Глава 27. РАЗВИТИЕ ОБЩЕСТВЕННЫХ НАУК

Предпосылки

Некоторые науки, относящиеся к сфере социального исследования, столь же стары, как и философия. Параллельно с историей философии мы обсуждали проблематику политической теории (начиная с софистов). Мы упоминали и такие общественные науки, как историография (от Геродота и Фукидида до Вико и Дильтея), юриспруденция (Цицерон и Бентам) и педагогика (от Сократа до Дьюи). Кроме того, были затронуты политическая экономия (Смит, Рикардо и Маркс) и тенденция развития общественных наук на основе таких утилитаристских категорий, как максимизирующие удовольствие агенты (от Гоббса до Джона Стюарта Милля). Мы охарактеризовали и исторически ориентированный тип социального исследования, основывающийся на идеях Гегеля.

В этой главе мы вкратце рассмотрим становление социологии, которое связано с такими именами, как Конт, Токвиль, Теннис, Зиммель, Дюркгейм, Вебер и Парсонс. Мы уделим особое внимание данному ими анализу современного им общества и проблеме статуса социологии.

Конт - "верховный жрец" социологии

Опост Конт (Auguste Comte, 1798-1857) был одним из основателей новой науки об обществе, социологии. Термин "социология" вводится в контовском Курсе положительной философии {Cours de philosophie positive. В шести томах, 1830-1842) в качестве замены ранее использовавшегося им выражения социальная физика (physique sociale).

Конт рассматривал возникновение социологии как науки с исторической точки зрения. Он считал, что интеллектуальное развитие человечества проходит три стадии: теологическую, метафизическую и позитивную. Конт полагал, что математика, физика и биология как науки, освободившиеся от теологического и метафизического мышления, уже находятся на позитивной стадии, однако дисциплины, изучающие человека, все еще характеризуются теологическими и метафизическими спекуляциями. Конт хотел продвинуть их на позитивную (научную) стадию. В этом смысле он становится отцом социологии как позитивной социальной науки.

Использование им слова "позитивная" (и "позитивизм") имеет полемическое звучание. Оно направлено против теологических и метафизических спекуляций. Позитивная научная дисциплина является в понимании Конта эмпирической, объективной и антиспекулятивной. Она занимается явлениями, как они нам даны, и их упорядоченными связями, которые могут быть обнаружены в ходе эмпирического исследования. Классическая механика может быть образцом позитивной науки, и социология должна, насколько это возможно, следовать этой модели. Социология должна стать социальной наукой в том же самом смысле, в каком физика является естественной наукой.

Позитивный способ мышления положителен также в смысле его конструктивности, методологичности и организованности. Как и французские сторонники реставрации, Конт считал, что идеи Просвещения сыграли отрицательную и разрушительную роль. Критика традиций и властей привела не только к устранению устаревшей политической системы, но и к революции, закончившейся террором и хаосом. (Руссо и Вольтер называются докторами гильотины (docteurs en guillotine). Как и философов реставрации (в частности, Бональда и де Местра), Конта волновал нравственный кризис послереволюционной эпохи. Он усматривал его причину в возникающем индивидуализме ("болезни Западного мира"), зародившемся во времена Реформации и достигшем кульминации в эпоху Просвещения. Явными симптомами этой "болезни" были такие идеи, как суверенитет народа, равенство и свобода индивида, усугублявшиеся негативным отношением к семье, религии, церкви и сообществу. Этот индивидуализм также выражался и в форме "методологического индивидуализма", свойственного традиции, идущей от Гоббса к Канту. Для этих мыслителей индивид являлся начальным пунктом социальной философии (см. общественный договор), а общество понималось как объединение индивидов. Но, согласно Конту, общество не может быть низведено к индивидам точно так же, как линия не может быть сведена к точкам. С целью анализа общество может быть разделено только на группы и сообщества. Наиболее фундаментальной из этих групп является семья.

От консервативных сторонников реставрации Конта отличают два положения.

Во-первых, он отвергает католицизм в качестве социально интегрирующей силы. Консервативные французские социальные философы хотели вернуться к прежним феодально-католическим принципам старого общества. Конт относит эти принципы к ранней эпохе развития человечества и утверждает, что они должны быть заменены принципом позитивизма. Позитивизм - единственный принцип, который может занять место, принадлежавшее ранее католицизму. Позитивизм, таким образом, предстает "объединяющей силой" (religion, "религией") [1] современного общества.

1 Этимология английского слова religion, возможно, восходит к французскому слову religare, имеющему значение связывать, скреплять, объединять. См. Religion. - In Webster's Third New International Dictionary with Seven Language Dictionary. - Chicago, 1986. Vol. II. - P. 1918. - B.K.

Во-вторых, Конт более положительно оценивает естествознание и основаную на нем технологию, чем сторонники реставрации. Следовательно, в качестве естественной науки об обществе социология могла бы, возможно, создать основу для новой эффективной социальной технологии. Социология должна стать инструментом такого управления обществом, при котором оно упорядочено и согласованно функционирует.

Вместе с тем, согласно Конту, социология не является наукой в ряду других - она вершина научной иерархии. Одновременно она является квазирелигиозным принципом объединения нового общества, аналогичным средневековому католицизму. Эти представления постепенно становились в учении Конта господствующими (см. Система позитивной политики, Systeme de politique positive, 1851 - 1854). Уравновешенный и антиметафизический дух его ранних работ уступает место пылкой поддержке позитивистской "религии". На этом этапе контовский позитивизм представляет своего рода реставрированный католицизм, сформулированный с помощью нового и светского языка. Для Конта само общество, как оно понимается позитивной социологией, стало Величайшей Сущностью (Le Grand Etrе). В конце своей жизни Конт выступает почти как основатель новой гуманистической религии, пользовавшейся значительной поддержкой. Во Франции, Англии и США даже возникли подобия "церквей", проповедовавшие эту религию.

Сторонники контовской программы научной социологии (Джон Стюарт Милль и Спенсер), как правило, игнорировали его неорелигиозные идеи из Systeme de politique positive. Однако в XIX в. основные представления Конта о социологии как "естественной науке" об обществе снискали много сторонников. Влияние этого "высшего жреца" социологии ощущается, например, в переформулировке Дюркгеймом главных особенностей социологического метода {Метод социологии, Les regies de la mtthode sociologique, 1895). Дюркгейм лишь в незначительной мере использовал труды позднего Конта, но существенно опирался на его Курс позитивной философии.

Значение Конта для истории социологии можно кратко выразить в трех положениях.

1. Он разработал программу позитивной "естественной науки об обществе", которая и сейчас все еще имеет много сторонников.
2. Он подчеркивал, что "социальные факты" могут изучаться столь же объективно, как и природные явления.
3. Он утверждал, что социологическое постижение регулярных общественных взаимосвязей открывает возможность развития новой социальной технологии, которая бы упростила решение социально-политических проблем.

Токвиль - американская демократия

Французский философ Алексис Токвиль (Alexis de Tocqueville, 1805-1859) особенно известен четырехтомной работой о современной ему американской демократии (Демократия в Америке, De la Democratic en Amerique, 1835-1840).

Токвиль полагал, что существует непреодолимая тенденция к возрастанию равенства как в поведении (и установках), так и в политике (и институтах). Страной, которая дальше всего продвинулась в плане развития такого демократического равенства, были США. За ними должна последовать Европа.

Аристократ по происхождению, Токвиль двойственно относился к этой тенденции в политической и юридической демократии. Но, как и интеллектуально близкий ему Монтескье, он был реалистом и непредубежденным мыслителем. С одной стороны, Токвиль рассматривал эту демократию как более справедливую, чем старый режим. С другой стороны, он видел опасность "уравниловки" в обществе. Каждый становится более или менее похожим на другого, и это во многом приводит к уравниванию с посредственностью. Согласно Токвилю, американцев удерживает вместе прежде всего общая заинтересованность в деньгах и эффективности. Здесь он предвосхищает современную культурную критику так называемого массового общества.

Однако, по мнению Токвиля, под угрозой находились не только аристократические и высшие интеллектуальные ценности. Он размышлял и о трудностях примирения индивидуализма и свободы с демократическим равенством. Когда во всех сферах общества власть принадлежит демократическому большинству, то несогласные меньшинства и индивиды испытывают притеснения. Речь идет не только о неприкрытом физическом насилии. Еще более опасно то, что общественное мнение подавляет диссидентские точки зрения тихим и незаметным способом.

Известно, что лозунгом Французской революции были свобода, равенство и братство. Но Токвиль считал, что свобода и равенство несовместимы с демократией и что равенство стремится победить за счет свободы.

Кроме того, Токвиль полагал, что демократия, основанная на равенстве, приведет к сильной государственной власти, а государство создаст одинаковые материальные условия существования для людей.

Токвиль видел тенденции не только к возрастанию равенства, но и к новому "классовому" расслоению. Это расслоение порождалось индустриализацией. С одной стороны, Токвиль считал, что демократическое равенство способствует индустриализации. Во-первых, стремление каждого к материальному благосостоянию создает растущий рынок для промышленных товаров. Во-вторых, возрастающее равенство упрощает доступ способным людям в торговлю и промышленность. С другой стороны, Токвиль видел тенденции к росту неравенства. Самостоятельные ремесленники превращаются в фабричных рабочих, занятых монотонной и скучной работой. Предприниматели создают крупные компании, в которых их общение с рабочими сводится к процессам найма и выдачи зарплаты. Исчезает чувство ответственности, существовавшее между аристократом и его челядью. В этом Токвиль усматривал тенденцию к новому виду неравенства между предпринимателями и их служащими [1].

Итак, Токвиль прогнозирует тенденции и к политическому равенству и к экономическому неравенству.

Следует отметить, что Токвиль является одним из первых мыслителей, которые высказывали сомнение относительно веры в прогресс и пытались найти баланс между преимуществами и недостатками общественного развития первой половины XIX века.

Теннис - общность и общество

Рассмотрим теперь так называемые антитетические пары социологических понятий. (Их примером являются такая пара понятий, как "закрытое, статическое общество" и "открытое, динамическое общество"). Эти пары или "идейные блоки" [2] могут быть поняты как базисные точки зрения, или своеобразные системы координат, которые принимались классической социологией и опираясь на которые она рассуждала об обществе. Наиболее важная концептуальная пара была введена, по-видимому, немецким социологом Фердинандом Теннисом (Ferdinand Tonnies, 1855-1936). Она вынесена в название его основной работы Общность и общество (Gemeinschqft und Gesellschaft, 1887). В этом труде он стремился разработать всестороннюю концептуальную систему, основанную на понятиях общности и общества. Приведем несколько примеров, которые разъясняют смысл этой концептуальной пары и точку зрения Тенниса.

1 Токвиль также утверждал, что большинству при демократии часто гарантируют приемлемую часть производимого продукта для того, чтобы оно не искало для себя выгоды в революции. Благодаря этому, меньшинство, которое явно извлекло бы пользу из революции, может быть ограничено большинством. - Здесь Токвиль противостоит марксовой теории обнищания. См. P.Eberts and R. Witton. "Recall from Anecdote: Alexis de Tocqueville and the Morphogenesis of America". American Sociological Review, 1970, 35. Pp. 1086-1087. Eberts и Witton рассматривают труды Токвиля как важную основу (более плодотворную, чем марксову) для системной теории и макросоциологическои модели структурных изменений в демократических индустриальных обществах.
2 Мы заимствовали термин "идейный блок" (idea-unit) из: R.Nisbet. The Sociological Tradition. - London, 1980.

Идея общности (общины) является столь же центральной в классической социологии, как и идеи естественного состояния, индивида и общественного договора в политической философии (от Гоббса до Канта). Традиция, начатая Гоббсом, использовала идею договора для легитимации или обоснования существовавших социальных отношений и политических условий. Договор был моделью всего, что было правовым и справедливым в общественной жизни. Все социальные отношения, которые возникли в результате договора, то есть добровольного соглашения, были легитимными, законными.

В возникающей в XIX в. социологии "договор" в качестве основной категории был в значительной степени заменен "общностью". В то же время общность была моделью хорошего общества. Согласно Теннису, общность охватывает все формы социальных отношений, которые характеризуются большой степенью личной близости, эмоциональной глубиной, моральной ответственностью, социальной сплоченностью и временной протяженностью. Типичный пример такой общности - семья. Существующие между членами семьи связи и отношения принципиально отличаются от отношений, скажем, между проституткой и клиентом или между современным предпринимателем и служащим. В основанных на общности отношениях господствуют эмоциональные связи, сохраняющие любовь и в радости, и в горе, а не безличные и анонимные отношения, характерные для "общества" [ср. отношения между университетским преподавателем и студентом].

В социологии Тенниса обществу (Gesellschaft) дается типологическое определение, заключающееся в том, что оно связывается со специальным типом человеческих отношений, а именно с отношениями, которые характеризуются большой степенью индивидуализма и безличной формальности. Эти отношения возникают на основе волевого решения и личного интереса, а не традиций и эмоциональных связей, составляющих основу общности. Теннис рассматривает общность как продолжительную и подлинную форму совместной жизни, а общество - как преходящую, случайную и механическую форму жизни.

Мы уже говорили, что прототипом общности является семья. Индивид рождается в семье. Кровное родство и семейные узы - вот основные опоры общности. Но индивид также связан различными дружескими отношениями со своим локальным окружением. К многочисленным манифестациям общности относятся гильдии, различные профессиональные и интеллектуальные союзы, религиозные объединения, секты и т.д. Типичные отношения общности раньше существовали между мастером и подмастерьем или между главой дома и членами домашнего хозяйства (включая слуг).

Теннис подчеркивает, что нравственный аспект занимает важное место при обычном понимании общности. Общество, характеризуемое отношениями общности, часто поражает нас своей "сердечностью", "дружественностью" и "гостеприимством" его членов. Эти патриархальные (premodern) черты проявляются особо явственно на фоне распространенных в нашем обществе коррупции, непотизме и существенных правовых и управленческих изъянов. Различие между обществом и общностью находит выражение в обычном словоупотреблении. Мы говорим о человеке, что "он очутился в плохом обществе (Gesellschaft)", но не используем выражение "он очутился в плохой общности (Gemeinschqft)". (Однако разве не существуют криминальные группы, отношения между членами которых отмечены "близостью" и "сердечностью"?).

Согласно Теннису, проблемы пола также отражаются в понятиях общества и общности. Женщины традиционно ориентируются на более "добрые ценности", чем мужчины. Женская эмансипация приводит к тому, что женщины попадают в "мужской мир", основывающийся на отношениях, типичных для общества. Благодаря процессу эмансипации женщины становятся более "жесткими", "просвещенными", "сознательными" и "расчетливыми", такими же, как и мужчины. Именно элемент общности в женщинах и детях объясняет, по мнению Тенниса, ту легкость, с которой они эксплуатировались на раннем этапе развития индустриального общества. Если женщинам в большей степени, чем мужчинам, присущи отношения общности, то это может быть ведущей причиной того, что обычно женщинам гораздо труднее быть лидерами в рациональной и расчетливой борьбе за более высокую заработную плату. Может быть, по этой же причине среди женщин гораздо меньше преступников, чем среди мужчин?

Концептуальная пара общность и общество занимает центральное место в понимании Теннисом крупных социальных изменений, которые произошли в новейшей европейской истории. Он подчеркивает, что европейский социум эволюционировал от форм жизни, основанных на общности, к формам, основанным на обществе, главными среди которых являются соглашения и договоры. Этот процесс породил новые связи между людьми. В частности, опорой власти стал не авторитет традиции, а сила. Стали доминировать конкуренция и эготизм (преувеличенное мнение о своей личности). Ядром общества оказались рациональность и экономический расчет:

"Теория общества имеет дело с искусственно созданным агрегатом человеческих существ, который внешне напоминает общность в том, что индивиды мирно живут и сосуществуют друг с другом. Однако в общности они остаются принципиально объединенными даже вопреки всем разделяющим факторам, тогда как в обществе они разделены вопреки всем объединяющим факторам... В обществе каждый существует сам по себе и в изоляции. В нем налицо напряженность со стороны индивида по отношению ко всем остальным. В обществе сферы деятельности и власти индивидов резко разграничены таким образом, что каждый отказывает другому в контакте со своей сферой и в доступе к ней, то есть вторжение в нее расценивается как враждебный акт. Такая отрицательная установка по отношению к другому становится нормой и всегда лежит в основе отношений между наделенными властью индивидами. Она характеризует общество в состоянии мира. В нем никто не желает передавать и производить что бы то ни было для другого индивида, никто не склонен быть щедрым по отношению к другому, если в обмен на подарок или труд он не получает то, что рассматривает, по крайней мере, равным отданному" [1].

1 F.Tonnies. Community and Society. Translated and edited by C.Loomis. - New York, 1957. - Pp. 64-65.

Возможно, некоторые истолкуют это высказывание как совершенно отрицательную характеристику современного Теннису общества. Видел ли он вообще что-либо положительное в обществе? Теннис ни в коем случае не был реакционером и всегда подчеркивал, что без общества нельзя было бы представить возникновение современной либеральности и культуры. Подобным образом город и городская жизнь связаны именно с обществом. Вместе с городом за наукой "следуют" торговля, промышленность и все то, что подразумевается под современной западной цивилизацией. Если мы все же испытываем ностальгические чувства в связи с утратой общности, то это та ностальгия, которая пронизывает "идейные блоки", или основные понятия классической социологии. Эта ностальгия выражает проблему, которая все еще характерна для современной социальной жизни. Согласно Теннису, социальная жизнь, формой которой является общество, достигла пика своего расцвета в далеком прошлом. По мере нашего продвижения в современность все более усиливается потребность в формах жизни, основанных на отношениях общности. Таким образом, можно сделать вывод, что уже в 80-х годах XIX века предпринимались попытки включения в общество отношений общности и своего рода "механизмов безопасности" (социальная политика, "государство всеобщего благоденствия" и т.д.). Присущая нашему времени ориентация на личную жизнь, локальную социальную среду, "терпимые" ценности и децентрализацию демонстрирует актуальность и важность поставленных Теннисом проблем.

Мы попытались раскрыть, как концептуальная пара общность и общество характеризует различные типы социальных связей и как эти типы могут быть соотнесены с двумя различными фазами европейской истории. По-видимому, более правильно рассматривать общность и общество как два крайних состояния, которые никогда не существовали в эмпирико-социальной реальности в чистом виде. В целом же современный социум ближе к понятию общества, чем общности. Отметим, что эти понятия являются идеальными типами, которые более детально будут описаны ниже при характеристике взглядов Вебера.

Введенная Теннисом концептуальная пара играет важную роль в социологии. К ней в своих работах обращался американский социолог Чарльз Кули (Charles H.Cooley, 1864-1929). Он проводил различие между первичными и вторичными социальными группами. Первичные группы характеризуются непосредственным психологическим контактом и личностными - "лицом к лицу" - отношениями. Они первичны в том смысле, что именно в них происходит формирование социальной природы индивида и его идеалов. Наиболее важные первичные группы - это семья, соседская община и подростковые группы. Они различными способами формируют у индивида "мы-самоощущение", то есть чувство его идентичности с той или иной группой. Организации и политические партии являются примерами вторичных групп. Тогда как в первичных группах велика частота и длительность непосредственных контактов, а связи носят эмоциональный, личностный характер, во вторичных группах контакты являются произвольными, формальными и безличными. Средствами коммуникации в первичных группах являются речь, подражание и жесты, а во вторичных - чаще всего письма, циркуляры и телефонные разговоры.

Рассматриваемая концептуальная пара занимает важное место и в проводимом криминалистом Нилсом Кристи (Nils Christie) различии между "тесно связанным" и "слабо связанным" обществом [1].

1 См. N. Christie. Beyond Loneliness and Institutions: Communes for Extraordinary People. - Oslo, 1989.

В дальнейшем мы остановимся на том, как Вебер и Парсонс развили предложенные Теннисом концептуальные пары.

Зиммель - социальная ткань

Георг Зиммель (Georg Зиммель, 1858-1918), немец с еврейскими корнями, является крупнейшим эссеистом среди классиков социологии. К числу его наиболее важных работ принадлежат О социальной дифференциации (Uber die soziale Differenzierung, 1890), Философия денег (Philosophic des Geldes, 1900) и Социология (Soziologie, 1908). Кроме того, им написано несколько эссе и книг по философии, искусству, вопросам культуры (Крупные города и духовная жизнь, Die GroBstadte und das Geistesleben, 1902, Понятие и трагедия культуры, Der Begriffund die Tragodie der Kultur, Общество двоих, Die Gesellschaft zu zweien, 1908, и др.).

Зиммель рассматривал социальную жизнь через призму социального взаимодействия (Wechselswirkung). Согласно Зиммелю, социология является наукой о взаимодействиях между индивидами. Поэтому в ней реализуется реляционное мышление, то есть мышление в терминах отношений. В центре внимания социологии находятся формы социализации индивида. Социальное взаимодействие, может, так сказать, "заморозиться" в объективных надындивидуальных структурах. Ими могут быть объединяющие символы, вневременные нормы и т.д. Но они также проявляются в качестве специфических форм (экономика, основанная на денежном обращении, кооперация, конкуренция и т.д.). Для Зиммеля взаимодействие есть "жизнь как процесс". Это подразумевает, что в широком смысле социальная реальность является открытым процессом. Зиммель отвергает понимание общества как более или менее закрытой системы (ср. с его возражениями против мышления об обществе с помощью системных понятий). В то же время социальная жизнь, понимаемая как социальное взаимодействие, исключает все монокаузальные теории истории и общества (то есть теории, предполагающие существование одной причины).

Для Зиммеля социология во многом похожа на своеобразный социальный микроскоп. В ряде эссе и больших статей он объясняет взаимодействие как между двумя индивидами (Общество двоих), так и между "чужаком" (Fremden) и большей социальной группой. В эссе Человек как враг (Der Mensch als Feind, 1908) Зиммель пытается показать, что конфликт между группами может сплотить членов группы в их борьбе против общего врага [ср. с парой социологических понятий "мы-группа" (in-group) и "они-группа" (out-group)]. Однако взаимодействие между конфликтующими группами также может их сблизить. В целом, для Зиммеля общество является "тканью", сотканной из неисчислимых взаимодействий.

В работе Крупные города и духовная жизнь Зиммель показывает, что современный город порождает и новые формы взаимодействия, и новых людей. Он дает следующую качественную характеристику современности (modernity). В большом городе мы находимся под шквалом впечатлений. "Нервная жизнь" каждого индивида интенсифицируется. Мы становимся сверхчувствительными. Интенсивность жизни так велика, что мы не в силах совладать с нею и вынуждены соблюдать дистанцию между нами и окружающей нас физической и социальной средой. Чтобы уберечь себя от увеличивающегося числа впечатлений, мы вынуждены изолироваться от реальности. В качестве понятной реакции на сверхчувствительность возникает современное пресыщенное (blasiert) отношение к окружающим. Для того чтобы выжить, мы становимся закрытыми, испытываем антипатию к нашей среде и дистанцируемся от нее. При этом мы либо прекращаем реагировать, либо реагируем неадекватно. В конечном счете, сверхчувствительность помещает нас в вакуум. Невротик, по мнению Зиммеля, страдает и потому, что он слишком близок к вещам, и потому, что слишком далек от них.

Зиммель начинает не с макросоциологических понятий, а с изменчивых "фрагментов" социальной реальности. Согласно Зиммелю, современность приобрела динамическую форму выражения. Целое состоит из маленьких нестабильных фрагментов, и Зиммель находит его "следы" в мелочах жизни. Исследуя эти фрагменты, он пытается также выявить универсальное. Для него общество представляет собой лабиринт, в котором взаимодействуют индивиды и группы. Чтобы понять это взаимодействие, социология должна исследовать микроуровень. Ей необходимо начинать с простейших форм взаимодействия. При этом поиск невидимых нитей, которые связывают индивидов, является условием понимания социальной сети. Разобраться в этом лабиринте можно путем сбора "моментальных фотоснимков", фрагментов и частных впечатлений, а не путем использования системных понятий. Например, монета является символом современных социальных отношений, бесконечного взаимодействия. Понимание монеты в качестве фрагмента может быть ключом к социальной реальности.

Нередко именно идеи Зиммеля были источником вдохновения для развивающейся социологии XX столетия. Многие социологи, в том числе и Вебер, опирались на них. В большой монографии Философия денег Зиммель описывает процесс расширяющегося распространения в современной жизни мышления в терминах "цель- средство". Инструментально-целевая рациональность вытесняет все другие формы рациональности. Рассудок берет верх и подавляет чувства [ср. с понятием "эмоциональной нейтральности" у Пар-сонса]. В указанной книге Зиммель также разработал оригинальную теорию отчуждения, которая позднее заняла центральное место во взглядах венгерского философа Лукача (Gyorgy Lukacs, 1885-1971) и представителей так называемой критической теории (Франкфуртская школа). Зиммель анализирует как непрерывный рост "объективного духа" (в гегелевском смысле), так и то, как культурные объекты делают нас все более и более бессильными. Создаваемые нами вещи становятся нашими господами (процесс реификации). Сколько промышленных рабочих, спрашивает Зиммель, в состоянии понять принципы функционирования машин, на которых они работают, то есть понять, так сказать, материализованный в машинах дух? Таким образом, дух и его результаты становятся чуждыми человеку.

Зиммель уделяет совсем мало внимания обсуждению социологического метода. В своих исследованиях он использовал несистематический или даже антисистематический подход. Его работы, по крайней мере на первый взгляд, удивляют своей фрагментарностью. Его социология во многом является "эссеистской" и не содержит ссылок и сносок. Наиболее известные работы Зиммеля - это скорее собрание эссе, чем систематические исследования. Они - самостоятельные фрагменты того, что Зиммель рассматривал в качестве науки об обществе. Эссе - литературный жанр, который соответствует стремлению Зиммеля выразить свое постижение общества в антипозитивистской, антиакадемической и антисистематической форме. В его манере изложения мы не встретим применения причинно-аналитического "метода". Важно понять и то, что Зиммель не пытается экспериментально проверять свои гипотезы. Не использует он и гипотетико-дедуктивный метод. Форма эссе не повинуется правилам игры в систематическую науку. Во многом эссе Зиммеля - это своеобразные "социологические поэмы". Поэтому его социологический метод презентации обладает трудно воспроизводимым "стилем". Его стиль вызывает ассоциации с творчеством художника и с философией как поэзией (мы наблюдаем такой же феномен, например, у Ницше, позднего Хайдеггера и Адорно). Это указывает, что Зиммель пытался защитить интеллектуала, творческой деятельности которого, как он чувствовал, угрожает опасность. Но в то же время этот "стиль" делает трудным перевод содержания его сочинений на современный социологический язык. Эссе Зиммеля теряют нечто существенное, когда они излагаются в форме обезличенного научного отчета.

Лукач говорил, что Зиммель во многих отношениях - это социальный исследователь-импрессионист. Точно так же, как художники-импрессионисты меньше внимания уделяли содержанию своих картин, а больший акцент ставили на способе репрезентации, так и Зиммель разрабатывал ряд различных тем, для которых точка зрения более важна, чем индивидуальные детали. Среди этих тем были японские вазы, Микеланджело, поэзия Рильке, Ницше, Кант, одиночество и "общество двоих" (Zweisamkeit), монетарная экономика и городская жизнь. Лукач говорил, что Зиммель был "философом импрессионизма" и разрабатывал концептуальную формулировку импрессионистского видения мира.

Зиммелю удалось с большой проницательностью выразить суть многих социальных отношений и процессов. Он описывал повседневный опыт с новой, импрессионистской, точки зрения. Поэтому не следует удивляться тому, что он учит нас смотреть на многие вещи по-другому. Его эссе помогают нам лучше понять, как соткана социальная "ткань". Читая их, мы вырабатываем способность следовать за нитями в социальном лабиринте. Во многом Зиммель стал "открывателем новых дорог" в социологии для тех, кто ищет путь на фрагментированной территории современной жизни. Однако даваемая им "текучая" картина социальной жизни также воздействует на присущую ему форму изложения. В результате его аргументы часто гипотетичны и неубедительны. Вряд ли существует социолог или философ, который использует слово "возможно" столь же часто, как Зиммель. Поэтому не без оснований немецкий философ Эрнст Блох (Ernst Bloch, 1885-1977) называл его "мыслителем сослагательного стиля" (ein Vielleichtdenker).

Дюркгейм - общество и общественная солидарность

Жизнь. Эмиль Дюркгейм (Emile Durkheim, 1858-1917) родился в г. Эпиналь в пограничной с Германией области Франции. Хотя его отец был раввином, но по отношению к религии Дюркгейм занял достаточно агностическую позицию. Он изучал философию и политическую теорию в Париже, преподавал педагогику и социальную науку в университете Бордо, а позже был профессором в Париже, сначала по педагогике, а потом по социологии.

Дюркгейм был трудолюбив, серьезен и наблюдателен. Своей задачей он поставил создание новой науки об обществе, социологии. Он также принимал участие в политике. Дюркгейм защищал Альфреда Дрейфуса (Alfred Dreyfus, 1859- 1935) и принимал участие в борьбе против немецкого милитаризма времен первой мировой войны.

Труды. Среди его работ упомянем следующие: О разделении общественного труда (De la division du travail social, 1893), Метод социологии (Les Regies de la methode sociologique, 1895), Самоубийство (Le Suicide, 1897), Элементарные формы религиозной жизни (Les Formes elementaires de la vie religieuse, 1912).

Главная идея Дюркгейма заключается в том, что общество основано на солидарности людей. Общество становится больным, когда социальная солидарность ослабевает. Поэтому необходимо найти правильную терапию, чтобы восстановить эту жизненно важную солидарность.

Социология, по Дюркгейму, является наукой об этой солидарности, ее основах, причинах ослабления и способах укрепления.

Дюркгейм считал, что современная ему Франция была обществом с ослабленной солидарностью, то есть больным обществом.

Он отвергал представление о том, что социология должна использовать те же самые социальные понятия, которые члены общества используют для понимания своих собственных социальных взаимодействий (см. Уинч, Гл. 29). Согласно Дюркгейму, социология должна найти другие и лучшие понятия. Он иллюстрирует это положение с помощью понятия самоубийства. Отталкиваясь от повседневного языка и обыденной жизни, Дюркгейм пробует разработать такую концепцию самоубийства, которую можно было бы обрабатывать статистически, устанавливая связь частоты самоубийств с различными социальными условиями, то есть условиями не психологического характера. Абстрагируясь от различных эмоциональных и индивидуальных аспектов самоубийства - того, что люди чувствуют и думают по поводу самоубийства, - Дюркгейм как социолог дистанцируется от психологии. Он пытается найти статистические изменения в частоте самоубийств в зависимости от пола, возраста, семейного положения, вероисповедания, национальности, социального класса и т.д. Собранные статистические данные образуют основу для теоретической работы Дюркгейма как социолога. (Однако он не останавливается на статистике). Опираясь на них, Дюркгейм формулирует теорию общества, то есть теорию общественной солидарности. Согласно этой теории, высокая частота самоубийств является показателем ослабленного чувства солидарности.

Иногда метод Дюркгейма называют позитивистским. Однако это слово настолько неоднозначно, что при его употреблении всякий раз необходимо объяснять, что под ним подразумевается. Дюркгейм не является позитивистом в смысле логического позитивизма. Он позитивист в том смысле, что интересуется тем, что дано (данное = "позитивное"), и хочет понять, как функционирует общество, когда оно функционирует. Он не пытается осуществлять радикальные изменения ("отрицать", ср. с Гегелем, Марксом, Сартром: критическое, изменяющееся = "отрицающее"). Для того чтобы найти лекарство против нездоровой общественной дезинтеграции, то есть для проведения лечения, Дюркгейм хочет понять вещи такими, какими они являются. (Отметим, что он в значительной степени смотрел на современные ему социальные перемены как на ведущие к ослаблению общества.)

Утверждая, что социолог должен рассматривать социальные явления как вещи, Дюркгейм старается с помощью уточненных обыденных понятий собрать статистический материал, который в дальнейшем может быть теоретически обработан. Этот подход представляет разрыв с той традицией социальных исследований, которая полностью основана на понимании. Но натуралистическая редукция, согласно которой социальные явления, так сказать, обладают таким же онтологическим статусом, как и природные объекты, не является необходимой частью такого статистического теоретического подхода.

Исходя из статистического материала по самоубийствам, Дюркгейм полагал, что смог объяснить социальную солидарность и указать причины ее ослабления. Он называет это ослабление социальной солидарности аномией (греч. a-nomi - отсутствие закона, нормы), то есть "безнормием". Кратко говоря, состояние аномии - это состояние, в котором ослаблены связи, объединяющие людей. В состоянии аномии индивиды становятся менее устойчивыми к тяготам и трудностям, что ведет к увеличению частоты самоубийств.

Дюркгейм считал, что статистически обоснованно утверждать, что аномия меньше (чем сильнее социальная солидарность, тем меньше самоубийств) среди женатых, чем среди неженатых; среди женатых пар с детьми, чем среди бездетных пар; среди католиков, чем среди протестантов; среди людей из малых общин, чем среди людей из больших городов и т.д. Брак, семья и религия (в качестве социальной формы жизни), особенно католицизм, являются, таким образом, укрепляющими общество факторами.

Экономика, по Дюркгейму, является всего лишь одним и не решающим институтом, который взаимодействует с другими. В этом он расходится с Марксом, отдававшим первенство экономике.

Дюркгейм не считал, что для гуманизации общества разделение труда должно быть отменено. Напротив всестороннее разделение труда позволило бы в будущем стать обществу опять гармоничным. При неразвитом разделении труда между людьми царит равенство, но их индивидуальность находится в зачаточном состоянии. Здесь преобладает, по словам Дюркгейма, "механическая солидарность". По мере углубления разделения труда индивиды в большей степени становятся зависимыми друг от друга, что приводит к возникновению "органической солидарности". Каждый зависит от другого, подобно частям одного организма. Такое углубляющееся разделение труда ведет и к специализации, и к индивидуализации.

Согласно Дюркгейму, общество, основанное на разделении труда, может быть как здоровым, так и больным. Состояние общества определяется тем, функционирует ли экономика в соответствии с нормами или нет. Если нет, то возникает аномия (например, обострение классовой борьбы). Дюркгейм обращен не назад, не к обществу без разделения труда, а вперед, к гармоничному обществу, основанному на разделении труда.

Укрепление норм социально-экономической жизни, необходимое для устранения аномии, не может произойти путем простого морализирования или применения одной лишь государственной власти. В государстве должны существовать институты по гармоничному управлению экономикой - корпорации. Дюркгейм обосновывает идею корпоративного государства, в котором экономикой квалифицированно и умело руководят кооперативные организации. Но это государство отличается от фашистского корпоративизма, так как предполагается, что корпорации обладают определенной политической самостоятельностью.

Дюркгейм (как и Гегель) предлагает своего рода "социал-демократическое" решение. Он выступает против неконтролируемого экспансионизма чистого либерализма и марксовой теории радикальных изменений. Терапия Дюркгейма в значительной степени направлена против того общего, что имеется у либерализма, социализма и марксизма, то есть против общего им политического наследства эпохи Просвещения, а именно идей развития, освобождения и прогресса. Некоторые теоретики придают исключительно сильное значение этим идеям. Но Дюркгейм трактует их как составляющие опасной тенденции к общественному упадку. Общество должно быть стабильным, хотя и не статическим. Дюркгейм ставит под сомнение такие понятия, как развитие и прогресс. Если применять эти понятия ко всем видам изменений, то они могут в действительности представлять лишь красивое переописание разрушительной аномии. Например, согласно Дюркгейму, мы должны не "освобождать" себя от всего, а попытаться достичь общественной солидарности, которая является предпосылкой нашей социальной безопасности и счастья.

Однако спорно, удалось ли Дюркгейму добиться примирения иерархии и гармонии.

В настоящее время принято различать два вида социальных теорий. Одни в качестве основы рассматривают конфликт, другие - гармонию. В этом смысле Дюркгейм несомненно является теоретиком гармонии, а Маркс применительно к классовому обществу - теоретиком конфликта.

Исторически корни учения Дюркгейма восходят к доренессансной политической теории - в частности, к политическим теориям Платона и Аристотеля, подчеркивавшим важность социальной сплоченности и стабильности. В наши дни его учение, по-видимому, представляет интерес и в экологическом аспекте. Оно является своего рода вкладом в возможную социологию общества, находящегося в состоянии экологического равновесия.

Рассматривая отношения индивида и сообщества, Дюркгейм отдает определенный приоритет сообществу и солидарности. Индивиды должны адаптироваться к нормам и правилам, которые необходимы в хорошо функционирующем обществе. Альтернативой этому, в принципе, является анархия (аномия), которая в конечном счете не на пользу индивиду.

Вместе с тем остается открытым следующий вопрос. Могут ли в функционирующем обществе быть гарантированы с помощью, выражаясь словами Гегеля, диалектического опосредствования уникального и всеобщего такие ценности, как индивидуальность и либеральность? Проблемы этого опосредствования индивидуального и общественного трудно решить как теоретически, так и практически. Кстати, это справедливо и для подхода самого Гегеля. Но некоторые ученые все же полагают, что Дюркгейм уделял этому вопросу недостаточное внимание.

Вебер - рациональность и героический пессимизм
Философия науки и идеальные типы

Макс Вебер (Max Weber, 1864-1920), один из классиков социологии, оказавших наибольшее влияние на ее проблемы, модели, основные понятия и структуру. Рассмотрим вначале его философию науки и точку зрения на "идеальные типы".

Согласно Веберу, существует фундаментальное различие между фактами и ценностями, то есть между тем, что есть, и тем, что должно быть. В качестве ученых мы можем говорить только о фактах, но не о ценностях. Конечно, мы можем исследовать, какие ценности признают люди на самом деле. Это - эмпирический вопрос. Вебер не говорит, что мы не можем (или не должны) занимать определенную политическую и нравственную позицию в отношении ценностей. Но это наша позиция как граждан, а не ученых. Следовательно, мы не должны смешивать эти две сферы - например, вести под видом изложения научной точки зрения политическую агитацию на лекциях. Наука, конечно, может сообщить нам нечто о том, какие средства подходят для достижения определенной цели. Она может сказать нам нечто и о "цене" достижения этой цели. Но как только такая информация предоставлена, действующее лицо должно лично сделать выбор. В этом суть веберовского тезиса о ценностной свободе (die Wertfreiheit) науки. Наука в качестве науки может утверждать нечто лишь о том, что есть, но не о том, что должно быть. В науке мы ищем истину, которая общезначима для каждого: "Правилен и всегда останется таковым тот факт, что методически корректная научная аргументация в области социальных наук, если она хочет достигнуть своей цели, должна быть признана правильной и китайцем" [1].

1 М. Вебер. "Объективность" социально-научного и социально-политического познания. Перевод М.Левина. - В кн. М.Вебер. Избранные произведения. - М., 1990. - С. 354.

Веберовская концепция ценностной свободы не означает, что ценности не играют никакой роли в науке. Согласно Веберу, все знание о культуре и обществе обусловлено ценностными понятиями. Всегда существуют некоторые основные "точки зрения" и "перспективы", которые определяют то, какие темы становятся объектом научного исследования. Соглашаясь с неокантианцем Генрихом Риккертом (Heinrich Rickert, 1863-1936), Вебер характеризует такие нормативные точки зрения как основывающиеся на ценностях. Так же как и Риккерт, Вебер проводит различие между науками о культуре, основанными на понимании, и естественными науками, основанными на объяснении. Науки о культуре характеризуются тем, что они формируют объекты исторического исследования в соответствии с "культурными ценностями". Но в одном важном моменте Вебер не согласен с Риккертом. Последний утверждал, что существуют объективные культурные ценности. Позиция же Вебера довольно близка позиции Ницше, который считал, что существует многообразие субъективных ценностных точек зрения. Благодаря этому многообразию исследователь достаточно свободен в выборе темы исследования. Итак, второй предпосылкой веберовской философии науки является идея плюрализма ценностей.

Вебер утверждал, что вначале мир и жизнь предстают перед индивидом в качестве бесконечного многообразия, почти хаоса, событий и действий. Каждый, кто хотел бы описать мир "без ценностных предпосылок", пришел бы к бесконечному числу наблюдений и суждений, к хаотической мешанине важных и неважных фактов. (В этом моменте позиция Вебера имеет много общего с критикой Поппером примитивного собирательства фактов). Мы структурируем окружающий нас хаос таким образом, что для нас становится значимой только часть реальности. Специфический предмет исследования, например "Французская революция", значим для нас только потому, что находится в определенном отношении к культурным ценностям, с позиций которых мы смотрим на мир. Как раз в свете таких культурных ценностей мы отличаем существенное от несущественного так, как мы их видим. Именно это делает явления релевантными и придает им смысл. Итак, ценностные понятия являются квазитрансцендентальными предпосылками наук о культуре и обществе.

Вебер осознавал, что ценностные понятия, которые в конечном счете задают изучаемые учеными и научным сообществом релевантные проблемы, могут меняться. Поэтому изменения в социальных науках могут быть результатом глубинных сдвигов в самопонимании данной эпохи и ее взглядах на ценностные понятия. Вебер описывает такие изменения почти в тех же словах, которые мы позднее находим в характеристике Куном научных революций [см. Гл. 29]. "Ценностные понятия" похожи на достаточно широкое куновское понятие "парадигмы". Однако в отличие от Куна, Вебер делает больший акцент на культурные изменения вне социальных наук, которые оказывают влияние на выбор проблем внутри этих наук. Поэтому главными для него являются изменения в ценностных понятиях эпохи или исследователя.

"Однако наступит момент, когда краски станут иными: возникнет неуверенность в значении бессознательно применяемых точек зрения, в сумерках будет утерян путь. Свет, озарявший важные проблемы культуры, рассеется вдали. Тогда и наука изменит свою позицию и свой понятийный аппарат, с тем чтобы взирать на поток событий с вершин человеческой мысли. Она последует за теми созвездиями, которые только и могут придать ее работе смысл и направить ее по должному пути" [1].

Следуя Дильтею и немецкой интеллектуальной традиции (см. Гл. 19), Вебер утверждает, что социальные науки должны использовать "метод понимания" (Verstehen). He случайно его главный социологический труд Хозяйство и общество (Wirtschaft und Gesellschaft, 1921) имеет подзаголовок Очерк понимающей социологии (GrundriR einer verstehenden Soziologie). Социология не должна ограничиваться лишь нахождением общих правил, которым подчиняются социальные действия. Она также должна пытаться понять субъективные намерения и мотивы действующего лица. На следующем этапе такие субъективные намерения и цели могут рассматриваться в качестве причин социального действия и могут служить основаниями для социологического причинного объяснения. Это соответствует веберовскому определению социологии.

"Социология (в том смысле этого весьма многозначного слова, который имеется здесь в виду) есть наука, стремящаяся, истолковывая, понять социальное действие и тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие" [2].

1 М.Вебер. Избранные произведения. - М., 1990. - С. 414.
2 М.Вебер. Основные социологические понятия. Перевод МЛевина. - В кн. М.Вебер. Избранные произведения. - М., 1990. - С. 602.

Обратим внимание на два аспекта этого определения. Его исходным пунктом является так называемый "методологический индивидуализм", который влечет за собой веберовское скептическое отношение к коллективным понятиям в социологии. Если понятия типа духа времени и характера народа не могут быть прослежены до уровня социального действия, то они претендуют на большее, чем могут ("откусывают больше, чем могут проглотить"). Однако если социология ограничится лишь присущим действующему агенту пониманием, то она "откусит слишком мало". Веберовское определение содержит также неявное различие между действием и событием. Социология занимается мотивированными действиями, а естествознание - немотивированными событиями (например, планетарными движениями). Осмысленный характер человеческого действия не имеет аналога в природе. Но это не исключает возможность предсказаний в социологии. Действие имеет специфическое свойство, которое делает его более предвидимым (calculable), чем естественный процесс, а именно оно имеет понятный мотив. Следовательно, действие менее "иррационально", чем событие.

Итак, Вебер подчеркивает, что "понимание" (Verstehen) не исключает "объяснения" (Еrкlarеп). Герменевтический метод, понимание, является дополнительным к методу причинного объяснения. Одного интуитивного эмпатического проникновения в "горизонт" других людей недостаточно. Понимающая интерпретация мотива и цели должна дополняться и контролироваться причинным объяснением. Статистические утверждения, которые описывают процесс человеческих действий (например, частоту самоубийств), могут, согласно Веберу, только тогда получить достаточное объяснение, когда выяснен смысл действий. Следовательно, социальная наука должна развиваться путем выяснения субъективного горизонта агента и его намерений.

Мы говорили, что темы исследования конституируются с помощью ценностных понятий и что наука должна быть ценностно свободной. Вебер не усматривает в этом никакого противоречия. Да, именно посредством ценностей нечто становится релевантной темой исследования. Но то, что мы, как ученые, утверждаем об этой теме, должно быть сказано без помощи ценностных суждений [1]. Здесь центральную роль играют "идеальные типы".

1 Борьба за "ценностную нейтральность" является фактически борьбой за место "ценностных суждений" в науке (Werturteilsstreit).

"Идеальные типы" могут быть истолкованы как базисные научные понятия. В совокупности они образуют в некотором смысле "модель" реальности. Для Вебера, который в основном придерживался номиналистических позиций, идеально-типовые понятия (например, "экономический человек") не представляют характеристик реальности. В соответствии с Риккертом и неокантианцами, идеальный тип мыслится только в качестве формального "инструмента", который используется для упорядочивания бессмысленного многообразия реальности. Он высвечивает специфические аспекты предмета исследования и не имеет никакого нормативного значения. (Идеальные типы не имеют ничего общего с "идеалами" в нормативном смысле.) Например, идеальный тип "харизматическое королевство" описывает тип королевства, которое никогда не будет найдено в чистой виде в любом обществе. Это же относится к таким идеально-типовым конструкциям, как "Ренессанс", "протестантская этика", "дух капитализма", "целерациональное действие" и т.д.

Точка зрения Вебера на идеальные типы может быть понята в свете кантовской концепции категорий. Аналогично тому, как кантовские категории являются условиями любого возможного познания реальности, социологические идеальные типы Вебера выступают своего рода сетями, которые, как предполагается, схватывают нечто в бесконечном многообразии реальности. Однако в противоположность категориям Канта, идеальные типы не вечны и не неизменны. Они конструируются исследователем и могут быть переделаны. Однако они должны быть логически непротиворечивыми и "адекватными" имеющемуся состоянию дел [1].

1 Здесь Вебер сталкивается с серьезной эпистемологической проблемой. Мы уже видели, что для него эмпирическая реальность имеет почти аморфный характер (в этом он следует за Ницше и частично неокантианцами). Поэтому трудность состоит в том, как определить, адекватны или нет идеально-типовые понятия эмпирическому состоянию дел. У Вебера, по-видимому, отсутствуют любые опосредствующие формы между номиналистической сферой идеальных типов (Вебер придерживается номиналистической теории понятий) и "неосмысленной бесконечностью" эмпирического мира. Как говорит Ницше, если реальность с самого начала осознается в качестве "бессмысленного многообразия", то не оказываются ли с необходимостью понятия и концептуальное познание "подделками" реальности. Вебер, можно сказать, не признает, что социальная реальность "почти всегда" истолкована и осмыслена социальными агентами до начала ее изучения исследователем.

Типы действия и формы легитимации

Вебер строит свою социологию на четырех "чистых" типах действий (идеальных типах). 1) Действие может быть рационально ориентированным по отношению к данной цели (целерациональное действие). 2) Действие может быть рационально ориентированным по отношению к некоторой абсолютной ценности (ценностно-рациональное действие). 3) Действие может быть вызвано определенными страстями или эмоциональными состояниями агента (аффективное или эмоциональное действие). 4) Действие может определяться традициями и глубоко укорененными привычками (традиционное действие).

Действия первых двух типов рациональны. Термин "рациональное" указывает здесь на определенные критерии, которым не удовлетворяют последние два типа действий. А именно, первые два типа являются рациональными в том смысле, что они направлены на достижение сознательно и недвусмысленно сформулированной цели и используют основанные на доступном знании средства, которые будут вести к реализации этой цели.

Целевая рациональность может характеризоваться как инструментально-целевая рациональность (использование средств для достижения поставленной цели). Примером целерациональных действий являются проектирование и создание Вернером фон Брауном (Wernher von Braun, 1912-1977) ракет, которыми нацисты разрушали Лондон и другие крупные города во время второй мировой войны. Другим примером целерациональных действий является успешная стратегия лечения болезни.

Второй тип действий рационален в том смысле, что определяется этическими или религиозными убеждениями действующего агента в том, что форма действия имеет абсолютное значение независимо от результата. Капитан, который погибает вместе со своим судном по соображениям "морской чести" или "долга", действует согласно ценностной рациональности. Действия, которые основываются на "этике морального долга", будут в большинстве случаев ценностно-рациональными. Конкретные примеры показывают, что действие, являющееся для одного агента ценностно-рациональным, может быть "иррациональным" для другого. Обратим внимание, что здесь "рациональность" определяется на основе целей, ценностей и знаний действующего агента, а не на основе того, что ученый-социолог рассматривает в качестве релевантных целей, ценностей и знаний.

Вебер не характеризует действия третьего типа как рациональные. Они являются прямым следствием эмоционального состояния действующего агента. Невротический тип действий, понимаемых как неконтролируемая реакция на необычный стимул, может быть назван аффективным. Действия такого типа находятся на границе между осмысленными действиями и бессмысленным поведением.

Четвертый тип действий охватывает все, что мы делаем почти "бессознательно", благодаря обычаям и привычкам (или нормам), которые мы не осознаем. Этот тип действий также представляет поведение, которое часто выходит за границы так называемых "осмысленных" действий. (Наши традиционные действия приближаются к ценностно-ориентированным действиям, если мы осознаем их связи с тем, что "глубоко укоренено" в нас. Когда мы сознательно ведем себя традиционным образом, то наши действия являются ценностно-рациональными.)

Для Вебера смысл тесно переплетен с рациональностью. Осмысленные действия связаны с целевой и ценностной рациональностью. Традиционные и аффективные действия относятся к пофаничным случаям. К крайнему проявлению относятся случаи бессмысленного поведения по типу стимул-реакция. Другой крайностью выступают рациональные, свободные и осмысленные действия. Отметим, что для веберовского замысла "понимающей социологии" базисным является представление о "рациональном действии".

Эти четыре типа действия позволяют более точно определить, что означают в развитии европейской культуры "рационализация" и "модернизация". Согласно Веберу, специфически западный "процесс рационализации" может быть описан как такое развитие, которое ведет к увеличению числа областей деятельности, характеризующихся целерациональными действиями. Действия внутри таких областей, как экономика, право и управление, близки к идеальному типу "целерационального действия". Если мы рассматриваем целевую рациональность как базисную культурную ценность, то, следовательно, можем говорить о "прогрессе" внутри каждой из этих областей, то есть о ее "рационализации" и "модернизации" в направлении возрастания степени целевой рациональности. Если, с другой стороны, мы расцениваем в качестве основной культурной ценности так называемую религиозную "этику братства", то должны, возможно неохотно, понимать, что в связи с секуляризацией мира этика братства постепенно утрачивает свое значение во все увеличивающемся числе областей действия. Такого рода проблемы являются центральными для веберовского диагноза современности.

Веберовская теория действия также бросает свет на феномены, подобные бюрократизации. Современная общественная жизнь сопровождается ростом бюрократизации. Причиной этого есть потребность бизнеса и общества в целом в лучших расчетах и планировании. Наука становится частью административной системы и таким образом пронизывает общество как целое. Этот процесс придает действиям большую степень целевой рациональности. Соответственно, увеличивается степень просчитываемой безопасности и уменьшается количество потерь по сравнению с поведением, состоящим из случайных и непредсказуемых действий. Следовательно, общество одновременно испытывает бюрократизацию, сциентизацию и возрастающую степень рационализации.

Для Вебера подобное развитие сочетает и отчуждение, и возрастание рациональности. Он не верит в качественные перемены в этой области. Возрастание демократизации сопровождается одновременным возрастанием бюрократизации. Здесь мы наблюдаем явное расхождением между Вебером и Марксом. Вебер не может вообразить решающие изменения в структуре общества. Он утверждает, что социализм не приведет к качественному усовершенствованию, а отмена рыночной экономики означала бы довольно сильное укрепление бюрократизации.

Вебер разрабатывает три идеальных типа для описания легитимации государственной власти: традиционный, харизматический и легальный. В ходе процесса бюрократизации меняется также и легитимация государства и, наоборот, изменения в формах легитимации ведут к бюрократизации. В относительно статичных и традиционных обществах власть государства никогда не ставится под вопрос. Государственная власть опирается на традицию. Но с ослаблением традиции (в результате сциентизации и модернизации) ослабляется и этот тип власти. Альтернативный вид легитимации (как идеальный тип) Вебер называет харизмой. Харизматическая власть легитимируется на основе эмоциональных связей подданных и правителя как личности (см. аффективное действие). Таким лидерам повинуются из-за их личных качеств, а не на основе закона или традиции. "Вы слышали, что сказано древним... А Оговорю вам..." [Матф. 5:21-22]. Напротив, в современном обществе именно бюрократическая рационализация легитимирует государственную власть. То, что случается, является рациональным и справедливым. Действия государства рациональны и прозрачны. Например, судебный приговор не выносится на основе произвольной, непредсказуемой прихоти, а базируется на неизменных, универсальных нормах. Таким образом Вебер рассуждает об источнике права (legal authority). Когда общество дистанцируется от этого идеального типа и приближается к харизматической власти, мы можем выдвинуть несколько интересных социально-научных гипотез. В этом смысле мы как бы "измеряем" реальность с помощью идеального типа.

Вопрос легитимации государственной власти является важным и потому, что Вебер рассматривает государство как институт, который может легитимно использовать физическое насилие. Другими словами, его концепция государства охватывает средства, которыми de facto обладает современное государство, а не задачи или функции, которые оно должно иметь или не иметь (например, такие, как "подавление народа" или "быть кооперативным административным органом для всех членов общества").

Четыре типа действий и три формы легитимации являются веберовскими обобщенными идеальными типами. Они могут, в принципе, использоваться при анализе всех социальных форм, независимо от времени и места. Можно сказать, что обобщенные идеальные типы сконструированы в качестве моста между номотетическими и идиографическими науками (то есть науками, которые работают с универсальными законами, и науками, которые описывают отдельные неповторимые факты). Другие идеальные типы могут быть адаптированы к неповторимым историческим явлениям (к тому, что Риккерт называл "историческими индивидуальностями") - например, к "протестантской этике", "Ренессансу" и т.п. С целью упрощения мы можем проводить различие между обобщающими социологическими идеальными типами и индивидуализирующими историческими идеальными типами (см. ниже).

Протестантизм и капитализм

Рациональность и рационализация являются общими темами в историческо-социологических исследованиях Вебера. Опираясь на обширные эмпирические исследования, он пытается объяснить развитие на Западе особого вида рациональности. Центральная проблема формулируется им так: "Современный человек, дитя европейской культуры, неизбежно и с полным основанием рассматривает универсально-исторические проблемы с вполне определенной точки зрения. Его интересует прежде всего следующий вопрос: какое сцепление обстоятельств привело к тому, что именно на Западе, и только здесь, возникли такие явления культуры, которые развивались - по крайней мере как мы склонны предполагать - в направлении, получившим универсальное значение" [1].

1 М.Вебер. Предварительные замечания. Перевод МЛевина. - В кн. М.Вебер. Избранные произведения. - М., 1990. - С. 44. Предварительные замечания относятся ко всему тому издания: M.Weber. Gesammelte Aufsatze zur Religionssoziologie. Vol. 1. Tubingen, 1920. Это "предисловие" во многом является ключом к веберовской социологии.

Итак, Вебер ищет характерные социальные и культурные особенности Запада по сравнению с другими цивилизациями. Только на Западе, отмечает он, возникла наука, которая оценивается сегодня как общезначимая для всех людей. Эмпирическое знание, философская и теологическая мудрость существовали и в других культурах, особенно в Индии, Китае, Персии и Египте. Но там приобретенное знание было лишено математической основы, рациональных "доказательств", "экспериментов" и научных понятий.

Нечто подобное мы наблюдаем и в искусстве. Музыкальная культура имеется у всех народов, но только на Западе существует рациональная гармоническая музыка (контрапункт и аккордово-гармоническая фактура), оркестры и нотное письмо. В течение европейского Ренессанса рационализация внутри изящных искусств была связана с введением линейной и воздушной перспектив.

Только на Западе можно найти "государство" как политический институт, обладающий рационально разработанной и формальной "конституцией", рациональными и формальными законами. Только в западном культурном круге мы находим систематически подготовленных (вышколенных) экспертов и высокопоставленных специалистов-чиновников.

Это же применимо и к тому, что Вебер называет "самым могучим фактором нашей современной жизни", а именно к капитализму. Стремление к экономической выгоде известно всем эпохам и всем нациям мира. Страстью к деньгам одержимы грабители, игроки и нищие. Но ни это стремление, ни эта страсть не тождественны капитализму. Только на Западе возникла рационально-капиталистическая система хозяйствования, основанная на (формально) свободном наемном труде. Современный западный капитализм зависит от исчисляемости решающих экономических факторов. В конечном счете, он стал возможным благодаря рационально обоснованной науке. Современный капитализм также испытывает потребность в правовой системе и правительственной бюрократии, которые создают предсказуемое поле деятельности, основанное на праве и справедливости. В целом только Запад смог предложить такие условия деловой активности.

Почему такие процессы рационализации не развивались вне Запада? Или более конкретно: почему современный капитализм зародился именно в Европе?

Как и Маркс, Вебер утверждал, что капитализм является особым и основополагающим феноменом социальной жизни Запада. Но он не разделяет марксово представление о том, что буржуазия проиграет классовую борьбу и что капитализм будет заменен качественно новым способом производства (социализмом). Полушутя, Вебер называет себя "классово сознательным буржуа". Согласно Веберу, "буржуа" персонифицируют уникальный тип действий, целерациональные действия, которые в обозримом будущем будут пронизывать все общества. Тогда возникает решающий вопрос. Почему этот тип действия особенно превалирует в западной части мира?

Мы видели, что Вебер указывает на несколько внешних условий возникновения капитализма на Западе (наука, юриспруденция и т.д.). Но он также интересуется и тем, что мы могли бы назвать "внутренними причинами". Это те причины, которые связаны со способностью человека развиваться и его предрасположенностью к определенным формам "практически-рационального образа жизни". Вебер подчеркивает, не очень отличаясь в этом отношении от Фрейда, что, когда такому образу жизни противодействуют психологические запреты, развитие рационально капиталистической деловой активности сталкивается с сильной внутренней оппозицией [1]. Подобные проблемы сопровождают процессы индустриализации во всех странах. В Протестантской этике и духе капитализма (Die protestanische Ethik und der Geist des Kapitalismus, 1904) Вебер пытается понять, какие специфические факторы во время и после Реформации разрушили эти запреты и сделали возможным возникновение современного общества.

1 М.Вебер. Протестантская этика и дух капитализма. Перевод М Левина. - В кн. М.Вебер. Избранные произведения. - М., 1990. - С. 61-70.

При ответе на вопрос: какие психологические запреты блокируют буржуазный образ жизни? - полезны введенные Вебером типы действий. Определенные этико-религиозные ценности, аффективные установки и глубоко укорененные привычки "запрещают" современный, практически-рациональный образ жизни (целевую рациональность). Вебер говорит, что этика каждой эпохи встроена в определенные образцы действия и может функционировать как внутренняя помеха становлению экономически-рационального образа жизни. (Из теории Фрейда мы знаем, что этика определенной культуры или эпохи в некотором смысле управляет человеком изнутри, через супер-эго).

Радикальная перемена в этических представлениях о долге, как следствие теологических и этических преобразований в течение Реформации, разбивает эти запреты и делает возможной этику, которая легитимирует новый рациональный образ жизни. Согласно Веберу, протестантская этика по теологическим соображениям обосновывает ранее неизвестную этику труда и новую рациональную жизненную установку. Более того, такие этика и рациональная установка даже рассматриваются по религиозным причинам в качестве морально обязательных. Именно это и сделало возможным дух капитализма. Согласно Веберу, решающими здесь являются практически-психологические следствия теологических доктрин Реформации. Так как систематическая работа приобрела религиозное значение для протестантов и кальвинистов, то она стала для них "призванием". В итоге были разрушены запреты, которые ранее в традиционном обществе сковывали усилия человека по поиску прибыли. Экономический успех индивида стал интерпретироваться как знак его принадлежности к "избранным". Отрицательное отношение к "плоти" и всем "чувствам" ограничивало потребление и вело к накоплению капитала. Таким образом, протестантизм создал то, что Вебер называет "мирской аскезой" (innerweltliche Askese). Мирская аскеза порождает новую структуру личности. Мы имеем внутреннюю рационализацию личности, которая ориентирует ее на труд и систематический самоконтроль. На следующем этапе внутренняя рационализация поддерживается внешней рационализацией экономической жизни.

В течение этого процесса действующие агенты не обязательно осознают, что закладывают внутреннюю или интеллектуальную основу буржуазного образа жизни и, следовательно, современного капитализма. Вебер не утверждает, что в намерения Лютера и Кальвина входило создание интеллектуальных условий для возникновения капитализма. Не развивалась с этой целью и капиталистическая этика. Вебер говорит, что появление на Западе капитализма было непреднамеренным результатом этико-религиозных способов действия, разработанных в протестантских сектах. Буржуазный образ жизни и капиталистический дух возникают как бы за спиной действующего агента.

Теория Вебера находится в центре интенсивных дискуссий на протяжении всего двадцатого столетия. Многие видели в ней основную альтернативу марксистской концепции связи между базисом (экономикой) и надстройкой (идеологией и религией). В этом контексте важно осознавать то, чего Вебер не говорит. Он не утверждает, что протестантская этика является необходимым и достаточным условием зарождения капитализма, но опровергает "монокаузальные модели объяснения" и подчеркивает, что существовало много причин возникновения западного капитализма. Таким образом, "протестантская этика" является необходимым, но не достаточным условием возникновения капитализма.

Веберовский диагноз современности: свобода и "железная клетка"

Подобно Ницше, Вебер во многом порывает с верой Просвещения в прогресс. Веберовская концепция современности и будущего находится под влиянием ницшеанского пессимистического диагноза. Рационализация деловой активности привела к удивительному экономическому росту, но и создала то, что Вебер называет "железной клеткой" ("стальным панцирем") капитализма, которая с механистической машинной силой неодолимо устанавливает рамки нашей жизни [1]. Все "постулаты братства" неизбежно терпят крушение в "безжизненной рациональности" экономического мира [2]. Развитие современной науки обеспечивает нам фантастическое понимание естественных процессов, которое, однако, ведет к окончательной "демистификации мира" (Entzauberung der Welt - расколдовывание мира). По мере того как наука освобождает мир от религиозно-метафизического "содержания", возрастает наша экзистенциальная потребность в смысле. Но она, подчеркивает Вебер, не может быть удовлетворена наукой:

"Судьба культурной эпохи, "вкусившей" плод от древа познания, состоит в необходимости понимания, что смысл мироздания не раскрывается исследованием, каким бы совершенным оно ни было, что мы сами призваны создать этот смысл, что "мировоззрения" никогда не могут быть продуктом развивающегося опытного знания и, следовательно, высшие идеалы, наиболее нас волнующие, во все времена находят свое выражение лишь в борьбе с другими идеалами, столь же священными для других, как наши для нас" [3].

1 М.Вебер. Избранные произведения. - М, 1990. - С. 206.
2 M.Weber. The Theory of Social and Economic Organization. Translated by A.Henderson and T.Parsons. - New York, 1947. - P. 456.
3 "Объективность" социально-научного и социально-политического познания. - С. 352-353.

Научная рационализация ведет к тому, что Вебер называет "утратой смысла и внутренней потребности" (Sinnverlust und innere Not). В своем диагнозе современности он, таким образом, сталкивается с проблемами "бессмысленности". В сфере ценностей идет борьба всех против всех. Результат этой борьбы не может быть предрешен рациональными аргументами и критериями. Подобно экзистенциальным философам (Сартр и др.), Вебер утверждает, что мы должны делать выбор в этой борьбе, который, однако, никогда не может быть рационально обоснован. В этом состоит так называемый децизионизм Вебера.

Согласно предпосылкам самого Вебера, иррациональный децизионизм в сфере этико-политических вопросов во многом является неудовлетворительным. Как мы видели, Вебер подчеркивает, что определенные фундаментальные ценности являются конститутивными для научной деятельности в целом. Истина и общезначимость носят основополагающий характер для любого исследования, независимо от того, какую область выбирает исследователь, исходя из собственных или присущих его эпохе ценностных представлений. Не имеет ли это место и при обсуждении этико-политических вопросов? Придерживаясь одних ценностей и отвергая другие, разве мы не предполагаем, что утверждаемое нами является истинным и общезначимым? По крайней мере, как подчеркивает Вебер, мы связаны "нормами нашего мышления". В дальнейшем мы увидим, что такие возражения против "децизионизма" и "этического релятивизма/субъективизма" в духе Вебера выдвигают немецкие философы Апель и Хабермас.

Мы указали, что Вебер оценивал рост рациональности и бюрократизации как угрозу человеческой свободе. Единственную политическую альтернативу этому процессу он видел в харизматической "вождистской демократии" (Fuhrerdemokratie), то есть в харизматическом "вожде", который сможет придать развитию общества новое направление. (В свете истории XX века этот тезис вызывает неприятные ассоциации). После первой мировой войны Вебер выразил свой пессимизм в следующем видении будущего:

"Не цветение лета предстоит нам, но сначала полярная ночь ледяной мглы и суровости, какая бы по внешней видимости группа не победила. Ибо там, где ничего нет, там право свое утерял не только кайзер, но и пролетарий" [1].

Только обладая героическим отношением к жизни, современный человек, согласно Веберу, может научиться воспринимать мир и прозу жизни такими, какими они в действительности есть [2].

1 М.Вебер. Политика как призвание и профессия. Перевод А.Филиппова и П.Гайденко. - В кн. М.Вебер. Избранные произведения. - М, 1990. - С. 705.
2 Там же. - С. 706.

В моральном плане Вебер напоминает своего современника Фрейда. Центром их мрачного морального видения является не новое общество, а новый индивид. Этот индивид не испытывает ностальгии по утраченному "золотому веку" и не надеется обрести в близком или отдаленном будущем "тысячелетнее царство". Но он обладает болезненно приобретенной и честной точкой зрения на мир и способен стоически воспринимать жизненные реальности.

Парсонс - действие и функция

Североамериканец Толкотт Парсонс (Talcott Parsons, 1902- 1979) является последним крупным представителем "классической" социологии. С конца 1930-х гг. он пытался развить общую социологическую теорию ("концептуальный аппарат"), которая могла бы быть использована для описания различных социальных феноменов. Во многом эта сложная и многосторонняя теория является "великим" синтезом (a grand synthesis) классической социологии, фрейдизма и современной теории систем. В своих поздних работах Парсонс пытался реабилитировать теорию всеобщих особенностей общественного развития. В ней центральное место занимают понятия модернизации и дифференциации.

Уже в своей первой крупной работе Структура социального действия (The Structure of Social Action, 1937) Парсонс утверждал, что такие классические социологические мыслители, как Дюркгейм, Вебер и Парето конвергируют в направлении одной общей теоретической позиции. Парсонс пробует сформулировать эту общую цель в виде волюнтаристской теории действия. Помимо прочего, понятие действия предполагает, что действующий агент должен поступать согласно средствам и цели. Вместе с тем действие приобретает направленность только на основании надындивидуальных норм и ценностей. Строго говоря, именно связанная совокупность ценностей делает возможными взаимодействие и общество. Итак, в социологии Парсонса очень важной становится сфера культуры. Одновременно его теория действия является волюнтаристской, так как мы можем говорить о действии только тогда, когда индивид в состоянии свободно выбирать между альтернативными средствами и целями (ср. с различием между действием и событием). Эта ранняя теория действия была позже включена в рамки так называемого "структурно-функционального" подхода в социологии.

Можно сказать, что парсонсовская теория действия представляет собой критику утилитаризма. Последний не принимает во внимание нормативные ограничения на цели, которые ставят перед собой различные индивиды, и на выбор средств их достижения. Ведь согласно утилитаризму, главным является лишь эффективность средств. В противоположность утилитаристам Парсонс утверждает, что общие ценности и нормы ограничивают и координируют действия индивида.

В фундаментальной работе К общей теории действия (Towards a General Theory of Action, 1951) Парсонс стремится раскрыть различные виды наших установок по отношению к окружающему миру. Во-первых, мы можем относиться к объектам и людям рациональным, когнитивным образом (познавательная или когнитивная установка). Во-вторых, у нас может быть эмоциональная связь с явлениями (катектическая установка). В-третьих, мы можем оценивать различные варианты действия по достижению поставленной нами цели (оценочная установка). Оценочный подход становится особенно важным, когда мы сталкиваемся с различными альтернативами и их следствиями.

Парсонсовская теория действия подразумевает, что мы всегда совершаем выбор между различными альтернативами, которые предстают перед нами как последовательности дихотомий. Итак, типовая переменная действия (patterns variable of action), значения которой мы должны выбирать, имеет вид дихотомии. Выбор ее значения определяется смыслом ситуации, в которой мы находимся. Парсонс оперирует пятью дихотомиями.

Эмоции - эмоциональная нейтральность [1]

1 Название этой пары ценностных установок (ориентаций) на русский язык иногда переводится "аффективность - нейтральность". - В.К.

Например, выполняя свои профессиональные обязанности, преподаватель должен выбрать нормативный образец поведения, который предписывает ему эмоциональную нейтральность. Он не должен относиться к студенту эмоционально. Это же относится и к таким профессиональным ролям, как судья, психолог и т.д. С другой стороны, роль отца или матери подразумевает эмоциональное участие. В связи с этим возникает интересный вопрос: не порождает ли модернизация (рационализация и дифференциация) нормативный образец поведения, при котором увеличивается количество эмоционально нейтральных связей (см. различение Теннисом общности и общества)! В то время как работа и профессиональная деятельность большинства людей являются или должны быть эмоционально нейтральными (см. дебаты о "сексуальных домогательствах" на рабочих местах), частная жизнь становится сферой эмоциональных действий (слезы, нежности и т.д.). Обычно семья выполняла функцию катарсиса. Однако в наши дни происходит ослабление эмоциональной функции семьи. В этом, возможно, заключает причина, почему в наши дни создана новая специализированная (и дорогая) сфера услуг по "воспитанию чуткости" (sensitivity-courses) для бизнесменов, нуждающихся в понимании своих собственных чувств и чувств других людей.

Универсализм - партикуляризм

Должны ли феномены в сфере действия оцениваться на основе каких-либо универсальных правил (ср. с кантовским категорическим императивом) или на основе более частных ситуативных моментов? В современном обществе мы подчеркиваем важность, например профессиональной компетентности, а не семейных отношений, этнического происхождения и т.д. Согласно Парсонсу, здесь мы делаем оценки на основе общих правил. В этой связи возникает вопрос, не ведет ли модернизация к увеличению числа явлений, которые оцениваются на основе универсальных, а не частных правил (ср. с принципом "равенства перед законом")?

Ориентация на себя - ориентация на коллектив

Существует выбор между заботой о себе и заботой о других. Позволяет ли нормативный тип действия использовать действующему человеку ситуацию в его собственных целях или он должен прежде всего думать о коллективе? Биржевой спекулянт например, должен, согласно своей роли, действовать во имя собственных интересов или интересов компании. В то же время доктор и психолог должны прежде всего заботиться об интересах пациента. Следуя Дюркгейму, мы могли бы сказать, что ориентация на себя (эго-ориентация) впервые становится возможной с историческим возникновением "индивида" и характерна для общества, основанного на "органической солидарности" (термин Дюркгейма для обозначения дифференциации в традиционных обществах). Коллективная ориентация, или альтруизм, является с такой точки зрения характерной для общества, основанного на "механической солидарности" (термин Дюркгейма для обозначения дифференциации в современных обществах). Снова возникает вопрос: влечет ли модернизация появление нормативного образца поведения, который отдает приоритет эго-ориентации перед ориентацией на коллектив (ср., например, с дебатами о возрастании в последнее время материального эгоизма и об упадке после второй мировой войны коллективной солидарности).

Предопределенное - достигнутое

Эта типовая переменная действия основана на проводимом американским антропологом Ральфом Линтоном (Ralph Linton, 1893- 1953) различии между имманентно присущими индивиду и приобретенными им самим социальными характеристиками, как основе его социального статуса. Должны ли мы, например, отдавать приоритет таким характеристикам, как пол, возраст и групповая принадлежность, или же личным достижениям индивида? Мы часто полагаем, что процесс модернизации приводит (или "должен" приводить) к тому, что первостепенное значение должны иметь реализованные характеристики ("таланту должна быть открыта дорога"). Например, теперь многие профессии не являются доступными исключительно для аристократии или особой касты (например, "военной", "купеческой" и т.д.). С другой стороны, сейчас наблюдается тенденция делать особый упор на половую принадлежность (например, введение "квот для женщин"). Однако приписывание индивиду особых характеристик на основании его пола может иметь неоднозначные следствия. "Она всего лишь девушка, поэтому..." "Конечно, он хороший парень, но...".

Специфичность - диффузия

Эта дихотомия заключается в различии между односторонним/ специфическим и многосторонним/диффузным отношением к явлению. Здесь нормативный тип действия может предписывать либо ограничение одним специфическим аспектом явления (ср. с бюрократической казуистикой), либо расширение отношения к нему до более всестороннего контекста (ср. с педагогическими воззрениями на современного преподавателя как защитника, друга, советника и т.д.). На социальном уровне модернизация, по-видимому, порождает все более специфические отношения. Но налицо и другая тенденция, выраженная в требовании, чтобы бюрократ принимал во внимание "личностные факторы и обстоятельства" и изучал дело со всех сторон. Конечно, "диффузность" является характеристикой сферы общности (Gemeinschaft), присутствующей в современном обществе, примером чего служат отношения между родителями и детьми.

Мы можем сказать, что во многом парсонсовские типовые переменные действия представляют попытку объединения ряда основных концепций классической социологии: тённисовских понятий общности и общества, веберовских типов действия и дюркгеймовского различия механической и органической солидарности. Эти базисные понятия сообщают нам, что социальные роли "предрасполагают" к выбору отвечающего им значения типовой переменной. Одна профессиональная роль требует, чтобы мы выбрали ориентацию на себя; другая - ориентацию на коллектив. По отношению к своим детям мать например, должна выбрать эмоциональность, диффузность, партикуляризм, предопределенную принадлежность и коллективную ориентацию. Если она выступает в роли учителя, то должна, соответственно, выбрать другие значения этих типовых дихотомических переменных.

Важно отметить, что с помощью типовых переменных мы можем также описывать, какие приоритеты закреплены в нормативной и ценностной структурах общества. Используя типовые переменные, Парсонс очерчивает несколько социальных структур. Например, современные индустриальные общества характеризуются универсалистскими образцами поведения, ориентированного на достижение результата. Другие образцы характеризуют предшествующие современности общества. Таким образом, типовые переменные действия составляют часть парсонсовской теории рационализации и дифференциации.

Разными способами Парсонс стремится показать, что "социальные системы" сталкиваются с так называемыми системными проблемами. При этом он соединяет свои базисные понятия с некоторыми биологическими представлениями. Так, социальная система обладает механизмами, которые поддерживают ее равновесие в случае изменений в окружающей среде (ср. с принципом гомеостазиса). Здесь мы находим начало функционалистской модели объяснения. Функция некоторых общественных механизмов заключается в поддержании равновесия социальной системы. Например, дифференциация ролей может пониматься как попытка разрешить "системные проблемы" на микроуровне. На макроуровне также имеется соответствующая функциональная дифференциация (культура, политика и экономика как подсистемы). Итак, общество обладает подсистемами, которые обеспечивают решение проблем адаптации к природе, проблем социальной и нормативной интеграции и т.д. Если общество концентрируется исключительно на инструментальных вопросах, то страдают "общественные ценности" (value-community) (для Парсонса важной оказывается культура: школы, университеты, учреждения искусства и т.д.).

В более поздних работах Парсонс попытался реабилитировать теорию универсальных особенностей социальной эволюции (эволюционных универсалий). Развитие социальной стратификации и различных форм дифференциации является необходимым, например для увеличения долговременной способности общества к адаптации. Общество также должно быть способно к легитимации различных форм неравенства. Эффективное управление предполагает развитие бюрократии. Политическая демократия важна для способности общества к солидарности. В этом заключается попытка Парсонса развить веберовскую теорию рационализации.

Парсонсовская социология может также рассматриваться как серьезный ответ на то, что он называет "парадоксом Гоббса". Каким образом возможно возникновение общества на основе принципов гоббсовской теории естественного состояния? Как мы можем, учитывая имеющийся дефицит ресурсов, избежать всеобщей борьбы всех против всех? Парсонс утверждает, что хорошо упорядоченное общество может быть реализовано только тогда, когда существует институционализированная система норм, регулирующая отношения между индивидами ("институционализация общих норм"). Очень важным для возникновения общественной стабильности является нормативный элемент. Но как мы можем избежать того, чтобы такое общество не стало слишком "замкнутым", например неприемлемым, полностью зарегулированным, фашистским "новым порядком"? Здесь мы снова должны обратиться к типовым переменным действия (универсализм - партикуляризм и т.д.). Однако Парсонс не разъясняет, как можно обосновать универсальные ценности. Эта проблема находится в центре учения Хабермаса (см. Гл. 30).

Содержание

Дальше