От Клаузевица к Ленину

Ганс Шомерус, которого мы уже цитировали как специалиста в области партизанства, дал одному разделу своих (ставших мне доступными в манускрипте) рассуждений название: От Empecinado к Будённому. Это значит: от партизана испанской герильи против Наполеона к организатору советской кавалерии, вождю конницы большевистской войны 1920 года. В таком названии просвечивает интересная военно-научная линия развития. Однако для нас, имеющих ввиду теорию партизана, оно слишком сильно обращает внимание на военно-технические вопросы тактики и стратегии гибкой (beweglichen) войны. Мы должны не упускать из виду развитие понятия политического, которое как раз здесь совершает радикальный поворот. Классическое, зафиксированное в 18/19 веках понятие политического было основано на государстве европейского международного права и сделало войну классического международного права оберегаемой в международно-правовом смысле, чистой войной государств. С 20 века эта война государств с её обереганиями устраняется и заменяется революционной войной партий. По этой причине мы озаглавили нижеследующее изложение От Клаузевица к Ленину. Правда здесь – по сравнению с военно-специально-научным сужением [темы] – заключена в известном смысле противоположная опасность, что мы увлечёмся историко-философскими дедукциями и запутаемся в ветвях генеалогического древа.

Партизан здесь – надёжная точка наводки оружия, поскольку он может уберечь от таких всеобщих философско-исторических генеалогий и способен привести назад в действительность революционного развития. Карл Маркс и Фридрих Энгельс уже осознали, что революционная война сегодня не является баррикадной войной старого стиля. Особенно это вновь и вновь подчёркивал Энгельс – автор многих военно-научных сочинений. Но он считал возможным, что буржуазная демократия с помощью всеобщего избирательного права предоставит пролетариату большинство в парламенте и таким образом легально переведёт буржуазный общественный строй в бесклассовое общество. Вследствие этого и совершенно непартизанский ревизионизм мог апеллировать к Марксу и Энгельсу.

Напротив, Ленин был тем, кто осознал неизбежность насилия и кровавых революционных гражданских войн и войн государств и потому одобрил и партизанскую войну как необходимую составную часть общего революционного процесса. Ленин был первым, кто вполне осознанно постиг партизана как важную фигуру национальной и интернациональной гражданской войны и пытался превратить его в действенный инструмент центрального коммунистического партийного руководства. Насколько я могу судить, впервые это произошло в статье Партизанская битва, вышедшей 30 сентября/13 октября 1906 года в русском журнале «Пролетарий».32 Это ясное продолжение познания о враге и вражде, которое начинается в 1902 году в сочинении «Что делать?» прежде всего с поворотом против объективизма Струве. С этого «последовательно начался профессиональный революционер».33

Ленинская статья о партизане касается тактики социалистической гражданской войны и обращена против распространённого в то время среди социал-демократов мнения, что пролетарская революция сама собой достигнет своей цели как массовое движение в парламентских странах, так что методы прямого применения силы якобы устарели. Для Ленина партизанская война относится к методу гражданской войны и касается, как и всё остальное, чисто тактического или стратегического вопроса конкретной ситуации. Партизанская война – это, как говорит Ленин, «неизбежная форма борьбы», которую используют без догматизма или заранее намеченных принципов так же, как должно пользоваться другими, легальными или нелегальными, мирными или насильственными, регулярными или нерегулярными средствами и методами, судя по ситуации. Цель – коммунистическая революция во всех странах мира; то, что служит этой цели, хорошо и справедливо. Вследствие этого очень просто решается проблема партизана: руководимые коммунистическим центром партизаны являются борцами за мир и доблестными героями; партизаны, которые уклоняются от этого руководства, являются анархическим сбродом и врагами человечества.

Ленин был большим знатоком и поклонником Клаузевица. Он интенсивно штудировал книгу О войне во время первой мировой войны в 1915 году и заносил в свою Тетрадку выписки из неё на немецком языке, заметки на полях на русском, с подчёркиваниями и восклицательными знаками. Таким образом он создал один из самых грандиозных документов мировой истории и истории духа. Из основательного рассмотрения этих выписок, заметок на полях, подчёркиваний и восклицательных знаков можно развить новую теорию об абсолютной войне и абсолютной вражде, которая определяет эпоху революционной войны и методы современной холодной войны.34 То, чему Ленин мог научиться у Клаузевица и что он основательно выучил, - это не только знаменитая формула о войне как о продолжении политики. Это дальнейшее познание, что различение друга и врага в эпоху революции является первичным и первенствующим и определяет как войну, так и политику. Для Ленина только революционная война является подлинной войной, поскольку она происходит из абсолютной вражды. Всё остальное – условная игра.

Различие между Krieg (война) и Spiel (игра) Ленин сам особенно подчёркивает в заметке на полях к одному месту 23 главы книги 11 (“Schlussel des Landes”). В логике этого различия совершается решающий шаг, который ломает те оберегания, которые удалось сделать войне государств континентального европейского международного права в 18 веке, которые настолько успешно реставрировал Венский конгресс 1814/15 годов, что они сохранились до конца первой мировой войны и об устранении которых и Клаузевиц ещё по-настоящему не думал. По сравнению с войной абсолютной вражды проистекающая согласно признанным правилам, оберегаемая война классического европейского международного права - уже не больше чем дуэль между имеющими право искать удовлетворения кавалерами. Такому воодушевлённому абсолютной враждой коммунисту как Ленин подобный род войны должен был представляться только игрой, в которой он, судя по положению дела, участвовал, чтобы ввести врага в заблуждение, но которую он по существу презирал и находил смешной.35

Война абсолютной вражды не знает никакого оберегания. Последовательное осуществление абсолютной вражды придаёт войне её смысл и её справедливость. Итак, вопрос только в том: имеется ли абсолютный враг и кто это in concreto? Ленин ни минуты не сомневался в ответе, и его преимущество перед всеми остальными социалистами и марксистами состояло в том, что он всерьёз принимал абсолютную вражду. Его конкретный абсолютный враг был классовый враг, буржуа, западный капиталист и его общественный строй в каждой стране, где он господствовал. Знание врага было тайной чудовищной ударной силы Ленина. Его понимание партизана покоилось на том, что современный партизан стал подлинно нерегулярным явлением и, тем самым, сильнейшим отрицанием наличествующего капиталистического порядка и на том, что он был призван как подлинный исполнитель вражды.

Нерегулярность партизана сегодня относится не только к военной «линии», как тогда, в 18 веке, когда партизан был только «лёгким, подвижным отрядом», и она также больше не относится к гордо выставленной напоказ униформе регулярного отряда. Нерегулярность классовой борьбы ставит под вопрос не только линию, но и всё здание политического и социального порядка. В лице русского профессионального революционера Ленина эта новая действительность осмыслила себя до философского осознания. Союз философии с партизаном, который заключил Ленин, высвободил неожиданно новые, взрывные силы. Этот союз вызвал, по меньшей мере, подрыв всего европо-центристского мира, который надеялся спасти Наполеон и который надеялся реставрировать Венский конгресс.

Оберегание межгосударственной регулярной войны и укрощение внутригосударственной гражданской войны стали настолько само собою разумеющимися для европейского 18 века, что и умные люди старого режима (Ancien Regime) не могли представить себе разрушение этого рода регулярности, даже после опытов французской революции 1789 и 1793 годов. Для этого они находили только язык всеобщего ужаса и недостаточные, по сути дела детские сравнения. Великий, смелый мыслитель старого режима (Ancien Regime), Жозеф де Местр, прозорливо предвидел, о чём шла речь. В письме, написанном летом 1811 года,36 он считал Россию созревшей для революции, но он надеялся, что это будет, как он говорит, естественная революция, но не просвещенчески-европейская, наподобие французской. Чего он более всего опасался, так это образованного Пугачёва. Так он выразился, чтобы образно показать, что он правильно познал как собственно Опасное, именно союз философии со стихийными силами восстания. Кем был Пугачёв? Вождём крестьянского и казацкого восстания против Екатерины 11, который был казнён в Москве в 1775 году и который выдавал себя за умершего мужа царицы. Образованный Пугачёв был бы тот русский, кто «начал бы революцию на европейский лад». Это дало бы целый ряд ужасных войн, и если бы дело зашло так далеко, «то у меня нет слов, чтобы сказать Вам, чего бы тогда следовало опасаться».

Видение умного аристократа удивительно, как в том, что оно видит, именно возможность и опасность соединения западного ума с русским бунтом, так и в том, чего оно не видит. Со своей временной датой и местом – Санкт-Петербург лета 1811 года – оно находится неподалёку от прусских военных реформаторов. Но оно ничего не замечает в отношении своей собственной близости к стремящимся к реформам кадровым офицерам прусского генерального штаба, чьи контакты с царским двором в Санкт-Петербурге были все же достаточно интенсивны. Оно ничего не подозревает о Шарнхорсте, Гнейзенау и Клаузевице. Если скомбинировать их имена с именем Пугачёва, то суть дела фатальным образом была бы упущена. Глубокомыслие значительного видения пропадает, и остаётся только острое словцо в стиле Вольтера или, если угодно, Rivalor. Если ещё подумать о союзе гегелевской философии истории с высвобожденными силами масс, как его осознанно осуществил марксистский профессиональный революционер Ленин, тогда формулировка гениального де Местра рассеивается до маленького разговорного эффекта передних Ancien Regime. Язык и мир понятий оберегаемой войны и дозированной вражды уже не могли соответствовать наступлению абсолютной вражды

< Назад   Вперед >
Содержание