвижения поросли
новых ученых мужей, за исключением сыновей беглецов и, быть может, одного-двух
кандиотов2 и киприотов. То, что теперь, приблизительно около времени кончины
Льва X, начался также упадок исследований и в области греческого языка как
такового, отчасти имело причиной общую перемену в умонастроениях, а кроме этого,
и относительное пресыщение содержанием классической литературы. Разумеется,
совпадение этой тенденции с вымиранием ученых греков также не является чем-то
случайным. Если в оценке уровня изучения греческого языка самими итальянцами
принять за точку отсчета момент около 1500 г., то это была эпоха, когда оно
достигло высшего расцвета: тогда учились разговаривать по-гречески люди, которые
полстолетия спустя, уже будучи стариками, все еще обладали такой способностью,
например папы Павел III и Павел IV. Разумеется, однако, для такой степени
овладения предметом было необходимо общение с природными греками.
За пределами Флоренции платные
учителя греческого языка почти постоянно имелись в Риме и Падуе, в Болонье же,
Ферраре, Венеции, Перудже, Павии и других городах они, по крайней мере,
появлялись время от времени. В области греческого языка бесконечно велики
заслуги, числящиеся за типографией Альдо Мануччи в Венеции, где впервые были
напечатаны по-гречески наиболее важные и объемистые авторы. При этом Альдо
постоянно рисковал своим состоянием: то был издатель и типограф, каких поискать
за всю историю издательского дела во всем мире.
Хотя бы парой слов следует
здесь упомянуть и то, что помимо классических исследований довольно значительное
место завоевала в Италии также и ориенталистика. То, что Джанноццо Манетти,
великий флорентийский ученый и государственный деятель (1459 г.), выучил
древнееврейский язык и вообще познал всю иудейскую ученость, было связано с
догматической полемикой с евреями. Его сын Аньоло должен был с детства изучать
латинский, греческий и еврейский языки. Сам папа Николай V поручил Джанноццо
сделать новый перевод полной Библии, поскольку бытовавшие в филологических
кругах этого времени настроения склонялись к тому, чтобы отказаться от Вульгаты.
Да и помимо них еще задолго до Рейхлина2 находилось немало гуманистов,
включавших в круг своих занятий также и еврейский язык, а Пико делла Мирандола
обладал талмудистской и философской ученостью образованного раввина. Потребность
в изучении арабского языка создала прежде всего медицина, которая более не могла
удовлетворяться старинными латинскими переводами великих арабских врачей.
Внешним же поводом для этого явились венецианские консульства на Востоке, при
которых состояли итальянские врачи. Иеронимо Рамузио, венецианский врач,
переводил с арабского и умер в Дамаске. Андреа Монгаджо из Беллуно54 долгое
время оставался в Дамаске ради Авиценны2. Он выучил арабский язык и исправил
текст своего автора; венецианское правительство назначило его преподавать этот
предмет в Падуе.
Прежде чем перейти к
рассмотрению воздействия, оказывавшегося гуманизмом как таковым, нам следует еще
немного задержаться на Пико. То был единственный человек, отважившийся на то,
чтобы во всеуслышание и с большой настойчивостью отстаивать науку и истину всех
времен, выступая против одностороннего возведения античности на недосягаемый
пьедестал. Он ценит содержательную сторону не только Аверроэса2 и еврейских
исследователей, но также и схоластиков средневековья; ему кажется, что он
слышит, как они говорят: «Мы будем жить вечно - не в школах педантов, но в кругу
мудрецов, где обсуждению подвергается не вопрос о матери Андромахи или о
сыновьях Ниобы, но о глубинных основаниях человеческих и божественных вещей. Кто
подойдет поближе, заметит, что также и варвары обладают духом (Mercurium),
бьющимся не на языке, но в груди». Владея мощным, вовсе не лишенным изящества
латинским языком и ясной манерой изложения, Пико с презрением относится к
педантическому пуризму и общей завышенной оценке заимствованной формы, особенно
когда это связано с односторонностью и ущербом для великой целостной истины в ее
существе. На примере Пико возможно видеть, какой высокий взлет изведала бы
итальянская философия, когда бы Контрреформация не обезобразила здесь всю высшую
духовную жизнь.