<< Пред.           стр. 33 (из 44)           След. >>

Список литературы по разделу

 Тонкости онтологии породили в лучшем случае скептиков; на долю естествознания выпало создать настоящих деистов". Из Приложений к "Философским мыслям" явствует, что Дидро - убежденный деист, как и в борьбе с религиозными суевериями, и особенно с христианскими догмами. Он пишет: "Доказывать Евангелие с помощью чуда - значит доказывать нелепость с помощью противоестественного явления". И далее: "Почему чудеса Иисуса Христа истинны, а чудеса Эскулапа, Аполлония Тианского и Магомета ложны?" "Я без труда поверю одному-единственному честному человеку, который мне объявит, что Его Величество только что одержал полную победу над союзниками; но даже если весь Париж мне покля-
 
 630
 
 нется, что недавно воскрес покойник, я этому не поверю. В самом деле, удивительно ли, что некий историк ошибся или даже ошибся целый народ?" Кроме того, Дидро ставит под сомнение не только чудеса, но и Божественное вдохновение как источник Священного Писания: кто устанавливает Божественность Писания? Церковь. Но на чем основаны ее утверждения? На Священном Писании. Дидро комментирует это положение: "Однако я не могу согласиться с непогрешимостью Церкви прежде, чем будет доказана Божественность Писания. Итак, вот я и вернулся вновь к неизбежному скептицизму".
 
 Говоря по существу, римская мифология (с вознесением на Небеса Ромула) и мифология христианская, с точки зрения Дидро, не очень отличаются друг от друга. Он противопоставляет Юлиана Отступника, веротерпимого императора, и авторитарного Григория Великого. Человеческие страсти по-новому оцениваются философом: "Мы без устали воюем со страстями. <...> Однако лишь страсти, и страсти сильные, могут возвысить дух для великих дел. Без страстей не будет больше ничего возвышенного ни в обычаях, ни в делах и творениях; искусства пойдут вспять к неискушенности, а добродетель станет педантичной. Умеренные страсти делают людей серыми. <...> Погасшие страсти заставляют деградировать даже выдающихся людей. <...> Поставить себе целью подавление страстей - верх безумия. Набожный человек терзается, как сумасшедший, чтобы ничего не желать, не чувствовать, не любить, а если его намерения осуществятся, то он превратится в настоящее чудовище". "Безбожность" книги Дидро не вызывает сомнений, хотя он и провозглашает себя верным сыном римской церкви, считая христианство лучшей из всех позитивных религий, а соответствующее религиозное воспитание - благом. Но Дидро задает вопросы: "Какие тяжкие преступления совершили все эти несчастные? Одни бьют себя в грудь камнями; другие раздирают себе тело железными крючьями; у них у всех в глазах застыли угрызения совести, страдания, боль и смерть. Кто приговорил их к подобным терзаниям?.. Бог, которого они оскорбили... Но кто этот Бог? Это кладезь добра... Разве преисполненный доброты Бог мог бы получать удовольствие, купаясь в слезах несчастных? Разве их ужас не должен был оскорбить Его милосердие? А что могло бы обуздать гнев какого-нибудь тирана?" Ведь в самом деле "[люди] в этом мире жили бы довольно спокойно, если бы действительно были уверены, что им нечего бояться в мире ином: мысль об отсутствии Бога никого никогда не испугала, тогда как,
 
 631
 
 наоборот, страшно подумать, что существует такой Бог, какого мне описали". В "Приложении" к "Философским мыслям" Дидро напоминает слова Паскаля: ""Если ваша религия ложна, вы ничем не рискуете, считая ее истинной; если она истинна, вы рискуете всем, считая ее ложной". Какой-нибудь имам мог бы сказать то же, что и Паскаль". 7 июля 1746 г. по постановлению парижского парламента "ядовитая" книга была приговорена к сожжению, как "возмутительная и противная религии и морали... полная ядом самых преступных и нелепых мнений, на какие только способен развращенный человеческий ум... ставит все религии на одну доску и приходит к тому, что не признает ни одной".
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Всё есть материя в движении
 
 Если в ранних произведениях Дидро очевидна естественно-теологическая позиция (с сильным влиянием Ньютона), то в последующие годы, начиная с "Письма о слепых", философская позиция Дидро начинает меняться: порвав с идеализмом и религией, он стал материалистом и атеистом. В выдающихся произведениях (как философских, так и художественных), написанных в зрелые годы, - "Мысли об объяснении природы", "Разговор Д'Аламбера с Дидро", "Сон Д'Аламбера", "Философские принципы относительно материи и движения", "Монархия", "Племянник Рамо", "Жак-фаталист" (одновременно с более чем двадцатилетним руководством и активной работой по созданию "Энциклопедии") - Дидро "предстает убежденным материалистом и обличителем религии: "статичной" и "сотворенной" природе последователей Ньютона и Вольтера... он теперь противопоставляет образ физической реальности, находящейся в постоянном движении и развитии, которая в себе самой несет свое начало и где наличие определенного "порядка" не дает повода утверждать, что это вызвано конечными причинами либо бытием некоего высшего Распорядителя" (Паоло Росси).
 
 Деизм у Дидро замещается материалистическим неоспинозизмом, для которого действенным остается постулат: Deus sive natura sive materia (Бог или природа или материя). Мир - это материя в движении. В "Письме о слепых" мы читаем: "Что такое этот мир? Склонный к переменам состав... быстрая смена существ, следующих друг за другом, толкающихся и исчезающих, эфемерная симметрия, случайный порядок". "Предположение о каком бы то ни было существе, находящемся вне материальной вселенной, невозможно.
 
 632
 
 Гипотезы подобного рода не должны больше выдвигаться, потому что из них нельзя сделать никаких выводов". Так пишет Дидро в работе "Философские принципы относительно материи и движения"; в книге "Мысли об объяснении природы" он утверждает: "Сколько абсурдных предположений, сколько ложных представлений, сколько иллюзорных понятий кроется в гимнах, которые отважились сложить во имя Творца безрассудные защитники конечных причин". Итак, никакого Бога-распорядителя и никакого финализма. Существует только материя в движении: "Я вижу, что все сущее связано с действием и противодействием, одни формы разрушаются и создаются уже в другой форме; я вижу сублимации, разложение, сочетание и соединения всякого рода, т.е. явления, несовместимые с однородностью материи; из этого я заключаю, что материя разнородна, что в природе существует бесконечное множество различных элементов, каждый из которых обладает, в связи с их разнообразием, собственной специфической силой, несотворенной, неизменной, вечной, неразрушимой, и что эти силы развиваются. Из этого происходит движение, иными словами, благодаря общему ферменту. Отсюда происходит также и жизнь. Вы видите яйцо? Это яйцо опрокидывает все теологические школы и все храмы земли. Что же оно собою представляет? До появления в нем зародыша - это бесчувственная масса, как и после появления зародыша, ибо зародыш сам по себе - просто инертная и сырая жидкость. Каким же образом эта масса перейдет к другому устройству, к чувствительности, к жизни? Посредством воздействия тепла. Что производит тепло? Движение". По мнению Дидро, органические формы подвергаются постепенной трансформации. Как явствует из текста, перед нами - образ вселенной, построенный на основе научных данных из разных областей опыта. Мы видим перед собой попытку глобального истолкования материальности мира в духе материалистической метафизики.
 
 Тем не менее при внимательном изучении творческого наследия Дидро заметна попытка с позиций материализма объяснить единство материи и движения, преодолевая свойственный науке той эпохи механицизм. Он ближе других материалистов XVIII в. подошел к идее самодвижения материи и видел в этом самый убедительный довод против существования Бога. Высказав мысль, что потенциально ощущение является всеобщим свойством материи, Дидро предвосхитил некоторые положения эволюционного учения.
 
 633
 
 Если мы правильно поймем особенности его материализма, то сможем опровергнуть взгляд на Дидро как противоречившего самому себе, поскольку книга "Последовательное опровержение книги Гельвеция "О человеке" вовсе не означает возвращения Дидро к деизму и отказа от материализма, а, скорее, выражает справедливые методологические замечания опытного философа о том, что ни суждения, ни чувства нельзя сводить к простейшей чувственности, так как последняя составляет их условие, а не сущность, не движущую силу. Он не разделял стремления Гельвеция упрощенно сводить понятия, сознание человека к сумме ощущений, выдавая свои гипотезы за абсолютно верные факты. Вот примеры из "Опровержения": "Он [Гельвеции] говорит: воспитание создает все. Следует говорить: воспитание создает многое... Он говорит: наши страдания и удовольствия всегда чувственные страдания и удовольствия. Следует говорить: довольно часто... Он говорит: образование - это единственный источник духовных различий. Следует говорить: это - один из основных... Он говорит: характер целиком зависит от обстоятельств. Следует говорить: я считаю, что обстоятельства его меняют". Следовательно, по сравнению с Гельвецием Дидро обладает более тонкой методологией. Паоло Росси отмечает, что за несогласием с Гельвецием стояли также глубокие политические расхождения: "Протестуя против положения о том, что люди могут счастливо жить "под неограниченной властью справедливых, гуманных и добродетельных правителей"", Дидро не только протестует против лицемерного деспотизма французского двора, но и разоблачает всю двусмысленность идеала и практики просвещенного абсолютизма. Дидро спрашивает: "Что характеризует тирана? Может быть, доброта, коварство?" И отвечает: "Ничего подобного. Два этих понятия вовсе не входят в определение тирана. Это - выход за пределы присвоенной власти, а не ее использование. Два или три царствования справедливой, мягкой, просвещенной, но неограниченной власти могут стать величайшим бедствием для нации: народы будут доведены до полного забвения своих прав, глубокого рабства".
 
 В этом - гуманизм Дидро, философа, верящего в разум ("Если я откажусь от разума, здравого смысла, то у меня больше не будет никакого наставника и проводника"), но не в его всемогущество. Поэтому необходимы сомнение и истинный скептицизм: "Это философ, который сомневался во всем, во что верил, и верил тому, что доказывали как истинное его разум и чувства". Действительно: "То, что никогда не ставилось под сомнение, нельзя считать проверенным и доказанным. То, что никогда не подвергалось непредубежденному рассмотрению, не было по-настоящему исследовано. Значит, скептицизм - первый шаг к истине".
 
 634
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Кондильяк и гносеология сенсуализма
 
 Жизнь и творчество
 
 В рамках французского Просвещения Кондильяк осуществил самую последовательную попытку развития эмпиризма Локка в подлинно философском смысле. В то время как большинство философов, по примеру Вольтера, довольствовались критикой Декарта и полемикой по самым известным вопросам локковской философской теории, автор "Трактата об ощущениях" пошел дальше своего английского учителя, показав, как из одного ощущения путем видоизменений и разработки рождается вся познавательная психическая жизнь человека. Теория познания, разработанная Кондильяком, в некотором роде является гносеологией Просвещения, где эмпиризм Локка сведен к ясной форме сенсуализма с единственным доминирующим принципом ощущения. И действительно, "Кондильяка вдохновили больше всего два автора: Локк и Ньютон. У Локка он позаимствовал аналитический метод и основные положения его теории познания. Идеей единства духовного мира человека он обязан Ньютону, с помощью закона тяготения связавшему мир физической природы" (Н. Абаньяно).
 
 Этьенн Бонно (ставший впоследствии аббатом де Кондильяком) родился в Гренобле в 1714 г. в обеспеченной семье. После смерти отца мальчика перевезли в Лион, где он учился в иезуитском колледже. Позднее он переехал в Париж, поступил в духовную семинарию, а затем изучал теологию в Сорбонне. Рукоположенный в сан священника в 1740 г., он постепенно отошел от занятий теологией, заинтересовавшись (а позднее отдавшись целиком) философией. Он придал большую глубину теориям Локка и Ньютона. Увлекался чтением Бэкона, Вольтера и Ламетри; с помощью своей покровительницы, мадам де Тансен, познакомился с наиболее представительными деятелями культуры той эпохи: Дидро, Фонтенелем, Мариво, Д'Аламбером, Руссо.
 
 635
 
 Первой философской работой Кондильяка была "Диссертация о существовании Бога", которую он послал в Берлинскую академию наук, возглавляемую Мопертюи. В этой работе Кондильяк из вселенского порядка и проявляющегося в нем финализма делает заключение о существовании Бога. Однако первой заметной работой философа стал "Опыт о происхождении человеческих знаний", опубликованный в 1746 г. Вот цель, которой он хотел добиться в данном сочинении: "Наш главный предмет, который мы никогда не должны терять из виду, - это изучение человеческого ума не для того, чтобы открыть его природу, а для того, чтобы познать его действия, проследить, посредством какого искусства они сочетаются и как мы должны ими управлять, чтобы достичь всего того умственного развития, на которое способны. Нужно доискаться происхождения наших идей, выяснить, как они образуются, следовать за ними до границ, предначертанных им природой, установить этим путем объем и пределы наших знаний и возродить весь человеческий рассудок.
 
 Успешно проводить эти исследования мы можем только путем наблюдения".
 
 В 1749 г. появился "Трактат о системах". В нем, развивая методические установки "Опыта", Кондильяк разоблачает "обман систем", "иллюзию приобретения благодаря системам истинных знаний, в то время как наши мысли вертятся вокруг слов, лишенных определенного смысла". Для Кондильяка только те системы надежны, которые основаны на точно установленных и подтвержденных фактах. Исходя из этого принципа, он критикует ошибки таких философов, как Декарт, Мальбранш, Лейбниц и Спиноза, поставивших в основание своих систем абстрактные, лишенные связи с чувственным опытом и фактической проверкой принципы. Получивший в результате этих двух публикаций звание члена Берлинской академии наук, Кондильяк - после первых операций по удалению катаракты и реагируя на развернувшиеся дискуссии, например, между Беркли и Дидро, по вопросам восприятия, зрения и реальности внешнего мира, - издает в 1754 г. свою наиболее систематическую работу "Трактат об ощущениях", в котором продолжает тематику "Опыта", но в углубленном и расширенном виде, с изящной отточенностью, что принесло Кондильяку литературный и научный успех. Именно в "Трактате" Кондильяк привел знаменитый пример со статуей (о нем поговорим ниже), из-за чего был обвинен в плагиате Дидро и Бюффоном, тогда как теологи (например, отец Лярош и аббат де Линьяк) обвинили его в материализме. Кондильяк ответил Бюффону спустя год, т.е. в 1775 г., работой "Трактат о животных", куда включил свою "Диссертацию о существовании Бога", "чтобы показать, как его система ведет к естественной религии, а следовательно, к откровению" (М. Гио).
 
 636
 
 В 1758 г. Кондильяк переехал в Парму, приступив к обязанностям воспитателя-наставника Фердинанда Бурбона, сына Пармского герцога и внука французского короля Людовика XV. Его пребывание в Парме (продолжавшееся до 1767 г.) оказало значительное влияние на многих итальянских интеллектуалов. Здесь же он написал (хотя издал лишь в 1775 г.) свой знаменитый "Курс занятий", включавший в себя: "Грамматику", "Искусство говорить", "Искусство мыслить", "Искусство писать", "Древнюю историю" и "Новую историю". По возвращении в Париж в 1767 г. Кондильяк уже в 1768 г. избран членом Французской академии. В 1772 г., отказавшись стать воспитателем троих детей дофина, он уехал в замок Флю к племяннице и там перечитывал свои сочинения, интересуясь, кроме прочего, вопросами экономики и сельского хозяйства. В 1776 г. он опубликовал работу "О торговле и правительстве, рассмотренных в их взаимном отношении", которая подверглась ожесточенной критике со стороны физиократов. По просьбе графа Потоцкого Кондильяк пишет для польских школ "Логику"; она вышла из печати в 1780 г. - т.е. в год кончины Кондильяка. Уже после смерти философа была издана работа "Язык исчислений" (1798).
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Ощущение как основа познания
 
 В "Опыте" Кондильяк утверждает: что душа отлична от тела; что источником познания является опыт; что, следовательно, окказиональной причиной всего происходящего в душе является тело; что ощущение и рефлексия различаются между собой. Последнее различие, почерпнутое у Локка, исчезает в "Трактате об ощущениях", где ощущение рассматривается как "единственное начало, определяющее все познание, а вместе с ним и развитие человеческих способностей". Таким образом, Кондильяк намерен пойти дальше Локка в поисках более прочного основания философского эмпиризма. Кондильяк пишет: "Локк довольствуется признанием того, что душа воспринимает, мыслит, сомневается, верит, размышляет, познает, желает, отражает и что мы убеждены в существовании таких процессов, потому что находим их в себе и они способствуют успешному развитию нашего познания; но он не чувствовал необходимости от-
 
 637
 
 крыть принцип происхождения всех этих процессов". Локк "не заметил большей части суждений, связанных с ощущениями... он игнорировал необходимость для нас научиться трогать, видеть, слышать и т.п. ... все способности души ему казались врожденными качествами и он даже не предполагал, что они имеют начало в самом ощущении". Кроме того, Локк "различает два источника наших идей - чувства и рефлексию. Было бы точнее допустить только один как потому, что рефлексия по происхождению тождественна самому ощущению, так и потому, что она - не столько источник идей, сколько промежуточное звено, через которое оказывают свое действие чувства". Локк "многое сделал для нашего просвещения", но его мысли необходимо, с одной стороны, откорректировать, а с другой - углубить. Потому что "еще не достаточно... изучить ощущения. Чтобы открыть путь к успеху всего нашего познания и всех способностей, крайне важно различать, чем мы обязаны каждому из органов чувств, а это исследование до сих пор не проводилось". Помимо этого, следует установить и доказать, что "именно из ощущений рождается вся система человека. <...> Рассудок, рефлексия, страсти, все душевные процессы - одним словом, всё является различным образом видоизмененными ощущениями". Именно на этой истине сосредоточено все содержание "Трактата об ощущениях", "единственной работы, в которой по косточкам разбираются все привычки человека. Посредством изучения чувства в его развитии нам показано, как мы приобретаем привычку пользоваться своими способностями".
 
 Кондильяк так представляет читателям свою концепцию. Когда у нас появляется впечатление, основанное на действии органов чувств, мы имеем дело с истинным ощущением. Однако "если у нас появляется ощущение, в действительности в данный момент не наблюдаемое", то это проявление памяти: "итак, память - это всего лишь видоизмененное ощущение". С другой стороны, если "сознание особенно настойчиво занимает какое-либо ощущение, сохраняющее всю свою яркость и живость", то тогда ощущение превращается во внимание. Но если внимание фиксируется на некоем ощущении, отмеченном в памяти, то тогда между такими ощущениями может проводиться сопоставление (или сравнение). "Однако нельзя проводить сравнения, не воспринимая в них какого-либо различия либо сходства: воспринимать такие отношения означает судить". Поэтому "действия сравнения и суждения представляют собой само внимание: таким образом ощущение последовательно становится
 
 638
 
 вниманием, сравнением, суждением". А рассуждая о разных аспектах наших ощущений, "внимание... является как бы светом, который отражается от одного тела к другому, освещая их обоих, и я называю его рефлексией, т.е. отражением. После того как ощущение становится вниманием, сравнением, суждением, оно отождествляется еще и с самим отражением, т.е. рефлексией".
 
 Итак: в основе нашего познания лежит ощущение. Познание представляет собой лишь видоизмененное ощущение. Но тогда что именно не позволяет душе утонуть в океане безразличных ощущений, каждое из которых равноценно всем остальным? И, наконец, что именно порождает внимание? Кондильяк отвечает: "Это удовольствие или боль, затрагивая нашу способность чувствовать, порождают внимание, от которого возникают память и суждение". Мы сопоставляем наше нынешнее и прошлое состояние, чтобы увидеть, лучше нам или хуже. Мы судим, необходимо ли нам наслаждение или пользование каким-либо благом. Памятью, вниманием, рефлексией и воображением управляют удовольствие и страдание: "Стремление представляет собой не что иное, как действие самих способностей, приписанных интеллекту, которое, будучи направленным на объект беспокойства, вызванного его отсутствием (либо потребностью в нем), направляет на этот объект также и способности тела. <...> Из стремления рождаются страсти, любовь, ненависть, надежда, страх, воля. Все это, еще раз, не что иное, как видоизмененное ощущение". При этом удовольствие и боль являются "единственным принципом развития наших способностей", а "наши знания и наши страсти являются результатом удовольствия или боли, сопровождающих впечатления от чувств. Чем больше над этим будут размышлять, тем сильнее станет убеждение в том, что это - единственный источник наших мыслительных способностей и орудий..."
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 "Статуя, внутренне устроенная, как мы", и построение человеческих функций
 
 В целях пояснения идеи, что все знания и способности души происходят от ощущений, Кондильяк придумал образ статуи, внутренне устроенной, как мы, и одушевленной, но без идей. Помимо этого, он предполагает, что поверхность статуи должна быть мраморной, чтобы не допустить "применения каких-либо органов чувств", и оставляет за собой "свободу произвольно открывать их [чувства] различным впечатлениям, к которым они восприимчивы". Он начи-
 
 639
 
 нает с того, что дает статуе чувство обоняния и заставляет ее ощутить запах розы. Очень скоро в статуе вырабатывается внимание: "При появлении первого запаха способность нашей статуи чувствовать полностью обращена на впечатление, производимое на ее орган"; статуя "начинает наслаждаться и страдать, ибо если способность чувствовать полностью обращена на приятный запах, то это - удовольствие; если она полностью обращена на неприятный запах, то это - страдание". Но появляется не только внимание; возникает еще и память, поскольку для статуи "даже когда тело, испускающее запах, перестает воздействовать на ее орган, запах не исчезает бесследно". Затем статуя, почувствовав другие запахи, будет их сравнивать и составлять суждения; она сможет также их воображать.
 
 Вот как при использовании всего одного органа чувств (причем считающегося "среди всех чувств наименее помогающим познанию") статуя "приобретает такое количество навыков". Кондильяк считает, что посредством анализа всего одного чувства он доказал, что "ощущение содержит в себе все способности души"; другими словами, интеллектуальные и волевые процессы (суждение, рефлексия, стремления, страсти и т.п.) являются всего лишь видоизмененными ощущениями. После анализа обоняния Кондильяк развивает аналогичные соображения по поводу слуха, вкуса и зрения и призывает отметить, как с помощью ощущений статуя "увеличивает число способов бытия", как "цепочка ее представлений становится более разнообразной и расширяется" и как растут ее стремления и удовольствия. Тем не менее, несмотря на то что чувства обоняния, вкуса, слуха и зрения укрепили потенциальные возможности статуи, она пока еще не имеет идей о внешней реальности, отличной от воспринимаемых ею ощущений, они приходят к ней с помощью осязания. Кондильяк придает осязанию особое значение. Именно осязанием вызывается чувство взаимодействия частей тела, Кондильяк называет осязание основным чувством. Но позднее, когда статуя протягивает руки и прикасается к внешним предметам, это ощущение позволяет ей открыть внешний мир, в котором заложена причина наших ощущений. Таким образом Кондильяк разрешает проблему объективности нашего познания. Однако даже после этого еще не все проблемы решены: как быть с существованием в реальности вторичных качеств? Статуя может спросить себя: "Существуют ли реально, вместе с предметами, звуки, вкус, запахи, цвета?" Но все же, по мнению Кондильяка, "у статуи нет необходимости в большей уверенности: видимости ощущаемых качеств достаточно для того,
 
 640
 
 чтобы порождать у нее стремления, просвещать ее в поведении и формировать у нее ощущение счастья либо огорчения, тогда как, с другой стороны, зависимость от предметов, с которыми она вынуждена соотносить свои ощущения, не позволит ей сомневаться в существовании, помимо нее, и других существ. Однако какова природа этих мыслей? Она этого не знает, и мы об этом знаем столько же; все, что нам известно, - это объекты, называемые вещами".
 
 Выражая в наши дни свою точку зрения на теории Кондильяка, Марио дель Пра пишет: "До Кондильяка ни один из философов, ссылавшихся на важность опыта, не достиг понимания его способности дополнять природу и вырабатывать способности души; благодаря новой теории создается не только совокупность знаний, далеко не врожденных, но и образуется совокупность человеческих функций (считавшихся сложившимися с самого начала), формирующихся в зависимости от простого ощущения".
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Вредный "жаргон" метафизиков и хорошо составленный язык науки
 
 По мнению Кондильяка, пресловутая теория познания не задевает общего духовного начала человека, жизни и мира. Главное, что внутри статуи есть душа, статуя "внутренне устроена, как мы". Душа существует отдельно от тела. По Кондильяку, можно также доказать, что душа бессмертна и что Бог существует. Кондильяк вступает в борьбу с метафизическими системами. В "Трактате о системах" он различает три вида систем: основанные на принципах, представляющих собой общие, или абстрактные максимы; принимающие в качестве принципов предположения, чтобы придать смысл необъяснимым другим способом фактам; и, наконец, системы, основанные на установленных фактах. На общих абстрактных принципах, не связанных с реальностью, построены метафизические системы Декарта, Мальбранша, Спинозы, Лейбница и др. Кондильяк подвергает их острой критике в убеждении, что "абстрактные принципы бесполезны и опасны". Беда в том, что "воспитание так настойчиво приучало людей довольствоваться туманными понятиями, что очень немногие способны решиться на полный отказ от применения таких принципов. <...> Так печальные результаты подобного метода часто становятся непоправимыми".
 
 641
 
 Следовательно, критика метафизических систем сводится к критике неясных абстрактных понятий, носящих личину познания. Кондильяк считал, что "именно философы виновны в таком беспорядке. Чем больше им хотелось говорить обо всем... тем более неточно и неверно они выражались. Остроумные, оригинальные, экстравагантные, непонятные, часто они, будто боясь показаться недостаточно умными, прикрывали туманом свои истинные либо мнимые знания. Поэтому на протяжении многих столетий язык философии больше напоминал жаргон". Распространилась достойная сожаления поговорка, согласно которой нельзя спорить о принципах. Таким образом, когда не следует обсуждать принципы, неясные, непроверенные и не поддающиеся проверке, нет такой ошибки, какую бы нельзя было не совершить. И вот как ведет себя тот, кто собирается строить метафизическую систему: "Оперируя какой-нибудь предвзятой идеей, часто даже не продумав ее, он начинает собирать все слова, которые, по его мнению, имеют хоть какое-то отношение к идее. Например, некто, желающий прослыть метафизиком, обзаводится следующими словами: бытие, субстанция, сущность, природа, атрибут, свойство, модус, причина, следствие, свобода, вечность и т.п. Затем, под предлогом того, что мы вольны приписывать слову какие угодно значения, он следует своей прихоти; единственной мерой предосторожности будет выбор самых удобных для поставленной цели определений. Какими бы странными ни оказались подобные определения, в них всегда будут определенные смысловые связи: отсюда можно делать выводы и нагромождать бесконечные рассуждения. <...> В результате он придет к заключению, что определения слов стали определениями вещей, и преисполнится восхищения перед глубиной якобы сделанных им открытий..." Однако речь идет вовсе не об открытиях, а только о плохом языке, лишенном связи с действительностью. Теперь понятно то пристальное внимание, которое Кондильяк уделял знакам, т.е. языку.
 
 Применяя абстрактные метафизические системы, можно только "накапливать бесконечные ошибки, а сознание должно довольствоваться неясными понятиями и бессмысленным набором слов"; тогда как с помощью другой философии - внимательно анализирующей абстрактные понятия, сводящей их к простым ощущениям и заботящейся о корректных механизмах установления отношений между идеями - "обретается более ограниченное количество знаний, но устраняется опасность ошибки, сознание работает правильно и всегда вырабатывает строгие представления". Это - путь науки: "пра-
 
 
 642
 
 вильно направленная наука означает правильно составленный язык". "Анализ научит нас рассуждать лишь тогда, когда, научив нас определять общие и абстрактные понятия, поможет нам правильно построить наш язык: все искусство рассуждения сводится к умению хорошо говорить". В работе "Язык исчислений" Кондильяк дополняет этот тезис: "Математика - правильно направленная наука, ибо ее язык - алгебра". Концептуальная строгость, корректность аргументации и связь с опытом являются идеалом отнюдь не только метафизики - "амбициозной, желающей проникнуть во все загадки, в природу, в суть бытия, в самые скрытые причины", но и философии, "более скромной, соразмеряющей собственные исследовательские притязания со слабостями человеческого сознания и не пекущейся о недостижимых целях, хотя и берущейся жадно за те проблемы, которые она может постичь".
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Традиция и воспитание
 
 Несмотря на критику Аокка и постепенно вводившиеся в его идеи поправки, он был вдохновителем Кондильяка в том смысле, что убедил его подчиняться только опыту, практике, а не доверяться безосновательным метафизическим принципам. Однако французский философ исследовал психическую жизнь с большей строгостью, чем Локк, устранив некоторую "робость" английского философа. Кондильяк подарил европейской культуре органичную теорию "Я", какой не дали ни Декарт, ни Локк. "Из ощущений родилась вся система человека - полная система, все части которой взаимосвязаны и поддерживают друг друга", - писал Кондильяк в заключении к "Трактату об ощущениях". Если бы ощущения ограничивались лишь потребностями пропитания, тогда бы человеческие способности притупились, как в "случае с одним мальчиком лет десяти, жившим среди медведей и найденным в 1694 году в лесах, отделяющих Литву от России. Он не показал никаких признаков рассудка, передвигался на четвереньках, не умел говорить и издавал звуки, ничем не напоминавшие человеческие. Прошло много времени, прежде чем он сумел произнести несколько слов, но и те звучали варварски". Значит, чувства человека следует воспитывать, передавая ему тот опыт, который человечество приобрело за свой долгий путь; таким образом разум сможет постичь науки и искусства, потому что это - пункт прибытия всей истории человечества. По окончании процесса воспитания человек должен будет вывести то же заключение, что и
 
 643
 
 статуя, о которой говорится в "Трактате об ощущениях": "Теперь я предпринимаю меры, которые считаю необходимыми для моего счастья... и мне кажется, что меня окружают дружественные и враждебные существа - предметы вокруг. Наученная опытом, я проверяю, думаю и решаю, перед тем как действовать. <...> Я веду себя в соответствии со своими убеждениями, я свободна и, по мере того как приобретаю все больше знаний, все лучше пользуюсь своей свободой... мне не важно, уверена ли я в существовании этих вещей [которые меня окружают]. У меня бывают приятные и неприятные ощущения, они поражают меня, будто выражают сами качества предметов, и этого достаточно, чтобы обеспечить мою сохранность".
 
 Философия Кондильяка, внешне такая простая, часто интерпретировалась по-разному и сейчас продолжает давать повод для диаметрально противоположных суждений. Осужденный как материалист и сенсуалист, как поверхностная и развращенная Просвещением душа, обвиненный в тайной приверженности спиритуализму, т.е. в предательстве самого духа Просвещения, Кондильяк, судя по всему, кажется человеком трудной судьбы. Произведения Кондильяка широко используются даже в духовных семинариях, так как, несмотря на сенсуализм, философ-аббат мыслил в полном согласии с истинами религии. Было ли чистой иллюзией его желание примирить сенсуализм с католической верой? Некоторые объясняют это "необычайной теоретической непоследовательностью" в сочетании с "такой же расчетливой практичностью". Нельзя не вспомнить высказывание Кондильяка: "Часто философ заявляет о своей приверженности истине, которую даже не познал". По нашему мнению, сенсуализм Кондильяка не ставил под угрозу спиритуализм, ведь внутри мраморной статуи есть душа, доказав бессмертие которой, можно доказать и существование Бога.
 
 
 
 
 
 644
 
 
 
 
 Просветительский материализм: Ламерти, Гельвеций, Гольбах
 
 Ламетри и его труд "Человек-машина"
 
 Сенсуализм Кондильяка не тождественен материализму, а философы умеренного направления - Вольтер, Д'Аламбер и даже Мопертюи - с осмотрительностью, обусловленной их идеалом только описывающего факты разума, не углубляющегося в неподконтрольные метафизические теории, не допускали и мысли о том, что умственная деятельность (или душа, или дух) может зависеть причинным образом от материи. Однако если у Дидро материализм еще является программой исследований, у Ламетри, Гельвеция и Гольбаха он предстает как теория, претендующая на истинность, поскольку она основательно подкрепляется успехами наук и, в особенности, достижениями медицины. Таким образом, Декартова res cogitans теряет свою независимость, растворяясь в res extensa, вследствие чего механицизм Декарта преобразуется в метафизический материализм.
 
 Жюльен Офре де Ламетри родился в 1709 г. в Сен-Мало. Учился в Кане, затем Париже, где защитил диссертацию и получил степень доктора медицины. Позднее он отправился в Лейден, в Голландию, где в 1733-34 гг. стажируется у прославленного врача, химика и ботаника Германа Бургаве (1668-1738), известного атеиста и спинозиста, утверждавшего, что жизненные процессы можно свести к формулам и выразить химическими терминами. В 1745 г. Ламетри публикует работу "Естественная история души" ("Трактат о душе"). Во "Вступительном слове" он утверждает: "Все, что не добыто из лона самой природы, все, что не является феноменом, причиной, следствием - одним словом, наукой о вещах, - никакого отношения к философии не имеет и происходит из чуждого ей источника". Поэтому "писать для философа означает... учить материализму!" Ламетри отмечает, что материализм в его дни считается большим злом. Он задает риторический вопрос: "А если материализм хорошо обоснован, если он является очевидным результатом всех наблюдений и опыта самых крупных философов и медиков, если эта система была объявлена только после внимательного изучения природы, тщательнейшего обследования животного мира и глубокого исследования человека во всех его состояниях и на протяжении всей жизни? <...> Стоя перед самой истиной, неужели мы не пожелаем, сделав усилие, нагнуться и поднять ее?" Мы не слишком далеко продвинулись в уяснении сути "души": "Ни Аристотель, ни Платон, ни Декарт, ни Мальбранш не могут объяснить нам, что такое душа. Вы напрасно будете мучиться в поисках познания ее природы; вопреки своему тщеславию и своей нетерпимости вы будете вынуждены покориться незнанию и вере. Природа души и человека, и животных есть и навсегда останется такой же непознанной, как и природа материи и тел. Скажу больше: душа, абстрактно
 
 645
 
 отделенная от тела, подобна материи, рассматриваемой без учета всякой формы: ее невозможно воспринять". "Какими анти-стоиками мы себя чувствуем! Насколько они ригористичны, печальны, тверды, настолько же мы хотим быть радостными, уступчивыми и приятными. Целиком из души, они абстрагируются от тел; полностью телесные, мы абстрагируемся от души".
 
 За свои материалистические и атеистические взгляды Ламетри подвергался гонениям и преследованиям со стороны теологов, идеалистов, врачей старой школы и французской королевской власти. В 1746 г. Ламетри был изгнан из Франции и вынужден эмигрировать в Голландию. Там он анонимно опубликовал труд "Человек-машина" (1748) - самое знаменитое из его сочинений. Однако по постановлению Лейденского магистрата книга была сожжена палачом. Скрываясь от голландских реакционеров, Ламетри находит убежище в Германии, у Фридриха II, короля Пруссии, который, помимо назначения ученому пенсии, способствует его вступлению в Берлинскую академию наук. За период пребывания в Берлине выходят следующие публикации: "Человек-растение" (1748), "Анти-Сенека, или Рассуждение о счастье" (1750), "Животные - большее, чем машины" (1750), "Искусство наслаждаться" (1751) и "Физическая красота, или Опыт о происхождении человеческой души" (1751). В работе "Человек-машина" Ламетри излагает свои взгляды: "Человек - настолько сложная машина, что невозможно сразу составить о нем ясное представление и суметь его определить. Поэтому все априорные исследования крупных философов, при всей изобретательности ума, были напрасными. Только апостериорно можно, не говоря пока о раскрытии самой природы человека, добиться более высокого уровня понимания данного вопроса". Из этого следует, что надо вооружиться "тростью (т.е. поддержкой) опыта" и отбросить "пустую болтовню философов". Можно восхищаться исследованиями великих гениев (Декарта, Мальбранша, Лейбница, Вольфа и др.), но скажите мне, какую пользу они извлекли из своих глубоких размышлений?"
 
 Вернемся, однако, к эмпирическим фактам. "Во время болезней душа пребывает иногда как бы в затмении и ничем себя не проявляет; иной раз она словно раздваивается, раздираемая на части гневом или яростью; порой ее слабость исчезает, и благодаря выздоровлению из глупца рождается талантливый человек. И наоборот, может случиться, что самый великий талант, вдруг отупев, станет неузнаваемым". Кроме того: "Душа и тело вместе погружа-
 
 646
 
 ются в сон. <...>. Тело - это машина, сама по себе заводящая пружины, которые приводят ее в движение. <...> Питание восстанавливает то, что растрачивает сильное возбуждение. <...>. Какая мощь таится в хорошей пище! <...> Мы мыслим и даже совершаем нравственные поступки, так же как чувствуем радость или прилив отваги; все зависит от способа, каким настроена и подготовлена наша машина <...>. Для тог, чтобы засвидетельствовать неизбежное влияние возраста на рассудок, достаточно просто видеть. Душа испытывает влияние воспитания и образования и ощущает изменения состояния тела. <...> Воздействие климата настолько велико, что человек, меняющий климатические условия своей жизни, вопреки своему желанию, сильно это чувствует. Он чувствует себя как растение, переносящее себя на новую почву". Человек - всего лишь машина: "Различные состояния души <...> всегда соотносятся с состоянием тела. Но поскольку все способности души зависят исключительно от особенностей устройства мозга и всего тела, они должны отождествляться с этим устройством. Вот и получилась высокоинтеллектуальная машина!"
 
 Ламетри высказывает суждение, что в действительности "душа - всего лишь пустое слово, которому не соответствует никакого понятия и которым разумный человек должен пользоваться только для обозначения нашего мыслящего начала. Одушевленные тела имеют все необходимое для движения, чувств, мышления, раскаяния - одним словом, могут вести как физическую, так и зависящую от нее этическую жизнь..." Вывод Ааметри однозначен: "Человек - это машина, и во всей вселенной существует только единственная субстанция в разных формах". Это "не плод предположений или предрассудков; я бы пренебрег этим, если бы мои чувства, просвещая мой разум, не заставляли меня ему следовать. Значит, опыт говорил мне через разум: таким образом я принимал в расчет оба [фактора]". Что могут сделать против этой теории - "могучего крепкого дуба" - "слабые тростинки теологии и метафизики?" Ламетри приходит к мысли о постепенном совершенствовании органических (одушевленных) существ, в духе теории эволюции. Между человеком и животным он видел только количественное различие: человек обладает большей степенью чувственности. "Но я не подвергаю сомнению существование высшего существа; напротив, я считаю это фактом высокой степени вероятности". "Не стоит мучиться из-за проблем теологии, поскольку нет достаточно убедительных доводов ни "за", ни "против"; тем не менее мир не будет счастлив до тех
 
 647
 
 пор, пока не станет атеистическим. <...> Если бы атеизм был распространен повсюду, то все религиозные конфессии развалились бы до основания, не стало бы теологических войн и борцов за религию. Освобожденная от страшного яда природа снова обретает свою чистоту и свои права. <...> Каждый, кто воздвигает в своей душе алтари суевериям, обречен обожать идолов, а не почитать добродетель" .
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Гельвеции: ощущение как начало умственных способностей, а интерес - начало морали
 
 Если сенсуализм Кондильяка был спиритуалистским, то сенсуализм Клода Адриана Гельвеция (1715-1771) решительно материалистическим. Он родился в Париже в семье придворного врача; после окончания иезуитского колледжа переехал в Кан. Еще до поступления в университет он прочел "Опыт о человеческом разуме" Локка, который произвел на него глубокое впечатление и повлиял на формирование мировоззрения. По окончании курса юриспруденции он вернулся в Париж и получил должность генерального откупщика. Непосредственно наблюдая за разложением феодального строя и растущим негодованием в среде третьего сословия, все больше проникаясь оппозиционными настроениями, Гельвеций сблизился с крупнейшими представителями старшего поколения просветителей - Монтескье и Вольтером. В 1751 г. Г ельвеций отказался от должности откупщика и всецело посвятил себя научным занятиям. В 1737 г. вышло его первое произведение, написанное под влиянием Вольтера, под названием "Послание о любви к знанию", которое позднее, вместе с другими посланиями, эссе и очерками, вошло в главы поэмы "Счастье", изданной уже после смерти автора, в 1772 г. в Лондоне. Там же, также в 1772 г., вышла книга "О человеке, его умственных способностях и его воспитании", посвященная важности образования. Во всяком случае, самой известной (и нашумевшей) работой Гельвеция стала работа "Об уме" (опубликованная в 1758 г.), направленная против основ феодального порядка, феодально-религиозной идеологии и католической церкви. Книга вызвала такую волну ярости и протеста реакционных кругов, что была запрещена властями и сожжена палачом; скандал вокруг книги даже прервал на время работу над "Энциклопедией". Каковы же основные принципы этой книги? Прежде всего, Гельвеций пытается открыть, что такое понимание; для этой цели "следует
 
 648
 
 узнать, как формируются идеи". Он убежден, что "физическая восприимчивость и память или, говоря точнее, одна только чувственность вызывает формирование всех наших идей. Память в действительности - лишь один из органов физической восприимчивости; чувствующее начало в нас неизбежно должно быть также и началом памяти, потому что вспоминать означает ... не что иное, как чувствовать".
 
 Поэтому ощущения - фундамент всей ментальной жизни. С другой стороны, интерес является началом, основанием нравственных представлений и социальных качеств человека. "Я считаю, что ум - это совокупность более или менее многочисленных новых идей, представляющих интерес для общественности, а репутация умного человека зависит не столько от количества остроумных идей, сколько от их удачного подбора". Если идея не представляется общественности полезной, или привлекательной, или поучительной, то она не вызывает интереса; следовательно, "интерес направляет все наши суждения". А иначе "на каких других весах... можно было бы взвешивать ценность наших идей?" Число идей бесконечно, а критерий оценки их значения и выбора, по Гельвецию, является критерием прагматическим: "Было бы интересно выяснить, как именно общественный интерес устанавливает ценность различных человеческих деяний, как, по мере их полезности для общества, вредности или безразличия, он дает им название добродетельных, порочных или допустимых; этот самый интерес является единственным раздатчиком уважения или презрения по поводу наших идей".
 
 На основе таких предположений Гельвеций разделяет идеи, а также и поступки, на три разных класса: а) полезные идеи: "я обозначаю этим словом всякую идею, способную научить нас чему-либо или развлечь"; б) вредные идеи: "такие, которые производят на нас противное впечатление"; в) безразличные идеи: "все те, которые, малоприятные сами по себе или ставшие слишком привычными, почти не производят на нас впечатления". "Во всякое время и в любом месте, как в области этики, так и в сфере умозрений, именно личный интерес определяет отдельные суждения, а общественный интерес определяет суждения целых наций... одним словом, всегда и везде восхваляют любовь или великодушие, а презирают ненависть или мстительность".
 
 649
 
 Итак, физический мир подчиняется законам движения, а мир морали - законам интереса или самолюбия: "как волшебник, у всех на глазах интерес изменяет форму всех предметов". Отдельный человек называет хорошими полезные для него действия других; для общества являются добродетельными действия, приносящие ему пользу. А самые процветающие и могущественные нации развиваются там, где законодательные акты сумели сочетать интересы отдельного человека и пользу для всего общества: "Именно благодаря самолюбию общество достигло большей части успехов - это знание, хотя еще и несовершенное, помогло народам понять необходимость вооружить правителей властью. Оно помогло законодателям понять необходимость установления на основе личных интересов принципов честности. А на какой другой основе их можно было бы установить?" Объединить частные интересы с общественными - мудрое намерение. Так было в Спарте, где воинская доблесть награждалась любовью самых прекрасных женщин. Следовательно, речь идет не об уничтожении либо искоренении, как того хотят ханжи-моралисты, страстей человека, а, скорее, о приведении их в соответствие с более общими интересами общества. "Разрушьте в человеке воодушевляющую его страсть, и в тот же миг вы лишите его света разума; может оказаться, что шевелюра Самсона была символом страстей; без них Самсон стал бы обычным человеком. <...> Полное отсутствие страстей вызвало бы у нас полное отупение. <...> Значит, страсти - тот небесный огонь, который оживляет мир нравственности, а именно с ним душа возвышается, а науки и искусства делают свои открытия. И если человечество обязано им своими пороками и бедами, то это не дает права моралистам осуждать страсти и считать их просто сумасбродством. Возвышенная добродетель и просвещенная мудрость - тоже плоды такого сумасбродства..."
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Гольбах: "Человек - это творение природы"
 
 Поль Анри Дитрих, барон Гольбах, родился в городе Гейдельсгейме в Пфальце в 1723 г., воспитывался и провел всю жизнь в Париже. Унаследовав огромное состояние, он обосновался в окрестностях Парижа, посвящая себя занятиям науками. Обладая обширными познаниями в области естественных наук и технологии, он был деятельным сотрудником "Энциклопедии"; написал ряд статей по физике, химии, металлургии и минералогии. В салоне Гольбаха как в центре философской и атеистической мысли предреволюционной Франции часто собирались Дидро, Гельвеций, Морелле Ла Кондамин, Ф. М. Гримм, Рейналь, Лагранж (гувернер-воспитатель в доме
 
 650
 
 Гольбаха), аббат Галиани и др.; дважды в неделю, по четвергам и воскресеньям, для гостей устраивались обеды. До 1753 г. в этих встречах участвовал и Руссо. Во дворце Гольбаха, кроме того, принимали всех просвещенных иностранцев, посещавших Париж. Умер Гольбах в 1789 году.
 
 Среди сочинений Гольбаха самыми известными являются: "Система природы" (1770), "Естественная политика" (1773), "Социальная система" (1773), "Всеобщая мораль" (1776). Типично антирелигиозными произведениями были: "О религиозной жестокости" (1766), "Лицемерие священников" (1767), "Разоблаченное христианство" (1768), "Критический анализ жизни и сочинений святого Павла" (1770), "Критическая история Иисуса Христа" (1770), "Здравый смысл, или Естественные идеи, противопоставленные идеям сверхъестественным" (1772) и др.
 
 "Система природы" - главный труд Гольбаха, по словам современников, стал "библией атеистического материализма"; это синтез всех древних и новых доводов в пользу материалистического и атеистического объяснения действительности (здесь особенно чувствуется влияние Ламетри). Не обладая большой философской оригинальностью, эта работа имеет огромное историческое значение. Она послужила мощным ударом по обскурантизму в защиту идей Просвещения, обличала существующий политический строй и призывала к революции. Можно добавить, что это философский гимн природе, понимаемой только в физическом смысле.
 
 "Человек - творение природы, существует как часть природы и подчинен ее законам, от которых не может освободиться даже в мыслях; тщетно его разум пытается перейти границы видимого мира: он постоянно вынужден возвращаться в свои пределы. Для существа, созданного природой и ею ограниченного, не существует ничего за пределами великого целого, частью коего он является и влиянию которого всегда подвержен; предполагаемые существа над природой или, во всяком случае, отличные от нее - всегда только химеры, о которых мы никогда не обретем точных знаний, равно как и о занимаемых ими пространствах и их способе действия. Нет и не может быть ничего за пределами природы".
 
 651
 
 Различия между физическим человеком и человеком духовным нет. "Человек является чисто физическим существом; духовное существо - всего лишь то же самое физическое существо, рассматриваемое с особой точки зрения, т.е. относительно каждого из его видов поведения, вызванных его личными особенностями. Но разве его личные особенности не сотворены природой? Разве не физические свойства - его движение и способность к действию? Его видимые поступки и действия, равно как и невидимые движения, возникающие внутри него, вызванные волей или мышлением, одинаково являются естественными действиями, необходимыми следствиями его специфического механизма и импульсов, получаемых им от окружающих его существ. Короче говоря, физический человек действует под влиянием причин, познаваемых с помощью органов чувств; духовный человек - это человек, действующий по физическим причинам, которые нам мешают познать наши же предрассудки. Вследствие этого человек по всем своим потребностям всегда должен прибегать к физике и опыту. Это относится также к религии, морали и политике. Именно с помощью опыта он должен и может понять такие вещи. Ведь по причине своего невежества относительно природы человек придумал себе богов, которые стали единственными объектами его надежд и страхов. Люди не отдавали себе ни малейшего отчета в том, что природа, чуждая и добру, и злу, лишь подчиняется необходимым и неизменным законам". Теологические понятия "не обладают никакой реальностью, представляя собой всего лишь пустые слова, призраки, созданные невежеством и искаженные больным воображением". Однако этим вопрос не исчерпан, поскольку теологические понятия - не просто иллюзии, они были и остаются вредными для человечества идеями. "Теология и ее концепции, далекие от того, чтобы быть полезными человеческому роду, стали источником бедствий, опустошающих землю, парализующих предрассудков, невежества и пороков... Сверхъестественные и божественные представления, которые нам внушают с детства, сделали нас неспособными рассуждать здраво о религиозных разногласиях и самых бесчеловечных преследованиях. И, наконец, мы признаем, что пагубные представления сделали неясными представления о нравственности, развратили политику, задержали прогресс наук, разрушили мир и счастье в сердце самого человека". Если человек захочет выйти из плена этих иллюзорных и чреватых страданиями представлений, он должен перестать взирать на небеса и молить богов: беды, из-за которых омыты слезами очи, "вызваны пустыми призраками, помещенными им самим на небесах". Поэтому Гольбах дает человеку следующие советы: "Ищите в природе и в своих собственных силах те средства и ту помощь, которых вам никогда не дадут глухие божества. Прислушайтесь к желаниям своего сердца, и вы узнаете, что должны делать, чем обязаны себе самому и другим; изучайте природу и цели общества - и вы больше не будете рабом; проверяйте все опытом - и вы найдете истину и признаете, что заблуждение никогда не сделает вас счастливым".
 
 652
 
 Итак, человек является частью природы, а "в природе могут существовать только естественные причины и следствия". Поэтому бессмысленно говорить о душе, отделенной от тела. Точно так же бессмысленно говорить о свободе человека: "Поступки людей никогда не бывают свободными: они всегда суть неизбежные следствия темперамента, приобретенных идей, верных или ложных понятий о счастье - одним словом, их точки зрения, опирающейся на воспитание, на примеры, на жизненный опыт. <...> Значит, человек не может быть свободным, любой его шаг необходимым образом управляется реальными или кажущимися преимуществами (или пользой, выгодой), которые он приписывает предметам, возбуждающим его страсти". Поэтому Гольбах спрашивает: "Разве я могу приказать себе не желать какого-либо предмета, кажущегося мне желанным? <...> Разве я в состоянии помешать предмету иметь те качества, которые меня привлекают?"
 
 По своей природе всякий человек стремится к счастью и "ту же цель ставят перед собой все общества". Общество представляет собой "совокупность индивидуумов, объединенных необходимостью сотрудничества в целях самосохранения и общественного благополучия". Именно по этой причине всякий гражданин для собственного благополучия "обязуется подчиняться и зависеть от тех, кому общество поручило защиту прав и выражение общей воли". В этом смысле естественные законы как "основанные на природе чувствующего, стремящегося к добру и избегающего зла мыслящего, рассуждающего и неустанно желающего благополучия существа" не может ни отменить, ни приостановить никакое общество. Поэтому гражданские законы должны быть "естественными законами, приспособленными к потребностям, обстоятельствам, мнению какого-либо общества или нации. Подобные законы не могут противоречить естественным, потому что в любой стране у людей одинаковые желания и потребности, изменяться могут лишь средства их удовлетворения".
 
 653
 
 В любом случае человек должен понять, что все связано с природой и, постигая ее законы и воздействуя на определенные условия, он может сам удовлетворить свои насущные требования. "Если заблуждения и невежество выковали цепи для целых народов, если предрассудки их закрепили, то наука, разум и истина могут их порвать. Человеческий дух, подавлявшийся в течение долгой череды столетий, наконец пробудился от суеверий и легкомыслия. Даже самые легкомысленные нации начинают думать, обратив внимание на полезные объекты; общественные бедствия заставляют, в конце концов, обвинить, поразмыслив, тех, кто играл судьбами. Даже принцы, устав от праздности, ищут в разуме средство против зла, которое сами же и сотворили".
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Вольтер: борьба за терпимость
 
 Жизнь и творчество Вольтера
 
 "Великий драматический дар Вольтера сравним с греческим по масштабу таланта и многообразию интересов мятежной души, рожденной для глубочайших трагических потрясений. Он добился того, чего не достиг ни один немец, ибо природа французов намного ближе, чем у немцев, к греческой; поэтому он явился последним великим писателем, который, говоря языком прозы, слышал, как грек, обладал художественным сознанием грека, простотой и изяществом грека". Так оценивал Вольтера Фридрих Ницше. Вольфганг Гёте полагал, что "именно Вольтер способствовал формированию таких личностей, как Дидро, Д'Аламбер, Бомарше и др., поскольку, чтобы представлять собою что-то по сравнению с ним, необходимо обладать очень многими достоинствами". И действительно, саркастической прозой, острым и элегантным стилем, страстью к справедливости и беспредельной терпимостью, со своим смехом и неистовыми вспышками Вольтер стал эмблемой культуры эпохи Просвещения.
 
 Франсуа Мари Аруэ (известный под псевдонимом Вольтер) родился в 1694 г. в Париже в семье богатого нотариуса. Он воспитывался в доме крестного отца, аббата Шатонефа, а в 1704 г. учился в аристократическом иезуитском колледже Людовика Великого. Уже в это время он проявил живой ум и способности, но, получив наследство, покинул колледж и начал изучать право; в то же время он сблизился с кругом молодых вольнодумцев. В 1713 г. он едет в Голландию в качестве секретаря маркиза де Шатонефа (брата сво-
 
 654
 
 его крестного), назначенного в эту страну послом Франции. Но вскоре пылкий роман Вольтера с юной протестанткой вынудил его встревоженных родственников отозвать юношу в Париж. За два вольнодумных и неуважительных по отношению к регенту стихотворения он сослан в Сюлли-на-Луаре, а по возвращении в Париж заключен в Бастилию на целых 11 месяцев (с мая 1717 по апрель 1718 г.). Находясь в тюрьме, Вольтер написал трагедию "Эдип", которая была поставлена в 1718 г. и имела огромный успех. В 1723 г. он напечатал эпическую поэму о Лиге, написанную в честь Генриха IV, позднее, в 1728 г., она опубликована под названием "Генриада". Некий дворянин, кавалер де Роган, оскорбленный сарказмом Вольтера, приказал своим слугам жестоко избить его палками. Это случилось в 1726 г. Вольтер вызвал на дуэль кавалера де Рогана, но тот сумел добиться вторичного заключения писателя в Бастилию. После тюрьмы Вольтер был выслан из Франции и три года, с 1726 по 1729 г. жил в Лондоне. В Англии лорд Болингброк ввел его в круг самых образованных людей английского общества: Вольтер общался с Беркли, Свифтом, Попом и другими английскими учеными. Он внимательно изучает английские политические учреждения и философские учения Локка и Ньютона, а затем их углубляет. "Труды Локка познакомили его с философией, книги Свифта явились образцом, работы Ньютона снабдили научной теорией. Бастилия вдохновила его жаждой обновления общества, но Англия показала, что такое общество может существовать" (А. Моруа). Результатом его пребывания в Англии стали "Философские письма" (иначе называемые "Английскими письмами"), опубликованные в 1733 г. на английском языке, а в 1734 г. - на французском (напечатанные в Голландии и подпольно распространявшиеся во Франции). Излагая свои впечатления об Англии, Вольтер обличал царившие во Франции феодальные порядки, религиозную нетерпимость и мракобесие. Он противопоставляет гражданские свободы в Англии французскому политическому абсолютизму, излагает принципы эмпирической философии Бэкона, Локка и Ньютона, сравнивает научные теории Ньютона и Декарта. Разумеется, Вольтер не отрицает математических заслуг Декарта, но считает, что тот "создал философию, похожую на хороший роман: все кажется правдоподобным, но ничто не является истинным. Декарт, однако, ошибался, применяя последовательно строгие методы; он разрушил нелепые фантазии, которыми в течение двух тысячелетий забивала себе голову молодежь; он научил своих современников здраво рассуждать и, более того, его критикуя, пользоваться его же оружием. И даже если его труды не были достойно вознаграждены, то важен сам факт, что он учил различать истинное и ложное".
 
 655
 
 По Вольтеру, философия Декарта - "черновик, набросок", а философия Ньютона - "шедевр"; "открытия Ньютона, создавшие ему всемирную славу, заключают в себе систему мироздания, свет, бесконечность в геометрии и, наконец, хронологию, которой он занимался для отдыха". В свою очередь, Бэкон является "отцом экспериментальной философии". Лорд-канцлер "пока еще не знал природы, но интуитивно предугадал и показал ведущий к ней путь. Он сделал все возможное, чтобы учреждения, созданные для совершенствования человеческого мышления, не продолжали путать философию со всякими сущностями, субстанциальными формами и прочими пустыми словами, свидетельствовавшими о невежестве, замешанном на священных догматах религии". "Возможно, не существовало духа более глубокого и методичного, более логически точного, чем Локк. <...> Разрушив теорию врожденных идей... Локк установил, что все наши идеи, представления поступают к нам от органов чувств; он изучил простые и сложные идеи, отследил сознание человека во всех его процессах, показал, насколько несовершенны языки, на которых говорят люди, и как часто они неправильно используют слова".
 
 Вольтер вернулся из Англии во Францию в 1729 г., а 15 марта 1730 г. умерла актриса Адриенна Лекуврёр, которую из-за профессии запретили хоронить на освященной земле кладбища. Вольтер в "Смерти мадемуазель Лекуврёр" показал разницу между унижением актрисы во Франции и теми почестями, которые воздали своей знаменитой актрисе Энн Олдфилд англичане, похоронив ее в Вестминстере. В 1730 г. Вольтер публикует трагедию "Брут", в 1731 - "Историю Карла XII", в 1732 с триумфом проходит его лучшая трагедия "Заира" (по сюжету отчасти напоминающая "Отелло"). В 1734 г., как уже упоминалось, появились "Английские письма", по приговору парижского парламента книга была сожжена как "противная религии, добрым нравам и власти". Вольтер бежит из Парижа и скрывается в замке Сире у своей почитательницы и друга маркизы дю Шатле. Тогда и окрепли узы, связывавшие их добрых полтора десятка лет. Именно в Сире сложилось подобие братства, в которое входили такие выдающиеся умы, как Альгаротти, Бернулли, Мопертюи. Для Вольтера период жизни в Сире оказался плодотворным и счастливым: он написал трагедии "Смерть Цеза-
 
 656
 
 ря" (1735), "Альзира" (1736), "Магомет" (1741), "Меропа" (1745), а также философскую работу "Основы философии Ньютона" (1740). Благодаря поддержке мадам де Помпадур, Вольтер получает прощение двора и приказом короля назначается историографом Франции, а 15 апреля 1746 г. его избирают членом академии. В том же году выходит из печати его философский рассказ "Видение Бабука"; следующие два - "Мемнон" и "Задиг" - появляются соответственно в 1747 и 1748 гг. "Тем временем бывший король Польши Станислав Лещинский стал свидетелем еще одной трагедии, изменившей жизнь Вольтера: мадам дю Шатле пылко влюбилась в молодого и красивого Сен-Ламбера. Потрясенный Вольтер бушевал, но потом - как истинный философ - простил ее. Мадам умерла при родах; горе Вольтера было глубоким и искренним" (А. Моруа).
 
 Мадам дю Шатле умерла в 1749 г., а в 1750 г. Вольтер отправился в Берлин по приглашению прусского короля Фридриха II, стремившегося прослыть просвещенным и предложившего знаменитому писателю пост камергера. Встреченный с большими почестями, Вольтер прожил в Пруссии три года, но едва выбравшись из владений "северного Соломона", жестоко высмеял казарменно-палочный прусский режим в своих "Мемуарах". В период пребывания Вольтера в Пруссии вышло первое издание его книги "Век Людовика XIV" (1751). В 1755 г. Вольтер приобрел поместье Отрада недалеко от Женевы, где его застала весть об ужасном землетрясении в Лиссабоне, и в 1756 г. он публикует "Поэму о гибели Лиссабона". Тогда же он начинает сотрудничество в "Энциклопедии". Выходит его семитомный труд "Опыт о всеобщей истории и о нравах и духе народов" (1756-1769), одна из первых книг по философии истории, где Вольтер неоднократно подчеркивает мысль о том, что преступления против народов наказуемы. В то время как Боссюэ в своем "Рассуждении о всеобщей истории" пытался доказать, что история представляет собой осуществление воли Провидения, Вольтер исключал из истории любые религиозные мифы и предрассудки, а на первый план выдвигал изучение естественной среды, социальных отношений, культуры, истории торговли и изобретений. Он утверждал, что историю делают люди, а не Божий промысел, что развитие событий зависит от условий и поступков людей и высокоодаренные образованные личности способны изменять к лучшему судьбы народов. Но наиболее важной особенностью, может быть, представляется тот факт, что историю королей, династий и сражений Вольтер заменил историей развития цивилизаций, т.е. обычаев, нравов,
 
 657
 
 государственного устройства, образа мысли и культурных традиций. В свой труд он включил также историю народов Индии, Японии и Китая. Вольтер старается исключить из исторических событий элемент сверхъестественного и утверждает, что во всеобщей истории человечества христианство играет весьма скромную роль.

<< Пред.           стр. 33 (из 44)           След. >>

Список литературы по разделу