3. О соотношении внутренних и внешних факторов в нынешней российской модернизации

Если внутреннего потенциала не хватает и если, тем паче, он находится в плохом или ослабленном состоянии, как это имеет место в сегодняшней России, страна, поставившая себе цель модернизироваться, вынуждена полагаться главным образом на внешние факторы: инвестиции, технологии, менеджмент, знания, опыт и пр.

Но так ли печально обстоят дела в России, чтобы делать выводы о неизбежности опоры в модернизации на внешние обстоятельства? В общем и целом, к большому сожалению, да, действительно весьма печально.

Чтобы не быть голословным в столь важном и принципиальном утверждении, начну с краткого анализа состояния российской науки и образования, призванных быть основным движетелем нашего инновационного прорыва, а, значит, и модернизации страны.

Начну с науки. Известный обозреватель Леонид Радзиховский так охарактеризовал ее общее состояние: «Сегодняшняя российская наука есть свет погасшей звезды – Большой Советской Науки. Долгая инерция, долгое прощание, медленное угасание… И просто экстренной накачкой деньгами тенденцию не сломить – уже сложилась инерция распада» . Свой вывод Радзиховский предваряет большим количеством убедительных и достаточно известных данных. Некоторые из них будут приведены ниже.

Доли стран в мировых расходах на научные исследования в 2008 г. составляли: США – 35%, ЕС – 24%, Япония – 13%, КНР – 11%, Россия – 2,2%. Если сопоставить эти цифры с ВВП этих стран от мирового ВВП – США – 20%, ЕС – 23%, Россия – 3% – то получится, что доля расходов США на науку почти в 2 раза превышает их вес в мировой экономике; в ЕС эти доли пропорциональны; в России доля расходов на науку в 1,5 раза меньше доли в мировом ВВП.

По другим подсчетам, на фундаментальные научные исследования в США и Японии тратится 0,5% от национального ВВП, в то время как в России – 0,16%. Но важно и то, насколько эффективно тратятся деньги, выделяемые на науку. Одним из показателей этой эффективности являются научные публикации. Если мерять этим показателем, то картина становится еще более удручающей, ибо доля США в мировых научных публикациях – 29%, ЕС – 33%, Японии – 7,8%, Китая – 5,9%, а России – 2%.

Но дело не только и даже не с только в публикациях, сколько в их реальной пользе, измеряемой в том числе в выпуске качественно новой продукции. При 2,2% мировых расходов на науку и 2% мировых публикаций доля России на мировом рынке высокотехнологичной продукции – 0,3–0,4%, в то время как доля США – 35–40%, что вполне сопоставимо с их расходами на науку – 35% США регистрируют треть патентов в мире, а Россия – 0,3–0,5%.

Столь удручающее состояние современной отечественной науки (и не только науки) – результат прежде всего «лихих» 90-х годов. Так, с 1990 по 2008 год число научных сотрудников в России сократилось с 1 млн до 375 тыс. Особенно быстро этот процесс развивался в те самые 90-е. В то же время число научных работников в США выросло с 1050 тыс. в 1995 году до 1 400 тыс. в 2007 г., в ЕС, соответственно, с 950 тыс. до 1300 тыс., в Китае с 500 тыс. до 1450 тыс.

И хотя в 2000-е годы ситуация начала понемногу выправляться , основные проблемы, образовавшиеся в 90-е годы, остаются. Это огромный разрыв поколений, при котором практически отсутствует среднее, самое важное и сильное звено – от 30 до 50 лет (лишь около ? сотрудников РАН – моложе 40 лет); слабая связь с практикой и поэтому крайне низкая эффективность – традиция, уходящая своими корнями в советские времена и выливающаяся в крайне низкую практическую пользу науки .

Другая напасть: наша экономика чурается и сторонится науки и то, что ей нужно, она очень часто покупает по высоким ценам за границей.

В последние годы мы начали отставать даже от Индии. Пример Индии в данном случае более показателен, чем скажем, пример США, стран Западной Европы или Японии, которые уже давно отладили у себя эффективную инновационную политику и лидируют в этой области. Индия же подключилась к этому процессу позже этих государств. Тем не менее в последние 2-3 десятилетия производство и технологии развиваются в этой стране очень высокими темпами. И это не взирая на то, что высшее образование в этой стране имеют только 4,5% населения, в то время как в России – 75%. Несмотря на это, Индия захватила мировой рынок в программном обеспечении, аутсортинге информационных технологий – 65%, в бизнес-аутсортинге и инжиниринге – 45%. Располагая одной из лучших в мире математических школ, Россия производит в 60 раз меньше программных продуктов, чем Индия. В 2010 году объем экспорта информационных и телекоммуникационных услуг из Индии достигнет четверти того, что Россия получает от продажи нефти и газа. Все это стало возможным, прежде всего, благодаря тому, что в Индии создана благоприятная для инноваций среда. Это материализовалось, например, в создании множества разнообразных инновационных структур – основные из них: совет по технологическому развитию (объем 1,5 млрд долларов), Программа развития и демонстрации технологий, Индийская ассоциация венчурного инвестирования, Банк поддержки малого и среднего бизнеса, Национальный венчурный фонд программного обеспечения и информационных технологий (объемом 250 млн дол.), Фонд развития мелких и средних предприятий (более 1 млрд дол.) . В Индии каждый год совершаются сотни сделок прямого инвестирования и венчурные проекты объемом до 10 млрд дол. По объему госсредств с огромным отрывом лидируют биомедицина и биотехнологии, затем идут транспорт, инжиниринг, химия, сельское хозяйство. Большинство индийских инновационных компаний базируется в 30 технопарках, в каждом из которых работает до 15 тысяч человек.

Стоит ли удивляться, что доля России на рынках наукоемкой продукции составляет всего лишь 0,3–0,5%, что в десятки и сотни раз меньше аналогичной доли развитых стран. Если к тому же учесть, что продолжается сокращение числа малых инновационных предприятий и числа научных сотрудников, то перспективы России в области инноваций становятся еще более пессимистическими.

Слабая востребованность производством достижений науки и техники имеет следствием беспрецедентно высокую энергозатратность и не только экономики, но и всего нашего образа жизни. На единицу продукции в России уходит в несколько раз больше ресурсов, – энергии, воды, топлива, металла, дерева – чем в высоко развитых в техническом отношении странах. «Энергозатратность, – пишет Ю.М. Лужков, – в очень серьезной степени определяет отсталый тип нашей экономики. Для нее характерна низкая конкурентоспособность отечественной продукции на внутреннем и глобальном рынках. Допотопный уровень производительности труда в экономике. Буксующее импортозамещение. Удручающие бюджеты российских домашних хозяйств и несовременное качество жизни людей. Высокая интенсивность истощения запасов и потенциала экспорта энергоносителей, увеличение необходимых инвестиций в их добычу.

При сохранении существующего уровня энергозатратности, через 15–20 лет мы окончательно пройдем «точку невозвращения» в неконкурентоспособности нашей страны и рискуем потерять экономическую состоятельность нашего суверенитета. Россию может ждать тогда «дожигание последних дней»: стремительное скатывание в периферию глобальной экономики и политики без надежд на будущее» .

В перечне высоких технологий Россия колоссально отстает от мировых лидеров. Лишь в ядерной области она на 96% соответствует этому уровню, в ракетно-космической технике – на 86% и спецметаллургии – на 70%, что является следствием масштабной модернизации этих областей в СССР после войны, осуществленной в рамках атомного и ракетного проектов. Из-за своей общей технологической отсталости Россия вынуждена закупать в 3 раза больше технологий, чем продавать, в то время как у мировых лидеров соотношение обратное.



* * *

В ускоренном преодолении российской технологической отсталости важную роль должна сыграть также отечественная система образования, в первую очередь профессионального образования, в особенности высшего. Если она не будет готовить тех специалистов, которые способны творчески, качественно и оперативно, т.е. в ногу со временем, решать возникающие проблемы социально-экономического, политического, духовного развития, то никакая модернизация, ни догоняющая, ни тем более опережающая не состоится. В конечном счете все делают люди, способные выполнить те задачи, которые перед ними ставят. Без соответствующих профессиональных знаний, базу которых они получают сначала в системе образования, а затем уже на практике и снова в системе образования, доучиваясь, переучиваясь, стажируясь и т.д., ни одну сложную задачу и тем более модернизационную, решить невозможно.

Между тем ситуация в системе российского образования не намного лучше, чем в науке. Быстрая коммерциализация образования в 90-е годы позволила, с одной стороны, удержаться системе на плаву, не потонуть в море рынка учительскому и преподавательскому корпусу, а с другой стороны, – заметно негативно сказалась на качестве преподавания, а значит и на конечном результате. Вынужденным выживать, работая на нескольких работах, многим преподавателям было уже не до высокого качества своей работы.

К коммерциализации вскоре прибавились и другие не менее важные новшества. Наиболее существенные из них следующие: революция в содержании обучения, выразившаяся, во-первых, в смене системы идейно-политических и духовных ценностей, переходе к рыночным отношениям, либеральной демократии и т.д., и, во-вторых, в присоединении в 2003 году России к Болонскому процессу и взятым ею в связи с этим обязательства к 2010 году интегрироваться в единое европейское образовательное пространство .

Перечисленные обстоятельства в совокупности с еще одним, также немаловажным фактором – технической революцией, проявившейся, в частности, в компьютеризации и интернетизации учебного процесса – означали не что иное как вторую, не менее значительную и фундаментальную революцию в системе образования, чем первая, случившаяся после октября 1917 года. Если бы даже не было Болонского процесса, всего остального также было бы вполне достаточно, чтобы происходящее в системе образования квалифицировать как революцию. В условиях социальной революции, охватившей Россию в начале 1990-х годов, ничего другого в системе образования, кроме революции и не могло случиться. А революции никогда и нигде не проходят гладко и беспроблемно. Особенно, если их архитекторы и менеджеры, разрушая старое, толком не знают, что и как строить взамен.

Так было и в значительной степени остается сейчас в России. Именно поэтому система образования оказалась к началу 2000-х годов в том плачевном состоянии, из которого она не вышла до сих пор, несмотря на значительные разнообразные реформаторские усилия, предпринимаемые государством в последние годы. Речь идет, в частности, о создании ряда крупных национальных университетов, о дифференциации университетов на инновационные, исследовательские и, так сказать, обычные, рядовые вузы, о стимулировании их научной деятельности, предоставлении им права заниматься предпринимательской деятельностью и в том числе венчурным бизнесом и т.д. Потребуется, конечно, немало времени, чтобы все это отладить и привести в нормальное рабочее состояние, но важно уже то, что положено начало соединению науки и практики непосредственно в вузах. Для западных университетов это обычная практика, давно ставшая традицией.

Развитие научных центров на базе университетов по западному образцу – это для нашей страны новшество, которое еще должно себя зарекомендовать и прижиться. Кстати говоря, это тоже часть той революции в сфере образования, которая была начата в 90-е годы прошлого столетия.

Но как бы ни развивалась ситуация и в сфере науки, и в сфере образования (если даже весьма позитивно и благополучно), ущерб нанесенный этим сферам в «лихие» 90-е, будет крайне сложно восполнить, если вообще возможно.



* * *

Не развивая дальше тему науки и образования, дополненную частично темой о состоянии промышленности, можно, на мой взгляд, сделать достаточно ясный и однозначный вывод о том, что внутренних факторов и ресурсов у сегодняшней России недостаточно даже для догоняющей модернизации. (Если, конечно, не прибегнуть к испытанной мобилизационной модели, ограничивая социальные программы, рост благосостояния граждан и прочие вещи, что сегодня, судя по всему, не пройдет).

Что же в таком случае делать? На мой взгляд, в настоящее время надо сделать акцент на внешних факторах, использовании передового зарубежного опыта, технологий и инвестиций. Собственно говоря, это уже делается все последние годы, например, в авиастроении, автомобилестроении и в других областях. Но особую активность в этом направлении наши власти, начиная с высших руководителей страны, проявляют в последние месяцы. Наиболее убедительное подтверждение этому мы находим и в XIV международном экономическом форуме, состоявшемся в Санкт-Петербурге 17–19 июня 2010 года , и в визите президента России Д.А. Медведева в США 22–23 июня того же года. Еще одно подтверждение этому видно в содержании саммита, Россия – ЕС, состоявшемся 31 мая – 1 июня нынешнего года в Ростове-на-Дону.

Акцент на внешние факторы не означает, разумеется, что о развитии внутренних факторов не надо беспокоиться. Как раз наоборот. Их надо всячески развивать, чтобы со временем (весьма желательно не в очень отдаленном будущем) создать базу и все условия для устойчивой эволюционной, перманентной модернизации. Именно в этом и состоит принципиальное отличие нынешней российской модернизации от всех предыдущих, т.е. в ее двухэтапности и плавном переходе от первого этапа мягкого мобилизационного ко второму – эволюционному. Цели и задачи этих этапов различны, как и методы и формы их реализации. Если на первом этапе основная цель и вытекающие из нее конкретные задачи – восстановление промышленного, научного и всякого другого потенциала (весьма желательно на новой базе, что как раз и будет модернизацией) и создание основ эволюционных систем развития, то на втором этапе надо реализовать цель завершения формирования эволюционных систем государственной и общественной жизни. В этом и заключается суть методологии современной российской модернизации.

При таком подходе роль и соотношение внутренних и внешних факторов будет постепенно меняться. На первом этапе основную роль, как мне представляется, будут играть внешние факторы, а на втором – внутренние. Нынешняя модернизация принципиально отличается от всех предыдущих в ее целях и задачах, о которых говорилось выше, не только в международных и внутренних условиях ее проведения, не только в методах и формах ее реализации, но и в ее судьбоносности.

< Назад   Вперед >
Содержание