Глава 25. СОЦИАЛИЗМ И ФАШИЗМ
Коммунизм. Ленин: партия и государство
Ленин или Владимир Ульянов (1870-1924) возглавил коммунистическую революцию в России. Его теоретическую деятельность определили современные ему обстоятельства. Перед Лениным стояла задача не только возглавить революцию, но и интерпретировать и развить те части марксизма, которые имели отношение к переходу от капитализма к бесклассовому коммунистическому обществу. Сам Маркс был довольно осторожен в характеристике этого перехода.
Ленин должен был объяснить, почему революция произошла в индустриально отсталой России, а не в более развитых капиталистических странах Запада. Он подчеркивает, что капитализм является международным явлением. Когда дело касается международного капитала, то промышленно развитые капиталистические страны и производящие сырье колонии оказываются двумя сторонами одной медали. По Ленину, в международном масштабе капитализм достиг наивысшей стадии своего развития. Поэтому революция началась в его самом слабом звене, в России, а не в таких развитых капиталистических странах, как Германия или Англия.
Ленинская теория империализма является определенным пересмотром [1] марксовой теории стадий исторического развития, согласно которой революция произойдет в наиболее развитых капиталистических странах.
1 В этом пересмотре Ленин опирался на некоторые соображения Маркса.
При выдвижении тезиса о том, что революция начнется в странах с наивысшим уровнем развития капитализма, марксисты пoлагали, что коммунистическое общество будет возможно только тогда, когда коммунисты примут на себя управление сферой производства полностью зрелого капитализма. Сначала должна произойти буржуазная революция, которая позволит созреть капитализму. Лишь затем наступит время коммунистической революции, которая введет более рациональные формы собственности. Итак, должны были произойти две революции, разделенные определенным промежутком времени.
Но в России буржуазная революция произошла в феврале 1917 г., а коммунистическая революция - в октябре того же года. Их разделял очень малый интервал времени. Поэтому российский капитализм не смог использовать все возможности, предоставленные буржуазным обществом.
Ленин объяснял случившееся с помощью теории "совмещения двух революций в одной". В мировом масштабе капитализм был зрелым. Вот почему в России можно было сразу перейти от буржуазной революции к коммунистической.
Но это предполагает, что за революцией в России последовала бы международная революция, благодаря которой российские коммунисты научились бы методам индустриализации у своих товарищей из стран с более развитым капиталистическим производством.
В известном смысле это означает, что политическая воля российских коммунистов должна быть движущей силой индустриализации России. Такое предположение влечет за собой отход от экономического детерминизма. Ведь в данном случае можно сказать, что "надстройка", политическое руководство, создало бы "базис", российскую промышленность.
Шло время, но международная революция не происходила. Россияне должны были в значительной степени сами учиться всему и теория о политическом руководстве как движущей силе становилась все более важной.
Поэтому наиболее крупным достижением Ленина стало создание сильной партии. Именно в этом моменте Ленин и большевики разошлись как с социал-демократами (например, Эдуардом Бернштейном, Eduard Bernstein, 1850-1932), которые хотели создать парламентскую социалистическую партию, так и с либеральными марксистами (например, Розой Люксембург, Rosa Luxemburg, 1871-1919), которые выступали против строгой ленинской партийной дисциплины.
Ленин был убежден, что сильная элитарная партия, состоящая из дисциплинированных революционеров, необходима для того, чтобы повести трудящиеся классы к коммунистическому обществу.
Без такой партии требования рабочих не выходили бы за рамки политики социал-демократических рабочих профсоюзов.
Внутри партии должен действовать принцип демократического централизма: необходимо обсуждать различные проблемы, но после принятия решения каждый член партии обязан согласиться с решением и активно проводить его в жизнь.
Ни цели, ни политические средства Ленина не имели ничего общего с социал-демократическими ценностями. Социал-демократы стремились к эгалитарному обществу благосостояния, достичь которого они намеревались с помощью легальных политических средств, постепенно реформируя капиталистическое общество. Ленин же стремился к быстрому обобществлению собственности на все средства производства. Для достижения этой цели он должен был быть революционером, опирающимся на элитарную партию. В конечном идеале Ленин не расходился с либеральными марксистами. Но последние, в том числе Роза Люксембург, считали, что в значительной степени реализация коммунистического идеала возможна с помощью обычных демократических методов деятельности как в партии, так и в обществе в целом. Железная дисциплина и в партии и в обществе не необходима и, более того, опасна, потому что в дальнейшем будет трудно восстановить децентрализованную демократию.
Поскольку Ленину действительно удалось осуществить революцию, то можно было бы сказать, что история доказала его правоту. Но, захватив власть, российские коммунисты оказались неспособными обеспечить достаточно широкие демократические права и методы работы. В этом смысле опасения Розы Люксембург оправдались.
В чем же причина? Существует ли нечто в марксизме или ленинизме как теории, что делает трудной эту демократизацию? Или же имеется некий чисто социологический механизм, благодаря которому люди, обладающие властью, не хотят с нею расставаться? А может быть, причина заключается в том, что Россия никогда не была привержена либеральным буржуазным ценностям? В ней отсутствовали условия не только для всестороннего развития капиталистического способа производства, но и для укоренения политических идеалов буржуазного общества, подобных парламентской демократии и правам человека (например, свободе слова и свободе вероисповедания).
Классический марксизм утверждал, что государство будет отмирать с введением коммунизма, то есть в один прекрасный момент будут отменены классовое общество и классовое угнетение. Государство трактовалось как форма подавления, используемая правящим классом для того, чтобы держать в повиновении низшие классы. Но с исчезновением враждующих между собой классов исчезнут и основания для существования государства.
Ленин полностью соглашается с тем, что в руках правящего класса государство является формой подавления. Полиция, армия, юридическая система - все это инструменты классового государства.
Но, захватив власть, Ленин и большевики должны были ответить на вопрос, когда и как будет "отмирать" государство. Ленину предстояло также ответить на вопрос, будет ли и после революции продолжать существовать государственный аппарат.
Суть ответа Ленина заключалась в том, что в переходный период неопределенной длительности государство будет необходимым для пролетариата как инструмент подавления контрреволюционных сил. На этот период капиталистическое классовое государство должно быть заменено диктатурой пролетариата, которая была бы не просто новым насильственным государством, как при капитализме, а, наоборот, шагом вперед. При капитализме - диктатуре буржуазии - большинство, пролетарии, угнетаются меньшинством, капиталистами. При диктатуре пролетариата контрреволюционное меньшинство подавляется революционным большинством.
Международная революции не произошла, а Советский Союз оказался окруженным враждебными капиталистическими государствами. Поэтому Иосиф Сталин (1878-1953) был вынужден строить национальный коммунизм в одной стране, которая была внешне изолирована от остального мира, и ее индустриализация, осуществлявшаяся без существенной технической помощи и поддержки со стороны внешнего капитала, потребовала больших жертв.
Поэтому Сталин пересмотрел ряд теоретических положений. Ленин исходил из скорого наступления победоносной революции в развитых капиталистических странах и рассчитывал на поддержку зарубежными коллегами российских коммунистов. Поэтому он считал, что в России могли бы совместиться две революции в одной. Но всемирная революция не произошла, и Сталин начал разрабатывать теорию строительства социализма в одной, отдельно взятой стране. В конечном счете возник радикально националистический российский коммунизм.
Кроме того, Сталин унаследовал от Ленина проблему объяснения того, почему в Советском Союзе "не отмирает" государственный аппарат. Его ответ был прост. Государственный аппарат должен оставаться сильным, так как коммунизму в Советском Союзе угрожает капиталистическое окружение.
Этот ответ мог бы быть убедительным, не объяви Сталин одновременно о разгроме оппозиционных сил внутри Советского Союза. Но было ли необходимо опираться на тайную полицию (НКВД, ГПУ) и проводить политику репрессий, депортаций и чисток? В капиталистических странах, где существовала внутренняя оппозиция, удавалось устоять против внешних врагов, не прибегая к таким внутренним драконовским мерам (ср. с ситуацией в Великобритании во время второй мировой войны).
Наконец, сталинский период характеризовался ростом бюрократии и сильным культом личности. Последний, по меньшей мере, противоречил обычным версиям исторического материализма, утверждавшего, что объективные экономические силы и закономерности, а не отдельные личности, являются определяющими факторами истории. Но и Ленин также выступал против радикального экономического детерминизма и за партийную дисциплину в качестве движущей силы индустриализации. "Возвеличивание партии" и "культ личности" прекрасно согласовывались друг с другом.
Социал-демократия. Социальное благосостояние и парламентаризм
Социал-демократия придерживается политических взглядов и установок, которые имеют достаточно различное идеологическое происхождение. Следовательно, она не является идеологически однородной, а выражает скорее определенную политическую практику, отдающую приоритет общественному равенству и социальной защите. Эта практика основывается на представительской демократии и публичных формах правления как основных политических средствах.
Социал-демократическое политическое движение объединяет с Марксом и марксистами негодование по поводу процветающей при частно-капиталистических отношениях эксплуатации человека. Однако социал-демократы отличаются от марксистов, когда речь заходит об используемых средствах и целях, которые они хотят достигнуть. Социал-демократы поддерживают реформы, а не революции. Они соглашаются с парламентской системой и принципом господства права. Посредством политических и экономических реформ и завоевания большинства в парламенте можно построить общество социального благосостояния (social welfare society). Оно не будет полностью бесклассовым, но будет достойным обществом, в котором никто не испытывает нужды, а экономика находится под определенным государственным контролем. Нет необходимости в национализации всех видов экономической деятельности. Как много должно быть национализировано - это практический вопрос. Социал-демократы поддерживают "смешанную" экономику, в которой государство определяет границы действия рынка и может владеть рядом его базисных секторов, хотя решающая часть деловой активности должна быть частной.
Короче говоря, социал-демократы характеризуются политическим прагматизмом. Для улучшения существующей ситуации они предпочитают предпринимать определенные действия здесь и сейчас. Они скептически относятся к научному социализму Маркса. Этот скептицизм во многом теоретически обоснован. Действительность слишком сложна и изменчива для того, чтобы быть адекватно схваченной посредством теоретических конструкций. Проблемы управления, бюрократии и администрации, элитарного образования и технологии относятся к числу тех, которые не могут быть адекватно решены с помощью застывшей и окончательной идеологии.
В качестве идеологически неоднородного прагматического движения социал-демократия приобретала достаточно различные формы в разное время и в различных странах. В Англии она возникла из социального либерализма через Фабианское общество, основанное в 1884 (Сидней Вебб, Sydney Webb, 1859-1947). Британская лейбористская партия, как и в целом британское рабочее движение, не придавали большого значения марксистской материалистической концепции истории. Прагматизм одержал верх.
В Германии социал-демократия возникла в значительной мере как сознательная оппозиция марксизму. Были отклонены и теория Маркса о неизбежности классовой борьбы и революции, и теория Ленина о партии и государстве. Например, Бернштейн отрицал марксову теорию абсолютного обнищания. Он поддерживал политику проведения через парламент постепенных реформ, чтобы достичь конкретных результатов внутри существующей системы. Бернштейн предполагал, что реальный прогресс будет получен на пути следования демократическим и парламентским правилам игры, а не классовой борьбы и революции. Социал-демократия завоевала относительно сильные позиции в северо-западной Европе, особенно в Скандинавии.
В условиях классического частного капитализма социал-демократы, конечно, находились в явной оппозиции к капиталистам. Но в условиях современного капитализма положение изменилось. Современный капитализм более позитивно относится к государственному участию в создании условий для капиталистической деятельности (дороги, аэропорты, телекоммуникации, школы, подготавливающие хорошую и недорогую рабочую силу, больницы, социальная помощь и т.д.). Кроме того, современный капитализм (действующий под давлением профсоюзов) по необходимости способствует возрастающему материальному благосостоянию рабочих. В целом, рабочие становятся более удовлетворенными и квалифицированными, они производят больше товаров лучшего качества и могут позволить себе более высокий уровень потребления.
В результате нередко формируется тесное сотрудничество между социал-демократией и современным капитализмом. Классовая борьба, по-видимому, уходит со сцены. И профсоюзы, и капиталисты имеют общий интерес в непрерывном увеличении производства. Единственными болезненными моментами остаются, по-видимому, специфическое распределение предметов потребления, а также объем и характер правительственного вмешательства.
Можно сказать, что, когда социал-демократы боролись против традиционного частного капитализма, было относительно легко увидеть возникающие проблемы. Прагматизм в деятельности социал-демократов был их сильной стороной. Но проблемы современного капитализма не всегда столь просты. Для их понимания часто необходим анализ. В этом смысле такой прагматизм может быть помехой. С другой стороны, утверждается, что сложность современного общества делает традиционные политические теории неподходящими для его постижения. А это снова возвращает условия, при которых прагматический подход оказывается наиболее популярным и реалистическим. В данном отношении спорными, естественно, оказываются многие вопросы. Кто обеспечивает наиболее адекватные и практически эффективные исследования действительности? Чем на самом деле является эта действительность? Что и каким образом мы хотим достичь? Эти и подобные вопросы непрерывно переосмысливаются, а предлагаемые на них ответы проверяются в ходе взаимодействия теоретического анализа и практической деятельности. (См. связь социал-демократического прагматико-проверяющего подхода с попперовским критическим анализом тоталитаризма и его теорией "постепенной социальной инженерии", Гл. 29).
Социализм - экономическая и политическая власть
Между социал-демократом Бернштейном и марксистом Лениным находилась небольшая группа левых социалистов, представлявших третью альтернативу, к которой принадлежала и Роза Люксембург. Но в начале века идеи этой группы не получили признания. Позднее они были развиты Франкфуртской школой (Хабермас) и получили распространение среди студенческого движения протеста в 1960-х гг.
Это направление может быть названо антиавторитарным марксизмом [1]. Левые социалисты в значительной степени соглашаются с теорией Маркса, по крайней мере, с марксовым методом анализа, но придерживаются свободного и осторожного отношения к ряду ее положений. Кроме того, это направление находилось в резкой оппозиции к советской бюрократии и несвободе.
1 См. Г.Маркузе. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. Перевод А.Юдина при участии Ю.Данько. - М., 1994; Эрос и цивилизация. Перевод А. Юдина. - М., 1995
Более сильно, чем социал-демократы, левые социалисты подчеркивали, что гарантом демократии не может быть лишь один парламентаризм. Демократия подразумевает и самоуправление на производстве. В значительной степени власть должна находиться в руках трудовых советов. Демократия предполагает также демократические институты на уровне гражданского общества. (Слово "советский" происходит от слова "совет").
Но такая децентрализованная демократия означает освобождение от идеологических уз. Вместе с борьбой за децентрализованную демократию, против бюрократии и технократии, существует и борьба против идеологической обработки. В этой связи становится важным критический анализ идеологии.
Проблемой для левых социалистов, если мы вообще можем говорить о них как об однородном движении, является то, каким способом они могли бы получить массовую поддержку и прийти к власти. (Если убедительные аргументы и исследования не дают результата, то, может быть, следовало бы прислушаться к Ленину, который говорил об элитарной партии, руководящей массами, или к социал-демократам, получившим парламентским путем массовую поддержку).
Анархизм и синдикализм
Греческое выражение an-archos означает "никакого правления". Анархизм был политическим движением, стремившимся отменить все формы господства и реорганизовать общество на основе социальных и экономических потребностей, которые спонтанно возникают между свободными личностями и группами [1].
1 См., например, взгляды Макса Штирнера (Max Stirner, 1806-1856) и Михаила Бакунина (1814-1876).
Более конкретно, анархисты полагают, что реорганизация общества будет проведена через сеть коммун. Коммуна, в которой существуют близкие отношения между ее членами, достаточно мала для того, чтобы гарантировать каждому индивиду способность легко обозревать состояние дел в общине и повседневное общение с другими индивидами. Вот что делает живую демократию возможной. Эти коммуны должны самоуправляться и не быть субъектом управления со стороны внешней силы. Используя терминологию анархизма, можно назвать эту организацию жизни обществом без государства. Необходимое сотрудничество между коммунами не должно направляться ни законами рынка, ни центральным бюрократическим аппаратом. Но, возникнув из специфических потребностей каждой группы, кооперация между ними должна развиваться на основе независимости и взаимопомощи. Анархия, другими словами, понималась не как общество вообще без организации, а как общество, в котором организация является непосредственной, то есть возникающей "органически" из общих интересов и их взаимного признания. С точки зрения анархистов, только такая форма организации общественной жизни гарантирует наибольшую возможную свободу для каждого индивида наряду с плюралистической социальной средой, способной заботиться о множестве желаний, потребностей и взглядов. Кроме того, она также обеспечивает наивысшую возможную эффективность, так как не обременена внутренними противоречиями между теми, кто управляет, и теми, кем управляют, как это происходит в иерархических организациях. Пока налицо близость между этой утопией и мечтой о бесклассовом обществе традиционного марксизма.
В марксизме реализация этой цели отложена на будущее, которое наступит после свершения революции. Согласно традиционным марксистам, нужно сначала завоевать государственную власть, для чего необходима централизованная элитарная партия, которая поведет за собой массы и установит диктатуру пролетариата. Анархисты возражают против такой линии аргументации. Они говорят, что при использовании таких методов остаются те же самые отношения между классами. Используя эти методы, революционное движение терпит поражение, даже не начав сражения.
Анархистское понятие класса отличается от традиционно марксистского. Согласно анархистам, более фундаментальным, чем различие между теми, кто владеет средствами производства, и теми, кто обладает только способностью работать, является различие между правителями и управляемыми, между хозяином и рабочим. Именно против этого различия борются анархисты. Итак, анархисты не думают, что "переходный период" диктатуры партийного государства будет вести к какому-либо новому обществу, отличному от классового, в котором всей экономической и политической жизнью управляет бюрократическая система. Если же надеяться на подлинное изменение в общественных условиях, то оно должно основываться на самоорганизации и самодеятельности масс. Таким образом, анархисты больше доверяют людям.
Но в то же время многие анархисты полагали, что люди в основном подвержены предрассудкам и обладают ложными потребностями, что они легко воспринимают бюрократические и авторитарные меры. Некоторые анархисты первого поколения считали, что самое лучшее противоядие против этого может быть найдено на пути организации сознательного авангарда, который был бы частью спонтанного массового движения. Эта часть должна не руководить и манипулировать движением, а вдохновлять его и помогать ему достичь ясного самопонимания.
Очевидно, что среди населения с преобладанием "буржуазных" ценностей такой авангард мог бы сделать немногое. Поэтому в анархизме наблюдается тенденция к большему подчеркиванию значения таких предпосылок революционных преобразований, как образование и политическое сознание широких народных масс. Анархисты стали доверять меньше революционному авангарду и больше - организаций социального движения. Массовое движение в ходе долговременной борьбы, опирающейся на "правильные принципы", могло бы изменить не только вещи, но и самих людей.
Согласно анархизму, главная цель революционного движения состоит в сокрушении классового господства, основанного на ложном сознании и ложных ценностях угнетаемых классов. Следовательно, необходимо народное движение, которое создаст новые социальные сети, состоящие из радикально новых коммун и новых отношений. Капиталистическое общество характеризуется централизмом и беспринципным конформизмом, утратой автономии и бюрократическим принуждением. В противоположность этому подлинное революционное движение должно основываться на децентрализации и многообразии, спонтанности и самодисциплине. Только таким образом, по мнению анархистов, можно достичь необходимого единства средств и целей. Революционный синдикализм может быть понят как попытка реализации такого единства.
Синдикат (syndicat) - это французское слово для обозначения профсоюза. Синдикализм возник во Франции в начале XX в. [1] В это время многие рабочие группы были неудовлетворены существовавшими профсоюзными организациями и обратились к новым формам действий.
1 См., например, Ж.Сорель. Размышления о насилии. - М., 1907.
В частности, критика была направлена против социалистических партий. С точки зрения синдикалистов, эти партии в основном не отличались от традиционных консервативных и либеральных партий, но соперничали с ними за поддержку рабочих. Политика социалистических партий не устраняла чувство бессилия, которое массы испытывали на политической арене. Массы выступали на ней как зрители, а не как политические участники. Кроме того, синдикалисты утверждали, что социалистические партии искали поддержку рабочих на основе идей, которые часто не имели никакого отношения к повседневной реальности, с которой сталкивались рабочие. Это порождало больше разногласий, чем единства среди рабочего класса.
На таком политическом фоне синдикалисты использовали прямые экономические акции, которые, как они думали, учитывали общие повседневные интересы рабочих. Синдикализм, как учение, являлся теорией классовой борьбы. Синдикализм, как движение, полагал, что вырастает из повседневной борьбы промышленных рабочих, что он крепко стоит на фабричной и заводской основе и сражается против всех политических сил и властей, отвергающих право рабочих управлять собой.
Синдикалисты использовали чрезвычайно воинственные формы действий, которые выражали отрицание ими буржуазной власти. В результате они порвали со всеми правилами "политической игры", то есть со всей легальной политической практикой.
Синдикалисты рассматривали всех рабочих на фабрике в качестве основной организационной единицы классовой борьбы. (По их мнению, форма организации рабочего движения в виде профессиональных союзов полностью не соответствовала новым формам производства и являла собой угрозу единству рабочего класса.). На уровне отдельной фабрики цель рабочего объединения состоит не в том, чтобы добиться соглашения с ее руководством. Переговоры, соглашения, договоры - все это трактовалось синдикалистами как элементы торговли и компромисса внутри рамок, установленных капитализмом. Если классовая борьба должна разрушить эти рамки, то рабочие должны использовать для этого собственные революционные средства. Внешне это означало бескомпромиссную классовую борьбу против существующих властных структур. Внутренне это вело к созданию рабочих организаций на основе локального самоуправления на фабричном уровне. Чтобы далее гарантировать единство между каждодневными интересами и долгосрочными целями, рабочее движение должно самоорганизоваться на региональной и межотраслевой основе, давать образование своим членам, разрабатывать и обосновывать планы окончательного захвата власти в масштабе всего общества с помощью пролетарских организаций. Самоорганизуясь так, как мы это делаем, говорили синдикалисты, мы формируем структуру нового общества внутри оболочки старого.
Ранние анархисты часто противопоставляли реформы и революцию. Синдикалисты усматривали в такой альтернативе псевдопроблему, поскольку именно посредством реформ (то есть не вне системы, а внутри ее структур) закладывается объективная и субъективная основа для революции.
Упадок синдикализма - сегодня мы едва ли можем говорить о синдикалистском движении вообще - в значительной степени, по-видимому, был обусловлен трудностями примирения революционной установки с борьбой за интересы рабочего класса внутри капиталистического общества. И то и другое требовало массовой поддержки, но в мирных условиях большинство рабочих не обнаруживало достаточного интереса к революции. Это оказало решающее влияние на все анархистское движение. Если анархисты не способны апеллировать к людям с их повседневными жизненными проблемами, то невозможно достичь той степени подготовки народа, которая необходима для анархистской революции. Верно, как утверждают некоторые современные анархисты, что организуемое государством развитие капиталистического общества всеобщего благосостояния сделало типичные анархистские проблемы еще более настоятельными. Это более чем когда-либо создает условия для возрождения анархистского движения внутри капиталистического общества. Но пока еще мы видим немного практических подтверждений этому тезису.
Фашизм - национализм и порядок
В узком смысле термин фашизм [1] используется для обозначения итальянского фашизма времен диктатуры Бенито Муссолини (Benito Mussolini, 1883-1945) в отличие от немецкого нацизма. В широком смысле фашизмом называют итальянский фашизм, немецкий нацизм и другие родственные им формы правления и идеологии.
Итальянский фашизм и немецкий нацизм зародились в годы между первой и второй мировыми войнами. Их возникновению способствовало много причин [2], среди которых, например, условия Версальского мирного договора и экономические кризисы межвоенного времени.
1 Слово фашизм происходит от латинского слова fasces: пучок прутьев, связанных вокруг секира - древнего Римского символа власти.
2 См. H..Arendt. The Origin of Totalitarianism. - New York, 1951; E.Nolte. Three Faces of Fascism. - London, 1975.
Сегодня, если оглянуться назад в прошлое, трудно понять, почему так много людей поддерживало фашистский режим. Но многим в период между мировыми войнами фашизм представал в ином свете. В экономической и политической жизни царил хаос. В Германии и Италии демократические правительства были слабы. Возникла потребность в наведении порядка. Решительные и сильные руководители должны были разрешить все проблемы. Таким же образом здоровый и жизнеспособный идеализм должен был положить конец всеобщему состоянию упадка. Рабочие нуждались в работе и лучших условиях жизни. Послевоенная деградация привела в Германии и Италии к выдвижению требования национального возрождения, сопровождавшегося претензиями на территориальные расширения, Lebensraum. Англия и Франция были "обеспечены" колониями. Теперь настало время униженных после войны стран. Радикальный национализм, эффективное и авторитарное правительство казались многим самым лучшим выходом из тупика. Фашисты боролись как против тех, кого они рассматривали в качестве декадентствующих либералов и бессильных демократов, так и против международного коммунизма и социализма. Вначале фашистам удалось в некотором смысле возродить чувство национального самоуважения и добиться определенного социального благосостояния. Был установлен "порядок", при наведении которого использовались жесткие и, нередко, кровавые методы.
Таково было общее восприятие фашизма (включая нацизм) многими людьми, особенно в Германии и Италии с их ущемленным национальным самосознанием и слабыми демократическими традициями.
Однако на фашизм можно смотреть по-разному. С собственно фашистской точки зрения, он мог представлять наилучший путь выхода из национального кризиса [1]. С либеральной точки зрения, фашизм означал моральный регресс к тоталитарной политике и временам варварства [2]. С марксистской точки зрения, фашизм был поверхностным разрешением кризиса капитализма - попыткой стабилизации шатких капиталистических институтов с помощью силы и принуждения. С консервативной точки зрения, фашизм оказывался радикальным выражением упадка - люди сошли с правильного пути из-за утраты веры в справедливую власть и чувства подлинной общности (и то и другое выражала религия) и начали искать ложных пророков.
1 См. A.Hitler. Mein Kampf. - Munich, 1925-27.
2 Ср. G.Sabine. A History of Political Theory. - New York, 1961, например р. 924-
Трудно исчерпывающе перечислить типичные характеристики фашистских движений. Но следующие черты, вероятно, являются главными для фашизма. Среди них: правительственный контроль над корпорациями, основой которого было отрицательное отношение к неограниченному либерализму ("высшим финансовым кругам") и неуправляемому корпоративизму ("власти организаций", при которой большие корпорации ведут борьбу друг против друга и принимают решения, не считаясь с правительством и общественными интересами). Фашизм делал упор на общие, а не личные интересы и классовую борьбу, которые трактовались как разрушающие общество тенденции; на мобилизацию масс и отказ от парламентаризма. Он характеризовался двойственными отношениями как к капитализму и высшей буржуазии, так и к социализму и коммунизму. С одной стороны, фашисты не собирались изменять частно-капиталистические отношения, но, с другой, в значительной степени поддерживали управляемую государством плановую экономику. С одной стороны, фашисты были против классовой борьбы, но, с другой, прибегали к мобилизации масс и вводили определенную степень общественного распределения. Фашисты организовывали национальное движение за выход из кризиса, предлагавшее разрешение экономических и политических проблем как общенационального, так и локального характера. Часто это были проблемы страдающих от кризиса представителей городского среднего класса и сельских общин - безработных промышленных и сельскохозяйственных рабочих и завязших в долгах мелких земельных собственников. Для фашизма характерна ностальгия по докапиталистическому обществу, которая принимала форму романтизации как далекого прошлого (тевтонское средневековье, Римская империя), так и аграрного общества.
Когда мы говорим о фашизме (или нацизме) как идеологии, то необходимо различать следующие интерпретации. Идеология может истолковываться как а) взгляды, выраженные в работах ведущих фашистов (например, Mein Kampf Гитлера), и б) мнения, которые выявляются при исследовании того, что фашисты делали. Это различие между тем, что говорили главные фашисты и что они делали. Далее полезно провести различие между стратегическими (al) и теоретическими элементами (а2) фашистской идеологии. И, наконец, важно четко разграничивать идеологии главных и "обыкновенных" фашистов (в). Эти различения существенны при изучении всех видов идеологии, а не только фашистской.
При этом источники информации о каждом виде идеологии разнятся между собой. Нам необходимо в случае (а) читать работы фашистских лидеров, а в случаях (б) и (в) ориентироваться на более эмпирические исследования.
В этой главе, как и в книге вообще, идеология прежде всего рассматривается в первом смысле, то есть как выраженные в письменных источниках взгляды ее видных представителей. Далее, предметом нашего анализа являются упрощенные версии таких взглядов.
Важно помнить, что изложение типов идеологии меняется в зависимости от того, какого смысла термина "идеология" мы будем придерживаться. Ниже, когда под идеологией понимается "зафиксированная в письменной форме теория" (а2), во многих случаях оправданно говорить о нелогичности, присущей фашизму. Но в смысле "письменно зафиксированной стратегии" (al) или "мнения, основанного на том, что они делали" (б), может быть, напротив, правильно подчеркнуть определенную степень рациональности. Например, фашисты были весьма квалифицированы в использовании массовой психологии. Далее, убеждения "обычных" фашистов и сочувствующих фашизму (в), конечно, не были идентичны теориям фашистских лидеров.
Фашизм - кризис и действие
С интеллектуальной точки зрения, фашистская и нацистская идеология (в смысле "письменно зафиксированных теорий ведущих фашистов") не является удовлетворительной. Обе идеологии даже объявили себя иррационалистическими. Фашизм Муссолини восхвалял мифы и действие и презирал теорию. Фашизм должен опираться на идеалистический миф об Италии как наследнице Рима. Он должен делать людей сильными и объединять их с помощью эмоциональных настроений, подобных готовности к самопожертвованию и дисциплине. На этой основе фашистские лидеры могли бы твердой рукой наводить порядок и расширять границы Итальянской империи. Нацизм Гитлера также восхвалял мифы и действие и столь же презрительно относился к теории. Нацисты мыслили понятиями "голоса крови" и "превосходства арийской расы". Каждый народ обладает мышлением, соответствующим его расе. Наилучшим образом немецкое мышление воплощено в нацизме и фюрере, Адольфе Гитлере. Благодаря своей "готовности к самопожертвованию и дисциплинированности немецкий народ под сильным и мудрым руководством фюрера займет в истории место, которое по праву принадлежит арийской расе.
Итак, можно говорить о своего рода двойной иррациональности итальянского фашизма и немецкого нацизма. Они не только утверждали, что мир управляется иррациональными силами (иррационализм 1), но и проповедовали иррациональное отношение к миру (иррационализм 2). Многие согласятся, что немало происходящего в мире является в том или ином смысле иррациональным. Но фашисты были также иррациональны и в том смысле, что искали решения проблем преимущественно с помощью иррациональных мифов.
Француз Жорж Сорель (Georges Sorel, 1847-1922) был синдикалистом, активно выступавшим за всеобщую забастовку как оружие борьбы рабочего класса. Он особо подчеркивал важность эмоционального мифа как побуждающей силы решительного политического действия. Непосредственное действие и миф являются основными элементами взглядов Сореля, тщательно изученных Муссолини и другими фашистами.
В качестве возможного социально-психологического объяснения некоторых черт фашизма мы могли бы указать на следующее. Когда мы утрачиваем контроль над ситуацией, которая кажется чрезмерно сложной, то очень соблазнительно реагировать на нее с помощью комбинации черной магии и агрессивных действий. В некотором смысле эта простая модель может быть применена и к фашизму, который является своего рода политической судорогой, при которой утрачивается контроль над ситуацией и на нее реагируют иррациональной паникой.
Сказанное здесь не означает, что мы претендуем на историческое объяснение нацизма (фашизма). Оно служит лишь моделью, показывающей связь некоторых идей и установок, породивших фашизм (и в Германии, и в Италии).
Если придерживаться модели фашизма как паники в сложной кризисной ситуации, то становится понятным, почему фашизм характеризуется ориентацией на действие и культивирование мифов, а также на антиинтеллектуализм. Конечно, положение об иррациональности фашизма должно быть уточнено. В краткосрочном аспекте Гитлер и Муссолини сумели достичь достаточно многого [1]. Они объединили свои нации, уменьшили безработицу и ликвидировали общественный хаос. Как таковые, их мифы и действия выглядели рациональными. В этом смысле мы можем говорить о фашизме почти как о разновидности краткосрочного прагматизма в условиях кризисной ситуации.
1 Ср. с приведенной выше интерпретацией (б) "идеологии".
В фашистском (нацистском) государстве даже в мирное время экономика и общество вообще находятся "на военном положении". Требуются дисциплина и порядок. Устраняется всякая мысль, которая может посеять семена сомнения. Личные интересы должны быть подчинены общим интересам (но кто определяет, в чем состоят общие интересы?). В большой степени проблемы решаются силовыми и командными методами. Деловая жизнь находится под государственным контролем. Цены заморожены, зарплаты фиксированы, забастовки запрещены. При этом высок уровень занятости, а право собственности на средства производства остается в частных руках.
Фашизм и экономика
Выше мы прибегли к простейшей социально-психологической модели, чтобы установить своего рода согласованность фашистской идеологии.
Далее, одна из связей между капитализмом и фашизмом заключалась в следующем. Фашисты получили определенную поддержку как представителей нижнего слоя среднего класса (тех, кто, помимо прочего, боялся пролетаризации) [1], так, в конечном счете, и высших финансовых кругов, которые опасались коммунизма и проявляли тенденцию к поддержке правых партий, подобных фашистам после их прихода к власти.
1 Некоторые авторы утверждают, что за Гитлера голосовали прежде всего "либеральные" избиратели среднего класса. Консерваторы, римско-католический центр, социалисты и коммунисты голосовали против. См. S.M.Lipset. Political Man. - London, 1963 (часть 1, глава 5).
Однако ранние сторонники фашизма (например, в Германии) нередко занимали антикапиталистические позиции. Это не противоречит представлению о том, что фашизм является одним из следствий (среди других возможных следствий) системного кризиса капитализма. Но это обстоятельство ослабляет точку зрения, согласно которой фашисты были идеологически и по духу приверженцами капитализма.
Нет оснований для отождествления фашизма и капитализма. Такое отождествление происходит, когда некоторые люди утверждают, что фашизм зародился одновременно с капитализмом и что он продолжает существовать сегодня в США и Западной Европе. Подобные утверждения столь же проблематичны, как и рассуждения о фашизме как о проявлении вечных и внеисторических форм человеческого зла. Столь же неадекватно утверждать, что фашизм является, помимо прочего, управляемой государством реакцией на острый кризис традиционного капитализма. Определяемый таким образом фашизм ограничивают временными рамками межвоенного периода или привязывают его к обществу, которое находится в той же самой экономической ситуации, что и европейские страны между двумя мировыми войнами. Тем самым фашизм отождествляют с капитализмом, находящимся в состоянии хаоса, и противопоставляют организованному капитализму. Фашизм также отождествляют с капитализмом, который в значительной степени носит национальный характер, и противопоставляют современному международному капитализму.
Если мы игнорируем черты фашизма, которые были исторически определены, то мыслим неисторически. В результате мы приходим к столь широкой концепции фашизма, которая легко оказывается бесплодной. Но если использовать столь широко интерпретацию, то речь уже не идет о том, что люди обычно подразумевают под фашизмом.
Здесь мы затрагиваем исключительно важные проблемы. Чем на самом деле являются социальные феномены? Какими формами существования они обладают? Является ли социальный феномен, подобный фашизму, уникальным событием, которое может быть понято только в свете сложных конкретных социально-исторических условий? Или же социальный феномен, скажем, тот же фашизм, является относительно четким, неизменным (например, похожим на психические свойства вроде агрессивности и презрения к слабым) и воспроизводящимся в различных контекстах? Согласно первой точке зрения, бессмысленно спрашивать, был ли Платон фашистом или являлись ли Советский Союз и коммунистическая Албания фашистскими государствами. Согласно второй точке зрения, такие вопросы можно задавать. Поиски ответов на них становятся делом эмпирического исследования. Итак, различные точки зрения на то, чем на самом деле являются социальные феномены, взаимосвязаны с различными точками зрения на то, что может и что должно делать социальное исследование.
Ведущим идеологом итальянского фашизма был известный философ Джованни Джентиле (Giovanni Gentile, 1875-1944), являвшийся одно время министром правительства Муссолини. Джентиле был последователем неогегельянца Бенедетго Кроче (Benedetto Сгосе, 1866-1952), рассматривавшего государство в качестве высшего принципа. На философию итальянского фашизма также оказал влияние итальянец Вильфредо Парето (Vilfredo Pareto, 1848- 1923), утверждавший, что всеми известными обществами управляют элитные группы. Можно заменить одну элиту на другую, но никто не в состоянии оспорить тот факт, что правители принадлежат элите. И при демократии, и при диктатуре массами руководит элита. Таким образом, для масс одинаковы все формы правления. Теория Парето направлена и против парламентской формы правления с выборами и представительными органами власти, и против ленинской партии с ее демократическим централизмом. Эта теория составляла часть фашистского способа мышления. Если всегда налицо элита, которая правит, то пусть это будет национально или социально интегрированная группа. Общество должно быть иерархически упорядочено, и на его вершине должен находиться лидер или совет особо компетентных людей.
Если стремиться подчеркнуть связь между мерами по преодолению кризиса, которые осуществляются в рамках современного капитализма и которые проводились фашизмом перед второй мировой войной, то в некотором смысле в них можно найти сходство.
Однако как нет оснований отождествлять фашизм с капитализмом, нет оснований и приравнивать фашизм к коммунизму, как это делают некоторые авторы [1]. Отождествляя фашизм и коммунизм, эти авторы имеют в виду, что обе эти системы являются однопартийными, отвергают парламентские формы правления, осуществляют всеохватывающий контроль над личностью и не придают значения таким правам человека, как свобода совести, свобода слова, свобода мнений и т.д. Это сравнение в определенной степени правильно. Действительно, и фашистская, и коммунистическая формы правления являются тоталитарными (см. Аренд, Гл. 30).
Фашизм и расизм
Давая оценку фашизму с этической точки зрения, важно проводить различие между итальянским фашизмом и немецким нацизмом. Немецкий нацизм в отличие от итальянского фашизма был расистским. Для нацизма высшим являлась раса, "народ", тогда как для итальянского фашизма высшим было государство. Идеология итальянского фашизма содержит определенные гегелевские черты: государство как идея превыше всего. (Но этот культ государства имел коллективистский характер и подавлял индивида: взаимосвязь между сообществом и людьми часто расщеплялась на недиалектический дуализм государства и индивида) [2]. Нацизм ставил народ выше государства. В этом смысле нацисты были вульгарными дарвинистами, но не гегельянцами.
1 См., например, H.Schmandt. A History of Political Philosophy. Stockholm, 1960 (Глава 22 о фашизме). В частности, этот автор пишет, что "в 1920-1930 гг. наибольшую опасность для свободы представлял фашизм, в наши же дни - коммунизм... С практической точки зрения, между ними мало разницы".
2 Об отношении фашизма к Гегелю см. H.Marcuse. Reason and Revolution. - New York, 1941.
Это различие между итальянским государственным фашизмом и немецким расовым фашизмом оказывается важным. Если противник является противником в силу своего расового происхождения, то никакие аргументы или попытки перевоспитания не заставят его перейти его (и его детей) на нашу сторону. Противник должен быть физически истреблен. "Логическим" следствием этого стало систематическое уничтожение евреев и цыган. Это "умозаключение" немецкого расового фашизма, а не итальянского государственного фашизма. (Мы не говорим здесь о том, что в Италии или в бывшем Советском Союзе не существовал традиционный антисемитизм).
Поскольку иногда Гегеля делают ответственным за нацистские преступления, имеет смысл напомнить, что именно в Италии, а не в Германии вульгаризированное гегельянство было частью фашистской теории. Кроме того, отметим, что фашистское культивирование иррациональности противоречит гегелевскому требованию разума (даже если мы думаем, что гегелевская концепция разума трудна и что часто Гегель выражается очень сложно). Соответственно, фашистский культ великой личности, фюрера, который решает, что есть истина и право, также противоречит позиции Гегеля, утверждавшего, что истина и право определяются историческим процессом, а не деспотичной личностью. Согласно Гегелю, государство должно управляться конституционно, а не по прихоти одного человека. Итак, Гегель во многих отношениях находится в оппозиции к идеологии и итальянского, и немецкого фашизма [1].
1 Внутри фашизма существовал конфликт между сторонниками "принципа суверенности (самодостаточности прав) фюрера" и сторонниками "принципа ответственности".
Фашизм содержит внутри себя много противоречий. Нацисты стояли на расистско-коммунальных позициях: и раса, и сообщество превыше индивида. Следовательно, индивид должен жертвовать собой, когда это требуется сообществу. Но в то же время нацисты создавали культ героев, великих личностей. Нацисты ставили сообщество, расу выше индивида с его субъективными и неупорядоченными желаниями. Но в то же время они превозносили фюрера, который твердой рукой должен был править неразумной массой, и ставили народ выше индивида, а фюрера - выше массы.
Ранее мы попытались выделить некоторую огрубленную схему фашистской идеологии, не претендующую на достаточно полную картину. В заключение следует еще раз подчеркнуть, что идеология, подобная фашистской, не является четко определенным феноменом. Фашизм, как и другие идеологии, по многим параметрам пересекается с другими теориями и установками.
Например, с либеральной точки зрения, которая оперирует различием либеральное/авторитарное, можно сказать, что фашизм и консерватизм имеют некоторые общие черты. Они оба авторитарны, но следует добавить, что фашизм, кроме того, тоталитарен. Он ничем не ограничивает власть государства. Все сферы личной жизни и общества находятся под государственным наблюдением и контролем. Кроме того, консерваторы часто более аристократичны, они не пробуют опереться на всех, тогда как фашисты ищут опору в массах. Наконец, консерваторы стремятся сохранить традицию и национальные ценности, а фашисты в большой степени пытались создавать волевыми актами и командами традиции, "национальные" символы и чувство сообщности.
С точки зрения, которая оперирует различием насильственное/ ненасильственное, можно сказать, что фашизм и деспотизм (если последний является идеологией) в равной мере прибегают к использованию насилия, которое не ограничено законом и правом.
Массовые движения, акции, революционные изменения, сильная государственная власть, приоритет общественного над личным - эти особенности до некоторой степени являются общими для фашизма и коммунизма. Но специфическое содержание этих особенностей различно для каждого из этих двух движений. Грубо говоря, фашистская идеология является крайне националистической, тогда как коммунистическая (и социалистическая) идеология - в принципе интернациональна. Для фашистской идеологии фундаментальными являются воля и действие, а для коммунистической (социалистической) - экономика.
Фашизм и либерализм имеют и общие корни. Фашизм можно интерпретировать как националистическую реакцию на кризис в либералистической капиталистической экономике. При нормальном функционировании традиционного капитализма либерализм является адекватной идеологией. Но в период определенного вида кризисов переход капитализма к фашистской "военной экономике" не является слишком трудным.
Сказанное нами о связи фашизма и некоторых других идеологий является достаточно поверхностным. Напомним лишь читателю, что между идеологиями существуют подвижные границы и что различные точки зрения высвечивают различные аспекты идеологий. В этом смысле выбранная нами точка зрения рассмотрения политических теорий не является нейтральной по отношению к ним. По этой причине мы должны адекватно представить точку зрения, с которой воспринимаем мир, и должны быть открыты для ее критического обсуждения. Мы обязаны желать этого, если стремимся быть рациональными. Но как мы обосновываем выбор нашей точки зрения? Возможно ли для нас достижение разумного соглашения или мы, в конечном счете, придем к скептицизму (см. теорию дискурса, развиваемую Хабермасом, Гл. 30). Такие вопросы указывают на взаимосвязь политической теории и фундаментальных философских проблем.