Хрестоматия по политологии

Раздел II.
ОБЩЕСТВО И ВЛАСТЬ
Глава 5
СОЦИАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ПОЛИТИКИ

ГЕГЕЛЬ

Философия права

§ 182

Одним принципом гражданского общества является конкретное лицо, которое есть для себя как особенная цель, как целостность потребностей и смешение природной необходимости и произвола, но особенное лицо как существенно соотносящееся с другой такой особенностью, так что каждое из них утверждает свою значимость. [...]

Прибавление. Гражданское общество есть дифференция, которая выступает между семьей и государством, хотя развитие гражданского общества наступает позднее, чем развитие государства; ибо в качестве дифференциации оно предполагает государство, которое оно, чтобы пребывать, должно иметь перед собой как нечто самостоятельное. Гражданское общество создано, впрочем, лишь в современном мир, который всем определениям идеи предоставляет их право. Если государство представляют как единство различных лиц, как единство, которое есть лишь общность, то имеют в виду лишь определение гражданского общества. Многие новейшие специалисты по государственному праву не сумели прийти к другому воззрению на государство. В гражданском обществе каждый для себя — цель, все остальное для него ничто. Однако без соотношения с другими он не может достигнуть своих целей По всем их объеме: эти другие суть поэтому средства для цели особенного. Но особенная цель посредством соотношения с другими придает себе форму всеобщего и удовлетворяет себя, удовлетворяя вместе с тем стремление других к благу. Так как особенность связана с условием всеобщности, то целое есть почва опосредования, на которой дают себе свободу все единичности, все способности, все случайности рождения и счастья, из которой проистекают волны всех страстей, управляемые только проистекающим в них сиянием разума. Особенность, ограниченная всеобщностью, есть единственная мера, при помощи которой каждая особенность способствует своему благу.

§ 188

Гражданское общество содержит в себе три следующих момента:

A) опосредование потребности и удовлетворение единичного посредством его труда и посредством труда и удовлетворения потребностей всех остальных, систему потребностей;

B) действительность содержащегося в этом всеобщего свободы, защиты собственности посредством правосудия;

C) забота о предотвращении остающейся в этих системах случайности и внимание к особенному интересу как к общему с помощью полиции и корпораций.

§ 221

Член гражданского общества имеет право искать суда и обязанность предстать перед судом и получить только через суд оспариваемое им право.

Прибавление. Так как каждый индивид имеет право искать суда, он должен знать законы, ибо в противном случае это право ничем бы ему не помогло. Но индивид обязан также предстать перед судом. В эпоху феодализма могущественные лица часто не являлись на судебное засевшие, вели себя вызывающе по отношению к судебным инстанциям и рассматривали вызов в суд могущественного лица как неправое деяние. Это — состояние, противоречащее тому, чем должен быть суд. В новейшее время правитель обязан по частным вопросам признавать над собой власть суда, и в свободных государствах оно обычно проигрывает свои процессы.

§ 222

Перед судом право получает определение, согласно которому оно должно быть доказуемо. Судопроизводство предоставляет сторонам возможность приводить свои доказательства и правовые основания, а судье войти в суть дела. Эти стадии процесса суть сами права, их ход должен быть поэтому определен законом, и они составляют существенную часть теоретической науки о праве. [...]

§ 238

Семья есть прежде всего то субстанциальное целое, которому надлежит заботиться об этой особенной стороне индивида как в отношении средств и умения, чтобы он мог, пользуясь общим имуществом, приобретать необходимое, так и в отношении его содержания и заботы о нем в том случае, если он окажется неспособным добывать необходимые ему средства. Однако гражданское общество разрывает эти узы индивида, делает членов семьи чуждыми друг другу и признает их самостоятельными лицами; оно заменяет, далее, внешнюю неорганическую природу и землю отцов, на которой отдельный человек добывал средства существования, своей почвой и подвергает существование всей семьи зависимости от него, случайности. Так индивид становится сыном гражданского общества, которое предъявляет к нему в такой же мере требования, как он свои права по отношению к нему.

Прибавление. Семья должна, конечно, заботиться о хлебе для своих членов, однако в гражданском обществе она — нечто подчиненное и служит лишь основой: объем ее деятельности уже не столь велик. Напротив, гражданское общество представляет собой могучую силу, которая завладевает человеком, требует от него, чтобы он на него работал, был всем только посредством него и делал все только посредством него. Если человек должен быть таким членом гражданского общества, то он сохраняет в нем те же права и притязания, которые он имел в семье. Гражданское общество должно защищать своего члена, отстаивать его права, а индивид в свою очередь обязан соблюдать права гражданского общества.

§ 239

В этом своем качестве всеобщей семьи гражданское общество обязано и имеет право надзирать за воспитанием детей и влиять на него, пресекая произвол и случайные намерения родителей, поскольку оно имеет отношение к способности человека стать членом общества, и особенно в тех случаях, когда воспитание совершается не родителями, и другими лицами, — поскольку же в этом отношении могут быть приняты общие меры, общество должно их принять. [...]

§ 240

Общество, обязано и имеет право также устанавливать опеку над теми, кто своей расточительностью уничтожает обеспеченность своего существования и существования своей семьи, и осуществлять вместо них цель общества и их цель. [...]

§ 255

Наряду с семьей корпорация составляет второй существующий в гражданском обществе нравственный корень государства. Первая содержит в себе моменты субъективной особенности и объективной всеобщности в субстанциальном единстве; вторая же объединяет внутренним образом те моменты, которые сначала разъединены в гражданском обществе на в себя рефлектированную особенность потребности и потребления и на абстрактную правовую всеобщность, объединяет их так, что в этом объединении особенное благо есть как право и осуществлено.

Примечание. Святость брака и честь в корпорации — те два момента, вокруг которых вращается дезорганизация гражданского общества.

Печатается по: Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990. С. 227, 228, 231, 233, 258.

М.ВЕБЕР

Основные понятия стратификации

Экономически детерминированная власть и социальный порядок

Закон существует тогда, когда есть вероятность того, что некоторый Порядок будет поддержан определенным штатом людей, которые используют физическое или психологическое принуждение с целью добиться лояльности по отношению к данному порядку либо налагают санкции на тех, кто нарушает его. Структура любого легального порядка непосредственно влияет на распределение экономической или какой-либо другой власти в пределах соответствующего сообщества.

Это справедливо для всех типов легального порядка, а не только для государственного. В общем и целом мы понимаем под “властью” возможность одного человека или группы людей реализовать свою собственную волю в совместном действии даже вопреки сопротивлению других людей, участвующих в указанном действии.

“Экономически обусловленная” власть, конечно же, не идентична власти как таковой. Напротив, проявление экономической власти может быть всего лишь следствием власти, возникшей из иных источников. Человек может и не стремиться к власти с единственной целью обогатить себя экономически. Власть, включая экономическую власть, может быть оценена “ради нее самой”. Очень часто стремление к власти обусловливается также социальными “почестями”, которые она влечет за собой. Тем не менее не всякая власть ведет к социальным почестям: типичный американский бизнесмен, как и типичный спекулянт, намеренно избегает социальных почестей. Если говорить достаточно обобщенно, то “лишь экономическая” власть, особенно “явная” денежная власть, никоим образом не выступает общепринятой основой социальных почестей. Но и власть как таковая не представляет собой единственную основу социальных почестей. В самом деле, социальные почести, или престиж, сами могут служить базисом политической или экономической власти, и очень часто так и происходит. Власть, как и почести, могут гарантироваться легальным порядком, но чаще всего он является первичным источником почестей. Легальный порядок — это, скорее, дополнительный фактор, который повышает шансы добиться власти или почестей, но он никогда не гарантирует их.

Способ, каким социальные почести распределяются в сообществе между типичными группами, участвующими в таком распределении, мы будем называть “социальным порядком”. Социальный порядок как, разумеется, и экономический порядок в равной мере связаны с “легальным” порядком”. Тем не менее, социальный и экономический порядок не идентичны. Для нас экономический порядок — всего лишь способ, каким экономические товары и услуги распределяются и используются. Конечно, социальный порядок обусловлен экономическим порядком в очень высокой степени, но в то же время он также и влияет на него.

Сейчас мы можем сказать: “классы”, “статусные группы” и “партии” — явления, относящиеся к сфере распределения власти внутри сообщества.

Детерминация классовой ситуации рыночной ситуацией

Согласно употребляемой нами терминологии, “классы” не являются сообществами; они представляют чаще всего только возможную основу совместных действий. Мы вправе говорить о “классе” лишь в тех случаях, когда: 1) некоторое множество людей объединено специфическим причинным компонентом, касающимся их жизненных шансов; 2) такой компонент представлен исключительно только экономическими интересами в приобретении товаров или в получении дохода; 3) этот компонент обусловлен ситуацией, складывающейся на рынке товаров или на рынке труда. (Указанные пункты относятся к “классовой ситуации”, которую более сжато мы могли бы выразить как типичные шансы получения прибавочного продукта, внешние условия жизни и личный жизненный опыт, поскольку эти шансы детерминированы объемом и видом власти (либо недостатком таковой) распоряжаться товарами или квалификацией в целях получения дохода в рамках данного экономического порядка. Термин “класс” относится к любой группе людей, которая возникла в данной классовой ситуации.)

Самый элементарный экономический факт заключается в том, что способ, каким происходит распределение каналов распоряжения материальной собственностью среди множества людей, которые встречаются на рынке и конкурируют между собой в терминах обмена, сам по себе ””же определяет специфические жизненные шансы. Согласно закону конечной (маргинальной) полезности, подобный способ распределения исключает из соревнования за обладание высоко ценимыми товарами не-собственников; предпочтение отдается собственникам, которые, в действительности, устанавливают монополию на приобретение подобных товаров. Надо учесть и другое: такой способ распределения монополизирует возможности заключить выгодный контракт для всех, кто, запасаясь товарами, не обменивает их. В тенденции это усиливает полицию собственников в “войне за цены” в сравнении с теми, кто, не владея собственностью, не способен ничего предложить, кроме как свои услуги в их природном виде или товары в той форме, которая сожмется их собственным трудом, и кто, кроме всего прочего, вынужден избавляться от этих продуктов для того, чтобы как-то жить. Данный способ распределения предоставляет имущим определенную монополию, которая позволяет им перемещать свою собственность из той сферы, где она используется “наудачу”, в ту сферу, где она превращается в “основной капитал”. Другими словами, этот способ придает имущим функцию предпринимателя и обеспечивает всеми необходимыми шансами для прямого или непрямого участия в распределении прибыли, ли, полученной от оборота капитала. Такое положение дел, правда, характерно только для чисто рыночной ситуации. “Собственность” и недостаток “собственности” являются, таким образом, базисными категориями классовых ситуаций любого типа. При этом не имеет значения то, насколько эффективны подобные категории в “войне за цены” или в конкурентной борьбе.

Классовая ситуация, в общих чертах охватываемая двумя категориями, постепенно предстает перед нами в более дифференцированном виде: с одной стороны, благодаря виду собственности, которую используют для извлечения прибыли, с другой — благодаря виду услуг, которые предоставляются на рынке. Владение семейными постройками, производственные заведения, товарные склады, магазины, сельскохозяйственные угодья, средние и малые холдинговые компании — все они разнятся количественно, хотя количественное различие влечет за собой качественные последствия. Собственность на шахты, крупный рогатый скот, людей (рабов); распоряжение мобильными средствами производства или “основным капиталом” любого сорта, особенно деньгами или предметами, которые можно обменять на деньги легко и в любое время; распоряжение продуктами чуждого труда или трудом других людей, которые различаются в соответствии с тем, какое место они занимают на шкале потребительских возможностей; распоряжение перемещаемой монополией любого сорта — все это вместе взятое дифференцирует классовые ситуации, характерные для собственников, в той же мере, в какой делает “значимым” использование собственности, особенно той, которая имеет денежный эквивалент. В соответствии с этим собственники могут принадлежать к классу рантье либо к классу предпринимателей.

Те, кто не владеет собственностью, но кто предоставляет услуги, дифференцируются как по виду этих услуг, так и по способу, каким они делают полезными данные услуги, предоставляемые их получателю на постоянной или временной основе. Но в любом случае мы можем сказать: таково сопутствующее значение понятия “класс”. Иными словами, разновидность шанса на рынке — решающий момент, определяющий общие предпосылки индивидуальной судьбы. Таким образом, “классовая ситуация” есть по существу “рыночная ситуация”. [...]

Те категории людей, судьба которых не детерминирована возможностями (или шансами) приобретать на рынке товары в личное пользование или обслуживать самих себя, например, рабы, нельзя называть “классами” в техническом смысле слова. Они, скорее всего, относятся к “статусным группам”.

Совместные действия как следствие классового интереса

Согласно нашей терминологии, фактором, создающим “класс”, вне всяких сомнений выступает экономический интерес. Действительно, только экономические интересы вовлечены в бытие “рынка”. Тем не менее понятие “классовый интерес” вряд ли является таковым. Даже в качестве эмпирического понятия оно двусмысленно постольку, поскольку “классовый интерес” познается посредством отнесения к тому, что не есть фактическое устремление интересов, с определенной долей вероятности вычлененных из классовой ситуации и приведенных к “среднему” знаменателю. Действительно, классовая ситуация и сопутствующие ей факторы остаются теми же самыми, хотя устремление интересов каждого отдельного рабочего, к примеру, может варьироваться очень широко, а это зависит от того, в какой степени — низкой, средней или высокой — его формальная квалификация соответствует реально выполняемому заданию. Точно так же устремление интересов может варьироваться в соответствии с тем, в какой степени совместные действия участников “классовой ситуации” отвечают общим чаяниям. Гак, “профсоюзы” выросли из классовой ситуации, в которой индивиды не получили того, на что надеялись или что им было обещано. Совместные действия относятся к тому типу действий, которые ориентированы на ощущение принадлежности людей к единому целому. Социетальные действия, с другой стороны, ориентированы на рационально мотивированное согласие интересов.) Зарождение социетального или паже совместного действия из общей классовой ситуации никак не является универсальным феноменом.

По своим последствиям классовая ситуация может закончиться возбуждением сходных реакций, которые, согласно нашей терминологии, нельзя называть “массовыми действиями”. Но это не единственное последствие. Часто из такой ситуации рождается совместное действие. К примеру, так называемое ворчание рабочих известно из древневосточной этики: таково моральное недовольство поведением мастера по отношению к рабочим, которое по своему практическому значению, вероятно, было эквивалентно распространенному в позднеиндустриальную эпоху явлению, известному под именем “замедления” (сознательное ограничение трудовых усилий), возникшему в результате молчаливого сговора пролетариев. Вероятность, с какой из “массовых действий” членов одного класса рождаются “совместное действие” и, возможно, “социетальное действие”, определяется общими культурными условиями, особенно интеллектуальными. Это зависит также оттого, до какой степени обнаружили себя противоречия, особенно — в какой степени стала прозрачной связь между причинами и последствиями “классовой ситуации”. “Классовое действие” (совместное действие членов одного класса) никоим образом не рождается разницей жизненных шансов. Условия и результаты классовой ситуации по-разному осознаются людьми. Только тогда может ощущаться противоположность жизненных шансов, и то не как абсолютная данность, а как результат, проистекающий из 1) конкретного распределения собственности или 2) структуры конкретного экономического порядка. Такое, наконец, возможно лишь в тех случаях, когда реакция людей на классовую структуру принимает форму не импульсивного и иррационального протеста, но форму рационального взаимодействия. “Классовые ситуации”, относимые к первой категории, особенно наглядно проявляется в античных и средневековых городах, там, где судьба улыбалась тем, кто добился успеха, монополизировав торговлю промышленными и пищевыми продуктами в данном районе. То же самое происходило, при определенных условиях, в аграрном секторе в самые разные исторические периоды, когда сельскохозяйственные ресурсы подвергались чрезмерной эксплуатации ради получения прибыли. Самый важный исторический образец второй категории представлен классовой ситуацией у современного “пролетариата”.

Типы “классовой борьбы”

Любой класс может быть носителем одной из бесчисленных форм “классового действия”, но это не обязательно должно происходить. В любом случае сам по себе класс не конституирует сообщество. Считать, что “класс” имеет тот же смысл, что и “сообщество”, значит искажать данное понятие. Простейший факт, помогающий лучше понять исторические события, заключается в следующем: индивиды, находящиеся в одной и той же классовой ситуации, при массовом действии проявляют среднетипичные реакции на экономические стимулы. Этот факт не должен служить поводом к научным спекуляциям о “классе” и “классовых интересах”, что зачастую происходит в наше время. Классическим примером является выражение одного талантливого автора о том, что индивид способен заблуждаться по поводу собственных интересов, но “класс” никогда не ошибается по поводу своих интересов. Даже если классы как таковые не являются сообществами, тем не менее классовые ситуации возникают на базе коммунализации. Совместное, или коммунальное действие, формирующее классовую ситуацию, тем не менее не является базисным взаимодействием членов одного и того же класса; оно является взаимодействием индивидов, принадлежащих к разным классам. К совместным действиям, непосредственно детерминирующим классовую ситуацию рабочего и предпринимателя, относятся: рынок груда, рынок потребительских товаров, капиталистическое предприятие. В свою очередь, существование капиталистического предприятия предполагает, что существует очень специфическое совместное действие и что оно специфически структурировано для защиты частной собственности на производимую продукцию, а кроме того, и это еще важнее, для защиты власти индивидов, которые, в принципе совершенно свободно, распоряжаются средствами производства. Существование капиталистического предприятия обусловлено специфическим типом "легального порядка". Любая разновидность классовой ситуации, особенно если речь идет о власти над собственностью, в наивысшей степени проявит свои сильные стороны только тогда, когда по возможности элиминированы все другие факторы, детерминирующие взаимоэквивалентные отношения. В таком случае наибольшую важность приобретает использование в рыночных условиях власти над собственностью.

“Статусная группа” — та вещь, которая может помешать полному осуществлению рыночных принципов. В данном контексте она представляет для нас интерес только с этой точки зрения. Перед тем, как в общих чертах мы рассмотрим статусные группы, сделаем уточняющие примечания об антагонизме “классов” в нашем понимании... Борьба, в которой весьма эффективна классовая ситуация, прогрессивно перемещалась от потребления кредитов вначале к конкурентной борьбе на рынке товаров, а затем к “войне за цены” на рынке труда. “Классовая борь6a” в античные времена — в той степени, в какой она была истинной борьбой классов, а не борьбой между статусными группами, — первоначально велась крестьянами-должниками, а, возможно, также ремесленниками, которым угрожала долговая кабала, вступившими поэтому в борьбу с городскими кредиторами. [...] Борьба продолжалась на протяжении всей античности и в средние века. Лишенные собственности сообща выступили против тех, кто реально или предположительно был заинтересован в создании дефицита хлеба. Борьба постепенно расширялась, вовлекая всех тех, для кого предметы потребления играли первостепенную роль в образе жизни и в работе, которая заключалась ручном ремесле. Таковой была начальная фаза спора по поводу заработной платы в античности и средневековье. Он еще сильнее разгорелся в наше время. В более ранний период этот спор играл второстепенную роль в сравнении с восстаниями рабов и борьбой на рынке товаров.

Античные и средневековые неимущие протестовали против различного рода монополии, преимущественного права на покупку, скупку товаров, которые перехватывались по дороге к рынку с целью незаконного повышения цен, припрятывания товаров и отказа сдавать их на рынок с целью повышения цен. Сегодня центральный вопрос — установление цены на труд.

Подобные изменения выражены борьбой за доступ на рынок, за господство на установление цен на продукты. Такого рода бои происходили прежде между купцами и рабочими в системе домашней промышленности в переходный к современности период. Поскольку это достаточно общее явление, мы должны напомнить, что классовый антагонизм, обусловленный рыночной ситуацией, обычно бывал самым острым между теми, кто реально и непосредственно участвовал в качестве оппонентов в “войне за цены”. Ими являлись не рантье, акционеры или банкиры, страдавшие от недостатка воли у рабочих, но почти исключительно промышленники и бизнесмены, которые непосредственно противостояли рабочим в “войне за цены”. Подобное происходит вопреки тому очевидному факту, что “незаработанные” деньги чаще оседали в сундуках рантье, акционеров и банкиров, нежели в карманах промышленников и бизнесменов. Такое положение дел очень часто оказывалось решающим фактором в создании классовой ситуации, которая играла значительную роль при формировании политических партий. Примером являются различные виды патриархального социализма и попытки, по крайней мере, раньше, статусных групп, не имеющих прочного положения, создать союз с пролетариатом, чтобы объединение выступить против “буржуазии”.

Статусные почести

В противоположность классам статусные группы являются нормальными сообществами. Правда, в большинстве своем они аморфны. В противоположность чисто экономически детерминированной “классовой ситуации” мы понимаем под “статусной ситуацией” любой типичный компонент жизненной судьбы людей, который детерминирован специфическим, позитивным или негативным, социальным оцениванием почести. Такая почесть может обозначать любое качество, оцениваемое большинством людей, и, конечно же, оно тесно связано с классовой ситуацией: классовые различия самыми разнообразными способами связаны со статусными различиями. Собственность как таковая не всегда признается в качестве статусной характеристики, но в течение времени она проявляла себя таковой, причем с удивительной регулярностью. В экономике соседской общины очень часто самые зажиточные люди становились вождями, что означает всего лишь проявление к ним уважения. К примеру, в так называемой современной чистой демократии, которая означает такой порядок, при котором никто не имеет узаконенных привилегий, случается, что партнера по танцам выбирают из среды своего же класса. Сообщения об этом поступили из небольших шведских городов. Однако статусная почесть не обязательно связана с "классовой ситуацией". Напротив, статусная почесть, и это нормальное положение дел, находится в четкой оппозиции всему, что связано с собственностью.

И имущие, и неимущие могут принадлежать к одной и той же статусной группе, и часто это имеет весьма недвусмысленные последствия. Видимое “равенство”, создаваемое социальным оцениванием, с точки зрения долговременной перспективы ненадежно. “Равенство” статусов среди американских “джентльменов”, к примеру, выражено тем фактом, что за пределами той субординации, которая определена различными функциями “бизнеса”, встретившиеся на вечеринке в клубе зa игрой в карты или биллиард “шеф” и его “подчиненный” обращаются друг с другом как равные. Непризнание того, что люди от рождения имеют равные права, оценивается негативно. Считается отвратительным поступком, когда “шеф” свысока дарит “подчиненного” своей благосклонностью, всячески подчеркивая разницу “позиций”. В то же время шеф-немец не боится причинить себе вред, выказав свои истинные чувства. Такова одна из главных причин того, почему в Америке немецкая форма “дружеского общения между людьми одного круга” не получила той популярности, какую приобрели чисто американские формы клубного общения.

Гарантии статусной стратификации

По содержанию статусную почесть можно выразить следующим образом: это специфический стиль жизни, который ожидается от тех, к то высказывает желание принадлежать к данному кругу людей. Связанные с этим стилем ожидания представляют собой ограничения “социального” общения (т.е. общения, которое не обслуживает экономические или любые другие “функциональные” цели бизнеса). Подобные ограничения могут предписывать заключение брака в рамках своего статусного круга, а также могут привести к эндогамному закрытию (closure). “Статус” развивается постольку, поскольку он не является индивидуально и социально иррелевантной имитацией другого стиля жизни, но представляет собой основанное на достигнутом согласии совместное действие закрытого типа.

Традиционная демократия Америки представляет ныне характерную форму стратификации по “статусным группам”, основанную на конвенциональных стилях жизни. Здесь, в частности, к социальному общению, визитам и приглашениям допускаются только жители определенной улицы, которые считаются принадлежащими к “обществу”. Дифференциация развивается до такой степени, при которой люди вынуждены подчиняться даже условностям господствующей в данный момент и в данном обществе моды. Подчинение моде среди американцев развито в такой мере, какая неизвестна немцам. Такого рода подчинение служит показателем того, что данный человек претендует называться джентльменом. На основании подобного подчинения решается, по крайней мере prima facie, что он будет рассмотрен в таком качестве. И это признание настолько важно, что оно определяет его шансы к трудоустройству в “шикарное” учреждение, а кроме того, возможности социального общения и заключения брачных уз с представителями “уважаемых” семейств. Это у немцев кайзеровской Германии квалифицировалось как должный порядок вещей. Старые и богатые семьи с хорошей родословной, например, “П.С.В.”, т.е. “Первые Семьи Вирджинии”, реальные или мнимые потомки “индийских принцев” Покахонтов, отцы-пилигримы, жители Нью-Йорка, члены тайных сект, а также представители всевозможных кругов, отделяющих себя от других членов общества какими-либо обозначениями и характеристиками, — все они суть элементы узурпированной “статусной” почести. Развитие статуса — важный вопрос стратификации, основанной на узурпации. Узурпация — естественный источник почти всех статусных почестей. Однако путь от этой чисто конвенциальной ситуации к легальным привилегиям, позитивным или негативным, легко прокладывается, как только определенная стратификация социального порядка становится реальным фактом, как только достигнута стабильность благодаря упорядоченному распределению экономической власти. [...]

Статусные привилегии

С точки зрения практических целей, стратификация по статусам идет рука об руку с монополизацией идеальных и материальных товаров или возможностей. Помимо специфической статусной почести, которая всегда основывается на дистанции и исключительности, мы обнаруживаем все разновидности материальной монополии. Почетное выделение может состоять в привилегии носить специальный костюм, кушать специальные блюда, запрещенные для остальных, жестикулировать руками, играть на музыкальных инструментах, как это делают только профессиональные артисты. Конечно, материальная монополия предоставляет самый эффективный мотив для исключительности статусной группы, хотя сама по себе она не всегда достаточное условие. Внутри статусного круга такая монополия проявляет себя в браках между представителями разных групп. Врачующиеся семьи заинтересованы в монополизации будущей комнаты для новобрачных, которая одинаково нужна тем и другим. Параллельно с этим проявляется активный интерес к монополизации дочерей. Принадлежащие к данному статусному кругу дочери должны быть обеспечены всем необходимым. По мере того как усиливается закрытие статусной группы, условные предпочтительные возможности для специальной занятости перерастают в легальную монополию на специальные должности, учреждаемые для членов этой группы. Конкретные товары становятся объектами монополизации, проводимой статусными группами. В типичном случае это включает “унаследованное земельное владение”, а также часто собственность на рабов, крепостных и, наконец, специальные виды торговли. Такого рода монополизация происходит позитивно, если конкретная статусная группа имеет исключительное право на собственность и на распоряжение ею; и негативно, если статусная группа, для поддержания своего специфического образа жизни, не наделяется правами собственности и распорядителя.

Решающая роль “стиля жизни” в статусных “почестях” означает, что статусные группы выступают специфическими носителями всякого рода “условностей”. В какой бы форме это ни выражалось, все “стилизации” жизни либо проистекают из статусных групп, либо поддерживаются ими. Даже если главные статусные условности разнятся очень сильно, они все равно остаются определенными типичными чертами, особенно среди тех страт, которые считаются самыми привилегированными. Говоря достаточно общо, среди привилегированных статусных групп существует статусная дисквалификация, направленная против выполнения физического труда. Дисквалификацией можно назвать переоценку нынешними американцами традиционного подхода к физическому труду. Очень часто занятие рациональной экономической деятельностью, особенно “предпринимательской деятельностью”, выглядит как дисквалификация статуса. Артистическая и литературная деятельность, если они нацелены на получение дохода, или просто связаны с тяжелыми физическими усилиями, также рассматриваются как унизительная работа. Примером является работа скульптора, если он трудится в своей пыльной мастерской, подобно каменщику, одетый в пыльный халат. Напротив, деятельность художника в студии-салоне и все формы музицирования более подходят образу данной статусной группы...

Понятия класса и классового статуса

Термин “классовый статус”1 применяется для обозначения типичной вероятности, с какой: а) обеспечение товарами, б) внешние условия жизни, в) субъективная удовлетворенность или фрустрация характерны для индивида или группы. Эти вероятности определяют классовый статус настолько же, насколько сами они зависят от вида и степени полного или частичного контроля, который индивид осуществляет над товарами или услугами и наличными возможностями их использования ради получения дохода или прибыли в рамках сложившегося экономического порядка.

“Класс” — это любая группа людей, имеющих один и тот же классовый статус. Можно выделить следующие типы классов: а) класс как “класс собственников”, в котором классовый статус индивидов детерминирован прежде всего дифференциацией размеров владений; б) класс как “стяжательный класс”, в котором классовая ситуация индивидов детерминирована прежде всего их возможностями эксплуатировать услуги на рынке; в) класс как “социальный класс”, структура которого состоит из разнообразного множества классовых статусов, между которыми вполне возможно или наблюдается как типичный факт взаимное изменение индивидов, происходящее на персональной основе или в рамках нескольких поколений. На базе любого из этих трех типов классовых статусов могут возникать и развиваться ассоциативные отношения между теми, кто разделяет одни и те же классовые интересы, например, корпоративный класс. Тем не менее, это не обязательно всегда так и происходит. Понятия класса и классового статуса как таковые обозначают только факт тождественности или похожести в типичной ситуации, где данный индивид и многие другие люди определились в своих интересах. Классовые статусы, во всем своем многообразии и различиях, конституируются благодаря контролю над различными сочетаниями потребителей товаров, средств производства, инвестиций, основных капитанов и рыночных способностей. Только те, кто совсем не имеет квалификации и собственности, кто зависит от случайных заработков в строгом смысле обладают одним и тем же классовым статусом. Очень сильно варьируются между собой традиции, характеризующие различные классы. Они разнятся друг от друга по текучести кадров и той легкости, с Какой индивиды входят в данный класс и покидают его. Таким образом, единство “социальных” классов очень относительно и подвижно.

Значение позитивно привилегированного класса собственников основывается прежде всего на следующих фактах: 1) они способны монополизировать приобретение дорогих товаров; 2) они могут контролировать возможности систематической монопольной политики в продаже товаров; 3) они могут монополизировать возможности накопления собственности благодаря непотреблению прибавочного продукта; 4) они могут монополизировать возможности аккумуляции капитала благодаря сохранению за собой возможности предоставлять собственность взаем и связанной с этим возможности контролировать ключевые позиции в бизнесе; 5) они могут монополизировать привилегии на социально престижные виды образования так же, как на престижные виды потребления.

Позитивно привилегированные классы собственников обычно живут на доходы от собственности. Источником может служить право собственности на людей, как, например, у рабовладельцев, на землю, рудники, фиксированное оборудование, скажем, на заводы, машины, корабли, как это происходит у кредиторов, ссужающих под проценты. Ссуда может включать домашних животных, деньги или зерно. Наконец, они могут жить на доходы от ценных бумаг.

Классовые интересы, называемые негативно привилегированными по отношению к собственности, обычно принадлежат к одному из следующих типов: а) они не владеют, а сами являются объектом чужого владения, поэтому они несвободны; б) они стоят “вне каст”, т.е. являются “пролетариатом” в том смысле, в каком понимали его в античности; в) они принадлежат к классу должников и, следовательно, г) к “беднякам”.

Между ними находятся “средние” классы. Этим термином описывают тех, кто владеет всеми видами собственности или обладает конкурентоспособностью на рынке труда благодаря соответствующей подготовке, тех, чья позиция укрепляется благодаря таким источникам.

Кого-то из них можно отнести к “стяжательским” классам. Предприниматели попадают в эту категорию благодаря своим внушительным позитивным привилегиям; пролетарии — благодаря негативным привилегиям. Но многие типы, в частности, крестьяне, ремесленники и чиновники не попадают в эту категорию. Дифференциация классов единственно только по критерию собственности не является “динамичной”, иначе говоря, она не является результатом классовой борьбы или классовых революций. Вовсе не редкость даже для чисто привилегированных классов собственников, скажем, для рабовладельцев, существовать бок о бок с совершенно непривилегированными группами, например, крестьянами, и даже с внекастовыми группами без какой-либо классовой борьбы. Между привилегированными классами собственников и несвободными элементами иногда могут возникать даже отношения солидарности. Тем не менее, конфликты, возникающие между землевладельцами и внекастовыми элементами или между кредиторами и должниками, которые принимали форму (во втором случае) столкновения городских патрициев с крестьянами и городскими ремесленниками, могли перерасти в революционный конфликт. Но и это не должно было с необходимостью вести к радикальному изменению экономической организации. Напротив, такие конфликты касались большей частью перераспределения богатств. Поэтому их правильнее именовать “революциями собственности”.

Ярким примером отсутствия классового антагонизма является отношение бедняков из белого населения южных штатов, происходивших из тех людей, кто никогда не имел рабов, к плантаторам Юга Соединенных Штатов. “Белые бедняки” испытывали гораздо большую враждебность к неграм, нежели к плантаторам, которым были не чужды элементы патриархальных отношений и чувств. Конфликт между внекастовыми элементами и классами собственников, между кредиторами и должниками, между землевладельцами и внекастовыми прекрасно иллюстрирован античной историей.

Значение стяжательских классов

Значение позитивно привилегированного стяжательного класса обнаруживается в двух основных направлениях. С одной стороны, для них открывается возможность присвоения монополии на управление производственными предприятиями в пользу членов своего класса и их деловых интересов. С другой стороны, этот класс стремится к гарантии и неприкосновенности своей экономической нормы, оказывая влияние на экономическую политику представителей власти и других групп.

Члены позитивно привилегированных стяжательных классов — это типичные предприниматели. Другими наиболее важными типами являются: купцы, судовладельцы, промышленные и сельскохозяйственные предприниматели, банкиры и финансисты. При определенных условиях к представителям таких классов могут быть отнесены два других типа, в именно, лица “свободных” профессий, обладающие привилегированной позицией благодаря своим способностям и образованию, а также рабочие, которые занимают монополистическую позицию благодаря специальным навыкам (квалификации), независимо оттого, являются эти навыки унаследованными или приобретены в результате обучения.

К стяжательным классам, находящимся в негативно привилегированной ситуации, относятся рабочие самых разных типов. В целом их можно классифицировать на квалифицированных, полуквалифицированных, неквалифицированных.

В связи с этим независимых крестьян и ремесленников следует отнести к “средним классам”. Эта категория обычно включает чиновников, занятых в общественном и частном секторах, лиц свободных профессий, а также рабочих, занимающих исключительную монополистическую позицию.

Примером “социальных классов” выступают: а) “рабочий” класс как целое (занятый в механизированном процессе); б) “нижние средние” классы; в) “интеллигенция” без самостоятельной собственности и лица, чье социальное положение прежде всего зависит от технических знаний, так же, как положение инженеров, коммерческих и других служащих, а также гражданских чиновников. Эти группы сильно различаются между собой, особенно в зависимости от стоимости обучения; г) классы, занимающие привилегированную позицию благодаря собственности и образованию.

В неоконченной главе “Капитала” Карл Маркс, очевидно, намеревался рассмотреть проблему пролетариата, внутриклассовое сходство Которого он утверждал вопреки вопиющим качественным различиям внутри его. Решающий фактор — возрастание важности полуквалифицированных рабочих, приобретших подготовку за относительно короткий период времени непосредственно у станков. Возрастание произошло за счет “квалифицированных” рабочих старого типа, а также неквалифицированных рабочих. Тем не менее, даже такой типа квалификации может оказаться монополией. К примеру, ткач достигает наивысшей производительности труда, лишь имея пятилетний стаж.

Раньше каждый рабочий стремился прежде всего стать независимым мелким буржуа, но возможности достичь своей цели со временем сужались. От поколения к поколению наиболее удобным способом сделать карьеру для квалифицированных и полуквалифицированных рабочих становился переход в класс технических специалистов. В большинстве высокопривилегированных классов, по крайней мере на протяжении более чем одного поколения, деньги превращаются во всепоглощающую цель. Через банки и промышленные корпорации представители нижнего среднего класса и группы, живущие на жалование, получают определенные возможности подняться в привилегированный класс.

Организованная деятельность классовых групп осуществляется благодаря следующим обстоятельствам: а) возможности сосредоточиваться на оппонентах там, где возникает непосредственный конфликт интересов. Так, рабочие организуются в борьбе против руководства, но не против акционеров, хотя это единственная группа, получающая доходы не работая. Точно так же крестьяне не ведут организованных действий против лендлордов; б) существованию классового статуса, который сходен у больших масс людей; в) технически реализуемой возможности примирения. Это справедливо для тех мест, где на большом пространстве трудится большое число людей, например на современной фабрике; г) лидерству, направляемому к очевидным и понятным целям. Такие цели навязываются или по крайней мере интерпретируются такими группами, как интеллигенция, которая в сущности и не является классом.

Социальные страты и их статус

Термином “социальный статус” мы будем обозначать реальные притязания на позитивные или негативные привилегии в отношении социального престижа, если он основывается на одном или большем количестве следующих критериев: а) образ жизни, б) формальное образование, заключающееся в практическом или теоретическом обучении и усвоении соответствующего образа жизни, в) престиж рождения или профессии.

Основными практическими проявлениями статуса, в отношении к социальной стратификации, выступают статус женатого или замужней, статус сотрапезника и монополистическое присвоение привилегированных экономических возможностей либо запрещение на определенны” способы присвоения (стяжательства). Наконец, существуют условности или традиции другого рода, приписываемые социальному статусу.

Стратификационный статус может быть связан с классовым статусом прямо или косвенно множеством сложных путей, а не одним-един-ственным. Собственность и менеджерские позиции сами по себе еще недостаточны, чтобы предоставить их держателям определенный социальный статус, хотя способны повлиять на него.

Напротив, социальный статус частично или полностью может определять классовый статус, хотя и не идентичен ему. Классовый статус, скажем, военного офицера, гражданского служащего или студента, поскольку они зависят от получаемых доходов, может сильно различаться, хотя во всех отношениях их образ жизни определяется общим для всех них образованием.

Социальная “страта” — это множество людей внутри большой Группы, обладающих определенным видом и уровнем престижа, полученного благодаря своей позиции, а также возможности достичь особого рода монополии.

Существуют следующие наиболее важные источники развития тех или иных страт: а) наиболее важный — развитие специфического стиля Жизни, включающего тип занятия, профессии; б) второе основание — наследуемая харизма, источником которой служит успех в достижении престижного положения благодаря рождению; в) третье — это присвоение политической или иерократической власти, такой как монополии, социально различающимися группами.

Развитие наследственных страт — это обычная форма наследственного присвоения привилегий организованной группой или индивидуально определенными лицами. Каждый четко установленный случай присвоения способностей и возможностей, особенно лицами, осуществляющими власть, ведет к развитию различающихся между собой страт. В свою очередь, развитие страт ведет к монополистическому присвоению управленческой власти и соответствующих экономических преимуществ.

Стяжательным классам благоприятствует экономическая система, ориентированная на рыночные ситуации, в то время как социальные страты развиваются и поддерживаются скорее всего там, где экономическая организация носит монополистический и литургический характер, где экономические потребности корпоративных групп удовлетворится на феодальной или патримониальной основе. Класс, ближе всего расположенный к страте, это “социальный” класс, а класс, дальше всего отстоящий от нее по времени образования, это “стяжательный” класс. Класс собственников чаще всего конституирует ядро страты.

Любое общество, где страты занимают важное место, в огромной степени контролируется условными (конвенциальными) правилами поведения. Они создаются экономически иррациональными условиями потребления и препятствуют развитию свободного рынка благодаря монополистическому присвоению и ограничению свободного перемещения экономических способностей индивидов.

Печатается по: Вебер М. Основные понятия стратификации // Социс. 1994. № 5. С. 147—156.

Ф. ШМИТТЕР

Размышления о гражданском обществе и консолидации демократии

I. Наличие гражданского общества (вернее, наличие гражданского общества определенного уровня, дистрибуции и типа) способствует консолидации (а затем — и сохранению) демократии.

1. Гражданское общество содействует консолидации демократии, но не является ее непосредственной причиной. Само по себе оно не может породить демократию или обеспечить существование уже возникших демократических институтов и норм. Ergo, в демократическом процессе гражданское общество действует наряду с другими институтами, процессами и мотивациями.

2. Под “гражданским обществом” (далее — ГО) здесь понимается совокупность или система самоорганизующих медиаторных (посреднических) групп, которые:

— относительно независимы как от органов государственной власти, так и от внегосударственных единиц производства и воспроизводства, т.е. от фирм и семей;

— способны планировать и осуществлять коллективные акции по защите /достижению своих интересов или устремлений;

— не стремятся при этом подменить собой ни государственные структуры, ни частных (вос)производителей или же принять на себя функции по управлению политией в целом;

— но согласны действовать в рамках уже сложившихся “гражданских” или правовых норм.

Таким образом, ГО предполагает наличие четырех условий или критериев:

а) двоякого рода автономии;

б) коллективного действия;

в) неузурпации чужих прерогатив;

г) гражданственности (civility).

Этими нормами должны руководствоваться посреднические единицы внутри ГО, но их должны соблюдать и органы государственной власти и частные (вос)производители. Сами по себе медиаторные организации — необходимое, но недостаточное свидетельство существования ГО, ибо подобными организационными структурами могут манипулировать государственные или частные акторы или же они могут оказаться не более чем фасадом, прикрывающим деятельность социальных групп, стремящихся узурпировать власть легитимных государственных органов или “негражданскими” средствами осуществлять господство над другими социальными группами.

3. “Консолидацию демократии” можно определить как процесс, когда эпизодические соглашения, половинчатые нормы и случайные решения периода перехода от авторитаризма трансформируются в отношения сотрудничества и конкуренции, прочно усвоенные, постоянно действующие и добровольно принимаемые теми лицами и коллективами (т.е. политиками и гражданами), которые участвуют в демократическом управлении. При консолидации демократического режима происходит институционализация неопределенности некоторых ролей и областей политической жизни, но одновременно граждане получают уверенность, что борьба за государственные посты и/или влияние будет честной и не выйдет за пределы предсказуемого набора вариантов. Современная, представительная, политическая демократия покоится на такой “ограниченной неопределенности” (bounded uncertainty) и условном согласии (contingent consent) акторов принимать порождаемые ею результаты.

Таким образом, суть дилеммы консолидации связана с формированием институциональной структуры, с которой могли бы согласиться политики и которую готовы поддержать граждане. Добиться ее устойчивого разрешения, особенно в атмосфере завышенных ожиданий, которыми обычно характеризуется переходный период, весьма непросто. Мало того, что существующие варианты решений внутренне конфликтны (поскольку каждая конкретная группа политиков отдает предпочтение тем нормам, которые обеспечат ей переизбрание или потенциальный доступ к власти, а всевозможные группы граждан хотели бы усиления ответственности своих “штатных” доверенных лиц), выбор того или иного варианта влечет за собой серьезные внешние последствия. Как только посредством механизмов электоральной неопределенности избранные нормы переносятся на уровень правительств, вырабатывающих политический курс государства, они начинают влиять на темпы экономического роста, инвестиционную активность, конкурентоспособность страны на внешних рынках, распределение доходов и богатств, доступность образования, степень распространенности чувства культурной ущемленности, расовое равновесие и даже сказывается на национальной идентичности. В какой-то мере наличие такого рода проблем осознается акторами и учитывается при заключении компромиссов относительно [демократических] процедур. Тем не менее места для ошибок и непредвиденных последствий остается более чем достаточно. В краткосрочном плане консолидация демократии зависит от способности политиков и граждан найти пути разрешения существующих между ними внутренних конфликтов по поводу норм; в плане же долгосрочном она зависит от того внешнего воздействия, которое основанный на избранных нормах политический курс будет оказывать на различные группы общества, подающего надежды стать гражданским.

4. Говоря об “уровне” гражданского общества, я исхожу из того, что ГО никогда полностью не вбирает в себя все формы взаимодействия между индивидами/фирмами, с одной стороны, и государством — с другой, но действует параллельно их прямым контактам, разделяя на отдельные фракции разнородные усилия по оказанию влияния на политику государства. Чем больше подобных усилий преобразуют, пропуская через себя посреднические организации, тем выше уровень ГО и тем легче — при прочих равных — консолидировать демократию.

5. Введение такого параметра, как “дистрибуции”, предполагает, что для выражения одних категорий интересов/устремлений механизмы ГО более приспособлены, чем для выражения Других. Обычно основное внимание уделяется медиаторной роли групп, образуемых по линиям функциональных расколов общества, — классов, секторов, профессий — и желательности разрешения через каналы ГО тех наиболее бросающихся в глаза конфликтов, которые возникают между такого рода группами. Но поскольку основы конфликтов в каждом отдельно взятом обществе меняются, со временем может встать не менее острая необходимость в использовании аналогичных механизмов для представления и “других” разновидностей интересов или даже устремлений.

6. Категория “тип” предполагает, что принципы автономии, коллективного действия, неузурпации и гражданственности могут сочетаться абсолютно по-разному, создавая различающиеся по своим общим очертаниям гражданские общества или особые “системы посредничества”. Среди таких “систем” наибольшим вниманием исследователей пользуются плюрализм и корпоратизм, точнее, их идеал — типические различия. Предполагается также, что обе названные “системы” (равно как и некоторые промежуточные варианты) вполне совместимы с консолидацией демократии, но от того, какая именно из них наличествует, во многом зависят технические характеристики и “качество” формирующейся демократии, а также распределение приносимых ею благ.

II. Существование гражданского общества не является необходимым предварительным условием крушения автократии, равно как и перехода к демократии. Лишь крайне редко подобное изменение режима осуществляется силами самих акторов ГО.

1. И все же переход к демократии практически всегда сопровождается “воскрешением” ГО (даже там, где прежде его, возможно, и не было). Как правило, это происходит после, а не до начала процесса перехода.

Чаще всего исходные побудительные импульсы к переходу выражаются в форме относительно спонтанных движений, но с объявлением первых выборов внимание, как правило, переключается на политические партии. И лишь после “учредительных выборов”, по мере того как полития осваивается с существованием конфликтов, а те, в свою очередь, приобретают рутинный характер, обычно выявляется роль ассоциаций интересов.

Такая последовательность событий может вызвать определенную путаницу в понимании природы ГО в неодемократиях, ибо сразу же возникает соблазн определять его наличие или силу через спонтанность социальных движений и энтузиазм участвующих в них масс. Это недопустимо, поскольку:

— само установление демократии снимает некоторые из наиболее “пылких” оправданий существования подобных спонтанных социальных движений;

— процесс консолидации подталкивает индивидов и социальные группы к отстаиванию более “своекорыстных” интересов и “наживе” за счет других;

— механизмы современной демократии, как правило, более благоприятствуют выражению территориально и функционально обусловленных интересов (а следовательно — политическим партиям и ассоциациям интересов), нежели мероприятиям тематической направленности (т.е. “однопроблемным” [“singl-issued”] движениям).

Важно помнить, что гражданское общество составляют медиаторные организации не одного, а многих типов; под влиянием изменений в существе и интенсивности конфликта, а также в зависимости от стадии демократизации их соотношение несомненно будет меняться.

III. Наличие реально действующей партийной системы (любого типа) отнюдь не является, бесспорным свидетельством существования ГО, ибо политические партии вряд ли способны полностью взять на себя функции организованного посредничества между частными лицами / фирмами и государственной властью.

1. Наличие гражданского общества несомненно окажет благотворное влияние на функционирование жизнеспособной, состязательной партийной системы, но едва ли можно ожидать, что сама эта система в состоянии отразить весь спектр интересов и устремлений ГО, особенно в периоды (нередко долгие) между выборами. Партии попытаются проникнуть в стержневые институты гражданского общества, т.е. в ассоциации и движения, и даже подчинить их себе, однако есть основания думать, что ныне они уже в значительной мере утратили былую способность выражать в своих программах, платформах и идеологиях его интересы и устремления.

В прочно укоренившихся западных демократиях природа и роль партий претерпели за прошедшее время существенные изменения, и было бы анахронизмом думать, что партиям нынешних неодемократий предстоит повторить все стадии развития своих предшественниц, выполняя при этом всеих функции. Даже в политиях, которые долго находились под властью авторитарных режимов и не имели в прошлом гражданского общества, граждане проявляют сегодня совсем иные организационные склонности: они менее охотно солидаризуются с узкопартийными символами и идеологией и отстаивают значительно более широкий набор интересов. К тому же новые режимы возникают в международном окружении, буквально напичканном всевозможными моделями эффективной организации коллективных действий. Все это не мешает партиям играть роль главного представителя гражданского общества, но вместе с тем предполагает, Что в лице социальных движений и ассоциаций интересов они столкнутся с конкурентами, куда более серьезными, чем те, которые были у их предшественниц, а нам, соответственно, придется пересмотреть свои представления о демократизации.

2. Современная демократия — это сложнейшая сеть институтов с многообразными каналами представительства и центрами властного принятия решений. Ее главнейшая составляющая — гражданство (citizenship) — не сводится лишь к периодическому голосованию на выборах. Гражданство может выражаться и во влиянии на подбор кандидатов, и в участии в ассоциациях или движениях, и в обращении к властям, и в “нешаблонных”. (“unconventional”) акциях протеста и т.д. Точно так же и ответственность властей обеспечивается не только традиционными механизмами территориальных избирательных округов и законодательными процедурами. Она может реализовываться и в обход их, непосредственно фокусируясь — через функциональные каналы либо посредством процессов торга — на выборных или назначенных должностных лицах внутри государственного аппарата.

3. По этим причинам современную демократию следует рассматривать не как “режим”, а как совокупность “частных (partial) режимов”, каждый из которых институционализирован вокруг своего особого участка общества для представления той или иной социальной группы и разрешения свойственных ей конфликтов. В рамках такого рода частных режимов и происходит конкуренция и объединение партий, ассоциаций, движений, территорий и всевозможных клиентел в их борьбе за государственные посты и влияние на политический курс страны. Властные органы, отличающиеся друг от друга по своим функциям и уровням, взаимодействуют с их представителями и имеют законные основания заявлять о своей ответственности перед особыми группами интересов (и устремлений) граждан.

Конечно, конституции в каком-то смысле являются попыткой установить единую всеохватную систему “метаправил” (“meta-rules”), которая связала бы эти частные режимы воедино, закрепив за каждым из них особые задачи и принудив их к определенной иерархии взаимоотношений, однако подобные формальные документы редко достигают желаемого результата в плане упорядочения всех этих отношений и контроля над ними. Хотя созыв конституционного собрания для разработки приемлемого проекта Основного закона и ратификация такого проекта путем парламентского голосования и/или плебисцита, несомненно, есть важный момент в процессе демократической консолидации, большинство частных режимов не получает при этом правового оформления. Ибо как раз по отношению к пограничным ситуациям, когда сталкиваются разные типы представительства внутри гражданского общества, конституционные нормы особенно расплывчаты и неконкретны. Попытайтесь, например, смоделировать — исходя из самой что ни на есть детализированной конституции (а они становятся все более детализированными), — как будут взаимодействовать партии, ассоциации и движения, чтобы повлиять на политический курс. Или же попробуйте распознать, как на основе подобных метаправил будет проходить торг между трудом и капиталом относительно долей доходов.

Если демократия представляет собой не режим, а совокупность режимов, наиболее подходящим методом изучения взаимосвязи демократической консолидации и гражданского общества будет, по всей вероятности, расщепление (disaggregation). Оно уместно и желательно не только в теоретическом плане — помимо прочего, оно сделает попытку анализа более выполнимой и в практическом отношении.

4. В связи с теми возможностями (и опасностями), которые несет с собой демократизация, отдельным ассоциациям, как правило, приходится серьезным образом менять свою внутреннюю структуру и повседневную практику. Некоторые ассоциации будут изо всех сил стремиться сохранить те организационные преимущества, которыми обладали прежде в условиях автократии; другие воспользуются появившимся шансом, чтобы установить новые отношения со своими членами и включиться в качестве самостоятельных единиц в политический процесс. Ирония, однако, состоит в том, что именно тем группам ГО, которые более всего нуждаются в коллективных действиях и которые потенциально должны были бы вобрать в себя многочисленную категорию разобщенных и относительно обнищавших индивидов, похоже, сложнее всего вербовать членов на принципах рациональности и добровольности. У маленьких, сплоченных и привилегированных групп в условиях демократии будет гораздо меньше трудностей с привлечением ресурсов. Во-первых, такие группы не столь остро нуждаются в оных (так как их члены чаще всего имеют достаточно средств, чтобы действовать самостоятельно), а во-вторых, они обычно были привилегированными партнерами и бенефициариями прежнего автократического режима. Если предоставить событиям развиваться естественным образом, то вновь появившиеся “либеральные” возможности создания ассоциаций могут обернуться систематической гипертрофией представительства наиболее влиятельных классовых, секторальных и профессиональных интересов. Конечно, обретая возможность выбора между соперничающими партиями, менее значительные группы получают новое средство борьбы за достижение своих самых общих интересов, однако, когда приходит время отстаивать какие-то более специфические интересы, для того чтобы эффективно участвовать в демократической игре, им приходится полагаться на одобрение, санкционирование и финансовую поддержку со стороны государства, типичные для прежнего режима. Иными слонами, практические соблазны неокорпоративизма могут перевесить идеологическую привлекательностью плюрализма.

5. Обратимся прежде всего к некоторым особенностям (тем, которые в состоянии измениться с приходом демократии) организаций с индивидуальным прямым членством, представляющих интересы бизнеса, труда и сельского хозяйства.

а) Численность. Теоретически, при достижении двух свобод — ассоциаций и петиций, она должна быть неограниченной. Известная плюралистическая формула Джеймса Мэдисона была нацелена на увеличение потенциального числа организаций посредством умножения властных уровней, вокруг которых они могли бы формироваться, не создавая вместе с тем преград для их бесконечного дробления. Все же существует несколько факторов, способных сделать порог образования ассоциаций для тех или иных социальных групп более высоким или же ограничить доступ к сферам, где осуществляется процесс торга, тем, кому уже удалось организоваться. Решающую роль здесь, по всей видимости, будет играть политический курс государства, унаследованный от прежнего режима или сформировавшийся при новом, демократическом. Одновременно может иметь значение и то, являются ли рассматриваемые ассоциации действительно новыми или же это простая перелицовка ране существовавших; возникли они спонтанно или же были спонсированы (и если да, то кем); на каком этапе переходного процесса они стали образовываться.

б) Плотность членства (member density). Согласно либерально-демократической теории, соотношение тех, кто потенциально готов присоединиться [к организациям с индивидуальным прямым членством] и участвовать в коллективных действиях, и тех, кто действительно это делает, зависит исключительно от рационального и независимого расчета отдельных индивидов. На практике же обычные социальные и экономические “фильтры” часто дополняются продуманными государственными и внегосударственными акциями. Здесь мы вступаем в темную сферу внешнего спонсирования со стороны политических партий, узаконенного косвенного принуждения со стороны государственных органов (вспомним хотя бы систему палат для промышленников и аграриев или закрытые магазины и профсоюзные ставки для рабочих), а также утонченных форм налоговой дискриминации, предоставления лицензий и экспортных сертификатов, кредитных услуг и прямого насилия — т.е. всего того, что способно привязать различные социальные и экономические категории к соответствующим организациям, причем такими средствами, которые не выбираются ими свободно, но считаются совместимыми с демократической практиков.

в) Сфера представительства (representational domain). Согласно устоявшиеся канонам демократии, ассоциации интересов (старые или новые) должны иметь возможность самостоятельно определять, кого именно они хотели бы представлять. Они очерчивают круг лиц, среди которых рекрутируют своих членов, и обозначают предметы, о которых намерены вести речь. На деле, однако, такое случается редко. В условиях госкорпоратистского покровительства — обычного наследия авторитарного правления — подобные вопросы определялись законом или административным регулированием. Интересам надлежало организовываться по секторам экономики или профессиям, принимать заданные территориальные сочетания, ограничиваться определенным уровнем взаимодействия и выполнять предписанный набор задач. И напротив, некоторые сферы и виды деятельности находились под запретов, как, скажем, были запрещены определенные типы политических, идеологических и культурных объединений. Это стало своего рода организационной “привычкой”, которая изживается крайне медленно даже после отмены прежних ограничений.

6. Очевидно, что независимо от наследия и инерции, модели разграничения сфер интересов, принятые в той или иной стране, весьма отличаются друг от друга. Для будущего демократии особенно важными представляются два параметра:

— степень специализации в функциональной (например, отрасль производства, сектор, класс) и территориальной (например, местный, региональный или национальный уровни) сферах, а также в области задач (например, объединения наемных работников vs. объединений нанимателей; союзы, ориентированные на борьбу, vs. союзов, ориентированных на предоставление услуг);

¾степень дискриминации в зависимости от таких характеристик отдельных членов, как размер фирмы, уровень мастерства, государственный или частный статус, конфессиональная, национальная, партийная принадлежность и т.п.

При сведении воедино “букета” характеристик, касающихся отдельных ассоциаций, выявляются два качества (их можно назвать “стратегической компетентностью” [strategic capacity] и “емкостью” [encompassingness]), которые могут решающим образом сказаться на процессе демократизации. Какой именно тип демократии сложится в ходе консолидации, будет во многом зависеть от того, насколько ассоциации ГО обладают данными качествами:

— достаточно ли вновь образованные или недавно перестроенные организации изобретательны и автономны, чтобы наметить и длительное время проводить курс, который не был бы связан лишь с сиюминутными предпочтениями их членов и при этом был бы независим от политики внешних по отношению к этим организациям партий и учреждений;

— и если да, то сколь широкий круг выраженных интересов может быть охвачен каждой конкретной организацией или же скоординирован головными в рамках существующей иерархии ассоциациями.

В политиях, где классовые, секторальные или профессиональные ассоциации стратегически компетентны и обладают достаточной емкостью, такого рода единицы ГО играют в консолидационных процессах более заметную роль, чем в политиях со множеством узкоспециализированных и дублирующих друг друга организаций, в значительной мере зависимых от своих членов и (или) партнеров. Иначе говоря, плюралистские ассоциации ослабляют значение посредничества в выражении интересов, кор-поративистские — усиливают. Оттого, какой тип ассоциаций сложился, зависит также вероятность появления устойчивых частных режимов, а следовательно — и тип демократии. Например, возможность создания жизнеспособных концертативных, или согласованных, режимов (concertation regimes), связывающих ассоциации непосредственно друг с другом и/или с государственными структурами, по-видимому, определяется уровнем стратегической компетентности и емкости. И наоборот, начавшееся согласование (концентрация) обычно усиливает стремление “ассоциаций-участников” к еще большей автономии от своих собственных членов и партийных партнеров и к расширению сферы охвата с тем, чтобы поставить под свой контроль все более широкие категории интересов. При развитии ситуации до ее логического предела, неодемократия может оказаться полем деятельности для череды правительств, отстаивающих “частные интересы” во всех чувствительных политических сферах, что будет иметь далеко идущие последствия для политических партий, местных клиентел, законодательного процесса, а также скажется на общей управляемости государства.

7. Второй ряд выявленных свойств имеет отношение к тому, что для краткости может быть обозначено как. система посредничества в выражении интересов. Воздействие организованных интересов ГО на тип демократии нельзя изменить путем простого суммирования ассоциаций и движений, существующих в данной политии; необходимо учитывать еще и те свойства, которые возникают в результате конкуренции и сотрудничества данных ассоциаций и движений. Чтобы не терять из виду главного, сосредоточимся вновь на трех наиболее важных параметрах:

а) Первый из них — охват. Какие социальные группы организуются в более широкую сеть коллективного действия, какие действуют исключительно сами по себе, а какие полностью остаются вне организационных рамок? Предпочтение обычно отдается классовым, секторальным и профессиональным группам, что связано с предвзятым мнением, будто среди всего разнообразия групп интересов внутри ГО именно такого рода группы в наибольшей мере способны принимать важнейшие решения, влияющие на консолидацию частных режимов и в конечном счете — на тип демократии. Если подходить к проблеме в ее узком понимании, то вопрос в том, действительно ли идентифицируемые сегменты и фракции подобных групп интересов (или, говоря языком плюралистов, — “потенциальные группы”) не могут организоваться, — или же они прилагают в этом направлении явно меньше усилий, чем, по всей видимости, могли бы. Следствие ли это продолжительных репрессивных мер (например, запрета создавать профсоюзы государственных служащих или низовые организации рабочего представительства) либо стратегического расчета, основанного на предположении, что для достижения/защиты своих интересов лучше использовать иные формы коллективного действия (например, политические партии, закулисные соглашения, неформальные связи), либо же структурной неспособности действовать в новых условиях добровольности и конкуренции? Конечно, не имея фактических данных, трудно распознать наличие в обществе таких категорий интересов, которые “существуют, но не действуют”, равно как и реконструировать логику, которой руководствуются сознательные и активные группы, отдавая предпочтение тому, а не иному способу представительства, однако взвешенная оценка сферы действия складывающихся систем интересов требует предпринять в этом направлении, по крайней мере, некоторые усилия, — хотя бы ввиду выдвижения гипотезы, предполагающей, что демократии, устраняющие (или попросту игнорирующие) потенциально активные социальные группы, могут столкнуться с серьезными проблемами легитимности и управляемости.

Проблема приобретает еще большую остроту, едва ее фокус перемежается с узкоклассового и секторального аспекта к значительно более широкому вопросу об охвате других категорий интересов (не говоря уже об устремлениях) — интересов бедных; престарелых; больных; безработных; неграмотных; обитателей трущоб; иностранцев, оказавшихся в положении людей второго сорта, или коренных жителей — жертв этнической, языковой или сексуальной дискриминации; людей, обеспокоенных ухудшением окружающей среды, озабоченных проблемой сохранения мира на Земле или правами животных и т.п. Здесь изначально не может быть никакой уверенности, что коллективные действия непременно примут форму ограниченной и специализированной ассоциативности. Гораздо вероятнее, что названные категории граждан будут адресовать свои требования политическим партиям (если они обладают правом голоса), религиозным организациям (если они верующие), местным властям (если они проживают компактной массой) или государственным органам (если они находятся на социальном обеспечении). Они могут также сформировать свои собственные социальные движения, чьи программы и способы действий, вероятно, будут несовместимы с куда более жестко ограниченными целями и методами организаций по интересам.

б) Второй выявленный параметр — монополизация. Приход демократии должен подхлестнуть борьбу между группами ГО за членов, за ресурсы, за признание властью, равно как и за доступ к ней. Впрочем, это вовсе не императив или неизбежность. Принято считать, что прежний авторитарный режим если не подавлял полностью ассоциативную активность определенных групп, то, во всяком случае, принуждал их действовать в рамках какой-то одной монополистской организации, существующей с одобрения государства и чаще всего им же контролируемой. Сохранится ли такая ситуация после того, как авторитарный режим пал, зависит, видимо, от тех политических факторов, которые вступают в действие во время переходного периода и влияние которых может ощущаться довольно долго. Больше всего бросается в глаза (особенно когда речь идет о тред-юнионах) значение изменившейся специфики конкурентной борьбы среди политических партий. Соперничество идеологических “лагерей”: коммунистов, социалистов, а порой и христианских демократов за влияние на рабочих часто предшествует краху авторитарного правления, но лишь только после того, как возобновятся реальные выборы, оно может стать столь явным, чтобы расколоть более или менее единое рабочее движение. Предпринимательские ассоциации, равно как и объединения лиц свободных профессий, всегда были организационно меньше подвержены расколам по идейным соображениям (даже если их члены отдавали свои голоса противоборствующим партиям), хотя порой они дробились из-за языковых или религиозных различий. Куда более сильным фактором раскола оказывается для них столкновение интересов мелких, средних и крупных предприятий — преодолеть такого рода разногласия столь же трудно, как удержать “белые и синие воротнички” в рамках единой рабочей ассоциации или выработать “пакт о ненападении” между союзами рабочих разного уровня квалификации. Толчком к борьбе — причем нередко отнюдь не “гражданскими” методами — за членов или за доступ к власти могут также дать регионализм и “микронационализм”.

Как бы то ни было, в формирующейся поставторитарной системе всегда будет присутствовать та или иная степень “монополизации” представительства интересов, и это окажет решающее воздействие на формирование частных режимов. Весьма часто, однако, оценить уровень такой монополизации бывает крайне сложно, — по той простой причине, что ассоциации могут формально разграничить сферы своего охвата, так что создается видимость конкуренции между ними, тогда как на практике существуют скрытые договоренности, согласно которым ассоциации обязуются не переманивать друг у друга членов, делиться важнейшими ресурсами и даже лидерами, а также принимать участие в труднораспознаваемом “разделении труда” между потенциальными партнерами. Так, например, предприниматели стран Северной и Центральной Европы организованы в особые иерархии отраслевых и предпринимательских союзов, которые, на первый взгляд, конкурируют между собой за доступ к политической власти и лояльность членов. При ближайшем же рассмотрении (и несмотря на былые конфликты между отдельными организациями) эта конкуренция оказывается вполне устойчивым “разделением труда”, обеспечивающим данному классу значительную гибкость и “дополнительные возможности” в защите своих интересов.

в) Третий системный параметр — координация. Зона действия отдельных ассоциаций обычно ограничена, ограничена и их способность выражать существующее многообразие интересов. Рабочие так и не смогли осуществить свою давнюю мечту и создать “один большой союз”, хотя предпринимателям и фермерам несколько раз удавалось приблизиться к достижению подобной цели. Как правило, для того, чтобы представлять более широкий круг интересов, чем может охватить единичная ассоциация, образуются “ассоциации ассоциаций”. Такие надорганизации (Spitzenverbande — это дословно не переводимое немецкое выражение обозначает “головное предприятие”) могут пытаться координировать поведение субъектов в рамках единого сектора (например, всей химической промышленности), целой отрасли производства (например, всей тяжелой промышленности) или класса в целом (всех предпринимателей, рабочих или фермеров независимо от отрасли или сектора). Они способны действовать в масштабах какой-то определенной местности, провинции, региона, страны или даже наднационального объединения, подобного Европейскому сообществу. Неодинакова и их эффективность в плане объединения всех причастных групп и привлечения их к совместным действиям — это могут быть как весьма несовершенные свободные конфедерации, члены которых сохраняют финансовую и политическую автономию и включаются в коллективные акции лишь после уговоров или благодаря личному авторитету лидеров, так и сверхцентрализованные и иерархически структурированные образования, располагающие огромными ресурсами, а то и способностью приструнить любые классовые или секторальные интересы, отказывающиеся следовать согласованной политической линии.

Столь высокий уровень координации возникает не без борьбы или, как минимум, не без наличия серьезной угрозы тем интересам, которые предстоит координировать. Разумеется, достичь его легче тогда, когда речь идёт о сугубо локальных масштабах и о сравнительно узком секторе общества, ибо здесь одновременно проявляются преимущества небольшой численности и тесного социального взаимодействия. Чтобы добиться чего-то подобного в масштабах страны или класса, требуется куда больше усилий. Как правило, до этого доходит дело лишь после формирования первичных блоков, т.е. когда уже созданы местные и секторальные ассоциации с прямым членством, однако данное обстоятельство чаще всего осложняет задачу последующего подчинения ассоциаций. В некоторых случаях облегчить ее решение может централизаторский опыт, унаследованный от прежнего госкорпоративизма.

8. Если стратегическая компетентность и емкость представляют собой два наиболее существенных из выявленных свойств единичных ассоциаций ГО, то природу межорганизационных систем посредничества в выражении интересов лучше всего определяют такие свойства, как классоуправление (class governance) и конгруэнтность (congruence).

а) Классоуправление — это способность подвигнуть некую широкую социальную категорию в целом (например, всех собственников средств производства, рабочих всех отраслей, всех работающих не по найму во всех сферах хозяйства) на действия в рамках единого долгосрочного курса и добиться, чтобы те, кого затрагивает такая политика, действительно следовали ей. Теоретически взять на себя решение этой задачи могли бы политические партии, однако логика продолжительной электоральной борьбы, как правило, лишает их возможности выполнять подобную функцию по отношению к работникам физического труда, — а по отношению к предпринимателям они в сущности никогда ее и не выполняли. Если классоуправлению суждено стать свойством гражданского общества и политического строя, то в современных условиях взять на себя практическую его реализацию придется сети ассоциаций интересов (или даже единой надассоциации).

б) Конгруэнтность показывает, в какой мере охват, степень монополизации и координаторские способности одного класса, сектора или профессии ГО схожи с названными свойствами других его классов, секторов и профессий. Здесь можно постулировать, что общей тенденцией в развитии ассоциаций — особенно кластеров ассоциаций, представляющих противостоящие интересы, — является усиление конгруэнтности. Тем не менее, если посмотреть на проблему в историческом разрезе, некоторые ассоциации могут выступать инициаторами использования новых форм самоорганизации (иногда заимствованных из-за рубежа), которые впоследствии перенимаются их соперниками и подражателями. Учитывая, что для переходного периода в принципе характерна крайняя неопределенность, нормальным для него состоянием будет, по-видимому, неконгруэнтность, и вопрос в том, будет ли она сокращаться в ходе демократической консолидации.

IV. Наличие гражданского общества способствует консолидации демократии следующим образом:

1. Оно стабилизирует ожидания внутри социальных групп, вследствие чего власть получает более обобщенную, достоверную и пригодную для практического применения, информацию, на которую может опереться в процессе управления.

2. Оно прививает гражданские представления об интересе и гражданские нормы поведения, т.е. те, в которых учитывается существование общества в целом и признается демократический процесс.

3. Оно обеспечивает такие каналы самовыражения и идентификации, которые наиболее близки людям и фирмам и которые, в данной связи, легче всего использовать при выдвижении требований, особенно требований, адресованных далеким чиновникам центральных государственных органов.

4. Оно регулирует поведение своих членов применительно к сфере коллективных обязательств, облегчая тем самым бремя правления как для властей, так и для частных производителей.

5. Оно представляет собой важный, хотя и не единственный, источник потенциального сопротивления произволу и тирании правителей — будь то незаконные узурпаторы или фанатичное большинство.

Тем не менее ГО не является для демократии абсолютным благом. Его воздействие на консолидацию демократической системы и ее последующее функционирование может оказаться негативным по целому ряду параметров:

1. Оно может сделать процесс формирования большинства более долгим, трудным и случайным, тем самым снижая степень легитимности демократических правительств.

2. Оно (особенно в тех случаях, когда основано на строго либеральных принципах, т.е. на принципах индивидуализма и добровольности) способно породить постоянные перекосы в распределении влияний в политическом процессе. (Как сформулировал эту проблему один из американских аналитиков Е.Е. Шаттшнейдер: “Беда хора групп интересов в Соединенных Штатах состоит в том, что он поет на диалекте высших классов”.)

3. Зачастую оно внедряет в политическую жизнь столь сложную и впутанную систему компромиссов, что в результате может быть принят такой политический курс, которого никто не желал изначально и с которым никто не может в дальнейшем солидаризоваться.

4. Оно может усилить тенденцию к разрешению всех проблем из “общественного котла”, когда каждая ассоциация и каждое движение удовлетворяют свои интересы/устремления за счет общества в целом, что в конечном итоге приводит к неэффективной, инфляционной экономике.

5. Самое же опасное, — если “оно” оказывается не одним, а несколькими гражданскими обществами, которые охватывают одну и ту же территорию и одну и ту же политию, но организуют интересы и устремления в виде различных, а порой и полностью несовместимых, этнических или культурных сообщностей. (В свое время в Западной Европе решением проблемы вертикальной расщепленности (“пиллеризации”) гражданского общества стала консоциативность или Proporz-de-mokratie1, однако для большинства неодемократий такой вариант решения, скорее всего, не подойдет, и им, по-видимому, придется столкнуться с весьма болезненной перспективой сецессии.)

Каждое конкретное гражданское общество будет оказывать на демократию смешанное воздействие. Нет никаких гарантий что позитивное возобладает над негативным, хотя в Европе на протяжении относительно долгого времени это было именно так. К сожалению в современных неодемократиях акторы явно больше озабочены сиюминутной выгодой и потому не расположены делать ставку на возможные преимущества, которые вытекают из наличия действующего и жизнеспособного ГО.

Если предложенное понимание проблемы хоть в какой-то мере обоснованно, вероятный результат [воздействия ГО на демократию] можно просчитать на основе оценки степени проявленности в нем основополагающих свойств, возникающих в процессе смены режима- стратегической компетентности, емкости, классоуправления и конгруэнтности. Последние, в свою очередь, зависят от более дискретных характеристик, приобретаемых тогда же единичными ассоциациями и движениями, т.е. от численности таких ассоциаций и движений плотности членства и сфер представительства, а также от макрохарактеристик формирующейся медиаторной системы: охвата ею интересов/устремлений, степени монополизации и уровня координации.

V. Гражданское общество отнюдь не является непроизвольным или бездумным порождением капитализма, следствием урбанизации, грамотности, социальной мобильности и эмпатии словом — прогресса, хотя все названное и способствует его у к решению. Напротив, для его появления требуется артикулированная политика со стороны государственной власти и определенные привычные нормы жизнедеятельности частные (вос) производителей.

1. Государственная политика [о которой идет речь] затрагивай сложную сферу взаимопереплетающихся прав и обязанностей, существенным образом менявшихся по ходу истории, и потому дать ей обобщенное определение крайне трудно. Она включает в себя:

— свободу ассоциаций, петиций и собраний;

— юридическое признание и неприкосновенность;

— особое налогообложение;

— установленные каналы функционального представительства;

— гарантии участия в принятии решений;

— предотвращение полной закрытости во внутренних делах;

— субсидирование из общественных фондов;

— обязательное членство и/или взносы;

— юридическое расширение [сферы действия] контрактов (Atlge-meinverbindlichken1);

— перенесение ответственности за практическое воплощение политики.

2. Еще сложнее установить те привычные нормы частной жизнедеятельности, которые способствуют большему доверию к посредникам ГО, однако к ним несомненно относятся:

— классовое, секторальное, профессиональное или групповое сознание;

.— готовность участвовать в коллективных акциях;

— “нравственность” или самоограничение в преследовании групповых интересов;

— удовлетворение от взаимодействия с равными, т.е. социальность;

— доверие к групповому руководству и равным;

— определенная доля “альтруистичности” (“other-regardingness”) по отношению к обществу в целом;

— склонность принимать групповую дисциплину;

— готовность отказаться от преимущества личностного свойства, иначе говоря — сопротивление клиентистским соблазнам;

— ощущение собственной силы;

¾обладание достаточными организационными навыками.

VI. В момент своего появления ГО может принять многообразные системные очертания, хотя диапазон форм, способных существовать в каждой конкретной политии, несомненно, куда более ограничен.

1. Как уже отмечалось выше, (см. тезис I), изменения в типе гражданского общества (особенно в амплитуде между плюрализмом и корпоративизмом) скорее всего повлекут за собой значительные расхождения в распределении благ, общем функционировании экономики и управляемости демократии, которая в конечном итоге может сложиться.

2. Для понимания сути таких расхождений особенно важны две обобщенные характеристики единичных ассоциаций или движений: стратегическая компетентность и емкость, а также две обобщенных характеристики систем посредничества: классоуправление и конгруэнтность. Чем выше значения этих четырех показателей (а они обычно выше в более корпоративистских и ниже в более плюралистских системах), тем большим будет позитивный вклад гражданского общества в консолидацию демократии.

3. Трудно предсказать, какие именно очертания примет та или иная полития, а тем более понять — почему. И все же один структурообразующий фактор очевиден — это унаследованные от автократии институты и степень преемственности по отношению к прежним порядкам, обусловленная формой перехода от авторитаризма к демократии. Наиболее благоприятный фон [для существования устойчивого ГО] возникает в тех случаях, когда речь идет о переходе от режимов с прочно укоренившимися госкорпоративистскими традициями, а сам переход осуществляется договорным образом (pacted transitions), тогда как резкие или насильственные переходы отличных автократий, опирающихся на патримониальные или клиентистские отношения (для обозначения такого рода режимов X. Линц предлагает использовать термин “султанические”, хотя это и несколько оскорбительно для Оттоманской империи с ее сравнительно упорядоченной и бюрократизированной системой управления), по-видимому, если и создают условия для появления гражданских обществ, то лишь крайне слабых.

4. Вне всякого сомнения, имеется множество факторов, подспудно влияющих на формирование тех или иных очертании гражданского общества. Высокий уровень доиндустриальной урбанизации; католицизм; небольшие размеры государства; запаздывающее, но относительно быстрое развитие капитализма; консервативные политические коалиции, руководящие ходом “Великого преобразования” (Great Transformation); устойчивость ремесленных форм производства; аграрный протекционизм и — особенно — мощная социал-демократия: в Западной Европе XIX — начала XX в. все это работало на формирование более корпоративистских вариантов ГО, хотя отнюдь не ясно, по-прежнему ли данные факторы собраны в единый кулак и, если да, то сохранилось ли прежнее направление удара.

5. Сравнительно новый и потенциально весьма существенный момент — возникновение некоего подобия “транснационального гражданского общества”. Это сеть неправительственных организаций (НПО), большая часть которых имеет штаб-квартиры в устоявшихся гражданских обществах и пользуется финансовой и организационной поддержкой их граждан, располагает довольно солидными возможностями оказывать влияние на неодемократии. С 1974 г. каждый успех демократизации способствовал развитию НПО (и неформальных сетей передачи информации), занятых борьбой за права человека, защитой меньшинств, контролем за выборами, предоставлением консультаций по экономическим вопросам, поощрением культурного и научного обмена. Когда начиналась демократизация в Португалии, в Греции и в Испании, подобных инфраструктур практически не существовало. Но из опыта названных стран были извлечены принципиальные уроки, знание которых впоследствии пригодилось повсеместно. К настоящему времени уже имеется огромное множество разнообразных транснациональных партий, организаций, ассоциаций, движений и сетей, готовых вмешаться в дела [той или иной страны], чтобы поддержать и защитить демократию. В той мере, в какой упомянутые наднациональные объединения отходят от использования привычных для них государственных и межправительственных каналов влияния и делают ставку на привлечение общественных, неправительственных организаций, подобная международная обстановка содействия консолидации демократии способствует становлению национальных гражданских обществ там, где в противном случае они, вероятно, не возникли бы и где есть угроза поглощения их государством или частными (вос)производителями.

VII. Хотя исторически ГО зародилось несомненно в Западной Европе, его нормы и повседневная практика имеют отношение к консолидации демократии в любом культурно-географическом регионе мира, при условии, что акторы стремятся к демократии современного и либерального типа, иначе говоря — к конституционной, представительной демократии, контролируемой посредством многопартийных, состязательных выборов, терпимой к социальным/этническим различиям и уважающей права собственности.

1. Волею ли провидения, а может, благодаря деятельности колонистов-переселенцев из Европы или межнациональной диффузии нормы и практика ГО распространялись за пределы того региона, где они первоначально формировались. По общему признанию, данный процесс шел неравномерно, и заимствованные из Европы образцы накладывались на разнообразные “туземные” традиции. В некоторые неевропейских обществах уже имелись аналогичные институты (вспомним, хотя бы, гильдейские системы в Китае или Оттоманской империи), однако не ясно, насколько преемники такого рода институтов уместны в современных условиях.

2. Существуют ли другие жизнеспособные модели демократии, в большей степени отражающие культурные нормы и массовые ожидания соответствующих национальных сообществ, — вопрос дискуссионный, хотя лично я отношусь к такого рода предположению довольно скептически. И не только потому, что утверждения о большей “аутентичности” разного рода африканских, азиатских (“конфуцианских”), латиноамериканских (“иберийских”) или, попросту, незападных демократий не раз использовались для маскировки автократической практики, — они, к тому же, редко подкреплялись какими-либо свидетельствами того, что граждане некоего конкретного сообщества и впрямь обладают настолько своеобразными ценностями и политической культурой, что для обеспечения подконтрольности их правителей требуются совершенно особые методы.

Печатается по: Шмиттер Ф. Размышления о гражданском обществе и консолидации демократии // Полис. 1996. № 5. С. 16—27.

Содержание

Дальше