<< Пред. стр. 3 (из 44) След. >>
Список литературы по разделу
Хронологические границы и существенные характеристики гуманистико-возрожденческого периода
С точки зрения хронологии гуманизм и Возрождение полностью занимают два века - XV и XVI. Пролог, как уже было показано, начинается уже с XIV века, главным образом с Кола ди Риенцо (чье творчество достигает кульминации в середине XIV века) и с личности Франческо Петрарки (1304-1374). Эпилог приходится на начало XVII века. Кампанелла был последним представителем эпохи Возрождения.
Традиционно говорили о XV столетии как о времени гуманизма и о XVI столетии как времени настоящего Ренессанса. Однако невозможность концептуально различать гуманизм и Ренессанс делает некорректным это хронологическое различение.
Если принимать во внимание философское содержание, то окажется (как увидим далее), что в XV веке преобладает интерес к человеку, в то время как мысль XVI века распространяется также и на природу. В этом смысле, если, из соображений удобства, хотят увязать с гуманизмом преимущественно тот аспект мысли эпохи Возрождения, который имел своим предметом человека, а с Ренессансом - всю природу, то это делать можно, но со многими оговорками и с большой осторожностью. Конечно, в любом случае "Ренессанс" считается историографическим наименованием всей общественной мысли XV и XVI веков. Напомним, наконец, что явления поверхностного подражания, филологизм и грамматизм как признаки начинающегося распада эпохи Ренессанса присущи не XV, а XVI веку.
14
Что касается отношения между средневековьем и итальянским Возрождением, нужно сказать, что наука сегодня не поддерживает ни тезис о разломе между двумя периодами, ни тезис о непрерывности.
Правильным будет третий тезис. Теория разлома допускает оппозицию двух периодов; теория непрерывности постулирует существенную однородность. Но между понятиями противоречия и однородности существует понятие "различия". Говоря, что эпоха Возрождения является периодом, отличным от средневековья, можно не только различать и противопоставлять две эпохи, но и легко определить их связи и точки касания, с большей свободой критики в деле их спецификации.
С этой позиции может быть легко решена другая проблема.
Открывает ли Ренессанс современную эпоху? В теории "разлома" между Ренессансом и средневековьем предполагался положительный ответ на этот вопрос. Теория "непрерывности" давала, напротив, отрицательный ответ. Считать началом современного периода научные революции и вести отсчет с Галилея с точки зрения истории мысли кажется более корректным. Эпоха модерна победила в силу этой грандиозной революции и следствий, которые она вызвала на всех уровнях. Первый "современный" философ в этом смысле - Декарт (и частично Бэкон), как мы рассмотрим позже подробнее. Таким образом, Ренессанс представляет собой период, отличный и от средних веков, и от современности.
Естественно, что как в средневековье уходят корни Ренессанса, так, в свою очередь, в Ренессанс прорастают корни современного мира. Можно даже говорить, что завершение Ренессанса было ознаменовано той же научной революцией; революция означает конец, а не суть Ренессанса, указывая на его верхний предел, и совсем не выражает общий мягкий духовный климат.
Остается теперь рассмотреть более конкретные отличия Ренессанса от средневековья и от современного периода, посредством рассмотрения отдельных идей и мыслителей. Но прежде всего необходимо указать на один из самых, может быть, типичных аспектов мысли эпохи Возрождения. Возвращаются к жизни греческие и восточные учения, обращаются к магии и теургии, распространившимся в некоторых письменных источниках, которые в поздней античности приписывали античным богам или пророкам. В действительности же эти источники были фальсифицированы, но люди эпохи Ренессанса принимали их за подлинные. Они имели последствия огромной важности (как выяснилось, главным образом в исследованиях последних десятилетий).
15
Восточные и языческие "пророки" и "маги" как основатели теологической и философской мысли: Гермес Трисмегист, Зороастр и Орфей
Отличие критико-исторического уровня гуманистической мысли латинской традиции от греческой
Предварительно должен быть разъяснен важный вопрос: как случилось, что гуманисты, которые всегда проявляли критическое отношение к филологическим текстам и на основе лингвистического анализа раскрыли немало подделок (как, например, с актом дарственной Константина), приняли за подлинные работы, приписываемые Гермесу Трисмегисту, Зороастру и Орфею, фальшивый характер которых для нас сегодня так очевиден? Почему они не применили к ним тот же метод? Недостаток проницательной критики и легковерность по отношению к этим документам озадачивают.
Ответ на этот вопрос в свете последних исследований кажется теперь ясным. Исследовательская работа латинских текстов, начатая Петраркой, была проведена прежде, чем это случилось с греческими текстами. Поэтому чутье, технические и критические возможности гуманистов по отношению к латинским текстам оттачивались раньше, чем то же происходило по отношению к текстам греческим. Кроме того, гуманисты, которые занимались латинскими текстами, имели более конкретные интеллектуальные интересы по сравнению с абстрактным и метафизическим изучением греческих текстов. Гуманистов, которые увлеклись преимущественно латинскими текстами, по большей части интересовали литература и история; напротив, гуманистов, которые занимались греческими текстами, в первую очередь привлекали теология и философия. Кроме того, источники и традиции, к которым возвратились гуманисты, занимавшиеся латинскими текстами, были гораздо чище тех, которые получили гуманисты, занимавшиеся греческими текстами, на них оказался
16
чрезвычайно толстый слой многовековой накипи. Наконец, были ученые греки, прибывшие в Италию из Византии, которые сами поддерживали ряд убеждений, лишенных исторических основ. Сказанное вполне объясняет, таким образом, складывающуюся противоречивую ситуацию, когда, с одной стороны, такие гуманисты, как Балла, заявляли о неподлинности много раз освященных латинских документов, с другой стороны, такие гуманисты как Фичино, настаивали на восстановлении аутентичности скандальных фальсификаций позднеантичных греческих текстов. Результаты этого, как увидим, весьма сильно отразились на истории философской мысли.
Гермес Трисмегист и Corpus Hermeticum в их исторической реальности и возрожденческой интерпретации
Начнем с Гермеса Трисмегиста и Corpus Hermeticum, который в эпоху Возрождения имел громкую славу и представлял огромную важность.
Сегодня мы с уверенностью признаем следующее. Гермес Трисмегист, как уже было сказано, является мифической фигурой и никогда в действительности не существовал. Эта мифическая фигура имеет сходство с древнеегипетским богом Тотом, считающимся изобретателем букв, алфавита и письменности, писцом богов, и потому открывателем, пророком и проводником божественных знаний и божественного слова. Когда греки познакомились с этим египетским богом, то нашли, что он имеет много общего с их богом Гермесом (римский бог Меркурий), проводником и вестником богов, и наделили его эпитетом "Трисмегист", что значит "трижды величайший" (trismegistos = termaximus).
В поздней античности в частности, в первые века периода империи (больше всего в II и III веках н. э.), некоторые языческие теологи-философы, в пику широко распространившемуся христианству, произвели серию записей. За именем этого бога стояло очевидное намерение противопоставить Божественному Писанию, сообщенному христианам, другие письменные источники, выдаваемые за Божественные.
Современные исследования теперь подтверждают, что, вне всякого сомнения, под маской египетского бога скрываются различные авторы и что элементы "египетские" представлены здесь довольно скудно. Речь в действительности идет об одной из последних попыток реванша, предпринятой язычеством на основе платонизма той эпохи (медиоплатонизма).
17
Среди многочисленных записей, приписываемых Гермесу Трисмегисту, большую группу (и наиболее нам интересную) составляют 17 трактатов (первый из которых называется "Пимандр"), один из них, в прошлом приписываемый Апулею, дошел до нас в латинской версии под названием "Асклепий" (может быть, составлен в IV
веке н. э.). Именно эта группа записей и называется "Corpus Hermeticum" (свод записей, автором которых является Гермес).
Поздняя античность приняла все эти записи за подлинные. Христианские Отцы, нашедшие в них намек на библейские доктрины (как будет показано), были в высшей степени поражены и, как следствие, убеждены, что они восходят к эпохе библейских патриархов и что они были творением какого-то языческого пророка. Так думал, например, Лактанций и так думал отчасти святой Августин. Фичино разделил это убеждение и перевел Corpus Hermeticum, который скоро стал основным текстом мыслителей периода гуманизма и Возрождения. В конце XV века (1488) в Сиенском соборе торжественно изобразили Гермеса на мозаичном полу с надписью: "Hermes Mercurius Trismegistus Conternporaneus Moysi" (Гермес Меркурий Трижды величайший Современный Моисею).
Синкретизм греко-языческих доктрин, неоплатонизма, христианства, впитанный Ренессансом, основывается в большей степени на этой колоссальной двусмысленности. Многие аспекты теорий Ренессанса, поражающие своим языческим звучанием и странной гиб-ридностью, являются сейчас в другом, ясном свете.
18
Но для понимания этого аспекта, чтобы установить "различия" между Ренессансом, средневековьем и современностью, важно осветить основные идеи "Corpus Hermeticum".
Бог выступает в функции бестелесного, трансцендентного, бесконечного; Он также Монада и Единое, "начало и корень всех вещей"; наконец, Он проявляется в образе света. Теология отрицательная и положительная пересекаются: с одной стороны, Бог предстает как вершина всего, как совершенно иное всему тому, что существует, Он предстает "без формы и без фигуры", и поэтому просто как "лишенный сущности", и поэтому невыразимый. С другой стороны, признается, что Бог является Благом и Отцом всех вещей, и поэтому причиной всего и, как таковой, Он представлен положительно. В одном из трактатов говорится, например, что Бог есть и то, что невидимо, и то, что более всего видимо.
Иерархия промежуточных ступеней между миром и Богом описана следующим образом:
1. На вершине высший Бог, Который является высшим Светом, высшим Разумом, способный творить самостоятельно.
2. Затем следует Логос, Который является "первородным Сыном" высшего Бога.
3. Высший Бог порождает также Разум-демиурга, который хотя и рожден вторым, но явно "одной субстанции" с Логосом.
4. Далее следует Антропос, т.е. человек бестелесный, сотворенный высшим Богом по "образу Бога".
5. Наконец, следует Интеллект, который дается человеку земному (и который следует отличать от души как более высокое в ней) и являющий Божественное в человеке (и, более того, в некотором смысле является как бы Богом в человеке); это играет существенную роль в этическом, мистическом и в сотериологическом планах герметизма.
Бог высший, кроме того, есть развертывание бесконечной потенции", Он есть также архетипическая форма и бесконечное начало начал.
Логос и демиург творят космос. Они воздействуют различными способами на темноту или мрак, который дуалистически изначален и в качестве второго начала противостоит Богу-свету, и строят упорядоченный мир. Рождаются семь небесных сфер, приведенных в движение. Движением этих сфер производятся живые существа, лишенные разума (которые в первый момент рождаются все двуполыми).
19
Более сложным является сотворение земного человека. Антропос, или человек бестелесный, рожденный третий сын высшего Бога, хочет подражать демиургу и творить. Получив согласие Отца, Антропос пересекает семь небесных тонких сфер и Луну, принимая потенцию каждой из них, и потом показывается в сфере луны и видит природу подлунного мира. Вскоре Антропос влюбляется в эту природу, и, в свою очередь, природа влюбляется в человека. Точнее, человек влюбляется в собственный образ, отраженный в воде, и, охваченный страстным желанием соединиться с ним, падает. Так рождается земной человек, с двойной природой, духовной и телесной.
По правде говоря, автор герметического "Пимандра" значительно усложняет антропогонию. В самом деле, соединением человека бестелесного с телесной природой не рождается непосредственно человек вообще, но рождаются семь людей (семь по числу планетных сфер), каждый временно мужской и женской природы. Все остается в этом состоянии до тех пор, пока, по желанию высшего Бога, люди (и животные, уже рожденные под действием движения планет) не разделяются на два пола, и все получают библейский наказ расти и размножаться: "Возрастайте, увеличиваясь и размножаясь все вы, что были созданы и произведены, и кто из имеющих разум познал самого себя, тот бессмертен, тот узнал, что причина смерти есть любовь (eros) и постиг все существующее".
В герметическом послании, в котором описывается падение человека, решается и проблема спасения, а ее части представляют метафизико-теологию, космологию и антропологию и сотерологию.
Таким образом, земной человек - это падший Антропос (человек бестелесный), продукт соединения с материальной природой, следовательно, его спасение состоит в освобождении от пут материи. Средства освобождения указаны в герметической теории познания. Человек должен прежде всего познать самого себя, убедиться, что природа его основана на разуме. И поскольку Разум является частью Бога (= Бог в нас), познать самого себя - значит познать Бога. Все люди обладают разумом, но только в потенциальном состоянии; и от человека зависит, осуществит он себя или потеряет. Если разум оставляет человека, то это единственная причина его безблагодатной жизни, и вина за это падает на него самого: "Часто
20
разум улетает, и в этот момент душа больше не способна ни видеть, ни слышать и становится похожей на неразумное существо: такова сила разума! С другой стороны, разум не может выдержать мутной души и оставляет ее телу, которое несет ее вниз. Такая душа... не имеет разума; поэтому такое существо не должно называть человеком".
Напротив, человек, делающий правильный выбор, будет достойным такого божественного дара. Человек не должен ждать физической смерти для того, чтобы достигнуть своей цели, т.е. стать блаженным. Действительно, он может возродиться, освободиться от отрицательных сил и удручающего мрака, посредством Божественной потенции, присущей Благу, окончательно отделившись от тела, очистив, таким образом, свой разум; он восторженно воссоединяется с разумом Божественным в благодати Творца.
В этом старом образе, как и в древнейших книгах Библии, человека Ренессанса не могли не поразить намеки на "Сына Божия", "Слово Божье", о котором говорится в Евангелии от Иоанна. Ттрактат XIII "Корпуса Герметикум" содержит просто вариант Нагорной проповеди, и это подтверждает, что возрождением и спасением человек обязан Сыну Божьему, определенному как "человек по воле Божьей". Фичино находит великое множество текстов Моисея в Corpus Hermeticum, поскольку там также предвидится инкарнация Логоса, Глагола, и там же говорится, что Слово Творца есть Сын Божий.
Это изумление перед языческим пророком (таким же древним, как и Моисей), который говорит о "Сыне Божием", заставляло принять, по крайней мере частично, также астрологические установки и гностическую доктрину. И не только. Но так как в "Асклепии" явственно говорится о практике симпатической магии (magia sympathica), Фичино и другие нашли в Гермесе Трисмегисте разновидность оправдания и узаконения собственной магии, понятой в новом смысле. Сложный синкретизм платонизма, христианства и магии, который является признаком Ренессанса, находит, таким образом, в Гермесе Трисмегисте, priscus theologus (древнем теологе), чрезвычайно привлекательный образец разновидности античной литературы. Поэтому без Corpus Hermeticum невозможно понять мысль эпохи Возрождения.
21
Йетс не без основания заключает: "Мозаики, изображающие Гермеса Трисмегиста и Сивиллу, устанавливались в Сиенском соборе в течении 80 лет в XV веке. Изображение Гермеса Трисмегиста в христианском здании находилось недалеко от входа, обращая на себя внимание и, таким образом, указывая на первостепенное духовное положение. Он не был изолированным местным феноменом и стал символом итальянского Возрождения".
Зороастризм эпохи Ренессанса
Документ, во многом аналогичный герметическим записям, это так называемые "Халдейские оракулы". Это сочинение, написанное гекзаметром, дошло до нас в многочисленных фрагментах. Действительно, как в первом, так и во втором случаях мы снова находим то же смешение философем (выведенных из медиоплатонизма и неопифагореизма) с акцентами на схемах триадичности и тринитарности, с мифическими и фантастическими представлениями, аналогичными по типу рассмотренным выше, вдохновленными восточной религиозностью, с характерной для последнего этапа язычества претензией сообщить "явленное в Откровении послание". В противоположность Corpus Hermeticum, в "Оракулах" элемент магический доминирует над спекулятивным. Они служили практико-религиозным целям.
Откуда появились эти работы? Древние источники полагают, что их автором был Юлиан, прозванный Теургом; сына Юлиана называли Халдеем, он жил в эпоху Марка Аврелия, т.е. во II веке. Уже в III веке эти оракулы упоминаются как христианскими писателями, так и языческими философами.
Как признают почти все ученые, их содержание выражает мышление и духовный климат, типичный для эпохи Антониев, и весьма вероятно, что автором их был действительно Юлиан Теург; теперь это с известной мерой осторожности допускают многие ученые.
В большей степени, чем в герметизме, в "Халдейских оракулах" заметно влияние вавилонских мудрецов. Действительно, халдейское идолопоклонство (с религиозным культом солнца и огня) играет здесь основную роль.
Юлиан, который, как сказано, может считаться вероятным автором "Халдейских оракулов", был первым, кто был назван (или кто заставил называть себя) "теургом". "Теург" существенно отличается от "теолога". Последний ограничивается тем, что говорит о боге, первый, напротив, вызывает богов и воздействует на них.
22
Но что точно означает "теургия"? Это знание и искусство магии, используемое для мистико-религиозных целей. Эти мистико-религиозные цели составляют заметную характеристику, которая отличает теургию от магии вообще. Современные ученые уточнили, что, если вульгарная магия использует имена и формулы религиозного происхождения для мирских целей, то теургия использует эти же вещи для целей религиозных. И эти цели, как мы знаем, состоят в освобождении души от связывающих ее тела и рока, препятствующих соединению ее с божественным.
Это установлено сегодня. Но во времена Возрождения не рассуждали таким образом. К серьезной ошибке подтолкнуло мнение авторитетного ученого византийца Георгия Гемиста, родившегося в Константинополе в 1355 году, который потом стал называться Плетоном. Он считал Зороастра автором "Халдейских оракулов" (что было подсказано ему его учителем). Прибыв в Италию по случаю церковного Собора во Флоренции, он прочитал цикл лекций о Платоне и об "Оракулах", выдав за их автора Зороастра, чем возбудил немалый интерес к себе.
Зороастр, таким образом, считался пророком (priscus theologus) и иногда был представлен просто как предшественник Гермеса или как первый по хронологии и равный по достоинству с ним. В действительности Зороастр (Заратустра) был одним из иранских религиозных реформаторов VII-VI веков до н. э., и к "Халдейским оракулам" никакого отношения иметь не мог. Это недоразумение в дальнейшем породило особую ментальность магического, свойственную эпохе Ренессанса.
Орфей Ренессанса
Орфей был мифическим поэтом. С ним связана религиозная мистерия, о которой говорилось ранее. Уже в VI веке н. э. об этом поэте-пророке было сказано: "Орфей - известное имя".
По сравнению с "Герметическим корпусом" и "Халдейскими оракулами" орфизм представляет гораздо более древнюю традицию, которая повлияла на Пифагора и Платона, по большей части в том, что касается доктрины метемпсихоза.
23
Но множество документов, которые дошли до нас как орфические, поздние фальсификации, появившиеся в период эллинизма и в период империи. Ренессансу были известны орфические гимны. Эти гимны в новых изданиях, в количестве 87, представлены во вступлении. Они посвящены различным божествам и следуют согласно точному концептуальному порядку. Рядом с доктринами, восходящими к оригинальному орфизму, гимны содержат доктрины стоиков и доктрины, полученные из философско-богословской среды александрийцев, из чего следует, что они позднего происхождения. Но в эпоху Возрождения они считались подлинными. Фичино пел эти гимны, призывая звезды к благотворному влиянию.
В генеалогии пророков Орфей, согласно Фичино, был преемником Гермеса Трисмегиста. И Пифагора, и Платона связывают с Орфеем. Гермес и Орфей - атланты ренессансного платонизма, во всем отличного от платонизма средневекового.
Ясно, что, если не учитывать все приведенные здесь факторы, мы утратим всякую возможность понять метафизику и магическую теологию флорентийской Академии и большой части мыслителей XV и XVI веков.
Ко всему этому следует добавить огромный авторитет системы Дионисия Ареопагита, уже оцененного в средневековье, но теперь перечитанного с точки зрения иных интересов (в записи Фичино, сделавшего латинские переводы Дионисия). Гуманисты верили в легенду обращения Дионисия апостолом Павлом в афинском Ареопаге.
В свете того, что было здесь сказано, можем начать рассмотрение различных тенденций и течений в философии эпохи гуманизма и Ренессанса.
24
Глава вторая
ИДЕИ И ТЕНДЕНЦИИ ГУМАНИСТИКО-ВОЗРОЖДЕНЧЕСКОЙ МЫСЛИ
Дискуссии по проблемам морали и неоэпикурейство
Начала гуманизма
Франческо Петрарка
Франческо Петрарка (1304-1374), как было сказано выше, единодушно считается первым гуманистом. Уже в первые десятилетия XV века это было для всех очевидно, и Леонардо Бруни писал: "Франческо Петрарка был первым, на кого снизошла благодать, и он признал и осознал и вывел на свет изящество древнего стиля, утраченного и забытого".
Каким образом пришел к гуманизму Петрарка? Он подверг внимательному анализу испорченность и безбожие своего времени и попытался определить их причины. Как он полагал, есть две связанные между собой причины: 1) воинствующий натурализм, привнесенный арабской мыслью, особенно Аверроэсом, и 2) господство диалектики и логики, связанное с панрационалистическим мышлением. Против этих заблуждений он указал противоядие: 1) чтобы не распыляться в поверхностном знакомстве с природой, нужен возврат к собственной душе, 2) чтобы не распыляться в пустых диалектических упражнениях, нужно вновь открыть обаяние цицероновских гуманитарных наук (litterae humanae).
Безукоризненно очерченная программа и собственный метод философствования Петрарки заключаются в следующем: истинная мудрость есть знание пути как метода достижения этой мудрости, которая заключается в искусстве быть свободным.
25
Вот несколько красноречивых примеров. В произведении "О собственном незнании и о многом другом", направленном против натурализма последователей Аверроэса, Петрарка пишет: "Он (Аверроэс) знает многое, знает зверей, птиц и рыб, знает, сколько волос в гриве льва и сколько перьев в хвосте ястреба" (следует долгий живописный список курьезов того же рода). "Приведенные вещи по большей части или фальшивы (невозможно проведение опытов), или неизвестны: они слишком легковерно принимаются и, поскольку недоступны опыту, берутся на веру; но даже будучи истинными, они бесполезны. Я спрашиваю себя, что пользы знать природу зверей, птиц, рыб и змей и либо игнорировать, либо не заботиться о знании природы человека (кто мы, откуда и куда идем)".
Известный фрагмент содержится в послании, где рассказывается о восхождении на гору Вентоза. После долгого пути, достигнув вершины горы, Петрарка стал исповедоваться божественному Августину, и первыми словами его были: "И если люди идут в горы, к волнующимся морям, к широким рекам, к необъятному океану и обращают свой взор к звездам, не пренебрегают ли они тем самым собою?" И вот его комментарий: "Изумленный, я исповедался названному моему брату, который пожелал выслушать, что мне не причиняют беспокойство книги и восхищение земными вещами, поскольку у языческих философов я научился тому, что ничто не достойно восхищения, за исключением души, против которой все кажется незначительным ".
Что касается второго пункта из вышеуказанных, Петрарка настаивает на том факте, что "диалектическая" дверь ведет к безбожию, а не к знанию. Смысл жизни открывается не тому, кто нагромождает силлогизмы, а тому, кто овладел искусством быть свободным. Диалектика, с умом примененная, есть не цель, а инструмент духовного образования.
И древнее определение философии, данное Платоном в диалоге "Федон",совпадает с христианским в "Инвективе против врачей": "Глубоко задумывающийся над смертью, преисполненный терпимости к ней, готов к тому, чтобы в презрении к ней и выдержке поступать, как необходимо, и это дает возможность придавать кратким мгновениям жизни внутренний смысл, наполнять их счастьем и славой - вот истинная философия, о которой некоторые говорили, что она не может не быть мыслью о жизни и смерти. Это объясняет, что философия, хотя она и найдена язычниками, все же по сути своей - гуманистична".
26
Подлинный Аристотель вызывает уважение Петрарки, но последователями Авиценны он был дурно использован в духе "натурализма" и "диалектического мышления". Платон (тот Платон, которого он мог читать, не зная греческого) становится символом гуманистической мысли, "принципом любой философии". В написанном им трактате "О собственном невежестве" читаем: "И кто, спросят, дал это первенство Платону? Не я, отвечаю, но правду говорят, что если он не достиг истины, то был близок к ней более, чем другие, и это признают и Цицерон, Вергилий и те, кто, не сознаваясь в том, следовали за ним, и Плиний, и Плотин, и Апулей, и Макробий, и Порфирий, и Иосиф Флавий, и Амвросий, Августин, Иероним, и многие другие, что легко может быть доказано, если бы это не было и без того всем известно. И кто станет отрицать такое первенство, исключая разве что шумную толпу глупых схоластов?"
И в заключение приводим его рассуждение, показывающее, на какую высоту Петрарка поднял достоинство слова, которое для гуманиста станет наиболее важным: "Прав Сократ, который, увидев красивого подростка в молчании, сказал: "Говори, чтобы я тебя разглядел". Через слово человеческое лицо становится прекрасным".
Колюччо Салютати
По пути, открытому Петраркой, следовал с успехом Колюччо Салютати, родившийся в 1331 году. С 1374-го по 1406 год был секретарем Флорентийской республики . Колюччо Салютати интересен для нас более всего по следующим причинам. Продолжив полемику с медиками и естественниками, он отстоял превосходство свободных искусств. Против современного ему диалектического рационализма он поддержал представление о философииы как послании к жизни (подобное можно найти и у язычника Сократа, и у Христа, и у святого Франциска). В центре внимания акт воли как упражнение в свободе. Много сил он затратил на то, чтобы утвердить первенство активной жизни над созерцательной. Ему принадлежит заслуга в учреждении первой кафедры греческого языка во Флоренции под руководством скрывавшегося в Италии ученого византийца Эмануила Хрисолора.
"Письмо" и трактат "О благородстве законов и медицины" превосходно иллюстрируют концепцию о примате активной жизни над созерцательной, к которой возвратится мысль кватроченто и в которой находим одну из примет гуманизма: "Не верь, о Пилигрим, что, избегая толпы, становясь отшельником, скрываясь в изоляции, ухо-
27
дя в скит, ты тем самым находишь путь к совершенству. То, что придает твоей работе степень совершенства, находится в тебе; в те6е - способность не принимать те внешние вещи, которые не затрагивают тебя, но они не могут не затронуть тебя, если только твой ум и твоя душа сосредоточенно останавливаются и обращаются к этим внешним вещам. Если душа твоя не допустит их в себя, то посреди рынка, в суде, на форуме, в самых оживленных в городе местах ты будешь, как в скиту. Если, напротив, в память о далеких вещах или в качестве соблазнов ты их к себе приблизил, то что толку в том, что ум наш понимает их как внешнее, к чему нам уединение? Собственная наша душа думает всегда о чем-нибудь таком, что постигается чувствами, что закладывается в памяти, что побуждается разумом или страстными желаниями. И что? Кто был дороже Господу: затворник и отшельник Павел или деятельный Авраам? Яков с двенадцатью сыновьями, множеством стад своих, двумя женами, огромным богатством - не думал ли ты, что он был дороже Господу, чем два Макария, Теофила и Иллариона? Верь мне, о Пилигрим, что только те, кто печется о вещах мира, только они знают толк в созерцании; таким образом, есть много званых, но мало избранных" .
"Я, по правде сказать, смело утверждаю и искренне признаюсь в том, что оставляю с удовольствием и без зависти и возражений тех, кто воспаряет в сферы чистого умозрения, и всех других, восходящих к высоким истинам, только бы мне оставили понятие о человеческих вещах. Ты пребываешь в созерцании, чтобы я, напротив, мог обогащаться. Медитируй в свое удовольствие. Я же, напротив, всегда буду погружен в действие, направленное к высшей цели, чтобы всякое мое деяние было полезным и мне, и семейству, и, что более важно, - чтобы оно послужило для пользы моим друзьям и родине, а тогда оно может послужить примером и человеческому обществу".
28
Этико-политические дебаты гуманистов кватроченто Л. Бруни, П. Браччолини, Л. Б. Альберти
Леонардо Бруни
Учеником, другом и продолжателем творчества Салютати был Леонардо Бруни (1370/74-1444), прежде служивший при римской курии и затем канцлером во Флоренции. Ценные наставления в знании греческого, полученном от Хрисолора, теперь приносят в лице Бруни зрелые плоды. Он перевел Платона (диалоги "Федон", "Горгий", "Федр", "Апологию", "Критон", "Письма" и частично "Пир"), Аристотеля ("Никомахову этику", "Политику"), а также Плутарха и Ксенофонта, Демосфена и Эсхина. Философский интерес представляют его "Диалоги" (посвященные Пьеру Паоло Верджерио), "Введение к моральному совершенству", а также "Письма".
Слава Бруни связана больше всего с переводами "Политики" и "Никомаховой этики" Аристотеля, которые способствовали новому подходу к этим текстам, как бы обеспечив им приток сил. Спиритуалистическому и задушевному гуманизму Петрарки Бруни противопоставляет граждански и политически более действенный гуманизм. Классики были для него действительно учителями "гражданских" добродетелей. Парадигматической для Бруни была аристотелевская концепция человека, понятого как "животное политическое". Человек осуществляется полностью и по-настоящему только в общественном и гражданском планах, на что Аристотель указывал в "Политике".
Этика Аристотеля была подвергнута переоценке. Бруни убежден, что значение "созерцания" было слишком преувеличено и по большей части деформировано. Важен не созерцаемый объект, а человек думающий и действующий. "Высшее благо", о котором говорится в "Никомаховой этике", - это то, что не просто хорошо как абстракция и, во всяком случае, как трансцендентное, но хорошо именно для человека, это благо, конкретная реализация добродетели является счастьем. Как и Аристотель, Бруни реабилитирует удовольствие, понятое прежде всего как следствие деятельности, согласной человеческой природе.
Как и Аристотель, Бруни говорит, что истинным параметром моральных суждений является добродетельный человек (а не абстрактное правило). "Если человек не добродетелен, он не может быть благоразумным, благоразумие (мудрость) действительно является точной оценкой его возможностей; злодею сами вещи не хотят являться в истинном своем свете, проявляясь в качестве искаженных. Преступники и злодеи могут точно постичь математические и физические законы, но их нет для мудрых дел, и они теряют свет истины... Честному человеку, таким образом, прямо и свободно открывается дорога к счастью. Он никогда не обманывается, не ошибается. Хотите быть счастливыми - нет ничего надежнее честности и добрых дел".
29
В этом пункте, заключает Бруни, философия языческая и христианская находятся в безукоризненной гармонии: "И та, и другая поддерживают справедливость, умеренность, силу, свободу и другие добродетели и не поддерживают качества, им противоположные".
Поджо Браччолини
Много общего с Салютати можно найти также у Поджо Браччолини (1380-1459). Он был секретарем в Риме при курии и впоследствии секретарем во Флоренции. Поджо открыл много античных рукописей. В его работах, вызвавших дискуссии в среде гуманистов, теперь ставших каноническими, в частности, прослеживаются следующие темы: а) активная жизнь против созерцательной, уединенной; б) назначение литературы для формирования человека и гражданина; в) слава и благородство как плоды индивидуальной добродетели; г) фортуна и превратности человеческой жизни людей, одолеваемые добродетелью; д) переоценка богатства, понимаемого как основа государства и как то, что позволяет создавать в городе соборы, монументы, искусства, украшения и другие прекрасные вещи.
По поводу последнего Э. Гарэн писал, что мы оказываемся перед "эмбрионом современной теории денег и капитала". Таким образом, речь идет о замечательном предвосхищении.
Вот поучение Браччолини о добродетели как о ненуждающейся ни в чем и имеющей единственный источник - истинное благородство. "В нем истина, приносящая много полезного нашей жизни. Поскольку если убедимся, что люди становятся благородными в почестях и в благе и что истинное благородство завоевывается собственными силами, а не чужой работой, - получим тем самым представление о том, что в добродетели нет побежденных; обходитесь без похвалы, удовлетворитесь чужой славой, но соберитесь все же овладеть званием благородного". Здесь содержится одна из ключевых мыслей гуманизма: истинное благородство завоевывается в действии - эта мысль повторяет позицию римских стоиков, не менее важную для новой эпохи: всяк кует свою судьбу сам.
30
Леон Баттиста Альберти
Гуманистом с разносторонними интересами был Леон Баттиста Альберти (1404-1472), который занимался помимо прочего философией, математикой и архитектурой. Наиболее известными являются его работы "Об архитектуре", "О живописи", "О семье", "О ведении домашнего хозяйства".
Вот тематика некоторых направлений, которыми занимался Альберти.
В первую очередь отметим критику теологико-метафизических исследований, объявленных пустыми. Согласно Альберти, стремление обнаруживать высшие причины вещей - дело пустое, потому что людям это не дано, и они могут знать только то, что перед глазами, т.е. что подвластно опыту.
Его интересует homo faber, т.е. человек деятельный. Его активность ориентирована не только на возможности отдельного человека, но и на возможности других людей и общества. Поэтому он осуждает мнение Эпикура о высшем счастье - ничегонеделании. Самый тяжкий порок - безделие, быть никчемным. Созерцание без действия не имеет смысла. Он восхваляет стоиков, которые говорили: "Человек природой устроен так, чтобы быть и мудрым и производящим" и: "Любая вещь рождается для того, чтобы служить человеку, а человек - для того, чтобы сохранить компанию и дружбу людей". Он восхищен словами Платона: "Люди рождаются, чтобы быть людьми".
В искусстве Альберти отметил большую важность концепции "порядка" и "пропорции" между частями: искусство воспроизводит и вновь создает такой порядок между частями, который существует в действительных вещах.
Альберти приписывают даже урбанистическую философию градостроения по образцу античной. Л. Малуза пишет: "Архитектура среди искусств... для Альберти является искусством самым высоким и самым близким к работе самой природы. Человеку свойственно строить, сколь возвышает его обращение к порядку в городе, который проясняет добродетели и затребован природой. Сотворение города как человеческого и природного целого занимает весомую часть трактата "De re aedificatoria" ("О строительном искусстве"), который можно рассматривать как оригинальнуо урбанистическую философию: роль сооружения и города состоит для Альберти в том, что они служат для установления нравственного порядка и счастья".
31
<< Пред. стр. 3 (из 44) След. >>
Список литературы по разделу