Кризис системы международной безопасности

В условиях глобализации и распада старого мирового порядка в результате развала СССР и биполярного мира произошло резкое падение уровня управляемости международными процессами. Резко возросла региональная и отчасти глобальная нестабильность. Это, в частности, привело к тому, что национальная безопасность оказалась тесно связанной с безопасностью международной. Международное измерение национальной безопасности, которое и раньше никем не оспаривалось, многократно возросло. Отныне любое государство, в том числе и Россия, может чувствовать себя в относительной безопасности лишь в условиях формирования нового, более справедливого мирового порядка. Это, в свою очередь, расшатывает основы Вестфальской системы и ведет к кризису системы международной безопасности, созданной после 1945 г.

На региональном и локальном уровнях возрастает опасность межгосударственных вооруженных конфликтов и их неконтролируемой эскалации. В первую очередь это касается Ближнего и Среднего Востока, очаги потенциального противостояния есть на Балканах, а также на постсоветском пространстве: Ферганская долина, Крым, Приднестровье, Джавахетия, Нагорный Карабах, Абхазия, Южная Осетия (в последних двух случаях они уже вылились в вооруженные конфликты) и в некоторых странах Африки. В мире нарастает дестабилизация и даже хаос.

Международному сообществу навязывается гипертрофированное значение фактора силы. Практика односторонних, нелегитимных с точки зрения международного права действий со стороны ряда держав, равно как и усилия по продавливанию своих позиций при полном игнорировании законных интересов других партнеров серьезно подрывают стабильность.

Уже сейчас очевидно, что практически все механизмы поддержания международной безопасности, созданные после Второй мировой и в годы холодной войны (ООН, НАТО, ОБСЕ и др.), неадекватны вызовам начала столетия. Попытки реформировать эти структуры пока успеха не имели.

Все большую роль в мире играют страны Азиатско-Тихоокеанского региона, в первую очередь Китай. Это усиливает конкурентную борьбу с возможной военно-силовой составляющей. В различных регионах обостряются национальные и социально-экономические проблемы, возникает опасность гонки вооружений на региональном уровне, распространения оружия массового уничтожения (ОМУ), терроризма, наркобизнеса и т.п. Опасный вызов региональной и международной стабильности – рост национального и религиозного экстремизма.

Обостряется соперничество за энергоресурсы. Опасения за незыблемость контроля над ресурсами толкает государства к наращиванию своих оборонных усилий. Страны – потребители энергоресурсов заигрывают с идеей использования военно-политических инструментов для силового обеспечения доступа к ним («энергетическое НАТО»).

В мире вновь развернулась неконтролируемая гонка вооружений. Сегодня она вышла на новый качественный уровень, а ее масштабы в ряде регионов превышают даже пиковые показатели времен холодной войны. Это происходит на фоне деградации глобальных и региональных режимов контроля над вооружениями. Отсутствие международных процедур контроля за торговлей обычными вооружениями приводит к их стремительному распространению, в том числе и среди криминальных структур. Растет угроза появления так называемых дестабилизирующих вооружений, ядерных зарядов малой мощности, стратегических ракет с неядерными боеголовками.

Среди главных причин новой глобальной гонки вооружений – нарастающая дестабилизация международных отношений, а также политика Соединенных Штатов по «принуждению к миру» и «навязыванию демократии». Инициированные Вашингтоном конфликты в Ираке и бывшей Югославии продемонстрировали призрачность надежд на международные гарантии безопасности, заставили другие государства искать защиту своего суверенитета в укреплении вооруженных сил. Импорт вооружений наращивают не только откровенно антиамериканские режимы, но и те, кто, не имея собственной военной промышленности, вооружается на всякий случай – Малайзия, Вьетнам, ОАЭ. Еще один важный фактор – свертывание «ядерного зонтика», под которым чувствовали себя в безопасности сателлиты Советского Союза и США, ослабление сдерживающей роли ядерных потенциалов последних. В ряде случаев все это заставляет многие страны переходить в вопросах обороны к опоре на собственные силы.

Одновременно сами США выступают лидером мировой гонки вооружений в количественном и качественном отношении. При этом о «гонке за лидером» не может быть и речи, поскольку нынешний военный бюджет Соединенных Штатов составляет примерно половину всех мировых расходов на оборону. В 2009 г. общие военные расходы Вашингтона составили болшее 700 млрд долл. (России – чуть больше 30 млрд долларов.) При этом американские военные расходы носят инновационный характер: на разработку и испытание новых систем вооружений ассигновано 75,7 млрд долл. Только на программы ПРО, военного использования космоса, а также ядерных вооружений Пентагон запросил 51,1 миллиардов долларов. Активно разрабатываются новые виды вооружений на новых физических принципах – геофизическое, ионосферное, ЭМИ-оружие и др.

В отношении ядерного фактора важно учитывать следующие тенденции.

• Несмотря на сведение к минимуму вероятности возникновения крупных войн и военных конфликтов между ведущими державами, кардинального уменьшения роли ядерного оружия (ЯО) в мировой политике пока не наблюдается. (Эта тенденция может измениться не ранее, чем через 15–20 лет, но если распространение ЯО пойдет по нарастающей, весьма вероятным может оказаться повышение его роли в новом «ядерном веке»). Напротив, террористические акты и меняющиеся приоритеты угроз ведут к опасному снижению порога применения ядерного оружия, росту вероятности его применения и возможной неконтролируемой эскалации. Этому же способствует дальнейшее распространение ОМУ и средств его доставки.

• Накопленный в США технологический задел и результаты натурных испытаний компонентов ПРО свидетельствуют о возможности уже в среднесрочной перспективе (5–10 лет) развернуть ограниченную противоракетную систему, плотность которой можно будет постоянно наращивать. Интересам России в течение следующих 15–25 лет она вряд ли сможет угрожать, особенно если она продолжит модернизацию своего стратегического ядерного потенциала. Но ввод в действие американской системы ПРО будет способствовать «перенацеливанию» ядерных сил других стран с американских объектов, возможно, и на объекты России, что, в свою очередь, будет дестабилизировать стратегическую обстановку в мире.

Серьезность этих вызовов усугубляется тем, что «централизованный» режим контроля над вооружениями, который в целом обеспечивал предсказуемость военно-политической ситуации, достаточное стратегическое предупреждение и, по существу, устранял опасность внезапного нападения, будет и дальше деградировать. Срок действия двух важнейших российско-американских договоров в области ограничения и сокращения стратегических вооружений истекает. В 2009 г. истек срок действия Договора о стратегических наступательных вооружениях, а новый Договор от 5 декабря 2009 г. носит формальный характер. В 2012 г. истекает срок действия Договора о сокращении стратегических наступательных потенциалов. Инспекции по Договору о ракетах средней и меньшей дальности прекращены в связи с окончанием в мае 2001 г. 13-летнего срока инспекционной деятельности (но запрет на производство таких ракет пока продолжает действовать, поскольку это бессрочный договор). Скорее всего – прежде всего по причине расширения НАТО на Восток – будет разрушен Договор об обычных вооруженных силах в Европе. Рассчитывать же на новые серьезные соглашения в этой области с США и НАТО не приходится. Несмотря на ратификацию Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний тремя ядерными державами – Россией, Великобританией и Францией – перспектива его вступления в силу остается безнадежной (из-за позиции Соединенных Штатов, Китая, Израиля, Ирана, Индии, Пакистана, КНДР и некоторых других стран, обладающих ядерными технологиями).

Договорот 5 декабря 2009 г. - это скорее всего последнее соглашение такого рода, которое было заключено между Россией и США. Дальнейшие сокращения будут проходить в лучшем случае путем параллельных односторонних шагов, а возможно, и вообще без взаимных согласований, т. е. по мере прежде всего технической и экономической целесообразности, которую каждая из сторон будет определять самостоятельно, без каких бы то ни было консультаций. Плохо это или хорошо для международной безопасности, стратегической стабильности и двусторонних отношений – пока неясно.

Поскольку в ближайшие два-три года США, скорее всего, не смогут окончательно выйти из Ирака, они вряд ли будут способны провести другие военные операции такого же масштаба. В тоже время в отношении Ирана нельзя исключать возможности военно-силовой акции в виде высокоточных ударов по объектам ядерного комплекса и по иным военным и инфраструктурным объектам. Удар сможет нанести новая администрация США, которая будет вынуждена выводить войска из Ирака и подталкиваться к применению силы, чтобы компенсировать поражение. В любом случае на Ближнем Востоке не исключены военные конфликты типа израильско-ливанского (2006 г.) с вовлечением двух и более стран, включая Израиль и Иран. Они могут начинаться по аналогичному сценарию – как борьба Израиля с транснациональными террористическими организациями на территории ряда арабских стран. Тем более, что пока американцы увязли в Ираке, активность таких организаций будет возрастать. Когда же США оттуда все-таки уйдут, высвободятся десятки тысяч боевиков, натренированных за годы войны для террористической деятельности. Этот «террористический интернационал» распространит свою деятельность повсюду, в том числе и на Россию. Неизбежен и дальнейший повсеместный рост антиамериканских и антизападных настроений (Россия также частично будет их объектом) наряду с ощущением полного провала Соединенных Штатов в качестве «мирового полицейского». В мире возникнет вакуум безопасности, а развитие событий пойдет по наихудшему сценарию: распадающийся Ирак, рост исламистского терроризма, неспособность Вашингтона ему противостоять при сохранении желания демонстрировать миру, что США – все-таки не «бумажный тигр».

Исламский мир – пока лишь виртуальный политико-цивилизационный субъект. Мусульмане объединены конфессионально, но разделены по политическим школам, отношению к природе политической власти, собственной религиозной истории, режимам и т.д. Однако в стратегической перспективе исламская община представляет собой мощный ресурс сопротивления новому мировому порядку, если он, как это происходит сегодня, будет формироваться без учета ее интересов. Если и далее к исламскому миру не будут относиться с должным уважением, может усилиться и даже возобладать исламистский экстремизм, что чревато «конфликтом цивилизаций». (При этом неизвестно, что для экстремистов означает уважение.) Самая пугающая перспектива – захват власти исламистами в Пакистане либо в результате военного переворота, либо через легитимную процедуру выборов. Тогда в их руках оказалось бы ЯО.

Рост разрыва между сверхбедными и сверхбогатыми странами, ведущий к маргинализации не только отдельных государств, но теперь уже и целых регионов, нарастание «веймарского синдрома» в исламском мире, будут способствовать эскалации действий транснациональных террористических организаций, в том числе в отношении стран Большой Европы, в которую входит и Россия. Уровень террористической активности будет оставаться, по крайней мере, столь же высоким, как в 2001–2006 гг., а скорее всего возрастет, если не будет принято скоординированных радикальных мер, включающих военно-силовые и целый ряд других действий.

С этой проблемой связана и другая — практическая неспособность международного сообщества решить проблему так называемых падающих, или несостоявшихся государств. Военная агрессия Грузии в августе 2008 г. против Южной Осетии, которая привела к человеческим жертвам, гибели российских граждан и миротворцев, вынужденному (но справедливому и имеющему правовую основу) военному вмешательству России, показала чрезвычайную взрывоопасность проблемы непризнанных государств. Нерешенность этой проблемы способна спровоцировать новые конфликты (на очереди – Нагорный Карабах и Приднестровье) уже в течение ближайших двух-трех лет, в которые скорее всего будет вновь втянута Россия.

Если ответственные члены мирового сообщества в ближайшие три-четыре года не предпримут ничего существенного для купирования или хотя бы смягчения перечисленных вызовов и угроз, последние будут нарастать. До начала мирового экономического кризиса казалось, что часть из них удастся смягчить благодаря продолжению мирового экономического роста. Сегодня эти надежды рухнули. Но сами проблемы не ушли. Ими неизбежно придется заниматься. Если это не сделать своевременно, то для их отражения потребуются значительно большие усилия и ресурсы, при этом нельзя исключить и катастрофу.

К 2020 г. могут появиться еще три-шесть ядерных (во всяком случае, де-факто) держав. Если к 2015 г. Иран приобретет такой статус (а скорее всего, так и будет), то это может стать спусковым механизмом для окончательного краха Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), и при худшем варианте развития событий еще ряд стран может приобщиться к «ядерному клубу» в последующие 10 лет, в том числе те, которые готовы сделать выбор в пользу безъядерного статуса (Южная Корея, Япония, Тайвань, Ливия, Сирия, Египет, Саудовская Аравия, Алжир, Турция, Бразилия, Аргентина).

Таким образом, уже через 8-12 лет Россия и мир вполне могут оказаться перед лицом ядерных кризисов, лавинообразного распространения ядерных арсеналов в других странах, в т.ч. с неустойчивыми режимами, в которых условия хранения ядерного оружия и требования по исключению несанкционированного доступа и применения этого оружия будут на самом низком уровне. Вместе с реальной возможностью ядерного терроризма все это может создать такие угрозы не только региональной, но и глобальной безопасности, по сравнению с которыми все другие вызовы и угрозы – экологические, энергетические и прочие – отступят далеко на задний план.

Что касается Запада и Востока, то здесь нельзя исключать появления вызовов, но прямая военная угроза с этих направлений маловероятна. Правда, если не будет создан действенный механизм партнерства между Россией и НАТО, если альянс останется замкнутым военным блоком и не будет трансформирован в миротворческую организацию с российским участием, а военная инфраструктура НАТО еще ближе придвинется к нашим границам, то положение существенно осложнится. Потенциальное включение в НАТО Украины – один из крупнейших военно-политических вызовов России в ближайшие 10 лет. Это создаст дугу миникризисов, в том числе спровоцированных местным населением, надолго отбросит Украину назад, создаст серьезные проблемы для России и Европы в целом. Многие в России сочтут такой шаг провокацией и объявлением новой холодной войны. Главное же, что при таком развитии событий не будет создана эффективная система евроатлантической, а, следовательно, и глобальной безопасности. Рост отчуждения за последнее время между Россией и Западом представляет поэтому одну из главных угроз национальной безопасности.

На Большом Ближнем Востоке, возможно, произойдет дестабилизация, частью которой могут стать две-три локальные войны масштаба израильско-ливанской лета 2006 г. В них, вероятно, будут втянуты Израиль и Иран.

На Дальнем Востоке Китай, по всей вероятности, активизирует попытки вернуть себе Тайвань, что может вызвать острейший кризис китайско-американских и китайско-японских отношений. Такой ход событий вряд ли отвечает интересам России, поскольку будет означать резкую дестабилизацию всего АТР с труднопредсказуемыми последствиями.

Если не удастся создать региональные системы безопасности в Большой Европе и АТР, а главное – в Центральной Азии и на Ближнем Востоке, укрепить механизмы глобальной безопасности под эгидой модернизированной ООН, то к 2015—2020 гг. нельзя исключать возобновления типичного для полицентричной системы международных отношений острого соперничества между новыми центрами силы. Они будут конкурировать за господство над регионами, имеющими для нас жизненно важное значение, и даже над некоторыми районами самой России.

В свете сказанного, попробуем дать краткую оценку утвержденной Д.Медведевым 12 июля 2008 г. новой Концепции внешней политики. Она содержит три ключевых тезиса: упор на всемерное укрепление международного права как основы межгосударственных отношений и формирования системы международной безопасности, ставка на ООН и ее Совет Безопасности как на безальтернативную международную организацию, наделенную уникальной легитимностью, и задача снижения фактора силы в международных отношениях при одновременном укреплении стратегической и региональной стабильности. Конечно, эти задачи благородны и пронизаны высоким морально-нравственным пафосом, что само по себе можно только приветствовать. Другой вопрос, как они соотносятся с современными реалиями мировой политики. История, например, свидетельствует, что международное право – это не столько свод неких абстрактных, пусть и благородных, принципов поведения во внешней политике, сколько фиксация имеющегося на данный момент соотношения сил на мировой арене.

Например, Вестфальский мир 1648 г., заключенный после Тридцатилетней войны, констатировал разгром Священной римской империи германской нации и папства – двух главных субъектов мировой политики того времени. По условиям этого мира Франция обеспечила себе доминирующие позиции в Европе на 150 лет, отодвинув на задний план Испанскую монархию. После поражения наполеоновской Франции в 1812 г. лидирующие позиции на несколько десятков лет заняла Российская империя, что было закреплено в документах Венского конгресса и в конфигурации Священного Союза. После ее поражения в Крымской войне 1954—1956 гг. новое соотношение сил было зафиксировано в документах Парижского конгресса – Россия потеряла позиции лидера. Франкфуртский мир 1971 г. констатировал ослабление Франции и усиление Германии, объединенной «железным канцлером» О.Бисмарком. Версальский мир 1918 г. означал закрепление в международном праве, в том числе и в Лиге наций, нового соотношения сил: Германия как побежденная страна вынуждена согласиться на унизительное положение в мировой системе, Оттоманская империя ликвидирована, и на первые позиции вышли Великобритания, Франция и США. После Второй мировой войны в лигу «сверхдержав» вышли лишь две страны – СССР и США, что и было закреплено в документах послевоенного урегулирования, включая документы ООН (при формальном равенстве всех пяти постоянных членов Совбеза – СССР, США, КНР, Великобритании и Франции).

Вполне очевидно, что после распада СССР в 1991 г. в мире сложилось новое соотношение сил, которое уже не отражало основных положений Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений. Подписанные в 1945 г. документы уже не могут быть единственным источником международного права, и настаивать на этом бессмысленно и контрпродуктивно. Можно, конечно, осуждать односторонние действия США, в частности, в Югославии и Ираке, однако нельзя не видеть, что они лишь свидетельствуют о разрушении того международного права, которое фиксировало соотношение сил, сложившееся более 60-и лет тому назад. Апелляция же к этому международному праву (а в новой Концепции внешней политики РФ это делается 22 раза) есть уже признак не силы, а слабости.

Едва ли имеет большой смысл в современных условиях слишком настойчиво подчеркивать исключительную роль ООН (она упоминается в Концепции 23 раза) в построении новой системы международной безопасности. Эффективность и авторитет этого механизма год от года падает по вполне объективным причинам; анахронизм его процедур, включая процедуры принятия решений в Совбезе, становится все более очевиден. Попытки же реформировать эту организацию, похоже, провалились.

Наконец, трудно признать политически перспективным и призыв понизить роль фактора силы в международных отношениях: напротив, в них налицо тенденция к возрастанию этого фактора, в том числе и фактора военной силы, как бы нам ни хотелось обратного.

Таким образом, следует констатировать, что все три основополагающих тезиса новой Концепции – апелляция к укреплению норм международного права, авторитета ООН и к снижению фактора силы в мировой политике – к сожалению, плохо реализуемы в современных условиях и, следовательно, едва ли могут служить сколько-нибудь убедительным признаком роста внешнеполитического потенциала России. В отсутствие реальной силы, в том числе и военной, подобная внешняя политика неизбежно сводится к бесконечной подаче жалоб и более ни к чему. Сами же по себе благородные призывы к «гуманизации международных отношений», не подкрепленные «мягкой» и «жесткой» силой, не способны стать реалистичной основой роста международного влияния кого бы то ни было в прагматичном и даже во многом циничном и жестоком мире.

И это убедительно подтвердили события на Кавказе. Грузия при попустительстве (а точнее, покровительстве) США грубо проигнорировала международное право. Совет Безопасности, отказавшийся осудить агрессию, в который раз показал себя беспомощным и малополезным органом. Россия, до последнего момента пытавшаяся предотвратить войну, была обязана принять адекватные меры для защиты своих миротворцев и народа Южной Осетии от грузинских агрессоров, что она и сделала. Военная сила вновь оказалась верховным арбитром мировой политики. Применив ее, Д.Медведев в известной мере пересмотрел утвержденную им 12 июля 2008 г. (т.е. за три недели до начала конфликта) новую Концепцию, которая не выдержала столкновения с реальностью.

< Назад   Вперед >
Содержание