<< Пред. стр. 1 (из 4) След. >>
Список литературы по разделу
Л. Я. АВЕРЬЯНОВ
СОЦИОЛОГИЯ:
ЧТО ОНА ЗНАЕТ
И МОЖЕТ
МОСКВА 1993
"СОЦИОЛОГ"
АВЕРЬЯНОВ Л. Я.
СОЦИОЛОГИЯ:
ЧТО ОНА ЗНАЕТ И МОЖЕТ
* ОБЩЕСТВО В ЗЕРКАЛЕ СОЦИОЛОГИИ
* НАУКА, КОТОРАЯ ВСЕМ НУЖНА
* КАКОЕ ОБЩЕСТВО ИЗУЧАЕТ СОЦИОЛОГИЯ
* СОЦИОЛОГИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ
* СОЦИАЛЬНОЕ ПРОЕКТИРОВАНИЕ
Москва -1993
"Социолог"
Это книга о социологии, как ее понимает автор, о ее месте в системе гуманитарных наук, о том, чем должна заниматься и что она знает о самой себе и об обществе, о социальных отношениях и о людях, ради которых она создавалась и существует. Это книга, наконец, о том, что же социология может дать обществу, его институтам, организациям и предприятиям.
Работа написана в жанре научной публицистики и рассчитана на специалистов и широкий круг читателей, интересующихся социологией.
@ "Социология: что она знает и может"
ВВЕДЕНИЕ
Настоящая работа посвящена социологии и прежде всего ее роли в общественной жизни, поискам своего места в системе обществознания, рассказывает о том, как социология боролась за право быть наукой и за право быть полезной обществу. Эта работа о начальном периоде становления отечественной социологии 50-80 годов. Конечно, читателям не надо рассчитывать на полное и всестороннее описание отечественной социологической мысли. По всей видимости это дело будущего, сейчас этому не пришло время, много еще надо узнать, понять, по новому переосмыслить прошлые события. Скорее всего книгу можно назвать кратким экскурсом в историю социологии, описания периода ее становления и практической сферы приложения социологического знания.
Однако, возможно, читателям будут интересны те страницы книги, которые посвящены природе социальных отношений как предмету и объекту социологии и социологических исследований. В общем-то, это относительно новый подход к поиску предмета социологии, и как кажется, позволяющий более четко определить область социологического знания. В книге проводится мысль, что задача социологии заключается прежде всего в том, что она должна заниматься исследованием наиболее общих законов социальных отношений. Конечно, это будущее социологии, но сегодня важно понять куда идти и что искать, а не ползать в потемках, как это вынуждено делали социологи раньше.
Кроме того в работе рассматриваются такие вопросы, как роль социологии в получении социальной информации, проблемы социальной диагностики, задачи социального моделирования и социального проектирования, исследуются некоторые аспекты социальной напряженности.
Работа рассчитана на специалистов-социологов, студентов, начинающих социологов и широкий круг читателей. Автор надеется, что каждый прочитавший ее найдет в ней что-то для себя интересное и полезное.
Глава 1. ОБЩЕСТВУ НЕОБХОДИМО СВОЕ ЗЕРКАЛО
ВЫДУМАННЫЙ МИР КРИВОГО ЗЕРКАЛА
В течение долгих десятилетий наше общество было не только вне научного анализа, но даже вне критики. Это удивительно, но факт. В эпоху величайших социально-политических преобразований и больших достижений в науке, технике, культуре, когда человечество стремительно несется в неизвестное, и любой неверный шаг может не только затормозить развитие общества, но и выкинуть его на обочину мирового прогресса, более того - поставить под вопрос само его существование, ни одно общество не может себе позволить такой роскоши.
Наше общество себе это позволило. Хуже всего то, что мы не только отказались от объективного анализа, но и тщательно оберегали себя от всего того, что могло бы показать наши недостатки и выставить не в том свете, в котором хотели бы себя видеть. Долгое время мы отказывались смотреть на себя со стороны критическим взглядом. Мы не позволяли даже высказать сомнение в правильности нашего развития. Раз и навсегда принятая концепция социализма, как некое священное писание, понималась как изначально истинная, пригодная для всех времен и народов, и никакой критике и пересмотру не подлежала.
Общество менялось, а концепция оставалась неизменной, и ее основные положения не подвергались даже сомнению. Неумение и нежелание анализировать реальность, привели к резкому разрыву концептуального представления, как должно быть с тем как есть на самом деле.
Общественные науки в нашей стране превратились в догматические и схоластические теории, развивающиеся только в рамках концепции социализма и никоим образом не обращающиеся к действительности. Из реальной жизни выхватывались только отдельные факты, чтобы подтвердить правоту своих и общих концептуальных построений. Таким образом, сложился целый мир псевдодействительности о социализме. Советские обществоведы, даже лучшие их представители, являлись соответственно величайшими специалистами в изучении этой псевдодействительности, специалистами по изучению написанной действительности, знатоками псевдонаучной литературы, официальных документов, но почти ничего не знающих о том, что творится в реальном мире. Начавшаяся перестройка (в 1985 г.) общественного сознания и общественно-политической жизни хорошо показала их детскую беспомощность перед реальной жизнью, неспособность к объективному анализу действительности, происходящих событий и соответственно выработки альтернатив социального развития нашего общества.
Запретив не только критиковать концепцию научного социализма, власть имущие заставляли обществоведов постоянно ее восхвалять. Их заставляли быть услужливым зеркалом и наши общественные институты послушно восхваляли наше общество как "самое передовое и самое прогрессивное", как общество всеобщего благоденствия, а руководство как "самое мудрое". Это не вина наших обществоведов, это трагедия людей, которые имели склонности, желание и способности к общественным наукам. Им не дали реализоваться, и не они виновны в том теоретическом хаосе, который сейчас творится и в обществе, и в обществознании.
А что же делалось с реальными проблемами и противоречиями, с неявными недостатками и явными провалами в экономике, политике и пр.? Да ничего, их просто не замечали, замалчивали, делали вид, что их не существует, представляли их как частные издержки, несущественные недоработки, временное явление и т. д. Их представляли "в принципе" не противоречащими общей генеральной линии, т. е. общей концепции социализма, а только как частные недоработки или извращения. А тех, кто пытался указать на вопиющие несоответствия декларируемого и реального положения дел, того уничтожали физически, экономически, нравственно, духовно - арсенал средство здесь был хорошо отработанный.
И произошло то, что и должно было произойти. Мы стали привычно жить как бы в двух мирах, в двух измерениях. В одном иллюзорном, умозрительном мире, логически не противоречивом и, я бы сказал, красивом, стройном и даже изящном обществе, но по существу далеком от реальности. Этот мир нам постоянно вбивали в голову книги, газеты, радио, учебники и пр. В этом мире мы постоянно восхваляли руководство страны и свое непосредственное начальство за мудрые решения и блестящие достижения, которых не было. Существовал и другой, реальный мир, где мы работали, кушали, решали повседневные проблемы. Когда нам не хватало продуктов или каких-либо вещей, мы действовали в соответствии с законами реальной жизни, или так называемой теневой экономики, а вернее теневой реальной жизнью, и все, что надо было нам, доставали. В одном мире жизнь шла по законам движения объективной реальности, а в другом - только по законам этого выдуманного мира.
Все было бы ничего, и разумный человек, искушенный в житейских перипетиях, очень хорошо представлял, как надо действовать, что, где достать, чтобы обеспечить сносное (а нередко и более чем сносное) существование. Надо сказать, что многие хорошо с этим справлялись и успешно жили в обоих мирах. Но в целом для общества то, что мы стали жить в двух мирах, в двух измерениях, оказалось не таким уж безобидным делом. На этих умозрительных логически отработанных схемах, которые и в самом деле были очень непротиворечивыми, симпатичными и даже изящными, но по существу нежизнеспособными, мы воспитывали целые поколения, им преподносили эти схемы как концепции своего личного и в целом государственного развития, выдавая их за реально существующие. И делалось это настолько успешно, что выдуманный мир для них становился самой настоящей реальностью. Именно таким наше общество они видели и именно таким хотели его иметь. Тем самым был определен жизненный путь и жизненная концепция не одного поколения советского общества.
Не входя в реальный мир и жестко сталкиваясь с реальными законами, по которым надо жить, а не мечтать, и после множества ошибок и нередко и трагедий, приходило понимание, что он совсем не такой, каким его рисовали старшие товарищи, наши вожди и учителя. Все это нередко приводило к стрессовому состоянию, к смешению понятий и невозможности понимания реального мира.
Происходила чудовищная трансформация сознания. Реальная жизнь представлялась следствием "извращения" выдуманного общества, извращенного, например, бюрократами, несознательными элементами, спекулянтами, идейными противниками, внутренними и внешними врагами, буржуазной пропагандой и пр. А отсюда проистекало самое удивительное и простое решение. Стоит только усилить контроль, сделать всех честными и трудолюбивыми, всех воспитать и перевоспитать в коммунистическом или социалистическом духе и выдуманный мир, или концепция идеального коммунистического общества станет реальностью.
Иными словами, выдуманный мир стал преподноситься и - более того восприниматься в сознании широких масс как реальный мир, а
реальный мир, реальное общество и соответственная реальная система отношений, как, например, в теневой экономике, как искажение этого идеализированного общества. Реальное общество отказывалось развиваться по придуманной схеме, она была ему чужда, но этим самым оно уже было плохо. Надо было его исправлять, подгоняя под принятую схему, и это постоянно делалось. Самое удивительное, что в это искренне верили даже те, кто разрабатывал и предлагал эту идеализированную схему развития общества, например, партийные и советские функционеры, обществоведы. Попытки исправить реальный мир предпринимались постоянно; усиливался контроль (сколько у нас было контролирующих организаций!), совершенствовали пропаганду и воспитание (возьмите, хотя бы тотальную политучебу), даже проводились хозяйственные и социальные эксперименты, перекраивались управленческие структуры. Но все это не давало ровным счетом никакого эффекта, а только усугубляло положение. Мы все дальше и дальше отходили от реальной жизни в погоне за утверждением идеального общества и делали свою жизнь все хуже и хуже. Надо было менять концепцию развития общества, а не общество подгонять под выдуманную концепцию. И прошло не мало времени, пока стали потихоньку понимать эту простую истину.
Но скольких трагедий это стойло. Те, кто не смог понять и принять реального мира, не сумел отбросить вымышленные догмы и постулаты и исходил только из идеализированных представлений, оказывались в конечном итоге вне жизни, вне общества. Сколько погибло одаренных и талантливых людей, да и у скольких обычных людей была покорежена жизнь. Была искалечена судьба целых поколений.
Помню кинофильм, героиня которого попыталась отравиться, потому что с конвейера автомобильного завода стали сходить машины с бракованными стеклами и все ее попытки воспрепятствовать этому оказались безуспешны. "Какая глупость - искренне восклицали зрители,- травиться из-за каких-то стекол!" Они были мудрые люди, знали жизнь, а она не знала. Дело было не в бракованных стеклах, она поступала так, как ее учили в школе, дома, как писали в газетах и показывали по телевизору. "Как же так,- говорила она,- меня учили, что надо хорошо работать, чтобы хорошо жить, это долг, обязанность каждого честного советского человека". Но, оказывается, люди могут хорошо жить именно потому, что плохо работают. Это коренное противоречие нашего общества, и, право, было из-за чего тянуться за таблетками.
Никто не спорит, что для того, чтобы хорошо жить, надо хорошо работать, без брака, качественно, сдавать продукцию в срок. Но из-за
извращенной системы социально-политических отношений, построенных на принципах неадекватных природе человека, произошло извращение таких исходных понятий, как, например, "хорошо работать". Изначально верный принцип социализма, например, такие как равенство, превратился в уравниловку, социальная справедливость - ничего для всех и все для немногих, гуманизм - в жестокость к инакомыслящим, дисциплина - в беспрекословное подчинение начальнику, идеологическая выдержанность - на веру принимать все, что говорят сверху и поддакивать всему, что говорит начальник и т. д. Нам постоянно говорили одно, на практике требовали другое, а жизнь требовала третьего.
Расхождение между словом и делом, между тем, что провозглашали и что было на самом деле, сравнение объективной реальности с выдуманной схемой, в конечном итоге, привело к неверию в идеалы социализма и вообще в какие-либо идеалы, инфантилизму, росту антисоциальных и антиполитических явлений, возрастание пороков и их углублению, падению нравственности и как результат к снижению уровня экономического и социального развития и тому кризисному состоянию, что мы сейчас переживаем. Общество не может жить и развиваться без концепции, но она должна быть реальной, адекватной движению объективной реальности, постоянно изменяться в соответствии с реальными запросами общества.
Но почему этого не поняли в нашем обществе? Этому было много причин. Низкий общий уровень культуры народа, а соответственно, и его руководителей, непонимание законов общественного развития и общее самодовольство, провозглашение самих себя самыми умными. Это и боязнь, когда провалы стали явными, увидеть себя подлинными, и нежелание что-то изменять в своей жизни, тем более, что для правителей она была весьма не плохой. Но, пожалуй, самое главное - это полная безответственность, в первую очередь, высшего руководства за настоящее и будущее нашего общества.
Не хотелось бы возлагать всю вину за содеянное только на руководство страны. В том, что мы сегодня имеем, виновато все общество, виноват каждый. И, если мы имеем то, что сегодня имеем, значит, в обществе не нашлось сил, чтобы изменить ситуацию и направить развитие общества в правильное русло.
В период перестройки стали активно говорить о необходимости трезвого, непредвзятого рассмотрения общества, тщательного и всестороннего изучения социальных процессов, представления объективной информации о существующем положении дел. И самым распространенным в публицистике и в научных кругах стало требование "нам необходимо зеркало общества". Поняли, что если и дальше жить в иллюзорном мире и закрывать глаза на движение объективной реальности, то это приведет к еще более негативным последствиям.
Но насколько тяжело приходит понимание, насколько непросто происходит осознание, насколько велика привычка, ставшая потребностью, жить в выдуманном мире, подтверждают социально-политические и экономические процессы последнего времени. Нет, трудно отказаться от старого, привычного, теплого и уютного мира. Боязно взглянуть в правдивое зеркало, страшимся увидеть себя непредвзятыми и нельстивыми глазами.
Ситуация, конечно, потихонечку меняется к лучшему, жизнь заставляет обратить на себя внимание и думать. Меняются руководители, растет общая культура народа, выходят на политическую сцену новые люди, которые не хотят жить в выдуманном мире. Они начинают осознавать, что нельзя уходить от жизни, от действительности, необходимо бороться за свой реальный мир, пускай такой неприглядный, серый, грязный, с мусором и дерьмом. Но все же это наш мир, который нам переделывать, если хотим жить в новом гражданском обществе.
Зеркало - это только символ потребности в непредвзятом анализе общества, его объективной оценки, выявления позитивных и негативный тенденций. Обществу необходимы специальные институты для бесстрастного его отражения. Одним из таких институтов является социология.
СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ БУМ
После долгого запрета и вынужденного молчания, наконец, в середине 50-х годов, было разрешено изучать, исследовать, анализировать и смотреть на мир и современное общество более или менее раскрытыми глазами. Хотя и невелика была свобода действий, но начало было положено.
Однако, полученное разрешение не было следствием того, что на авансцену вышел добрый и демократический дядя. Оно было продиктовано валом социально-экономических проблем, накопившихся за прошедшие годы. Для их решения, к которым, наконец, приступили в этот период, требовалось огромное количество социальной, социально-экономической, демографической и пр. информации. Необходимо было знать, какие социальные процессы протекают в обществе, где и как они зарождаются и каким образом могут проявиться, чтобы можно было их предвидеть и по мере возможности управлять, а не ждать как
стихийного бедствия. В конце концов даже руководителям страны, стало понятно, что командовать по-старому нельзя, а чтобы управлять эффективно, ничего не оставалось, как попытаться понять общество, в котором они живут. И хотя полного осознания необходимости отказа от старых методов управления еще не было, как не было и полного осознания необходимости социального изучения общества и потребности в социальной информации, но тем не менее, проблемы реальной экономики толкали на действия именно в этом направлении. Это и привело к потеплению внутреннего климата, "оттепели", некоторой свободе действий творческой интеллигенции, в том числе и к развитию социологии. Во всяком случае начался отход от понимания ее как чисто буржуазной лженауки и восприятия ее как актуальной социальной общественной дисциплины, могущей что-то дать и социалистическому обществу. Можно сказать, что эти годы стали поворотными в возрождении отечественной социологии.
50-60-е годы - это настоящий социологический бум. Начали проводиться эмпирические социологические исследования, причем, десятками, более или менее тщательно изучалась иностранная литература и опыт социологии за рубежом, публиковались десятки статей, стали выходить книги по социологии, открывались социологические лаборатории, в первую очередь - в вузах (впрочем, они так же быстро и закрывались). Правда, не всегда социологические исследования проводились на высоком профессиональном уровне, да откуда ему было и взяться? Но, что характерно, они всегда проводились с полным осознанием необходимости и важности этих исследований. Первыми отечественными социологами двигали большая убежденность в том, что социология способна решить, если не все, то большинство проблем тогдашнего общества.
Такое отношение к социологии, к ее возможностям диктовалось огромной верой в человека, его ролью в обществе. Социологи были уверены в необходимости изучения человека, его интересов и потребностей, и на этой основе - познания и решения всех социальных и не только социальных проблем общества. Впервые пришло понимание, что, только поняв человека как социальное явление, а соответственно, и различные социальные группы, можно выйти на познание и социальных законов. В принципе они были совершенно правы. Другое дело, что сама социология еще не была настолько развита, чтобы решать эти и другие насущные проблемы, но, как всегда, желание и энтузиазм первых социологов опережали реальные возможности самой науки, которой они занимались. Самое удивительное, что и само общество, во всяком случае, его прогрессивная часть, имело полную уверенность в безграничных возможностях социологии, более того видело в ней чуть ли не панацею и путь к разрешению всех проблем. В определенной степени это была реакция на многолетнее игнорирование человека в социально-политической жизни страны.
Конечно, из этого не следует, что к социологии и к социологическим исследованиям все относились с пониманием и признавали ее полностью. Одни принимали социологию, поддерживали ее и поднимали по мере возможности. Другие не очень ее чтили, хотя и считали ее необходимой. Третьи и не понимали, и не принимали, более того, старались подмять ее, направить в русло, удобное для них. И все же социология стала чуть ли не единственной общественной дисциплиной, которая старта по настоящему заниматься обществом. Несмотря на то, что обществом занимались и другие общественные организации, тем не менее, общественное сознание отдало предпочтение именно социологии и социологам. Это произошло по различным причинам и прежде всего в силу уникальности обстановки в стране в целом и в гуманитарных науках, в частности.
Во-первых, социология, как относительно новая дисциплина, не была отягощена старыми научными традициями и направлениями исследований и грузом не всегда приличного прошлого. Поэтому она не была дескридитирована в глазах широкой общественности, и соответственно - не были дескридитированы и ее потенциальные возможности.
Во-вторых, немаловажное значение имело и то, что социология не была отягощена также и "учеными старцами", слишком умудренными, чтобы рисковать, которые чаще всего, а в тех условиях особенно, становились тормозом в развитии общественной науки. Социологией занимались молодые ученые, полные творческих сил и желания работать, не оглядываясь назад и не таща воз прошлого знания.
В-третьих, большое значение имело и то, что социология с самых первых своих шагов обладала собственным формализованным методом изучения действительности, который в известной степени, не зависел от личных качеств исследователя, от его симпатий и антипатий. В данном случае речь идет о методике и технике социологического исследования, которым в то время уделялось довольно много внимания.
И в-четвертых, пожалуй, самое главное, заключалось в том, что социологи не побоялись вторгнуться в святая святых, в общественно-политические концепции развития общества, затронуть, правда, только некоторые и не всегда самые главные, но устоявшиеся принципы, высказать свою точку зрения и более того - попытаться противопоставить ее в той или иной мере тщательно разрабатываемым и не менее тщательно охраняемым официальным представлениям на социальные процессы в нашем обществе. Иногда социологи даже залезали в такие области, которые были табу для всех обществоведов. Правда, чаще всего это происходило неосознанно и тем более не целенаправленно, а в силу самого метода исследования, требующего именно такого непредвзятого подхода. Социологи в ходе своих эмпирических исследований часто получали такие результаты, которые сами не ожидали и которые, нередко, противостояли даже их собственным концепциям и желанию видеть то, что хотелось бы видеть. Конечно то, что социологи преподносили общественности, было получено не только благодаря формализованному методу исследования, но нередко и осознанной позиции исследователей. Это весьма сильно привлекало общественность, почему она и отдала пальму первенства в изучении общества именно социологии.
Социологи 50-60-х годов, или как их называли потом, социологи первого поколения, взвалили на свои плечи нелегкую ношу огромной по значимости и емкости задачу, не только возродить, но и по существу создать заново эту науку, сделать ее равноправной общественным дисциплинам, играющей свою значимую роль в обществе и вступающей непосредственной преобразующей силой. Более того, необходимо было добиться и мирового признания, выдвинуть ее на передний край научной интеграции. И социологи с успехом решили и первую, и вторую задачи. Когда-нибудь историки напишут славные страницы развития отечественной социологии и назовут имена первопроходцев. А для них это прежде всего была работа тяжелая, интересная и очень нужная для общества и для них самих.
ОБЩЕСТВО В ЗЕРКАЛЕ СОЦИОЛОГИИ
В краткой истории исследования общества социологией можно условно выделить два последовательных этапа - первый, так сказать, ознакомительно-разведывательный, когда социологи только нащупывали поле своей деятельности и основные общественные противоречия, и второй этап, ориентированный, хотя это и не очень точно, на проведение проблемных исследований, когда социологи ставили задачи уже более глубокого изучения социальной действительности.
С самых первых шагов развития социологии большое внимание уделялось социальной структуре советского общества, которая пользовалась во всей системе обществознания (правда, не сама проблема, а ее условное обозначение) особым вниманием. В отличие от последней, социологи не стали провозглашать известные истины, они принялись их исследовать. И в силу своего метола, предполагающего обращение к респондентам с вопросами, и выяснения, что они делают и что они думают, социологи получали данные, которые не всегда, мягко говоря, соответствовали официальным декларациям. Эмпирические или, как их называли, прикладные социологические исследования выявили весьма специфические внутриклассовые противоречия, которые оказались в ряде случаев, более существенными для развития социальной структуры общества, чем межклассовые различия.
Более того, социологи обнаружили, что внутриклассовые противоречия были обусловлены прежде всего особым положением и ролью в обществе отдельных социальных групп и слоев. Основные дискуссии между социологами и обществоведами старых направлений начались с момента выхода работы М. Н. Руткевича и Ф. Р. Филиппова о социальных слоях и подытожили эти споры, в определенной степени закончила их, книга А. М. Гелюты и В. И. Староверова о рабочих-интеллигентах11 .
Суть разногласий между социологией и обществоведами, придерживающихся официальных позиций, заключалась в следующем. Последние смотрели на общество как на некоторую, образно говоря, монолитную глыбу, социальную совокупность, не имеющую существенного деления на группы и слои, объединенные общей идеологией, интересами, целями и соответственно формой деятельности, более того постоянно развивающуюся в сторону увеличения однородности и, наконец, полного слияния классов, ликвидации всех различий и противоречий. Многочисленные социологические исследования показали, что структура общества является сложным и многоукладным образованием, содержащим специфические слои и группы, имеющих различные интересы, часто прямо противоположные друг другу и нередко лежащие далеко вне русла общих магистральных направлений развития общества. Заслуга социологов состояла в том, что они стали изучать не только степень однородности, но и различия между классами, слоями и социальными группами, начали исследовать не только интеграцию социальных групп, но и то, что их разъединяет, каковы эти различия и что лежит в их основе. Это был принципиально новый и весьма плодотворный подход. Фактически речь шла о повороте в методах и концепции исследования социальной действительности. Естественно, социологи стали большое внимание уделять структурным образованиям общества и прежде всего рабочему классу и крестьянству, городу и селу. В частности, изучая социальные отношения на селе, и всю социальную проблематику, социологи вскрыли, в сущности, весьма неприглядную картину.
Оказалось, что огромный социальный регион по существу являющийся основой экономической, да и политической жизни общества, получил статус в общественном мнении и соответственно в системе социально-политических отношений как чего-то вторичного и несущественного. Деревня рассматривалась в общественном мнении как некая глубокая социальная и политическая провинция с налетом некоторой социальной и духовной неполноценности. Сельское население имело плохое образование и профессиональную подготовку, у них было хуже материальное положение и ниже культурный уровень, и т. д. И в литературе, и в официальных документах постоянно говорилось о необходимости подтягивания деревни к городу и их слиянии, рассматривая город как образец социально-политического уклада общественной жизни, развития духовного облика и образа жизни. Деревне не оставляли самобытности развития, определяемой прежде всего спецификой сельскохозяйственного производства, сельского образа жизни, основанных на традициях русской деревни. Строительство на селе многоэтажек городского типа, ликвидация неперспективных деревень, сселение сельских жителей в районные центры (рассматривание их как прообраза будущих цивилизованных городов), постоянная агитация сельских тружеников к перенятию городских традиций, норм жизни и т. д. - все это есть, по сути, выражение официальных представлений о развитии деревни в практических делах.
Социологи на цифрах и фактах показали, как деформируется общественное сознание сельских тружеников и как извращается вся система социальных отношений, как улетучивается чувство хозяина на земле и чувство ответственности за свой труд и за труд всего общества, они показали разрыв личных и общественных интересов, продемонстрировали, как и каким образом изменяются социальные приоритеты, уходя из области общественного труда и общественных интересов. Социологи выявили как результат такого отношения к деревне, резкое повышение миграции, постарение сельскохозяйственных работников, падение производительности труда и общей эффективности сельского хозяйства. Старая сельская социально-экономическая и политическая структура по существу оказалась разрушенной, а новая, навязываемая деревне, оказалась ей чуждой и не отвечала насущным потребностям ни села, ни города, ни всего общества. Все это постепенно приводило не к расцвету деревни и ее сближению с городом, а к ее деградации. В результате деревня все больше хирела.
В общественной литературе много говорилось так же о сближении умственного и физического труда, и все это преподносилось как важнейшее завоевание социализма, подкрепляя эти утверждения, только отдельными, как правило, примерами или фальсифицированными статистическими данными. Однако социологи показали, что процесс социальной интеграции не такой уж простой, не такой прямолинейный и однозначный и что о полном сближении умственного и физического труда и тем более слиянии говорить очень и очень рано. Более того, повсеместно наблюдался процесс дифференциации различных социальных групп, занимающихся физическим и умственным трудом и, прежде всего, по материальному положению, уровню культуры, образованию и профессиональной подготовке, по степени участия в управлении производством и общественными делами и т. д. Исследования показали, что существует механизм (и этот механизм постоянно совершенствовался) неравного вклада социальных групп в производство и распределение общественного продукта и общественных благ, так же как существовал механизм неравного распределения власти, прав и обязанностей. Это неравенство привело к тому, что большие социальные группы оказались с очень низким прожиточным минимумом и полностью бесправными перед лицом партийного аппарата, министерств и ведомств и даже преступной мафии. Но имелись группы населения с уровнем материального благосостояния выше всяких планок и обладающие безраздельной властью и абсолютно не подотчетностью со стороны общества.
Социологи первого поколения много сделали и в исследовании семьи и быта. Эти проблемы давно были в центре внимания теории научного коммунизма, но только социологи стали их предметно исследовать своими методами и вскрывали не только новые аспекты этой проблемы, но и разработали новый подход к определению характера и содержанию этого явления.
Так, десятки лет у нас декларировалось, что в нашей стране достигнуто полное равенство мужчин и женщин, а если еще не самое полное, то еще чуть-чуть и все будет в порядке. Однако даже в том понимании, которое имелось в официальных доктринах, до полного равноправия было еще очень далеко. Общественная, экономическая и политическая обстановка не позволяли осуществить это так называемое равенство, не говоря уже о том, что сама по себе доктрина равноправия мужчин и женщин в социалистической интерпретации была, мягко говоря, весьма уязвима.
Оказалось, что у женщин ниже уровень квалификации и профессиональной подготовки, они получали меньше, чем мужчины, весьма неодинакова их загрузка на работе и дома. Много времени женщины тратили на домашний труд (в среднем от 4 до 6 часов в сутки), поскольку служба быта никак не облегчала их труд, а производство не могло обойтись без представительниц прекрасного пола, и, как правило, на тяжелых и вредных работах. Например, в сельском хозяйстве, в частности, в растениеводстве, где насчитывалось до 80% тяжелого физического ручного труда, заняты в основном женщины. А сколько женщин занимали ответственные посты в хозяйственной, общественной и политической сферах? И здесь до равноправия было еще далеко.
Проблема женской эмансипации и равноправия сложная, требующая прежде всего, определения самих этих понятий. Исследования социологов показали неоднозначность разработанной официальной концепции, ее уязвимость, расхождение с реальным положением дел. Все это заставило социологов пересмотреть концепцию роли женщины в обществе, в общественном производстве, управлении, воспроизводстве нового поколения, в общественной жизни и т. д.
Социологи активно занялись исследованием общественного мнения. Это и в самом деле было очень интересно. Если учесть, что историю делают люди, преследующие свои интересы (Маркс), то понятно, что от отношения людей к тем или иным социальным процессам и явлениям зависит эффективность различных правительственных и не только правительственных мероприятий. Понятна здесь и роль социологии в изучении общественного мнения. На основании массовых опросов, социологи делают вывод о популярности тех или иных мероприятий, а соответственно, о степени активности масс по претворению этих мероприятий в жизнь.
Понятно, что социологии не могло быть ни в 30-е, ни в 40-е годы, поскольку народ не рассматривался как активная и преобразующая сила (на деле, а не в декларациях), имеющая свою систему оценок и которая может отличаться от официального мнения. На народ смотрели только как на некоторую совокупность индивидуумов, признанных выполнять установки начальства. В условиях жесткого подавления инакомыслия об общественном мнении как определенной реальности не могло быть и речи. Но это не означало, что его не существовало. И оно демонстрировало себя в экономике, политике, в социальном развитии в основном провалами. Ни одна развитая и цивилизованная общность не позволяла и не позволяет себе столь пренебрежительного отношения к общественному мнению, как наша страна. Дикость применяемых методов управления говорила о варварском характере социальных отношений.
Обращение к социологии в этот период говорит о смягчении в некоторой степени этих нравов, изменении стиля и методов управления. Но даже разрешив социологам, хоть как-то исследовать отдельные аспекты общества, отношение к ней официальных кругов оставалось далеко не приветливым и принимали ее вовсе не с распростертыми объятиями. В слишком нехорошем виде представляли социологи те или иные социальные процессы, уж в больно невыгодном свете показывалась деятельность многих руководителей разных рангов. И нередко от социологии требовали, чтобы она все представляла в розовых тонах, показывала одни достижения, т. е. требовали от нее стать кривым зеркалом. И некоторые социологи в этом преуспели, об этом тоже нельзя умалчивать.
"Марксистско-ленинская социология дала замечательные образцы научной строгости, идеологической принципиальности, этической безупречности, умения не отставать от бурно развивающихся процессов социальной действительности, остро и бескомпромиссно ставить самые животрепещущие проблемы, исследовать их, применяя широчайший арсенал доступных науке методов. В то же время уроки прошлого учат нас настороженно относиться к тому, что мешает социологии быть действительно наукой, препятствует реализации ее научного потенциала. Следует твердо усвоить, что деловой серьезный анализ недостатков и упущений вовсе не означает умаления и забвения достижений и успехов. Это необходимый этап перед новым более широким наступлением"12 . Доля истины в этих словах имелась.
Обществу необходимо свое настоящее зеркало. Это в принципе поняли, поняли и то, что и социология может выступить таким зеркалом. Но социология создана не только для того, чтобы рассматривать маленькие прыщики, демонстрировать несущественные явления и некоторые недостатки. Роль социологии глубже и сложнее. Она заключается в том, чтобы показать, что движет обществом, какие социальные законы определяют его развитие, почему происходят те или иные события, каким образом можно нивелировать негативные и, наоборот, стимулировать развитие положительных тенденций. Ведь каждому из нас и всему обществу в целом, постоянно приходится делать выбор: каким путем идти, в какую сторону повернуть и каждый раз это становится предельно сложной задачей. Нередко решение происходит спонтанно, путем проб и ошибок, которые могут обходиться обществу слишком дорого, а результаты - непредсказуемые. Ответить на все эти вопросы, т. е. выбрать оптимальный путь развития может или вернее должна и социология как наука о наиболее общих законах развития общества. Таковой ее представляли раньше, такой ее представляют и сегодня.
ТРУДНАЯ ЗАДАЧА СОЦИОЛОГИИ
В социологии проходил процесс накопления эмпирического материала. Многочисленные социологические исследования, проводимые в различных регионах страны (СССР), касающиеся различных аспектов действительности, давали удивительную палитру нашего общества, высвечивая, как маленькими фонариками, тот или иной участок жизни. И в целом жизнь оказалась намного прекраснее и удивительнее, чем пытались ее рисовать в иллюзорном мире. Но потому она и оказалась прекрасной, что была удивительной по своей неповторимости, непредсказуемости, непосредственной чувственной данности, богатству красок и естественности проявлений. И никогда нельзя угадать, какой стороной она повернется в следующее мгновение, тем самым заставляя и нас поворачиваться, двигаться, думать, искать решение. Это намного труднее, чем лежать в болоте выдуманного общества. Каждое социологическое исследование, как части мозаики, вносило свой вклад в общую картину общества. Однако весь этот эмпирический материал, все многочисленные социологические данные пока не рассматривались как общая система взглядов на общество. Тому было несколько причин и объективного, и субъективного порядка.
Во-первых, чтобы иметь общее представление об обществе, необходимо накопить определенное количество эмпирического материала, достичь той критической массы, которая перейдет из количественного состояния в качественное, и груда эмпирического материала превратится в новое представление об обществе.
Во-вторых, все социологические материалы рассматривались в обязательном порядке в той частной и общей концепции, которая в это время господствовала в общественном сознании и официальной доктрине развития общества, что весьма сильно затронуло процесс выработки новой концепции общества.
В-третьих, и здесь уже вступает в силу субъективный фактор. Дело в том, что полученный социологический материал полностью никогда не соответствовал господствующей концепции и чем дальше развивалось исследование, тем больше с ней расходился. Это вполне естественное и закономерное развитие нового знания, которое в конечном итоге, приводит к пересмотру всей общей концепции. Но в силу идеологических и политических соображений в социологию стали вмешиваться те, кто не хотел пересмотра общей концепции. Используя целый арсенал официальных и неофициальных средств воздействия, социологам не давали свести в единое целое сумму разрозненных фактов. Здесь присутствовали и запреты, и политические гонения, и идеологическая обработка, и запрещение проводить экспериментальные исследования, и многое другое. В конечном итоге, социологам вообще было отказано в праве на цельное рассмотрение общества, разрешили только проведение частных исследований (об этом несколько подробнее будет сказано ниже), но жизнь брала свое.
После "потепления", появления элементов демократии и гласности, потребность выработки цельного взгляда на общество вылилась из недр сознания социологии и стала актуальной проблемой. И сегодня перед нашей общественностью, в том числе и перед социологами,- и надо признаться для всех довольно неожиданно,- встала во весь рост огромной важности задача - создание новой концепции, обеспечивающей прогрессивное экономическое, социально-политическое и научное развитие общества. В один день всем стало воочию ясно, что старая концепция не годится, что новой концепции нет, а длительное воздержание наших обществоведов от свободного полета в поиске истины, привели к истощению научной мысли.
Выработка нового представления об обществе - актуальная задача всех обществоведов. Но социология, возможно, имеет некоторые преимущества перед другими общественными дисциплинами.
Во-первых, социологи, приступая к исследованию, каждый раз в обязательном порядке разрабатывают некоторое предварительное концептуальное видение (программу исследования). Естественно, социологи исходили из имевшихся концепций социализма, т. е. для изучения реальных объектов заранее принимали некоторое концептуальное видение, уже принятое в обществе. Но, получая материалы и видя разночтения с концептуальным содержанием, вкладываемым в это исследование, социологи вынуждены были разрабатывать новые концепции, несколько или значительно отличавшиеся от общепринятых концепций, с которыми они опять выходили на исследование. Таким образом, происходила постоянная взаимоувязка и взаимопроверка новых концепций, нового видения мира и объективной реальности, что способствовало в конечном итоге практике выработки новых концепций, непредвзятого отношения к действительности, к поиску истины. Во-вторых, независимо от того, насколько исследование носит частный характер, оно с необходимостью исходит из концепции общего характера, тогда как последняя, соответственно, исходит из еще более общей концепции и таким образом устанавливается иерархия концепций по общности. Решая частные задачи, социологи с неизбежностью выходили на решение общей концепции общества.
В-третьих, что отличает социологию от других общественных наук это то, что социология обладает собственным методом исследования. В отличие от других общественных дисциплин, социология не останавливается на построении некоторых умозрительных схем, сколь бы хороши и логически не противоречивы они не были. До тех пор, пока они не будут проверены практикой, они ровным счетом ничего не стоят. Социология занимается не только тем, что разрабатывает концептуальные представления о протекании тех или иных социальных процессов, но и своими исследовательскими методами проверяет достоверность своих концепций.
Имея в руках такой мощный инструмент как социологический вопрос, социология выходит на уровень объективного оценивания социальных связей, более того, превращая свой метод в формализованный, уже в меньшей степени зависящий от каких-либо субъективных влияний. Но все это возможно только в том случае, если социология будет оставаться наукой, не подверженной политическим или идеологическим конъюнктурным соображениям. Все сказанное позволило социологам быть более, чем другие обществоведы, готовыми, во всяком случае потенциально, к разработке новой концепции развития нашего общества. Другое дело, что проверка старых и новых концепций требует довольно много времени.
КОНЦЕПЦИЯ "ПЕРЕСТРОЙКИ" И ПЕРЕСТРОЙКА
КОНЦЕПЦИЙ
Обращение к социологии в нашем обществе было в определенной степени, хотя и очень слабым, но все же поворотным пунктом в общественном сознании в сторону его гуманизации.
Обращение к социологии было по существу обращение к человеку, к его интересами потребностям, к его заботам и нуждам, к его запросам и ценностным ориентациям, это было обращение к личному и общественному мнению.
Обращение к социологии было по существу обращением к новым основам человеческого бытия, к новым принципам построения государства, к новой системе общественного управления и принципиально отличного от старой системы взгляда на общество. В определенном смысле, обращение к социологии означало, что центр управления стал потихоньку перемещаться к человеку, что было прямым противопоставлением старым методам управления и принципам построения общества. В который раз в истории человечества люди открыли для себя, что все зависит от человека, что люди осуществляют общественное бытие, что историю общества и всего человечества определяют интересы людей.
Слишком долгое время наша действительность, впрочем, как и взгляд на историю, была безлична и конкретные люди растворялись в деяниях великих учителей и безликой массы. У нас была безличная экономика, и получалось, будто экономические законы и категории, насколько они признавались, работают сами по себе, без людей.
У нас была безликая социально-политическая жизнь, когда люди выступали как винтики и гаечки в общем безликом и безлюдном механизме социальной жизни и политического управления. Даже наша техника была безлюдной, как на будущих заводах-автоматах, о которых мечтали не только писатели-фантасты, но и хозяйственники и подстать им ученые. Согласно различным и многочисленным научным выводам получалось, что только самая современная и совершенная техника может осуществить и технический, и социальный прогресс.
Даже наши общественные науки были безлюдны. Наша история, философия, политика, право и пр., прекрасно обходились без человека и отражали общественное бытие только как действие каких-то безличных объективных законов, которые движут обществом и историей.
В литературе эту проблему поднимали и много говорили о дегуманизации, правда, все это, как правило, сводили к технократическому детерминизму, технократическому мышлению. Однако на самом деле проблема здесь намного шире. Не только техника, но и вся наша жизнь и в целом весь наш социализм, оказались противопоставленными гуманистическим принципам социального бытия, приоритету человека, личности в социальном мире. Принципу гуманизма противопоставляли принцип антигуманизма во всех его формах. Антигуманизм утверждается во всех без исключения сферах социальной жизни, поскольку антигуманизм есть не только форма мышления или представления о мире, но и сама форма жизни.
Сейчас мы начинаем осознавать, что для понимания, например, экономических процессов, законов, категорий и т. пр., понимания особенностей развития техники и науки, сегодня нам все больше не хватает знаний именно о человеке во всем комплексе его проблем, понимания роли и значения человека в обществе. "Теория "экономического" детерминизма на практике себя не оправдала. Экономика функционирует в социальном контексте, она не только определяет возможности развития социальной сфере, но и сама находится под ее воздействием. Движение вещей происходит через деятельность людей, осуществляющих ее во имя удовлетворения своих индивидуальных потребностей и интересов"13 . Тем не менее процесс гуманизации мышления и общественного сознания не нашел развития в нашем обществе, не нашел своего выражения ни в политике, ни в социальной сфере, ни в экономике, ни в технике и т. д. Неразвитость гуманизации мышления подтверждается сохранением господства административно-командной системы управления, казарменного метода руководства. В административной системе нет личности, нет индивида, есть только масса людей и команда.
Административный метод управления был принят на вооружение именно из-за его понятности малокультурному и необразованному человеку, из-за простоты и кажущейся очевидности ее эффективности. Это первый и самый низкий уровень общей культуры и управленческой грамотности. Именно непонимание всей сложности взаимосвязи явлений привело к тому, что непосредственное обращение в виде приказа, команды, прямого и непосредственного воздействия, воспринималось как непосредственное действие индивида. Примитивная и до предела упрощенная схема "приказ-действие", понималась как принцип любого управления, хотя даже в такой схеме, если она и применялась столь упрощенно, была опосредована целой гаммой социальных связей. Этого, как правило, и не понимали, воспринимая только внешнюю форму. Отсюда примитивные и упрощенные представления о безграничных возможностях, например, в короткий срок построить коммунизм или "догнать" и "перегнать", произвольности выбора принципов, например, уравнительного коммунизма, принятие себя в качестве руководителя как высшего критерия возможностей, истины, средств и целей.
В упоминавшейся статье Л. Г. Ионин писал "...ничем не ограниченное управление, опирающееся на "объективно-оптимистические" представления о законах развития, становятся подчас административным произволом, подтверждающие те самые представления, на которых он основывается.
Все это вместе взятое позволяет сделать вывод о природе практической идеологии, на которой долгое время зиждилась управленческая деятельность в нашем обществе. В основе ее лежат два внешне противоречивых, а по сути дела тесно взаимодействующих и друг друга дополняющих принципа: 1) технократический принцип произвольности, создающий иллюзию легкости и безграничных возможностей преобразовательной деятельности, и 2) сакральный принцип "органичности", обосновать справедливость и целесообразность любого рода деятельности, независимо от того, какие социальные последствия она влечет"14.
Те проблемы, которые мы совсем недавно с такой яростью высвечивали, и те проблемы, которые давно уже сами высветились и выпятились, те недостатки и негативные явления, противоречия и отклонения, которые были названы социологами и не только ими, и те, которые не были названы по известным причинам, есть показатель и следствие того, что наше общество было построено не на принципах, отвечающих истинной природе, истинному назначению человека, и которые в конечном итоге способствовали бы прогрессивному развитию общества. И самое страшное последствие этой антигуманной системы управления заключается в том, что она воспитывала послушных членов общества, это был ее основной принцип и основная цель существования, и в результате была получена масса индифферентных людей. Это самый явный и самый страшный итог развития социалистического общества.
Каким должно быть наше общество? На каких принципах оно должно быть построено? Что должно находиться в основании концепции нового гражданского общества? вот вопросы, которые задают себе сегодня все прогрессивно мыслящие люди нашего общества. Вот вопросы, которые задают себе и социологи. Многочисленные исследования социологов и социологическая литература и есть по существу поиски ответов на эти вопросы. Под эти вопросы общество авансировало социологию и ждало от нее ответа.
И ключевым звеном, основанием, стержнем, генеральным направлением, как угодно назовите, является принцип гуманизации мышления, общественного сознания и общественной жизни.
Проблема гуманизации общественной жизни, которая самым непосредственным образом связана с уровнем общей культуры как всего народа, так и руководителей всех рангов и всей системы управления, является сегодня насущной ключевой проблемой. Гуманизация общественной жизни означает, что сегодня и завтра во главу угла всей социально-политической жизни страны будет поставлен человек, конкретный человек со всеми его слабостями и недостатками, со всеми его Достоинствами и сильными сторонами, с его стремлением к социальной активности, самостоятельности и самореализации. Гуманизация общественной жизни означает предоставление человеку права самостоятельно мыслить и действовать, принимать решения и отвечать за них, означает глубокое уважение к мнению человека, его поступкам, действиям, даже, если они будут противоречить другим взглядам и действиям, расходиться с мнением большинства, и противостоять официальным точкам зрения, общепризнанным установкам и мнениям. Уважительное и бережное отношение к человеку, вот что требуется нам сегодня и еще большее потребуется завтра.
Неуважительное отношение к человеку - это самое оскорбительное его состояние. С повышением уровня культуры человека и всего народа это оскорбительное состояние еще больше усиливается. Необходимо понять довольно простую мысль, что ни техника, ни экономика в их сегодняшнем понимании, не решают сами по себе проблему прогрессивного развития общества, как это в явной или неявной форме предполагается. Только люди и никто, кроме людей, которые для решения всех этих проблем вступают между собой в определенные социальные отношения, могут решать все эти технические, экономические, научные, социально-политические и пр. задачи. И только раскрыв сущность социальных отношений, законы их образования и функционирования, а соответственно, и изменение их в соответствии с потребностями человека и всего общества, можно решить и решать проблемы прогрессивного развития нашего общества и только в этом случае можно поставить на научную основу и сам процесс гуманизации мышления и гуманизации общественной жизни. В этом заключается основная концепция перестройки нашего общества, и здесь находится ключ к перестройке концепций.
Социология одна из общественных наук, которая может помочь в решении этой сверхважной задачи.
Глава II. КРИЗИС СОЦИОЛОГИИ ИЛИ ЕЕ ПОДЪЕМ?
Скоро мы будем праздновать своеобразный юбилей. Примерно в 60-х годах в нашей общественной литературе появились первые публикации по социологии. В основном они были посвящены критике буржуазной и осмыслению некоторых методологических основ марксистско-ленинской социологии. И хотя мы, социологи, постоянно критикуем друг друга и социологию за недостаточно быстрые темпы развития и недостаточное осмысление многих социальных процессов, нельзя не признать, что за эти трудные тридцать лет сделано было не мало. Во всяком случае мы поняли сегодня сами и окончательно убедили своих друзей и, возможно, половину недругов, что социология - это самостоятельная и актуальнейшая наука, оказывающая самое непосредственное влияние на развитие общественно-политической жизни, и что без нее не может обойтись ни один профессиональный руководитель, политический деятель, юрист, хозяйственник.
Но, естественно, чем дальше мы продвигаемся вперед, тем больше понимаем, как мало мы знаем и как много надо сделать. И тем больше мы не удовлетворены, чем большего хотелось бы достичь. И то, что нас удовлетворяло совсем недавно, сегодня не только не удовлетворяет, но и становится тормозом в развитии социологической науки, ее теории практики.
ЮБИЛЕЙ ПОИСКОВ И ПРОБЛЕМ
Развитие социологии за тот период проходило весьма своеобразно. Можно выделить две практические не пересекающиеся сферы. Первая разработка, так называемых, методологических принципов марко-ленинской социологии, сначала на уровне истмата, а затем в рамках теории научного коммунизма. Вторая сфера, развивающаяся не менее активно, а может быть и более быстрыми темпами - это так называемые прикладные или эмпирические исследования. Теоретики стали активно разрабатывать, вернее дискуссировать, предмет социологии и ее роль в системе обществоведения, место социологии и социологов на ступеньках иерархической лестницы обществоведения. Это были в основном, старые философы, профессора и академики, которым по статусу было положено заниматься теорией и только теорией.
Вторая сфера была представлена молодыми социологами, которые, не задумываясь слитком много о том, что такое социология и чем она должна заниматься, активно взялись за непосредственные исследования. И начали их проводить с юношеской непосредственностью и отсутствием опасений, что они, может быть, делают что-то не так и не то. Проводили исследования буквально десятками и сотнями, счет шел на тысячи, впрочем, никто их и не считал. Позже, и довольно скоро их и всю социологию с помощью теоретиков обвинили в анкетомании, мелкотемье и пр.
Надо Сказать, что социологи-теоретики и социологи-практики хорошо знали друг друга, но интересы и пути их пересекались редко. Хотя те и другие негласно учились друг у друга, набирались опыта и теоретического, и практического. Случались между ними и конфликты. Первые нередко требовали от практиков, мол, давайте нам ваши цифры, материалы социологических опросов, а мы, теоретики, будем их обобщать и делать выводы и т. д. Прикладникам, как их тогда называли, отводилась роль только поставщиков голого эмпирического материала. Вторые же заявляли в ответ, что если мы добываем эти цифры и надо сказать с немалыми трудами, то сами будем их и обобщать и делать выводы, а вы, теоретики, пожалуйста, разберитесь, что такое социология и дайте нам приемлемую для эмпирических исследований социологическую теорию.
Приемлемая для практиков социологическая теория дана не была. Нет, в принципе такая теория была разработана. Так называемая трех- или четырехуровневая социология, но удовлетворяла она только теоретиков, да и то не всех. Хотя в этой многоуровневой социологии, без сомнения, было рациональное звено и, может быть, даже не одно, поскольку она разрешала некоторые трудности и противоречия в построении социологической теории. Тем не менее, для практиков этого оказалось слишком мало. Не получая научных теоретических ориентиров, практики-социологи на свой страх и риск занимались тем, чем могли и чем хотели заниматься. И в этом тоже был положительный момент, во всяком случае эмпирики решали отдельные практические задачи и по мере возможности удовлетворяли непритязательных тогда еще заказчиков.
Однако на определенном этапе развития теоретическая неопределенность перестала удовлетворять социологов-практиков. Теоретики, кончив дискуссии примерно в середине 70-х годов и, изрядно устав от споров на конференциях и в печати, а чаще в кулуарах, немного поутихли, пришли к компромиссу по социологической теории и примерно в течение десятилетия, продолжали муссировать теорию среднего уровня. Социологам-практикам приходилось все сложнее и сложнее. Хозяйственники требовали от них конкретной помощи в решении разнообразных проблем производственной и общественной жизни. Они говорили, если уж вы назвались социологами, и на всех углах протрубили, что без знания социальных законов ни о каком прогрессивном развитии общественного производства и в целом всего общества не может быть и речи, то уж давайте соответствующие рекомендации. Это требование оказалось камнем преткновения, о который споткнулись социологи-практики. Таких рекомендаций они, как правило, дать не могли. Удовлетворив первое любопытство хозяйственников и свое собственное, проведя в сущности описательное исследование, показывая различные простейшие распределения мнений респондентов по тем или иным животрепещущим вопросам, социологи на этом вынуждены были остановиться. Сбор социальной статистики путем массовых опросов является важнейшим делом, но это только первый этап работы социолога. Дальше надо выходить на проблемные социологические исследования, а вот это у социологов-практиков не получалось. Хозяйственники говорили: "Ну, хорошо, цифры, которые вы нам даете, конечно, любопытные, но скажите, пожалуйста, что с ними делать, как их использовать в нашей практической деятельности, куда их применить?" И одного этого вопроса нередко было вполне достаточно, чтобы посадить социолога в лужу или калошу, как угодно. Необходим был новый уровень теоретического осмысления и проведения социологических исследований.
Социология, в основном прикладная (до теоретической социологии широкая общественность просто не добиралась, ее туда не пускали), стала себя в какой-то степени дескридитировать. Ей перестали верить, начали относиться более критично и более требовательно, а то и подсмеиваться над социологами, нередко отказывались от их услуг. Но все-таки полностью в кредите социологии никогда не отказывали, уж очень она была необходима и в первую очередь, тем руководителям, которые болели за производство. Они были кормильцами, меценатами, спонсорами, как сейчас говорят, прикладной социологии и поддерживали все удачные и неудачные социологические проекты, понимая и сложность процесса развития, и ее необходимость, и видя за ней будущее. Руководители выделяли деньги, разрешали проводить у себя исследования, помогали людьми, оборудованием, техникой и не очень обижались на социологов, когда они не могли дать ничего путного или давали очень мало.
Правда, социологи-практики не отступали, хотя и попадали нередко в трудное положение. Начались усиленные поиски области приложения своих сил, определение проблем и задач социологии, чтобы производственники получали от социологических исследований реальную отдачу, а не пухлые отчеты. Социологи начали активно внедряться в экономику, и их работы стали сильно смахивать на экономические. Социологи стали входить в область психологии и не всегда их отчеты можно было отличить от работ "чистых" психологов. Чем только не занимались и не занимаются социологи! Откройте хотя бы некоторые номера журнала "Социологические исследования" того периода и прочтите название статей. Наряду с чисто социологическими, если, конечно, можно такие выделить, вы встретите названия статей, которые совсем не связаны ни с какой социологией. "Радикальная перестройка хозяйственного механизма - основа самоуправления коллектива", "Этносоциальная дифференциация городского населения...", "Сколько можно заработать?", "Хозрасчетные поликлиники в Москве", "Сбалансированность рабочих мест и трудовых ресурсов", "Эффективность инвестиций в социальную сферу села", "Эротические тексты как источник сексуального самообразования" и др. Пишут о рождаемости, о должностном продвижении министров, о взаимосвязи среднего образования с воспроизводством поселенческой структуры, о кооперативных дошкольных учреждениях в крупном городе, об организации деловой игры на производстве и о многом другом. Является ли все это, если так можно сказать, "чистой" социологией? Наверное, нет, если только не понимать под социологией все, что касается социальной сферы, общества. Но тогда социология включает в себя все, что угодно, например, "применение социологии в производстве стальных конструкций", именно такое название носила статья в одном ведомственном сборнике. В последние годы в социологию стали активно внедряться журналисты, а социологи занялись журналистикой, впрочем, как те, так и другие не без успеха, во всяком случае, статьи их читают с удовольствием.
Получилось так, что социологи занимались чем угодно (так же, как и кто угодно), но, пожалуй, только не собственно социологией. И обращение социологов к экономическим (в основном), психологическим, демографическим, экологическим, медицинским и другим исследованиям, использование их средств и методов исследования, применение их терминологии и понятийного аппарата, произошло, конечно, не случайно и не от хорошей жизни. Это был страстный поиск своего места под солнцем среди общественных наук и, в целом, в общественной жизни. Именно поэтому еще совсем недавно социология представляла собой весьма странную, неопределенную и нередко весьма компилятивную дисциплину.
И все это произошло потому, что не был определен предмет социологии, не было обозначено, чем социология должна заниматься, какова область приложения ее сил и сфера познания, какой кусочек социальной действительности она должна изучать, сделав его своей нишей или вотчиной. Наконец социологи это поняли достаточно четко и не только практики, но и теоретики. На состоявшейся в Ленинграде дискуссии (январь 1988 г.) о задачах журнала "Социологические исследования" участники "круглого стола" высказались весьма резко и однозначно. Вот некоторые мнения:
Полозов В. Р.: "Хорошо бы вернуться на страницах журнала к обсуждению вопроса о предмете социологии, ее места в системе общественных наук..."
Божков О. Б.: "Существует острейший дефицит теоретического, методологического осмысления проблем, которыми занимается социология. Поэтому определение ее предмета - сегодня один из актуальнейших практических вопросов. (...) Промышленные социологи проводят исследования, разрабатывают анкеты. Но сами анкеты и вся деятельность их авторов по сути дела к социологии отношения не имеет".
Саганенко Г. И.: "Нельзя уйти от разговора о предмете социологической науки. Это не абстрактный спор. Серьезные наши проблемы во многом порождены непониманием существа социологии и ее роли в обществе (...)". Вопрос о предмете социологической науки - не столь академичен как может показаться. Речь идет не об абстрактном теоретизировании, по поводу отвлеченных понятий, а об общей социологической концепции социальной действительности, социального развития, об осмыслении целостной картины нашего общества. Социологическая теория должна увязать множество уровней осмысления социальной жизни, а не тех, которые издавна приписываются социологии. Речь идет о взаимном соотнесении социальной философии, социальной политики, теории социального устройства и развития - вплоть до реальных проблем сегодняшней жизни. Необходимо заняться строительством общесоциологической теории, по крайней мере, наметить конуры того, как увязываются в общем социальном организме социальные идеи, развитие, институты, механизмы, проблемы, объекты (в том числе), структуры, образа жизни и т. д."
Голофаст В. Б.: "Прежде всего хотелось бы сказать, что в редакции явно недооценивают степень кризисного состояния социологии и вообще общественных наук"5.
И тем не менее сказать, что социология не занимается социологией, было бы неправильно. Поиски своего предмета и области приложения, безусловно, так или иначе, но с необходимостью выводили социологов на ту область социального бытия, которая и должна быть областью интересов социологии. Другое дело, что не всегда и не сразу появляется полная ясность того, чем она занимается и чем должна заниматься, и понимание того, что занимается именно тем, чём и должна заниматься. Но задача самой же науки актуализировать это знание, найти в ее практике то, чем она должна заниматься в таким образом определить или, как говорил Г. И. Саганенко, "наметить контуры" социологической теории, предмета социологии. Право, задача стоит того, чтобы над ней потрудились.
Здесь надо учесть и еще одну трудность уже методологического порядка. Развитие социологии - это прежде всего процесс становления и развития ее предмета исследования, поскольку единственного и абсолютно верного и годного для всех времен определения предмета социологии вряд ли возможно. Разумеется, возможно предельно общее понимание и определение предмета социологии, но всякий раз оно оказывается настолько общим, что теряется специфика термина и он становится практически не пригодным к практическим нуждам социального познания. Кроме того конкретный анализ того или иного аспекта социальной действительности каждый раз требует специфического определения понятия социологии. Здесь нет волюнтаристского множества определения понятия и предмета социологии в зависимости от интересов и пристрастий исследователя. Изучаемая объективная реальность всегда требует строго определенного, конкретного понимания в рамках теоретического описания как предмета, так и объекта изучения.
НОВЫЕ ПОДХОДЫ К ПРОШЛЫМ ДИСКУССИЯМ
На том же заседании "круглого стола" по обсуждению задач журнала "Социологические исследования", один из его участников О. Б. Божков сказал: "...существует мнение, что предмет социологии уже определен в ходе обсуждений, проходивших в 60-е годы. Но мы помним, как оно проходило: это была игра в одни ворота, когда на тех, кто думал иначе, просто навешивали ярлыки отступников от марксизма. Фактически же та дискуссия завершилась компромиссом: социология была отождествлена с истматом, причем с "усеченным" истматом (т.е. она не получила самостоятельного статуса), но зато было признано право на жизнь, так называемых теорий среднего уровня"6.
Выступление О. Б. Божкова как, впрочем, и других участников "круглого стола", наглядно показали и прошлые, и настоящие проблемы определения статуса социологии, вскрыли современные противоречия в ее развитии, основные узловые моменты и горящие точки. И в самом деле споры о предмете социологии в то время, надо сказать, велись далеко не на научном уровне и с применением отнюдь не научных методов и приемов. Г. В. Осипов в своем интервью журналу "Социологические исследования" говорил: "О волюнтаризме в науке, о том, на каком уровне вестись научные споры в то время, свидетельствует взятая наугад одна из стенограмм. Это стенограмма обсуждения краткого социологического словаря, помещенного во втором томе "Социология в СССР". Ее стоило бы опубликовать. Она убедительнее любой публицистической статьи воспроизводит духовную атмосферу, в которой делались первые шаги по утверждению социологии как самостоятельной научной дисциплины"7 .
Методы "научных споров", хорошо известные в естественных науках и с успехом применявшиеся и в общественных дисциплинах, по - сути дела преследовали единственную цель, а именно подчинить живое, не тривиальное развитие той или иной науки или нового направления традиционным идеологическим канонам, в году тем или иным научным группам или группировкам, занимающим ключевые позиции в определенных областях науки. Тоже самое имело место и в социологии.
Споры и дискуссии о предмете социологии и ее месте в системе обществознания начались с того момента, когда молодые ученые, занявшиеся разработкой отечественной социологической науки, не мудрствуя лукаво и следуя прямому переводу термина социология, как науки об обществе, объявили во всеуслышание, что социология будет заниматься всем обществом, всеми его проблемами. В принципе это было естественно и даже правомерно, обществом, как уже говорилось, в то время никто практически не занимался, а потребность в изучении его проблем и противоречий была неимоверно велика.
Но социологи взяли на себя неподъемную ношу. Объявив, что общество является предметом социологии и не определив понятие "общество", т. е. чем конкретно будут заниматься, они тем самым противопоставили себя другим общественным наукам. Для социологов это были проблемы роста и научного самоопределения, но они обнажали свое самое уязвимое место и подставили для критики свои бока. Этим не преминули воспользоваться те, кто по тем или иным причинам не хотел признавать социологию как самостоятельную науку и тем более претендующую на тот кусок хлеба с маслом, на котором они неплохо жили.
Первыми вступили, мягко выражаясь, в полемику представители исторического материализма. Зачем нам, т. е. обществу, нужна еще одна наука об обществе, когда уже имеется исторический материализм, который успешно решает все его проблемы и все давно расписал по полочкам на много тысячелетий вперед.
Это был лейтмотив, звучавший прямо или косвенно во многих выступлениях обществоведов. Но сбросить социологию с корабля, как это делалось раньше, объявив ее буржуазной наукой, уже было нельзя. Социология уже получила общественное признание и определенный статус в системе общественного производства и общественного сознания, несмотря на все свои недочеты, ошибки и недостатки. Но и противники не хотели отступать, и они пошли другим путем, "...по отношению к социологии как к науке была избрана иная тактика. Она была отождествлена с историческим материализмом. Была сделана попытка вывести социологические исследования за пределы собственного социологического знания, свести их только к прикладному уровню. Теоретическая социология полностью отрицалась",- говорил Г. В. Осипов в том же интервью8 .
Иначе говоря, социологию пытались удушить в дружеских объятиях. Если нельзя было ее не признавать и не замечать, тогда надо было принять ее в свое лоно, таким образом, чтобы от нее ничего не осталось.
В целом эта попытка удалась, да и сами социологи не особенно спорили, признав по идеологическим соображениям и из-за отсутствия собственной научной теории, приоритет за историческим материализмом как общесоциологической теории, не уточняя его соотношение ни с философией, ни, естественно, с социологией. Но, приняв социологию в свое лоно и объявив себя общесоциологической дисциплиной, и в многочисленных теоретических разработках попытавшись оправдать эти притязания, исторический материализм превратился в какой-то непонятный симбиоз философии и социологии, т. е. стал как бы и философской, и в то же время и общесоциологической дисциплиной. Если посмотреть работы по историческому материализму тех лет, то философско-социологическая неопределенность вылезает из всех щелей. Социологии, той социологии, которая занималась прикладными социологическими исследованиями, было указано, что она должна заниматься конкретным в историческом плане обществом, а именно социалистическим, изучать конкретные проблемы и противоречия, определять тенденции развития к светлому будущему и т. д. Это вполне устраивало представителей исторического материализма, которые отстояли главенствующее положение в обществознании и, соответственно, свои посты, звания, кресла, исключительность положения и официально-общественный статус. Это устраивало и социологов, хотя бы в том плане, что им не мешали заниматься своим делом и проводить социологические исследования.
Но это совсем не устраивало тех, кто занимался научным коммунизмом. Здесь дело обстояло сложнее, а точнее, намного сложнее. Специалисты по научному коммунизму протестовали против новой науки, предметом которой должен стать конкретно-исторический тип общества и тем более социалистического общества, поскольку уже имелась научная дисциплина, которая занималась именно этими проблемами. В конце 70-х годов в МГУ им. М. В. Ломоносова, пожалуй, не было ни одного общего собрания философского факультета, на котором не обсуждались бы и нередко в весьма резкой и нелицеприятной форме отношения между научным коммунизмом и социологией. Однажды с трибуны известный обществовед, работающий на отделении научного коммунизма факультета, показав книгу Г. В. Осипова "Теория и практика социологических исследований в СССР", спросил: "Чем же отличается научный коммунизм от социологии? Мы изучаем структуру советского общества, и они (социологи) ее изучают, мы и они изучаем рабочий класс, мы занимаемся селом, и социологи активно исследуют эти же проблемы, вопросы семьи, быта и пр., являются областью интересов как первых, так и вторых. Так в чем же их различие и надо ли нам две дисциплины?" В чем разница? Только в том, что социологи изучают, исследуют эти и другие проблемы, а представители научного коммунизма только декларировали их.
Не гнушались и тем, что навешивали, явно и неявно, социологам ярлыки о принадлежности к буржуазной науке, обвиняли в преклонении перед западной социологией, использовании не только ее методических, но и методологических принципов, то есть отход от марксистских позиций. В той душной политической системе социологам было трудно возражать и отстаивать свои позиции. Но дело было не только в этом.
Надо сказать, что социологи, хотя и объявили, что предметом ее изучения является все общество, по сути дела, всем обществом и вообще обществом, никогда не занимались. У них для этого не было ни профессионального, ни научного опыта. С первых своих шагов, социология стала развиваться именно как прикладная наука, от нее это требовали общественность и благодаря этому она сразу вышла на авансцену общественной жизни. Обладая, может быть, не очень сильным, но своим собственным формализованным методом исследования, а именно методикой и техникой, социологи все свое внимание, во всяком случае основную долю, сосредоточили на проведении конкретных социологических исследованиях, на изучении отдельных сторон и аспектов социальной действительности. И это было оправдано, этого требовала общественность, практические работники, собственно на это ее нацеливали и партийные документы. Необходимо было, наконец, дать адекватную объективную информацию о реальных и объективных процессах, протекающих в обществе, поскольку ни одна общественная наука не могла этого дать, да и не стремилась особенно к этому. С помощью конкретной социологической информации передовая общественность попыталась разобраться в своем обществе. Правда, от социологии тогда не требовали разрабатывать общие законы развития социалистического общества. Основным держателем акций здесь оставался научный коммунизм.
Требования научного коммунизма, чтобы социология занималась только прикладными исследованиями, так сказать, ползучей эмпирией, а научный коммунизм выступал бы в качестве методологической базы в рамках изучения социалистического общества, в общем были правомерны и оправданы. Научный коммунизм был научным представителем той концепции социалистического общества, которая разрабатывалась всеми общественными дисциплинами, политикой партии и т. п., и соответственно, разрабатывал те или иные ее аспекты, стороны. Социологи же, разрабатывая свои конкретные программы социологических исследований, с необходимостью исходили из этой общей и частных концепций социалистического общества. Другое дело, что в большей или меньшей степени, как уже говорилось, данные конкретных социологических исследований не ложились в эти общие и частные концепции социализма. Но до поры до времени об этом помалкивали и продолжали работать только в рамках этих концепций, поскольку каких-либо других не было или они не допускались.
Естественно, представители научного коммунизма заявили, как в свое время и представители истмата, что социологи должны, так сказать, только поставлять материалы для теоретиков, для обобщения, углубления и пр. Вполне понятно, что и социологи ничего против этого не могли возразить, потому, что так оно практически и получалось. По сути дела, произошла констатация реального разделения обязанностей между ними, их общественного и научного положения.
Долгие споры, наконец, привели к тому, что социологам был официально отдан, так называемый средний уровень, а точнее два нижайших в теоретической иерархии уровня. Первый занимал исторический материализм как общесоциологическая дисциплина, второй - научный коммунизм как теория социалистического общества, третий - отводился собственно социологии, которая должна была заниматься исключительно изучением отдельных сторон социалистического бытия и обязательно в рамках концептуальных установок научного коммунизма и всего марксизма-ленинизма, и четвертый уровень - составляли, так называемые эмпирические, прикладные исследования. Фактически на бумаге было зафиксировано то, что было на самом деле, другого и не могло быть. У социологов не хватило ни опыта, ни сил, ни знаний, и прежде всего специальных, социологических теорий, чтобы отстоять какую-то иную точку зрения. И хотя социологи не очень соглашались с позицией представителей научного коммунизма и не особенно официально и неофициально признавали их первенство, но на практике особенно и не возражали, довольные хотя бы тем, что им разрешали проводить конкретные социологические исследования, а также самим обобщать и делать выводы, а значит набираться опыта, знаний, чтобы прочно в конце-концов встать на ноги.
Но и сами представители научного коммунизма, чувствуя слабинку в своих методах исследований, которые по сути дела сводились к построению умозрительных схем и декларированию своих выводов, не подкрепленных ни практикой, ни тем более каким-либо научными экспериментами и исследованиями, и признавая здесь преимущества социологов, и соответственно их методы работы, стали сами потихоньку заниматься социологическими исследованиями. Но в отличие от социологов, которые все-таки искали истину, пытаясь разобраться в реальном положении дел и найти решение, как уже говорилось, нередко противоречащее официальным и общепринятым, представители научного коммунизма чаще всего занимались тем, что проводя исследования, иллюстрировали полученными цифрами, нередко специально подобранными, свои схемы и умозрительные построения. Впрочем, этим не брезговали и сами социологи, просто принадлежность к той или иной школе, направлению в науке, к группе и т. д. диктовала и форму поведения, и методы исследования.
Но разделившись и определившись по сферам влияния и областям научных интересов и тем самым утвердив то, что было на самом деле, получилось нечто весьма неприятное для социологии и социологов. Она потеряла свой предмет. Если раньше социологи были ориентированы на общество в целом как на свой предмет, пускай весьма неопределенно очерченный, но который позволял социологам заниматься не только частными социологическими исследованиями, но и разрабатывать большие социологические проекты, исследовать и активно разрабатывать общие концепции социалистического общества, более того, пытаться создать свою социологическую теорию, то после того, как им было строго указано место в системе общественных дисциплин, предмет социологии "общество" был полностью исключен из исследовательских проектов социологов. Социологи после этого были допущены к изучению только кусочков общества, отдельных его областей и обязательно в заранее известных концептуальных рамках. Конечно, это не значит, что все социологи поголовно сложили оружие и отказались от изучения глобальных проблем современности. Но официальный статус социологии обязывал к определенному положению и своей роли, а это выливалось в директивные и методические документы уже самих социологов. Социология превратилась таким образом в прикладную дисциплину. Большего ей не позволяли, дальше этого порога социологов не пускали, если только некоторые социологи на свой страх и риск сами не прорывались на чужую территорию, например, пытаясь переосмыслить на основе своих конкретных исследований, некоторые концептуальные положения теории научного коммунизма. Но это были только отдельные случаи.
В принципе заниматься только, так называемыми, прикладными исследованиями, только сбором эмпирического материала и его первичной обработкой не менее почетно и не менее необходимо, чем заниматься глобальными социальными проблемами. В конце концов разделение обязанностей, строгое или не очень строгое, внутри научной дисциплины всегда имеется и должно быть. Другое дело, что в тех политических условиях это разделение научного труда нередко принимает характер деления, на так называемые низший и высший уровни, а соответственно этому принципу происходит и разделение материальных благ, общественного статуса и научной славы. Все лавры и большая часть общего пирога достается именно теоретикам, практически ничего - нашим прикладникам, экспериментаторам, так сказать, "рабочим" науки. Речь идет не о том, чтобы полностью уравнять труд "рабочего" в науке и труд "профессора": это разные работы с разным научным вкладом в общее дело. Речь идет о создании равных возможностей для каждого человека, справедливой оценке труда и отсутствии любого морального, а тем более социально-политического давления, что было присуще обществоведческим дисциплинам.
В отношении социологии речь идет и о еще более важном. Когда мы говорим о социологии как о науке об обществе, даже не давая определения понятия "общество" в контекстуальных социологических рамках, мы должны понимать, воспринимать и строить ее как единую науку об обществе, которая была бы адекватна объективной реальности и в которой все ее части органично связаны между собой и вместе составляют единое целое.
На самом деле имелось, так сказать, три науки об обществе (в социологическом контексте), которые имеют различный предмет исследования и весьма слабо стыкуются между собой.
1. Исторический материализм, во всяком случае в его изначальной трактовке, предстает как наука о наиболее общих законах смены общественно-экономических формаций, но не о самих формациях, тем более - в их конкретных выражениях. Исторический материализм развивался в рамках общих философских концепций общественного бытия и сознания и сам выступал в основном как философская дисциплина. Но законы смены формаций, законы развития той или иной формации и функционирования конкретного общества в рамках той или иной формации - это совершенно разные вещи, хотя, без сомнения, и связанные между собой. Законы перехода от рабовладельческого строя к феодальному, от феодального к капиталистическому и от капиталистического к социалистическому могут быть одними и теми же, но законы развития рабовладельческой, феодальной, капиталистической и социалистической формаций являются совсем другими. Тем более совершенно другим законам подчиняется развитие того или иного государства и общества в рамках той или иной формации9 .
В этом контексте исторический материализм, даже в его современной интерпретации, когда он вынужден был приблизиться к конкретной социальной проблематике, не стал для социологии общесоциологической методологической наукой. Большинство социологов-практиков и не испытывали в нем потребности, поскольку не видели для себя большой пользы. К истмату не обращались многие социологи и из академических кругов, имевшие базовое философское образование, и совсем не знали его специалисты, имевшие базовое экономическое, психологическое, математическое образование. Исторический материализм играл роль теории, которая не имела никакого отношения к практике социологических исследований. И сколько бы не обвиняли социологов в том, что они проигрывают в подлинной научности, повышении теоретического уровня и практической отдаче, в своих исследованиях не обращаясь к историческому материализму, социологи этого никак не могли понять, даже если добросовестно брались за изучение исторического материализма. Никто не возражал против философской значимости исторического материализма, но он каждый раз оказывался некой другой дисциплиной, которая могла иметь к социологии только опосредованное отношение и в основном через общефилософские подходы. Представлять исторический материализм напрямую как общесоциологическую теорию, рассматривать его как составную часть марксистско-ленинской философии и одновременно как общую социологическую теорию, как науку о наиболее общих и специфических законах функционирования и развития общественно-экономических формаций10 , явилось, по существу, грубой методологической ошибкой. Поэтому истмат и стал малопонятным симбиозом общей марксистско-ленинской философии и общей социологии и неприемлемым для социологов как теоретиков, так и практиков.
2. Научный коммунизм, раскрывающий общие закономерности построения социализма и коммунизма, социалистического и коммунистического общества, мог бы в принципе стать некоторой общей социологической теорией, если бы концепция социализма и коммунизма, разработанная и принявшая окончательное оформление еще в 30-40-е годы, была адекватна действительности, если бы научный коммунизм не превратился бы в схоластическую и догматическую науку, если бы не утратил своей способности к саморазвитию и при многих других "если". И сколько бы социологов не призывали творчески использовать научный коммунизм в своих исследованиях и выводах, творчески они не могли этого сделать, поскольку воочию, по результатам своих исследований, видели его нежизнеспособность и даже вред для своей развивающейся науки.
3. Только социология стала реально заниматься реальным социализмом и реальным обществом, пытаясь выявить социальные законы развития общества, исследуя их своими, социологическими методами.
Но, оставаясь официально и по большей части в действительности только прикладной дисциплиной, решить глобальную проблему построения социологической теории общества и своей собственной теории во всей жизненной полноте социологам было весьма трудно, если не сказать, непосильно.
Возможно неискушенному читателю все рассказанное нами покажется излишним, скучным и ненужным. В самом деле, какая разница, включается ли социология в исторический материализм или в научный коммунизм или остается самостоятельной наукой? Но в том-то и дело, что любая наука может быть наукой только в том случае, если она органично вписывается в некоторую общую систему знания и имеет свой предмет. Не найдя своего предмета или, того хуже, потеряв его, социология перестает быть самостоятельной наукой и в лучшем случае. становится частью какой-то другой, "целой" науки. Но еще хуже, если это целое не отвечает истинным потребностям ни научного изучения общества, ни истинным потребностям самого общества. Социология стала частью научного коммунизма, но не в изучении общества (в этом аспекте научный коммунизм стал частью социологии), а в изучении и развитии концепции социалистического общества, что, как мы видели, не одно и то же. Сейчас стало очевидным, что концепция социализма, разработанная на первых этапах развития социалистического общества, утвердившаяся в сталинские времена и с тех пор не претерпевшая практически никаких изменений, нежизнеспособна. Проводя социологические исследования, социологи получали кучу материалов, доказывавших это, они давали не общие рассуждения о преимуществах социализма, как это делалось во всех общественных дисциплинах, в том числе и в научном коммунизме, а демонстрировали их иллюзорность, вскрывали не только разночтения и расхождения, но и вопиющие противоречия, за что им приходилось платить сполна и по всем счетам. Но то, что социология как часть научного коммунизма вынуждена была работать именно в его концептуальных рамках, постоянно тянуло ее назад и тормозило ее развитие, как и развитие в целом всей социальной науки.
Социологи попали в трудное положение. Не имея реальной концепции реального общества, они не могли проводить исследования на достаточном научном уровне, осуществлять поиск подлинного знания. Соответственно, социология не могла и выступать как исследовательская дисциплина. Это с одной стороны, с другой, лишившись своего предмета исследования, социология не могла претендовать и на разработку новой концепции общества. Большая часть социологов в те годы была просто дезориентирована.
Подытоживая, можно сказать, что в основном дискуссии велись вокруг одного - место социологии в системе обществознания. Коль уж она народилась, необходимо было куда-то ее пристроить. В принципе младенцу нашли место, вроде бы незаметное, чтобы он не особенно беспокоил и не лез, куда не положено. Но, социология потихоньку подрастала и все более требовательно заявляла о себе, взывая о другом статусе. Сегодня вновь во весь рост встал вопрос о том, что такое социология и чем же она должна заниматься.
Но в процессе роста возникала новая отличительная черта. Если раньше, определяя место социологии в системе обществознания, определяли и область знания, предмет и объект социологического исследования, то теперь попытки определить предмет и объект социологии, по существу - это попытка определить место социологии в обществознании. Разница как будто бы не большая, но весьма принципиальная: это попытка не только найти свое место, но и утвердить приоритетные направления в системе обществознания.
НАУКА, КОТОРАЯ ОКАЗЫВАЕТСЯ ВСЕМ НУЖНА
Старые дискуссии закончились, начались новые. Размежевавшись с внешними оппонентами и удовлетворив практически все их требования, социологи обратили внимание на свои внутренние проблемы и неожиданно обнаружили, что даже для специалистов, оказалось непонятным, что такое социология и чем она занимается, и чем должна заниматься. Во всяком случае, классическое определение социологии как "...науки об обществе как целостной системе и об отдельных социальных институтах, процессах и группах, рассматриваемых в их связи с общественным целым"11, перестало удовлетворять социологов. Хотя никто не спорил против этого определения и в принципе оно было правильным, но оно не отвечало ее практическим задачам. Данное определение было слишком общим и потому неопределенным, чтобы из него можно было исходить при решении конкретных социологических задач по изучению действительности. Кроме того и входящие в данное определение понятия, такие, как "целостная система", "отдельные социальные институты", "общественное целое" или "объективное взаимосвязанное целое", требуют определения или, по меньшей мере уточнения, в рамках социологического знания. Размышления по поводу предмета социологии поставили несколько непростых вопросов. Например, если социология - это наука об обществе, то тогда, чем она отличается от других общественных дисциплин, например, экономики, демографии, политики, истории, права и пр., которые также изучают общество?
Попытались по аналогии с другими общественными науками определить специфическую область социологии в общественном целом. Попробовали другой подход, если экономика изучает проблемы производства и распределения, право - развитие и функционирование законов, демография - демографическое поведение населения и т. д., то социологию предлагали определить как науку о потребностях и интересах. Высказывалось мнение, что социология - это наука о социальном управлении и прогнозировании. Были и утверждения, что социология должна заниматься только изучением общественного мнения или социальными системами. Некоторые авторы сводили социологию только к методике и технике социологического исследования, против чего все социологи дружно восстали, заподозрив, что такое сужение предмета социологии, превратит ее в подсобную и техническую дисциплину. Как-то один студент, отвечая на экзамене, сказал, что социология - это наука о людях. Тоже правильно.
В принципе эти и многие другие частные определения предмета социологии и области ее интереса, не противоречили определению предмета социологии, приведенному выше, но только на сей раз внимание акцентировали на второй его половине: на социологии как науке об отдельных социальных институтах и социальных явлениях. В общем такой подход возможен. Во всяком случае многие из указанных областей общественного бытия не попадали в поле зрения общественных наук и оставались, так сказать, беспризорными, что не мешало им играть важную роль в обществе, имея "сквозной характер", как например, общественное мнение.
Но вдруг в социологии стали твориться непонятные вещи. Социология начала проникать в те области общественной жизни, которые исконно считались сферой интересов других дисциплин. Появились термины промышленная, индустриальная социология, социология образования, социология личности. Затем появились социология политики, общественного мнения, социология города и деревни. В последние годы укрепились совсем необычные словосочетания типа социология покупателя, социология рекламы, социология костюма, наконец, экологическая и экономическая социология. Социология находила все новые области применения, например, в журналистике, истории, праве, киноискусстве, театре, в целом в искусстве и т.д. Наверное, уже трудно найти такую область социального бытия, где социологи не предложили бы своих услуг.
В начале 80-х годов я читал в МГУ им. М. В. Ломоносова лекции по методике и технике и по основным направлениям развития социологии. Таковых, более или менее развитых, тогда я насчитал около семидесяти. Вот только некоторые из них.
1. Социология коммунистического воспитания
2. Социология образования
3. Социология села
4. Социология города
5. Социология национальных отношений
6. Социология религии
7. Промышленная социология
8. Социология труда
9. Индустриальная социология
10. Социология трудовых коллективов
11. Социология науки
12. Социология права и отклоняющегося поведения
13. Социология культуры
14. Социология миграций и перемещений
15. Методика и техника социологических исследований
16. Буржуазная социология
17. Теория и история социологии
18. Социология спорта
19. Социология личности
20. Военная социология
21. Социология демографии
22. Экономическая социология
23. Социология театра, кино
24. Социология общественного мнения
25. Социология образа жизни
26. Социология молодежи и студенчества
27. Социология семьи
28. Социология политики
29. Социология малых групп
<< Пред. стр. 1 (из 4) След. >>
Список литературы по разделу