СОЦИОЛОГИЯ: ИСТОРИЯ, ОСНОВЫ, ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ в РОССИИ

Глава 1
ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ СОЦИОЛОГИИ КАК НАУКИ

1.3. Предпосылки и особенности возникновения социологии в России

Появлению социальной мысли в России как светского знания способствовали реформы Петра 1, именно благодаря им появилась возможность для развития в Российском государстве не только мирских знаний, науки, но и активной предпринимательской деятельности. Петром 1 было закончено формирование абсолютной монархии в России. Была упразднена боярская дума, отменено патриаршество, во главе церкви поставлен Синод, то есть церковь была полностью подчинена государству. Абсолютизм ограничивал также и светскую власть феодальной аристократии.

В связи с этим возникла основная, центральная проблема размышлений того времени — определение дальнейшего пути развития России. Петр 1 пытался внедрить в русскую жизнь, не учитывая особенности уклада ее психологии, европейские социальные формы. Это стало основой противоречий всего последующего развития России, а также русских социально-философских поисков. Как оценивать проведенные Петром реформы? Поддерживать их или низвергать? Что важнее для России — самобытность или общечеловечность?

В 60-е годы XVIII века Екатерина II укрепила устои светского абсолютистского государства. Проведенные ею экономические меры по изъятию земельных владений, принадлежавших церкви и монастырям, значительно ослабили экономические основы церкви. Параллельно этому во время ее царствования российские города получили право самоуправления, что привело к определенному улучшению положения различных слоев населения (предпринимательских, купеческих, ремесленных).

Казалось бы, что просвещенный абсолютизм в России стал вполне реальным государственным строем, но именно в это время ведущие теоретики практически отказались от надежды на просвещенного монарха и начали поиск различных проектов ограничения самодержавия и дальнейшего политического реформирования. Необходимо отметить, что такие проекты возникали и раньше. В конце своей жизни Петр 1 интересовался образцами западноевропейского парламентаризма. Можно предположить, что в будущем он планировал ввести эту модель государственного управления. Во время царствования Анны Иоанновны была сделана еще одна неудачная попытка ограничить самодержавие. Но только во второй половине XVIII века конституционные принципы получают наиболее широкое распространение.

Таким образом, первая половина XIX века, как отмечает Г.Я.Миненков, это период зарождения программы социологического поиска [см.: 171. С.270]. Реализация же этой программы происходила во второй половине XIX — начале XX веков. Выделим основных мыслителей того времени. Н.И.Надеждин (1804-1856) являлся одним из основоположников теоретической социологии в России, им введена в социальную мысль России идея историзма. П.И.Пестелю (1793-1826) принадлежит идея революционного преобразования общества как способа его прогресса. Следует отметить и В.Н.Майкова (1823-1847), который первым четко заговорил о необходимости создания новой науки в России. В 1845 г. в первом томе журнала “Финский Вестник” была напечатана его статья “Общественные науки в России”. Содержание данной статьи показывает, что идеи О.Конта оказали определенное влияние на В.Н.Майкова. При изложении своих мыслей он дает конкретную ссылку на четвертый том его основного труда (Cours de philosophie positive).

Не приняв контовский термин “социология”, он в своей статье “Общественные науки в России” (1845) ставит задачу формирования новой “социальной философии”, под которой им подразумевалась общественная наука о законах социальной жизни людей и народов. В этой статье было изложено его понимание социологии как новой позитивной науки и убедительно обоснована объективная необходимость ее появления в России.

Наиболее яркой фигурой начала XIX в. являлся Петр Яковлевич Чаадаев (1794- 1856). П.Я.Чаадаев, отрицая упрощенные идеи просветительского прогрессизма, пытался найти новые способы осмысления социальных фактов, опираясь при этом на единство истории человечества и ее законосообразный характер.

Большую известность П.Я.Чаадаев получил благодаря своим “Философским письмам”. Они были написаны примерно в 1829-1831 гг. и в течение многих лет ходили по России в рукописном виде на французском языке, так как П.Я.Чаадаев предпочитал писать на французском. О точном количестве писем точно не известно [см.: 202. С. 157], чаще всего речь идет о шести письмах.

Интересна история появления данного письма. Об этом П.Я.Чаадаев в своем письме к Л.М.Цынскому в 1837 г. написал следующее: “Я познакомился с госпожой Пановой в 1827 году в подмосковной деревне, где она и муж ее были мне соседями. Там я с ней видался часто, потому что в безлюдстве находил в этих свиданиях развлечение. На другой год, переселившись в Москву, куда и они переехали, продолжал с ней видеться. В это время господином Панов занял у меня 3000 руб., и около того же времени от жены его получил письмо, на которое ответил тем, которое напечатано в “Телескопе”, но к ней не послал, потому что писал его довольно долго, а потом знакомство наше прекратилось” [175. С.328].

Об истории издания данного “Письма” мы узнаем из другого письма, написанного П.Я.Чаадаевым 5 января 1837 г. своему брату Михаилу: “Издателю “Телескопа” попался как-то в руки перевод одного моего письма, шесть лет тому назад написанного и давно уже всем известного; он отдал его в цензуру; цензора, не знаю как, уговорил пропустить; потом отдал в печать, и тогда только уведомил меня, что печатает. Я сначала не хотел тому верит, но получив отпечатанный лист и видя в самой чрезвычайности этого случая как бы намек Провидения, дал свое согласие. Статья вышла без имени, но тот же час была мне приписана или лучше сказать узнана, и тот же час начался крик” [175. С.326].

Император Николай 1, ознакомившись со статьей, был очень разгневан, и все, имеющие к “Письму” отношение, были жестко наказаны. Журнал тотчас был запрещен. А.В.Болдырев — старик, ректор Московского университета и цензор — был разжалован и отставлен. Н.И.Надеж-дин — издатель — сослан в Усть-Сысольск. П.Я.Чаадаева было приказано объявить сумасшедшим и обязать подпиской ничего не писать. П.Я.Чаадаев был присужден к домашнему аресту. По назначению властей каждую субботу к нему приезжал доктор и полицеймейстер, они констатировали состояние его умственных способностей и делали донесение. В это время им была написана статья “Апология сумасшедшего” (1837). При жизни П.Я.Чаадаева было издано только “Первое письмо”.

В своем “Письме” он обратил внимание на роль русского народа в истории человечества. По его словам, “одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации заключается в том, что мы еще только открываем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко отставших от нас. Это происходит оттого, что мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода” [293. С.6].

Описывая трагическую и безысходную картину .российской жизни, он пришел к выводу о внеисторичности русского народа, выпадении его из общечеловеческой логики: “Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили. С первой минуты нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего блага людей: ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды; мы не дали себе труда ничего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь.

Странное дело: даже в мире науки, обнимающем все, наша история ни к чему не примыкает, ничего не уясняет, ничего не доказывает. Если бы дикие орды, возмутившие мир, не прошли по стране, в которой мы живем, прежде чем устремиться на запад, нам едва ли была бы отведена страница во всемирной истории. Если бы мы не раскинулись от Берингова пролива до Одера, нас ни заметили бы. Некогда великий человек захотел просветить нас, и для того, чтобы приохотить нас к образованию, он кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но не дотронулись до просвещения. В другой раз, другой великий государь, приобщая нас к своему славному предназначению, провел нас победоносно с одного конца Европы на другой; вернувшись из этого триумфального шествия через просвещеннейшие страны мира, мы принесли с собой лишь идеи и стремления, плодом которых было громадное несчастье, враждебное всякому истинному прогрессу. И в общем мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений, которые сумеют его понять; ныне же мы, во всяком случае, составляем пробел в нравственном миро-порядке. Я не могу вдоволь надивиться этой необычайной пустоте и обособленности нашего социального существования. Разумеется, в этом повинен отчасти неисповедимый рок, но, как и во всем, что совершается в нравственном мире, здесь виноват отчасти и сам человек” [293. С.13-14]. П.Я.Чаадаев считал, что русский народ оказался в стороне от “всемирного движения человечества”.

В дальнейшем взгляды П.Я.Чаадаева более оптимистичны. В своих последних работах он уже неоднократно говорил, что России предстоит великое будущее, а для этого необходимо только сделать правильный социальный выбор, поняв особенности России. А сформулированная П.Я.Чаадаевым мысль — “...у меня есть убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, которые занимают человечество” [293. С.86], — на долгие годы стала программой для всех последующих как философских, так и социологических поисков в России [см.: 171. С.271].

Необходимо отметить, что социально-политические взгляды П.Я.Чаадаева противоречивы. Он выступал против славянофилов, считая, что их теории являются попыткой оправдания застоя и патриархальной отсталости. В написанной в 1837 г. статье “Апология сумасшедшего” о славянофилах он писал следующее: “Но вот является новая школа. Больше не нужно Запада, надо разрушить создание Петра Великого, надо снова уйти в пустыню. Забыв о том, что сделал для нас Запад, не зная благодарности к великому человеку, который нас цивилизовал, и к Европе, которая нас обучила, они отвергают и Европу, и великого человека, и в пылу увлечения этот новоиспеченный патриотизм уже спешит провозгласить нас любимыми детьми Востока...

...Но кто серьезно любит свою родину, того не может не огорчать глубоко это отступничество наших наиболее передовых умов от всего, чему мы обязаны нашей славой, нашим величием: и, я думаю, дело честного гражданина — стараться по мере сил оценить это необычайное явление” [293. С.82-83].

В то же время он не поддерживал и революционные методы борьбы против крепостничества и самодержавия. Установление “социального идеала”, по его мнению, было связано с победой “истинного христианства” и единой церкви. Он писал: “В христианском мире все необходимо должно способствовать — и действительно способствует — установлению совершенного строя на земле...”. Он считал также, что католицизм был прогрессивным явлением в истории и только благодаря ему в Западной Европе было уничтожено рабство.

Такие взгляды, естественно, мешали П.Я.Чаадаеву принять идеи славянофилов, несмотря на то, что в их обществе он провел свои последние годы. Славянофилы осуждали европейскую цивилизацию за то, что она “была в корень извращена папством и католической церковью и что нужно искать другую цивилизацию, более совершенную и более чистую с скрытыми, но плодотворными зачатками, заложенными и до сих пор еще существующими в недрах восточной церкви и славянской народности.

Враждебные католицизму, враждебные Европе, ее идеям, ее нравам, ее установлениям, они приписывают все несчастья, от которых страдает Россия, чуждым элементам, неблагоразумно ею поглощенным, и основывают спасение отечества на логическом развитии славянской народности и восточной церкви” [294. С. 18-19].

А.И.Герцен высоко оценил “Письмо” П.Я.Чаадаева. Он писал: “Письмо Чаадаева было своего рода последнее слово, рубеж. Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь; тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли то сигнал, зов на помощь; весть об утре или о том, что его не будет, — все равно, надобно было проснуться. Что, кажется, значат два, три листа, помещенных в ежемесячном обозрении? А между тем такова сила речи сказанной, такова мощь слова в стране, молчащей и не привыкнувшей к независимому говору, что “Письмо” Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию” [39, 139].

О том, какое впечатление произвело “Письмо” на А.И.Герцена, видно из следующих его слов: “От каждого слова веяло долгим страданием, уже охлажденным, но еще озлобленным. Эдак пишут только люди. долго думавшие, много думавшие и много испытавшие; жизнью, а не теорией доходят до такого взгляда... Читаю далее — “Письмо” растет, оно становится мрачным обвинительным актом против России, протестом личности, которая за все вынесенное хочет высказать часть накопившегося на сердце. Я раза два останавливался, чтобы отдохнуть и дать улечься мыслям и чувствам и потом снова читал и читал. И это напечатано по-русски неизвестным автором... Я боялся, не сошел ли я с ума” [39. С.139-140].

Огромное влияние оказало “Письмо” на население России. “Долго оторванная от народа часть России, — как отмечал далее А.И.Герцен, — прострадала молча, под самым прозаическим, бездарным, ничего не дающим в замену игом. Каждый чувствовал гнет, у каждого было что-то на сердце, и все-таки все молчали: наконец, пришел человек, который по-своему сказал что. Он сказал только про боль, светлого ничего нет в его словах, да нет ничего и во взгляде. “Письмо” Чаадаева — безжалостный крик боли и упрека петровской России; она имела право на него; разве эта среда жалела, щадила автора или кого-нибудь?

Разумеется, такой голос должен был вызвать против себя оппозицию, или он был бы совершенно прав, говоря, что прошедшее России пусто, настоящее невыносимо, а будущего для нее вовсе нет, что это “пробел разумения. грозный урок, данный народам, — до чего отчуждение и рабство могут довести”. Это было покаяние и обвинение... Но оно и не прошло так: на минуту все, даже сонные и забитые, отпрянули, испугавшись зловещего голоса. Все были изумлены, большинство оскорблено, человек десять громко и горячо рукоплескали автору” [39. 0.1401.

В острых идейных спорах, вызванных “Письмом”, оттачивались и складывались позиции западников и славянофилов в России. И западников, и славянофилов тревожила одна проблема — судьба России. У этих направлений была одна логика, один метод, одни и те же заслуги и слабости. Расхождения между ними имели место при определении, что понимать под социальным развитием и каким образом оно должно происходить. Так, западники стояли за насильственное внедрение общечеловеческих социальных форм, а славянофилы выступали за естественный процесс эволюции культуры, происходящей благодаря духовному самоопределению народа в тесной связи с национальными ценностями и традициями [см.: 171. С.271].

В середине XIX века многие передовые люди России проповедовали утопический взгляд, суть которого заключалась в том, что Россия может перейти к социализму через преобразование общины с ее коллективистской сущностью. А.И.Герценым были разработаны теоретические основы народнической концепции социализма и путей его достижения в России. Ф.Энгельс в своей статье “О социальном вопросе в России” (1875) писал, что А.И.Герцен в русских крестьянах видел “истинных носителей социализма, прирожденных коммунистов, в противоположность рабочим стареющего, загнивающего европейского Запада, которым приходится лишь искусственно вымучивать из себя социализм” [316, Т.18. С.543]. В дальнейшем эти взгляды А.И.Герцена заимствовал М.А.Бакунин, а у М.А.Бакунина — П.Н.Ткачев.

Славянофилы выступали за самобытной путь исторического развития России, который принципиально отличается от западноевропейского пути. Они идеализировали старую, допетровскую Русь. Считали, что она была гармоничным обществом, в котором не было внутренних потрясений. По их мнению, Петр 1 произвольно нарушил органичное развитие России. Это привело к тому, что государство встало над народом, дворянство и интеллигенция односторонне усвоили внешнюю и бытовую западноевропейскую культуру, совершенно оторвались от своего народа и своей самобытной культуры. Славянофилы призывали интеллигенцию изучать народную жизнь. ее быт, культуру и язык, чтобы сблизиться с народом.

Они считали, что государство является естественной формой организации жизни людей для Запада, так как западное общество создано в результате завоеваний и насилия, поэтому там необходимы юридические нормы и конституция. А в России конституция, по их мнению, была не нужна, так как в основе русского общества изначально лежит соборность.

Свое учение о власти они строили, исходя из органического единства царя и народа, считая, что вся полнота власти принадлежит народу, но он не любит ее и поэтому отдает царю, чем снимает с себя грех властвования, а в задачу царя входит сохранение порядка в обществе. Они считали, что самодержавие — зло, но зло необходимое. Самодержавие, по их мнению, создает сам народ, а не система порабощает народ. Самодержавие представлялось им как государственность безгосударственного народа и означало, что для самодержца власть — это долг, обязанность и тяжкий крест, а не привилегия.

Их интересовало такое устройство русского общества, в основе которого лежат соборность и вера. Соборность понималась ими как живое и цельное единство, собранное воедино духом любви, а не внешнее единство общества и не механическое соединение его независимых частей. Русский народ, а из него состоит реальное общество, самобытен и религиозен. Народ живет в соответствии и по законам православия и не любит властвовать и власть. Для него главными ценностями выступают духовные, а не политические свободы. Именно на это опирались славянофилы при рассмотрении предлагаемого ими государственного устройства. В то же время они считали, что государство само по себе — это зло, так как основано на насилии, разъединении, бездуховности и лукавстве.

По своей сущности русский народ безгосударственен. Проведенные Петром 1 преобразования навязали ему эту форму общественного устройства, что привело к нарушению духовного единства, так как между народом и царем встало чиновничество, препятствуя их органическому общению.

У славянофилов полностью отсутствовала (центральная для христианства) идея личности, которая поглощена у них коллективным субъектом общества — общиной. Общину же они считали исконно русской, самобытной формой общественного устройства. Интересно, что это центральное положение славянофилов позднее заимствовали анархисты, народники, революционеры-демократы.

Важный для русской социологии вопрос о социальном прогрессе славянофилы решали следующим образом. Социальный идеал — это община, а так как она находится не впереди исторического развития (община уже существовала в допетровские времена), то они отрицательно относились к социальному прогрессу.

Как бы итогом предсоциологического этапа социальной мысли в России в стали идеи К.Д.Кавелина (1818-1885). К.Д.Кавелин — выходец из старого дворянского рода, историк, юрист, философ, публицист.

Для него было характерно желание преодолеть недостатки, имеющиеся в течениях западничества и славянофильства, и заложить основы новой социальной науки. Он отмечал, что, после того как эпоха преобразований, вызванная реформами Петра 1, стала клониться к концу, “появилось у нас противоположение русского европейскому, желание думать, действовать и чувствовать национально, народно или во что бы то ни стало по- европейски. Требование самостоятельности и требование лучшего, которые нашли представители в этих двух крайностях, прежде слитых воедино, теперь распались и стали враждебны. Серединой между ними было уже бессмыслие и апатия. Таким образом, настоящий смысл эпохи реформ был потерян и забыт. Ее начали безусловно порицать или безусловно хвалить, но с важными недоразумениями и натяжками с обеих сторон, потому что ее подводили под известные, односторонние точки зрения, которым она никак не поддавалась. В наше время этот дуализм, признак едва зарождавшейся в нас умственной и нравственной жизни, начинает исчезать и становится прошедшим. Его сменят мысль о человеке и его требованиях. Что эпоха преобразований сделала в практической жизни, то теперь происходит у нас в области мысли и науки. Непереступаемые границы между прошедшим и настоящим, русским и иностранным разрушаются; открывается широкое воззрение, не стесняемое никакими предрассудками, прирожденными или выдуманными ненавистями” [89, стб.64]. Сформулированные им идеи стали центральными для социологии в России [см.: 171. С.272).

Он считал, что внутреннее развитие русской истории всегда оставалось самостоятельным, даже во время и после реформ Петра 1 [см.: 89, стб.65-66]. Ему принадлежит разработка новой теории исторического развития русской гражданственности. Данная теория, вопреки славянофилам, выводила весь русский общественный и государственный быт из кровнородового, патриархального, а не из общинного. Однако он подчеркивал, что реформы Петра Великого [см.: 89; 90] сыграли в истории русского народа важную роль. Эта теория позднее стала основой историко-юридической школы в России.

При рассмотрении сельской общины в России в его взглядах сочетались как идеи государственной школы, которые представляли общину институтом, созданным государством в фискальных целях, так и идеи славянофилов о великой роли общины, которая является реальной альтернативой развитию капитализма в России. К.Д.Кавелин считал, что оптимальным является разумное сочетание общинного землевладения, которое препятствует переходу земли в руки частных землевладельцев, с личной поземельной собственностью крестьянина, которая в свою очередь позволяет избежать пролетаризации и нищеты крестьянских масс [см.: 174. С.31]. Судя по всему. он предполагал, что со временем наиболее богатые крестьяне будут выходит из общины и переселяться в города, а самая бедная, неимущая часть останется в общине, что оградит ее от бродяжничества, нищеты и будет гарантировать ей работу. Хотя он и придавал большое значение общинному устройству крестьянства, все же далеко не так идеализировал общину, как славянофилы и А.И.Герцен.

Его интересовала и проблема прогресса. К.Д.Кавелин выдвигал свою точку зрения по этому вопросу. Прогресс в России, по его мнению, это внутреннее саморазвитие личности, ее культуры. Только там, где есть развитая личность, возможен прогресс. Именно развитая личность — основа общественного развития. Он считал, что личность, появившаяся в Древней Руси, это только грубая и неразвитая форма, не имеющая никакого содержания. К.Д.Кавелин писал: “Она была совершенно неразвита, не имела никакого содержания. Итак, оно должно было быть принято извне; лицо должно было начать мыслить и действовать под чужим влиянием” [89, стб.57-58]. Таким образом, необходимое наполнение она могла получить только извне, в данном случае из Западной Европы, где оно было наиболее развито.

Русский народ исторически вынужден был жить в таких внешних обстоятельствах, которые на целые века делали невозможным его развитие из самого себя. Рассматривая среду обитания русского народа, К.Д.Кавелин указывал, что “нравственная и умственная сторона в ней дремала. Единственным путем развития культуры Великороссии было постепенное, так сказать, всасывание образовательных элементов извне, из других стран, более образованных. Наша подражательность, обезьянничание, наша падкость к новому и чужому, наша способность принимать всевозможные виды и образы ставятся нам в укор; но такая восприимчивость и впечатлительность, выработанные в нас, правда, до виртуозности, доказывают только отсутствие в нас всякого содержания и сильную потребность наполнить эту пустоту единственным способом, который оставался впитыванием, вдыханием в себя образовательных элементов извне. Эти внешние влияния чрезвычайно медленно оседали в народе и продолжали жадно восприниматься отовсюду до тех пор, пока почва не напиталась ими и не народилась для самостоятельного, нравственного и духовного развития” [90. Стб.623-624]. Эту великую миссию соединения в личности содержания и формы, по его мнению, и выполнил Петр 1 своими реформами. Он выступал против идей Ф.М.Достоевского и других о том, что русскому народу изначально была присуща высокая нравственность.

Огромное влияние на развитие русской социологии также оказала идея социализма, получившая, в России особое звучание и оригинальное развитие. К этой идее впервые обратились славянофилы, которые связывали с ней надежды на лучшую форму организации общественной жизни, мечтали об историческом устройстве сельской и ремесленной промышленности на основе сочетания христианской идеи с потребностями материального существования.

Таким образом, благодаря успешному развитию отечественной социальной мысли во второй половине XIX века было уже сформулировано программное поле будущих социологических исследований и выдвинуты основные вопросы, которые необходимо было решить передовым людям того времени.

В середине XIX века русское общество стояло перед необходимостью коренных изменений в политической и экономической сферах. Потребность в этом осталась и после реформ 60-х годов — отмены крепостного права, реформы земств и судебной реформы, так как все проведенные реформы, кроме последней, были непоследовательны, нерешительны и компромиссны. Россия по-прежнему оставалась сословным бюрократически-дворянским государством. Она не стала, как этого желали многие, ни демократической, ни конституционной страной. Поэтому произошло колоссальное оживление общественной жизни. В России в 60-70-е годы впервые в истории на общественно-политическую сцену выступило общественное мнение. Одни призывали к продолжению реформ, к их радикализации, а другие — к восстанию и слому всей системы вообще. С этого времени в России стало открыто звучать требование широкой общественности о необходимости прогресса общества.

В условиях подготовки реформ 60-х годов XIX в. преобразования Петра 1 вновь становятся объектом острых споров. В борьбе идей XIX в. оценка реформ Петра 1 стала важным вопросом мировоззрения. С.М.Соловьев отмечал, что преобразования Петра 1 имели революционный характер. По этому поводу он писал следующее: “Наша революция начала XVIII века уяснится чрез сравнение ее с политической революцией, последовавшей во Франции в конце этого века” [234. С.440]. Таким образом, реформы Петра 1, по его мнению, сыграли для России такую же роль, какую сыграла Великая Французская революция для Запада.

Появление социологии в России после реформы 1861 г. является не случайным, а вполне закономерным, так как в это время начался интенсивный переход от феодального общества к капиталистическому, с его процессами индустриализации и урбанизации, изменением структуры общества, делающий невозможными устаревшие идеи и идеалы дореформенного времени.

Основной причиной возникновения социологии в России стали процессы, которые происходили в первую очередь в экономической сфере и потребовавшие в связи с этим знания об обществе как целостной взаимосвязанной системе. Социология этого периода теоретически выражала в различной форме требования буржуазного изменения, реформирования существующих в России порядков.

Стимулирующим фактором для развития социологии в России оказалось усложнение социальной структуры русского общества. Произошел бурный рост городских сословий, которые до реформы были совсем незаметны на фоне крестьянства и дворянства. Развитие капитализма также привело к увеличению и усложнению состава городского населения, появилась масса новых профессий, возросла мобильность населения, что приводило к ломке старых культурных стандартов. Например, население Москвы за тридцать лет (1867- 1897 гг.) выросло с 351 тыс. до 1035 тыс. человек, Т.е. в 3 раза, а население Санкт-Петербурга за этот же период увеличилось с 539 тыс. до 1267 тыс. человек, Т.е. в 2,35 раза [см.: 150. С.4]. Рост больших городов с неизбежностью порождал появление новых острых социальных проблем.

Все эти изменения способствовали усилению интереса разных слоев русского общества к социальным проблемам. Русские интеллигенты стремились помочь угнетенному народу. Главные теоретические достижения социологической мысли в России, и это было отмечено историками социологии, как отечественными, так и зарубежными, стали естественным результатом, ответом на основной вопрос того времени, остро вставший перед ними, — “Что считать наиболее важным для блага Народа?” [53. С. 13]. Вся история социологии показывает эволюцию основных вопросов, на которые она была призвана отвечать, что в решающей мере зависело от той ситуации, которая господствовала в стране.

Во второй половине XIX в. Россия стремительно переходила на рельсы новой, индустриальной цивилизации, что привело к обострению старых и выявлению массы новых социальных проблем. С помощью старой социальной философии эти проблемы решить было невозможно.

Возникла необходимость в появлении нового более точного знания. И вызванная реальной обстановкой того времени интеллектуальная потребность в ориентации на научно-рационалистическое объяснение социальных процессов в их связи с общественным целым, желание точного понимания жизни привели к развитию социологии в России в традициях позитивизма. Русские социологи-позитивисты нашли признание и известность во всем мире.

Идея о необходимости новой науки, которая должна изучать общественные явления с целью открытия их естественных законов, по образцу наук, изучающих природу, начинает распространяться в России в конце 60-х гг. XIX в. В это же время входит в употребление и имя этой новой науки — “социология”, данное ей О.Контом [см.: 99. С.27-28]. До 60-х годов прошлого века, как отмечает крупнейший историограф русской социологии Н.И.Кареев, знакомство российской общественности с позитивизмом О.Конта и его социологией было очень поверхностным и незначительным [см.: 99. С.29]. Знакомство образованных русских людей с доктриной О.Конта осуществлялось несколькими путями. Во-первых, часть русской интеллигенции сразу же после публикации “Курса позитивной философии” во Франции, благодаря хорошему знанию французского языка, могла ознакомиться с ней в оригинале (например, В.Н.Майков и др.). Во-вторых, среди первых немногочисленных слушателей социологического курса О.Конта в Париже были и русские — Н.М.Сатин, Н.Г.Фролов, В.П.Боткин и другие, которые о своих впечатлениях сообщили Н.П.Огареву, а тот в свою очередь — В.Г.Белинскому и А.И.Герцену [см.: 53. С.60; 75. С.178]. М.М.Ковалевский в своей статье, напечатанной в 1915 г. в “Вестнике Европы”, вспоминал, что “в “Русской Мысли” немного лет тому назад пришлось прочесть письмо некоего, если не ошибаюсь, Са^о-ва, который говорил о том впечатлении, какое Конт произвел на него своими лекциями в Кие йе Тоитоп...” [120. С.160].

Работы О.Конта уже в 1845 г. имелись в библиотеке петрашевцев, благодаря этому с ними мог ознакомиться большой круг молодежи [см.: 218. С.371]. Позитивизм и социологические идеи О.Конта были подвергнуты горячему обсуждению и в кружке В.Г.Белинского, бывшего в то время властителем дум передовой молодежи. Собиравшаяся в кружке интеллектуальная молодая элита очень внимательно следила за духовной жизнью Европы, особенно Франции. Как свидетельствует Н.И.Кареев: “ В кружке Белинского философия Конта была известна по статьям о ней в “Кеуие йех йеих топйех” (“Журнал двух миров” — фр.), и вне этого кружка только Валериан Майков, ...еще молодым умерший писатель (1823- 1847), в своей оставшейся неоконченной работе “Общественные науки в России” (помещенной в “Финском Вестнике” за 1845 г.) обнаружил знакомство с “Курсом положительной философии” в подлиннике и отразил на себе влияние его основных идей. Если бы не ранняя смерть талантливого обществоведа, он впоследствии мог бы сделаться значительным социологом в России” [99. С.30]. В.Н.Майков был первым русским позитивистом. Еще при жизни О.Конта он первым познакомил Россию с его идеями и четко заговорил о необходимости создания новой науки об обществе. В.Н.Майков планировал издать ряд статей, посвященных данной проблеме. В своей первой и, к сожалению, оказавшейся последней статье им был “изложен критический взгляд на современное движение этих (общественных. — Н.С. ) наук на Западе” [159. С. 2]. Во второй статье он собирался изложить свои “надежды на будущность русской социальной науки” [159. С.2], но это ему так и не удалось осуществить.

“Мы поняли теперь, — писал В.Н.Майков, — что самое разнообразие цивилизации западно-европейских народов свидетельствует об односторонности каждого из них, что мы должны делать строгий выбор между тем, что должно и чего не должно у них заимствовать. Следовательно, первые шаги наши на поприще создания национальной науки должны состоять в строгом критическом разборе наук запада” [159. С.2]. Поэтому в изданной статье был дан первый обстоятельный очерк развития общественных наук в Европе.

Новую науку он называет по-разному — “философия общества”, “общественная философия”, “общая теория общественной жизни”, при этом термин “социология” не использует ни разу. Людей, которые будут заниматься этой новой наукой, он назвал “социалистами”, что, естественно, стало одной из причин негативного отношения к новой науке со стороны властей и привело к возникновению ряда препятствий для ее развития.

В своей статье он пытается ответить на такие вопросы: “Возможна ли философия общества, какое влияние имеет ее отсутствие на состояние общественных наук и какую пользу может принести эта наука для теоретического развития и практического применения общественных наук?” [159. С. 13], и делает вывод, что “философия общества, Т.е. наука, исследующая все элементы общественной жизни в их взаимном отношении, не только возможна, но и необходима” [159. С. 13]. Он писал: “Анархия дошла до того, что невозможно приступить ни к одной науке, не приведя в стройность всю систему общественных наук. Это приводит нас к заключению о необходимости такой науки, которая примирила бы враждующие стороны, привела бы в единство все частности и каждой части указала бы место в целом. Но это необходимость вынужденная; наука, возникшая из такого источника, есть не что иное, как контроль, которого основание не в нем самом, а в том, для чего он служит средством. Философия общества имеет высшее значение: оно вытекает из естественного хода познания. Наука эта образуется по тем же законам, по которым составились и частные общественные науки. Совокупность идей и фактов политических образовали право; совокупность идей и фактов экономических — политическую экономию; мир нравственный в формах общества нашел себе место в морали или педагогике. Так точно и мир общественный, в котором эти три мира существуют как составные части, стремится в свою очередь сделаться предметом одной, высшей науки” [159. С.17]. В.Н.Майков убедительно обосновал междисциплинарную необходимость появления новой социальной науки в России, противопоставив ее влиятельной в тот период времени в России немецкой метафизики. О том, что автор был знаком с идеями О.Конта, свидетельствует подстрочная ссылка на четвертый том “Cours de philosophie positive”, а именно — на имеющие там место статистические и динамические законы.

Уже через три года после выпуска заключительного тома “Курса позитивной философии” (1842 г.) в российской печати появляются первые упоминания имени и идей О.Конта. Но появление статьи В.Н.Майкова в “захудалом”, как выразился Н.И.Кареев [см.: 99. С.30], номере “Финского Вестника” и опубликование только одной статьи из серии им задуманных стало причиной того, что общественность не обратила в свое время на нее должного внимания.

В 1847 г. В.А.Милютин предпринял попытку подробно изложить систему О.Конта. В трех номерах (№10-12) “Отечественных записок” он публикует свою статью, посвященную критическому анализу сочинения А.Бутовского “Опыт о народном богатстве или о началах политической экономии” (СПб., 1847). В данной статье довольно подробно была изложена общая часть системы О.Конта. Но только один раз в подстрочной ссылке В.А.Милютин поясняет, чьими идеями он пользуется, поэтому у читателей, вполне естественно, складывалось мнение, что автор излагает свои мысли. По мнению одного его современника, данная статья прошла незамеченной именно потому, что не была подкреплена ни каким авторитетом [см.: 87. С.12].

Цензурные условия, созданные в России после революции в 1848 г. во Франции, стали существенной помехой дальнейшему распространению идей О.Конта. Революция 1848 года в Западной Европе очень напугала русское правительство и стала причиной усиления надзора за преподаванием гуманитарных наук, запрета выписки заграничных изданий без предварительного цензурного рассмотрения, отмены командировок русских ученых в Европу, а также изъятия из государственных библиотек сочинения О.Конта. Поэтому после событий 1848 г. имя О.Конта и название его учения на долгий период времени исчезают со страниц российской прессы [см.: 87. С.12; 137. С.37, 40]. О силе репрессивных цензурных мер, предпринятых в России, говорят следующие факты: философия была признана опасной наукой и с 1849 г. ее исключили из университетского преподавания, особые требования стали предъявляться к преподаванию всеобщей истории, а преподавание новейшей истории стало просто невозможным [см.: 202. С.504-506].

Только в первые годы царствования Александра II (1818-1881, рос. император с 1855 г.) наступили времена относительной свободы для печати и распространения западноевропейских идей. Как писал М.М.Ковалевский: “Начало царствования Александра II может считаться временем зарождения у нас более или менее самостоятельной научной публицистики” [116. С.212]. До этого, во времена царствования Николая 1, “политическая мысль не выходила из сферы кружковых бесед, рукописных мемуаров, самое большое, отвлеченных журнальных статей, в которых читателю приходилось открывать действительную мысль автора между строками” [116. С.212]. Таким образом, свободная журналистика в нашей стране начала бурно развиваться только после ряда правительственных указов, вышедших с 1856 по 1863 гг., которые существенно ослабили цензуру [см.: 177. С.II]. Достаточно красноречивы следующие факты, если в 1855 г. на русском языке выходило в свет только 139 периодических изданий, из которых только 18 было литературно-политических, то в начале 70-х годов их количество увеличилось, соответственно, до 376 и 75, а в начале XX в. общее количество периодических изданий превышало 1000 [см.: 48. С.173]. Большое значение имело и то, что после реформы 1861 г. были сняты запреты на изучение многих общественных проблем [см.: 53. С.9]. Все это в конечном итоге привело к тому, что в 60-х годах XIX в. “позитивизм широкой волной влился в русскую литературу” [87. С. 12].

В начале 60-х гг. в учебных библиотеках книги О.Конта, правда на французском языке, можно было довольно часто встретить. Они свободно выдавались и активно изучались. Например, известный русский историк И.В.Лучицкий (1845-1918) зимой 1863 года, будучи молодым студентом историко-филологического факультета Киевского университета им.Св.Владимира, готовясь к полукурсовому экзамену по философии, совершенно случайно наткнулся в библиотеке на “Cours de philosophie positive”, написанный неизвестным ему до того времени автором О.Контом. Знакомство с данным трудом, которое он начал с чтения четвертого тома (в то время он уже свободно читал по-французски и по-немецки), наложило отпечаток на всю его дальнейшую деятельность [см.: 267. С.47-48]. Только установление реакционного внутриполитического курса в России после Польского восстания 1863-1864 гг. привело к тому, что выдача книг О.Конта была опять запрещена [см.: 75. С. 178].

По предположению П.С.Шкуринова, несмотря на всевозможные цензурные препоны, в середине века труды О.Конта можно было приобрести у известного книготорговца Готье [см.: 307. С.49], судя по всему, были и другие каналы распространения основного труда О.Конта в России. Во всяком случае М.М.Ковалевский вспоминал: “Цензурные препоны еще тяготели над Контом в то время, когда я семнадцатилетним юношей принялся за чтение “Курса положительной философии” в малорусской деревне. Уцелевший у меня экземпляр не содержит в себе ряда страниц из социальной статики, которая почему-то, несмотря на свой консерватизм, сделалась жертвою цензорских ножниц” [116. С.217].

Следует отметить, что издание работ О.Конта на русском языке тормозилось царской цензурой вплоть до 1889 г. Все три предпринятые в 1866, 1867 и 1886 гг. попытки издать “Курс” были категорически запрещены цензурой, и это обосновывалось тем, что данная работа “разрушает господствующие верования и поэтому ложно трактует природу общества”, Т.е. служит лишь “целям пропаганды материализма” [цит. по: 45. С.147]. Русский перевод и издание двух отделов первого тома и второго тома основного труда О.Конта “Cours de philosophie positive” были осуществлены только в 1899-1900 гг., и в переводе на русский язык он был назван “Курс положительной философии”. Остальные четыре тома, несмотря на то, что они были переведены и подготовлены к изданию и на них была открыта даже подписка, изданы в России (такой ситуация продолжает оставаться и по сей день) так и не были. До этого лишь в 1898 г. была переведена и издана книга ученика О.Конта Ж.Риголожа “Социология Конта в изложении Риголожа. С прил. 2 вступ. лекций Конта в “Курс положительной философии”. Последующие переводы работ О.Конта датируются уже только 1910 и 1912 гг. [см. об этом подробнее: 54, 40-41].

Поэтому не случайно Н.И.Кареев в “Основах русской социологии”, последнем своем труде, который он начал писать в 1919 г., а закончил в конце в 20-х (изданной только в 1996 г.), делает замечание, что даже в близкое к нему время достать “Курс позитивной философии” было трудно. По его мнению, широкому распространению идей О.Конта в России долгое время мешали следующие причины, во-первых, запрет на его труд со стороны правительства после революционных событий 1848 г. во Франции, во-вторых, то, что в самой Франции идеи О.Конта были забыты после выхода последнего тома “Курса позитивной философии” почти на целую четверть века, и, в-третьих, выход его не совсем научного труда “Системы положительной политики”, которая “бросила подозрительную тень на весь позитивизм” [99. С.ЗО]. Также большое значение имело то, что позитивизм “не привился в Германии, на которую наше общество привыкло смотреть как на законодательницу в области философских новшеств. Раньше других оказала гостеприимство системе О.Конта Англия, но литературно-философское влияние ее на Россию было в то время очень незначительным” [87. С.12].

По мнению Д.И.Писарева (1840-1868), причины поразительной медлительности распространения идей О.Конта в России заключались, “во-первых, в особенных свойствах самого Курса положительной философии и, во-вторых, в непрактичности контовских учеников и популяризаторов. Курс положительной философии не доступен большинству читающего общества ни по цене, ни по объему, ни по содержанию, ни по изложению. Стоит он 45 франков: у нас в России больше 12 рублей. Это раз. Заключает он в себе шесть больших томов, т.е. гораздо больше 3.000 страниц довольно мелкой печати; надо быть очень неустрашимым любителем чтения, чтобы не почувствовать сильного замирания сердца при виде этой груды печатной бумаги. Это два. Обыкновенно читатель, получивший наше общее литературное образование, начинает рассматривать Курс положительной философии и замечает, к крайнему своему огорчению, что первые три тома этой книги составляют для него тарабарскую грамоту; в самом деле, прошу покорно наслаждаться чтением математической, физической и астрономической философии, когда решение квадратных уравнений составляет крайний предел вашей математической премудрости, когда даже эта премудрость, от недостатка упражнения, давно успела изгладиться из вашей памяти. Это три. Наконец, обыкновенный читатель пробует начать чтение прямо с четвертого тома, но и тут становится в тупик. Для тех людей, для которых исторические сочинения Маколея, Шлоссера или Мишле составляют серьезное чтение и для которых Гизо и Бокль являются в виде нее plus ultra головоломности, для тех людей, говорю я, О.Конт оказывается совершенно неудобочитаемым. Представьте себе, что в исторической части общественной физики вы не встретите почти ни одного собственного имени: все изложение идет чисто отвлеченным путем; вы имеете перед собою анализ идей и учреждений, без малейшего упоминания об известных вам исторических деятелей, народах и событиях: при этом язык Конта постоянно до такой степени сух, ровен, бесстрастен и однообразен, что вы легко можете принять его философию истории за какую-нибудь диссертацию о конических сечениях: недостает только чертежей и алгебраических формул: если вы сравните его математическую философию с историческою частью общественной физики, то в изложении, в языке вы не заметите ни малейшей разницы. Это четыре. Читатель согласится, что этих четырех обстоятельств слишком достаточно, чтобы удержать большинство образованного общества в почтительном отдалении от Курса положительной философии. Но именно тут-то и начинается обязанность популяризаторов. Если в каких-нибудь темных подземельных, недоступных для наших легкомысленных ближних, хранятся, за тяжелыми запорами, необъятные сокровища мысли, то именно популяризаторы обязаны вооружиться храбростью и терпением, сойти в подземелья, сбить прочь тяжелые запоры и вынести по частям, на свет Божий, затаившиеся драгоценности. Однако ни Литре, ни Милль не поступают таким образом. Они живут в подземелье, как у себя на квартире, составляют там каталоги всем скрытым богатствам и приглашают своих читателей спускаться вслед за ними и знакомиться с драгоценностями в том месте, в котором они находятся до сих пор” [195. С.8-91. В связи с этим Д.И.Писарев сделал следующее заключение, что “пока популяризаторы будут держаться подобной тактики, до тех пор идеи Конта будут оставаться для общества мертвым капиталом” [195. С.9]

Большое значение в популяризации позитивизма в России сыграли вышедшие в 1859 г. в “Отечественных записках” две работы П.Л.Лаврова (1823-1900) — “Механическая теория мира” (апрель) и “Очерки теории личности” (декабрь), отразившие в себе влияние философии О.Конта [см.: 87. С. 12]. В 1865 г. три наиболее серьезных российских журнала— “Современник”, “Отечественные записки” и “Русское слово” — опубликовали статьи о О.Конте и его философии, авторами которых были В.В.Лесевич (1837-1905), П.Л.Лавров и Д.И.Писарев [см.: 171. С.273].

Д.И.Писарев в своей статье “Исторические идеи Огюста Конта” (1865), напечатанной в “Русском слове”, попытался познакомить российских читателей с последними томами О.Конта “Курса положительной философии”. Он надеялся, что именно благодаря его статье “Россия узнает и оценит Конта гораздо точнее, чем ценит и знает его в настоящее время западная Европа” [195. С.10]. Принимаясь знакомить русских читателей с О.Контом, Д.И.Писарев, и это уже видно из ее названия, главное внимание уделил рассмотрению только исторических идей О.Конта. Д.И.Писарев сделал это вполне осознанно, так как считал, что для популяризации О.Конта в России полезно поступить совершенно наоборот, чем это делали его популяризаторы на Западе — Э.Литтре и Дж.Ст.Милль. Он писал: “О положительном методе, о классификации наук и так далее я не скажу ни одного слова, потому что, в самом деле, какой интерес могут иметь для наших читателей философские рассуждения о методе и о классификации таких наук, о которых эти читатели имеют самые смутные понятия и с которыми журнал, при всем своем добром желании, никак не может их познакомить, если не хочет превратиться в собрание элементарных учебников” [195. С.10]. Вместо термина “социология” он употребляет термин “общественная физика”.

Таким образом, в данной статье, как отметил Н.И.Кареев, автор ни сам не остановил свое внимание и не обратил внимание читателей на самое существенное в замысле О.Конта, ограничившись только неполным изложением и критикой последних (пятого и шестого) томов “Курса” [см.: 99. С.33]. Поэтому данная статья, будучи прочитанной Н.И.Кареевым еще в гимназические годы, не произвела на него соответствующего впечатления и не возбудила интерес к социологии [см.: 99. С.34]. Несмотря на такой отзыв, данный Н.И.Кареевым этой статье, она не осталась не замеченной со стороны правительства. Уже 9 января 1866 г. журнал, ее напечатавший, получил второе предостережение, в связи с тем что в статье “заключается стремление колебать авторитет христианской религии” [цит. по: 20. С.370].

В начале 60-х годов XIX в. критическим знакомством с социальными теориями Запада занялся Э.К.Ватсон (1839-1881). Хорошее знание многих европейских языков позволяло ему внимательно следить по материалам зарубежной прессы за общественно-культурной жизнью Франции, Англии, Германии и Италии, а прекрасные способности быстро разбираться в сложнейших теориях позволяли знакомить с ними русских читателей. С 1861 по 1881 гг. Э.К.Ватсон занимался публицистикой в ряде периодических изданий (“Русские ведомости”, “Русская мысль”, “Северный вестник” и др.). В 1864-1865 гг. он приступает к подробному анализу теоретических взглядов О.Конта и Дж.Ст.Милля. Историко- критический анализ мировоззрения О.Конта базировался как на основных его трудах, так и на работах его учеников и последователей, опубликованных в период с 1852 по 1864 гг. (Э.Литтре. Ч.Пелларина, Дж.Ст.Милля, Д.Брьюстера и др.) [см. подробнее: 26. С.306], Т.е. новейшей литературе того времени. Обширный очерк Э.К.Ватсона “Огюст Конт и позитивная философия”, как совершенно справедливо отметил один из ведущих специалистов истории социологии И.А.Голосенко, был не только одним из первых по написанию в России, но и на редкость очень информационно интересно написанным [см.: 53; 61-64]. К сожалению, из-за цензурных гонений в 60-е годы очерк, окончание которого датируется декабрем 1865 г., был опубликован только после смерти Э.К.Ватсона в 1892 г. [см.: 26. С. 306-392].

В 1867 г. на русский язык была переведена и издана книга “Auguste Conte and the positivism” (1865) — “Огюст Конт и положительная философия” (СПб., 1867), содержащая работы Дж.Г.Льюиса (1817-1878) “Философия наук О.Конта” и Дж.Ст.Милля (1806-1873) “О.Конт и позитивизм”. Рецензия П.Л.Лаврова на эту книгу, напечатанная в 1868 г., стала во многом определяющей для всей последующей позитивистской социологии в России.

Следует отметить, что начало специализированной социологической литературе в России положили вышедшие в конце 60-х — начале 70-х гг. первые, в прямом смысле социологические, работы, написанные П.Л.Лавровым (“Исторические письма” (1870), “Формула прогресса Михайловского” (1870), “Социологи-позитивисты” (1872). “Знание и революции” (1874), “Кому принадлежит будущее” (1874), “Введение в историю мысли” (1874), “О методе в социологии” (1974) и др.) и Н.К.Михайловским (1843-1904) (“Что такое прогресс” (1869), “Аналогический метод в общественной науке” (1869), “Орган, неделимое общество” (1870), “Теория Дарвина и общественная наука” (1870), “Философия истории Луи Блана” (1871). “Что такое счастье?” (1872), “Идеализм, идолопоклонничество и реализм” (1873). “Борьба за индивидуальность” (1875) и др.).

Поэтому, несмотря на то, что в 60-х годах труды О.Конта еще не были переведены на русский язык, как отмечает А.И.Голосенко, их содержание, благодаря выходу большого количества популярных работ, излагающих идеи О.Конта применительно к конкретным условиям русской действительности того времени, было уже достаточно хорошо известно русской интеллигенции [см.: 45. С.147].

С конца 70-х годов в печати начали появляться достаточно серьезные обзоры российских авторов (как союзников, так и противников) об О.Конте и его творчестве. Внимательному изучению и обсуждению в печати были также подвергнуты и книги многих западных исследователей о О.Конте — Дж.Ст.Милля, Г.Спенсера. Г.Грубера, Ж.Дюма, Л.Леви-Брюля и др. А некоторые из них даже переведены на русский язык [см.: 75. С.178-180].

Позитивное учение проникало в российскую среду и через естественнонаучную литературу, так как многие ученые-естествоиспытатели были приверженцами позитивистской доктрины. Например, А.Гумбольдт — немецкий естествоиспытатель, географ и путешественник, записавшийся на курс публичных лекций по позитивной философии в 1826 г., впоследствии вел пропаганду идеи позитивизма через свой читаемый многими в России журнал “Космос”. Знаменитый ученый-химик Ю.Л.Либих также популяризировал идеи О.Конта среди ученых разных стран [см.: 307, с52-53].

Кроме этого, знакомству с позитивизмом способствовал и большой интерес в России к теориям социалистов-утопистов, особенно к трудам А.Сен-Симона. Его идеями увлекались многие известные русские общественные деятели, писатели и ученые (например, П.Я.Чаадаев, А.С.Пушкин, А.И.Герцен, Н.П.Огарев, В.Г.Белинский. Т.Н.Грановский, Н.А.Бердяев и др.) [см.: 307. С.53].

Среди русской читающей публики интерес к позитивизму и О.Конту распространялся очень быстро. Постепенно слово “социология” становилось все более известным и перемещалось как в научную терминологию, так и в повседневную жизнь. И.С.Тургенев в своем романе “Отцы и дети” (1862) в образе главного героя нигилиста Базарова, проповедовавшего своеобразную жизненную философию, основанную на критическом отношении к действительности и поиске социального идеала, отразил реальное увлечение молодежи тех лет позитивизмом. Доказательством широкой известности имени О.Конта, может служить и повесть А.П.Чехова “Драма на охоте”, впервые напечатанная в газете “Новости дня” (печаталась с августа 1884 по апрель 1885 гг.). В ней бывший судебный следователь говорит о своем лакее Поликарпе следующее: “Мой цивилизованный дурак читает всё, начиная с вывесок питейных домов и кончая Огюстом Контом, лежащем у меня в сундуке вместе с другими мною не читаемыми, заброшенными книгами...” [299. С.16]. А.П.Чехову было свойственно тонко и иронично фиксировать многие типичные для российской действительности черты, поэтому, давая сатирические зарисовки провинциального быта восьмидесятых годов, данным эпизодом он косвенно подтверждал большую степень распространенности как имени О.Конта, так и его идей. В данном случае ошибся А.П.Чехов только в одном — работы О.Конта в это время еще не были переведены и изданы на русском языке.

При этом следует отметить, что слово “социология” становится не только широко распространенным, но и даже очень модным и популярным. Об этом Н.И.Кареев писал в своей работе “Введение в изучение социологии” (1897): “Название “социология” сделалось даже до известной степени модным в литературном и общественном обиходе, получив благодаря этому крайне неопределенный характер” [95. С.365]. В своем последнем, не опубликованном при жизни труде “Основы русской социологии” он также вспоминал: “Самые слова “социология” и “социологический” все более и более делались с восьмидесятых годов популярными, и очень часто появлялись сборники статей, называвшиеся “Социологическими очерками” или “Этюдами”, хотя название это было употребляемо не совсем кстати ввиду их настоящего содержания” [99. С. 126]. Наш современник, крупный специалист в области истории российской социологии, составитель нескольких библиографических указателей по социологической литературе XIX — начала XX вв. И.А.Голосенко в качестве подтверждения данных слов приводит очень наглядный пример. В одной из публикаций 1881 г., встретившейся ему однажды в процессе изучения материала, под “социологией Волги” подразумевалось простое расписание пассажирских и грузовых судов по Волге, что свидетельствует о том, что слово “социология” в то время в силу моды приклеивалось, как этикетка. куда попало [см.: 51. С.7].

Возможности ознакомления с основными идеями и работами западных социологов способствовало следующее:

— во-первых, многие русские ученые продолжительное время проживали за рубежом (например, М.М.Ковалевский с 1887 по 1905 год; П.Л.Лавров с 1870 г. до конца своей жизни, 1900 г.; Л.И.Мечников — в Японии с 1874 по 1876 гг., Швецарии 1883-1888; значительную часть своей жизни как рантье провел за границей Е.Де-Роберти и т.д. и т.п.) и были лично знакомы с западными социологами (например, М.М.Ковалевский — со Г.Спенсером и К.Марксом, правда, если с первым отношения ограничились двумя-тремя встречами в доме философа Дж.Льюиса и его жены, то со вторым встречался чуть ли не еженедельно в течение двух лет, после этого они продолжали изредка обмениваться письмами [см.: 109]; П.Л. Лавров — с К.Марксом и Ф.Энгельсом; М.М.Ковалевский и Е.В.Де-Роберти — с Г.Тардом; Б.А.Кистяковский — Г.Зиммелем [см.: 75. С.186, 188];

— во-вторых, хорошее знание многих европейских языков, что позволяло читать многие работы О.Конта в подлиннике как в России, так и за рубежом (например, в учебных библиотеках можно было встреть книги О.Конта, правда, на французском языке) [см.: 267. С.48; 75. С.178], а также чтение западных периодических изданий (например, В.Г.Белинский дополнительную информацию о кон-тизме получил благодаря статьями из “Revue des Deux Mondes” и “Jornal des Debats”) [см.: 307. С.79];

— в-третьих, публикация всех новинок в русских периодических изданиях в тот же год, что и за рубежом, а иногда и несколько раньше. Во многих журналах при этом практиковалось печатанье книг известных западных ученых по социологии частями, позже издаваемых отдельно (например, в 1873 г. в “Знании” в №№ 2, 4, 9 напечатали работу Г.Спенсера “Изучение социологии”; в 1873 г. в “Знании” были также напечатаны статьи В.Беджгота (Бэгхота): в №4 “Научное объяснение происхождения наций” и в №5 “Борьба и прогресс в жизни народов”: в 1887 г. в “Научном обозрении” в №№ 7, 9-12 печаталась работа Ф.Г.Гиддингса “Основы социологии: Историческая эволюция общества”) [см.: 74. С.82; см. об этом подробнее: 54];

— в-четвертых, быстрый, часто уже через два-три года, перевод многих основных работ западных мыслителей на русский язык (например, уже в 1866 г. было начато издание семитомного “Собрания сочинений” Г.Спенсера; в 1867 г. выходит на русском языке первое издание “Огюст Конт и положительная философия” (2-е изд., 1897) работы Дж.Льюиса и Дж.Ст.Милля “August Conte and the positivism” (1865); первый том работы Л.Уорда “Динамическая социология” на английском языке вышел в 1883 г., а в 1891 г. уже был переведен на русский язык, также быстро были изданы и другие его работы: “Психические факторы цивилизации” (1893; рус. пер. 1897), “Очерки социологии” (1898; рус. пер. 1901); работа Г.Тарда “Les lois de l’imition. Etudes sociologiques” в 1890 г. вышла на французском языке, а в 1892 г. — уже на русском “Законы подражания”; работа Ф.Г.Гиддингса “The principles of sociology” выходит в 1896 г., а в 1898 г. — уже на русском языке “Принципы социологии” и т.д. и т.п.), при этом некоторые работы западных социологов, как отмечает И.А.Голосенко, на русском языке печатались раньше, чем на родном языке автора (например, в 1899-1990 гг. были опубликованы куски из работы Г.Зиммеля “Философия денег”) [см.: 51. С.17];

— в-пятых, выход большого числа разного рода серьезных критических анализов идей западных социологов в виде статей в журналах и отдельных брошюрах (например, за период с 60-х г. XIX в. до середины 20-х г. XX в. в русской печати больше всего откликов было на О.Конта, Г.Спенсера и Г.Тарда — по 36, на ЭДюркгейма — 30, на Г.Зиммеля — 22, на Л.Уорда — 19 [см. подробнее: 75. С.177-191];

— в-шестых, многие важные социологические статьи и произведения отечественных и западных социологов публиковались в общих журналах, которые распространялись “в так называемой большой публике и, сколько известно, находили в ней многочисленных читателей” [см.: 95. С.Х]. — в-седьмых, переход русских издателей, из-за нежелания казенного просвещения издавать западных авторов, в конце XIX — начале XX вв. к непосредственному контакту с западными социологами либо связи через отечественных ученых, итогом чего стал широко имевший место “перевод с разрешения автора”, “перевод с рукописи”, “авторизованный перевод” (например, П.Ф.Николаев занимался переводами и пропагандой книг многих западных авторов, особенно Л.Уорда, в связи с чем вел с ним активную переписку) [см.: 74. С.82; 75. С.183].

Особо следует подчеркнуть то, что усвоение идей западных социологов шло не автоматически, а осуществлялся их критический анализ, и это, в свою очередь, дополнительно способствовало их популяризации среди основной массы российской интеллигенции.

В то же время распространению идей западных социологов мешали цензурные препоны со стороны российского правительства (например, до 1889 г. работы О.Конта не переводились на русский язык; первый том, а именно 1200 экземпляров, книги Л.Уорда “Динамическая социология” (М., 1891) после издания в феврале в типографии К.Солдатенкова без предварительной цензуры уже в апреле был подвергнут полицейской каре — все нераспроданные экземпляры, по специальному решению царского кабинета министров, посчитавшего данную работу подрывной и вредной, хотя в действительности автор защищал принцип мирного устранения классового неравенства и не в коем случае не посягал на устои капитализма, были сожжены) [см.: 75. С.183; 128. С.58-59]. Но, несмотря на установленные правительством цензурные препоны, все, даже малоизвестные западные социологи конца XIX — начала XX вв., были переведены на русский язык и откомментированы со знанием дела [см.: 75. С.176].

Цензура влияла и на издание работ русских социологов. Очерк Э.К.Ватсона “Огюст Конт и позитивная философия”, написанный в начале 60-х годов, был опубликован только после смерти автора в 1892 г. П.Л.Лаврову после политической эмиграции в 1870 г. все свои статьи приходилось печатать в России под многочисленными псевдонимами (С.С.Арнольди, А.Доленги, Миртов, Кедров, Угрюмов, Крюков, П-ский, Стоик и многие другие) или вообще без подписи. Е.В.Де-Роберти был “несравненно более известен на берегах Сены, чем на берегах Невы” [119. Т.1. С.31]. Основная работа Л.И.Мечникова “La civilization et les grands fleuves historiques” увидела свет после смерти автора, сначала на французском языке в 1889 г., а только после этого в переводе на русский язык “Цивилизация и великие исторические реки. Географическая теория развития современных обществ” в 1898 г. и т.д.

Российская социология — это часть общемировой социологии, но, несмотря на это, можно выделить ряд особенностей, характерных только для развития социологии в России.

Российская социологическая мысль XIX — начала XX вв. отличалась от западной, как уже было отмечено выше, своим историческим и культурным своеобразием. Она была тесно связана с гуманистическими идеалами российской философии. Это стало основанием появления направления русской идеи в социологии, яркими представителями которой были Н.Я.Данилевский (1822-1885), К.НЛеонтьев (1831-1891) и др. [см. об этом подробнее: 140. С.59-64; 34. С.22-35; 50].

Особенность развития социологии в России заключалась и в том, что на начальном этапе ее становления в основном ей была свойственна односторонняя связь с наукой Запада, В 1897 г. Н.И.Кареев отмечал, что, “к сожалению, русская социологическая литература остается до сих пор почти совершенно неизвестной на Западе” [95. С.366]. Деятельность русских социологов была практически неизвестна западным ученым. Но это не означало, что все русские социологи были незнакомы Западу. В основном благодаря личному общению на Западе узнавали о научной жизни в России. Например, там хорошо были известны длительное время жившие и печатавшие свои работы в Европе, такие ученые, как Е.В.Де-Роберти, Я.А.Новиков, М.М.Ковалевский, правда, последний в качестве историка.

Поэтому можно сказать, что русские социологи находились в лучшем положении по сравнению с западными социологами. Они имели возможность ознакомиться с достижениями европейской мысли, так как все основные работы известных западных социологов, несмотря на цензуру, переводились на русский язык и издавались в России с серьезными научными комментариями. На формирование социологической мысли в России большое влияние оказали идеи многих западных ученых: французских просветителей — Ш.Монтескье, М.Вольтера, ДДидро, А.Сен-Симона; ученых-естествоиспытателей — Ч.Дарвина, Т.Шванна, М.Шлейдена; английских экономистов — А.Смита, Д.Рикардо и западных социологов — О.Конта, Г.Спенсер, Э.Дюркгейма, К.Маркса. Благодаря систематическому ознакомлению с мировым опытом и развитием социологической науки в мире социологи в России достигли больших успехов.

Одна из характерных особенностей русской социологии, по мнению Н.И.Кареева, как раз и заключалась в том, что, “будучи обязана своим происхождением прогрессивному течению нашей общественной мысли, она в то же время совершала самостоятельный синтез разнообразных научных идей, возникавших у других народов” [95. С.366]. Именно поэтому, как отмечал Н.И.Кареев в другой своей работе: “Русский позитивизм и оригинальнее, и шире “доктрины” западных приверженцев учения Огюста Конта” [96. С. 179]. Изучение истории русской социологии показывает, что имели место идейная перекличка, повторения западных социологов, то есть то, что Г.Тард называл “поединком идей”. Шли как прямая полемика с западными социологами, так и споры вокруг разных интерпретаций их концепций [см.: 75. С.176].

Западные ученые оказали решающее влияние на становление социологии в России. Можно отметить два основных течения, в русле которых в основном, шло развитие социологии в России, — это позитивизм (О.Конт) и марксистская социология (К.Маркс). Первое возникает в России в 60-е годы, а второе только в середине последнего десятилетия XIX в.[см.: 99. С.40]. До начала XX в. они сосуществовали достаточно мирно, и только после Октябрьской революции между ними началась борьба, закончившаяся полной победой марксистской социологии в России. Таким образом, можно отметить, что заимствование идей западных мыслителей — одна из отличительных черт российских мыслителей.

Но, несмотря на то, что на развитие социологии в России повлияли различные течения западной социологии, она все же выдвинула ряд собственных оригинальных самобытных теорий, которые во многом были обусловлены своеобразием развития российского общества. Например, Н.Я .Данилевский создал первую в истории социологии антиэволюционную модель общественного прогресса, которая нашла свое отражение в его знаменитой работе “Россия и Европа” (1869). В ряде случаев русские социологи шагнули дальше западных, некоторые идеи были высказаны нашими социологами раньше западных мыслителей, то есть часто они предугадывали то, что позднее повторили западные социологи. Например, Н.К.Михайловский и П.Л.Лавров предвосхитили воззрения Л.Уорда о двояком характере исторического процесса. Н.К.Михайловский в своей работе “Герои и толпа” (1882) пишет о теории подражания намного раньше, чем Г.Тард об этом в своей книге “Законы подражания”, изданной в 1890 г. в Париже на французском языке, а переведенной и опубликованной на русский язык только в 1892 г. [см.: 99. С.64-65]. П.Л.Лавров в статье “До человека” многими своими мыслями предвосхитил выводы, сделанные А.В.Эспинасом в его работе “Социальная жизнь животных: Опыт сравнит, психологии с прибавлением крат. истории социологии” (пер. со 2-го нем. изд., СПб. 1882) [см.: 99. С.51]. М.И.Туган-Барановским и П.Б.Струве были заложены основы теории, позднее названной В.Огборном теорией “культурного отставания” [см.: 53. С.52]. Теорию культурно-исторических типов Н.Я.Данилевского позже на свой лад повторили О.Шпенглер и АД.Тойнби [см.: 53. С.52; 49. С. 13; 34. С.35]. Кроме этого, по ряду аспектов он выступил предтечей и многих других идей последующей мировой социологии [см.: 84. С.246-247]. Следует также отметить, что начатая П.А.Сорокиным, в российский период его творчества, разработка “социальной стратификации” и “социальной мобильности” в дальнейшем творчески стимулировала мировую социологию в этом направлении.

Самой главной особенностью можно считать то, что как развитие социологии в России, так и процесс ее институционализации делятся на два больших периода. Отличительным для социологии в России был ее запрет на протяжении почти 30 лет. Хотя, конечно, нельзя сказать, что теоретической социологии вообще не существовало. Ее просто вновь вернули в лоно философии, и она развивалась как исторический материализм, как чисто философская наука. Достаточно образно по этому поводу высказался И.А.Голосенко: “...Три десятилетия ... социологическая наука в нашей стране находилась в придушенном состоянии” [99. С.23].

В ведущих европейских странах (Франция, Италия и т.д.) процесс развития социологии шел достаточно последовательно до второй мировой войны. Данное событие стало причиной того, что в ряде европейских стран социология на некоторый период времени просто перестала существовать. “Нацистский террор привел к гибели большинства польских исследователей, многие социологи Австрии, Франции, Голландии были вынуждены резко ограничить свою научную деятельность или эмигрировали. В европейских странах, где специальные журналы и научные центры были закрыты нацистами, прекратились переписка и общение ученых, публикации результатов исследования. Американская социология не только избежала всех этих опустошений, но даже усилилась благодаря притоку европейских эмигрантов, среди которых были весьма талантливые теоретики” [52. С.74].

Другой особенностью является время появления и развития социологической литературы на Западе и в России. В русской литературе мысль о социологии “пустила прочные корни” [99. С.29] значительно раньше, чем в некоторых западных странах. Известный историограф социологии Н.И.Кареев вспоминал, что “социологическая литература зародилась в России в начале последней трети прошлого столетия” [99. С.27], отмечая при этом, что “в самой Франции, где контовская идея была, можно сказать, совсем забыта в течение целой четверти века после выхода в свет последнего тома “Курса”, еще не существовало социологической литературы в годы, когда она стала возникать у нас” [99. С.28]. Таким образом, как отмечал он, во второй половине шестидесятых годов прошлого века, когда имя О.Конта становится в России известным а потом и популярным, “на Западе почти не существовало социологической литературы, да и вообще только что пробуждался интерес к этой идее Конта, а в некоторых странах социологическая литература возникла даже позже, чем у нас” [99. С.351-352].

Во Франции интерес к “Курсу позитивной философии” появляется в середине шестидесятых, после выхода капитального труда Э.Литтре “Auguste Comte et la philosophie positive” (1863). После этого события, как отмечал уже в 1866 г. Дж.Ст.Милль, позитивная философия О.Конта “вынырнула, наконец, из глубины на поверхность современной философии” [169. С.3]. А в 1877 г. В.ВЛесевич вспоминал: “Явились противники, возникла полемика, залежавшиеся в книжных лавках экземпляры “Курса” Конта стали продаваться по баснословным ценам и все ж таки разошлись, так что в 64-м году потребовалось новое, 2-е, а в 69-м, 3-е издание” [157. С.5].

До этого, как писал А.С.Тарчевский, основной труд О.Конта, “это евангелие позитивизма, пылился на полках книгопродавцев лет 30” [275. С. IV], несмотря на то, что свои работы, посвященные рассмотрению позитивизма, Э.Литтре начал печатать значительно раньше — “Analyse raisonne du cours de philosophie positive” (1845), “Application de la philosophie positive au gouvernement des societes” (1849), “Conservation, revolution, positivisme” (1852). Еще больше интерес усиливается после основания Э.Литтре вместе с Г.Н.Вырубовым первого в мире философского журнала “La philosophie positive” (Позитивная философия) (1867-1883) — международного органа позитивизма, а также публикации отдельно двух первых глав “Курса” и выхода в свет в эти же годы (1864 г.) второго издания шеститомного главного труда О.Конта. Но если Н.В.Новиков высоко оценил деятельность созданного журнала, так как он сплотил вокруг себя последователей контовского позитивизма, которые “по-настоящему положили начало социологии во Франции” [177. С.9], то, по мнению Н.И.Кареева, значение первого позитивистского журнала “для социологии было весьма незначительно” [95. С.369].

В Англии к идее О.Конта отнеслись более внимательно, чем во Франции или в Германии. Уже в 1838 г. известный шотландский физик Дейвид Брюстер (Brewster) (1781-1868) заговорил в Англии о позитивной философии в печати [157. С.4]. Главным популяризатором в этой стране являлся Джон Стюарт Милль (Mill) (1806-1873), который “сумел оценить Конта тогда, когда Конт, только что выпустивший в свет первые тома своей Положительной философии, был ещё совершенно неизвестен” [195, С.7]. В 1865 г. Дж.Ст.Милль опубликовал свою статью о философской деятельности О.Конта “The positive philosophy of August Comte” в апрельском и июльском номерах Westminster Review. В этом же году, под влиянием идей О.Конта, Дж.Ст..Милль, совместно с Дж.Льюи-сом, выпустили книгу “August Comte and the positivism”. Во второй половине семидесятых годов Г.Спенсер издал книгу “The study of sociology” (06 изучении социологии) (1876) и первый том “Оснований социологии” (1877).

В США ученые начали обращаться к понятиям социологии и социальной науки уже с середины 50-х годов [см.: 177. С.9]. Несмотря на эти факты, только в восьмидесятых годах начало собственно социологической американской литературе положил Лестер Франк Уорд (Ward) (1841-1913) своей работой “Dynamie Sociology” (New-York 1883) (Динамическая социология) [см.: 99. С.28]. В связи с этим Л.У орд является “отцом социологии” в США.

В Германии интерес к О.Конту также появился значительно позже. В 1865 г. Д.И.Писарев писал, что “дело Конта подвигается вперед с изумительной медленностью. В Германии Конт до сих пор известен очень мало...” [195. С.8]. В конце века ситуация существенно не изменилась. Основная причина того, что Германия, в отличие от Англии, начала достаточно поздно знакомиться с идеями О.Конта и менее подчинилась его влиянию, по мнению Н.И.Кареева, заключалась в специфике национальных традиций данных стран. По этому поводу он писал: “Дело в том, что вся предшествующая умственная подготовка у англичан и немцев была не одинакова. Философия одних всегда имела более реалистический характер, тогда как философия других развивалась, наоборот, преимущественно в идеалистическом направлении” [95, 365-366; 98. С.28].

Следует только отметить, что в 1877 г. в Вене на немецком языке вышла фундаментальная работа по общей социологии польско-австрийского социолога и правоведа Людвига Гумпловича (Gumplowicz) (1838-1909) “Grundri der Soziologie”. А в 1887 г. Фердинанд Теннис (Tonnies) (1855-1936), немецкий социолог и историк философии, один из основоположников социологии в Германии, публикует в Лейпциге свой главный труд “Gemeinschaft und Gesellschaft” (Общность и общество), содержащий основы его собственной социологической концепции. Позднее данная работа неоднократно издавалась в переработанном и углубленном виде [см.: 81. С. 103].

М.М.Ковалевский констатировал в вышедшей в 1910 г. книге “Очерки истории социологических систем”, что в Германии, так же как и в Австрии и в Испании, не имеется ни одного сочинения, в котором систематически было бы приведено учение О.Конта. “В Германии, — указывал он, — их нет потому, что большинство ее исследователей в области общественных наук или не порвали связи с гегелевской философией, как, например, Лоренц Штейн, Маркс и Энгельс, или вернулись к критицизму Канта, как Рудольф Штаммлер...” [119. Т.1. С.194-195]. Все вышеизложенные факты позволили Н.И.Карееву сделать заключение, “что русская литература была одной из первых, где мысль о социологии пустила прочные корни [99. С.28-29].

Говоря о своеобразии развития социологии в России, следует также отметить и то, что по форме оно осуществлялось в двух направлениях: публицистическом и академическом (т.е. университетском) [см.: 140]. Причем зарождение российской социологии было начато именно в рамках публицистического направления. Н.И.Кареев по этому поводу писал: “Историческое изложение русской социологии начинается не с более раннего времени, как вторая половина шестидесятых годов. Нужно далее отметить, что русская социологическая литература возникла в недрах передовой журналистики и только в следующем десятилетии у социологии явились сторонники среди университетских ученых, тоже создавших свои органы для пропаганды новой общественной науки” (99. С.35]. В конце 1860-х гг. сразу и очень неожиданно для всех вышла целая обойма социологических статей и книг с очень оригинальными заявками, авторами которых были — П.Л.Лавров, Н.К.Михайловский. С.Н.Южаков, Е.В.Де Роберти, Б.Н.Чичерин, Н.Я.Данилевский, А.И.Стронин, А.П.Щапов, А.Д.Градовский и др. [см.: 99. С. 8; см. подробнее: 51]. Основными органами периодической печати позитивистского направления социология первоначально были “Отечественные записки”, “Дело”, “Знание”, а чуть позже, с 1878 г., “Юридический вестник” и с 1879 г. — “Критическое обозрение” [см.: 99. С.35]. Если первое время социологические статьи публиковались не регулярно либо в журналах общего характера (например, “Отечественные записки”), либо в журналах, посвященных другим родственным специальностям (например, “Юридический вестник”), то со временем в “Вестнике знания” и “Вестнике психологии” была выделена специальная постоянная рубрика “Социология” [см.: 95. С.370; 48. С. 175].

Представляет интерес исследование общей динамики социологической мысли 1870-1917 гг., результаты которого приводит российский социолог В.М.Зверев, достаточно серьезно занимающийся изучением русской социологической библиографии данного периода. К сожалению, не вся кропотливо собранная данным ученым уникальная информация по этой проблеме опубликована в настоящее время. В ходе проведения исследования всего было просмотрено 77 комплектов журналов того времени. Анализ социологических публикаций позволил выявить следующие факты. Резкое падение числа данного рода публикаций началось в 1886 г., при этом самой низшей точкой был 1887 г. (год покушения на Александра III и казни Александра Ульянова и его товарищей). Быстрый и устойчивый рост социологических публикаций начинается с 1895 г. Последующие спады, значительно выше уровня 1896 г., пришлись на 1902 г., годы реакции после первой русской революции 1908- 1909 гг., начало военных действий в 1915 г. и революционный 1917 г. Если спад в 1902 г., по мнению В.М.Зверева, скорее всего был обусловлен последствиями экономического кризиса 1900 г. и политической обстановкой в стране в канун русско-японской войны, то причиной двух последних скорее всего был не цензурный гнет, а переключение российских читателей на острейшие для того времени политические проблемы [см.: 74. С.70]. О динамике роста социологической информации свидетельствуют следующие данные. В десятилетие 1861-1871 гг. было опубликовано 141 статья и книга, в 1871-1880 гг. - 153, в 1881-1890 гг. - 138, в 1891-1900 гг. - 380, 1901-1910 гг. - 1183, в 1911-1920 гг. - 780 [см.: 48. С.175].

Н.И.Кареев очень высоко оценил вклад публицистики в развитие социологии, отметив, что “Отечественные записки” были первой в России кафедрой, с которой выступал Н.К.Михайловский со своими социологическими взглядами, эта кафедра “участвовала в создании целого направления, формировала людей, поколения” [см.: 100. С.II]. Этим самым он подчеркнул особенность развития социологии в России.

Развитие и становление академической (университетской) социологии на Западе и в России шло по-разному. На Западе социология становится университетской наукой значительно раньше, чем в России. Уже в 1876 г. в Йельском университете У.Самнер прочитал первый курс, носивший название социология [см.: 125. С.93]. В 1890 г. курс социологии начал читать в Гельсингфорсе Е.Вестрмарк. В.В.Ивановский, изучив положение социологии как предмета преподавания в разных западных странах, привел следующие имеющиеся у него на 1896 г. данные: “В 1890 году открыт курс социологии в Гельсингфорсе, профессор Е.Вестермарк, продолжавший его по отдельным вопросам и в следующие годы... В Бельгии была образована высшая школа социальных наук, а с 1893 года введены даже ученые степени лиценциата и доктора социальных наук с соответствующими экзаменами... Курс социологии читается во многих высших школах Америки: так, в Бостоне — в технологическом институте, в университете Виргинии под именем науки об обществе (Science of Society), в университете Мичиган под именем социальной философии, в Гартфорде (штат Коннектикут) не так давно открыта школа социологии (College de Sociologie), с трехлетним курсом для лиц обоего пола; преподавание обнимает социологию в обширном смысле слова; по окончании курса выдержавшим экзамен дается диплом бакалавра социологии. Но особенно быстро развивается преподавание социологии во Франции как по отдельным социальным наукам, так и в отношении изложения целых курсов или систем социологии” [70. С.51]. Во Франции в 1896 г. в Бордо на филологическом факультете была создана кафедра социологии, руководство которой было возложена на Э.Дюркгейма. До этого Э.Дюркгейм в течение нескольких лет читал на этом же факультете курс социологии. С 1889 г. социология во Франции была уже сделана университетской дисциплиной [см.: 177. С.15]. В Америке во вновь созданном в 1892 г. Чикагском университете появился первый в мире социологический департамент (факультет), основателем и первым деканом которого был А.Смолл [см.: 146. С. 257]. В 1894 г. Ф.Гиддингс основал первую в США кафедру социологии в Колумбийском университете [см.: 128. С.59]. В 1894 г. А.Смолл и Дж. Винсент совместно пишут и публикуют первый американский учебник по социологии [см.: 146. С. 256]. А.С.Трачевский в 1896 г. также отмечал, что “курсы социологии читаются уже при многих университетах Европы и особенно Америки, где недавно выработался и целый ряд учебников для студентов, а также социологических журналов”

В 1894 г. в Америке Ф.Гидденс первым получил должность “полного профессора” социологии в Колумбийском университете, [см.: 229. С.64]. В 1896 г. во Франции Э.Дюркгейм стал первым профессором “социальной науки” в Бордоском университете [см.: 125. С.93]. В конце XIX в. во Франции по социологии уже начали писать диссертации (например, в университетской диссертации Э.Дюркгейма “De la division du travail social” (О разделении общественного труда) (1893) в обширном предисловии обосновывались идеи позитивизма, а в “Les regles de la methode sociologue (Правила социологического метода) (1895) уже рассматривались теоретико-методологические концепции социологизма [см.: 64. С.142; 188. С.141]; обе докторские диссертации Р.Вормса “De natura et methodo sociologiae” (О сущности и методе социологии) (1894) и “Organisme et societe” (Общественный организм) (1896) имели социологическое содержание) [см.: 95. С.381, 410].

В России в 1918 г. первым декретом Совнаркома были упразднены ученые степени, а соответственно и защиты диссертаций. Стали практиковаться диспуты по диссертациям, итогом которых было признание достойным степени не автора-соискателя, а написанной им работы. 22 апреля 1922 г. состоялась защита работы П.А.Сорокина “Система социологии” [69]. Как вспоминал П.А.Сорокин: “Работа была признана Петроградским университетом достойной степени магистра социологии” [241. С.415]. Таким образом, П.А.Сорокин стал магистром социологии, а не доктором социологии. Многие, в том числе и пишущие о нем, до сих пор остаются уверенными, что П.А.Сорокин защищал докторскую [см.: 240, Т. 1. С.36]. Профессором социологии Петроградского университета он стал 31 января 1920 г., после выхода первого тома “Системы социологии” (т.1-2, Пг., 1920) [см.: 241. С.415; 47. С.84].

В США с самого начала своего развития социология стала складываться как университетская наука, в отличие от других стран Западной Европы, где социология очень долго развивалась чисто на инициативной основе, вне университетской сферы (исключение составляют Г.Зим-мель, Э.Дюркгейм, М.Вебер). Ярким примером может служить судьба “отца социологии” О.Конта, который в течение всей своей жизни не имел постоянного заработка и в основном жил за счет помощи своих друзей и эпизодического чтения лекций.

В России к середине XIX в. было только 6 университетов — Московский. С.-Петербургский, Казанский, Харьковский, Университет им.Св.Владимира в Киеве и Дерптский. Все российские университеты, в отличие от западных, начавших появляться уже в Х11-Х111 вв., имели сравнительно небольшой срок существования. Это было основной причиной того, что российские университеты были более светскими по характеру преподавания. Если западные университеты имели определенную автономию, то российские были более зависимыми от верховной власти. На всю систему образования в России, в том числе на жизнь университетов, большое влияние оказывали крупные события, происходившие в мире. Подробно становление социологического образование рассмотрено одним из ведущих российских специалистов в области истории социологии Е.И.Кукушкиной в работе “Социологическое образование в России Х1Х-ХХ вв.” (М., 1994).

В США к 1900 г. в рамках 227 из существующих 683 колледжей и университетов уже преподавалась социология [см.: 177. С.15]. А к 1910 г., как отмечал М.М.Ковалевский, в Америке уже почти не осталось ни одного университета, где не существовала бы кафедра социологии [см.: 119, Т.1. С.37]. По поводу нашей страны он написал следующее: “В России нет ни общества, ни изданий, ни университетского преподавания этой науки. Из всех свободных высших школ, возникших за последнее время в Петербурге, один Психоневрологический институт озаботился включением в свой устав статьи, делающей возможным преподавание в нем социологии” [см.: 119, Т.1. С.30]. Только в 1911 г. в Психоневрологическом институте, как уже замечено выше, частном, а не государственном учебном заведении, была создана первая кафедра социологии в связи с этим в 1913 г. М.М.Ковалевский в негодовании восклицает: “У нас существует всего-навсего одна кафедра на всю Империю в 160 миллионов жителей и то в частном университете, в Психоневрологическом Институте, получившем свой устав непосредственно от Монарха, минуя Министерство народного просвещения” [117 С.3-4].

Из ведущих западных стран только в Германии, так же, как в России, ни в XIX в., ни в первое десятилетие XX в. не было создано еще специализированных кафедр социологии в университетах [см.: 177. С. 15]. По этому поводу в 1912 г. Ф.Тённис писал, что “каждый знает” о том, что “социология не принята в германских университетах даже как придаток философии” [цит. по: 125. С.93].

Признание социологии в России на государственном уровне произошло только после Февральской революции 1917 г., благодаря стараниям П.А.Сорокина социология была введена как обязательный предмет изучения в университеты. И только в 1919 г. на факультете общественных наук Петроградского университета, опять-таки по инициативе П.А.Сорокина, были создана кафедра и отделение социологии.

Для западных стран был характерен интернационализм в преподавании [см.: 110. С.7]. Они охотно приглашали зарубежных ученых для чтения лекций по разным дисциплинам. В ряде стран, например, в Бельгии — в “Новом университете” в Брюсселе, русский язык, наравне в другими европейскими языками, был допущен при чтении лекций. Многие ученые, в том числе и русские, ездили во время каникул в другие страны для чтения своих курсов, а некоторые русские ученые, как отмечал М.М.Ковалевский, “расставшись с кафедрами на родине, располагали всем своим временем” [110. С.7]. Имело место и такое, что приглашался конкретный человек, а какой курс он будет читать, зависело уже только от него самого [см.: 110. С.6].

Социологические общества на Западе начали создаваться гораздо раньше, чем в России. Особо следует отметить создание в Париже в июле 1893 г. “Международного Социологического института”, при непосредственном участии Рене Вормса [Worms] (1869-1926), - первого в мире социологического сообщества [см.: 95. С.372]. Каждые три года он собирал конгрессы в столицах крупнейших европейских стран — Париже, Лондоне, Берне, Риме и т.д. [см.: 114. С.1]. Первый конгресс собрался 1 октября 1894 г. в Париже [79. С.36]. Второй конгресс состоялся в 1895 г., третий — в 1897 г., четвертый -в 1900 г. и т.д. [см. подробнее: 95. С.372-374]. В 1895 г. в Париже было также создано социологическое общество, которое так и называлось “La societe de sociologie de Paris”, на заседании оно собиралось ежемесячно [см. подробнее: 79. С.38). Лондонское социологическое общество было создано в 1903 г. [см.: 125. С.92], Американское социологическое общество — в 1905 г. [см.: 146. С.257], Немецкое социологическое общество — в 1908 г. (во главе с Ф.Теннисом) [см.: 125. С.93}. В начале XX в. также создаются социологические общества в Вене и Граце [см.: 1 19. Т.1. С.30]. А в 1914 году М.М.Ковалевский уже констатирует: “В настоящее время Европа и Америка покрылись целою сетью обществ, ставящих себе целью изучение то социологии, то социальной науки вообще, то общественной философии...” [114. С.1]. В отличие от этого, в России только в 1916 г., после смерти М.М.Ковалевского, была предпринята первая попытка создать российское социологическое общество. Но едва начавшаяся деятельность “Русского социологического общества им.М.М.Ковалевского”, состоялось только два заседания, была прервана событиямиУже в конце XIX в. на Западе начали создаваться специализированные социологические журналы. В 1893 г. Р.Вормс создает “Revue Internationale de Sociologie”. (Международные обозрения социологии). В 1895 г. А.Смолл в Чикаго начал издавать “American Journal of Sociology” (Американский социологический журнал) и оставался его редактором на протяжении тридцати лет [см.: 146. С.257]. Э.Дюркгейм в 1896 г. создает “L’Annees sociologique” (Социологический Ежегодник), который представлял собой одновременно нечто вроде исследовательского института [см.: 177. С.14]. С 1894 по 1896 гг. в Италии издавалось ежемесячное “Социологическое обозрение”, а с 1897 г. начал выходить новый орган — “Итальянское Социологическое обозрение”. В 1895 г. в Испании было предпринято издание “Юридического и Социологического Обозрения”, но просуществовало оно не очень долго. В 1897 г. в Германии начал издаваться ежемесячный социологический журнал “Zeitschrift fur Socialwissenschaft”, правда, как видно уже из названия, он был посвящен всем общественным наукам [см.: 95. С.371]. В 1888 г. в этой стране был создан журнал “Arhiv fur Socialwissenschaft und Sozialpolitik”, но только с 1904 г., когда его редактором стал М.Вебер, данный журнал начал акцентировать свое внимание на рассмотрение социологических проблем. В 1908 г. в Англии был создан специальный ежеквартальник “The Sociological Review” (Социологическое обозрение), первым редактором которого был Л.Т.Хобхауз [см.: 125. С.92]. Для ознакомления широкой публики с содержанием рассмотренных на Международных социологических конгрессах рефератов, а также вызванных ими дебатов были созданы “Annales de l’institut international” (Летописи Международного Социологического института) [79. С.37]. В России первый специализированный социологический журнал “Социологические исследования” (главный редактор с 1974 по 1986 гг. А.Г.Харчев) был соз

Отличительной чертой российской социологии того времени, по сравнению с западноевропейской социологией, по мнению Н.В.Новикова, являлась ее не просто политическая, а, как он выразился, именно “оппозиционно-политическая ангажированность” [177. С. 12]. Русская общественность в послереформенный период жила в нетерпеливом ожидании глубоких общественных перемен. Практическая направленность стоящих перед обществом задач, необходимость обоснования с помощью позитивизма или другого мировоззрения, того или иного варианта общественного переустройства России, неизбежно приводили к политизации российской социологии. На Западе социология была политически индифферентной, далекой от идей социализма, революционности или оппозиционного либерализма. Идеологическое содержание социологической школы Э.Дюркгейма, по словам одного его современника, проповедовала “последовательно идеалы Третьей Республики — политическую демократию, национальное единство и социальную солидарность” [цит. по: 177. С.12]. “Принадлежность социологии в России, — как отмечал Н.В.Новиков, — к оппозиционному лагерю явилась непосредственной причиной того, почему она не смогла стать академической дисциплиной и вообще была лишь в чрезвычайно малой степени институцио-нализирована” [см.: 177. С.14].

Естественно, все это стало основной причиной совершенно противоположного отношения правительства западных стран и России к социологии. Правительство западных стран усматривало основную задачу социологии в установлении прочной “социальной гармонии”, что отвечало их интересам. В этом как раз и заключалась к началу XX века идеологическая функция социологии, так как господствующие классы западных стран уже утратили после Парижской коммуны веру в благополучный для капитализма ход исторического процесса.

Проведение первых Всемирных социологических конгрессов очень заинтересовало общественность, и не только тех стран, где они проходили. Участников конгрессов приветствовали лично президенты и министры, они, как свидетельствует М.М.Ковалевский, приводя слова Казимира Перье, ожидали от трудов социологов “пользу для всех народов и государств” [цит. по: 117. С.5]. Например, в 1912 г. на проходящем в Риме очередном конгрессе Международного Института Социологии итальянский министр народного просвещения Луиджи Кредаро не только признал за социологией право на самостоятельное существование в качестве научной дисциплины, которая синтезирует конкретное знание, на основе добытого разными общественными науками, но и прославлял социологию за величие цели, которую она поставила перед собой, — выявление причин и хода развития человеческого прогресса. Министр сказал: “Необходимо считать столько же ее правом, сколько и обязанностью выступление на поле практической жизни силою, направленной к сплочению государства и установлению прочной социальной гармонии” [цит. по: 117. С.2]. По этому поводу М.М.Ковалевский в 1913 г. писал: “Меня менее бы поразило известие, что в Нанкине или Пекине создана кафедра социологии, чем слух о том, что г.Кассо (министр народного просвещения Российской империи с 1910 по 1914 гг. — Н.С.) затевает такую реформу в Москве или в Петербурге. А между тем в Китайской республике, несомненно, имеется препятствие к созданию такого преподавания, которого нет в России” [117. С.4].

Но если на Западе правительство всячески поддерживало развитие социологии, то российское правительство, вплоть до 1905 г., препятствовало этому (всевозможные цензурные препоны, тюрьмы, ссылки, запрет на преподавание социологии и т.п.). Относительная свобода действий продолжалась только до 1922 г. По этому поводу П.А.Сорокин говорил следующее: “В России же, где “неприспособляющаяся” социология всегда оценивалась с точки зрения колебания основ существующего строя, а основными “научными” аргументами были: тюрьма, ссылка и каторга.., бескорыстный поиск истины и изложение результатов этого поиска — невозможны” [цит. по: 47. С. 1591. Таким образом, как видно из вышеизложенного, на Западе социология получила все права гражданства гораздо раньше, чем в России.

В итоге можно выделить следующие предпосылки и условия, сыгравшие важнейшую роль для возникновения социологии как науки именно в России: реформы Петра 1; реформы 1861 г.: вступление России на капиталистический путь развития после реформ 1861 г.; сохранение долгое время пережитков крепостного права, что придавало особую историческую специфику и остроту многим социальным противоречиям России; традиции отечественной общественной мысли; увеличение и расширение масштабов эмпирических исследований социальных проблем русского общества того времени (становление и развитие земской статистики, “нравственной статистики” и т.д.); появление новых социальных классов и слоев; зарождение рабочего движения, а также влияние идей западных ученых и социологов.

Проведенный выше анализ позволяет также сделать вывод, что были как общие, характерные и для Запада, и для России предпосылки и условия появления социологии, так и специфические, свойственные только для нашей страны, что, естественно, стало причиной ряда особенностей развития российской социологии.

Содержание

Дальше