Что мы изучаем?

Начну с того, что точно определить предмет нашей науки не так-то просто. Наука наша относительно молодая, развивающаяся (ей не более ста лет), и предмет ее не вполне устоялся. Более того, ее даже по-разному называют: одни, как мы с вами, "историей экономики", другие — "экономической историей", третьи — "историей народного хозяйства", в прошлом веке ее называли "историей хозяйственного быта".

Послушаем, что по этому поводу говорят специалисты. Д. Я. Майдачевский обращает внимание на то, что в марксистском варианте история экономики не имеет отличного от политической экономии предмета. И. Шумпетер, подвергнувший критическому анализу экономические построения К. Маркса, особо выделял тот факт, что Маркс "был первым экономистом высокого ранга, увидевшим и последовательно учившим других тому, как экономическую теорию можно превратить в исторический анализ, а историческое повествование — в histoire raisonnee (обоснование истории— фр.)"*. Предмет истории экономики — изучение развития способов производства, сменяющих друг друга на протяжении веков,— не выходит за рамки предмета политической экономии, оставляя за собой чаще "нижний этаж" способа производства — "развитие производительных сил в исторически определенных формах производственных отношений"**. В самом деле, когда вы читаете хотя бы первый том "Капитала", вы обнаруживаете, что почти половина текста — это мастерски подобранный исторический материал, с большей или меньшей достоверностью подтверждающий созданную Марксом теоретическую картину противоречий капиталистической экономики и буржуазного общества в целом.

Русский экономист П. П. Маслов отождествлял историю экономики с историей производительных сил, с формами их распределения и перераспределения***. Историк Д. М. Петрушевский понимал под экономической историей науку, воссоздающую хозяйственную эволюцию стран мира, "внося в эту картину то общее, что можно наблюсти в эволюции каждой из стран... и отметая все индивидуальное". Иными словами, комментирует Д. Я. Майдачевский, перед наукой стоит задача определить характерные черты той или иной эпохи, соединить эти отдельные элементы в единое целое, но уже

* Шумпетер И. Капитализм, социализм и демократия.— М.: Экономика, 1995.- С. 83-84.

** Майдачевский Д. Я. Теория развития хозяйства К. Бюхера и дискуссия о предмете экономической истории в русской историке-экономической литературе начала XX века // Историко-экономический научный журнал.— Иркутск—Чита, 1997. - №1.- С. 38.

***См. там же.

не в их конкретно-исторической, а в общеисторической определенности*.

Напротив, экономист П. Б. Струве видел задачу экономической истории в "историческом истолковании систематических категорий политической экономии"**.



Принципиальный спор заключался в поисках ответа на вопрос:

кто кому служит — история теории или теория истории. Думается, что сегодня здесь можно найти компромисс, согласившись с тем, что экономическая теория (политическая экономия) и история экономики — две самостоятельные науки, развивающиеся во взаимном обогащении.

Выдающийся польский экономист Оскар Ланге, отдавший в свое время свою дань марксизму, решает проблему с завидной простотой. Он рассматривает политическую экономию, экономическую историю и конкретную экономику (а также статистику и экономическую географию) как "экономические науки", или науки, трактующие об экономическом процессе. В противоположность политической экономии как науке теоретической экономическая история и конкретная экономика "изучают развитие конкретных экономических процессов, происходящих в определенное время и в определенном месте": экономическая история — в прошлом, конкретная экономика — в настоящем. О. Ланге пишет: "Изучение конкретных экономических процессов требует знания экономических законов, управляющих этими процессами. Поэтому экономическая история и конкретная экономика должны пользоваться результатами исследований политической экономии. Одновременно они доставляют политической экономии знание конкретных экономических процессов, необходимое для того, чтобы теоретические обобщения политической экономии соответствовали действительности"***.

Впрочем, поиск взаимосвязей и взаимодействий между историко-экономической наукой и политической экономией — не единственный, да и не главный сюжет современных ученых.

М. П. Рачков — один из самых интересных исследователей историко-экономических проблем России, создающий в наши дни действительно научную школу в Иркутске, строго различает "экономическую историю" и "историю экономики", считая, что последняя есть структурная часть первой наряду с историей экономической политики и историей экономической мысли. Собственно "история экономики" есть объективный процесс экономического развития как он предстает перед исследователем в реально осуществленных исторических формах. Автор предлагает "новый взгляд на экономическую историю России как научную дисциплину, которая до последнего времени ограничивалась по преимуществу историей народного хозяйства. Она рассматривает историко-экономический процесс в единстве его объективной (история экономики) и субъективной (история экономической мысли и экономической политики) сторон, отображая тем самым неповторимый колорит национальной экономической жизни"****.



* Там же.— С. 39.

** Там же-— С. 40

*** Цит. по: Предмет экономической истории в современной литературе европейских стран социализма Научно-аналитический обзор.— М ИНИОН АН СССР, 1978.- С. 25

**** Рачков М. П. Новая концепция экономической истории России // Вестник Иркутской государственной экономической академии, 1997.—№11— С 19

Однако М. П. Рачков чрезмерно расширительно трактует предмет нашей науки: "Экономическая история в новом ее понимании не есть история только народного хозяйства или только материального базиса общества; она охватывает жизнь всего общества в единстве и базиса и надстройки, и материального и духовного производства или, точнее, всю культуру общества, развивающуюся на принципе экономии низших форм человеческой деятельности в пользу высших ее форм, обеспечивающих цивилизационный прогресс"*. Такая трактовка дает большую свободу творчеству, позволяет искать неэкономические факторы, воздействующие на экономику, но в то же время несколько размывает и предмет, и объект исследования нашей науки.

Н. И. Полетаева, белорусский автор, рассматривает проблему несколько иначе, различая в экономической истории:

— экономическую историю различных стран, регионов, мира в целом (объектом изучения является экономические причины и последствия отдельных исторических событий, экономическая политика государств, классов);

— историю народного хозяйства (объектами изучения являются эволюция способов производства, история хозяйственных механизмов, история отраслей хозяйства, история отдельных экономических процессов — урбанизации, кооперирования, индустриализации; история экономических институтов — налогов, цен, финансов и кредита, заработной платы);

— историю экономической мысли (объектами изучения являются история экономических теорий, история отдельных теорий, история методов экономического анализа).

Что касается предмета экономической истории, то Н. И. Полетаева полагает, что можно говорить о предмете экономической истории в широком и узком смысле слова. В широком смысле предметом экономической истории является "экономическое движение" общества, особенности его изменений, трансформация закономерностей такого движения, их связь со всеми сторонами общественной жизни. В узком смысле — это изучение хозяйственной деятельности народов различных стран, развития их производительных сил, смены способов производства**.

В отличие от М. П. Рачкова и Н. И. Полетаевой, я намеренно использую термины "история экономики" и "экономическая история" как синонимы, так как пока веских доказательств того, что это действительно серьезно различающиеся понятия, не представлено. Впрочем, ученые всегда могут договориться друг с другом по поводу той или иной дефиниции, как это делают математики или физики. Можно, например, признать, что это действительно две науки, которые исследуют один и тот же объект, но разными методами.

Скажем, С. Ф. Гребниченко, не считая тождественными эти понятия, предлагает различать их не столько по содержанию исследуемых объектов, сколько по инструментарию частнометодологического уровня. По мнению этого автора, "экономическая история оперирует, по большому счету, методом (в его широком смысле), присущим науке economics, но прилагает его к ретроспективному анализу долговременных процессов, причем с целью позитивного создания на эмпирическом материале новых (или проверки

* Рачков М. П. Новая концепция экономической истории России: опыт научного отчета // Историко-экономический научный журнал.— Иркутск—Чита,

1997.-№ 1.- С. 59.

** Экономическая история зарубежных стран. Курс лекций/Под общ. ред.

В. И. Голубовича.- Минск: Экоперспектива". 1996.- С. 6-7.

"поведения" старых) экономических теорий и концепций. Как правило, основное (но не единственное) значение такого рода работ — в использовании их результатов в повседневной практике принятия крупномасштабных управленческих и политических решений. История экономики же (то есть то, что у нас в историографии долгое время условно называют историей социально-экономического развития, историей народного хозяйства и иначе) оперирует методом (опять же в его широком смысле), характерным для собственно науки истории... Она преследует, главным образом, задачи выявления фона, условий, причин экономических событий, объяснения их последствий, отчасти аналитической реконструкции конкретных экономических процессов. В ней если уж и привлекаются определенные устоявшиеся (в том числе и экономические) теории, то преимущественно как средство интерпретации конкретных исторических фактов, тенденций. История экономики, в отличие от экономической истории, видимо, аксиологически* не привержена и к столь выпуклой направленности на значимый — для практического управления — результат"**.

Любопытно, что существует диаметрально противоположное мнение по поводу различий между историей экономики и экономической историей. И. М. Супоницкая пишет: "Мировая экономическая историография находится сейчас на перепутье. В ней сложилось два основных направления: история экономики и экономическая история. В первом, характерном для англоязычных стран, преобладают экономисты. Его возглавляет американская "новая экономическая история". Инициаторами второго направления, тяготеющего к социально-экономическому анализу, являлись представители французской школы "Анналов",

которые стали рассматривать экономическую историю в контексте истории общества.

Полагаю, что второе направление более перспективно... Понимание экономической истории России невозможно без понимания специфики развития ее цивилизации в целом, поскольку экономика в ней никогда не играла определяющей роли, развиваясь под влиянием государства. Французские историки поняли, что изучение средневековой экономической истории в понятиях современной экономической науки приведет к модернизации ее, а потому стали рассматривать ее через призму культуры средневековья, перейдя к проблемам ментальности"***.

Вот, дорогой читатель, образчик того, как плохо слушают друг друга ученые. Два соседствующих в одной книжке автора вряд ли смогут договориться. Если для С. Ф. Гребниченко экономической историей занимаются экономисты, а историей экономики — историки, то для И. М. Супоницкой, напротив, историей экономики занимаются экономисты, а экономической историей — историки.

Вы запутались, читатель? Лучше все-таки считать эти термины синонимами.

Наконец послушаем еще одного автора, не считающего необходимым искать тесные и непосредственные связи истории экономики с теоретической наукой.

* "Аксиологически" здесь, по своей ценностной ориентации.

** Экономическая история. Обозрение. Выпуск 1 / Под ред. В. И. Бовыкина и Л. И. Бородкина.— М.. Центр эконом. истории при ист. ф-те МГУ, 1996.— С. 46—47.

*** Экономическая история. Обозрение. Выпуск 1 / Под ред. В. И. Бовыкина и Л. И. Бородкина — М.' Центр эконом. истории при ист ф-те МГУ, 1996 — С. 64—65.

Вот что пишет М. Я. Лойберг: "История экономики изучает происхождение и развитие различных типов хозяйства. Именно типов, а не общих законов развития экономики, поскольку открыть эти общие законы экономики до сих пор никому не удалось. У большинства народов, как известно, существуют различные типы экономики, которые с определенным основанием можно назвать цивилизациями. В нынешней России, например, функционируют государственные, частновладельческие, кооперативные, артельные индустриальные и аграрные хозяйства, современные супермаркеты сосуществуют с древними базарами и торговлей с рук, электрифицированные фермы — с кочевым скотоводством и коллективной охотой на крупных животных. Состояние экономики и определяется характером взаимоотношений между хозяйственными типами. При относительной гармонии между ними каждый тип хозяйства имеет возможность дальнейшего развития, и народ, естественно, выигрывает от этого. Но известно и насильственное вытеснение из экономики большинства сложившихся хозяйственных типов и установление полного господства одного из них. В результате народное хозяйство развивается однобоко, деформируется образ жизни населения и в большинстве случаев народ, понеся колоссальные потери, снова возвращается на путь гармоничного развития хозяйства"*.

Обратим внимание на основополагающую мысль, крайности в реализации которой довольно часто встречаются в литературе: никаких всеобщих универсальных законов экономического развития не существует. Основание для этого утверждения любопытное: раз мы (точнее, цитированный автор) их не знаем, значит их и не существует. А посему история экономики и не может претендовать на поиск каких-либо закономерностей. Ведь нельзя искать то, чего нет. Каждый экономический организм соответствует с различной степенью приближения определенному типу хозяйства, который условно можно назвать цивилизацией. Их-то и должна изучать и систематизировать история экономики. Систематизировать, вовсе не обязательно понимая, как они, эти типы, функционируют.

Мысли не новые. Во-первых, они уводят нас к старому труду выдающегося немецкого ученого Фридриха Листа "Национальная система политической экономии" (1841), в котором он резко выступил против "космополитизма" английских классиков — А. Смита и Д. Рикардо. "Как характерное отличие выдвигаемой мной системы,— писал Лист,— я утверждаю национальность. Все мое здание основывается на природе нации как среднего члена между индивидуумом и человечеством**. Отрицая существование всеобщих и универсальных экономических законов, он предлагал исследовать прежде всего особенности национальной экономики, ставя перед собой практическую цель выработки рекомендаций для экономической политики. Так, апология свободы внешнеэкономической деятельности, содержащаяся в трудах А. Смита и Д. Рикардо, не соответствует национальным интересам Германии и ее молодой буржуазии. Более того, эта апология прямо направлена против континентальной Европы и теоретически оправдывает английскую экономическую экспансию. Для Германии должна быть характерна иная экономическая политика, основанная на "воспитательном протекционизме".



* Лойберг М. Я. История экономики. Учебное пособие.— М.. ИНФРА-М, 1997.- С. 4. ** Цит. по: Аникин А. В. Юность науки.— М.: Политиздат, 1979.— С. 312.



Если рассматривать внешнеэкономическую деятельность с точки зрения абстрактной теории, то, учитывая "сравнительные преимущества"*, Германия вовсе не должна развивать целые отрасли промышленности. Но национальные интересы могут быть выше чисто экономического интереса. Чтобы вовлечь в производство неиспользованные ресурсы, чтобы преодолеть отсталость, необходимо развивать отрасли, в которых производительность труда в данный момент ниже, чем за границей. Лист писал: "Эту потерю стоимостей надо, следовательно, рассматривать лишь как цену за промышленное воспитание нации"**. Нация тем богаче и могущественнее, чем больше она экспортирует промышленных изделий и чем больше она импортирует сырья.

Вопреки мнению классиков, германское государство должно активно вмешиваться в экономику с целью создания единого общенационального рынка и защиты национальной экономики от конкуренции со стороны иностранных, прежде всего английских, предпринимателей.

Во-вторых, эта позиция в своих крайних проявлениях может привести к тому, что история экономики станет просто фактографическим справочником. А ведь стремление к обобщениям, поиск закономерностей должны быть присущи любой уважающей себя науке по определению. И, кстати сказать, если бы история экономики действительно смогла создать хороший "каталог" типов национальных хозяйств, показать их взаимодействия и взаимные переходы,— это уже был бы значительный шаг к открытию закономерностей социально-экономического развития человеческого общества. Но смогут ли сделать это ученые, заведомо отказавшиеся от самой идеи их (закономерностей) существования?

Если "закономерности" постепенно, но на время, исчезают из историко-экономических трудов в связи с отказом от формационной теории развития, то это вовсе не означает, что на другой методологической базе они никогда не будут открыты.***

Все это еще не так страшно для науки и образования. Существуют мнения похлеще. Некоторые авторы вообще отрицают познаваемость экономики, начиная с ее прошлого: "Во-первых, при потенциальной многовариантности реализуется лишь один вариант, и принципиально невозможно просчитать и доказать, был ли он оптимальным. Можно лишь предполагать, принимая во внимание не поддающиеся количественному измерению политические,



* Сравнительные преимущества в международной торговле — закон, открытый Д. Рикардо. Каждая страна должна специализироваться на производстве и экспорте тех благ, которые она может изготавливать с относительно низкими затратами, и импортировать те блага, в производстве которых она несет сравнительно высокие издержки. Структура внешней торговли должна определяться сравнительными, а не абсолютными преимуществами.

** Цит. по: Аникин А. В. Юность науки.— М.: Политиздат, 1979.— С. 312. Эта проблема весьма актуальна для современной России, структура экспорта и импорта которой оставляет желать лучшего.

*** Среди российских ученых, особенно старшего поколения, осталось немало ортодоксальных сторонников формационной доктрины. Они-то в своих трудах неизменно говорят о законах и закономерностях. Например, М. 3. Бор так определяет содержания науки, названной им "История мировой экономики": "Система знаний об общих закономерностях процесса генезиса, формирования и функционирования мировой экономики и специфики этого процесса в разных странах". Предметом же науки является "исследование общих и локальных закономерностей становления и развития мировой экономики с учетом специфики отдельных стран".— Бор М. 3. История мировой экономики: конспект лекций.— М.: Дело и Сервис, 1998.- С. 13.

моральные, военные факторы. При оценке прошлого общественное мнение может склониться в любую сторону, которая представлена, к примеру, либо единственным монопольным мнением, либо большинством голосов, либо разоружающим красноречием. Во-вторых, сходные непреодолимые трудности возникают при ретроспективном анализе самого реализованного варианта развития, при выяснении вопроса, что на него действовало в большей, а что в меньшей мере, и все ли известно из того, что действовало.

В-третьих, в каждый момент невозможно охватить все хитросплетения текущего экономического развития.

Экономика как таковая — абсолютная истина, и нам доступна лишь ее малая часть. Обладая лишь истиной относительной, мы употребляли в советскую эпоху всю мощь государственного аппарата для формирования процесса, масштабы, структура и характер которого нам не были ясны с самого начала. Именно здесь и кроется природа прошлых экономических ошибок"*.

Узнай об этом студент раньше, он бы не стал поступать в экономический вуз. Что в нем делать, если сами ученые признают, что ничего не понимают в той науке, которой они занимаются? Успокою читателя: ученые — нормальные люди, и им тоже присущи кокетство и своеобразный снобизм.

Как видим, не все так просто, как может показаться с первого взгляда. Но радует то, что споры вокруг предмета и даже названия науки лишний раз доказывают, что это живая, развивающаяся (и развивающая научную мысль учащихся) система знаний.

Что же делать учащемуся, к какому определению примкнуть, кому поверить?

Верить не надо никому. Надо постараться самому сформулировать определения, прийти к каким-то заключениям. Но сделаете это вы только тогда, когда овладеете большим массивом историко-экономических и теоретических знаний и сможете свободно манипулировать ими в своем сознании. Бог вам в помощь!

А пока хочу предложить вам компромиссное определение предмета истории экономики.

В конечном итоге история экономики является наукой об экономической жизни людей в различных культурах и обществах, рассмотренной ретроспективно. Она, систематизируя факты экономической действительности, может выявлять и формулировать закономерности экономических аспектов человеческой деятельности и выдвигать на этой базе гипотезы развития человеческого общества.

Поскольку речь идет об экономической жизни, то в поле зрения экономиста-историка должен попасть весь процесс исторического развития общественного производства в конкретных формах отдельных стран в различные эпохи, экономическая политика государств, сдвиги, происходящие в развитии производительных сил

< Назад   Вперед >
Содержание