§ 52. Происхождение зла
Л. Фейербах: История философии. Том
I. Яков Бёме
Видимый, настоящий, действительный, материальный мир есть место действия зла,
он даже по христианскому религиозному представлению Якова Бёме обязан своим
бытием отпадению от бога — падению Люцифера и Адама; ибо до падения человек не
был мужчиной и женщиной, но тем и другим, так что не имел ни половых органов, ни
зубов, ни желудка, ни кишок, следовательно, не имел также седалища. Все эти
материалистические органы, которые даже в христианском мире играют столь
влиятельную роль, мы получили благодаря грехопадению. Поэтому мы должны здесь
особенно подчеркнуть и объяснить понятие Якова Бёме о зле и его происхождении,
хотя оно содержится уже во всем данном изложении его мыслей. Важность и в то же
время трудность предмета требуют
этого.
Зло, по учению Якова Бёме, вообще есть принцип отрицательности, то есть
устранения единства, разделения и различения (дифференцирования) и данного
вместе с этим противоположения. Поэтому происхождение природы и духа, нечто,
бытии и сознания и происхождение зла — один акт, имеют одно и то же
происхождение. Если бы бог не отличался от себя самого, не раздваивался, то он
не был бы духом, знанием, сознанием, “ибо в одной сущности, где нет
раздельности, которая едина, нет никакого знания” (Clavis etc., 13). Только из
принципа отрицательности, разделения и различия вытекает самосознательный дух.
Но принцип отрицательности есть принцип зла, причина того, что нечто вообще
становится отличным от себя, и его бытие для себя утверждается в этом различии
и отделении. “Ибо всякая злая воля есть дьявол, как самостоятельная воля к
особенности, как отступившая от целой сущности и фантазия” (Выбор благодати, гл.
2, 12). Таким образом, лишь через дьявола как принцип отрицания бог есть дух,
ибо лишь потому, что он исходит, вытекает из себя, различается от себя и
раздваивается, противополагает себе это второе как иное и из этого исхождения,
раздвоения снова входит в себя, он раскрывается для себя самого, становится
индивидуальностью. Но самосознание бога как самое святое, самое единое, самое
первое различие и раздвоение есть принцип всех различий и вместе с тем принцип
природы: “Мудрость есть знание, подлежащее или противомет безосновного
единства, она великая тайна божественной природы, ибо в ней обнаруживаются
силы, цвета и добродетели: в ней раздельность силы есть разум, она сама
божественный разум, как божественная созерцаемость, в которой обнаруживается
единство” (Clavis, § 18, 19).
Самосознание, из которого возникает разум, есть принцип всех различий, то есть
принцип различающий;
разум есть причина того, что нечто существует, без разума и первоначального
раздвоения божественной сущности все было бы едино, ибо он есть разделитель и,
как таковой, творец нечто. Разум как великий разделитель есть принцип нечто, но
вместе с тем и принцип всякой самости, партикулярности, своенравия,
своевластия, всякого упрямства и ожесточения, как разделитель твоего и моего —
отец всякого отвращения, войны и спора. Поэтому принцип бытия, по которому
вообще нечто существует, и принцип зла есть один принцип, или, как это можно
также выразить, принцип качества и принцип зла есть один принцип, ибо нечто есть
нечто лишь как отличное от наделенного свойством, своеволием, качество есть
отступившая, эгоистичная частная воля, дух голода, на языке Якова Бёме —
самовластие, закоснелая, упрямая отдельность, которая обнаруживается как
злобное влечение, стремящееся уничтожить другое, как своекорыстие, алчность.
Но царство бытия и нечто, царство качеств, свойств, всех особенных сущностей и
вещей есть природа: так что принцип природы и принцип зла есть один принцип. Но
принцип природы, natura naturans производящей природы, есть противоположность и
предмет бога в боге, этот принцип един с принципом отрицательности, которым бог
в себе раздваивается и различается, противополагает себе различённое как другое
и из этого процесса раздвоения производит свет своего сознания: принцип
самосознания и принцип природы, именно природы в боге, вечной первоначальной
природы, есть, таким образом, один и тот же принцип. “Сущность всех сущностей
есть лишь одна единая сущность, но она разделяется в своем рождении (то есть
самоопределении) на два принципа, на свет и тьму, на радость и страдание, на зло
и добро, любовь и гнев, на огонь и свет, а из этих двух вечных начал исходит
третье начало, исходит творение для своей собственной любовной игры по свойству
обоих вечных влечений. Великая тайна всех сущностей есть извечная в себе самой
одна вещь, но в своем развитии и обнаружении (под чем Яков Бёме разумеет
имманентное, вечно происходящее в боге откровение, тождественное с
происхождением его самосознания) она от вечности переходит в две сущности —
добро и зло” (Sing, гег., с. 16, § 11, 26). Поэтому происхождение, принцип зла
лежит в самом боге, и так как он одинаков с принципом отрицательности, различия,
то он имеет бытие во всех вещах и сущностях, ибо принцип зла вообще есть то, с
помощью чего и в чем нечто утверждает себя само, свою особенность, но в этом
утверждении себя самого отрицает другое, и в этой именно отрицательности есть
самостоятельная сущность, Я. Яков Бёме говорит (в своей второй апологии против
Б. Тилькена, № 140): “Если говорить по-вашему, что бог могуществен во всем, а
это истинно, то я должен сказать, что бог все. Он бог, он небо и ад, а также
внешний мир, ибо от него и в нем происходит все”. “Это смерть и несчастье людей
и всех творений, что свойства борются друг с другом и каждое возвышается само в
себе и получает качества в собственной воле, отчего происходит болезнь и горе...
каждое свойство стремится к равенству, как сущность к себе и из себя” (Myst.
magnum., с. 11; 17). “Во всех есть яд и злоба; оказывается, что так должно быть,
иначе не было бы ни жизни, ни подвижности, не было бы также ни цвета, ни
добродетели, ни толстого, ни тонкого или какого-либо ощущения, но все было бы
ничто” (О трех принц, предисловие, § 13). Поэтому дьявол, по Якову Бёме, есть
соль природы, без которой все было бы лишь безвкусной кашей, ибо принцип всякого
различия или вида и принцип зла один и тот же. Но в боге принцип зла есть
принцип не зла, а добра. Самораздвоение и различение бога зажигают в нем,
правда, с самосознанием огонь индивидуальности и самости, но эта
индивидуальность только форма, оболочка единства, его содержание — бескорыстная
полнота всех сущностей. Эта индивидуальность есть лишь блаженное сознание чистой
любви; бытие для себя бога, которое вытекает из его различия в себе, из
противоположения себе противомета, есть не бытие для себя различия, но скорее
единство и свобода, обнаруживающиеся для себя в отличие от различия. Бог
обнаруживается лишь в своей противоположности, в отличии от себя, если бы бог
не полагал в себе противодействия противоположности, то он не знал бы себя
самого. Но это самосознание есть сознание добра о себе, любви и, как
самосознание любви, источник радости, блаженства; бог есть блаженство, так как
или поскольку он познает себя богом. Таким образом, принцип отрицательности,
противоположения, раздвоения, принцип зла в боге есть причина добра.
Отрицательное в боге есть положительное. Огонь отрицательности, индивидуальность
в боге есть лишь благотворное горение любви, огонь любви, добра; принцип зла
есть в боге лишь причина того, что положительное, добро в форме самости
переходит в аффект, становится подвижным, действующим, чувствительным,
деятельным, познающим само себя. “Добро поглотило в себе зло или отвращение и
держит его в неволе в плену, так как зло должно быть причиной жизни и света” (О
шести пунктах, III, 2). “Зло относится к образованию и подвижности, добро — к
лжи, а строгость или отвращение — к радости” (Предисл. к трем принц., § 14).
Единство сначала простое, тихое, неподвижное только через полагание противомета
и различие от него становится различающим себя, отрицательным, самостным,
горящим, огненным единством и лишь благодаря этому действительным, живым
единством. Поэтому огонь отрицательности в боге тожествен со светом и единством;
зло в боге (или в себе) лишь добро. “В царстве бога, как в мире света, правильно
познается не более одного принципа, ибо свет правит, а все другие качества и
свойства скрыты, как тайна, ибо все они должны служить свету и представлять ему
свою волю; отсюда злобная сущность света превращается во влечение к свету и
любви, в кротость. Хотя такие свойства, как жестокость, горечь, боязнь и горькое
страдание, вечно остаются в огне, а также в мире света, но ни одно из них не
обнаруживается в своем свойстве и все они вместе лишь причины жизни, движения и
радостей. Что в темном мире есть страдание, то в мире света благодеяние; и что
во мраке страх, испуг и трепет, то в свете ликование радостей, звон и пение, и
этого не могло бы быть, если бы в первоначальном состоянии не было такой
серьезной муки (Quaal). Поэтому темный мир есть основа и первоначало светлого,
и боязливое зло должно быть причиной добра, и все от бога (О шести пунктах, III,
1—5). “Все, что в этом мире представляет земное подобие и зеркало, в царстве
божьем находится в большем совершенстве в духовной сущности. В небе (то есть в
боге как боге) все добро; что в аду зло, боязнь и мука, то в небе благо и
радость, ибо все пребывает как свет” (Signal rer., с. 16, 22 и 20). “В боге нет
гнева, только чистая любовь; но в основе, через которую любовь подвижна,
находится огонь гнева, а в боге это причина царства радости” (Теософические
вопросы, 3, 27). “Если бы любовь единства не состояла в огненно горящем виде, то
она не была бы действительна и в единстве не было бы радости или движения” (там
же, 18).
Таким образом, зло есть абсолютный, вечный момент, момент в самой божественной
жизни; но в боге зло лишь сила, энергия, строгость, резкость и страстность, то
есть субъективность, или самость, форма добра. Здесь зло играет ту же роль, что
страсть в более подчиненной сфере человеческой жизни. Страсть здесь принцип
зла; но принципом зла и даже злом она становится, лишь когда и поскольку она,
отделяясь от добра, становится собственной жизнью; сама по себе страсть есть
двигатель, энергия, огонь, форма, дух добра. Доброта, которая, так сказать,
неодержима бесом, не имеет в себе принципа и момента зла, огня индивидуальности,
жизненности и страстности, не есть доброта духа, а доброта глупости.
Только в великом разделительном процессе обнаружения в природе, где все
вступает в самостоятельное своеобразие и отдельное существование, чтобы
обнаружиться, лишь там принцип зла становится принципом зла; лишь когда зло
отделяется от добра, вступает в особое существование; когда форма становится
содержанием для самой себя, а индивидуальность — сущностью и предметом для
самого себя; когда огонь, отделившись от любви, не есть уже огонь любви, но
истребительный огонь гнева, огонь эгоизма; лишь когда, таким образом, зло
становится само для себя, — оно становится злом и в качестве зла раскрывается и
становится действительным. Но именно этот пункт, впервые попадающий в цель, есть
пункт, в котором Яков Бёме совершенно теряется в теологической фантастике и
произволе, не разрешая, однако, трудности невозможность разрешения которой,
конечно, вполне понятна. К несчастью, эта трудность представляется ему дважды:
сначала при падении Люцифера, затем при падении Адама Он прибегает к помощи
свободной воли. Но абсолютно непонятно и нелепо, как свободная воля могла
выступить из божественного согласия. Из фантастического мира теологии нет
никакого перехода в действительный мир (1847). Но этот акт разделения неотделим
от первоначального акта раздвоения и различения бога, он уже в боге, но лишь
поскольку он центр, принцип природы. Он в нем, как в вечной природе, которая
снова производит и осуществляет себя как эта временная, чувственная природа, в
которой вечная природа имеет свое выражение, развитое существование и
проявление. Поэтому же поскольку зло имеет свое определенное развитое
существование лишь в творении, то акт, тождественный в себе с вечным раздвоением
сознания, находит свою определенную действительность в творении или только в нем
становится определенным, действительным процессом. “Когда говорят о воле гнева
божьего, чтобы он отступил от любви и принял образ, то это следует понимать
только относительно творения. Надо возлагать вину падения не на бога, но лишь на
силу, развитую в творении после “нет”. Она была небрежна и стала ложью, не бог,
а творение, не неразвитая сила гнева, в коей горит любовь” (Теос. вопр., IX, 7,
8). Но в то же время, так как огонь гнева в боге есть принцип творения, надо
принцип этого процесса снова полагать в боге, поскольку лишь в противомете
вечной природы, которой присущи добро и зло, свет и тьма, бог зажигает
сознание о себе как свете, единстве.
Таким образом, по Якову Бёме, зло абсолютно необходимо, определение
отрицательности — абсолютно действительное определение, ибо зло есть принцип
всякого духа и жизни, как достаточно ясно видно из вышеизложенного.
“Если бы в жизни не было отвратительного, то не было бы ни чувствительности, ни
воления, ни действия, а также в ней не было бы ни разума, ни знания; ибо вещь,
имеющая лишь одну волю, не имеет раздельности, так как она не ощущает
отвращения, которое побуждает её к движению, она стоит тихо” (О божеств. созерц.,
I, § 9). “Жизнь состоит из многих воль: каждая сущность может иметь волю и имеет
её. Одна форма враждует с другой, и не только и человеке, но и во всех
творениях” (О шести пунктах, III, гл. 4, § 2, 3).
Происхождение жизни есть происхождение зла, последнее не может быть отделено от
первой и рассматриваться отдельно от нее, так, чтобы можно было предположить
сначала жизнь, а затем ещё спрашивать:
как появилось зло или как из нее развивается зло? Но хотя зло, как тождественное
с жизнью и духом, абсолютно необходимо, первоначально, тем не менее о его
происхождении так же нельзя спрашивать, как о происхождении жизни, так как в нем
самом лежит понятие первоначальности. Таким образом, зло, когда оно выступает и
обнаруживается как зло, в отдельном от добра собственном существовании, не имеет
у Якова Бёме значения абсолютно необходимой или самостоятельной сущности, как,
например, в дуализме древности. Скорее зло, даже когда оно действует как зло,
есть причина, средство, побуждение к добру, средство к проявлению, ощущению и
познанию добра. Отрицательное есть отрицание себя самого или отрицательно к
себе самому; дьявол есть дьявол лишь для себя самого; зло — наибольший враг и
противник себя самого; то есть на языке Якова Бёме это ужасная мука, адский
огонь, вечно возникающая болезненная мука и поэтому влечение к покою и миру, к
добру, к возврату в первоначальное состояние, где оно одинаково с добром и
представляет лишь оживление, одушевление, зажигание его. “Коли бы не было муки,
то для нее не раскрывалась бы радость. Зло должно быть причиной того, что ему
самому раскрывается добро, и добро должно быть причиной того, что ему
раскрывается зло, очевидное в своей хитрости и злобе, чтобы все вещи стали
созерцаемыми”. “Самое злое должно быть причиной наилучшего” (там же, гл. 10, §
62). Это понятие зла объясняет также приведенное уже определение, в котором
Яков Бёме формулирует единство и дух. Истинное, действительное единство не
первое, начальное; истинный дух не безраздельно единый с собой, но переходящий в
адскую муку зла, в болезненную муку различия и через устранение различия, как
такового, через единение его с собой снова возвращающийся в себя дух; ибо, лишь
как возвращающийся в себя, он ощущающий, раскрывшийся, действительный и живой
дух. “Стремление к свободе (которую Яков Бёме в других местах называет духом)
снова повлеклось в тишину как в ничто и вновь проникло из тьмы, строгости
влечения в себя само как в свободу вне гнева вражды, и, таким образом, лишь в
строгом стеснении обострилось так, что оказалось движущей чувствующей жизнью и
что её свобода обострилась (стала индивидуальной, самостной, воодушевленной),
стала блеском, который в свободе представляет и дает царство радости” (Signal
гег., с. 3, § 18). Но тот же процесс имеет также место в человеке. Беспокойство
и мука зла бывают причиной того, что человек желает вернуться обратно из
различия своей индивидуальности в свое первоначальное состояние и происхождение
и в форму своей индивидуальности включает волю вечного единства, которое только
теперь в противоположность мучительному злу ощущается и познается как единство,
как сладкая кротость, как благодеяние. “Зло или отвращение побуждает добро, как
волю, снова стремиться к своему первоначальному состоянию, как к богу, и внушает
влечение к добру как к доброй воле. Ибо вещь, которая добра лишь в одной себе и
не имеет муки, не стремится ни к чему, так как она не знает ничего лучшего в
себе или для себя, чего она могла бы алкать” (О божеств. созерцаемости, гл. 1,
13).