МЕЖДУНАРОДНЫЙ ПОРЯДОК: ПОНЯТИЕ И РЕАЛЬНОСТЬ

Проблема международного порядка — одна из главных в науке о международных отношениях. В ней сконцентрировано представление о взаимодействующих на мировой арене социальных общностях как о составных частях, элементах единого социума, — «международного общества». Характер отношений между элементами «международного общества» все больше напоминает отношения, существующие внутри тех или иных государств. Несмотря на сохранение отличительных особенностей (отсутствие центральной власти, плюрализм суверенитетов, территориальную разделенность и т.д.), рудиментов «права сильного», конфликтов и войн, в наше время международные отношения уже не могут быть представлены в виде «естественного состояния», при котором сильный делает все то. что он хочет, а слабый - лишь то, что может. Конечно, международное общество существует не в виде единой социально-политической организации, управляемой единым правительством на основе общих законов. Трудно предполагать, что такое возможно в обозримом будущем. Однако нельзя отрицать, что сегодня государства и народы нашей планеты, связанные нитями единой мировой экономики, в большинстве своем разделяют сопоставимые идеалы и ценности; они представлены в совместных политических и иных структурах и сталкиваются с общими вызовами и проблемами. То есть сегодня существует тот минимум единства и организации, который позволяет говорить, что существование международного общества — очевидная реальность. Следовательно, и международный порядок является реальностью.
Анализ проблемы международного порядка требует уяснения ряда вопросов. Во-первых, что такое «международный порядок», что вкладывается в содержание этого понятия. Во-вторых, какие тины международного порядка были в истории человеческого общества. В-третьих, каковы характерные черты послевоенного международного порядка. И, наконец, в-четвертых, каковы особенности современного международного порядка, а также возможности и пути построения качественно нового мирового порядка.
1. Понятие международного порядка. Давая определение международному порядку, следует исходить из характеристики социального, или общественного (социетального) порядка. Общественный порядок — это такая организация социальной жизни, которая противоположна анархии, отрицающей всякую власть одних социальных общностей над другими, проповедующей неподчинение любому руководству и ничем неограниченную свободу личности. Общественный порядок — это такая организация жизни социума, когда осуществляется ее регулирование на основе определенных норм и общих ценностей. Иногда под такой организацией понимается реально существующая действительность, поскольку в человеческом обществе любые отношения так или иначе организованы. В этом случае речь идет об эмпирическом порядке. В других случаях под организацией социальных отношений понимается такое их состояние, которое имеет место лишь в представлениях людей, то есть некое долженствование. Тогда речь идет о нормативном порядке. Эти две стороны порядка, сущее и должное, не так-то легко разделить.
Картина еще больше усложняется, если обратиться к структуре понятия «порядок». Его самостоятельными элементами являются экономическая, информационная, правовая, экологическая и тому подобная организация общественных отношений. Соответственно, можно говорить об экономическом, информационном и ином порядке. Однако наиболее важным остается политический порядок, поскольку он меньше зависит от других элементов общественного порядка, чем они от него. Его опасное удобство состоит в отсутствии или отрицании всякого беспорядка. Сказанное относится и к содержанию термина «международный порядок». Понятие «международного порядка» относится к глобальной социальной общности, образованной совокупностью различных общественных субъектов (акторов), действующих на мировой арене. Возникает вопрос, возможен ли общественный порядок в сфере международных отношений, которая характеризуется отсутствием единой центральной власти, многообразием не совпадающих между собой ценностей, а также отсутствием высшего органа, который определял бы правомерность или неправомерность действий участников международных отношений. Ведь общие ценности играют в международных отношениях весьма незначительную роль, а нормы международного права носят, в сущности, необязательный характер.
Пытаясь ответить на поставленный вопрос, следует иметь в виду, что с самого начала истории международных отношений человечеству было свойственно стремление к их сознательному регулированию, в основе которого лежала бы всеобщая потребность участников в безопасности и выживании. По мере возрастания степени зрелости международных отношений это стремление находило свое выражение во все более интенсивном развитии международного права; создании и укреплении международных организаций и институтов; в усилении их роли в стабилизации международной жизни; и, наконец, в постепенном формировании на этом пути целостной глобальной международной системы. Таким образом, международный порядок — это такое устройство международных (прежде всего, межгосударственных) отношений, которое призвано обеспечить основные потребности государств и других институтов, создавать и поддерживать условия их существования, безопасности и развития.
В литературе, посвященной анализу международных отношений, не существует однозначного, общепризнанного определения международного порядка. Некоторые исследователи склонны сводить его к совокупности юридических норм, отождествляя тем самым с международным правом. Другие делают упор на международную стабильность. Третьи связывают международный порядок с сохранением на международной арене определенного статус-кво в отношениях между государствами. Например, с точки зрения американского автора Т. Франка, основу международного порядка составляет законность — совокупность правил, созданных в ходе общепринятых юридических процедур, характеризующихся ясностью, взаимосвязанностью и вписывающихся в существующую систему международного права. Однако с позиций существования международного общества такой взгляд представляется слишком узким, поскольку не просто сводит проблему международного порядка к межгосударственным отношениям, но и сами межгосударственные отношения рассматривает лишь в одном измерении.
Сущность международных отношений понимается представителями различных теоретических школ и политических направлений по-разному, поэтому трудности в осмыслении проблемы международного порядка удваиваются. Действительно, если считать, что основой международных отношений является эгоистическая игра государств, каждое из которых защищает свой национальный интерес, то мы имеем дело с реалистским и межгосударственным порядком. Если исходить из того, что международные отношения регулируются нормами, процедурами, институтами или структурами транснационального или даже наднационального характера, то можно говорить о правовом международном порядке. Если полагать, что государства как центральные акторы международных отношений все больше вытесняются с арены истории другими участниками, действующими независимо от национально-государственных границ, то речь идет уже о транснациональном порядке.
Понятие «международный порядок», содержание которого традиционно связано с межгосударственными отношениями, необходимо отличать от “мирового порядка”. С этой точки зрения международный (а вернее сказать, межгосударственный) порядок вполне может существовать без наличия мирового порядка. В качестве примера можно привести государства, между которыми существуют отношения взаимного уважения и в то же время полного безразличия к внутренним делам друг друга, что делает возможным в том или ином из них геноцид или экономическую эксплуатацию основной массы населения. Мировой порядок немыслим без создания эффективных процедур межгосударственного сотрудничества, предполагающих особый международный порядок, отвечающий общим основным целям и ценностям их граждан. В юридических терминах речь идет о различии между правами государств (взаимном уважении суверенитета) и правами человека.
Разница между рассматриваемыми понятиями заключается также и в том, что если международный порядок как более или менее оптимальное устройство международных отношений, отражающее возможности общественных условий, существовал практически на всех этапах истории межгосударственных отношений, то о мировом порядке этого сказать нельзя. Один из крупнейших немецких философов XX в. К. Ясперс понимал мировой порядок как «принятое всеми устройство, возникшее вследствие отказа каждого от абсолютного суверенитета», как общечеловеческие ценности и юридические нормы, как «правовое устройство мира посредством политической формы и связывающего всех этоса». Мировая история до сих пор не знала подобного устройства. Однако это не означает, что мировой порядок невозможен в принципе. Напротив, с расширением круга участников международных отношений, а также с усилением взаимозависимости мира, стимулируемым и научно-техническим прогрессом, и обострением глобальных проблем, тенденция к общемировому устройству человеческой жизни становится все более отчетливой, особенно очевидно проявляясь в наше время.
Таким образом, международный порядок — важная составная часть мирового порядка, его ядро, однако все содержание мирового порядка к нему не сводится. Поэтому с точки зрения строгого, академического подхода мировой и международный порядки не следует отождествлять, но неверно и абсолютизировать их различие. Они имеют общие корни, общие основы, которые цементируют единство человеческого общества, обеспечивают его целостность. К числу общих основ относятся международные экономические обмены, возрастающее значение которых проявляется в формировании единого мирового рынка; научно-технические достижения (особенно в области коммуникационных систем, средств связи и информации); политические структуры и интересы; социокультурные ценности. Они играют неодинаковую роль в формировании и поддержании международного порядка: на различных этапах исторического развития одни из них выходят на первый план, тогда как значение других снижается. Точно так же изменения, происходящие в структуре, например, политических основ того или иного типа международного порядка, не ведут автоматически к изменениям в мировой экономике или в ценностных ориентациях международных акторов, хотя и влияют на них. И все же правильное понимание сущности и значения проблемы международного порядка возможно только при комплексном рассмотрении основ его формирования и функционирования. Учитывая это методологическое требование, С. Хоффманн делает отправным пунктом своего анализа проблемы международного порядка его основные измерения — характеристики, отражающие эмпирические данные, в которых резюмируются исследования методов создания и поддержания международного порядка.
Наиболее изученной частью международного порядка являются связи и взаимодействия между главными его акторами. Если международная система в структурном отношении имеет многополюсный характер, то поддержание порядка в ней осуществляется с помощью механизма политического равновесия. Что же касается биполярных систем, то и в них баланс сил выступает главным средством сползания к беспорядку. Вертикальное измерение международного порядка представлено отношениями между сильными и слабыми акторами. Именно триумф силы выступает гарантом иерархической и жесткой организации международных отношений и регулирования взаимодействий в рамках империй, являющихся типичным примером доминирования в международной системе вертикального измерения международного порядка. При этом насилие — главное, но не единственное средство сохранения империи. История показывает, что империя подвергается угрозе развала именно тогда, когда сила превращается в ее единственную опору, а остальные средства — «вертикальная дипломатия», специальные органы имперской бюрократии и правовые системы, а также экономические компенсации для лояльных вассалов, — по тем или иным причинам дают сбои и перестают действовать. Положение дел в этой сфере стало меняться лишь в последние десятилетия XX в. Уточнение деталей этих изменений требует более подробного рассмотрения вопроса об исторических типах международного порядка.
2. Исторические типы международного порядка. В науке о международных отношениях существует согласие относительно того, что современный международный порядок и современная система межгосударственных отношений ведут свое начало с 1648 г., когда Вестфальские мирные договоры положили конец Тридцатилетней войне в Западной Европе и санкционировали распад Священной Римской империи на 355 самостоятельных государств. Именно с этого времени в качестве главной формы политической организации общества повсеместно утверждается национальное государство (в западной терминологии — «государство-нация»), а доминирующим принципом международных отношений становится принцип национального (государственного) суверенитета. До этого времени, как подчеркивал известный юрист-международник прошлого века Ф. Мартенс, международные отношения характеризовались разобщенностью их участников, бессистемностью международных взаимодействий, главным проявлением которых выступали кратковременные вооруженные конфликты или длительные войны.
Вестфальские договоры имели целью закрепить сложившееся в результате войны соотношение сил и, установив границы национальных государств, создать противодействие стремлению этих государств установить свое господство над территориями друг друга. Таким образом, вместе с государством-нацией и правовым закреплением национально-государственного суверенитета в международных отношениях складывается система политического равновесия. Основной ее смысл — это компромисс между принципом суверенитета и принципом общего интереса. В процессе своего функционирования данная система вынуждает каждого из акторов ограничивать свои экспансионистские устремления, чтобы не оказаться в ситуации, когда подобное ограничение будет навязано ему другими. Одним из главных средств поддержания равновесия является тот или иной вид коалиции: либо объединение «всех против одного», либо,— когда этот «один» предусмотрительно окружил себя союзниками, — коалиция блокады, в которую вступают те, кто хочет сохранить сложившееся соотношение сил. Коалиция направлена на устрашение государства, которое потенциально в той или иной форме нарушает политическое равновесие. В случае если устрашение не подействовало, средством обуздания такого государства, используемым коалицией, .становится локальная война за ограниченные цели. Таким образом, в системе политического равновесия одностороннее использование силы является фактором создания беспорядка, тогда как ее коллективное использование рассматривается как инструмент поддержания порядка.
В дальнейшем понятие политического равновесия приобрело более широкий смысл и стало означать:
а) любое распределение силы;
б) политику какого-либо государства или группы государств, направленную на то, чтобы чрезмерные амбиции другого государства были обузданы с помощью согласованной оппозиции тех, кто рискует стать жертвами этих амбиций;
в) многополярную совокупность, в которую время от времени объединяются великие державы с целью умерить чрезмерные амбиции одной из них.
Идея равновесия как принцип международных отношений и международного права просуществовала до 1815 г., когда поражение Наполеона и временная победа монархических реставраций в Европе были закреплены на Венском конгрессе в принципе «легитимизма». В данном случае он означал попытку победителей восстановить феодальные порядки. Это вовсе не значит, что механизм равновесия в дальнейшем уже не используется для поддержания порядка. Напротив, в широком понимании он становится едва ли не универсальным средством, которое в той или иной степени находит себе применение вплоть до наших дней. «Легитимизм» как оправдание вооруженных интервенций европейских монархий с целью насаждения феодальных порядков не мог сохраняться длительное время. Уже во второй половине XIX в. рушится созданный в результате Венского конгресса Священный союз, а к концу столетия в Европе происходит формирование двух основных военно-политических группировок — Тройственного союза и Антанты, развязавших в начале XX в. первую мировую войну. Ее итогом стали новый раскол Европы и мира в целом, Октябрьская революция и образование СССР. К трем измерениям международного порядка, на которые указывал С. Хоффманн, добавилось четвертое — идеологическое измерение. Его появление отнюдь не способствовало стабилизации международных отношений, доказательством чего стала вторая мировая война.
В результате этой войны раскол Европы и мира углубился, ибо образовались два противостоящих друг другу лагеря, две общественно-политические системы, исповедующие противоположные идеологии. Шаткая стабильность между ними поддерживалась при помощи «холодной войны» и взаимного устрашения, подкрепляемого растущим ядерным арсеналом обеих сторон и ведущего к безудержной гонке вооружений, которая становилась все более обременительной для их экономик и для мировой экономики в целом. В структурном отношении сформировавшийся после второй мировой войны международный порядок предстает как очевидное биполярное устройство, усложняемое по всем измерениям целым рядом обстоятельств. Отметим также, что ситуацию, сложившуюся в международных отношениях в послевоенное время и сохранявшуюся вплоть до конца 1980-х гг., вряд ли правомерно рассматривать как сосуществование двух типов международного порядка — капиталистического и социалистического. В сущности, каждая из систем функционировала по одной и той же схеме, в соответствии с которой держава-гегемон фактически подчиняла своим интересам деятельность своих «клиентов» как внутри системы, так и за ее пределами.
Наблюдаемые в истории типы международного порядка колеблются в пределах двух классических моделей: модели «состояния войны» и модели «ненадежного мира», или «нарушаемого порядка». Согласно первой из них, сущностью международных отношений является война или подготовка к ней. Так называемые общие нормы хрупки, временны, они пропорциональны поддерживающей их силе и подчинены преходящему совпадению интересов. Взгляды приверженцев этой модели (Фукидида, Макиавелли, Гоббса, Руссо, Канта, Гегеля) оказываются сходными в том, что в международных отношениях не существует общего разума, который умерял бы амбиции каждого актора, а есть лишь институциональная рациональность, поиски наилучших средств для особых целей, расчет сил, приводящие не к гегемонии, а к конфликтам. Вместе с тем они различаются в оценках подобного типа международного порядка, а, следовательно, и путей его преодоления и замены новым, более совершенным. Гоббс, например, считал состояние войны вполне терпимым, хотя и различал индивидуальную войну «всех против всех», вытекающую из самой человеческой природы, и войну между государствами, которая не обязательно угрожает выживанию каждого человека, особенно если речь идет о сильных государствах. Отсюда его призыв к отказу от индивидуальной свободы людей в пользу государства-Левиафана. Гегель видел в войне необходимое и благоприятное, хотя и суровое средство против упадка гражданского общества и считал, что в конечном итоге конфликты между цивилизованными обществами трансформируются в некий ритуал, не угрожающий их безопасности. Противоположным этому был подход Канта, который рассматривал войны как нетерпимое явление. Идеальным состоянием общества он считал мир между отдельными лицами в естественном состоянии и мир между государствами. Но вечный мир, с его точки зрения, может наступить лишь в очень отдаленном будущем.
Что касается модели «ненадежного мира», то она является реакцией на возникновение государств-наций с их принципом суверенности, а также на утрату абсолютного авторитета христианской церкви и Папы Римского. Международные отношения рассматриваются в ней как среда, в которой имеются силы, способные гарантировать минимум порядка. Такие силы формируются из государств, объединяющихся на основе совместных интересов, которые приводят их к созданию общих правовых норм. С точки зрения Локка, мировая политика не есть состояние войны. В противоположность Гоббсу, он считал, что естественное состояние человека означает не «войну всех против всех», а личную свободу и равенство людей и, кроме того, отсутствие единого союза и общего суверена. Последнее обстоятельство создает возможность злоупотребления, поэтому государство призвано соблюдать и защищать принципы естественного права и ограждать от злоупотребления ими. Для государств является «естественным» признание взаимных обязательств, уважения друг друга и взаимопомощи; война же — продукт злоупотребления суверенитетом, она наносит всеобщий вред. Тем не менее, войны неизбежны, поэтому международный порядок всегда является ненадежным.
Каждая из приведенных моделей отражала часть действительности своего времени. В определенной мере это остается верным и для моделей наших дней, хотя следует подчеркнуть, что последние десятилетия привнесли в международный порядок существенные изменения. Сегодня можно достаточно четко выделить два качественно различных этапа послевоенного международного устройства: период «холодной войны» и современный период, начало которому положили перемены в нашей стране и в странах Восточной Европы и который следует характеризовать как переходный.
3. Послевоенный международный порядок. После второй мировой войны сложился международный порядок, отличавшийся двумя существенными особенностями:
- во-первых, это уже упоминавшееся четкое разделение мира на две социально-политические системы, которые находились в состоянии перманентной «холодной войны» друг с другом, взаимных угроз и гонки вооружений. Это проявилось в постоянном усилении военной мощи двух сверхдержав — США и СССР, в противостоянии друг другу военно-политических (НАТО и ОВД) и политико-экономических (ЕЭС и СЭВ) союзов, борьба между которыми захватила не только «центр», но и «периферию» мира;
- во-вторых, это образование Организации Объединенных Наций и ее специализированных учреждений и все более настойчивые попытки регулирования международных отношений и совершенствования международного права. Образование ООН отвечало объективной потребности создания управляемого международного порядка и стало началом формирования международного сообщества как субъекта управления им. Вместе с тем вследствие ограниченности своих полномочий ООН не могла выполнить возлагаемой на нее роли инструмента по поддержанию мира и безопасности, международной стабильности и сотрудничества между народами. В результате сложившийся международный порядок проявлялся в своих основных измерениях как противоречивый и неустойчивый, вызывая все более обоснованную озабоченность мирового общественного мнения.
Опираясь на анализ С. Хоффманна, можно рассмотреть основные измерения послевоенного международного порядка. В таком случае представляется возможным констатировать, что его горизонтальный срез характеризуют следующие особенности:
1. Децентрализация (но не уменьшение) насилия. Стабильность на центральном и глобальном уровнях, поддерживаемая взаимным устрашением сверхдержав, не исключала нестабильности на региональных и субрегиональных уровнях (региональные конфликты, локальные войны между «третьими странами», войны с открытым участием одной из сверхдержав и т.д.).
2. Фрагментация глобальной международной системы и региональных подсистем, на уровне которых выход из конфликтов каждый раз гораздо больше зависит от равновесия сил в регионе и чисто внутренних факторов, касающихся участников конфликтов, чем от стратегического ядерного равновесия.
3. Невозможность прямых военных столкновений между сверхдержавами. Однако их место заняли «кризисы», причиной которых становятся либо действия одной из них в регионе, рассматриваемой как зона ее жизненных интересов (Карибский кризис 1962 г.), либо региональные войны между «третьими странами» в регионах, рассматриваемых как стратегически важные обеими сверхдержавами (Ближневосточный кризис 1973 г.).
4. Возможность переговоров между сверхдержавами и возглавляемыми ими военными блоками с целью преодоления создавшегося положения, появившаяся в результате стабильности на стратегическом уровне, общей заинтересованности международного сообщества в ликвидации угрозы разрушительного ядерного конфликта и разорительной гонки вооружений. В то же время эти переговоры в условиях существующего международного порядка могли привести лишь к ограниченным результатам.
5. Стремление двух сверхдержав к односторонним преимуществам на периферии глобального равновесия при одновременном взаимном согласии на сохранение раздела мира на «сферы влияния».
Что касается вертикального измерения международного порядка, то, несмотря на огромный разрыв, существовавший между мощью сверхдержав и всего остального мира, их давление на «третьи страны» имело пределы, и глобальная иерархия не становилась большей, чем прежде:
во-первых, всегда сохранялась существовавшая в любой биполярной системе возможность контрдавления на сверхдержаву со стороны ее более слабого в военном отношении «клиента»;
во-вторых, произошел крах колониальных империй и возникли новые государства, суверенитет и права которых стали защищаться ООН и региональными организациями типа ЛАГ, ОАЕ, АСЕАН и др.;
в-третьих, в международном сообществе формируются и получают быстрое распространение новые моральные ценности либерально-демократического содержания, в основе которых — осуждение насилия, и особенно по отношению к слаборазвитым государствам, чувство постимперской вины (знаменитый «вьетнамский синдром» в США) и т.п.;
в-четвертых, «чрезмерное» давление одной из сверхдержав на «третьи страны», вмешательство в их дела создавали угрозу усиления противодействия со стороны другой сверхдержавы и негативных последствий в результате противостояния между обоими блоками;
в-пятых, указанная выше фрагментация международной системы оставляла возможность претензий определенных государств (их режимов) на роль региональных квазисверхдержав с относительно широкой свободой маневра (например, режим Индонезии в период правления Сукарно, режимы Сирии и Израиля на Ближнем Востоке, ЮАР в Южной Африке и т.п.).
На уровне идеологического измерения международного порядка периода “холодной войны” эта взаимозависимость не получает адекватного отражения. Противопоставление «социалистических ценностей и идеалов» «капиталистическим», с одной стороны, устоев и образа жизни «свободного мира» «империи зла» — с другой, достигли к середине 1980-х гг. состояния психологической войны между двумя общественно-политическими системами, между СССР и США. И хотя путем использования силы на региональных и субрегиональных уровнях сверхдержавам удавалось сохранять глобальную безопасность и контролировать сложившийся после второй мировой войны международный порядок, изменения, происходившие в сфере международных отношений, требовали его перестройки.
Тяжелым бременем для человечества оказалась вызванная противоборством двух систем гонка вооружений. Так, в середине 1980-х гг. на вооружение уходило около 6% мирового валового продукта. Военные программы повлекли за собой огромный расход топлива, энергии, редкого сырья. Реализация этих программ либо приостановила, либо замедлила использование множества научных открытий и новейших технологий для невоенных нужд. По данным Стокгольмского международного института мира (SIPRI), в середине 1980-х гг. более половины ученых и технической интеллигенции планеты работали над созданием средств и методов разрушения, а не созидания материальных ценностей. Военные расходы оценивались в 1000 млрд. долларов в год или свыше 2 млн. долл. в минуту. В то же время около 80 млн. человек в мире жили в абсолютной нищете, а из 500 млн. голодающих 50 млн. (половина которых — дети) ежегодно умирали от истощения.
Если для мировой экономики непомерное бремя военных расходов стало причиной стагнации и экономического дисбаланса, то еще более тяжелыми были их последствия для «третьего мира». Так, каждое вызванное гонкой вооружений повышение США своего ссудного процента на единицу добавляло 2 млрд. долларов к долгу развивающихся стран. Одним из самых опасных последствий и аспектов проблемы стал рост военных расходов стран «третьего мира», испытывавших острый недостаток средств для медицинского обслуживания и продовольственного обеспечения населения. Достигнув ежегодной суммы в 140 млрд. долларов к 1980 г., эти расходы утроились в реальных ценах между 1962—1971 и 1972—1981 гг. Во многих развивающихся странах на военные цели выделялось до 45% национального бюджета.
Возрастающее бремя военных расходов стало непосильным и для СССР, сыграв едва ли не решающую роль в крушении его экономики. Отечественный ученый A.M. Салмин описывает послевоенный международный (и одновременно европейский) порядок, выделяя на протяжении его существования четыре парадигмы, которые в совокупности определяются как «суперпарадигма Ялтинской системы»:
первая парадигма — мир империй-победительниц (1945—1950). Важнейший элемент данной парадигмы — отношения между победителями и побежденными. Не менее важное, значение имело создание ООН, НАТО и Совета Европы. В то же время поддержание международного порядка осуществлялось путем сложных дипломатических маневров, главным образом силами пяти великих держав — членов Совета Безопасности, фактически подчинивших функционирование ООН собственным потребностям и имевших непростые отношения друг с другом. Биполярность в этот период только начинает складываться;
вторая парадигма — «биполярный мир». Стремящийся к возможно более строгой периодизации, автор относит ее к периоду 1950-х гг. Бесспорными лидерами двух полюсов силы становятся США и СССР. На Западе при непосредственном участии и зачастую по инициативе США наряду с НАТО создаются военно-политические блоки СЕАТО, СЕНТО, АНЗЮС. С заключением в 1957 г. Римского договора возникает прообраз будущего Европейского союза. На Востоке формируются Совет Экономической Взаимопомощи (1949) и Организация Варшавского Договора (1955). Деятельность ООН фактически парализована, она используется как орудие осуществления интересов той или иной из сторон противоборства. Последнее достигает особого накала и переходит в «горячую фазу» с началом войны в Корее, фазу, которая на всем протяжении послевоенного периода больше не повторялась, поскольку обе сверхдержавы стремились избегать реальной угрозы вооруженного столкновения;.
третья парадигма (1950—1980-е гг.) — характеризуется «отрывом» двух лидеров противостоящих блоков от своих союзников по уровню вооружений и началом размывания биполярности. Она сопровождается, с одной стороны, несколькими фазами «разрядки международной напряженности», а с другой стороны — фазами «похолодания» и даже кризисов в отношениях между сверхдержавами;
четвертая парадигма послевоенного международного порядка связана с «перестройкой» и распадом СССР, а также ОВД и СЭВ. К концу описываемого периода в истории человечества сложилась принципиально новая ситуация, когда накопленного человечеством опыта поиска оптимальных путей общественного развития оказалось уже недостаточно, когда возникла острая необходимость в нетривиальных подходах, порывающих с привычными, но более не отвечающими действительности стереотипами. Первостепенную важность для судеб цивилизации получило широкое осознание факта, что современный мир представляет собой неделимую целостность, единую взаимозависимую систему. Новое значение приобрел вопрос о войне и мире: пришло понимание всеми, кто причастен к принятию политических решений, того, что в ядерной войне не может быть победителей и побежденных, и что войну уже нельзя рассматривать как продолжение политики, ибо возможность применения ядерного оружия делает вполне вероятной гибель человеческой цивилизации. Возникают и новые беспрецедентные вызовы, связанные с появлением все более очевидных черт международного беспорядка. Все это потребовало соответствующих изменений в области международных отношений.
4. Идея нового междунарподлного порядка. Она все настойчивее пробивает себе дорогу. Однако между ней и ее практическим воплощением лежат политические и социологические реальности наших дней, которые отличаются глубокой противоречивостью и требуют соответствующих подходов к своему анализу. Идея нового международного порядка принимает самые различные концептуальные формы, в многообразии которых можно выделить два основных подхода — политологический (с акцентом на правовые аспекты) и социологический. Такое разделение носит, конечно, условный характер, и значение его не должно преувеличиваться. Сторонники политологического подхода исходят из объективной потребности в повышении управляемости мира и из использования в этих целях существующих интеграционных процессов. Настаивая на необходимости создания международной системы, базирующейся на законности, они указывают на все ускоряющееся возрастание роли международного права и на расширение сферы его применения, а также на увеличение значения международных институтов. При этом одни считают, что ведущую роль в формировании международного порядка призваны сыграть многочисленные международные организации во главе с Организацией Объединенных Наций, которая может рассматриваться как зачаток будущего мирового правительства. Другие же, считая процесс создания мировых институтов, управляющих международными экономическими и политическими отношениями, способом формирования в отдаленном будущем планетарного правительства, рассматривают региональные процессы в качестве катализаторов, ускоряющих создание вышеозначенных институтов.
Различаются между собой и взгляды сторонников социологического подхода к проблеме мирового порядка. Некоторые из них считают, что становление мирового порядка будет идти через конвергенцию социальных структур, размывание общественно-политических различий двух типов общества и затухание классовых антагонизмов. Они настаивают на том, что именно такой путь может привести, в конечном счете, к формированию единой цивилизации (некоторые из положений данной концепции отчасти подтвердились дальнейшим развитием событий на международной арене). При этом эта часть сторонников социологического подхода вместе с тем достаточно скептически относится к возможности создания единого управляющего центра для всего человечества. По мнению А.Е. Бовина, отсутствие устойчивого постоянного баланса интересов не позволяет говорить — по крайней мере, в среднесрочной перспективе — о возможности делегирования членами мирового сообщества части своих прав, своего суверенитета какому-либо мировому центру. Именно в элементах международного порядка, связанных с интересами акторов, проявяляются наиболее заметные перемены.
Во-первых, происходят преобразования в структуре национальных интересов государственных акторов международных отношений: на передний план выдвигаются интересы, связанные с обеспечением экономического процветания и материального благополучия. При этом экономический компонент национального интереса становится не просто фактором, служащим увеличению государственной мощи. Он становится фактором самостоятельным, что является ответом государства на возросшие требования населения к уровню и качеству жизни, с одной стороны. А с другой стороны, ответом на новые внешние вызовы, связанные с авторитетом и престижем государства на мировой арене, его местом в международной иерархии, складывающейся сегодня на иных принципах.
Во-вторых, укрепление роли негосударственных акторов сопровождается снижением контроля со стороны правительств над мировой экономической жизнью и распределением ресурсов, большая часть которого осуществляется транснациональными корпорациями. Интересы же ТНК и ТНБ зачастую не связаны с интересами государств или преобладают над ними. К соперничеству национальных интересов добавляется соперничество несовпадающих полностью с ними интересов транснациональных предприятий, банков, ассоциаций и других негосударственных акторов.
В-третьих, распространение в мире демократических ценностей и идеалов не должно создавать иллюзий относительно их общечеловеческого характера. В действительности, как уже отмечалось, речь идет о ценностях западной либерально-демократической идеологии. Присущее ей, как и всякой идеологии, стремление исключить иные системы взглядов на общество и мир, на правила и нормы международного взаимодействия, а также попытки представить идеалы рыночной экономики, парламентской демократии, индивидуальных свобод и прав человека в качестве рациональных потребностей, вытекающих из самой человеческой природы, сталкивается с серьезными проблемами. Запад выступает перед остальным человечеством в качестве референтной группы. И это выражается, прежде всего, в развитых технологиях, более эффективно функционирующей экономики, более высоким уровнем и качеством жизни людей. Именно в этом пункте потерпела поражение коммунистическая идеология и основанный на ней социализм, не сумевший обеспечить сравнимых с западными условий материального существования людей. Однако человечество не сможет повторить путь Запада к материальному процветанию, ибо он связан с обострением и глобализацией экологических и иных проблем, исчерпаемостью источников энергии и природных ресурсов планеты.
Уже сегодня 6% населения планеты, живущего в самых развитых странах, потребляет 35% мирового валового продуктав, что делает маловероятным присоединение к этим странам всего остального человечества. Экономическое неравенство, дистанция, разделяющая уровень жизни в богатых и бедных странах, отнюдь не уменьшается. Но если на протяжении прежних веков оно воспринималось как нормальное явление, то сегодня все в большей мере ощущается как несправедливость, порождая протесты и конфликты. С другой стороны, как мы уже знаем, не уменьшается и культурно-цивилизационное многообразие мира. Поэтому каждое общество, осуществляющее модернизацию, сталкивается с дилеммой: как реализовать необходимые для повышения эффективности экономики и подъема уровня жизни населения технико-экономические преобразования и одновременно сохранить собственную социокультурную идентичность. Указанная дилемма, по мнению ряда исследователей, может стать источником новых идеологий, которые, скорее всего, будут связаны либо с модернистским авторитаризмом, либо с традиционализмом и ностальгическим постмодернизмом.
В-четвертых, в мире возростает роль обменов и коммуникаций между субъектами международных отношений, то есть той широкой сети каналов общения акторов, которая постоянно развивается и приобретает все более сложный характер. Сегодня она представлена:
- а) общениями по традиционным официальным, институциональным и неинституциональным каналам: дипломатические отношения, МПО, двусторонние и многосторонние встречи, визиты официальных лиц и т.п.;
- б) взаимодействием между официальными инстанциями и общественным мнением, которое оказывает возрастающее влияние на правящие режимы, дипломатические ведомства;
- в) самостоятельной и непосредственной ролью средств массовой информации как каналов международного общения, оказывающих усиливающееся воздействие на существующий мировой порядок. При этом каждый из указанных каналов, призванных способствовать сохранению стабильности и совершенствованию международного порядка, может вызывать обратный эффект: провоцировать кризисы, усиливать неудовлетворенность тех или иных влиятельных акторов международных отношений.
Как свидетельствует история, крушение одного типа международного порядка и замена его другим происходит в результате масштабных войн или революций. Своеобразие современного периода состоит в том, что крах международного порядка, сложившегося после 1945 г., произошел в условиях мирного времени. Вместе с тем мирный характер уходящего международного порядка, как мы же видели, был относительным: во-первых, он не исключал многочисленных региональных вооруженных конфликтов и войн, а во-вторых, — постоянной напряженности в отношениях между двумя противостоящими блоками, напряженности в форме «холодной войны». Последствия ее окончания во многом сходны с последствиями прошлых мировых войн, знаменовавших переход к новому международному порядку:
- крупномасштабные геополитические сдвиги;
- временная дезориентация как победителей, так и побежденных в результате потери главного противника;
- перегруппировка сил, коалиций и союзов;
- вытеснение ряда прежних идеологических стереотипов; смена политических режимов;
- возникновение новых государств и т.п.
Происходит конвульсивная трансформация всей системы сложившихся международных отношений, сопровождающаяся высвобождением политического экстремизма и агрессивного национализма, религиозной нетерпимости, ростом конфликтов на национально-этнической и конфессиональной основе, усилением миграционных потоков. Дестабилизация международной системы свидетельствуют о том, что человечество находится на переломном этапе своего развития. Объективные императивы выживания, безопасности и развития влекут за собой потребность в более надежном международном порядке, отвечающем новым тенденциям, связанным с «раздвоением» привычного государственно-центричного мира и сосуществованием его с миром нетрадиционных акторов. Время покажет, будет ли новый порядок регулироваться планетарным правительством, располагающим для этого соответствующими средствами наднационального характера — правительством, армией, действенными правовыми механизмами, — или его основой станут несколько взаимодействующих между собой интегрированных региональных центров, охватывающих в своей совокупности весь мир, или же это будет какой-то иной вариант управления миром. Но в любом случае создание и функционирование надежного мирового порядка может быть достигнуто лишь на основе создания условий для реализации интересов и сохранения ценностей не только государств и межправительственных организаций, но и самых разнообразных социальных общностей, и даже конкретных людей.
С другой стороны, это требует преодоления той степени аномии, которая присуща сегодня международному обществу. Сегодняшний мир еще далек от такого состояния. Прежний международный порядок, построенный на силе и устрашении, хотя и подорван в глобальном масштабе, но в то же время его правила и нормы еще продолжают действовать (особенно на региональных уровнях), что не позволяет сделать вывод о необратимости тех или иных тенденций. Упадок же послевоенного международного порядка открывает перед человечеством переходный период, полный опасностей и угроз для социальных и политических устоев общественной жизни.
5. Зарубежные и отечественные ученые о перспективах нового мирового порядка. Окончание “холодной войны” породило радужные надежды на то, что после прекращения биполярного противостояния и поражения коммунистической идеологии международные отношения утратят один из основных признаков — конфликтность, и в них воцарятся, наконец, согласие и сотрудничество. Эта мысль нашла свое отражение в статье «Конец истории?», опубликованной Ф. Фукуямой в США в 1989 г. С его точки зрения, «рыночная демократия» представляет собой конечный идеал, «абсолютную идею» международных отношений. Этот тезис породил полемику и вызвал массу опровержений и вопросов, в частности, о том, может ли история иметь окончание. Оптимистический заряд идеи “конца истории” - о возможности установления нового международного порядка, характеризующегося отсутствием войн, вооруженных столкновений, противоречивых интересов и торжеством общепризнанных идеалов и универсальных ценностей, - сохранялся некоторое, хотя и непродолжительное, время.
Уже в 1993 г. профессор Гарвардского университета С. Хантингтон выступил с противоположной идеей — «столкновения цивилизаций». В соответствии с ней, на смену классическим конфликтам эпохи холодной войны приходит конфликт между культурами. Настаивая на том, что Запад испытывает все более серьезную угрозу со стороны враждебных ему цивилизаций, Хантингтон обнаруживает свою близость к реалистской школе. Однако он уже не верит в возможности государства-нации в том, что касается регулирования международных отношений. Поэтому делит мир на семь цивилизаций — западную, китайско-конфуцианскую, исламскую, японскую, индуистскую, славяно-православную, латиноамериканскую — и иногда добавляет в качестве вероятной восьмую, африканскую. По его мнению, грядущие столкновения будут происходить не между государствами, Севером и Югом, богатыми и бедными, капитализмом и коммунизмом, и не во имя явных экономических интересов, а между тремя первыми из названных цивилизаций. Неизбежность такого столкновения объясняется следующими причинами:
- во-первых, реальность и непримиримость различий между цивилизациями;
- во-вторых, взаимозависимость мира, которая превращает его в «мировую деревню», влечет за собой рост межцивилизационных взаимодействий и увеличение миграционных потоков;
- в-третьих, происходящие в мире процессы экономической модернизации и социального развития отрывают людей от их корней и идентичностей, ведут к ослаблению государства и росту влияния религий;
- в-четвертых, всплеск межцивилизационных противоречий объясняется и двойственной позицией Запада: доминируя на международной арене в экономическом и научном отношении, он в то же время поощряет «возврат к истокам» в незападных цивилизациях, следствием чего является «девестернизация» элит развивающихся стран;
- в-пятых, культурные особенности являются более устойчивыми, чем политические и экономические. Поэтому компромиссы в этой деликатной сфере найти гораздо труднее;
- в-шестых, мировая экономика регионализируется: возникают крупные экономические объединения (ЕС, НАФТА, МЕРКОСУР и т.п.), что также усиливает «цивилизационное сознание», ибо экономические организации базируются на общих культурных основаниях.
Согласно Хантингтону, «цивилизационный шок» проявляется на двух уровнях — нижнем, между группами смежных культур, соприкасающихся друг с другом по линиям цивилизационных разломов, и верхнем, между государствами, принадлежащими к разным цивилизациям. В краткосрочной перспективе нет и не может быть и речи о становлении единой человеческой цивилизации. Мир XXI века, как полагает этот автор, будет состоять из различных цивилизаций, которые должны будут научиться сосуществовать друг с другом. Таким образом, концепция Хантингтона выглядит полной противоположностью взглядам Фукуямы. Первый представляет будущее международных отношений в оптимистическом свете, второй — в пессимистическом. Однако события внесли свои коррективы во взгляды Фукуямы. Спустя 10 лет после опубликования своей нашумевшей статьи этот автор заявляет: «История не умерла. Послание следует». Вместо «конца истории», как он пишет, может прийти конец человечества, по крайней мере, в том виде, каким мы его знаем. В 1996 г. Хантингтон также внес несколько уточнений в свою концепцию, что сделало ее еще более алармистской. Он заявляет, что культуры не могут смешиваться даже под влиянием рынка, а. западная цивилизация - не единственная из претендующих на влияние в современном мире. Западу, как он считает, надо будет защищаться от других, незападных по своей истории, религии и культуре цивилизаций и, возможно, освобождаться от нынешних, чуждых ему в цивилизационном отношении союзников.
Еще одну модель будущего представил в своей работе «Мир, лишенный смысла» французский автор Заки Лаиди. Он считает, что конец “холодной войны” означает «не только разрыв с коммунизмом, но и окончание эпохи Просвещения». С его точки зрения, именно это обстоятельство препятствует возникновению нового миропорядка и обостряет «кризис смысла» мирового развития. Этот кризис проявляется а) в «утрате конечной цели» (куда движется мир?) и б) в «утрате центростремительных тенденций» (все институты, как международные, так и национальные, переживают кризис). Лаиди отстаивает тезис об анархическом, дезориентированном и лишенном смысла мире.
Вышеприведенные работы иллюстрируют оценку нынешнего состояния международных отношений с точки зрения возможностей перехода к новому мировому порядку и его содержания. Вариации представлений о современном мировом порядке довольно многообразны. Крайние из них выглядят следующим образом. В рамках оптимистического сценария переход от эпохи, последовавшей за “холодной войной”, к новому миропорядку пройдет удачно и, несмотря на неизбежные конвульсии, приведет к примирению «двух Европ», то есть к «партнерству», «общему дому», «паневропейскому союзу» и евро-атлантическому сотрудничеству. Пессимистический сценарий предполагает, что переход будет неудачным. Он приведет либо к всеобщему хаосу и анархии, либо к новой конфронтации, но теперь уже не между Востоком и Западом, а главным образом между богатыми и бедными нациями, а также к другим конфликтам нового поколения. Скорее оптимистическими (при всех его оговорках) могут быть названы взгляды директора Французского института международных отношений (IFRI) Т. де Монбриаля. Становление нового миропорядка он рассматривает через призму «триады», в которую включает глобализацию, расширение гражданского общества (как в национальных рамках, так и в общемировых), а также поиски модели справедливого правления.
Отечественные ученые указывают на «фобии Запада в отношении России», необоснованность расширения НАТО и выбор Запада в пользу создания односторонней системы безопасности, необходимость пресечь линию на подрыв ООН. Эксперты СВОП отмечают соблазн Запада использовать слабость РФ с помощью традиционных методов экспансии, дестабилизирующие последствия новой стратегии НАТО, сохранение роли геостратегического мышления и значения военной силы в международных отношениях. Перспективы глобальной демократии и расширения гражданского общества многим представляются труднодостижимыми и отнюдь не столь оптимистичными. Подчеркивается двойственная природа западной цивилизации, совмещающей в себе культурную самодостаточность со все более явным стремлением к несвойственной другим цивилизациям культурной экспансии. Акцентируется то, что методы имперского господства, заметные в политике сегодняшнего мирового лидера США, несовместимы с принципами глобального миропорядка. При этом фактически все авторы достаточно критически относятся к концепции многополярности, которая, по меньшей мере, требует наличия ресурсов, хотя бы в минимальной степени сопоставимых с ресурсами ведущих держав современного мира. Большинство исследователей и экспертов подчеркивают необходимость вовлечения РФ в процессы глобальной экономической интеграции и сотрудничества с Западом при одновременном отстаивании собственных национальных интересов.
Видимо, именно поэтому критика российских ученых в адрес Запада, касающаяся его позиции в отношении глобального миропорядка, выглядит гораздо более сдержанной по сравнению с той, которую можно наблюдать в среде самих западных ученых. Так, известный французский политолог Пьер Аснер пишет: «...То, что рассматривается на Западе как прогресс универсалий и в, частности, прав человека, в глазах большей части остального человечества выглядит как освящение произвола и западной, в особенности американской, мощи, которая разит там, где она считает нужным, и, не соблюдая больше традиционных границ суверенитета, погружает сама себя в состояние варварства». И. Рамоне считает, что операция НАТО в Косово знаменовала собой окончание десятилетия неуверенности и беспорядка в международных отношениях и стала кануном нового глобального порядка. По его мнению, экономическая глобализация — господствующая черта постконфронтационного периода — теперь дополнена первой попыткой воплощения глобального стратегического проекта в области безопасности. «Во имя гуманитарного вмешательства, ставящегося отныне превыше всего, НАТО без колебаний нарушает два важнейших запрета международной политики: государственный суверенитет и устав Организации Объединенных Наций». Согласно Рамоне, черты глобального миропорядка, на создание которого направлена новая стратегия Запада, проявляются в приоритете принципа «нулевых потерь», ставшего для западного мира абсолютным императивом при проведении гуманитарных операций.
Полное отсутствие человеческих жертв и незначительность материальных потерь со стороны НАТО и одновременно тысячи погибших сербов, массовые разрушения военной, промышленной и гражданской инфраструктуры, отбросившие страну на несколько десятилетий назад в ее развитии, заставляют говорить о том, что данная операция уже не может быть названа войной в традиционном смысле этого термина. Несоизмеримость соотношения сил, характеризующегося абсолютным превосходством нападавшей стороны, показывает, что в действительности это была, скорее, карательная операция. Другой важной чертой западной стратегии глобального миропорядка, проявившейся в косовской операции НАТО, стала манипуляция СМИ. Главная задача НАТО состояла в том, чтобы, по словам Рамоне, «сделать войну невидимой и остаться для журналистов главным источником информации», что, однако, не исключало и «новой формы демократической цензуры и приветливой пропаганды». В результате освещение событий западными СМИ было сведено к рассказу свидетелей о зверствах вооруженных сил Белграда в отношении гражданского населения Косово (при отсутствии их документальных подтверждений самими репортерами). Попытки иного подхода решительно пресекались путем оказания политического давления на журналистов. Так, британский корреспондент Би-Би-Си в Белграде Джон Симпсон, сделавший попытку привлечь внимание к разрушенным бомбардировками НАТО школам и другим гражданским объектам, а также рассказать о существовании в Сербии демократической оппозиции правящему режиму, был обвинен правительством Великобритании в «пособничестве Милошевичу». Правительство даже потребовало его отзыва из Белграда, что не встретило согласия со стороны Би-Би-Си. В Италии «агентом Милошевича» за подобную попытку был назван корреспондент РАИ Эннио Ремондино. Во Франции репортажи известного публициста Режи Дебре о кратковременном пребывании в Косово, не совпадавшие с официальной «истиной», привели к «настоящему интеллектуальному линчеванию» автора.
И. Рамоне, как и другие сторонники вышеописанной позиции, группирующиеся вокруг французского журнала «Монд дипломатик», считает, что стратегия глобального миропорядка не объединяет, а, скорее, разъединяет Западную Европу и США, поскольку их интересы все более расходятся. Если европейцы видят новый миропорядок результатом совместных усилий Запада по построению сообщества государств на основе либеральных ценностей и прав человека, то США делают все, чтобы обеспечить свое единоличное лидерство в мире. Союз с европейцами им нужен лишь для решения конкретных прагматических задач, после чего до очередного появления такой необходимости они перестают склоняться к каким-либо совместным действиям. Придерживающийся близких с И. Рамоне взглядов А. Жокс считает, что Америка, в противоположность Европе, действительно стремится управлять планетой. Поэтому вместо бессвязного и раздробленного впечатления, которое вызывают дискуссии, ведущиеся по этому поводу в США, их следует рассматривать через призму присущей им доктринальной и эмпирической внутренней логики. США не хотят быть основателями государств, они хотят быть основателями рынков. Их стратегия для Европы, как и для развивающихся стран, состоит в том, чтобы, разрушая государства и сами госаппараты, создавать транснациональные региональные объединения. «Это неоимперский негосударственный проект, — пишет А. Жокс. — В противоположность ему европейские страны рассматривают себя в качестве основателей государств и разрушителей империй. Французская революция, распад Оттоманской империи, экспансия колониальных империй, Версальские договоры и деколонизация: вся новейшая история Европы — это непрерывное создание государств».
Задаваясь вопросами о том, каким будет XXI в. и как распределятся роли между двумя сотнями государств, существующих сегодня на планете, Э. Шиллер полагает, что некоторые из них будут, конечно, иметь больше влияния, чем другие. «Но одна из стран — Соединенные Штаты — обладая экономической, военной и культурной мощью, использует все, чтобы сохранить свое бесспорное превосходство. В частности, она стремится в одностороннем порядке установить выгодные только ей правила игры «электронной эры» с тем, чтобы обеспечить свое господство над планетарными сетями взаимозависимости грядущего века. С этой целью Интернет рассматривается прежде всего как средство американской торговой экспансии. Но вечной гегемонии не существует. И уже сегодня Европа и некоторые государства Юга начинают, хотя еще робко, проявлять неповиновение». Большинство ученых как на Западе, так и у нас в стране, полагают, что, независимо от позиции отдельных политических деятелей США и при всей бесспорности экономической, технологической, военной, информационной, культурной мощи этой страны, ее демократического имиджа единоличное американское лидерство на мировой арене невозможно по причине ограниченности даже тех огромных ресурсов, которыми она располагает в настоящее время.
Некоторые из них, правда, считают, что уже сегодня фактически сформировался «глобальный управляющий центр в виде «семерки», который с известной долей условности можно... рассматривать как прообраз будущего «мирового правительства». М.А. Хрусталев оговаривается, что данную идею не следует понимать упрощенно, подчеркивая, что речь идет об объективном процессе. И все же главный вывод о «глобальном управляющем центре» вызывает сомнения: так же как и многие другие новые положения, он порывает с историей международных отношений, не принимая во внимания характерного для всех ее этапов расхождения социально-политических интересов главных действующих лиц. Разногласия между США и другими членами «восьмерки» не следует, конечно, абсолютизировать, но не стоит и преуменьшать. Поэтому согласованное «единоличное» управление мировой политикой со стороны «восьмерки», а тем более превращение ее в «мировое правительство» не выглядит правдоподобным. Кроме того, мировая политика не сводится к «управлению» взаимозависимыми экономиками. На практике это нашло свое подтверждение в следующем. Вывод, согласно которому «формирование единого правового пространства вступает в заключительную фазу», был опрокинут бомбардировками Белграда буквально через считанные дни после того, как был сделан.
Дж. Розенау считает, что после “холодной войны” для международной политики свойствен рост уровня институализации и резкое увеличение числа регулятивных механизмов. В отсутствие какой-либо наднациональной по своему характеру верховной власти это означает формирование «правления без правительства», другими словами, создание совместными действиями новых акторов системы управления на основе общих ценностей. Такое управление (элементы которого, кстати, уже существуют как эмпирический глобальный порядок), как правило, не нуждается в средствах принуждения, поскольку в основе его лежит согласие акторов по поводу его основных целей. Тем самым происходит переход от централизованной и иерархизированной системы властных отношений к новой, не имеющей каких-либо определенных контуров, системе — системе неформальных связей и институтов, выполняющих взаимодополняющие функции для достижения сближающихся целей сотрудничества. О. Янг утверждает, что, несмотря на отсутствие легитимной принудительной власти, действия новых акторов, соблюдающих формальные и неформальные правила и опирающихся на межправительственные и неправительственные механизмы, являются предсказуемыми. Совокупность институтов, норм и процедур, которые дают людям возможность выражать свои стремления и бороться за свои интересы в относительно предсказуемом контексте, создают основы справедливого управления. Развитие этих систем регулирования международной политики подчинено утилитарным и прагматическим тенденциям и отражает не только соотношение сил, но и растущее сближение интересов.
Понимаемое таким образом управление международной жизни представляет собой постоянно продолжающийся процесс. Он преодолевает международную анархию, но, в отличие от режимов, никогда не представляет собой строго фиксированного состояния. Регулирование исходит не из некоего свода предустановленных правил, а представляет собой совокупность совместных действий, формирующуюся через обмены, переговоры, взаимные уступки и конфликты. Поэтому тесная связь между понятиями governance и гражданское общество — это возникновение «транснационального гражданского общества и, следовательно, зародыша мирового общественного мнения, которое государства все больше и больше вынуждены принимать во внимание». В целом понятие глобального управления выглядит довольно размытым. Оно не имеет четкого содержания и отражает, скорее, общий подход сторонников описываемой с его помощью концепции миропорядка. В соответствии с этим подходом, мировой порядок представляет собой процесс, вокруг которого сходятся интересы самых разных акторов, и поэтому последние всячески содействуют ему, участвуя тем самым в создании единой в своем многообразии системы регулирования международной политики. Такая система призвана отражать предпочтения гражданского общества, которые выражают ценности универсального характера.
Скептики, в числе которых могут быть названы такие ученые, как П. де Сенаркленс, Д. Золо, А.-М. Слоутер и др., указывают на ряд присущих данной концепции недостатков. По их мнению, она преувеличивает роль негосударственных акторов, в частности ТНК, принимая их вмешательство в политическую жизнь за позитивную эволюцию, которая позволяет смягчить недостатки государств. При этом наблюдается тенденция к смешению в неопределенном ансамбле всех акторов международных отношений, безотносительно к существующей между ними иерархии и той степени, в которой тот или иной из них способен оказывать влияние на их регулирование.
На деле же, как считает, например, П. де Сенаркленс, основные черты международных акторов, их стратегия и их политическое влияние обусловлены конфигурацией международных политических сил и вытекающей из нее институциональной структурой. Вторжение же в сферу международных отношений различного рода экспертов, транснациональных бюрократий, локальных и региональных сетей вовсе не решает вопрос о процедурах политического участия и контроля властных пространств, поскольку природа этих акторов, как и инстанций, к которым они имеют доступ, очень разнородна. Так, НПО не имеют никакого доступа к ВТО или МВФ, в то время как число их представителей в международных организациях, имеющих ограниченное политическое влияние, не перестает расти. Имеющая в ряде случаев место делегитимация государства-нации, приватизация его функций деятельностью негосударственных политических и социальных сил носят ограниченный характер и не могут всерьез изменить место государства-нации в международной политике. Что же касается существования тенденций к становлению глобального гражданского общества, то они не являются необратимыми, испытывают сильное влияние противоположных процессов и не представляют собой проявлений процесса демократизации и транснациональной интеграции универсального характера и значения. «То, что западные космополитические круги называют «глобальным гражданским обществом», — пишет Д. Золо, — не выходит за пределы сети функциональных взаимодействий и взаимозависимостей, которые возникли в нескольких важных сферах «глобального рынка», главным образом в сфере финансов, технологии, промышленности и услуг». П. де Сенаркленс добавляет, что международные организации слишком часто избегают элементарных правил справедливого управления, в особенности механизмов контроля и противовеса, которые необходимы для функционирования демократических институтов.
Таким образом, существующие сегодня как в отечественной, так и в зарубежной литературе взгляды на существо и перспективы нового миропорядка отличаются разноречивостью и разнообразием позиций. Эти позиции не составляют единого видения проблемы. Ни одна из рассмотренных концепций не предлагает исчерпывающего решения проблемы миропорядка. Помимо всего, их несовместимость объясняется и приверженностью авторов к той или иной теоретической парадигме и, соответственно, их идеологическими предпочтениями. Все это говорит о том, что переходный период в становлении нового международного порядка не кончился. Становление мирового порядка лишь находится в новой фазе. Состояние «переходности» затрагивает как мировую систему в целом, так и все категории стран и, скорее всего, будет сохраняться еще длительное время. Однако вопрос не в том, быть ли глобальному миропорядку, а в том, каким ему быть. Проблема представляет не только академический интерес. Оценка известными исследователями, авторитетными экспертами степени и «качества» эмпирического международного порядка и, в особенности, представления о будущем мироустройстве, оказывают влияние на политическое поведение ведущих международных акторов. А уверенность лиц, принимающих от их имени решения, в необходимости и возможности быстрой реорганизации международных отношений на основе «правильной» теоретической модели может обернуться неблагоприятными последствиями для всего остального мира.

< Назад   Вперед >
Содержание