Глава I. Культура разговорной речи
§ 5. Прагматика и стилистика разговорной речи. Условия успешного общения
Функциональная разновидность кодифицированного литературного языка “разговорная речь” являет собой пример коммуникативного взаимодействия людей, и следовательно, показывает все нюансы целенаправленного поведения. Неофициальность обстановки общения, ситуативная обусловленность речи, ее спонтанность, мгновенность и симультанность (одновременность) процессов речи-мысли затушевывают сложный характер этого феноменального человеческого поведения, которое во многом обусловлено социальными ролями участников, их психологическими особенностями, эмоциональным состоянием.
Начиная с античности исследователи разговорной речи различают такие ее формы, как диалог, полилог и монолог, признавая диалог “естественной” формой существования языка, а монолог — “искусственной” [49, 24—25; 51, 17—34]. Полилог — это разговор нескольких участников общения. Монолог — адресованная речь одного участника общения, например письмо, записка (письменные формы речи), рассказ, история. Проблемы полилога исследователи, как правило, проецируют на диалог, определяя диалог как разговор более чем одного участника общения, в основном, устное межличностное вербальное взаимодействие.
Строение диалога определяется не столько правилами языкового поведения людей, сколько канонами человеческого общения и индивидуальными особенностями мировосприятия говорящих, поэтому диалог изучается не только лингвистическими Дисциплинами, но и другими науками. Особенно ценны для культуры речи открытия в философии, культурологии, психологии, нейропсихологии. Так, именно диалог являет собой язык в понимании Гегеля: “существующее для других самосознание, которое в этом качестве дано непосредственно и является всеобщим” [14, 478]. Ср. также: “два голоса — минимум жизни, минимум бытия... слово стремится быть услышанным”[6, 342—363]. Известно высказывание Э. Бенвениста о том, что человек был создан дважды: один раз без языка, другой раз — с языком [7]. Таким образом, задолго до выводов современной нейропсихологии философы пришли к мысли о диалоговом характере сознания, о явлении чистого Я в речи (ср. внутреннюю форму слова “сознание”). Таким образом, сознание (и речевое творчество) всегда адресно. М. М. Бахтин ввел понятие “высшей инстанции ответного понимания”, “нададресата”, который поймет говорящего во всяком случае, поможет раскрытию авторского замысла [6, 323]. Для понимания сущности разговорной речи важен следующий вывод: говорящий человек всегда заявляет о себе как о личности, и только в этом случае возможно установление контакта в общении с другими людьми. В каждом высказывании говорящий предстает как человек с определенными этническими, национальными, культурными характеристиками, обнаруживая свои особенности мировосприятия, этические и ценностные ориентиры.
1. Необходимым условием возникновения диалога и успешного его завершения является потребность в общении, в явном виде не выраженная языковыми формами, ^коммуникативная заинтересованность (по определению М. М. Бахтина). Заинтересованность в общении не может быть охарактеризована вполне в терминах лингвистики, так как она находится в сфере действия сил социальной гармонии и правил поведения (при симметричных или асимметричных социальных отношениях). Однако на уровне отношений между участниками диалога коммуникативная заинтересованность устанавливает паритетность вне зависимости от социального статуса и ролей. Так, на заинтересованность в общении и равные права в диалоге не влияют: а) глубина знакомства (близкие друзья, знакомые, незнакомые); б) степень социальной зависимости (например, главенство отца, подчиненное положение в коллективе); в) эмоциональный фон (благожелательность, нейтральность, неприязнь). В любом случае при заинтересованности имеет место согласие “внимать”, “солидарность”. И это первая ступень к успешному завершению разговора.
Успешность речевого общения — это осуществление коммуникативной цели инициатора (инициаторов) общения и достижение собеседниками согласия.
2. Следующее важное условие успешного общения, правильного восприятия и понимания — настроенность на мир собеседника, близость мировосприятия говорящего и слушающего. Л. П. Якубинский определил это как близость апперцепционной базы говорящих [51, 17—34]. М. М. Бахтин называл это явление апперцептивным фоном восприятия речи [6, 291—293]. Прошлый жизненный опыт собеседников, сходные интересы и культурные каноны рождают быстрое взаимопонимание, которое выражается стремительной сменой реплик, такими паралингвистическими средствами, как мимика, жесты, тон, тембр голоса. В интимной речи при полном доверии и искренности предвосхищение ответной реакции слушающего очевидно и естественно; в других жанрах успешность речевого общения определяется умением говорящего представить мир слушающего и в соответствии с этим организовать свою речь (начиная с обращения, интонационного рисунка высказывания, порядка слов, выбора семантико-синтаксической структуры предложения, экспрессивных средств разных уровней, этикетных формул). Это способствует возникновению у собеседника благожелательного внимания, а также активизирует все составляющие культурного понимания речи, коммуникативные ожидания и ассоциации; открытость к любой позиции говорящего, готовность принять все доводы, предвосхищение смысла каждой фразы и дальнейшего хода разговора. При близости апперцепционной базы активный характер процесса понимания и со стороны говорящего, и со стороны слушающего не проявляется отчетливо, так как интерпретация интерпретации не требует усилий. Ср. высказывание М. К. Мамардашвили: “Даже из нашего опыта мы знаем, чтб другой человек понимает тебя, если уже понимает. Понимание случается тогда, когда помимо ряда словесно-знаковых форм присутствует дополнительный эффект сосуществования какого-то “поля” [цит. по:-52, 105].
На знании “в чем дело” держатся такие явления речи, как намек, догадка, различные способы проявления категории определенности / неопределенности, референтная отнесенность; ср. тонкое наблюдение Е. Д. Поливанова: “Мы говорим только необходимыми намеками” [36, 196].
Таким образом, данное условие успешного речевого общения также в значительной степени находится вне компетенции лингвистического анализа, так как коренится в прошлом опыте жизни собеседников и в практике “использования” языка.
Речевые формы правильной настроенности на мир слушающего самые различные: вид обращения, интонация, тембр голоса, темп речи, полторы, особые средства выражения отношения говорящего к предмету речи (эпитеты, оценочные наречия, вводные слова и предложения), к собеседнику, намеки, аллюзии, эллипсис; имплицитные (или, наоборот, эксплицитные) способы передачи информации, паузы, молчание и т. п.
3. Главным условием успешного речевого общения является умение слушателя проникнуть в коммуникативный замысел (намерение, интенцию) говорящего. Поскольку коммуникативное намерение формируется на довербальном уровне речи-мысли, а постижение смысла сказанного происходит параллельно линейному развертыванию высказывания, слушатель проделывает огромную работу по интерпретации речевого потока и “реконструкции” замысла говорящего, по переосмыслению ранее сказанного и понятого, по соотнесению своей “модели” понятого с реальными фактами и линией поведения собеседника. Эта “работа” так же мгновенна, симультанна и биологична по своей сути, пак и процесс говорения, поэтому здесь естественны индивидуальные различия. Основы изучения речевой деятельности были заложены в 30-е гг. в работах Л. С. Выготского и его учеников [12]. В 20—30-е гг. Л. В. Щерба в своих докладах, лекциях и статьях подчеркивал, что процессы говорения и понимания не только психофизиологически обусловлены, но имеют и социальную природу, являются “социальным продуктом” [49, 24—39].
При всех тонкостях индивидуального восприятия речи говорящий и слушающий исходят из следующих предполагаемых фактов (положений теории речевой деятельности): а) логические структуры и языковые конструкции не полностью соотносительны, т. е. равны друг другу; существуют законы невыражения структур мысли [11; 30, 317; 24, 69—83]; б) существуют явные и неявные способы выражения смысла [24; 18, 25; 23]. В разговорной речи невыражение смысловых фрагментов и выборочное отражение “положения дел” или “картины мира” — типичное явление: именно в этой функциональной разновидности имеет место самое сложное взаимодействие между говорящим и слушающим, самое жесткое требование ситуативного речевого поведения, наиболее активный и творческий характер понимания речи.
Процессы понимания находятся в центре внимания многих лингвистических дисциплин: когнитивной лингвистики, функциональной лингвистики, теории речевого воздействия, теории речевых актов (ТРА), прагматики, психолингвистики, культуры речи и др. Главный вопрос в речевом общении: каким образом связаны и как участвуют в организации высказывания и речевого потока в целом (и его понимании) значение языковых единиц, синтаксические конструкции, мнение говорящего и его отношение к адресату, эмоции и ассоциации. Выражение “Мысль изреченная есть ложь” вполне соответствует тому действительном положению, когда содержание речевого общения всегда шире значения всех языковых элементов и знание их значений не является гарантией успешного понимания.
Задача создания “грамматики” говорящего и слушающего, которую выдвигал Л. В. Щерба в начале века, остается пока не выполненной. Тем не менее ученые разных направлений пришли к выводу, что смысловые блоки формируются (и извлекаются) на основе определенных сочетаний языковых единиц, что по комбинации языковых единиц можно судить о фоновых знаниях говорящего, его памяти, способах использования знаний, о передаваемой информации, компонентами которой могут быть знания, убеждения, ценностные ориентиры, общепринятые мнения, установки, желания, оценки, эмоции. Как единицу содержательной структуры речи-мысли Т. А. ван Дейк предлагает “конструкцию знаний” — фрейм [16, 123 и далее]. Дж. Лакофф — гештальт. Практических рекомендаций фреймового представления той или иной ситуации, факта, события для культуры речи, естественно, дать невозможно: любой фрейм или гештальт мысли-восприятия (и конкретная языковая модель) будут беднее реального смысла, понятия, включающего всегда нетривиальным образом эмотивные и оценочные компоненты, которые составляют суть языковой компетенции и основу владения языком.
Понятие языковой (коммуникативной) компетенции — центральное понятие коммуникативного взаимодействия. Ср. у Ю. Д. Апресяна: “владеть языком значит: (а) уметь выражать заданный смысл разными (в идеале — всеми возможными в данном языке) способами (способность к перефразированию); (б) уметь извлекать из сказанного на данном языке смысл, в частности — различать внешне сходные, но разные по смыслу высказывания (различение омонимии) и находить общий смысл у внешне различных высказываний (владение синонимией); (в) уметь отличать правильные в языковом отношении предложения от неправильных” [1, 8].
Коммуникативная компетенция предполагает знание социокультурных норм и стереотипов речевого общения. Так, владеющий этими нормами знает не только значение единиц разного уровня и значение типов комбинаций этих элементов, но и значение текстовых социальных параметров; например, знает приемы диалогизации речи (умеет употреблять обращения в различных формах, умеет искренне выразить свою оценку того или иного факта или события, что обычно вызывает отклик, ответное сопереживание), умеет прогнозировать эмотивные реакции собеседников, знает средства интимизации общения. Большую роль при этом играет знание говорящим известных адресату выражений с “приращенным” смыслом, прошедших в различных речевых ситуациях процесс “вторичного означивания”: афоризмов, пословиц, поговорок, текстовых клише, прецендентных текстов, аллюзий, например: посчитали — прослезились; Я сказал! (поговорка Глеба Жеглова в к/ф “Место встречи изменить нельзя”); дамоклов меч; ахиллесова пята; домашняя заготовка (в игре “КВН”); поезд ушел; хотели как лучше, а получилось как всегда; я другой такой страны не знаю; шинель Акакия Акакиевича; не по хорошу мил, а по, милу хорош; парад победителей. Аллюзии и прецендентные тексты в речи говорящего свидетельствуют о высокой степени владения социальными нормами языка; реакция на них собеседника однозначно предоопределена национальными, культурными традициями, “народной смеховой культурой”.
Важно понять, что языковая (коммуникативная) компетенция, помогая слушающему распознать “истинные иерархии” [17] в высказывании, тексте, позволяет соотнести уместность того или иного языкового факта (слова, выражения, синтаксической модели) с замыслом говорящего. Это можно назвать залогом адекватного понимания.
4. Успешность общения зависит от способности говорящего варьировать способ языкового представления того или иного реального события. Это в первую очередь связано с возможностью различной концептуализации окружающего мира. Мировосприятие индивидуума и сложившиеся мыслительные категории обусловливают такие категории языка, которые формальными средствами разных уровней языковой системы обозначают какое-либо понятие о мире. Эти категории называются функциональными, так как они показывают язык в действии. В языке существуют функциональные категории различных рангов, например бытийности, характеризации, квалификации, идентификации, оптативности, определенности, локации и т. д.
Говорящий формирует высказывание и текст в целом. Он формирует св.ой стиль письменной речи, “точку зрения” при отражении в речи каких-то событий, явлений, фактов, фрагментов “картины мира”. Роль говорящего проявляется и в способе линейной организации речи, в выборе главного “участника действия”; например, синтаксическая позиция в начале предложения предназначена для обозначения того, о чем (о ком) говорится в предложении, то есть для темы высказывания; и от того, что именно говорящий делает темой, зависит вид синтаксической конструкции и ее смысл. Ср.: Волна захлестнула лодку; Лодку захлестнуло волной; Лодку захлестнуло.
Кроме различных способов “сценарного” представления реальных событий, говорящий языковыми средствами всегда передает свое отношение к предмету речи, а также (прямо или косвенно) к адресату. Так, уменьшительно-ласкательные суффиксы имен существительных встречаются в речи, если адресат близок или симпатичен говорящему (или в каких-либо ситуациях говорящий хочет продемонстрировать это); например (разговор подруг): Этот блузончик так идет к твоим фиалковым глазкам. Таким образом, в построении высказывания, в выборе слов, интонации говорящий всегда обнаруживает свой (типизированный или индивидуальный) взгляд на мир, и успешность речевого общения зависит от того, насколько этот взгляд согласуется с особенностями мировосприятия адресата или его точкой зрения по какому-либо вопросу. В языке существует набор стереотипизированных конструкций, которые “подсказывают” реакцию собеседника; например: Страшно то, что...; Необходимо представить себе...; Важно то, что...; Естественно...; Как известно; Вообще и т. д.
Говорящий строит свою речь с ориентацией на мир знаний адресата, приспосабливая форму подачи информации к возможностям ее интерпретации. Ср.: А. — Трава сухая. Б. — Ну и что? А. — Росы не было. Б. — Что это тебя волнует? А. — Дождь будет. Б. — Да?.' В данном фрагменте разговора показывается различие в осведомленности говорящего и адресата, поэтому для скорейшего понимания говорящему следовало построить свою информацию в виде высказывания, выражающего причинно-следственные отношения между фактами. Это могли бы быть два простых предложения, или сложноподчиненное предложение, или бессоюзное сложное; например: Росы нет — дождь будет; Трава сухая вечером — к дождю.
Основное правило поведения говорящего — это иерархизация содержания сообщаемого, которая должна основываться на осведомленности .говорящего в том или ином вопросе; сначала сообщается та информация, которая может быть использована при интерпретации последующей. Личность адресата (а при полилоге — характер аудитории) обусловливает и стилистику информации. Ср. показанный Б. Шоу в пьесе “Пигмалион” эпизод с неуместной, в светском обществе исчерпывающей “сводкой погоды”, которую сообщила Элиза Дулитл вместо мимолетных замечаний.
Тема разговора “диктует” говорящему способы ее представления в речи. Так, темы патриотизма, личности и общества, долга, любви требуют особой лексики, средств субъективной авторской модальности, отличных от тех, которые могут быть употреблены при обсуждении кулинарных рецептов или в рассказе о шумном застолье.
Взаимопонимание, правильное истолкование позиции говорящего по какому-либо вопросу возможно только в том случае, если речь является воплощением чувства-мысли, если она образна, искренна, эмоциональна, находит отклик у собеседника. И если психологи и нейрофизиологи экспериментально доказывают совместную актуализацию при восприятии речи “зон знания”, “памяти”, “эмоций”, то философы пришли к аналогичным выводам логическим путем: “Познание и ценностное отношение составляют две неразрывные и равные по своему значению стороны <...> к человеческому сознанию следует подходить не только как к знанию, но и как к отношению <...> Познание является основой переживания любого объекта, как и, наоборот, интерес, страсть по отношению к объекту повышают эффективность его познания” [31]. Н. Д. Арутюнова, объясняя широкое прагматическое значение глаголов полагать и видеть процессами “сферы рассудка”, замечает: “Во внутреннем мире человека нет четких границ, разделяющих ментальную и эмоциональную сферы, волю и желания, перцепции и суждения, знания и веру” [2, 7). Следовательно, мир знаний и у говорящего, и у адресата всегда опосредован эмоционально-оценочной палитрой и ассоциативными рядами. Это делает невозможным неиндивидуальное, обобщенно-нейтральное выражение: “... выразиться “нейтрально” оказывается невозможным” [8, 9].
Напомним читателю мысль Л. Н. Толстого: никогда никакими силами нельзя заставить человечество познать мир через скуку.
Таким образом, для успешного речевого общения говорящий не должен стремиться сообщить собеседнику только факты, “голую правду”, объективную истину: он все равно обнаружит свое мнение. Следует, напротив, сознательно соединять “прямое” общение (информацию) и “косвенное”, облекая сообщение в “оболочку”, “флер” собственного осмысления, которое ищет сочувствия у адресата. Это может быть ирония, юмор, парадокс, символ, образ. Такая речь — всегда поиск согласия.
5. На успешность речевого общения влияют внешние обстоятельства: присутствие посторонних, канал общения (например, телефонный разговор, сообщение на пейджер, записка, письмо, беседа с глазу на глаз), настроение, эмоциональный настрой, физиологическое состояние — все это может предопределить судьбу разговора. Различают общение контактное — дистантное; непосредственное — опосредованное; устное — письменное. Общение будет более успешным, если оно протекает в устной форме, собеседники находятся наедине. Но даже благоприятные обстоятельства еще не гарантия успеха, согласия. Разговор “творят” речевые отрезки (реплики), паузы, темп, жесты, мимика, взгляды, позы, разговор развивается во времени, и каждая последующая реплика “наслаивается” на все сказанное ранее, взаимодействует с ним, и результат этого взаимодействия непредсказуем. Атмосфера диалога становится не менее существенной, чем его содержание, и потому “стихия” разговора все более увлекает собеседников.
7. Важным компонентом успешного речевого общения является знание говорящим и норм этикетного речевого общения. Вне зависимости от формул вежливости, в языке есть определенный набор высказываний, закрепленный традицией использования языка, которые “предписывают” адресату определенную форму ответа. Например, для людей, владеющих языком, не представляет трудности толкование вопроса Как ваши дела? Существует стереотип ответа, речевое этикетное поведение в качестве реакции на выражения Как ваши дела? Как вы поживаете? и тому подобные. В конкретных ситуациях общения слушатель правильно понимает коммуникативную цель говорящего, даже если высказывание не шаблонно, и в соответствии с этим строит ответную реплику. Так, фраза Холодно с интонацией понижения тона может означать исходя из коммуникативных намерений говорящего: 1) просьбу закрыть окно; 2) информацию о низкой температуре на улице; 3) предупреждение адресата (“Нельзя купаться!”; “Ты легко одет”); 4) жалобу на озноб, плохое самочувствие; 5) сигнал в игре “горячо—холодно”; 6) объяснение причин каких-либо действий, например, заклеивания окон, укутывания детей.
Этикетное речевое поведение жестко предопределено не только “традиционными” вопросами, но и обстоятельствами разговора, тональностью общения, его стилистикой. Основное правило для ответного высказывания адреса: реплика должна вписываться в “контекст” диалога, т. е. быть уместной. Для этого каждому владеющему языком необходимо знать смысл “небуквальных выражений”, т. е. выражений, смысл которых не выводится из значений составляющих их словоформ; например, на просьбу Не могли бы вы передать хлеб? или Вы не передадите хлеб? адресат должен ответить: “Да, пожалуйста”, но не “могу (не могу)” или “передам (не передам”)”. Согласно этим правилам цветочница Элиза Дулитл из пьесы Б. Шоу “Пигмалион” на замечание “Прекрасная погода, не правда ли?” должна была ответить фразой, не только лингвистически безупречно построенной, но и в эстетическом и социокультурном отношении признанной “типовой”.
8. Условия успешного речевого общения коренятся и в соответствии планов и схем речевого поведения собеседников, в основе которых лежит определенный уровень человеческих отношений и социального взаимодействия.
Традиция изучения языка как деятельности идет от Аристотеля: разделяя в своей “Риторике” ораторские речи на три типа, он показывает, что существует связь типов ситуаций общения с социокультурными сферами человеческой жизни. Но в отличие от риторики, где изначально предполагается взаимообусловленность речи, этических норм и поступков, при исследовании разговорной речи далеко не всегда во главу угла ставится концепт “говорящий человек” и, следовательно, реплики не квалифицируются как речевое поведение. Тем не менее обмен репликами подчинен строгим правилам диалога как процесса, где каждая реплика разговора предопределяет последующую и обусловливает течение разговора.
Насколько реально осуществление планов ведения диалога? Даже тщательно продуманный ход разговора и предусмотренный порядок обмена мнениями не всегда приводит к согласию собеседников и удачному завершению разговора. Этот феномен вызвал сравнение диалога со “стихией”, с рекой, в которую нельзя войти дважды. Ср.: “... естественный разговор никогда не бывает таким, каким мы его хотели провести. Точнее будет сказать, что мы оказываемся в состоянии разговора, или даже впутываемся в него... Достигнутость или недостигнутость понимания — то, что происходит с нами” [13, 466].
Таким образом, к успеху в диалоге ведет успешный прогноз восприятия слушателем реплик говорящего, умение говорящего предугадать общий замысел интерпретации слушателя и стратегию его восприятия. При этом восприятие тоже должно оцениваться как “поведенческий” акт. Пользуясь терминологией Л. Щербы, можно сказать, что в каждом конкретном случае моделирование “грамматики говорящего” — этапный момент в конструировании “грамматики слушающего”, которая является определяющим фактором эффективности в разговоре.
Наиболее целостным рассмотрением диалога в “человеческом измерении” является теория речевого, поступка М. М. Бахтина и постановка проблемы “типических форм высказываний, то есть речевых жанров”. Ср.: “В каждую эпоху развития литературного языка задают тон определенные речевые жанры, притом не только вторичные (литературные, публицистические, научные), но и первичные (определенные типы устного диалога — салонного, фамильярного, кружкового, семейно-бытового, общественно-политического, философского и др.)” [6, 256]. М. М. Бахтину принадлежат такие важные с методологической точки зрения открытия, как категории “коммуникативная заинтересованность”, “говорящий человек”, “солидарность участников общения”, “поиск согласия”, “высшая инстанция ответного понимания”, “активная роль Другого”, “ритуальное речевое поведение”, “игровая ситуация общения”, “народная смеховая культура” и др. М. М. Бахтин уже в начале века назвал диалог (взаимодействие по крайней мере двух высказываний) реальной единицей языка-речи, конструктивной основой мысли [10, 137—138].
Попыткой обобщить условия успешного коммуникативного взаимодействия является теория речевых актов (ТРА). Главное внимание в ТРА уделяется иллокуции — манифестации цели говорения; в определении иллокуции самый существенный момент — распознавание коммуникативного намерения (по П. Грайсу); или “открытой интенции” (по Стросону) [21, 13—14]. Объектом исследований в TPА является акт речи, а не диалог. Создатели этой теории Дж. Остин, Дж. Р. Серль, П. Грайс, П. Р. Стросон предложили перечень правил использования языка, поставили вопрос об исчислении речевых актов и о типологии коммуникативных неудач. Общий принцип говорящего и слушающего — принцип кооперации; языковая компетенция слушающего заключается прежде всего в знании им “разговорных максим” [15, 217]; с помощью этих максим говорящий стремится “обеспечить усвоение” [40, 130]. Однако без возможности контроля за результатом и учета хода диалога эти правила представляют собой лишь обобщение некоторых обязательных элементов речи (“будьте настолько информативны, насколько это необходимо”; “не говорите ничего такого, что бы вы считали не соответствующим истине”; “говорите понятно”; “говорите то, что относится к данной теме” — максима релевантности). ТРА не акцентировала тему интерпретации, хотя П. Грайс обратил внимание на существование небуквальных значений выражений [15, 217—236].
Критики теории речевых актов отрицали возможность их исчисления из-за абстрактности их схем, оторванности от реальных социальных условий, неучтенности многих параметров их возможного употребления. Так, Д. Франк пришла к выводу, что интерпретативный процесс “никогда не может быть сведен к простому механическому применению правил; по своему характеру этот процесс ближе к конструированию правдоподобных гипотез, чем к логической дедукции” [43, 372]. Дж. Серль, один из авторов ТРА, в конце своего исследовательского пути фактически повторяет положения теории речевой деятельности и когнитивной лингвистики: мышление довербально, “язык является логически производным от интенциональности. Наша способность соотнести себя с миром посредством интенциональных состояний — мнения, желания и др. — биологически более фундаментальна, чем наша вербальная способность. Следовательно, речь должна идти о проблеме объявления не интенциональности в терминах языка, а, наоборот, языка в терминах интенциональности” [35, 382].
Таким образом, успешность речевого общения зависит от желания участников в форме диалога выразить свои мнения, желания, просьбы, сообщить что-либо и т. д.; от умения определить все личностные особенности коммуникантов, организовать в соответствии с этим свои реплики, содержащие информацию по определенному вопросу, выражающие мнение, побуждение к действию или вопрос в оптимальной при данных обстоятельствах форме, на достойном собеседников интеллектуальном уровне, в интересном ракурсе. (Подробнее о способах организации речи см. § 6 и 7.)