§ 34. Отношение Гоббса к религии
Л. Фейербах: История философии. Том
I. Томас Гоббс
“Это ещё проблема, был ли Гоббс атеистом”. Некоторые “причислили его к толпе
атеистов и оставили там”, но Гундлинг 26 снял с него это обвинение. “Гоббс не
был другом ни высшего духовенства вообще, ни английского в частности. Его
“царство тьмы” (господство духовенства, особенно католического, Leviath., с.
44—47) так же мало говорило в пользу этого духовенства, как и в пользу папы. Но
кто отнимает нечто от того или другого, тот еретик и атеист. Селден должен быть
отнесен именно к этому классу, так как оспаривал их духовную десятину, а Гоббс
пошел дальше Селдена: он выплеснул ребенка вместе с водой; у него была своя
философия и теология”.
Упрек в атеизме основан был прежде всего на том, что, по воззрению Гоббса, одно
материальное, телесное действительно, так что бог, по его мнению, тело. В
приложении к “Левиафану” сам Гоббс защищался следующим образом: “Покажи мне,
если можешь, слово “бестелесный” или "нематериальный” в писании. Я же покажу
тебе, что вся полнота божества во плоти пребывала во Христе. Все мы пребываем и
движемся в боге, говорит апостол. Но все мы имеем величину. А может ли то, что
имеет величину, находиться в том, что не имеет величины? Бог велик, говорится в
писании, но величина не может мыслиться без телесности”. Во-вторых, этот упрек
был основан на том, что Гоббс называет свойства бога, как, например, мудрость,
непостижимыми атрибутами, которые прилагаются к непостижимому существу лишь
как знаки почести. “Но я не нахожу, — замечает на это Гундлинг, — почему того,
кто... считает природу бога incomprehensibel непостижимой, считают атеистом,
тогда как все теологи признают, что ничего нельзя, proprie собственно, ни знать,
ни понимать о свойствах бога и всей его сущности, но именно потому, что все в
нем бесконечно, о нем говорят лишь en general вообще”. Гундлинг прав. Гоббс не
атеист, по крайней мере не более атеист, чем наши современники. В частном и
действительном он материалист, атеист, но en general он теист. Бог есть тело, но
каково оно? Воздух, свет, вода, солнце, луна, звезда, камень, растительное,
животное, человеческое тело? Нет, только тело en general, тело без телесности,
тело, о котором мы поэтому вовсе ничего не знаем, ничего не мыслим, ничего не
можем сказать. “Кто не хочет прилагать к богу другого имени, — говорит
Гоббс,—кроме соответствующих естественному разуму, тот должен пользоваться лишь
отрицательными выражениями, как бесконечный, вечный, непостижимый, или
превосходными степенями, как высочайший, величайший, или неопределенными
именами, как благой, праведный, святой, творец, и притом так, чтобы выразить
этим лишь свое поклонение и удивление, а не сказать, что есть бог. Совершенно
верно, предикаты бога суть лишь предикаты человеческого духа, человеческого
аффекта. Вообще у Гоббса встречаются отдельные удачные замечания о религии и её
происхождении, которые он, правда, ограничивает лишь языческими религиями
(1847). Есть только одно имя для его сущности: он есть” (“Unicum enim naturae
Sual nomen habet: est”). Quid sit — сущность, содержание, положительное —
принадлежит атеизму, миру, чувствам; а простое “есть” — теизму, божеству. Таким
образом, Гоббс вовсе не отрицает бога; но его теизм по существу, по содержанию,
как и вообще теизм нашего времени, есть атеизм, его бог лишь отрицательная
сущность или, вернее, не-сущность.
Если говорить более подробно об отношении Гоббса к христианской религии или
вероучению, то надо ещё заметить, что для него так называемая положительная
религия лишь дело государства, государство есть царство божье (Leviath., с.
35), глава государства, а также глава церкви или религии — представители и
заместители бога, “воля бога познается лишь через государство”, что поэтому
Гоббс, как хороший гражданин, по тем же основаниям, по которым он подчиняет
свою волю законам своего государства или страны, подчиняет также свой разум
догмам государственной церкви. Что же касается его внутреннего отношения к
таинствам христианской веры, то оно характеризуется достаточно следующим
изречением его: “Тайны веры, как целебные, но горькие пилюли, надо глотать
целиком; если их разжевать (то есть подвергнуть критике языка), то обычно
приходится их выплюнуть”.
“Мирские и духовные дела должны подчиняться одному господину, иначе они
подвергаются опасности не только ввиду споров между государством и церковью,
между представителями светской и духовной власти, из которых одни несут меч
правосудия, а Другие щит веры, но, что хуже, опасности борьбы между христианином
и человеком, возникающей в груди каждого христианина”.