Возникновение экономики государственного социализма

В нашей литературе встречались попытки объяснить прекращение новой экономической политики и переход к модели "сталинского социализма " исключительно субъективными причинами: намерениями руководителей большевистской партии и Советского государства, их амбициями, личностными качествами и даже болезнями. Обычный мотив такого рода публикаций сводился к тому, что "сталинский социализм" был построен исключительно с помощью насилия, зиждился на насилии и практически не имел социальной базы. Мне кажется, что такого рода объяснения — сильное упрощение. Не меньшим упрощением является попытка объяснить переход к политике государственного социализма исключительно идеологическими мотивами, приверженностью догмам марксизма. Мы уже видели, что большевики легко меняли и тактику, и стратегию в экономической политике, если этого требовали интересы сохранения собственной власти.

Добросовестный взгляд в историю требует более корректных объяснений российского феномена. Читатель уже понял, что для меня "государственный социализм" и "сталинский социализм" — это синонимы. Личностными качествами "вождя" очень трудно объяснить, каким образом эта модель сохранялась почти нетронутой еще 40 лет после смерти И. В. Сталина. Тут нужен иной — политико-экономический взгляд в историю. И прежде всего стоит еще раз взглянуть на социально-классовую структуру советского общества середины 20-х годов XX века.

Я не без опасений предлагаю свою версию: главной причиной возникновения и длительного существования сталинской модели государственного социализма является крестьянский характер населения республики, в которой осуществлялась пролетарская власть. С самого начала надо верно расставить акценты. Я ни в коем случае не пытаюсь обвинить крестьянство в сталинских деформациях российской экономики. Мне не хотелось бы и морализировать по поводу крестьянского или пролетарского сознания. Речь может идти лишь об объективных различиях в социально-экономическом положении крестьян и рабочих,

тех 10 % рабочих, которые стояли у власти в стране, где 80 % населения были крестьянами.

Крестьянство никогда в истории, даже ранней, не было однородной массой. Мы уже имели случай приводить статистику социального расслоения русской деревни накануне периода индустриализации. Более трети деревенского населения — это бедняки, ведущие хозяйство по преимуществу с отрицательным воспроизводством, и сельские пролетарии-батраки, вовсе безземельные. Эти люди весьма восприимчивы к идее благосостояния за чужой счет и готовы достичь его ценой недолгой, но решительной борьбы, ценой мгновенного напряжения сил, политической атаки на богачей, к которым они приписывают и просто "справных" середняков. Взять у богатых, экспроприировать собственников крупных капиталов и установить царство уравнительного счастья, в котором никому не дозволено выделяться из общей хотя и серой, но сытой массы. Такой бедняк, разоряющийся или уже разорившийся под ударами враждебного ему рынка, пойдет за Л. Троцким или за "ранним" Н. Бухариным периода его увлечения "левым коммунизмом" (1918—1920). Ему понятны леворадикальные идеи красногвардейской атаки на капитал, захвата, экспроприации. Он склонен к левому экстремизму, он есть социальная база троцкизма, а троцкизм есть его идеология и практика.

На другом полюсе социального спектра деревни мы видим действительного богача, капиталиста, "кулака". "Кулака" новой, нэповской генерации (старых-то уже расстреляли в 1919 году), возникшего в результате дифференциации мелкотоварного хозяйства под воздействием стихийных рыночных сил. Если считать в "штуках", то их в деревне немного, всего около 4 % хозяйств. Но экономическая сила их, рассмотренная "по капиталу", несравненно большая: именно они являлись главными нанимателями бедняцкой рабочей силы и арендаторами земли с того времени, как это было разрешено (и даже до этого разрешения). Они ведут расширенное воспроизводство. Эти люди удачливы в хозяйствовании и рыночной борьбе, им нежелательно вмешательство властей в рыночную игру. Для них бедняк — неудачник и лентяй, который сам виноват в собственных несчастьях. К тому же бедняк не прочь прибрать к рукам нажитое им, "кулаком", богатство. Такой крепкий хозяин чутко прислушивается к идеологам "правого реформизма" среди большевиков, ему нравятся статьи и речи "позднего" Н. Бухарина (1925—1928 годов), который ратует за нормальный воспроизводственный процесс, свободный рынок, создающий "равные условия" для всех.*

И, наконец, основная масса российских крестьян — середняки, составлявшие в 1924 году более 61 % хозяйств. Середняки — самая массовая, но

* Здесь нет ошибки: И. И. Бухарин и в самом деле прошел странный зигзагообразный путь от крайне левых позиций к крайне правым (в рамках русского большевизма), а потом снова к крайне левым (с 1928 года). Он колебался, так сказать, вместе с партией, но всегда занимал в ней крайние позиции. Увы, участь его была столь же трагична, что и у настоящих оппозиционеров.

и самая нестабильная часть крестьянства. Осуществляя простое воспроизводство, середняк хочет и не может разбогатеть и страшно боится пролетаризации. Он мечется между ультра революционностью бедняка и основательностью хозяйственного богатея. Середняк может блокироваться с бедняком в борьбе с кулаком, монополизировавшим местный рынок. Но он может блокироваться и с кулаком против притязаний бедняков, сельских пролетариев и деревенских люмпенов*. Его перспективы туманны и неопределенны. Страх перед будущим, неустойчивость социально-экономических и классовых позиций толкают его к поиску "сильной руки", "крепкой власти", "вождя", особенно такого, который обещает, что не позволит ему разориться, поможет в случае крайней опасности, защитит от несправедливых притязаний и кулака и бедняка. Этот крестьянин пойдет за тем олицетворением "вождизма", который, похоже, уверен в своей правоте, не робеет, "успешно" побеждает, а потом и уничтожает одного за другим своих противников слева и справа. Отсюда недалеко до вывода, что "вождь" и есть самый "правильный" и самый крепкий правитель. Он не угрожает экспроприацией земли как троцкистские сторонники "первоначального социалистического накопления". Нет, говорит он, Троцкий не прав, мы не будем отнимать землю у крестьян, мы будем крестьян кооперировать. Он не поддерживает кулаков, как бухаринцы. Нет, говорит он, Бухарин не прав, мы не будем работать на кулаков, мы, напротив, уничтожим кулаков как класс. И вообще, если вы пойдете за мной, жить станет лучше и веселей.

Если сегодня ученым не всегда удается разобраться во всех перипетиях идейно-политической борьбы конца 20-х — начала 30-х годов, то крестьянину тех лет это было трудно сделать вдвойне. Ведь все крупные деятели большевистской партии выступали "за народ" и "за социализм", но один из них всегда как-то оказывался правильным борцом за справедливость, а другие — сходили со сцены с клеймом врагов. Этот-то внешний политический результат и сбивал с толку основную часть населения страны — среднее крестьянство. И хотя неизвестно, куда он приведет, но ему, "вождю", хотелось вверить свою судьбу, а вместе с ней и заботу о стабильности государства и народного хозяйства.

* Вспомним замечательный образ Григория Мелехова из шолоховского "Тихого Дона" (хотя я не уверен, что современные студенты читают толстые романы), который в метаниях между различными социально-политическими силами революционной поры так и не обрел самого себя, оставшись на распутье ни с чем.

Шестидесятилетнее господство сталинизма без социальной базы — это теоретический абсурд. Сталинизм опирался на двоякого рода социальные силы.

— Левая антибуржуазная и антикулацкая демагогия привлекала бедняцкую часть деревни и люмпенпролетарские слои. Не следует забывать, что в силу неразвитости промышленности, разоряющиеся крестьяне отнюдь не всегда становились пролетариями, они пополняли ряды деклассированных элементов города и деревни. Эти "генералы песчаных карьеров" имели не производительную, а потребительную идеологию, а сталинская пропаганда давала им надежду на лучшее будущее по крайней мере за счет нэпманов и "кулаков".

— Среднее крестьянство в своей основной массе надеялось на "вождя", как раньше надеялось на царя, надеялось, что он поможет им отбиться от крайностей внутридеревенской борьбы. К тому же Сталин обещает вроде бы неплохие перспективы: жить артелью, чуть ли не общиной, хозяйствовать самостоятельно, выполняя лишь определенные налоговые обязательства перед государством. Государство обещает помощь в виде машино-тракторных станций, семян, агротехнического и зооветеринарного обслуживания, кредитов. Бедняки войдут в колхоз и не будут больше враждовать, кулаков экспроприируют и вышлют — чем не жизнь! Перспективы были радужными: всем хотелось жить без борьбы, под заботливым крылышком государства, в стороне от крайностей конкуренции и классовых схваток.

Кто же знал, что все эти программные установки периода колхозизации обернутся такими бедствиями, которые не могли иметь место даже во время войн. Вряд ли кто из крестьянской массы обратил внимание на тот угрожающий факт, что в 1925 году, когда в деревне, казалось бы, раскрепостились нэпманские силы, руководство в полный голос заговорило о необходимости ускоренной индустриализации страны. И тут же на практике встал вопрос о накоплениях. Пока троцкисты спорили с бухаринцами о том, где взять средства для инвестиций, Сталин прислушивался и ждал. Когда же он понял, что авторитет его укрепился, а в народе появилась вера в его непогрешимость, он принял решение: единственным поставщиком накоплений и рабочей силы для промышленности может быть только крестьянство. Стране нужна крупная индустрия и оборона, а раз так, то абстрактные гуманистические цели социализма могут подождать. Впрочем, даже в теоретических работах о гуманизме социалистического строя Сталин писал с явной неохотой. Не в этом он видел основную цель своей деятельности.

Сталинизм победил. Оппозиционные силы, стравленные Сталиным друг с другом, не смогли оказать сопротивления. Власть безропотно была отдана Сталину, а он ее, не сомневаясь, взял.

Политика ускоренного продвижения по пути строительства "нового общества" стала преобладать. Проблема темпа индустриального развития приняла фетишистские формы. Благодаря невероятным усилиям народа были достигнуты действительно уникальные результаты. Темп был взвинчен такой, о котором в свое время не мечтал даже ярый сторонник "ускорения" Л. Д. Троцкий. Сравним темпы роста промышленности по предложению троцкистов и реальные темпы "по Сталину*.

Таблица 16. Капитальные вложения и среднегодовые темпы роста промышленности по прогнозам Троцкого и фактические ("по Сталину")



Только за годы первой пятилетки (1928/29—1932/33) было введено 1500

* По материалам: Ильин В. В., Панарин А. С., Ахиезер А. С. Реформы и контрреформы в России.— М.: Изд-во МГУ, 1996.— С. 119—120.

новых промышленных предприятий. Объем продукции вырос в 3 раза, удельный вес промышленности в ВВП достиг 71 %. Была достигнута технико-экономическая независимость страны, создано собственное машиностроение. Доля производства средств производства в промышленности достигла 51 %. В колхозах было сосредоточено 61 % крестьянских хозяйств, 76 % всех посевов. Было создано почти 2,5 тысячи МТС с 150 тысячами тракторов. За пять лет учебными заведениями страны были подготовлены 170 тысяч специалистов с высшим образованием и 300 тысяч — со средним.

Не менее впечатляющими были итоги второй пятилетки. Построено 4500 новых предприятий промышленности. Рост промышленной продукции — в 2 раза. Удельный вес промышленности в ВНП — 77 %. Доля тяжелой промышленности увеличилась до 58 %. В колхозах — 93 % крестьян и 99 % посевных площадей.

За две пятилетки созданы новые для России отрасли, оснащенные довольно современной для того времени техникой,— автомобилестроительная, тракторная, нефтехимическая, авиационная.

Вот бы остановиться на этом месте, показав замечательные преимущества государственного социализма, да еще напомнив, что западный мир в этот период был поражен "великой депрессией" 1929—1933 годов. Но мы уже говорили, что экономист не может рассматривать абсолютные результаты без соотнесения их с затратами. За счет чего



Первый советский автомобиль

были достигнуты такие уникальные темпы? Как они отразились на жизни рядовых граждан и общества?

Отвечая на эти вопросы, невольно вспоминаешь итоги великих преобразований Петра I и не менее великих его предшественников. Приведу лишь несколько фактов в хронологической последовательности.

— В 1927 году рабочих крупной промышленности во всем СССР было 2,3 млн. человек, а административный аппарат насчитывал 2 млн. человек, на содержание которого затрачивалось 2 млрд. рублей.

— В первом же году первой пятилетки введена карточная система распределения хлеба, просуществовавшая до января 1935 года.

— В июне 1929 года узаконена обязательность продажи государству "хлебных излишков " зажиточными крестьянами. У "кулаков " экспроприировано 3,5 млн. тонн зерна вопреки ранее данным гарантиям свободы продажи хлеба.

— В 1930—1931 годах выдворено на поселение в неосвоенные районы 381 тысяча крестьянских семей (около 1,8 млн. человек), еще больше крестьян подверглись переселению в границах административных районов без высылки (в свое время Иван Грозный так искоренял новгородские вольности, теперь "искоренялась " вольность крестьянская и производился земельный передел в масштабах всей страны!).

— К концу 1930 года 40 % капитальных вложений заморожено в незавершенном строительстве.

— Детская смертность в 1935—1939 годах превысила 20 %.

— В 1931—1933 годах в стране разразился очередной голод. В тот же период экспортировано 70 млн. пудов зерна.

— В 1931 году учреждается ГУЛАГ — главное управление лагерей.

— В 1932 году принят закон, наказывающий длительными сроками лагерей или расстрелом за хищение колхозной собственности (закон о "пяти колосках").

— В 1932 году введена единая паспортная система с обязательной пропиской граждан.

— В январе 1933 года принята директива, запрещающая выезд крестьян из голодающих районов*.

— В декабре 1939 года принято постановление "О мероприятиях по улучшению трудовой дисциплины ", предполагающее увольнение с передачей дела в суд за 20 минут опоздания на работу. Запрещены увольнения и переходы с одного места работы на другое по инициативе самих работников. Чем не приписные XVIII века!

— В июне 1940 года принят указ о 8-часовом рабочем дне при семидневной рабочей неделе. Уход с работы и несоблюдение стандартов качества стали приравниваться к вредительству.

Такого рода примеров можно найти множество. Страна приобретала мощь — люди превращались в "винтики" огромной бюрократической машины. Промышленность бурно росла — люди испытывали постоянный дефицит товаров первой необходимости. Страна оснащалась новейшим вооружением — люди дрожали от возможного увольнения из-за пустяка с последующими репрессиями.

Люди, как всегда, жили и трудились ради государства. Государство многое давало людям: образование, здравоохранение, пенсии**. Но и держало их в постоянном подчинении и страхе. Древняя система государственного патернализма восторжествовала. Но сказать, что граждане сильно сопротивлялись, тоже нельзя. Государственный патернализм комфортен.

В результате интенсивных преобразований экономики в 1928—1940 годах в стране был создан мощный промышленный потенциал, сделаны значительные шаги в сторону индустриальной цивилизации***. Но социально-экономическая форма не соответствовала содержанию. Капитализм был разрушен, но социализм в его классической модели не был создан. Ведь классическая модель предполагает три важнейших компонента социализма:

— высокий уровень благосостояния населения;

— высокую степень демократизма в гражданском обществе;



* На отчетном собрании в Яблоненском сельсовете Гремяченского района Воронежской области в октябре 1936 г. выступила колхозница с требованием заменить записанное в Конституции "Кто не работает, тот не ест" словами "Кто работает, тот должен есть".- Попов В. Хлеб под большевиками//Новый мир, 1997.— №8-С.181

** Но далеко не всем! Пенсионная система не охватывала крестьян, "гвардия Октября", заслужившая повышенную пенсию, оказалась в лагерях или была расстреляна. Крестьяне формально были колхозными, а не государственными. Паспорта крестьянам тоже практически не выдавались. Так что принадлежность к государству сама была привилегией. Чем не опричнина и земщина, только XX века!

*** И в 1940 году население нашей страны оставалось преимущественно сельским, 67,5 % населения жило в деревне. Лишь в 1961 году население городов и деревень примерно сравнялось.— Народное хозяйство СССР. 1922—1972 гг.— М.:

Статистика, 1972.— С. 9; Народное хозяйство СССР за 70 лет.— М.: Финансы и статистика, 1987.— С. 373.

высокий гуманизм отношении между людьми.

В развитой форме ничего этого в России не было.

Усеченная "модель социализма" во второй половине 30-х годов была объявлена подлинным социализмом, что нашло свое отражение в Конституции СССР 1936 года. И вообще, раз "вождь" сказал, что это социализм, значит так тому и быть.





На двадцатом году Советской власти трудящиеся, особенно рабочие, все еще жили надеждами на будущее. Когда же грянула Великая Отечественная война, все другие интересы, кроме единственного интереса — спасения Родины, ото-

двинулись на второй план. Опыт первых пятилеток — мгновенной мобилизации ресурсов в нужное время и в нужном месте — помог во время войны. Страна и народ выдержали трагический экзамен. И вместе со страной этот экзамен выдержал строй, который был в ней создан.

Демагогия по поводу того, что наши воины защищали Родину, а не строй ничего не объясняет. В таком случае "чувство родины" умаляется до уровня инстинктов. Пусть этот строй не был подлинным социализмом (назовем его мягче — советским вариантом социализма, государственным социализмом), но он устраивал граждан нашей страны, и именно его народ защитил в схватке с фашизмом.

Пирамиды хозяйствования

Сложившуюся в СССР (следовательно, и в России) систему централизованного государственно-административного хозяйствования очень соблазнительно нарисовать в виде пирамиды "феодалоподобного" типа. В ее вершине находится "верховный правитель", воля которого административно передается чиновничье-служилой бюрократии, к "условным держателям" хозяйственной власти, которые, независимо от трудящихся и вопреки их воле и интересам, принимают выгодные только для себя административные решения, принудительно навязываемые обществу.

Но такое пирамидальное построение системы неверно отражает реалии российской экономики в 30—80-х годах*. Рассмотрим две модели субординированного хозяйствования (табл.17). Модель 1 отражает ту картину, которую хотели создать руководители советского государства. Модель 2, судя по всему, более реалистично отражает то, что действительно получилось в практике макроэкономического хозяйствования.

Предположим, что вся система хозяйствования имеет трехслойную структуру (в реальной жизни слоев было гораздо больше). Верхний слой — это сфера стратегического хозяйствования. В модели 1 она занимает небольшую по объему верхушку пирамиды. Здесь решаются немногие, но стратегической значимости макроэкономические долговременные задачи. Соответственно, хозяйствующих и управляющих лиц здесь немного. Но эти люди — суперпрофессионалы, хозяйственная элита, облеченная огромной властью, но и огромной ответственностью. Это люди, понимающие, что каждое правильное хозяйствен-

Таблица 17. Модели субординированного хозяйствования



Модель 1 Модель 2

* Добавлю только, что в самой пирамидальности нет ничего плохого, если существует необходимость различать страты хозяйствования на макроуровне.

ное решение сразу же отразится благими последствиями на всем обществе, а каждая ошибка чревата общественными несчастьями. В условиях демократического правового государства за ошибки отвечает тот, кто их совершает, поэтому в сферу стратегического хозяйствования попадают не просто квалифицированные, но и очень мужественные люди (Напомню, что речь идет о желательной, а не реально существовавшей модели.)

Средний слой — это сфера тактического хозяйствования. Здесь больше управленческих и хозяйственных функций, соответственно и больше хозяйствующих субъектов. Здесь принимаются среднесрочные решения отраслевого или локально-территориального уровня. Сфера воздействия субъектов достаточно широка, но уже, чем на верхнем уровне. Их решения отражаются на всем народном хозяйстве, но не непосредственно, а опосредовано, через отрасль или территорию.

Наконец, третий слой, занимающий нижний этаж у основания пирамиды,— это сфера оперативного хозяйствования* на уровне первичных ячеек. Здесь огромная армия хозяйствующих субъектов, но с ограниченными функциями. Здесь больше свободы для альтернативных решений. Ошибки отражаются непосредственно лишь на судьбе отдельного предприятия, затрагивая макроэкономику зачастую в виде слабых возмущений, если, конечно, отдельное предприятие не является монополистом в производстве того или иного продукта. В этой сфере гораздо больше возможностей самоуправления, хозяйственного расчета, самостоятельности горизонтальных связей, инициативного решения многообразных технико-технологических, ассортиментных, номенклатурных вопросов, коллективно-групповых социальных проблем.

В желательном варианте каждый субъект хозяйствования делает свое дело, сознательно манипулируя своим объектом присущими этой сфере инструментами и методами. Каждое нижестоящее хозяйствующее звено, с одной стороны, приобретает большую свободу действий, ибо чем ниже оно расположено в многослойной пирамиде, тем меньше степень риска от неверных решений его субъекта, а с другой стороны — эта свобода ограничена необходимостью реализовать стратегические и тактические цели, поставленные "сверху". Чем выше хозяйственное звено, тем рискованнее для всего общества его решения, тем осмотрительнее должен быть субъект, тем меньше свободы альтернативных решений, с одной стороны, ибо решения не могут не учитывать все многообразие общественных интересов, и в то же время тем независимее, а следовательно, ответственнее, должны быть эти решения, с другой стороны.

Таковой рисовалась противоречивая, но оптимальная пирамида хозяйствования в ее желательном варианте.

Теперь взглянем на реально существовавшую пирамиду, изображенную в модели 2. Она оказывается перевернутой вниз головой и стоящей на весьма шатком острие. Исторически сложилось так, что верхние эшелоны хозяйственной власти все более и более сосредоточивали в своих руках не только стратегические, но и тактические и даже оперативные решения. Известны примеры совсем недавнего прошлого, когда на высших ступенях политического и экономического руководства нашей страны принимались

* Если у вас возникла ассоциация с военной терминологией, то она не может быть аналогичной. Для военных субординация понятий стратегия, тактика и оперативное искусство несколько иная.

решения даже по ассортиментным вопросам*.

Разберемся в причинах, приведших к формированию жестко централизованной и бюрократизированной системы хозяйствования в нашей стране.

1. Это все тот же крестьянский фон, на котором формировались органы пролетарской хозяйственной власти. Крестьяне с их микроэкономическим мышлением всегда были достаточно индифферентны к проблемам макроэкономического свойства, если они не касались их непосредственно. Здесь опять-таки не нужно морализировать, а следует просто констатировать факт, подчеркнуть лишь объективную сторону положения мелких хозяев.

2. В нашей стране исторически складывалось слишком много экстремальных ситуаций, требовавших мгновенной мобилизации ограниченных ресурсов для решения чрезвычайных задач. Это и порождало сверхцентрализацию решений.

3. Свою роль сыграло то обстоятельство, что в нашей стране слишком узок был слой инженерно-технической и управленческой интеллигенции. В это трудно поверить, но еще к началу третьей пятилетки в промышленности работало всего 24,2 тысячи инженеров и техников со специальным образованием, что составляло 0,9 % к общему числу работающих**. Понятно, что лучшие инженерные и управленческие кадры в условиях развернувшейся индустриализации вынужденно сосредоточивались в центральных наркоматах и ведомствах. На местах действовал институт выдвиженцев из рабочих и партийных функционеров. Это были мужественные люди, преданные делу социальные новаторы, но для управления крупным индустриальным производством этого было мало. Естественно, что руководители предприятий и строек и работники центральных аппаратов управления поддерживали друг с другом постоянную оперативную связь. Центр контролировал каж дый шаг новоявленных управленцев, которые, в свою очередь, не рисковали принимать самостоятельных технико-технологических и экономических решений. В результате централизация еще более усугублялась, приобретала непробиваемую инерционность. К тому же физическое уничтожение части лучших научно-технических сил в годы репрессий сделало невозможной какую-либо иную ситуацию.

4. Жесткая централизация была освящена идеологически: среди руководителей большевистской партии и государства долгое время оставалось господствующим представление о социалистической экономике как о единой фабрике, управляемой из единого центра. Идеи хозрасчета и коммерческой самостоятельности, намерения развивать кооперативную собственность в Советской России, к которым пришел В. И. Ленин в последние годы жизни, так и не были реализованы.



* В 80-е годы в бытность Н. И. Рыжкова премьер-министром СССР, по телевидению раз в неделю показывали заседания Совета Министров. Интереснейшее было зрелище, особенно когда, например, высший стратегический орган управления страной вполне серьезно, с дебатами, решал вопрос о вывозе помидоров из Узбекистана в связи с нехваткой тарной дощечки (это не шутка!).

** История социалистической экономики СССР. — М.: Наука, 1977.— Т.З.— С. 132. Для сравнения: в 1989 году в промышленности было занято 36414 тыс. человек. Из них специалистов с высшим и средним специальным образованием — 9571,4 тыс. (26,3%). Персонал управления в промышленности (1988) составлял 11,7 % занятых. - Народное хозяйство СССР в 1989г.- С. 48, 51, 61.

Раз сформировавшись, сверхцентрализация оказалась весьма инерционной и каменеющей системой. В результате появилось несколько крайне нежелательных следствий, с наибольшей полнотой выявившихся еще в середине 70-х годов:

— сосредоточив в своих руках массу неадекватных хозяйственных функций, верхние эшелоны власти количественно разбухли, а качественно оказались малоэффективны, неповоротливы и бюрократизированы;

— решая текущие тактические и оперативные задачи, верхние субъекты и органы хозяйствования не успевали заниматься делами стратегическими и деквалифицировались;

— на тактическом и оперативном уровнях появились значительные "управленческие пустоты ", когда хозяйствующие субъекты формально существовали, а реальных хозяйственных функций у них не оказывалось;

— теряя сначала функции, потом квалификацию, а следом и желание самостоятельно и рискованно хозяйствовать, субъекты нижних этажей хозяйствования стали небескорыстно делегировать ответственность все выше по пирамидальным слоям, сохраняя за собой лишь внешнюю атрибутику власти с соответствующими доходами и привилегиями;

— пирамида хозяйствования оказалась весьма неэффективной, ибо зыбкость точки опоры требовала не столько действий, сколько балансирования и беспрестанных поисков подпорок.

Взглянем еще раз на модель 2. Чтобы она стояла более 60 лет, ее должны были поддерживать мощные политические, идеологические и репрессивные подпорки (которые при этом назывались правоохранительными органами). Когда в середине 80-х годов, не справившись с махиной надвигающихся проблем, сами центральные власти страны стали демонтировать одно за другим сначала идеологические, потом политические, и, наконец, репрессивные подпорки, "пирамидальная экономика" не легла спокойно на бок, чтобы в будущем встать на "законное" основание, не стала перестраиваться, не показала своей способности к действительному реформированию. Она просто рухнула

< Назад   Вперед >
Содержание