А. Шопенгауэр: О языке и словах
А. Шопенгауэр: Новые паралипомены
§ 541
Мы гораздо более склонны
употреблять слова без понятий на латинском, чем на своем родном языке. Вот если
бы вменить философам в обязанность, вместо того чтобы говорить "абсолютное",
всегда употреблять слово "отрешенное" или, проще, "распущенное", то они меньше
стали бы пустяков болтать о "заложенной в разуме идее абсолютного"!
§ 542
Слова действительность (Wirklichkeit)
и действительный (wirklich) в философии несравненно лучше и выразительнее, чем
их синонимы реальность и реальный: первые свойственны исключительно немецкому
языку, и у него есть повод гордиться ими.
§ 543
Замечательно, что суетность,
vanitas, vanite, обозначает сначала пустоту, ничтожество, а затем - желание
чужого удивления; таким образом, это желание, эта жизнь во мнении других,
avaritia laudis характеризуется, в очень многозначительном словоупотреблении,
как пустое и ничтожное par excellence; ибо все это - самое ничтожное из всех
благ.
§ 544
Слова и понятия будут всегда
сухи, ибо в этом - их природа. Было бы глупо ждать, что слова и абстрактная
мысль станут тем же и дадут то же, чем была и что давала живая интуиция,
вызвавшая эту мысль: сама по себе она, мысль, представляет только мумию
интуиции, а слова - крышку гроба мумии. Тут граница духовного общения, и лучшее
она исключает. Но как ни сухо общение посредством слов и понятий, они пригодны -
стоит лишь их однажды нам постигнуть - к тому, чтобы понять то, что нам дает
интуиция, чтобы свести вместе совместимое, и т.д. - наподобие того как жестяной
футляр для растений хотя сам и представляет собою безжизненный металл, но
ботанизирующему служит для того, чтобы он мог унести в нем домой и сохранить
найденные цветы.
§ 545
Как у англичан и французов
слово idee, в силу бедности их языков, означает понятие несравненно более
широкое, чем в немецком, а именно - все, что только каким-нибудь образом есть
представление, - так же точно обстоит дело и со словом passion, которое далеко
не во всех случаях соответствует немецкому слову Leidenschaft (страсть); скорее
французы и англичане обозначают им всякое возбуждение воли, даже самые умеренные
или слабые, и простые аффекты. Страсть же обозначает крайне бурное и длительное
влечение и направление воли. Замечательно, что оба слова взяты из пассивности
воли по отношению к силе мотивов. Это в конце концов относится и к слабым, и к
сильным влечениям.
§ 546
Французское слово metaphysique
обозначает просто только "общее рассуждение".
§ 547
Бедность языка может повести к
продолжительным двусмысленностям и оттого - к путанице понятий. Например,
немецкое Liebe, "любовь", обозначает 1) caritas, ???, которая, как было
показано, представляет собою сострадание - а последнее в своей глубочайшей
сущности зиждется на познании метафизического тождества с другим индивидуумом;
2) amor, ???, который представляет собою волю как гения рода, или, короче, -
волю рода как таковую, применительно к ее тайным целям.
Тем не менее у caritas и amor в
самой глубине имеется один общий корень. А именно: в обоих действует через
посредство индивидуума его метафизический субстрат, лежащий по ту сторону
явления и индивидуальности, - воля к жизни; в amor она - гений рода, который
стремится увековечить последний и сохранить его тип во всей чистоте; в caritas
она тоже возвышается над индивидуальностью и, в различных индивидуумах познавая
свое собственное тождество, побуждает один индивидуум заботиться о другом.
Amour, love, amore так же
двусмысленны, как Liebe; следовательно, все новые языки уступают в этом
отношении древним. В связи с этим сентиментальная любовь представляет собою
продукт нового времени.
Caritas и amor, направленные на
одно и то же лицо, и притом взаимно, дают счастливый брак.
§ 548
Лихтенберг насчитал свыше ста
немецких выражений для обозначения опьянения; в этом нет ничего удивительного,
потому что немцы издавна славились как пьяницы. Но вот что странно: в языке
немецкой нации, которая считается самой честной из всех существующих, имеется
так много выражений для обозначения обмана, как, может быть, ни в каком другом
языке; и притом подобные выражения имеют у немцев по большей части какой-то
оттенок триумфа - может быть, потому, что это дело считалось очень трудным.
§ 549
Я часто пользуюсь словом
Niaiserie, потому что ему нет в немецком языке эквивалента. Это, конечно,
происходит оттого, что в Германии нет соответствующего понятия - не на том ли же
основании, на каком мы не слышим гармонии сфер?
§ 550
То, что французы называют в
военном смысле gloire, надо понимать как синоним слова butin. Вольтер говорит:
"Dans toutes les guerres il nes'agit que de voler". Он был француз.
§ 551
Natura - правильное, но
эвфемистическое выражение: с одинаковым правом можно было бы сказать Mortura.
§ 552
Кто хочет иметь верное понятие
о происхождении нашего языка, который, наряду с шведским, датским и норвежским,
представляет собою один из диалектов готского языка и, вероятно, не имеет ничего
общего с жаргоном тех лежебок и пожирателей желудей, о которых говорит Тацит, -
тому я рекомендую книгу Раска о зендском языке.
Я не знаю, почему мне сейчас
приходит в голову, что патриотизм, когда он хочет выступать в царстве наук, не
что иное, как непристойный малый, которого надо взять за шиворот и выбросить
вон.
Между тем есть люди, которые из
одного патриотизма почитают даже философию Лейбница: они заслуживают того, чтобы
их заперли среди сплошных монад и заставили там слушать предустановленную
гармонию и созерцать спектакль identitatis indiscernibilium.