§ 1. Взаимосвязь природы и политики как предмет познания

В современных гуманитарных и даже социальных науках стало модно для объяснения смысла какого-либо термина обращаться к его этимологии. Такой подход, конечно же, удачен далеко не всегда, но в отношении геополитики он помогает разобраться в сути этой дисциплины. Само объединение слов «гео» и «политика» должно обратить внимание на существенную связь между землей, географическим пространством и политикой государств. Однако таким определением сторонники геополитики не удовлетворяются — они хотят выразить при помощи понятия «геополитика» взаимообусловленность политики государств и географических факторов, таких, как географическое положение, климат, полезные ископаемые и др.

Если смысл первой части «гео» примерно понятен, то смысл слова «политика» нуждается в специальном разъяснении. Политика есть активность, направленная на достижение и осуществление максимально возможной власти над людьми в данном обществе и в мире вообще. Под это определение подпадает и муниципальная деятельность, и предвыборные кампании, и закулисные интриги, и дипломатия. Право есть только одна из форм осуществления политики; политика может осуществляться на основе чистого произвола, вне всяких правил.

Политическая деятельность, будучи весьма тесно связанной с деятельностью экономической и другими сферами общественной жизни, обладает, вместе с тем, значительной степенью самостоятельности. Это открывает путь для политических акций, противоречащих законам естественного социального развития или, что встречается несколько чаще, учитывающих действие этих законов не полностью, частично. Относительная самостоятельность политики открывает широкие возможности для различного рода произвольных воздействий на естественный социальный процесс и вообще на ход истории.

Политика предполагает наличие системы специфических императивов поведения людей, называемых политической целесообразностью. Политическая целесообразность — самостоятельная регулятивная система, наряду с религией, моралью, культурой, правом и т.п.; и если именно эта система преобладает для данного человека в данный момент его жизни, то можно говорить о политическом человеке. Суть политической целесообразности состоит в следующем: должны предприниматься любые усилия, способствующие приобретению, осуществлению, укреплению или расширению власти. При этом религиозные, нравственные, культурные, правовые и прочие ограничения подобных усилий выступают лишь как технические условия политической деятельности.

Если сопоставить политическую целесообразность с другими регулятивными системами, то можно определить, что политика есть определенная ступень, или форма, духа. Дух есть стремящаяся к определенности и непротиворечивости система императивов, а также связанных с ними представлений, откуда бы они ни исходили и чем бы они ни были подкреплены. К представлениям, связанным с императивами, относятся представления о причинности, а также представления о наилучших доступных результатах. В ходе истории той или иной человеческой общности дух деградирует от состояния напряженной чистоты и абсолютной .независимости от опыта к состоянию ни на чем не основанного произвола. В политике выражается не только абсолютный произвол чистой субъективности, но и иррациональное животное стремление к власти. Это стремление уже не имеет никакого смысла, помимо самой власти; зачем нужна сама власть, уже неизвестно. С одной стороны, в политике мы видим абсолютную концентрацию и синтез биологических и экономических устремлений, здесь экономика и природа предельно сближаются и становятся верховной доминантой; с другой стороны, эти устремления, наталкиваясь на промежуточный этап — власть как абсолютный гарант их осуществления, — теряют самих себя. Власть становится главной целью, важнее всех благ мира, ею доставляемых. Человек становится рабом влечения, которое уже не дает ничего не только его духу, но и его телу. Это влечение ведет в никуда. Его предел — обладание абсолютной властью над миром — фактически совпадает с пустотой, поскольку, достигнув его, человек уже не будет знать, что делать со своей властью. Именно поэтому политический человек есть наихудшее из животных. Ему не нужно ничего, кроме власти, и ничто не может его остановить или хотя бы отвлечь на пути к ней. Нет никаких правил или закономерностей, нет никаких иных целей или благ. Обращаясь в абсолютный произвол, дух окончательно теряет самого себя и по своему характеру сливается с природными влечениями. Однако в этом виде дух хуже любой самой низменной природы, поскольку он совершенно беззаконен и лишен всякой определенности.

Пока политика есть лишь средство осуществления идеи либо раздел экономических или правовых отношений, нет смысла говорить о ней как о форме духа; здесь она есть лишь необходимая профессия в рамках войны, экономики и права. Но когда она превращается в самоцель, политика уже есть некая ступень духа, на которой дух вырождается до неузнаваемости, окончательно разлагается. Истинным историческим и социальным парадоксом является тот факт, что в большинстве обществ порядок поддерживается носителями власти, которые, в свою очередь, утратили всякий порядок внутри себя, поскольку условием всепоглощающего стремления к власти и достижения ее у них явился полный внутренний хаос, называемый волей к власти, разрушающей всякую систему духа и направляющей человеческую активность в беспредельную пустоту.

На уровне политики как формы (точнее, лишенности формы) духа все — и религия, и мораль, и культура, и право, и даже экономический интерес — превращается в идеологию, то есть в средство достижения и осуществления власти. Таким образом, для политического человека и общества, в котором господствует этот тип людей, религия, мораль, культура, право и экономика — все превращается в идеологию. Человеку, одержимому волей к власти, важно, чтобы те, от кого может зависеть осуществление этой воли, знали, что этого требуют религия, мораль, обычай, закон и их экономический интерес. Стремящийся к власти апеллирует ко всему, что только может затронуть сердца людей, кем бы эти люди ни были.

Итак, политика есть не только сфера деятельности, но и своеобразная форма духа. Геополитика должна установить связь этой формы духа с землей, то есть со стихиями природы в их географическом проявлении и единстве. Сама по себе природа в ряде концепций также рассматривается как форма духа. Если можно назвать императивы, существующие в природе независимо от наших представлений, или хотя бы прямо выводимые из непосредственных наблюдений о природе, то можно говорить о духе природы или даже отождествлять природу и дух. Именно так поступает идеалистическая натурфилософия, некоторые направления которой (например, витализм) достаточно влиятельны и в наши дни.

Следовательно, отношения между природой и политикой могут быть истолкованы как отношения между двумя формами духа. Если дух природы есть непротиворечивая система естественных императивов и врожденных представлений, а политика есть форма, в которой дух теряет сам себя как систему, то между природой и политикой должны быть такие же отношения, как между исходной системой и ее полной деградацией, между строгой спонтанностью, выражающейся в инстинктах, и искусственным хаосом, выражающимся в воле к власти. Немецкий мыслитель Фридрих Ницше (1844 — 1900) считал волю к власти самым что ни на есть естественным влечением, характерным для любого живого существа и свидетельствующим о его здоровье и жизнеспособности. Однако любая естественная потребность связана с некоторым недостатком или избытком в живом организме; если недостаток восполнен или избыток устранен, потребность удовлетворена. Иначе с волей к власти: чем больше власти, тем больше стремление к ней. Жажда власти никогда не может быть удовлетворена, ничто не может унять ее. Если у вас чего-то в излишке, вы избавляетесь от этого; если вам чего-то не хватает, вы это приобретаете. Это можно в принципе назвать природной целесообразностью на уровне индивида. Констатировать подобную целесообразность на иных уровнях (коллектива, общества, мира в целом) уже проблематично. С властью совсем иное дело. Даже если поначалу она является средством к удовлетворению естественных потребностей или достижению религиозных, нравственных, культурных, экономических целей, то затем она превращается в самоцель.

Очевидно, что в этом плане, то есть на уровне духа, природная целесообразность (если таковая существует) не имеет ничего общего с целесообразностью политической. Однако политический человек может пытаться подчинить природную целесообразность политической. Политика может апеллировать к природным, географическим императивам, дабы оправдать самое себя. Иными словами, то, что выводится в качестве системы природных географических императивов («императивы земли», «территориальные императивы» и т.п.), в рамках политики превращается в идеологию — идеологию особого рода, которую можно назвать «натуральной идеологией», то есть идеологией, апеллирующей к «натуральным» императивам и ценностям. Между тем свойство идеологии как знания состоит в том, что она может выполнять свои функции независимо от соответствия действительности. Для нас же важно в принципе, может ли быть знание, связующее природу и политику, истинным

< Назад   Вперед >
Содержание