Хрестоматия по политологии

Раздел III
МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ
Глава 9
ИЗБИРАТЕЛЬНЫЕ СИСТЕМЫ

К.П. ПОБЕДОНОСЦЕВ

Великая ложь нашего времени

1

Что основано на лжи, не может быть право. Учреждение, основанное на ложном начале, не может быть иное, как лживое. Вот истина, которая оправдывается горьким опытом веков и поколений.

Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времени Французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции — и проникла, к несчастию, в русские безумные головы. Она продолжает еще держаться в умах с упорством узкого фанатизма, хотя ложь ее с каждым днем изобличается все явственнее перед целым миром.

В чем состоит теория парламентаризма? Предполагается, что весь народ в народных собраниях творит себе законы, избирает должностные лица, стало быть, изъявляет непосредственно свою волю и приводит ее в действие. Это идеальное представление. Прямое осуществление его невозможно: историческое развитие общества приводит к тому, что местные союзы умножаются и усложняются, отдельные племена сливаются в целый народ или группируются в разноязычии под одним государственным знаменем; наконец, разрастается без конца государственная территория, непосредственное народоправление при таких условиях немыслимо. Итак, народ должен переносить свое право властительства на некоторое число выборных людей и облекать их правительственною автономией. Эти выборные люди, в свою очередь, не могут править непосредственно, но принуждены выбирать еще меньшее число доверенных лиц, — министров, коим предоставляется изготовление и применение законов, раскладка и собирание податей, назначение подчиненных должностных лиц, распоряжение военною силой.

Механизм — в идее своей стройный; но, для того, чтобы он действовал, необходимы некоторые существенные условия. Машинное производство имеет в основании своем расчет на непрерывно действующие и совершенно ровные, следовательно, безличные силы. И этот механизм мог бы успешно действовать, когда бы доверенные от народа лица устранились вовсе от своей личности; когда бы на парламентских скамьях сидели механические исполнители данного им наказа; когда бы министры явились тоже безличными, механическими исполнителями воли большинства; когда бы притом представителями народа избираемы были всегда лица, способные уразуметь в точности и исполнять добросовестно данную им и математически точно выраженную программу действий. Вот при таких условиях действительно машина работала бы исправно и достигала бы цели. Закон действительно выражал бы волю народа; управление действительно исходило бы от парламента; опорная точка государственного здания лежала бы действительно в собраниях избирателей, а каждый гражданин явно и сознательно участвовал бы в управлении общественными делами.

Такова теория. Но посмотрим на практику. В самых классических странах парламентаризма — он не удовлетворяет ни одному из вышепоказанных условий. Выборы никоим образом не выражают волю избирателей. Представители народные не стесняются нисколько взглядами и мнениями избирателей, но руководят собственным произвольным усмотрением или расчетом, соображаемым с тактикою противной партии. Министры в действительности самовластны; и скорее они насилуют парламент, нежели парламент их насилует. Они вступают во власть и оставляют власть не в силу воли народной, но потому, что их ставит к власти или устраняет от нее — могущественное личное влияние или влияние сильной партии. Они располагают всеми силами и достатками нации по своему усмотрению, раздают льготы и милости, содержат множество праздных людей на счет народа, — и притом не боятся никакого порицания, если располагают большинством в парламенте, а большинство поддерживают — раздачей всякой благостыни с обильной трапезы, которую государство отдало им в распоряжение. В действительности министры столь же безответственны, как и народные представители. Ошибки, злоупотребления, произвольные действия — ежедневное явление в министерском управлении, а часто ли слышим мы о серьезной ответственности министра? Разве, может быть, раз в пятьдесят лет приходится слышать, что над министром суд, и всего чаще результат суда выходит ничтожный — сравнительно с шумом торжественного производства.

Если бы потребовалось истинное определение парламента, надлежало бы сказать, что парламент есть учреждение, служащее для удовлетворения личного честолюбия и тщеславия и личных интересов представителей. Учреждение это служит не последним доказательством самообольщения ума человеческого. Испытывая в течение веков гнет самовластия в единоличном и олигархическом правлении и не замечая, что пороки единовластия суть пороки самого общества, которое живет под ним, — люди разума и науки возложили всю вину действия на своих властителей и на форму правления, и представили себе, что с переменою этой формы на форму народовластия или представительного правления — общество избавится от своих бедствий и от терпимого насилия. Что же вышло в результате? Вышло то, что mutato nomine все осталось в сущности по-прежнему, и люди, оставаясь при слабостях и пороках своей натуры, перенесли в новую форму все прежние свои привычки и склонности. Как прежде, правит ими личная воля и интерес привилегированных лиц; только эта личная воля осуществляется уже не в лице монарха, а в лице предводителя партии, и привилегированное положение принадлежит не родовым аристократам, а господствующему в парламенте и правлении большинству.

На фронтоне этого здания красуется надпись: “Все для общественного блага”. Но это не что иное, как самая лживая формула; парламентаризм есть торжество эгоизма, высшее его выражение. Все здесь рассчитано на служение своему я. По смыслу парламентской фикции, представитель отказывается в своем звании от личности и должен служить выражением воли и мысли своих избирателей; а в действительности избиратели — в самом акте избрания отказываются от всех своих прав в пользу избранного представителя. Перед выборами кандидат в своей программе и в речах своих ссылается постоянно на вышеупомянутую фикцию: он твердит все о благе общественном, он не что иное, как слуга и печальник народа, он о себе не думает и забудет себя и свои интересы ради интереса общественного. И все это — слова, слова, одни слова, временные ступеньки лестницы, которые он строит, чтобы взойти, куда нужно, и потом сбросить ненужные ступени. Тут уже не он станет работать на общество, а общество станет орудием для его целей. Избиратели являются для него стадом — для сбора голосов, и владельцы этих стад подлинно уподобляются богатым кочевникам, для коих стадо составляет капитал, основание могущества и знатности в обществе. Так развивается, совершенствуясь, целое искусство играть инстинктами и страстями массы для того, чтобы достигнуть личных целей честолюбия и власти. Затем уже эта масса теряет всякое значение для выбранного ею представителя до тех пор, пока понадобится снова на нее действовать: тогда пускаются в ход снова льстивые и лживые фразы, — одним в угоду, в угрозу другим: длинная, нескончаемая цепь однородных маневров, образующая механику парламентаризма. И такая-то комедия выборов продолжает до сих пор обманывать человечество и считаться учреждением, венчающим государственное здание... [...]

Вот как практикуется выборное начало. Честолюбивый искатель сам выступает перед согражданами и старается всячески уверить их, что он, более, чем всякий иной, достоин их доверия. Из каких побуждений выступает он на это искательство? Трудно поверить, что из бескорыстного усердия к общественному благу. Вообще, в наше время редки люди, проникнутые чувством солидарности с народом, готовые на труд и самопожертвование для общего блага; это натуры идеальные; а такие натуры не склонны к соприкосновению с пошлостью житейского быта. Кто по натуре своей способен к бескорыстному служению общественной пользе в сознании долга, тот не пойдет заискивать голоса, не станет воспевать хвалу себе на выборных собраниях, нанизывая громкие и пошлые фразы. Такой человек раскрывает себя и силы свои в рабочем углу своем или в тесном кругу единомышленных людей, но не пойдет искать популярности на шумном рынке. Такие люди, если идут в толпу людскую, то не затем, чтоб льстить ей и подлаживаться под пошлые ее влечения и инстинкты, а разве затем, чтобы обличать пороки людского быта и ложь людских обычаев. Лучшим людям, людям долга и чести, противна выборная процедура: от нее не отвращаются лишь своекорыстные, эгоистические натуры, желающие достигнуть личных своих целей. Такому человеку не стоит труда надеть на себя маску стремления к общественному благу, лишь бы приобрести популярность. Он не может и не должен быть скромен, — ибо при скромности его не заметят, не станут говорить о нем. Своим положением и тою ролью, которую берет на себя, — он вынуждается — лицемерить и лгать с людьми, которые противны ему, он поневоле должен сходиться, брататься, любезничать, чтобы приобрести их расположение, — должен раздавать обещания, зная, что потом не выполнит их, должен подлаживаться под самые пошлые наклонности и предрассудки массы, для того чтоб иметь большинство за себя. Какая честная натура решится принять на себя такую роль? Изобразите ее в романе: читателю противно станет; но тот же читатель отдаст свой голос на выборах живому артисту в той же самой роли.

Выборы — дело искусства, имеющего, подобно военному искусству, свою стратегию и тактику. Кандидат не состоит в прямом отношении к своим избирателям. Между ним и избирателями посредствует комитет, самочинное учреждение, коего главною силою служит — нахальство. Искатель представительства, если не имеет еще сам по себе известного имени, начинаете того, что подбирает себе кружок приятелей и споспешников; затем все вместе производят около себя ловлю, т.е. приискивают в местной аристократии богатых и не крепких разумом обывателей и успевают уверить их, что это их дело, их право и преимущество стать во главе — руководителями общественного мнения. Всегда находится достаточно глупых или наивных людей, поддающихся на эту удочку, — и вот, за подписью их, появляется в газетах и наклеивается на столбах объявление, привлекающее массу, всегда падкую на следование за именами, титулами и капиталами. Вот каким путем образуется комитет, руководящий и овладевающий выборами, — это своего рода компания на акциях, вызванная к жизни учредителями. Состав комитета подбирается с обдуманным искусством: в нем одни служат действующею силой — люди энергические, преследующие во что бы то ни стало материальную или тенденциозную цель; другие — наивные и легкомысленные статисты — составляют балласт. Организуются собрания, произносятся речи: здесь тот, кто обладает крепким голосом и умеет быстро и ловко нанизывать фразы, производит всегда впечатление на массу, получает известность, нарождается кандидатом для будущих выборов или, при благоприятных условиях, сам становится кандидатом, сталкивая того, за кого пришел вначале работать языком своим. Фраза — и не что иное, как фраза, — господствует в этих собраниях. Толпа слушает лишь того, кто громче кричит и искуснее подделывается пошлостью и лестью под ходячие в массе понятия и наклонности.

В день окончательного выбора лишь немногие подают голоса свои сознательно: это отдельные влиятельные избиратели, коих стоило уговаривать поодиночке. Большинство, т.е. масса избирателей, дает свой голос стадным обычаем, за одного из кандидатов, выставленных комитетом. На билетах пишется то имя, которое всего громче натвержено и звенело в ушах у всех в последнее время. Никто почти не знает человека, не дает себе отчета ни о характере его, ни о способностях, ни о направлении: выбирают потому, что много наслышаны об его имени. Напрасно было бы вступать в борьбу с этим стадным порывом. Положим, какой-нибудь добросовестный избиратель пожелал бы действовать сознательно в таком важном деле, не захотел бы подчиниться насильственному давлению комитета. Ему остается — или уклониться вовсе в день выбора, или подать голос за своего кандидата по своему разумению. Как бы ни поступил он, — все-таки выбран будет тот, кого провозгласила масса легкомысленных, равнодушных или уговоренных избирателей.

По теории, избранный должен быть излюбленным человеком большинства, а на самом деле избирается излюбленник меньшинства, иногда очень скудного, только это меньшинство представляет организованную силу, тогда как большинство, как песок, ничем не связано, и потому бессильно перед кружком или партией. Выбор должен бы падать на разумного и способного, а в действительности падает на того, кто нахальнее суется вперед. Казалось бы, для кандидата существенно требуется — образование, опытность, добросовестность в работе: а в действительности все эти качества могут быть и не быть: они не требуются в избирательной борьбе, тут важнее всего — смелость, самоуверенность в соединении с ораторством и даже с некоторою пошлостью, нередко действующею на массу. Скромность, соединенная с тонкостью чувства и мысли, — для этого никуда не годится. [...]

Печатается по: Победоносцев К..П. Великая ложь нашего времени // К.П. Победоносцев: pro et contra. СПб., 1996. С. 99—104.

А. ЛЕЙПХАРТ

Конституционные альтернативы для новых демократий

Две основополагающие альтернативы, перед которыми оказываются творцы новых демократических конституций, — это, во-первых, выбор между избирательными системами, основанными, соответственно, на принципе большинства и на принципе пропорционального представительства, и, во-вторых, — между парламентской и президентской формами правления. [...]

Сравнительное изучение демократий показало, что тип избирательной системы значимым образом связан с развитием партийной системы страны, с типом существующей в ней исполнительной власти (однопартийное или же коалиционное правительство) и с отношениями между исполнительной властью и законодательным органом. В странах, где на выборах действует принцип большинства (на выборах общенационального уровня почти всегда применяемый в одномандатных округах), скорее всего утверждаются двухпартийные системы, появляются однопартийные правительства и существует доминирующее положение исполнительной власти по отношению к соответствующим законодательным органам. Таковы основные особенности вестминстерской, или мажоритарной, модели демократии, при которой власть сосредоточивается в руках партии большинства. Напротив, пропорциональное представительство скорее ассоциируется с многопартийными системами, коалиционными правительствами (часто вплоть до широких и всеобъемлющих коалиций) и с более уравненным соотношением исполнительной и законодательной властей. Этими особенностями характеризуется консенсусная модель демократии, которая — в противоположность однозначному и безраздельному правлению большинства — воплощает стремление к ограничению, разделению, разграничению и распределению власти различными способами.

По поводу данных двух групп взаимосвязанных характеристик необходимо отметить еще три момента. Во-первых, зависимость между этими характеристиками обоюдная. Скажем, выборы, проводимые на основе принципа большинства, благоприятствуют утверждению двухпартийной системы; но и существование двухпартийной системы благоприятствует сохранению мажоритарного принципа, дающего обеим главным партиям большие преимущества, от которых они едва ли откажутся. Во-вторых, если при внедрении демократического политического строя хотят способствовать утверждению в нем черт, характерных для мажоритарного его типа (принцип большинства, двухпартийная система и сильный, однопартийный кабинет) или же, напротив, для консенсусного типа (пропорциональное представительство, многопартийность, коалиционные правительства и более сильный законодательный орган), то наиболее практически целесообразным способом достижения этого является выбор соответствующей избирательной системы. [...]

В-третьих, системы пропорционального представительства имеют существенные разновидности. Не вдаваясь во все технические подробности, полезно провести различие между крайним вариантом пропорционального представительства, при котором на пути небольших партий воздвигается мало барьеров, и умеренным его вариантом. Последний ограничивает влияние малых партий, применяя принцип пропорционального представительства не в больших округах и не в общенациональном округе, а лишь в малых округах, а также вводя оговорку о необходимости для партий набрать определенный минимальный процент голосов, чтобы получить представительство в выборном органе, как, например, 5%-й минимум в Германии. Голландская, израильская и итальянская системы являются примерами крайнего варианта пропорционального представительства, а германская и шведская — примерами его умеренного варианта.

Другая основополагающая альтернатива при выборе конституционного устройства — между парламентской и президентской формами правления — также влияет на приобретение политической системой мажоритарного и консенсусного характера. Президентская форма правления оказывает на партийную систему и на тип исполнительной власти влияние, идущее в направлении мажоритарной, а на отношения исполнительной и законодательной властей — в направлении консенсусной модели. Президентские системы, формально отграничивая друг от друга исполнительную и законодательную власти, обычно способствуют их примерному равновесию. В то же время президентская форма способствует складыванию двухпартийной системы, так как президентство — самый большой политический приз и выиграть его имеют шансы лишь крупнейшие партии. Данное преимущество, которым обладают большие партии, часто остается за ними и на выборах в законодательный орган (особенно при одновременном их проведении с президентскими), даже если они проводятся по правилам пропорционального представительства. При президентской форме правления обычно формируются кабинеты, составленные единственно из членов правящей партии. По сути дела, президентские системы концентрируют исполнительную власть в еще большей степени, чем это происходит при образовании парламентом однопартийного кабинета, — они сосредоточивают такую власть не просто в руках одной-единственной партии, но в руках одного-единственного лица.

В объяснение уже сделанного в прошлом выбора

Я ставлю перед собой цель не просто описать [взаимно] альтернативные демократические системы и их мажоритарные или консенсусные характеристики, но и дать некоторые практические рекомендации тем, кто закладывает основы демократического устройства [своих стран]. Каковы главные преимущества и недостатки принципа большинства и принципа пропорционального представительства, а также президентской и парламентской форм? Способ подхода к этому вопросу — исследовать, почему современные демократии в свое время сделали тот конституционный выбор, который они сделали.

На рис. 1 показаны все четыре комбинации основных характеристик, а также страны и регионы, где принята та или иная из комбинаций. Наиболее отчетливо выраженные примеры сочетания президентской формы с принципом большинства дают Соединенные Штаты, а также демократии, испытавшие сильное их влияние, —такие, как Филиппины и Пуэрто-Рико. Латиноамериканские страны в подавляющем большинстве избрали системы, сочетающие президентскую форму с пропорциональным представительством. Парламентско-мажоритарные системы существуют в Соединенном Королевстве и многих бывших британских колониях, включая Индию, Малайзию, Ямайку, а также страны так называемого Старого Содружества (Канаду, Австралию и Новую Зеландию). Наконец, системы, сочетающие парламентскую форму правления с пропорциональным представительством, сконцентрированы в [континентальной] Западной Европе. Конечно, вся картина в целом в значительной степени определяется географическими, культурными и колониальными факторами, к чему я в скором времени еще вернусь.

Исторические типы демократии

 

Президентская форма

правления

Парламентская форма

правления

Выборы

по мажоритарному

принципу

Соединенные Штаты,

Филиппины

Соединенное Королевство,

Старое Содружество,

Индия, Малайзия, Ямайка

Пропорциональное

представительство

Латинская Америка

Западная Европа

Среди современных демократий очень немного найдется таких, которые нельзя подвести подданную классификацию. Основными исключениями являются демократии, располагающиеся как раз посредине между чисто президентским и чисто парламентским типами (Франция и Швейцария), а также такие, где в избирательных системах применяются методики, отличные от пропорционального представительства или же от принципа большинства в их чистом виде (Ирландия, Япония и, опять-таки, Франция). [...]

Два важных фактора повлияли на принятие принципа пропорционального представительства в континентальной Европе. Одним из них явилась проблема этнических и религиозных меньшинств; пропорциональное представительство предназначалось для обеспечения представительства меньшинства и тем самым для противодействия потенциальным угрозам национальному единству и политической стабильности. [...] Вторым фактором была динамика процесса демократизации. [...]

Оба фактора актуальны и применительно к современному конституционному творчеству, особенно для многих стран, где имеется глубокая разделенность по этническому признаку или где существует необходимость примирения новых демократических сил с противостоящими демократии старыми группами.

Принимался ли парламентский или же президентский порядок правления — это также изначально определялось процессом демократизации.

[...] Существовало два основных способа, коими монархическая власть могла быть демократизирована: упразднить большую часть личных политических прерогатив монарха и вменить его кабинету ответственность перед всенародно избранным законодательным органом, создавая тем самым парламентскую систему; или же упразднить наследственного монарха и взамен ввести нового, демократически избираемого “монарха”, создавая таким образом президентскую систему.

Другими историческими основаниями были произвольное имитирование успешных демократий и доминирующее влияние колониальных держав. Как весьма ясно показывает рис. 1, огромную важность имело влияние Британии как колониальной державы. Президентская модель США широко имитировалась в Латинской Америке в XIX в. А в начале XX в. пропорциональное представительство быстро распространялось в континентальной Европе и Латинской Америке, не только в угоду носителям политических пристрастий и ради защиты меньшинств, но и в силу того, что оно широко воспринималось как самый демократичный способ выборов и, стало быть, как “волна демократического будущего”.

В связи с этой настроенностью [общественного мнения] в пользу пропорционального представительства выдвигается дискуссионный вопрос о качестве демократии, достигаемом во всех четырех альтернативных системах. Термин “качество” подразумевает степень, в какой та или иная система отвечает таким демократическим нормам, как представительность, ответственность (подотчетность) (accountability), равенство и участие. Заявлявшиеся позиции и контрпозиции слишком хорошо известны, чтобы надо было здесь долго о них говорить, но имеет смысл подчеркнуть, что расхождения между противоположными лагерями не столь велики, как часто полагают. Прежде всего, сторонники пропорциональной системы и сторонники принципа большинства не согласны друг с другом не столько в том, каковы, соответственно, последствия этих двух методик проведения выборов, сколько в том, какой вес этим последствиям придавать. Обе стороны согласны в том, что принцип пропорционального представительства обеспечивает большую пропорциональность представительства вообще, а также представительство меньшинств, а принцип большинства способствует складыванию двухпартийных систем и однопартийных органов исполнительной власти. Расходятся спорящие в том, какой из этих результатов считать более предпочтительным, причем сторонники принципа большинства утверждают, что только в двухпартийных системах достижима четкая ответственность за правительственную политику.

Кроме того, обе стороны спорят об эффективности обеих систем. Пропорционалисты ценят представительство меньшинств не просто за демократическое качество [такого порядка], но и за его способность обеспечивать сохранение единства и мира в разделенных обществах. Сходным образом, сторонники принципа большинства настроены в пользу однопартийных кабинетов не только ради их демократической подотчетности, но и ради обеспечиваемой ими, как это считается, твердости руководства и эффективности при разработке и проведении политики, Обнаруживается также и некоторое различение в акценте, какой обе стороны делают соответственно на качестве и на эффективности. Пропорционалисты склонны придавать большее значение представительности правления, тогда как мажоритаристы более существенным соображением считают способность управлять.

Наконец, спор между сторонниками президентской и парламентской форм правления, хоть он и не был столь ожесточенным, отчетливо обнаруживает свое подобие спору об избирательных системах. И здесь заявленные позиции и контрпозиции вращаются вокруг и качества, и эффективности. Сторонники президентской формы рассматривают как важную демократическую ценность прямое всенародное избрание главного носителя исполнительной власти, парламентаристы же считают не соответствующей демократическому оптимуму сосредоточение исполнительной власти в руках одного-единственного лица. Но в данном случае предметом серьезных дискуссий была в большей степени проблема эффективности, когда одна сторона подчеркивала роль президента как обеспечивающего сильное и эффективное руководство, а другая — опасность конфликта и тупика в отношениях исполнительной и законодательной властей.

Оценивая демократию в действии

Каким образом можно оценивать фактическое действие этих различных типов демократии?

[...] Я в своем анализе ограничился демократиями, относящимися к передовым индустриальным странам. В любом случае латиноамериканские демократии, ввиду их более низкого уровня экономического развития, нельзя счесть поддающимися сопоставлению [с другими]. Значит, один из четырех основных альтернативных вариантов — форму демократии, сочетающую президентский тип правления с пропорциональным представительством и существующую только в Латинской Америке, — придется в нашем анализе опустить. [...]

Все три остальные альтернативы: президентская форма правления плюс принцип большинства, парламентская форма правления плюс тот же принцип и, наконец, та же форма правления плюс пропорциональное представительство — наличествуют среди прочно утвердившихся западных демократий. Я обращаюсь к 14 странам, каждая из которых с [несомненностью соответствует какой-либо из этих трех категорий. Соединенные Штаты — единственный случай сочетания президентской формы и принципа большинства. Имеются четыре случая, когда парламентская форма соединена с принципом большинства (Австралия, Канада, Новая Зеландия и Соединенное Королевство), и девять демократий парламентско-пропорционалистского типа (Австрия, Бельгия, Дания, Финляндия, Германия, Италия [до 1995 г. — Ред] , Нидерланды, Норвегия и Швеция). Семь многолетних, стабильных демократий исключены из анализа потому, что либо ни под одну из трех категорий не подходят безоговорочно (это Франция, Ирландия, Япония и Швейцария), либо слишком подвержены воздействию внешних факторов (это Израиль, Исландия и Люксембург).

Поскольку важная цель пропорционального представительства — облегчить доступ к представительству меньшинствам, естественно ожидать, что соответствующие системы превосходят в этом отношении мажоритарные. Не приходится сомневаться, что дело именно так и обстоит. Например, там, где этнические меньшинства сформировали этнические политические партии, как в Бельгии и Финляндии, принцип пропорционального представительства позволил им получить поистине совершенную пропорциональность представительства. Ввиду наличия столь многих различных видов этнических и религиозных меньшинств в анализируемых демократиях, трудно систематически измерить степень, в какой пропорциональному представительству — в сравнении с принципом большинства — удается обеспечить меньшинствам больше представителей. Можно, однако, провести систематическое сравнение — по странам — представительства женщин, этого меньшинства в политическом, а не количественном смысле. Первая колонка табл. 1 показывает процент женщин — членов низшей (или же единственной) палаты в национальных легислатурах этих 14 демократий в начале 80-х гг. Средний показатель для парламентско-пропорционалистских систем составляет 16,4%, что примерно вчетверо выше соответствующего показателя для Соединенных Штатов (4,1 %) и соответствующего среднего показателя для стран с парламентско-мажоритарными системами (4,0%). Несомненно, разрыв образуется отчасти за счет более высокого социального положения женщин в четырех северных странах, но и средний показатель в 9,4% для пяти остальных стран, сочетающих парламентскую форму правления с пропорциональным представительством, — это более чем вдвое выше по сравнению со странами с мажоритарной системой.

Таблица 1. Представительство женщин в легислатурах; индекс

инновационного качества политики в области поддержки семьи;

активность избирателей; неравенство доходов; показатель качества демократии по Р. Далю

 

Представительство женщин,

%

1980-1982

Политика в области поддержки семьи

1976-1980

Участие в голосованиях, %

1971-1980

Доля в суммарном доходе всех семей, пришедшаяся на их “верхние” 20%

1985

Показатель качества демократии по Р. Далю

1969

Президентская форма правления + мажоритарная система (число стран = 1)

4,1

3,00

54,2

39,9

3,0

Парламентская форма правления + мажоритарная система (число стран = 4)

4,0

2,50

75,3

42,9

4,8

Парламентская форма правления + пропорциональное представительство (число стран =9)

16,4

7,89

84,5

39,0

2,2

П р и м е ч а н и е. Единственная страна, сочетающая президентскую форму правления с мажоритарной системой, — Соединенные Штаты; четыре страны с парламентской формой правления и мажоритарной системой — Австралия, Канада, Новая Зеландия и Соединенное Королевство; девять стран, сочетающие парламентскую форму правления и пропорциональное представительство, — Австрия, Бельгия, Дания, Финляндия, Германия, Италия, Нидерланды, Норвегия и Швеция.

Происходит ли с увеличением представительства женщин более успешное продвижение их интересов? Произведенное Хэролдом Л. Ви-ленским тщательное ранжирование демократий по степени инновационности и масштабности их политики в области поддержки семьи — а это для женщин дело особой важности — указывает на существование такой зависимости1. На шкале, градуированной тринадцатью точками (от максимально возможного показателя, равного 12, до минимального — нулевого), показатели для этих стран расположились между точками “11” и “1”. Расхождения между [усредненными] показателями для каждой из трех групп стран (как это продемонстрировано во втором столбце табл. I) поразительны: для группы стран, где действует пропорциональная система представительства, показатель выражается цифрой 7,89, тогда как для группы стран с парламентской формой правления и мажоритарной системой он составляет 2,50, а для США — лишь немногим более, т.е. 3,00. Наивысших уровней здесь достигают опять-таки северные страны, однако и для остальных стран из группы тех, где действуют пропорциональные системы представительства, средний показатель, равный 6,80, все-таки значительно выше, чем в странах с мажоритарными системами.

Последние три колонки табл. 1 содержат показатели качества демократии. В третьей колонке можно видеть надежнейшие данные об участии избирателей в голосованиях (в 70-е гг.); страны, где участие в голосовании обязательно (Австрия, Бельгия и Италия), не учитывались при исчислении средних показателей. По сравнению с чрезвычайно низким уровнем участия — 54,2%, — наблюдаемым в Соединенных Штатах, страны с парламентской формой правления и мажоритарными системами выглядят гораздо лучше (в среднем примерно 75%). Но еще лучше — несколько более 84% — средний показатель для стран с парламентской формой правления и пропорциональным представительством. Цифры 75 и 84% говорят о различии весьма разительном, если учесть, что реально достижимый максимальный показатель составляет

Одной из целей демократии является политическое равенство, которое с большей вероятностью устанавливается между людьми при отсутствии больших различий в их экономическом положении. В четвертой колонке табл. 1 представлены относящиеся к середине 80-х гг. данные Всемирного банка о доле в суммарном доходе всех семей, пришедшейся на их “верхние” 20%1. Они говорят о несколько меньшей степени неравенства в распределении доходов в парламентско-пропорционалистских системах по сравнению с парламентско-мажоритарными; что касается Соединенных Штатов, то они занимают промежуточное положение.

Наконец, в пятой колонке резюмированы результаты, полученные Робертом А. Далем, ранжировавшим демократии по десяти показателям качества демократии, таким как: свобода печати; свобода ассоциаций; системы конкурирующих партий; сильные партии и группы интересов и эффективные легислатуры2. Стабильные демократии ранжируются, располагаясь на шкале от наивысшего рейтинга, обозначаемого числом 1, в сторону понижения вплоть до низшего, обозначаемого числом 6. В том, как их ранжирует Даль, налицо некоторая пристрастность в пользу стран с пропорциональной системой представительства (он вводит в качестве переменной число партий — показатель, по которому многопартийные системы располагаются несколько выше двухпартийных), но и скорректировав итог с учетом этой пристрастности, мы обнаруживаем поразительные отрывы парламентско-пропорционалистских систем от парламентско-мажоритарных: шесть стран первой из упомянутых двух групп получают наивысший рейтинг, большинство же стран другой группы — рейтинг 5, близкий к низшему.

Столь явственных различий не наблюдается, когда мы исследуем воздействие типа демократии на уровень поддержания общественного порядка и мира. Парламентско-мажоритарные системы имели в период 1948—1977 гг. самый низкий показатель по числу нарушений общественного порядка, но зато самый высокий — по числу случаев гибели людей в результате политического насилия; однако последний показатель почти целиком складывается за счет Соединенного Королевства, главным образом как следствие северо-ирландской проблемы. Более тщательный статистический анализ показывает, что по сравнению с типом демократии более важным фактором, объясняющим различия между 13 странами с парламентской формой правления по этим двум показателям является расколотость в обществе1.

В качестве аргумента в пользу мажоритарных систем важное значение придавали тому соображению, что там, где они действуют, формируются “сильные” однопартийные правительства, способные проводить “эффективную” государственную политику. Одна из ведущих сфер правительственной активности, где должна бы проявиться такая закономерность (this pattern), — регулирование экономики. Так вот, сторонникам мажоритарных систем пришлось испытать внезапное потрясение, когда в 1987 г. по доле ВНП (в оригинале, видимо, опечатка: “GDP” вместо требуемого по смыслу “GNP”. — Прим. перев.) на душу населения Италия (а это демократия, печально известная непрочностью и нестабильностью правительств, где действует пропорциональная система представительства в условиях многопартийности) превзошла Соединенное Королевство, которое, как считается, являет типичный образец эффективного правления. Если бы Италия открыла крупные месторождения нефти в Средиземноморье, мы, несомненно, объясняли бы ее исключительное экономическое достижение этим случайным обстоятельством. Но нефть открыла не Италия, а Британия!

Экономические успехи, и это очевидно, не определяются единственно правительственной политикой. Когда, однако, мы изучаем экономические показатели за длительный период времени, эффект внешних воздействий сводится к минимуму, особенно если сосредоточить внимание на странах со схожими уровнями экономического развития. В табл. 2 представлены данные ОЭСР за 60—80-е гг. по трем важнейшим экономическим показателям — среднегодовому экономическому росту, инфляции и уровню безработицы.

Таблица 2. Экономический рост, инфляция и безработица (%)

 

Экономический рост

1961-1988

Инфляция

1961-1988

Безработица

1965-1988

Президентско-мажоритарная система (Число стран = 1 )*

3,3

5,1

6,1

Парламентско-мажоритарные системы (Число стран = 4)*

3,4

7,5

6,1

Парламентско-пропорционалистские системы (Число стран = 9)*

3,5

6,3

4,4

* См. П р и м е ч а н и е к табл. 1. — Прим. ред.

Источники: “OECD Economic Outlook”, № 26 (Dec. 1979). Р. 131; N 30 (Дес. 1981). Р. 131, 140, 142; №46 (Dec. 1989). Р. 166, 176, 182.

Хотя Италия по экономическому росту и в самом деле было превзошла Британию, в целом группы стран с парламентско-мажоритарными и парламентско-пропорционалистскими системами по этому показателю мало отличаются как друг от друга, так и от Соединенных Штатов. Некоторое превышение, наблюдаемое у стран с парламентско-пропорционалистскими системами, нельзя счесть значимым. По уровню инфляции наиболее благоприятный показатель у Соединенных Штатов, вслед за ними идут парламентско-пропорционалистские системы. Наиболее ощутимое различие в уровне безработицы: здесь последние выглядят значительно лучше мажоритарных систем1. При сравнении же парламентско-мажоритарных систем с парламентско-пропорционалистскими последние по всем трем показателям выглядят предпочтительнее.

Уроки для развивающихся стран

Политологи склонны считать, что страны с мажоритарными системами, такие, как Соединенное Королевство и Соединенные Штаты, превосходят [других] по качеству демократии и по эффективности управления, — склонность, скорее всего объясняющаяся тем, что политическая наука всегда была дисциплиной, высказывавшей англо-американскую ориентацию. Указанное распространенное мнение, однако, всерьез опровергается вышеприведенными эмпирическими данными. Везде, где обнаруживают значительные различия, парламентско-пропорционалистские системы почти неизменно показывают наилучшие результаты, особенно в отношении представительности, защиты интересов меньшинств, активности избирателей и контроля над безработицей.

Обнаружение этого обстоятельства заключает в себе важный урок для тех, кто закладывает основы демократического устройства [своих стран]: сочетание парламентской формы правления с пропорциональной системой представительства — вариант, которому следует уделить серьезное внимание. Уместным будет, однако, и призвать к осмотрительности, ибо демократии этого типа весьма сильно разнятся между собой. Умеренное пропорциональное представительство и умеренная многопартийность, как в Германии и Швеции, дают более привлекательные модели, чем крайний вариант того и другого, как в Италии и в Нидерландах. Впрочем, как уже отмечалось, и у Италии достойные показатели демократии в действии.

Но уместны ли эти выводы в применении к новодемократическим и демократизирующимся странам в Азии, Африке, Латинской Америке и Восточной Европе, пытающимся заставить демократию работать в условиях недостаточного экономического развития и этнических размежеваний? Не требуют ли эти трудные условия руководства сильной исполнительной власти в лице могущественного президента или доминирующего однопартийного кабинета в вестминстерском стиле?

Применительно к проблеме глубоких этнических расколов эти сомнения легко устраняются. Разделенные общества и на Западе, и в других краях нуждаются в мирном сосуществовании противоборствующих друг другу этнических групп. Это требует примирения и компромисса, для чего, в свою очередь, необходимо как можно большее включение представителей этих групп в процесс принятия решений. Такое распределение власти гораздо легче осуществить при парламентском типе правления и системе пропорционального представительства, чем в президентско-мажоритарных системах. Президент почти неизбежно принадлежит к одной этнической группе, и, стало быть, системы с президентской формой правления делают особенно затруднительным межэтническое распределение власти. А в системах вестминстерского типа с парламентской формой правления, хотя в них и фигурируют на первом плане коллегиальные кабинеты, последние имеют тенденцию не быть в этническом отношении представительными (inclusive), особенно если [в стране] имеется этническая группа большинства. Примечательно, что британское правительство, вопреки своим сильным мажоритарным традициям, признало необходимость консенсуса и распределения власти в конфессионально и этнически расколотой Северной Ирландии. С 1973 г. британская политика характеризовалась попытками разрешить северо-ирландскую проблему посредством выборов на основе принципа пропорционального представительства, а также создания правительства на основе всеобъемлющей коалиции. [...]

Пропорциональное представительство и экономическая политика

На вопрос о том, которая из форм демократии наиболее благоприятна для экономического развития, ответить труднее. Для вынесения определенной оценки просто нет достаточного числа примеров длительного функционирования демократий в Третьем мире, представляющих различные [демократические] системы (не говоря уже об отсутствии надежных экономических данных). Как бы то ни было, расхожая мудрость, гласящая, что экономическое развитие требует единого и решительного руководства сильного президента или доминирующего кабинета вестминстерского типа, отнюдь не может внушить доверия. Во-первых: если бы — по сравнению с доминирующей и замкнутой в себе (ехclusiwe)-широкопредставительная (inclusive) исполнительная власть, которой в большей мере приходится заниматься поисками договоренностей и согласованием [позиций], была менее эффективна в области экономической политики, то тогда, наверное, авторитарное правление, свободное от вмешательства или законодательной власти, или от внутренних разногласий, было бы оптимальным. Этот довод — часто служивший предлогом, чтобы оправдать свержение демократических правительств в Третьем мире в 60—70-е гг., ныне полностью скомпрометирован. Есть, конечно, несколько примеров экономического чуда, свершенного авторитарными режимами, как в Южной Корее или на Тайване, но более чем достаточным противовесом им служат печальные экономические результаты деятельности едва ли не всех недемократических правительств в Африке, Латинской Америке и Восточной Европе.

Во-вторых, многие английские ученые [...] пришли к выводу, что экономическое развитие требует не столько сильной, сколько прочной (steady) руки. Размышляя о скудости экономических достижений послевоенной Британии, они доказывали, что каждая из [поочередно] правивших партий обеспечивала на самом деле довольно сильное руководство при проведении экономической политики, но что смены правительств при их чередовании были слишком “полными и резкими”, они осуществлялись “двумя отчетливо полярными партиями, каждой из которой не терпелось отменить значительную часть законодательства, проведенного предшественницей”. Требуется, доказывают ученые, “большая стабильность и преемственность” и “большая умеренность в политике”, что мог бы дать переход к пропорциональному представительству и коалиционным правительствам, каковые гораздо более склонны к центристской ориентации. Этот довод представляется равно применимым и к развитым, и к развивающимся странам.

В-третьих, аргументация в пользу президентских или вестминстерского типа правительств в высшей степени неотразима в случаях, когда существенное значение имеет быстрое принятие решений. Это значит, что парламентско-пропорционалистские системы могут под углом зрения внешней и оборонной политики представать в менее выгодном свете. Но в проведении экономической политики быстрота не столь уж существенна: скорые решения — это не значит, непременно мудрые.

Почему же мы, упорствуя в предубеждении, не верим в экономическую эффективность демократических систем, где ведутся широкие консультации и поиски договоренностей, нацеленные на достижение высокой степени консенсуса? [По крайней мере,] одна причина — та, что многопартийные и коалиционные правительства кажутся суматошливыми, подверженными раздорам и неэффективными — в сравнении с отчетливостью властных полномочий сильных президентов и сильных однопартийных кабинетов. Но нас не должна обманывать эта внешняя видимость. Более пристальный взгляд на президентские системы обнаруживает, что самые успешные из них — как в Соединенных Штатах, Коста-Рике, в Чили до 1970 г. — по меньшей мере столь же подвержены раздорам, да и, кроме того, скорее предрасположены к состояниям паралича и ситуациям тупика, нежели к неуклонному и эффективному проведению экономической политики. В любом случае, спорить надо не об эстетике управления, а о самой работе. Неоспоримая элегантность вестминстерской модели не является веским доводом в пользу ее принятия.

Распространенный скептицизм в отношении экономической дееспособности парламентско-пропорционалистских систем проистекает от смешения силы правительства с эффективностью. В краткосрочном плане однопартийные кабинеты или президенты вполне могут быть способны легче и быстрее формулировать экономическую политику. В долгосрочном же плане политика, опирающаяся на широкий консенсус, имеет больше шансов на успешное осуществление и на то, чтобы выдержать проверку временем, нежели политика, навязываемая “сильным” правительством вопреки желаниям значительных заинтересованных групп.

Итак, парламентско-пропорционалистская форма демократии выглядит явно лучше основных ее альтернатив в деле улаживания межэтнических противоречий, и она имеет некоторое преимущество также в области экономической политики. Тот довод, что соображения эффективности управления дают основание отвергнуть тип демократии, сочетающий парламентскую форму правления с пропорциональной системой представительства, совершенно неубедителен. Игнорируя эту привлекательную модель демократии, творцы конституций в новых демократиях оказали бы себе и своим странам весьма плохую услугу.

Печатается по: Лейпхарт А. Конституционные альтернативы для новых демократий //Полис. 1995. № 5. С. 136—146.

Ф. ГОУЛД

Стратегическое планирование избирательной кампании

Что может быть важнее для успешного проведения избирательной кампании, чем стратегическое планирование! Между тем среди аспектов предвыборной борьбы нет, пожалуй, менее конкретного и более трудного для понимания. В данной статье предпринята попытка рассказать о стратегическом планировании как можно проще и доступнее [...]

Ч а с т ь 1

Процесс стратегического планирования

Процесс стратегического планирования включает в себя 4 стадии:

1. сбор информации, поступающей из двух источников: обследования общественного мнения и изучения соперников;

2. оценка имеющейся информации, в первую очередь путем выявления сильных и слабых сторон всех участников борьбы;

3. непосредственная разработка стратегии: определение адресных групп, проблем, целей, стратегии и основных лозунгов;

4. планирование, т.е. переведение всего вышеназванного в законченный план всей кампании.

Рассмотрим эти стадии подробнее.

1. Информация

Стратегическое планирование невозможно без информации. Есть два источника ее получения: обследование общественного мнения и изучение соперников.

Обследование общественного мнения необходимо при проведении любой политической кампании. Оно осуществляется в двух основных формах: а) количественное исследование, предполагающее опрос статистически репрезентативной выборки избирателей и б) анализ фокусных групп.

Исходное, количественное обследование позволит установить наиболее важные факты, касающиеся вашего кандидата и его соперника, факты, от которых можно отталкиваться при последующих обследованиях. Подобное обследование включает в себя выявление:

— электоральных намерений;

— отношения к положению в стране (в том или нет направлении идет ее развитие);

— оценка экономической ситуации (укрепляется ли экономика или становится слабее, улучшается или ухудшается жизнь конкретного индивида);

— проблем, наиболее остро стоящих перед избирателями (являются ли ими проблемы здравоохранения, или экономики, или обороны);

— сильных и слабых сторон всех партий, участвующих в выборах;

— имиджа партии и ее кандидатов: доверяют ли им, считают ли их отвечающими духу времени, компетентными;

— кандидата, вызывающего наибольшее доверие и лидирующего с точки зрения его подхода к ключевым политическим проблемам: кому больше всего доверяют в вопросах управления экономикой; кто, с точки зрения избирателей, с наибольшей долей вероятности не допустит повышения налогов; кто пользуется наибольшим доверием в вопросах внешней политики.

Такое обследование позволит получить полную карту политической территории, на которой будет развертываться кампания. Оно поможет установить сильные и слабые стороны партий, заботы и опасения электората, а также сферы, благоприятные для ведения предвыборной борьбы, и те, где ваши позиции слабее. Однако оно не позволит проникнуть в область более глубинных страхов, надежд и ценностей электората. Здесь необходим другой тип обследования.

При анализе фокусных групп исследуются группы, состоящие из 6—8 человек и направляемые подготовленным ведущим. Их интервьюирование не дает статистически надежных результатов, но позволяет глубже проникнуть в настроения электората. Без этого нельзя обойтись, проводя современную избирательную кампанию. Анализ фокусных групп позволяет, в частности, определить

— что реально вызывает опасения и беспокойство избирателей, на что они в действительности надеются и чего бояться;

— что они в действительности думают о политиках, нравятся ли они им, пользуются ли доверием;

— каковы на самом деле их убеждения и глубинные ценности;

— какой отклик вызывает у них политическая информация, как на них воздействуют лозунги, плакаты и листовки.

Анализ фокусных групп дает глубину, опросы общественного мнения — количественные показатели. Для ведения избирательной кампании нужно и то, и другое.

Изучение соперников — это изучение сведений о конкурирующей партии и кандидате (при этом необходимо собрать и все данные, касающиеся вашей собственной партии и кандидата). Осуществление данной работы, как и обследование общественного мнения, является важнейшей предпосылкой успешного проведения современной политической кампании.

2. Оценка

Когда вся доступная информация получена, она должна быть приведена в систему и оценена. Центральным моментом подобной оценки будет определение сильных и слабых сторон в позициях как вашей, так и конкурирующей партии и их кандидатов. Это должно быть проделано тщательно и честно, особенно в том, что касается ваших собственных слабых мест. Пока это не сделано, вы не сможете приступить к выработке своей стратегии.

После того как собраны и оценены все имеющиеся в вашем распоряжении факты и данные опросов общественного мнения и выяснены сильные и слабые стороны всех участников борьбы, можно приступать к разработке собственно стратегии. Процесс выработки стратегии состоит, в свою очередь, из пяти элементов: выявляется адресная группа; определяется ключевая проблема, которой должно быть уделено основное внимание; формулируются цели кампании, ее главная стратегическая линия и основные лозунги. Рассмотрим их по порядку.

Выбор адресной группы. На проходивших в этом году семинарах Национального демократического института я и мои коллеги неоднократно спрашивали представителей российских политических партий, к кому они намерены апеллировать. Обычно следовал ответ: к промышленным рабочим, студентам, женщинам, крестьянам, лицам пожилого возраста и т.д., и вскоре оказывалось, что в список включена каждая из групп российского общества. Мы все совершаем подобную ошибку, пытаясь обратиться ко всем и каждому. Однако суть ведущей к успеху политической стратегии заключается в том, чтобы делать выбор, и часто жесткий выбор. Необходимо признать, что вы не можете адресовать свой политический призыв всем — вам придется выбирать. Это, конечно, не означает, что вы должны полностью исключить из поля зрения тех, кто не входит в избранную вами группу, просто тем, кто в нее входит, должно быть уделено приоритетное внимание.

Выбор адресной группы важен по ряду причин. Во-первых, это помогает вырабатывать лозунги. В политике, как в жизни, если вы знаете, к кому обращаетесь, то вам известно, что и как сказать. Во-вторых, это позволяет наиболее эффективно использовать имеющиеся средства. Вы просто не сможете издать столько рекламных проспектов или листовок, чтобы обеспечить всех, особенно в такой огромной стране, как Россия, тем более что финансовые ресурсы действующих в ней политических партий часто весьма ограничены. Соответственно, придется выбирать. В-третьих, выбор адресной группы дает возможность выдвигать, особенно на местном уровне, такие лозунги, которые бы отражали нужды потенциального избирателя. Например, если листовка предназначена для пенсионеров, в ней можно говорить о нуждах именно пенсионеров. Чем специфичнее лозунг и чем точнее он сформулирован, применяясь к конкретному адресату, тем эффективнее ваш коммуникационный процесс.

Выявление адресной группы потребует определенного времени и усилий. Постепенно состав подобных групп стал все в большей степени определяться не столько традиционными факторами, такими как социальная или экономическая принадлежность индивидов, сколько установочными характеристиками, которые не совпадают с экономическими и социальными. Вы, например, можете стремиться привлечь тех избирателей, которые придерживаются традиционных ценностей, настроены весьма националистически и болезненно воспринимают перемены. Или же, напротив, вы можете апеллировать к тем, кто жаждет быстрых перемен, персоноцентричен и кому не до традиционных ценностей.

Подбор адресной группы может оказаться задачей весьма сложной и запутанной, поэтому важно подойти к ее решению с позиций здравого смысла и не дать себе увязнуть в ней. Идеальной адресной группы нет, и соответственно придется идти на компромиссы. Однако если вы знаете, к кому обращаетесь в ходе политической кампании, вы сделали уже первый шаг к разработке эффективной политической стратегии.

Выявление ключевой проблемы. Крайне важно определить ту ключевую проблему, вокруг которой должна будет развернуться кампания. Это поможет вам сконцентрировать свое внимание и сфокусировать на ней свою стратегию.

Постановка целей. Далее вы должны установить, чего вы стремитесь добиться в ходе кампании. Без четко обозначенных целей не может быть и стратегии. Цели должны быть приведены в систему и поддаваться измерению. Ставятся они на двух различных уровнях.

1. Электоральный уровень: Какую долю голосов вы стремитесь получить? Сколько мест пытаетесь приобрести?

2. Установочный уровень: Какие изменения в позициях и убеждениях вы хотите стимулировать? Стараетесь ли вы усилить чувство экономической уверенности или создать образ сильного руководства?

3. Выработка стратегии

Теперь вы в состоянии разработать стратегию проведения кампании. Вы знаете сильные и слабые стороны своих соперников; аудиторию, к которой будете апеллировать; вы определили наиболее серьезную проблему и сформулировали цели. Сейчас вам нужна стратегия.

Суть политической стратегии заключается в том, чтобы определить, как максимально увеличить свои преимущества и использовать слабые стороны соперника с тем, чтобы добиться своих электоральных целей. Политическая стратегия всегда включаете себя 3 элемента: а) рекламу своей позитивной программы, б) оборону там, где вы уязвимы, и в) разоблачение недостатков ваших соперников. В ходе выработки стратегии вопрос о нахождении баланса между этими тремя элементами — элементами наступления, обороны и рекламы — является ключевым. Здесь возможно множество вариантов. Например, непопулярное правительство, находящееся в данный момент у власти, может сконцентрировать усилия не на пропаганде своей позитивной программы, а на том, чтобы посеять сомнения в кредитоспособности оппонентов. Оппозиционная партия, имеющая не блестящую репутацию в области управления экономикой, должна решить, пытаться ли ей исправить свой имидж или атаковать находящееся у власти правительство в тех областях, где уязвимо оно. И всем партиям приходится решать проблему собственной уязвимости и собственных слабых мест. Так, если налоговая политика партии непопулярна, что ей следует делать: провозглашать свою программу в этой области или скрывать ее?

Все это решения первостепенной важности, но они не могут быть приняты без учета сопутствующих обстоятельств. У конкурирующих партий тоже будет своя стратегия, и они будут осуществлять собственные планы. Пытаясь реализовать свою стратегию, вы будете реагировать на действия соперников, а они — на ваши. Выработка стратегии — это не только планирование собственной кампании, это еще и предвидение действий оппонентов и подготовка контрмер и ответных действий.

Все это может показаться чересчур сложным, но нужно усвоить один простой урок: чем больше будет спланировано до выборов, тем крепче окажется ваша стратегия в разгар не дающей вздохнуть избирательной кампании.

Расчет времени. При проведении избирательной кампании важно также правильно рассчитать время. Современные избирательные кампании, как правило, проходят по меньшей мере две фазы — фазу предвыборной кампании в полном смысле этого слова, начинающуюся за 4— 5 недель до выборов, и фазу длительной кампании, продолжающуюся около 6 месяцев до развертывания непосредственно избирательной кампании. В настоящее время становится все более и более важным заблаговременно выдвинуть свою программу и повлиять на позиции избирателей, поскольку по мере приближения выборов кампания часто становится такой напряженной, что бывает сложно донести до электората свои лозунги.

Лозунги. Лозунги, безусловно, являются сердцевиной кампании. В стратегии нет ничего важнее, чем то, что ваши кандидаты скажут избирателям. Лозунги должны быть простыми, запоминающимися, и их нужно постоянно повторять. Отход от своих стержневых лозунгов — это, возможно, одна из наиболее распространенных ошибок, совершаемых в ходе избирательной кампании. В последнее время политические лозунги все больше становятся вариациями на тему “доверие” против “перемен” (хотя, конечно, не сводятся исключительно к этим темам).

Чтобы добиться переизбрания, действующим правительствам, часто непопулярным, нужно изобразить своих оппонентов не заслуживающими доверия и неспособными управлять. [...]

Важность лозунгов для успешного проведения кампании трудно переоценить. Без выдвижения правильно подобранных лозунгов, которые бы постоянно повторялись и доходили до адресата, кампанию выиграть нельзя.

4. План кампании

После того как стратегия выработана, она должна быть преобразована в план кампании, в который войдут:

— оценка сильных и слабых сторон всех партий;

— цели;

— проблема;

— адресная группа;

— стратегия кампании: наступление, реклама, оборона;

— лозунги;

— коммуникационная стратегия (как лозунги будут доводиться до адресатных групп);

— сетевой график, фиксирующий все события, стратегические инициативы и пресс-конференции;

— план действий, точно определяющий, что будет происходить и кто будет это осуществлять.

Печатается по: Гоулд Ф. Стратегическое планирование избирательной кампании //Полис. 1993. № 4. С. 134—138.

СодержаниеДальше