Основы теории ценности хозяйственных благ

Сущность и происхождение субъективной ценности



Содержание

Общее свойство всех материальных благ без исключения, как показывает уже самое понятие о благе, состоит в том, что они имеют такое или иное отношение к человеческому благополучию. Но отношение это выражается в двух существенно различных формах. Низшую форму мы имеем тогда, когда данная вещь обладает вообще способностью служить для человеческого благополучия. Напротив, для высшей формы требуется, чтобы данная вещь являлась не только причиной, но вместе с тем и необходимым условием человеческого благополучия, чтобы, значит, обладание вещью доставляло какое-нибудь жизненное наслаждение, а ее лишение вело к утрате этого наслаждения. Наш язык, богатый и гибкий, выработал особое название для каждого из указанных видов пригодности вещей с точки зрения человеческого благополучия: низшая форма называется полезностью, высшая - ценностью.

Различие существует. Постараемся представить его себе как можно яснее: ведь оно имеет такое фундаментально-важное значение для всей теории ценности.

У обильного источника пригодной для питья воды сидит человек. Он наполнил свой стакан, а воды достаточно, чтобы наполнить еще целые сотни стаканов, - она течет к нему, не переставая. Теперь представим себе другого человека, который путешествует по пустыне. Целый день утомительной езды по раскаленным пескам пустыни отделяет его от ближайшего оазиса, а между тем у него имеется уже только один-единственный, последний стакан воды. Какое отношение существует в том и другом случае между стаканом воды и благополучием его обладателя?

Что отношение это далеко не одинаково там и здесь, - ясно с первого же взгляда на дело, но на чем основывается это различие? Оно определяется единственно тем, что в первом случае выступает только низшая форма отношения вещи к человеческому благополучию, именно простая лишь полезность, а в последнем случае наряду с низшей и высшая форма. В первом случае стакан воды точно так же полезен, т. е. способен удовлетворить человеческую потребность, как и во втором случае, - полезен, вдобавок, в совершенно одинаковой степени. В самом деле, ведь подкрепительные свойства одного стакана воды, от которых зависит ее способность утолять жажду, - свежесть, приятный вкус и т. д., - ни на каплю не ослабляются благодаря тому обстоятельству, что случайно имеются налицо другие стаканы воды, обладающие теми же самыми свойствами, точно так же, как ни на каплю не увеличиваются они благодаря тому, что в данный момент случайно не оказывается под рукой других стаканов воды. Напротив, существенное различие между тем и другим случаем заключается в том, что в последнем выступает вторая, квалифицированная форма отношения вещи к человеческому благополучию. Рассматривая первый случай, мы найдем, что обладание данным стаканом воды для человека, фигурирующего в нашем примере, не увеличивает возможности единовременного удовлетворения потребности, а лишение стакана воды не уменьшает этой возможности. Есть у него этот стакан воды, - он утолит свою жажду при помощи него, а нет, - так он столь же хорошо удовлетворит свою потребность при помощи одного из сотни других стаканов воды: ведь обильный источник весь к его услугам. Следовательно, он может, если захочет, сделать данный стакан воды средством удовлетворения своей потребности, утоляя жажду именно при помощи этого стакана воды, а не другого; но тут данный стакан воды отнюдь не является необходимым условием удовлетворения потребности: с точки зрения благополучия человека он представляет собою вещь, без которой можно обойтись, но не имеет существенного значения, он безразличен.

Совсем не то находим мы во втором случае. Тут мы видим, что, если бы у нашего путешественника, едущего по пустыне, не имелось данного, последнего стакана воды, он совсем уж не имел бы возможности утолить свою жажду, он принужден был бы терпеть муки неудовлетворенной потребности, быть может, даже умер бы от жажды. Следовательно, в этом случае стакан воды играет роль не только подходящего средства, но и необходимого условия (conditio sine qua non) удовлетворения потребности: с точки зрения человеческого благополучия он существенно важен, он - вещь, без которой нельзя обойтись.

Я нисколько не впаду в преувеличение, если скажу, что установление только что указанного различия между полезностью и ценностью является одним из самых плодотворных и фундаментальных положений всей политической экономии. Истина, в нем заключающаяся, открыта не всерасчленяющим анализом логики, она живет в сознании народа, который ее знает и ею пользуется, который берет ее за руководящую нить для установления всего своего отношения к миру материальных благ, как для своей умственной, так и для своей практической деятельности, соприкасающейся с этим миром. К материальным благам, которые являются только полезными, хозяин-практик относится небрежно и безразлично. Академическая истина, гласящая, что данная вещь может быть полезна, не в состоянии возбудить к ней живого активного интереса ввиду другой практической истины, которая гласит, что ту же самую пользу можно получить и помимо этой вещи. С практической точки зрения такого рода материальные блага не имеют никакого значения для нашего благополучия, они представляют собой круглый ноль - мы и относимся к ним на практике, как к нулю, мы не огорчаемся их утратой, не стремимся к их приобретению. Или еще: кто станет тужить по поводу того, что расплескался стакан воды из неиссякаемого источника, кто станет тщательно заботиться о том, чтобы эта вода не расплескалась? Кто захочет беспокоиться о том, как бы не пропал даром кубический фут атмосферного воздуха? Когда же, напротив, наш изощрившийся в практических хозяйственных делах взор констатирует, что с обладанием данной вещью связана хоть незначительная доля удовлетворения, благополучия, наслаждения жизнью, тогда живой практический интерес, с каким относимся мы к вопросам нашего благополучия, заставляет нас относиться горячо, внимательно и заботливо и к той вещи, которую мы считаем одним из необходимых условий нашего благополучия; в ней, в этой вещи, мы ценим, мы охраняем свое собственное благополучие, ее значение для нас мы признаем за ценность, и в конце концов мы употребляем соответствующую величине этой ценности сумму усилий, чтобы приобрести и сохранить за собой эту необходимую нам вещь.

Само собою разумеется, что наука, имеющая своей задачей объяснить отношение человека к материальным благам, ни в каком случае не должна упускать из виду необходимости путем установления элементарного понятия определить те условия, при которых люди начинают заботиться о материальных благах. По отношению к материальным благам люди являются эгоистами - это ясно, как божий день. Они ценят материальные блага, желают их, хлопочут из-за них не ради их самих, а ввиду того, что считают их необходимыми для своего собственного благополучия. Очевидно, стало быть, что и ключ к хозяйственным действиям людей следует искать в заботах о благосостоянии, в том значении, какое имеют вещи с точки зрения человеческого благополучия. Правда, и простая способность вещи быть полезной для человека представляет собой также один из элементов человеческого благополучия, но, как оказывается, элемент, который не имеет решающего значения, который не играет роли движущей силы. Ввиду этого на политическую экономию возлагается совершенно ясное и само собой разумеющееся обязательство - отделить сущность дела, имеющую наибольшее значение для науки, от простой лишь полезности и облечь эту сущность в форму самостоятельного элементарного понятия. Каким именем обозначит она такого рода понятие - это безразлично. Ради своей научной задачи политическая экономия должна была бы разрешить указанный выше вопрос в том даже случае, если бы народный ум и язык совсем не подготовили для нее почвы; если бы понятие "важность вещи для человеческого благополучия, побуждающая людей к деятельности" требовалось только еще придумать, и если бы оно не имело никакого названия, и тогда бы придумать его и окрестить его каким-нибудь именем должна была именно наука. Но в рассматриваемом случае надобности в этом не было. Для выражения сущности, для понятия в нашем простонародном языке, богатом и эластичном, имеется в готовом виде и форма, название: это - ценность (в субъективном смысле).

Поздно, очень поздно разглядела наша наука то сокровище, которое хранил для нее разговорный язык в виде самостоятельного понятия "ценность", отличного от понятия "полезность". На объективную меновую ценность начали обращать самое тщательное внимание уже с давних пор, к субъективной же ценности слишком долгое время относились с полнейшим пренебрежением, не отделяя ее от родственного ей понятия полезности. Первоначально ценность и полезность рассматривались как понятия, совершенно однозначащие [Smith. Wealth of Nations. В. I. Ch. IV; Ricardo. Principles of political economy. I,i: Malthus. Definitions in political economy. Ch. II, def. 4. "Потребительная ценность - то же самое, что полезность" (ср. также Hermann. Staatwirtschaftliche Untersuchungen, 1832. S. 4)]. Впоследствии хотя экономисты и стали проводить различие между ними, но различие столь туманное, что рассматриваемые понятия отделялись друг от друга только диалектически, по существу же они оставались по-прежнему слитыми в одно. Так, одни экономисты говорили, что ценность представляет собою познанную, оцененную человеческим умом полезность [Storch. Cours d'economie politique. Paris, 1823. Т. I. P. 48; Friedlander. Theorie des Wertes, 1852. S. 48], другие называли ценность степенью полезности [ср., между прочим. Rau. Volkswirtschaftslehre. Ed. 8. Т. I. S. 87; Knies. Lehre vom Wert. Zeitschrift fur die gesammte Staatswissenschaft, 1855. S. 423]. Наконец, ценность начали определять как значение материальных благ для человека. Такое определение являлось огромным шагом вперед. Однако ж на первых порах оно носило довольно запутанный характер. Ученый, которому принадлежит честь введения правильного признака в определение ценности, а именно Шеффле - сам представлял себе дело не совсем верно: "значение" материальных благ для человека он рассматривал не как особого рода отношение их к человеческому благополучию в том смысле, в каком мы объясняли это отношение выше, а как простую лишь "пригодность" для человеческих потребностей [статья в "Tubinger Universitatsschriften", 1862, Ch, V. S. 10 (Wert ist die Bedeutung, welche das Gut vermoge seiner Brauchbarkeit fur das okonomische Zweckbewasstsein der wirtschaftlichen Personlichkeit hat)], иногда как пользу и издержки производства одновременно [Schaffle. Gesallschaftliches System. Ed. 3. Т. 1. S. 166]. Ближайшие последователи Шеффле тоже на первых порах не шли в этом направлении дальше своего учителя: они продолжали точнее определять ценность как такое значение, которое люди признают за материальными благами "ввиду их способности удовлетворять человеческие потребности [ср., например, Mangoldt. Grundriss der Volkswirtschaftslehre. Ed. 2. обработанное Клейнвехтером. S. 2. Гораздо лучше, прямо даже превосходно, все то, что говорит на этот счет Мангольдт в своей "Volkswirtschaftslehre", переработанной для "Библиотеки коммерческих наук" (Bibliothek der gesammten Handelswissenschaften. 1868. S. 132): "Ценностью называется значение, придаваемое определенным предметам ввиду того, что их утрата причиняет человеку страдание". К сожалению, эта плодотворная мысль впоследствии не получила у Мангольдта надлежащего развития]". При подобном взгляде на дело ценность опять представлялась неразрывно связанной с пользой лишь полезностью, от которой она была, казалось, отделена посредством введения нового признака "значение" в определение понятия ценности. Вместе с тем вышеупомянутые экономисты впали и в другого рода ошибку, а именно: рассуждая о "важности материальных благ для человека", они принимали за исходный пункт такое их свойство, которое само по себе еще отнюдь не дает права говорить об их важности с точки зрения человеческого благополучия. В самом деле, как мы видели выше, вещь, способная быть полезной для человека, может оказываться, однако же, безразличной с точки зрения человеческого благополучия, ну а "безразличность" и "важность" представляют ведь собой понятия противоположные, взаимно исключающие друг друга. Окончательное и вполне ясное разграничение двух понятий, до тех пор постоянно смешивавшихся, произведено было лишь Менгером, который этим самым оказал политико-экономической догматике одну из самых важных услуг, еще и до сих пор едва ли оцененную по достоинству [Menger. Grundsatze der Volkswirtschaftslehre. Wien, 1871. S. 78; "Ценностью называется, следовательно, то значение, которое приобретают для нас конкретные материальные блага или количество материальных благ, благодаря тому, что в деле удовлетворения наших потребностей мы сознаем свою зависимость от обладания ими". За последнее время сторонником воззрения Менгера заявил себя, между прочим, Пирсон в своих превосходных сочинениях о "Staathuishoudkunde" ("Наука народного хозяйства") (Leerbroek, 1884. Т. I. S. 49; Grondbeginselen. Ed. 2, 1886. S. 312). На той же точке зрения стоит Визер в своем глубоко продуманном исследовании о "происхождении и основных законах хозяйственной ценности" (Wieser Ursprung und Hauptgesetz des wirtschaftlichen Wertes. Wien, 1884), а отчасти также и Вольф в своей статье "К учению о ценности" (Zur Lehre vom Wert, 1886). Близко подходят к воззрениям Менгера остроумные руководители "математического направления" в политической экономии, хотя их исследования по логической ясности и законченности и уступают исследованиям первого: ср. в особенности Джевонса (Theory of political economy. Ed. 2. 1879. Ch. III) и все сочинения Вальраса. Но у многих других из новейших экономистов все еще сохраняется прежняя неясность во взглядах на ценность. Даже такой выдающийся теоретик, как Нейманн, называет основой ценности попеременно то простую пригодность для человеческих потребностей (Schonberg's Handbuch der politischen Okonomie. Ed. 2. S. 156 ( 6 А) или полезность (Ibid. S. 164, al. 4 и 5), то опять важность (S. 163, Е. S. 164, в начале) и тем самым обнаруживает полное непонимание коренного различия между простой полезностью и действительной важностью вещи с точки зрения человеческого благополучия. Из всех названных выше сочинений, в которых излагается новейшая теория ценности, сочинения Менгера и Визера являются самыми главными. Пользуюсь этим случаем, чтобы рекомендовать их читателю как капитальные сочинения по политической экономии и вместе с тем открыто заявить, что многие идеи, развиваемые мною в настоящей статье, принадлежат вышеупомянутым писателям].

Мы достаточно выяснили, какие именно свойства материальных благ составляют основу ценности, так что теперь можем дать настоящее определение ценности. Ценностью называется то значение, которое представляет материальное благо или комплекс материальных благ с точки зрения благополучия субъекта. Специально указывать в определении ценности на характер и основу этого значения, строго говоря, нет никакой надобности, ибо действительную важность для человеческого благополучия материальные блага приобретают и без того только в одном случае: когда они становятся необходимым условием благосостояния человека. Однако ж ввиду того, что в других определениях ценности она точно так же рассматривается как "значение с точки зрения человеческих потребностей", но это значение ошибочно приравнивается к простой лишь способности вещей быть полезными или же не менее ошибочно ставится в зависимость от расходов, необходимых для приобретения или производства вещи, и т. п., мы дадим еще более точное определение ценности во избежание всяких недоразумений: ценностью мы называем то значение, которое приобретает материальное благо или комплекс материальных благ как признанное необходимое условие для благополучия субъекта [едва ли нужно оговариваться, что слово "благополучие" я употребляю здесь в самом широком смысле: оно обнимает не только эгоистические интересы субъекта, но и все вообще, что представляется для него желательным и необходимым].

Как уже указывалось много раз, ценность отнюдь не является объективным, внутренним свойством материальных благ, присущим им по природе; точно так же нельзя рассматривать ее и как феномен чисто субъективный, коренящийся исключительно в свойствах человеческого организма [против воззрения на ценность как на чисто субъективный феномен особенно горячо восстает Вольф в статье, на которую мы ссылались уже не раз; но ввиду очевидной нелепости этого взгляда горячность, обнаруживаемая нашим автором в данном случае, как ни справедливы его возражения, кажется нам излишней]; напротив, ценность представляет собой результат своеобразного отношения между объектом и субъектом. Если же, несмотря на то, рассматриваемое теперь понятие я называю субъективной ценностью по преимуществу, то этим самым я совсем не думаю отрицать наличность объективных моментов ценности - я хочу только резче оттенить то громадное и непосредственное значение, какое имеет субъективный момент в ценности, и таким образом подчеркнуть коренное различие, существующее между нашей "субъективной ценностью", с одной стороны, и чисто объективной меновой силой и тому подобными родственными ей понятиями ценности - с другой.

Низшая форма отношения к человеческому благополучию - простая полезность - свойственна всем без исключения материальным благам, высшая же форма - ценность - только некоторым из них. Для образования ценности необходимо, чтобы с полезностью соединялась редкость - редкость не абсолютная, а лишь относительная, т. е. по сравнению с размерами существующей потребности в вещах данного рода. Выражаясь точнее, мы скажем: ценность приобретают материальные блага тогда, когда имеющийся налицо запас материальных благ этого рода оказывается настолько незначительным, что для удовлетворения соответствующих потребностей его или не хватает вовсе, или же хватает только в обрез, так что если отбросить ту часть материальных благ, об оценке которой именно и идет дело в том или ином случае, то известная сумма потребностей должна будет остаться без удовлетворения. Напротив, не приобретают ценности те материальные блага, которые имеются в нашем распоряжении в таком громадном количестве, что не только при помощи их могут быть вполне удовлетворены соответствующие потребности, но и остается еще сверх того известный излишек, который не находит себе употребления и который в то же время настолько велик, что подвергающуюся оценке часть материальных благ можно смело отбросить, не причиняя тем никакого вреда ни одному из лиц, имеющих надобность в этого рода вещах. После всего, что мы говорили выше о сущности ценности, доказать эти положения уже нетрудно. Если мы располагаем недостаточным количеством известного рода материальных благ, то очевидно, что утрата хотя бы одного экземпляра повлечет за собой дальнейшее сокращение возможности удовлетворения соответствующих потребностей, которые и без того уже не могут быть удовлетворены вполне при наличном количестве материальных благ, а прибавка хотя бы одного нового экземпляра поведет к некоторому увеличению этой возможности; следовательно, с точки зрения человеческого благополучия тут решительно каждая отдельная вещь имеет известное значение, представляет собою некоторый плюс. Точно так же очевидно, с другой стороны, что когда известного рода материальные блага мы имеем в избытке, то ни утрата одного экземпляра не может причинить никому вреда, ни приобретение одного лишнего экземпляра не может никому принести пользы: утраченный экземпляр можно без всякого труда заменить другим из общей массы вещей, остающихся без употребления; вновь приобретенный останется все равно без употребления подобно массе уже имеющихся налицо экземпляров. Предположим, например, что сельскому хозяину для удовлетворения разнообразных потребностей - именно для питья ему cамому, его семье и работникам, для поения скота, для мытья и т. д. - требуется десять гектолитров воды в день, а между тем единственный источник, находящийся в его распоряжении, дает ему только восемь гектолитров в день. Ясное дело, что из этого ограниченного запаса воды он не может уступить кому-нибудь другому ни одного гектолитра, не причиняя более или менее значительного вреда самому себе и своему хозяйству. Каждый гектолитр воды является в данном случае необходимым условием удовлетворения личных и хозяйственных потребностей нашего сельского хозяина. То же самое было бы и в том случае, если бы количество воды, даваемое источником, равнялось как раз десяти гектолитрам. Но предположим, что источник дает сельскому хозяину не восемь или десять, а целых двадцать гектолитров в день. При подобных условиях потеря одного гектолитра не причинит, очевидно, ни малейшего вреда. Так как наш сельский хозяин может употребить с пользой для себя и для своего хозяйства только десять гектолитров в день, то другие десять гектолитров пропадают у нею даром. Если из первых десяти гектолитров он потеряет один гектолитр, то ему ничего не стоит возместить эту потерю из последних десяти гектолитров - единственным последствием этого будет то, что вместо прежних десяти гектолитров теперь без употребления останутся только девять. Так как хозяйственные заботы требуют от человека именно приобретения и сохранения тех самых материальных благ, количество которых ограничено по сравнению с человеческими потребностями в них, и так как, с другой стороны, материальными благами, которых имеется налицо больше, чем нужно для удовлетворения человеческих потребностей, может по большей части свободно пользоваться всякий желающий, то вышеприведенные положения можно выразить вкратце следующим образом: все хозяйственные материальные блага имеют ценность, все свободные материальные блага ценности не имеют. При этом необходимо, однако же, помнить, что вопрос о том, способно ли данное благо быть только полезным для человека или же оно составляет вместе с тем и условие человеческого благополучия, - этот вопрос решается исключительно количественными отношениями.

Все свободные материальные блага не имеют ценности, сказали мы сейчас. Атмосферный воздух и вода для питья принадлежат к разряду такого рода материальных благ. Но ведь без воздуха для дыхания мы не могли бы прожить и пяти минут, без годной для питья воды мы не могли бы просуществовать и одной недели. Стало быть, наше благополучие находится в теснейшей зависимости от этих свободных даровых, не имеющих ценности материальных благ. Как совместить это?

Отмеченное сейчас противоречие - только кажущееся. Чтобы разрешить его, мы должны обратить внимание на одно обстоятельство, с которым в течение нашего исследования о ценности нам придется встретиться еще не раз и которое даст нам ключ для разъяснения еще многих загадок. Обстоятельство это заключается в том, что наша оценка одного и того же рода материальных благ в одно и то же время, при одних и тех же условиях может принимать различный вид единственно в зависимости от того, оцениваем ли мы лишь отдельные экземпляры или же более значительные количества этих материальных благ принимаемые за цельную единицу. При этом мы можем высказывать различные, даже прямо противоположные суждения не только, как увидим в следующей главе, относительно высоты ценности, но и, что интересует нас в данную минуту, относительно самого существования ценности. Как ни странен кажется этот факт с первого взгляда, он находит себе очень простое объяснение в том, что мы сказали выше об условиях возникновения ценности. Ценность предполагает именно ограниченность количества вещей, отсутствие ценности предполагает избыток их, и притом, должны мы добавить теперь, избыток настолько значительный, чтобы можно было возместить потерю хотя бы только самих оцениваемых экземпляров, не превращая изобилия в недостаток. Сделанное сейчас нами добавление показывает, каким образом благодаря изменению оцениваемой единицы может колебаться наше суждение относительно ценности. А именно в тех случаях, когда вообще существует избыток данного рода материальных благ, дело идет просто о том, оказывается ли количество материальных благ, принятое за единицу при оценке, больше или же меньше, нежели имеющийся налицо и не находящий себе употребления избыток соответствующих материальных благ. Если количество подлежащих оценке материальных благ меньше избытка, то оно может быть вполне возмещено из этого последнего, его утрата не приведет к вредным последствиям с точки зрения благополучия, и эти вещи окажутся не имеющими ценности. Если же количество вещей, принятое за единицу при оценке, больше избытка, то получается положение очень неустойчивое, колеблющееся между двумя крайностями - избытком и недостатком. Избыток сохраняется только тогда, когда подвергающееся оценке количество материальных благ остается в целости. Когда же оно утрачивается, тогда уничтожается не только избыток, но и часть необходимого - некоторая доля потребностей, до сих пор удовлетворявшаяся, лишается теперь удовлетворения. Следовательно, взятое для оценки количество материальных благ является в последнем случае необходимым условием некоторого благополучия, а потому за ним должна быть признана и ценность. Это легко показать на нашем примере, приведенном выше. Для нашего сельского хозяйства, которому нужно в день десять гектолитров воды и который имеет их двадцать, один-единственный гектолитр не представляет никакой ценности. Но количество воды в пятнадцать гектолитров, рассматриваемое как одно целое, напротив, имеет известную ценность. В это количество входят не только избыток в десять гектолитров, не представляющий никакого значения для сельского хозяина, но и еще пять гектолитров из числа тех десяти, которые необходимы ему для удовлетворения личных и хозяйственных потребностей. Стало быть, без этих пятнадцати гектолитров наш хозяин не может обойтись без ущерба для себя и для своего хозяйства - они являются необходимым условием удовлетворения его потребностей.

Здесь мы предвидим одно возражение. Нам скажут, что при такой постановке вопроса суждения людей о ценности лишаются всякой твердой почвы и приобретают совершенно случайный, произвольный характер: ведь этак можно по произволу называть данную вещь и имеющей ценность, и лишенной ценности - смотря по тому, значительное или же незначительное количество материальных благ данного рода будет принято за единицу для оценки. Это возражение мы считаем неосновательным. Дело в том, что единицу при оценке люди совсем не могут выбирать по своему произволу; нет, в тех же самых внешних обстоятельствах, которые заставляют людей вообще заняться оценкой определенного рода материальных благ, находят они и принудительные требования относительно того, какое именно количество этого рода материальных благ нужно принять при оценке за единицу. Когда я собираюсь покупать лошадь, то мне и в голову не придет высчитать сперва, сколько стоили бы для меня сто лошадей или даже все лошади на свете, а потом уже сообразно с этим расчетом определять те условия, на которых я хочу сделать свою покупку, - совсем нет, я прямо будут определять ценность одной лошади. Подобно этому под влиянием внутренней необходимости мы поступаем при определении ценности всегда так, как того требуют конкретные условия данного экономического положения. Если при различных условиях, находясь в различных положениях, мы можем высказывать совершенно неодинаковые суждения о ценности вещей, то в этом нет ничего странного, ненормального, напротив, это вполне естественно и необходимо. Возьмем такой пример. Положим, что к мельнику одновременно обращаются с просьбами два его соседа: один просит позволения взять из мельничного ручья кружку воды, а другой просит разрешения отвести всю воду из ручья. Если бы у нашего мельника было только одно-единственное представление о ценности воды, то по отношению к одному из своих соседей он поступил бы во всяком случае совершенно неправильно. Если бы он считал воду только вещью, которая всегда и везде имеет одинаковую ценность, он бы совсем напрасно не позволил первому соседу взять ничего для него не стоящую кружку воды из ручья; если бы он считал воду такой вещью, которая никогда и нигде не имеет ценности, он бы к большему вреду для самого себя разрешил второму соседу отвести всю воду из ручья. В действительности же у нашего мельника образуются два различных суждения о ценности воды соответственно двум различным просьбам со стороны соседей: одну кружку воды он признает не имеющей ценности и без всяких разговоров согласится на просьбу первого соседа но весь ручей он признает вещью, безусловно имеющей ценность, и потому отвести ее второму соседу не позволит.

Все сказанное нами сейчас дает возможность легко разрешить кажущееся противоречие, о котором мы упомянули выше Свободные материальные блага имеются налицо в громадном изобилии. Все незначительные количества их, не истощающие этого изобилия, согласно сказанному выше не должны представлять никакой ценности и действительно не представляют как показывает ежедневный жизненный опыт. Если же, напротив, принять за цельную единицу такую сумму свободных материальных благ, которая превышала бы весь избыток, или если взять всю совокупность материальных благ известного рода, то как следует из вышеизложенного, за этой более значительной суммой, или за этой совокупностью, нужно будет признать ценность. Такой-то именно смысл и вкладывается в ту истину, что без воздуха и без воды люди не могли бы существовать. Когда высказывают эту истину, то имеют в виду весь годный для дыхания воздух и всю годную для питья воду как одно целое и потому вполне последовательно приписывают этому целому ценность.

По причинам вполне понятным в практической жизни мы почти всегда имеем дело только с ограниченными количествами свободных материальных благ, и благодаря этому свободные материальные блага почти всегда представляются нам вещами, лишенными ценности. К признанию за ними ценности приводят почти исключительно лишь академические соображения, вроде только что изложенных. Однако иногда, в очень редких, исключительных случаях, людям приходится и на практике рассматривать как одно целое всю совокупность свободных материальных благ того или иного рода, и в подобных случаях они нередко признают их вещами, имеющими ценность. Например, для поселения, расположенного в девственных лесах, дрова или отдельные деревья могут быть вещами свободными, даровыми, лишенными ценности. Но если бы у него потребовали, чтобы оно уступило кому-нибудь другому или расчистило под пашню весь лес, доставляющий ему топливо, то оно, несомненно, признало бы за лесом огромную ценность и запросило бы за него большую цену. Или вот еще пример, взятый из нашей европейской практической жизни: город Вена принужден выплачивать немалые суммы разным заинтересованным в деле лицам, чтобы приобрести право проводить к городу из некоторых горных водовместилищ по нескольку сотен тысяч ведер в день. Подобные случаи служат практическим доказательством того, что наши соображения о ценности и бесценности различных крупных количеств свободных материальных благ отнюдь не являются фантастическими построениями, а, напротив, имеют под собою реальную почву в условиях хозяйственной жизни.

Старая теория ценности оказалась неспособной дать вполне удовлетворительное объяснение только что упомянутым фактам. Она совершенно правильно подметила, что по отношению ко всей совокупности того или иного рода материальных благ представление о ценности должно принимать совсем не такой вид, как по отношению к отдельным экземплярам этих материальных благ. Но вместо того чтобы усматривать в этом различии лишь особенную форму проявления одного и того же принципа, экономисты старой школы пришли к мысли о необходимости констатировать два различных вида ценности: абстрактную родовую ценность, присущую роду как целому, и ценность конкретную, свойственную конкретным экземплярам и незначительным количествам материальных благ при конкретных хозяйственных условиях [Rau. Volkswirtschaftslehre. Ed. 8. Т. I. § 62; после него многие другие экономисты].

По моему мнению, абстрактная родовая ценность представляет собой не больше как продукт воображения последователей старой теории. Абстрактной родовой ценности не существует, если только под ценностью разуметь действительное значение вещей для человека; всякая ценность, какая только существует, является ценностью конкретной [эта мысль правильно сформулирована Шеффле (Schaffle. Gesellschaftliches System. Ed. 3. Т. I. S. 171)]. Простая лишь принадлежность к известному роду не сообщает материальным благам ничего, кроме общих объективных свойств рода, а следовательно, и свойственной роду способности приносить пользу человеку. Но этого еще слишком мало для того, чтобы придать вещи какое-нибудь значение для человеческого благополучия, хотя бы лишь и in abstracto, с точки зрения "абстрактного среднего человека". Действительное значение вещи для человека предполагает всегда действительную зависимость человеческого благополучия от известного рода материальных благ, а эта зависимость, как мы знаем, предполагает в свою очередь некоторую скудость наличного запаса материальных благ. Скудость же запаса никогда не составляет свойства рода как такового; она является, напротив, результатом лишь конкретных условий, при которых род бывает "скуден". О "воде для питья" просто, например, я ничего не могу сказать с уверенностью, кроме того, что она обладает способностью утолять человеческую жажду. Но действительно ли утоление жажды в том или ином случае находится в зависимости от нее, - этого нельзя сказать заранее; для того, чтобы решить этот вопрос, даже в применении к "абстрактному среднему человеку", нужно узнать сперва, имеет ли он воду для питья в изобилии или же нет. Смотря по обстоятельствам, некоторое количество воды имеет для человека значение, другое - не имеет, а при подобных условиях утверждать, что всякая вода для питья должна иметь значение и ценность как таковая, значит делать неосновательное обобщение. Только в одном смысле можно, впрочем, безусловно утверждать, что вода для питья как род имеет ценность; это тогда именно, когда под родом разумеется совокупность всей существующей или по крайней мере всей находящейся в нашем распоряжении воды для питья. Нужно, однако, помнить следующее обстоятельство: "вся существующая", или "вся находящаяся в нашем распоряжении вода" представляет собой также конкретное количество воды, ценность которого зависит не только от родовых свойств воды, но и от того, что данное количество воды в силу своих размеров оказывается необходимым для удовлетворения наличных потребностей. А отсюда вытекают два вывода: во-первых, что ценность рода как целого представляет собой нормальную конкретную ценность а во вторых, что ценность, которой обладает род лишь как совокупность этих экземпляров, никоим образом нельзя переносить на каждый отдельный экземпляр этого рода. Но именно такую ошибку и допускает теория абстрактной родовой ценности, которую вводит, очевидно, в заблуждение то обстоятельство, что выражение "весь род" употребляется в двояком смысле. Когда говорят: "весь род воды имеет ценность", то под этим можно разуметь как то, что вся вода, взятая как одно целое, имеет ценность, так и то, что всякая вода имеет ценность. В первом смысле вышеприведенное положение совершенно верно, но его не отделяют от того же положения в последнем смысле; таким путем последователи теории абстрактной родовой ценности и приходят к тому, что совершенно ошибочно начинают приписывать всякой воде вообще абстрактную родовую ценность.

Что абстрактная родовая ценность представляет собой ценность ненастоящую, это чувствуют иногда и некоторые беспристрастные приверженцы названной теории. Так, например Вагнер замечает, что представление об абстрактной ценности "не возбуждает необходимым образом стремления сохранить за собой или приобрести соответствующую вещь" [Wagner A. Lehrbuch der politischen Okonomie. Band I. Grundlegung. Ed. 2. S. 52. Впрочем, по моему мнению, для того, чтобы быть вполне верным, приведенное замечание нашего выдающегося экономиста должно быть выражено в более резкой форме; а именно я думаю, что представление, лежащее в основе абстрактной родовой ценности, не только не побуждает нас необходимым образом, но само по себе и совсем не побуждает нас к деятельности]; этим он косвенно признает, что, и на его взгляд, основу абстрактной родовой ценности составляет не то реальное значение вещи для человеческого благополучия, которым руководствуются люди в своей деятельности. И в самом деле, единственным свойством, какое приобретают материальные блага благодаря своей принадлежности к определенному роду, является свойственная этому роду простая полезность, а потому и абстрактная родовая ценность, основывающаяся на принадлежности данной вещи к известному роду, представляет собой не что иное, как другое название для полезности. Следует ли удерживать и дальше это второе название для полезности, - это вопрос терминологической целесообразности, в пользу отрицательного решения которого можно привести самые веские соображения. Как синоним для полезности выражение "абстрактная родовая ценность" - совершенно излишне; как конкурент и без того уже двусмысленному слову "ценность" оно слишком неудобно по своей сбивчивости. Лучше уж оставим совсем этот неудачный и совершенно ненужный для нашей науки термин. Это тем легче нам будет сделать, что народ никогда его и не знал, - он совершенно искусственно привит научному языку посредством научной абстракции.

Содержание