2. Институционализация современных политических партий России

Формирование российского «поля политики на рубеже 1980–90-х годов началось с идеологических расколов. Первый — был связан с отрицанием монополии коммунистической партии и утверждением принципа политического и идеологического плюрализма. Само появление многопартийности после семидесяти лет политического монополизма было фундаментальным знаком, означающим отличие старой политики от политики новой.

Казалось, что вслед за идеологическими различиями появятся новые социальные и политические расколы, произойдет разделение политического пространства государства и общества, социальная дифференциация интересов социальных групп, создающие прочную основу политическому плюрализму и демократии. Однако этого не произошло. Тем самым политические партии или то, что мы обозначаем как партии, лишились социального означаемого и остались только знаками, которые стали обращаться на политическом рынке, подчиняясь его законам и правилам».

В России степень эффективности политических партий определяется не только количеством партийных чиновников и формами их организации, но и рядом других факторов. А именно: «особым» слоем предпринимателей и, как следствие, отсутствием сильной буржуазной партии или партий, которые могли бы разделить с государством функцию регулирования рыночных отношений — как результат достаточно мощные позиции государственной бюрократии. А также — незрелостью гражданского общества; новым расколом в среде интеллигенции по вопросу об отношении к современной российской власти; неразвитостью в нашем обществе гражданских (договорных) связей и доминированием патронажно-клиентальных отношений в системе иерархических структур и клиентел; развитием организаций постмодернистского типа, которые ориентируются не на идеологию, а на технологии постиндустриального типа.

Для современной России, как и для других стран, важна степень организационного развития партий. Но в условиях неопределенности может обеспечить успех на выборах и неустойчивая организационная структура в виде «клиентелы» и т. д. Поэтому новые российские партии не всегда испытывают потребности становиться классическими партиями с многоуровневой партийной бюрократией и массовым членством (индивидуальным или коллективным), через оформление членства в организации или через регистрацию избирателей.

Российские партии нередко действуют в соответствии со сложившимися условиями. Воспроизводят «рыночную» форму поведения и выстраивают коммуникацию со слабоструктурированным обществом в виде аудитории избирателей. Как следствие партийная пропаганда строится в форме рекламных акций между выборами и в форме массированной рекламной компании в период выборов. Предметной основой (основным «посланием») партийной пропаганды является не столько программа, сколько персональные образы лидеров.

На политическом рынке рекламный способ коммуникации политических лидеров с избирателями имеет значимые организационные следствия. Обесценивается членство в партии: между избирателем и членом партии нет ясной границы с точки зрения способов их мобилизации на выборах. Проверке партийной предрасположенности избирателей между выборами служит социологический инструментарий: массовые опросы и фокус группы — это, во-первых. Во-вторых, становится не столь нужным большой многоуровневый административный аппарат и, следовательно, вес его снижается. Наконец, увеличивается роль специалистов по политической рекламе и «связям с общественностью». Так как такая форма организации деятельности и именно такой вид вложения денежных средств обеспечивают на сегодняшний день большую эффективность, трудно предложить, что партии будут существенно видоизменять структуру и организационные принципы. По меньшей мере, до времени, когда появятся иные способы повысить партийную конкурентоспособность и эффективность.

В современных зарубежных «демократиях» можно наблюдать подобные процессы, которые связаны со становлением постмодернистского общества. То есть, с ослаблением социальных и идеологических идентификаций, формированием свободного массового рынка электората, превращением партий в компании произошла реализация в качестве товара на рынке политики имиджей своих лидеров. Одну из проблем современного статусного кризиса партий в Западной Европе Бейме сформулировал так: «В постмодернистском обществе членство в партии — как и членство в церкви, какой-либо ассоциации или даже в браке — больше не является принадлежностью всей жизни… Люди, входят в вагон, едут какое-то время и выходят, когда не видят причин ехать дальше». В такой изменившейся модели общественных отношений остается немного места в том виде, в котором они возникли во второй половине XIX — начале XX вв. Но партийные организации продолжают существовать, когда демонстрируют гибкость и способность к адаптации.

Несмотря на различные оценки российского партийного строительства и теоретические основы анализа партийных организаций, это строительство осложняется рядом факторов.

Во-первых, определенная анархичность времени «перестройки» и «постперестройки» в жизни российского общества нередко воспроизводили абсолютизацию демократических форм политических отношений за счет их содержания. Наши «демократы» были озабочены соблюдением принципов идеологического многообразия, что приводило к ситуации выхода за рамки фрагментации партийно-политического поля. Увлечение же российских демократов свободным выражением идейных внутренних разногласий порой становилось самодостаточным фактором. Это приводило и приводит к дроблению организации и, нередко, ее самоуничтожению или выведению из системы государственной власти.

Во-вторых, российская форма правления в определенной степени препятствует становлению партийной системы. Российские партии настоящего времени значительно сильнее начала или середины 90-х годов ХХ века, но стимулы к укреплению партий непосредственно связаны с функциональными возможностями парламента. Слабость отечественного парламента в сравнении с президентскими полномочиями, а, следовательно, и отсутствие возможностей для создания партийного влияния на исполнительные структуры, предопределяют незначительную активность партийного строительства.

Опыт партийного строительства в целом ряде стран показывает, что если парламент непосредственно участвует в формировании правительства, а затем и контролирует его деятельность, интересы партий и партийная дисциплина превосходит по значимости интересы отдельных политиков. Российская государственная Дума не лишена полномочий, которые регулируют деятельность правительственных структур, но обладает этими полномочиями в небольшом объеме. Поэтому естественным является то, что баллотирующиеся политики далеко не всегда заинтересованы в поддержке партийных образований, а избранные депутаты нередко озабоченны собственной репутацией.

В-третьих, само появление многих политических организаций в конце 80-х гг. ХХ века стало ответом на западную формулу власти, а не отражением общественной необходимости. Общество не было стратифицировано в социальном отношении до такой степени или формы, чтобы появились стабильные общественные силы, заинтересованные в создании постоянно действующих партий. В основе различия партий до настоящего времени лежит не социальная дифференциация и интересы, а скорее выбор стратегии общественного развития. При этом неожиданно расширившееся в конце 80-х — начале 90-х годов ХХ века массовое участие людей вместе с появлением новой системы партий создало ситуацию неопределенности и для избирателей, не идентифицировавших себя с определенными партиями, и для партийных лидеров, которые отличаются непредсказуемым поведением. Так как правила не определены, партии зачастую привлекают голоса избирателей, меняя свои позиции в идеологическом поле.

Неопределенность социального представительства российских партий и движений можно объяснить тем, что в социально-политической системе СССР существовали только две общественные группы — управляющие и управляемые. Властную первую роль в политической жизни играла, разумеется, первая группа, для характеристики которой использовали различные категории — «номенклатура», «правящий, или господствующий класс», «политбюрократия» и др. Политбюрократия представляла собой движущую силу советского общества. Кризис политической бюрократии свидетельствовал и о кризисе всего советского чиновничества, не сумевшего доказать обоснованность своих претензий на построение новой, более прогрессивной, по сравнению с буржуазной, социально-экономической системы. Вследствие поиска выхода из кризиса советская бюрократия позволила выйти на политическое поле новой социальной силе — интеллигенции. Слою людей, который сформировался в недрах советского общества, но державшемуся несколько автономно от привычной дихотомии «управляющие — управляемые».

Именно интеллигенция составила социальную основу многопартийности образца 1989–1991 гг., сводившуюся главным образом к совокупности «партий» и движений демократической ориентации (в различных модификациях — от социал-демократических до либерально-консервативных). До начала постперестройки (1991 г.) интеллигенция пользовалась заметным кредитом доверия со стороны общества и по части воздействия на общественное сознание почти на равных конкурировала с бюрократией. Однако организационно-политический потенциал интеллигенции был незначительным, чтобы созданные на ее базе политические партии и движения могли принять серьезное участие в борьбе за власть. Интеллигентский характер новообразованных партийных структур обусловил их относительную малочисленность, низкий уровень организованности и отсутствие кадров, которые могли обладать достаточным опытом государственного управления. Соответственно новорожденная многопартийность была слаба, чтобы оказывать влияние на формирование государственной политики.

Естественным следствием неорганизованности интеллигенции явилось то, что в постперестроечный период соотношение между интеллигенцией и чиновничеством изменилось не в пользу первой. Российская многопартийность перестала носить сугубо интеллигентский характер. Более того, она все больше становилась местом приложения сил различных групп чиновничества. В самом общем виде эти группы можно воспроизвести такими понятиями, как «старые чиновники» и «новые чиновники». В этой сфере у бюрократии в 90-е годы почти не было конкурентов, которые могли реально влиять на государственную политику. Борьба за власть в это время проходила между названными основными группами чиновничества.

В настоящем в России воспроизводится модель «однопартийной» русской и советской систем, в которых конкурировали различные группировки от «партии власти». Но это была и есть борьба учреждений. «… За борьбой партий скрывается противостояние различных фракций кремлевской бюрократии…».

В-четвертых, социальная интеграция людей в российском обществе названного времени была более похожа на организации «кланов», нежели на свободные объединения, которые добровольно подчиняются формальному праву для защиты своих прав со стороны институтов гражданского общества. Идущее от советских времен неприятие формальных ограничений личной свободы и властных институтов воспроизводят специфические отношения на макроуровне общества. А именно: осуществление властных прерогатив настолько произвольно, что свобода власть предержащих переходит в произвол, поскольку права других субъектов политической жизни почти не учитываются, в результате чего создается дефицит взаимных отношений при реализации публичных ролей, необходимое согласие между различными политическими силами не всегда достигается. При отсутствии формальных отношений действуют неформальные, основанные на «клановом» принципе, господство которого в современной жизни тормозит становление институтов гражданского общества.

Наконец, выборы в современном российском обществе не представляют собой форму ответственности власти перед народом. Власть зачастую не реагирует на элементарные нужды народа. Главная причина такого положения дел в нашем обществе заключается в системе государственных институтов. Так называемый «общественный договор» действует в нашем отечестве специфически, в форме обмена не «подотчетной» обществу государственной власти, как правило, на необлагаемое налогами богатство «иерархов» и остальных граждан. Российское общество специфически не эксплуатируют, этим обществом также не всегда управляют. Вместе с этим синтез криминально-»номенклатурных» структур до сих пор прослеживается.

В России сегодня имеет место и иная реальность. Выход на политическую арену «предпринимательских групп» видоизменяет расстановку сил в российской многопартийной политической системе. Происходит некоторое усиление «либеральных социальных коалиций», по меньшей мере, на федеративном уровне властных отношений, что в какой-то степени «положительно» оказывает влияние на общественно-политическую позицию государственной бюрократии.

Исследования «Института комплексных социальных исследований» говорят о том, что наши граждане сохраняют позитивное отношение к некоторым политическим и социальным учреждениям по «либеральной формуле».



Оценка респондентами российской демократии в

1997–2003 г.г. (в % от числа опрошенных)

Элементы демократии 1997 2000 2003 Важно Неважно Важно Неважно Важно Неважно Многопартийность 39,2 36,1 26,4 49,7 29,0 50,4 Наличие

представительных

органов власти 49,8 20,2 38,5 32,7 49,7 24,8 Свобода слова и СМИ 85,8 5,1 77,3 9,9 74,6 11,8 Свобода поездок

за границу 67,5 17,2 52,4 29,6 55,8 29,7 Выборность

органов власти 75,6 9,2 64,2 15,2 75,5 10,4 Свобода

предпринимательства 62,6 15,7 56,9 21,8 63,3 18,5 Источник: Горшков М.К., Петухов В.В. Перспективы демократии в России: угрозы реальные и мнимые // «Полис». 2004. №. 8. С. 24.



Опросы также не фиксируют отторжение тех ценностей и установок, которые сформировались в СССР, СНГ, в России конца 80 — начала 90-х гг. XX в. А именно: выборность представителей власти, свобода слова и печати и др. Эти же опросы не говорят о «значимости» многопартийности, она для россиян не имеет существенного значения.

Но и политическая активизация класса предпринимателей все еще не способствует созданию существенного барьера на пути снижения люмпенизации политической жизни России. Интеллигенция и бюрократия совместно или каждая в отдельности не способны создать такой барьер.

Современная российская действительность решает еще одну проблему, и не только на уровне функционирования политической бюрократии и других государственных институтов, но и на уровне политической системы в целом, которая соединяет две ступени определения динамики и стратегии развития нашего общества.

Первая и высшая иерархическая структура включает в себя формальные институты — официальные партии и другие политические организации, российское Федеральное собрание, Межпарламентскую ассамблею стран СНГ, совещательные структуры при президенте или правительстве и т. д., иначе говоря, те институты, которые связаны или могут быть связаны с новым «демократическим дискурсом», стратегией и законом.

Вторая и «невидимая» часть российской политической системы проявляется как неформальная, теневая и нелегальная. Эта структура согласует основные интересы субъектов политики как в вопросах подготовки большинства публичных решений, так и их принятие и осуществление. В данный процесс вовлечены «группы интересов» или, точнее, «группы давления». Эти группы имеют свою структуру и иерархию, но не формализованную, которая принята в системе публичной власти, то есть без юридического статуса, формального членства или государственной регистрации. В данном процессе участвуют и формальные институты — аппараты президента, правительства, министерств, губернаторов или мэров и т. д., а также их руководители. Но эти структуры действуют не на формальном, определенном их юридическим статусом представительском или правительственном, а на неформальном, личностном уровне, преследуя узкокорпоративные цели.

Сочетание формальных и неформальных, публичных и теневых, легитимных и «коридорных» институтов, форм и отношений, методов и механизмов принятия решений — естественная практика любого режима. Специфика российской политической системы заключается в том, что неформальное поле значительно сильнее формальных отношений.

По формальным составляющим наше общество можно сравнить с аналогами иных «демократий». По неформальным же составляющим слаборазвитые институты гражданского общества и государства действуют по прежней «советской», но ушедшей в «тень» форме взаимоотношений. Например, в сфере экономики или «политики» по-прежнему многое зависит от места занимаемого политиком, чиновником или олигархом в нелегальной иерархии.

Противоречие между двумя уровнями принятия решений также имеет немаловажное значение в жизни современного российского общества. Не только различные стратегии, позиции или идеологии находятся в основе политической борьбы, но и неформальные институты, при помощи которых реализуется «управление управлением», «руководство» или «общее управление». Поэтому и нелегальность постоянно воспроизводится в форме конфликтов интересов: исполнительной и законодательной властей, «либеральных демократов» и «левых», «компрадорской буржуазии» и «национальных капиталистов», сторонников рыночной экономики и апологетов бюрократического регулирования, «олигархов» в различных их проявлениях и «гражданских институтов».

Двухуровневая система российской власти и управления в некоторой степени производна от советского прошлого, с определенным отличием. В СССР высшие структуры власти на различных уровнях — «советы народных депутатов», «профсоюзные органы» и иные общественные структуры являлись формальными образованиями, но не лишенными содержательной части. Их формальность проявлялась в том содержании, которое они имели в системе иерархии «советской власти». Общим, т. е. политическим субъектом в советский период являлись партийные структуры. Другие власти выступали в форме исполнительных органов по отношению к партийному руководству, но полностью не теряли свое содержание. Соответственно, субъектом и объектом давления со стороны «групп интересов» были преимущественно структуры КПСС. В настоящее же время приоритетна так же не формальная, а содержательная власть бюрократии (в теневом смысле), именно она является основным институтом продвижения групповых интересов.

Существование современных политических партий в России, особенно «партии власти», «подчинено номенклатурно-бюрократическому коду, который содержит в себе не только правило создания, но закон политической смерти партии. Подлинный ультиматум, который в любой момент может выдвинуть партии власти (а, наверное, не только ей) национальная бюрократия и доминирующие клиентальные группы, заключается в самой возможности ее воспроизводства. Партия власти может быть воспроизведена в любом сочетании составляющих ее структур. Это обстоятельство делает ее послушным инструментом в руках правительства и президента, лишает ее функции контроля над их деятельностью, внося дисбаланс в принцип разделения властей».

Процесс модернизации постсоветской политической системы обозначил проблему минимизации названого противоречия посредством постепенного снижения второй «невидимой», неформальной части и утверждения высшей ее структуры через власть представительную, правительственную, президентскую, судебную и силовую на основе, прежде всего, формального права.

Итак, в Российской Федерации партийная система находится на стадии становления. Поэтому нельзя однозначно сказать, какой она станет в перспективе. Можно предположить, что она будет напоминать многопартийную коалиционную систему или многопартийную систему с доминирующей партией (партией власти), которые и способны объединить российское общество. Это обусловлено неоднородностью нашего социума и вытекающей отсюда необходимостью политического представительства многообразных социальных и региональных интересов

< Назад   Вперед >
Содержание