16. Тело как содержание самосознания

Так вот: наше тело, можно сказать, является тем ядром, в котором нуждается реальность, чтобы быть в нашей мысли реальностью и выступать как таковая. Но — наше тело, поскольку оно наше, т.е. единственное тело, о котором можно конкретно говорить. Это то, что Спиноза определил как objectum mentis (objectum ideae humanum mentis constituentis)* [1], а наш Розмини глубоко постиг в качестве термина «фундаментальное чувство» — «чувство», как он говорил, «немое, глухое, слепое и совершенно притупленное» [2], которое все же является основой или, если угодно, корнем всей жизни духа. Ведь в основе последней, в явной или в смутной форме (confuse cognoscitur*, говорил о теле Спиноза), всегда находится принцип, в развитии и постепенном возрастании которого состоит вся жизнь духа — Я, самосознания. Последнее есть осознание себя, т.е. отношение себя с самим собой; единство двух составляющих, каждая из которых, отделенная от другой и взятая самостоятельно по сю сторону от единства, в котором реализуется сознание, — не сознание, а то, что является содержанием сознания; не ощущающее начало, не душа, говорит Розмини, но ощущаемое начало, тело.

1 Спиноза Б. Этика. Ч. II. С. 13.

2 Здесь я также довольствуюсь тем, что процитирую одно место из «Антропологии» Розмини: «Дабы сформировать себе отчетливо понятие этого фундаментального телесного чувства, необходимо отделить его от всякого другого чувства или ощущения. Стало быть, необходимо закрыть глаза, устранив в себе абсолютно все ощущения света, а затем последовательно все другие ощущения внешних чувств и еще все те частичные чувства, которые могли бы пробудиться внутри нашего тела по причине каких-то особых стимулов. И даже если устранены все эти внешние и частичные ощущения, без которых еще существует животное, мы говорим, что остается все же то, что мы называем фундаментальным телесным чувством, или чувством жизни. Но тогда окажется, что это чувство является совершенно единообразным и самым простым: в нем не различается никакой образ, поскольку образ дается внешними ощущениями; в нем нет цветов, поскольку цвета даются только ощущением глаз; и, наконец, лишенное образа, оно не может иметь не то что цветов, но даже никакого рода границ, которые его обрамляют и выделяют в пространстве.

Итак, хотя человек и мог бы рефлексировать над этим своим первым чувством, все же предполагая, что никакого другого ощущения он еще не имеет в опыте, но он не мог бы каким-то образом извлечь из данного чувства те идеи и те понятия, которые мы в настоящее время имеем о теле. Ничто не мешает тому (учитывая, что он всегда мог бы рефлексировать над собой), чтобы он имел в этом единственном первом чувстве поле, достаточное, дабы узнать, что в нем соединены вместе два принципа, именно — то, что он ощущает, и то, что это ощущение приходит к нему от воздействия чего-то, отличного от него самого (хотя это нечто, отличное от него самого, он не смог бы затем определить для самого себя иначе, как ближайшую причину того жизненно важного чувства).

И если бы, кроме того, оный человек захотел бы дать название этой ближайшей причине, которая в нем действует; и если бы название, которое он склонился дать ей, было бы названием "тело", — то безусловно, что он, говоря с другими людьми, а другие люди — с ним, не понимали бы друг друга. И причина этого довольно ясна. Он не придает иного значения слову "тело", как только то, чтобы выразить причину того единственного чувства, которое определенным образом можно назвать немым, глухим, слепым и совершенно притуплённым; тогда как другие люди словом "тело" стремятся обозначить причину своих бесконечных, живых, разнообразных, изменчивых, определенных, образных, расцвеченных и т. д. ощущений, и не только причину этих ощущений, но также и субъект многих из них, принимая их за чувственные качества той причины» (Rosmini A. Antropologia. Batelli ed. P. 64-65).