<< Пред.           стр. 1 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу

 Николай БЕНЕДИКТОВ
 Русские святыни
 
 Москва
 Алгоритм
 2003
 
 ББК60
 Б 46
 Бенедиктов Н.А.
 Б 46 Русские святыни. - М: Алгоритм, 2003. - 272 с.
 ISBN 5-9265-0096-6
 
  В книге философа, историка Н.А. Бенедиктова идет речь о системе ценностей русского народа. Помимо общих представлений о русских святынях, в ней дается описание ключевых периодов становления народа. Без знания национальных смысложизненных ценностей невозможно управлять страной, о чем, похоже, не подозревают нынешние руководители России.
 
 ББК60
 ISBN 5-9265-0096-6
 (c) Бенедиктов Н.А., 2003
 (c) ООО "Алгоритм-Книга", 2003
 
 ОГЛАВЛЕНИЕ
 От автора 6
 ПРЕДИСЛОВИЕ 13
 Часть I. СПОСОБ РЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ И ЕЕ ЗНАЧЕНИЕ
 Глава 1. О ТЕОРИИ ЦЕННОСТЕЙ 27
 Глава 2. О ЗНАЧЕНИИ РУССКОЙ СИСТЕМЫ
 ЦЕННОСТЕЙ 37
 Глава 3. ИСТОЧНИКИ И МЕТОД ИЗУЧЕНИЯ
 РУССКИХ ЦЕННОСТЕЙ 41
 Часть II. ИДЕОЛОГИИ В РУССКОЙ ИСТОРИИ
 Глава 1. ЯЗЫЧЕСКИЙ ЭТАП 55
 Глава 2. РУССКОЕ ПРАВОСЛАВИЕ
 §1. Выбор православия 68
 §2. Исихазм 81
 §3. Исихазм и Возрождение 91
 §4. Нестяжатели и иосифляне 107
 §5. Императорский синодальный период 122
 Глава 3. КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД 130
 Часть III. РУССКАЯ СИСТЕМА СВЯТЫНЬ
 Глава 1. ПРИРОДА 147
 Глава 2. КРАЙНОСТИ ХАРАКТЕРА
 И СТРАСТНОСТЬ РУССКИХ 153
 Глава 3. ЕДИНСТВО СЛОВА И ДЕЛА 160
 Глава 4. СВОБОДА 177
 Глава 5. ОТЗЫВЧИВОСТЬ И УЖИВЧИВОСТЬ 210
 Глава 6. СПРАВЕДЛИВОСТЬ - ПРАВДА -
 СОВЕСТЬ 215
 Глава 7. КРАСОТА 227
 Глава 8. ЛЮБОВЬ К РОДИНЕ 234
 Глава 9. СОБОРНОСТЬ И ЛИЧНОСТЬ 239
 Глава 10. О РУССКОМ ОБРАЗОВАНИИ 256
 ЗАКЛЮЧЕНИЕ 268
 
  ОТ АВТОРА
 
  Одни и те же слова в устах различных личностей несут разный смысл. Например, когда худой аскет говорит голодному фразу о том, что "не хлебом единым сыт человек", то становится понятно его желание успокоить и укрепить человека словами. Когда же нечто похожее произносит сытый и богатый нищему и голодному ( вспомните гоголевскую "Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем"), то эти слова говорят о спеси и пренебрежении, звучат издевательски, и у слышащего могут вызвать только злобу и ненависть.
  Или другой пример. Академик И. П. Павлов перекрестился на колокольный звон, и увидевший это милиционер с тремя классами образования пренебрежительно изрек: "Эх, темнота, темнота!" Ясно, что эта "темнота" в данном случае отмечает скорее милиционера, нежели академика.
  Поэтому мне кажется важным представиться. По отцу мой род идет из семьи священников. Занимаясь историей семьи установил имена предков-священников за 200 лет. Дед - Андрей Николаевич Бенедиктов, или отец Андрей (1885-1937), в 1937 был расстрелян, в 1957 году реабилитирован, в 2000 году канонизирован, т. е. причислен к сонму святых как священномученик. Об этой скорбной исто-
 6
 рии я опубликовал ряд материалов. Человек он был весьма начитанный и патриотически настроенный. Никаких "признаний" или "показаний" на других на следствии не дал, заявив: "Разговор со мной на эту тему будет бесполезный". Однако стоит отметить его фразу: "Церковь не враг социализма, а даже может способствовать его продвижению". Эти слова вряд ли могут быть истолкованы как попытка примениться к обстоятельствам, ибо этого "применения" не видно по всему тексту допроса и по всем ответам. Скорее эта фраза - следствие идей "религиозного социализма", с которыми он был знаком1. Так, от него до меня, кроме Библии и книги Фаррара о Христе, дошли книга П. Флоренского "Столп и утверждение истины" и Полное собрание сочинений Иоанна Златоуста, отмеченные социалистическим настроем. Сыновья отца Андрея прошли фронт, стали весьма видными учеными (физик, математик, лингвист-психолог, историк). Мой отец - Бенедиктов Анатолий Андреевич(1915-1976) доктор исторических наук, профессор, автор ряда работ по Индии, Индокитаю, Афганистану, Таджикистану. Я закончил историко-филологический факультет Горьковского университета, защитил кандидатскую и докторскую диссертации по философии, профессор Нижегородского университета, автор работ по истории, теории истории, истории русской, марксистской, зарубежной философии, по аксиологии. Мать - Евгения Ивановна (урожд. Куликова; 1922-1994) была учителем, ее многочисленные родственники - рабочий класс Горьковского автозавода.
  Все сказанное подчеркивает два обстоятельства. Первое: все предки брали в руки оружие только для защиты родины. Второе: они не принадлежали к правящей верхуш-
  1Забвению не подлежит: неизвестные страницы нижегородской истории (1918-1984 годы). Книга вторая. Нижний Новгород; Волго-Вятское кн. изд-во, 1994. С. 284.
 7
 ке и на жизнь зарабатывали трудом. Не Разгоны и не Волкогоновы, не Ельцины и не Калугины. Среди них есть жертвы, но палачей нет.
  Я в конце 1989 уже доктором наук был приглашен на работу в Нижегородский обком и в 1991 году был секретарем обкома по идеологии. Участвовал в восстановлении КПРФ, с 1998 года - первый секретарь Нижегородского обкома КПРФ, с 1999 года - депутат Государственной Думы. Все это время оставался профессором Нижегородского университета и в это "философское" время выпустил ряд книг.
  Вкратце вот те соображения, которые хотелось бы высказать читателю. Как-то я спросил отца, когда он понял, что мы в Отечественной войне победим. И услышал удививший меня ответ: "В конце августа 1942 года". Ответ удивил потому, что конец августа 1942 года - время наибольших успехов немцев; 23 августа 1942 года гитлеровцы вышли к Волге в районе Сталинграда. Отец пошел воевать на Ленинградский фронт из Ленинградского университета достаточно взрослым и знающим человеком. В апреле 1942 года его одним из последних караванов по Ладоге вывезли в госпиталь на Большой земле в тайге, и в госпитале, слушая сводки Совинформбюро, он болезненно переживал немецкие успехи: география названий говорила сама за себя. В конце августа, по рассказам отца, он был выписан из госпиталя и доковылял на костылях до железнодорожной станции. И вот тут, как он говорил, от души отлегло: "Смотрю, поезда идут по расписанию, никто просто так не шляется, все работают, все при деле, везде порядок. Ну, думаю, раз в России порядок, тогда Европе не устоять!".
  Мне ответ показался убедительным: России нужен четкий порядок, чтобы выбираться из несчастий. "Но что это за порядок, - спросил я отца, - это жесткость и "каждому в морду"? Его ответ был, мне думается, весьма
 8
 убедителен: "Вовсе нет. Совсем наоборот. Режим в 41-м был гораздо более жесткий, чем в 1942 году. Перед строем полка расстреляли опоздавшего на фронт из отпуска на два часа. Полк это событие тяжело переживал. Каждый понимал, что отпускник виноват. За два часа опоздания полк мог быть разбит и по его вине. Однако этот отпускник не враг (бежал он на фронт, а не с фронта), а потому в 1942 году по известному приказу №227 "Ни шагу назад!" он был бы отправлен в штрафную роту. Наказание было бы соразмерно проступку, и этот порядок казался осмысленным и справедливым. То же самое касалось и смены армейских уставов: вводились, например, траншеи-окопы вместо одиночных ячеек и т. п. Иными словами, России нужен порядок, который народом воспринимается как осмысленный и справедливый. И это мне запомнилось: России нужен осмысленный и справедливый порядок! Это русский ответ! К этому ответу меня приводили и все мои последующие исследования.
  В эпоху Просвещения в ХVШ веке человек казался совершенным механизмом, машиной. О нациях не знали. Идеалом был космополит - гражданин мира. Схема истории казалась сложенной из двух ключевых элементов: человек - человечество. Различия национальные казались производными от климата и географии. Поэтому один и тот же Томас Пейн мог писать декларацию Американской и Французской революций, а Лафайет участвовать в революционных свершениях Америки и Франции. На этой идеологии многовековой давности родились США, и пытаются ее проводить в жизнь наши реформаторы. США появились без предисловия и без родителей и как бы написаны на чистом листе бумаги, поскольку публика собралась или безродная, или отказавшаяся от предков. Однако эти же идеи в Европе привели к страшным потрясениям, показали всю свою ложность и привели к 25 годам наполеоновских
 9
 войн. Вместо мира и братства - войны и резкие социальные противоречия, вместо равенства и братства - нувориши (новые богатые хамы), вместо свободы - железная узда на эксплуатируемых. Немцы первые поняли, в чем дело. в чем одна из ключевых ошибок. Они открыли романтизм как дух новой эпохи, диалектику вместо логики рассудка, и открыли нацию как особый элемент человечества. Фихте в "Речах к немецкой нации" заговорил языком новой эпохи. Немцы писали о том, что нельзя каждой нации навязывать безликий порядок (Кодекс Наполеона), что каждая нация вырабатывает исторически свой порядок, стиль, культуру. С тех пор и схема истории стала выглядеть как "человек - нация - человечество". И попытки языком Просвещения пользоваться сегодня как новинкой смешны и страшно разрушительны. Неграмотность наших реформаторов связана как раз с этим.
  Русский народ всегда и во все эпохи вырабатывал одну и ту же схему управления. Об этом писали такие идеологически различные люди, как Алкснис и Константинов, Хасбулатов и митрополит Иоанн. Всегда в России управление включало в себя как бы три ствола: исполнительную власть, народовластие и систему святынь. Исполнительная власть внешне наиболее бросается в глаза, и она всегда достаточно жесткая (иначе анархически-свободолюбивый народ не подчинишь). Но она будет делать только то, что обсуждено в другом стволе народовластия. Этот ствол был в России всегда: вече и народные собрания, мирские сходы, земские соборы, дворянские собрания, партийные и профсоюзные собрания и т. п. Обсуждалось все, и здесь вырабатывались все решения. Однако душой и сердцевиной всего являлся третий ствол святынь или ценностей. Если здесь были ясность и единство народа, тогда была основа для обсуждения и решения. Если же здесь не было пресловутого "консенсуса", то наступали смутные времена. В этом
 10
 корень катастрофичности русской истории. Система ценностей и есть то, что объединяет народ. Если она размывается, то внешне государство может сохраняться. Однако сотрясения грядут, и мощное государство вдруг развеивается как дым, рассыпается как карточный домик. Так было в феврале 1917-го, так было в 1991-м. В. Розанов в своем "Апокалипсисе нашего времени" удивлялся именно этому обстоятельству, т. е. тому, как мощная империя исчезла в два дня. Современнику это напоминает 1991 год. Однако и собирается Россия вновь столь же внешне неожиданно. Испытания и трагедии смуты восстанавливают систему святынь, и тогда быстро как в калейдоскопе возникает надстройка государства. Как в насыщенный раствор вносят кристаллизатор... и после убийств офицеров в 1918-м уже в 1920-м - "Даешь Варшаву!". Россия - страна идеократическая, и это лишь современный заменитель слов "Святая Русь". Без системы святынь мы не сможем жить. И сегодня идет скрытый процесс восстановления системы святынь, ценностей и связи времен и поколений.
  И еще одно хотелось подчеркнуть. У каждой нации своя гамма соединения святынь, и русская мелодия отлична от западной. В западной культуре ключевым является индивид, а у нас - личность. "Индивид" по латыни значит "неделимый", "атом". Ему важно жить своей волей (свободой). Поэтому все воспринимается как препятствие - и жена, и дети, и родители, и друзья. С женой заключается брачный договор (любовь любовью, а денежки врозь), дети после совершеннолетия должны жить сами, родители - в доме престарелых. Война всех против всех! Справедливость для западного человека подчинена свободной воле индивида: все, что помогает моей свободной воле,- справедливо, а все, что против,- несправедливо. Отсюда постоянный двойной счет по отношению к нам, Югославии, Ираку и т. п.
 11
  Личность отлична от индивида тем, что она срослась, сжилась с другими ликами - предками, супругами, детьми, друзьями. Она и светит, отражая другие лики, и вплетает свою мелодию в общую, без чего себя не мыслит. Поэтому меж супругами должна быть любовь, а если любви нет, то и брачный договор не поможет. Утеря любви столь страшна, что на этом фоне говорить о "шмотках" неприлично. Родители и дети есть определенное единство. Бабушки должны заботиться о внуках и наоборот. Сдать в дом престарелых родителей неприлично. Попробуйте представить, что вас освободили от тягот связей супружеских, родительских, дружеских! Зачем мне такая жизнь, скажет русский человек. И за эту сладкую тяготу заботы о других он получает взамен непосредственное ощущение смысла жизни - он нужен людям, ибо живет по совести и справедливости. Поэтому вырабатывается повышенное чувство личного достоинства, чувство совести (справедливости) и чувство свободолюбия, но подчиненное совести, справедливости, правды и нужности людям. За такую свободу русский человек готов сражаться. Сегодня идет восстановление системы святынь, и этот не очень видный процесс мне кажется ключевым. С этим у нас связана и надежда, т.е. определенное представление о должном, желаемом будущем времени, и восстановление связи времен как очищение смысла прожитого предками. Россия должна сосредоточиться на этом!
 
  ПРЕДИСЛОВИЕ
 
  Что же такое русский народ и чем он может быть?
  Недавно опубликованные интереснейшие воспоминания монархиста В. В. Шульгина "Опыт Ленина", написанные автором на склоне долгой жизни - в 80 лет в 1958 году, - полны размышлений на эту тему. Так, потомок основателя Москвы Юрия Долгорукого князь Петр Долгоруков в 1947-м во Владимирской тюрьме разговаривал с автором книги.
  "Ему было около 80 лет. И конец его был недалек, но он сохранил живость ума и ясность памяти. И он однажды сказал мне:
  - Уверяю вас, что Герцен (или Бакунин) был прав, когда говорил: "У русских бугор собственности не вытанцовался". Вот этому предку ставят памятник (Юрию Долгорукому.- Н. Б.) За 800 лет, казалось бы, у Долгоруковых должна была бы пропасть охота красть, как вы думаете?
  Срок достаточный!
  Так вот нет. Мне было лет десять, когда мы с матерью жили в Чехии. Почти каждый день мы ездили в экипаже в ближайший городок. Как все мальчишки, я любил влезать на козлы к кучеру, и мы с ним стали друзьями. Дорога, как все дороги в Чехии, была обсажена фруктовыми деревьями. Козлы высокие, вишни, сливы, потом яблоки были так
 13
 близко, что я свободно мог бы их рвать. И я уверяю вас, что я только потому их не крал, что мне было стыдно перед кучером. Подумайте! Ведь у нас за столом ежедневно были лучшие фрукты, не от фруктового голода я на них зарился, совсем нет, тут было какое-то атавистическое желание украсть, свойственное всем нам, у которых "бугор собственности не вытанцовался", в отличие от чехов. Поэтому-то и возможно было у них обсаживать дороги, никто не тронет. Нет, вы вникните в эту трагедию, что чешский кучер был честнее, чем русский князь! Это у них, чехов, такое отношение к чужой собственности было уже 100 лет тому назад. Как вы думаете, через 100 лет от сего дня, когда Москве будет 900 лет, можно ли будет обсаживать дороги фруктовыми деревьями?
  Я сказал:
  - Только в том случае, если всемогущая наука научит нас выращивать не только мичуринские сады, но и шишку собственности на лбу у русских мальчишек
  Не только у мальчишек! Как бывший помещик, я могу засвидетельствовать, что украсть у помещика не считалось преступлением. Крали фрукты из садов; дрова из леса; рыбу из прудов; муку из мельниц; землю, снимая межевые знаки и другими способами. Иногда мы защищались, но редко. На кражи рассчитывалось, как на другие расходы. Так вот, мне кажется - если это неправда, буду рад, - что прежний взгляд на помещичье добро теперь перенесен на "социалистическую собственность". Пословица "своя рубашка ближе к телу", во всяком случае, осталась в полной силе, поэтому зажимать что-нибудь у государства или у колхоза - преступление только по букве закона да в глазах правоверных коммунистов. Толща народа по-прежнему шишки собственности еще не вырастила. Она чувствует иначе, чем закон.
 14
  Да может ли быть по-другому? Если у Долгоруковых за 800 лет ее, шишку, не приобрели, то почему у Ивановых и Петровых она выросла бы за 40 лет?"1
  Повторим: чешский кучер честнее, чем русский князь! Интересно, что сегодня это также фиксируют исследователи, однако добавляют: "То место, где среди других западноевропейских идеалов находятся честь и честность, в России занимает святость"2.
  Что же такое святость?
  Вчера это был только религиозный термин.
  Сегодня происходит превращение категорий религиозной аксиологии в понятия ценностного сознания, утратившие всякий мистический смысл. А. Гулыга обратил внимание на то, что "святынями" атеисты могут называть то, что имеет для них высокую политическую, патриотическую, нравственную, эстетическую ценность; та же метаморфоза произошла с понятиями "Божественное", "благоговение", "молитва" (скажем, в восклицаниях "я тебя боготворю!" и "для тебя нет ничего святого!", "божественная красота!" и "какая дьявольщина!", начиная с обыденных "спасибо", то есть "спаси Бог", или "что за чертовщина!", "молю тебя о прощении!" или "Будь ты проклят!"). Такая демистифицированность религиозной аксиологической лексики раскрывает нам во многих случаях ее происхождение, реальный же ее современный смысл оказывается весьма далеким от изначального3.
  Собственно говоря, определенная совокупность святынь и составляет суть народа или нации, что, по меткому выражению Белинского, и составляет "суть личности человече-
  1 Шульгин В. В. Опыт Ленина // Наш современник, 1997, №11. С. 77.
  2 К а га н М. С. Философская теория ценностей. СПб., 1997. С. 148.
  3 К а г а н М. С. Там же. С. 105; Г у л ы г а А. В. Уроки классики и современность. М. 1990. С.11.
 15
 ства". И сегодня поэтому аксиология как наука о ценностях (и о святынях как высших ценностях) привлекает внимание ученых. Достаточно назвать своего рода взаимодополняющие работы Л. Н. Столовича "Красота. Добро. Истина" (М., 1994) и М. С. Кагана "Философская теория ценности" (СПб., 1997). Книги очень разные. Так, в названии у одного истина определена как высшая ценность, а другой считает, что истина не является по своей природе аксиологической категорией1. И все же желающие получить общее представление об историографии теории ценностей могут прочитать книгу Л. Н. Столовича, а увлекающиеся философско-теоретической стороной вопроса - книгу М. С. Кагана. В своей работе автор дает исходные представления об аксиологии, ибо видит перед собой более важную задачу описания совокупности русских ценностей. Последнее представляется более важным в силу практичности задачи.
  Представьте себе русских и китайцев. Так, в свое время в Китае Мао Цзэдун решил уничтожить воробьев как вредителей сельского хозяйства. Весь китайский народ в указанный день и час вышел на улицы и поля, стрелял в воробьев, шумом держал их в воздухе (воробьи больше трех часов не летают), а падавших на землю воробьев вывозили на грузовиках на свалку. С воробьями было покончено, а уж какое-то время спустя поняли, что сделали ошибку.
  Читатель может провести мысленный опыт. Представим, что подобный указ вышел в России. В данном случае неважно, кто этот указ выпустил,- царь, генеральный секретарь или президент. В результате мы, скорее всего, провели бы массу собраний до и после мероприятия, организовали бы множество банкетов, отчитались бы на 150% и т. п. Уверен, что воробьи летали бы совершенно так же. как и до мероприятия.
  2Каган М. С. Указ. соч. С. 69.
 16
  И другое сравнение русских с не менее, чем китайцы, законопослушным народом - немцами. Всякий завоеватель России всегда сталкивался с партизанским движением. у немцев же не было партизанского движения никогда. Из этих сравнений видно, что русские не склонны выполнять указ, не отвечающий их сути, их системе ценностей, однако если приказ отвечает представлениям народа о главном, "о смысложизненных ценностях"1, то он будет выполнен с редкой самоотверженностью. Как пример стоит вспомнить известный приказ 1942 года "Ни шагу назад!". Это означает что без знания русских смысложизненных ценностей, без знания русской аксиологической системы невозможно хорошо управлять страной и добиться изменений к лучшему. Об этой системе святынь и писалась книга. В ней дается, кроме общих представлений об аксиологии, описание ключевых периодов становления русского народа. Так, в свое время описание главных периодов становления американцев в своей знаменитой трилогии дал Д. Бурстин: "Американцы: колониальный опыт" (М., 1993), "Американцы: национальный опыт" (М., 1993), "Американцы: демократический опыт" (М., 1993). А затем в книге изложены некоторые основные ценности народа.
  Написанный текст читался коллегами, которые высказали ряд замечаний и пожеланий по содержанию и форме сочинения. Автор благодарен профессорам, докторам философских наук А. Ф. Замалееву, В. А. Кутыреву. В. И. Мишину, доцентам, кандидатам философских наук С. А. Евстигнееву, В. И. Егорову, Б. Б. Масловой, Т. Н. Овчаровой, И. В. Фролову, Н. Б. Черемину за все высказанные замечания и пожелания. Большинство замечаний и пожеланий было так или иначе учтено при доработке рукописи. Конечно, не все возможно было учесть уже хотя бы в силу того, что рецензенты и критики могли быть и атеистами и верующими.
  2Каган М. С. Указ. соч. С. 127.
 17
  Поэтому удовлетворить всех было невозможно. Вместо этого автор предпочел написать предисловие, в котором пытается объяснить свою позицию по некоторым спорным вопросам. Это позволяет не перестраивать текст самой работы и все же дать некоторые разъяснения читателю.
  Итак, вот эти замечания и их объяснение. Было высказано замечание о том, что ценностное сознание не имеет логически самостоятельного существования, что оно является лишь стороной сознания. В ответ можно сказать, что в обществе ничто не имеет логически самостоятельного существования. Так, в логике православных мыслителей можно было услышать известные слова Ф. М. Достоевского: "Разум - подлец, оправдает что угодно", а значит в таком случае, что разум зависит от мотивов, а не наоборот. Материалисты в лице Т. Гоббса добавят, что геометрические теоремы опровергались бы, если они затрагивали интересы людей. По мысли Гоббса, как видим, разум выглядит зависимым от интересов людей. Напомним, что у материалистов-метафизиков неудачны были попытки описать единый мир единой логикой развития вещества, почему они и оставались идеалистами в понимании истории. Уже из этого следует недостаточность предположения логически самостоятельного существования вещества, тем более, что подобное предположение совершенно явно показало свою недостаточность в свете кризиса в естествознании в конце XIX - начале XX века. Для диалектического материализма разделение материи и идеи имеет смысл лишь в рамках основного вопроса философии, "за этими пределами относительность данного противоположения несомненна"1. Об этом же говорит известное замечание Энгельса в письмах об историческом материализме, что материя все определяет лишь в конечном счете и только. Конечный счет подразумевает "конец" истории, о чем судить ни один
  1Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С.151
 18
 сторонник диалектического материализма не возьмется. Видимо, определяющая роль материи, по взглядам основоположников марксизма, может быть понята, говоря словами Маркса, "cum qrano salts"1. Во всяком случае, ценности могут рассматриваться в качестве достаточно самостоятельного, хоть и относительно самостоятельного объекта. Попытка обозначить рациональное сознание исчерпывающим дух или духовную сторону человека вытекает из европейски-рационалистического взгляда и явно несостоятельна, ибо и на Западе пришлось говорить о других элементах человеческого духа - воле, интуиции, художественном восприятии, мистике или бессознательной части человеческого духа.
  В числе замечаний высказывалось и такое: ценности могут быть ложными, ошибочными (расизм, фашизм, наркомания, мафия и т. д.). Если так, то нельзя отождествлять ценности с истиной, иначе можно назвать ошибочным многое: мифологию, суеверие, ошибки, ислам, буддизм и прочее.
  В ответ можно сказать следующее. Не только истина, но и красота может выглядеть "ошибочной", извращенной, например, "эстетика безобразного" и т. п. И все-таки вряд ли кто-нибудь будет утверждать, что красота, прекрасное не является ценностью. Соответственно, и ошибки, ложные объекты есть извращенное и искаженное отображение мира. Ведь все, с нашей точки зрения, ложные концепции и идеологии претендуют на истину, а не на ложь. Нет таких учителей человечества, которые говорили бы, что несут людям ложь и обман. Все они утверждают, что говорят людям истину. Следовательно, они пытаются использовать значение истины как ценности в свою пользу. Тем самым они признают ценность истины, они и не пытаются отрицать этого.
  1"С крупицей соли", т. е. не буквально, непрямолинейно.
 19
  Совсем другой вопрос состоит в том, кто обладает истиной на самом деле. Смешно предполагать, что кто-либо из живущих людей (исключая, конечно, шарлатанов1) заявит о себе, что он и есть святой, истина и жизнь. И в логике диалектического и исторического материализма соответственно стоит помнить, что В. И. Ленин не соглашался считать субъективную социологию либеральных народников, произведения Льва Толстого или, допустим, махизм просто глупостью или ложью. Для Ленина всегда важно было выяснить то, что придаст этим критикуемым духовным образованиям ценность и значение, какая за ними правда и жизненные основания. И тогда под этим углом зрения становится ясно, что Лев Толстой не просто юродствующий во Христе помещик (так писал Г. Плеханов), но и великий художник, передающий народное мироощущение, а поэтому - зеркало русской революции. Становится ясно, что махизм есть искаженное производное от революции в естествознании, а социолог из народничества есть неадекватное, но все же выражение чаяний крестьянства. Иными словами, ложные ценности лишь подчеркивают значение мира действительных ценностей, светят искаженным и отраженным их светом, что "сатана есть обезьяна Бога". Поэтому установление действительных ценностей есть серьезная и сложная исследовательская задача. Однако сложность и трудность задачи не должны отталкивать нас от ее решения. Наоборот, путь к истине должен быть очень желаемым, несмотря на все трудности и сложности.
  Атеистическая критика моего текста, к сожалению, опиралась и на представление о том, что святость есть мифическая (или мистическая) категория. Взамен предлагалось понятие идеала. Конечно, идеал есть понятие, во многом совпадающее со святостью. Например, Т. Карлейль писал об идеале так: "Идеалы никогда в полной мере не
  1Дворкин А. Введение в сектоведение. Н.-Новгород., 1998.
 20
 осуществляются в действительности... Но... если мы вовсе не будем к ним приближаться, то все потонет! Несомненно так! Самый искусный каменщик не может вывести стены совершенно вертикально, это математически невозможно; он удовлетворяется известной степенью вертикальности... Но что выйдет, если он позволит себе слишком много отступить от вертикального направления, в особенности если он забросит совсем свой отвес и ватерпас и станет беззаботно класть кирпич на кирпич, как они подвертываются ему под руку? Подобный каменщик, я полагаю, становится на опасный путь. Он забывает о себе: но закон тяготения не забывает действовать, - и вот работник и стена, возводимая им, превращаются в груду развалин!"1
  Действительно, и идеал, и святость задают человеку некий должный образ, ориентир, и в этом их схожесть. Однако тождества этих понятий из сказанного не следует2. И различие легко доступно ощутить из сравнения словоупотреблений. Например, можно сказать "идеальный костюм", "идеальный пробор", "идеальная точка", "идеальный газ" и т. п. Можно ли заменить в этих словосочетаниях "идеальное" на "святое" или "священное"? Очевидно, что нельзя этого сделать, не исказив смысл. Физика и математика работают с идеальной точкой, идеальным газом, зоолог может теоретизировать с идеальной собакой, лошадью. Однако ни физика, ни математика никогда не будут говорить о святом газе или святой точке, а биология - о святой собаке или лошади.
  Добавим, что и обратная замена святого (священного) на идеальное недостаточно корректна. Например, песня "Священная война" трогала душу воевавших в годы Отече-
  1 Автор благодарен В. И. Мишину за указание на эту мысль Карлейля Карлейль Т. Герои и героическое. СПб., 1898. С. 280.
  2 См. размышления А. Гулыги по этому поводу: Гулыга А. В Уроки классики и современность. М., 1990. С. 8-11.
 21
 ственной войны верующих и атеистов, однако совершенно невозможна замена словосочетания на "идеальную" войну.
  Уже из сказанного видно, что слова "идеал", "идеальное" имеют смысл образца, примера, высшего предела и в то же время совершенно недостижимого, нереального. Однако в устах атеиста возможно словосочетание "святое чувство любви к родине", в котором отсутствует оттенок нереального, ибо указывает на реальное чувство. Итак, идеал и святость есть схожие, но не тождественные понятия. Схожим для них является возможность их истолкования в качестве примера, образца, ориентира, однако оценочная сторона, сторона должного и в то же время реального безусловно выражена в несравнимо большей степени у "святого", нежели у "идеального". И понятно, что понятие "святое" приложимо лишь к гуманитарной области человеческой жизни, но не действует в естественных науках. И верующие люди вовсе не обладают привилегией на использование этого понятия, поскольку нет единства религии и святости, сверхъестественности и святости. Этому мешает реальность, естественность этого качества людей, этого чувства. Так, для Степняка-Кравчинского подпольщик-революционер Лизогуб "святой". Л. Толстой в рассказе "Божеское и человеческое" подает своего героя, прототипом которого был Лизогуб, неверующим и святым человеком, преисполненным жертвенного чувства мученичества из-за любви к людям. Для миллионов людей чувство любви к родине "святое" и "реальное" как побуждение к действию, чувство товарищества "святое и реальное", ибо требует положить душу "за други своя", и т. п. В книге говорится только о людях, об их должных образцах и примерах, а поэтому речь шла о святынях, а не об идеалах. И разговор шел нерелигиозный, светский, а не мифический и мистический, речь о реальных ценностях, а не о мифах и не о мистике.
  У читателей рукописи возникал и такой вопрос: если так хороши, бесспорны святыни русского народа (в отличие
 22
 от европейских!), как это описано, то почему так грустно завершилась история досоветской, советской России и еще хуже вершится история ельцинской России, чего не скажешь о современной Европе и США? В этом вопросе содержится утверждение. Утверждение состоит в том, что вся история России грустная, грустно происходит и грустно завершилась. Стоит напомнить и судьбу Византии, наиболее развитой и культурной страны Средневековья, давшей миру христианство (т. е. организационно, теоретически, идеологически, технологически оформившей учение Христа), на тысячу лет пережившей Рим и павшей под внешними ударами. По отношению к Византии Запад столь же враждебен и неблагодарен, как и по отношению к России. Тоже грустная история. Видимо, предполагается, что хороший человек (святой) долго, счастливо и богато живет. И наоборот, тот, кто долго, сыто и богато живет, тот и является хорошим и даже святым. Примерно так писал американский профессор А. Янов, примерно так рассуждали многие протестанты, например, кальвинисты. Бедный человек по такой логике совершенно так же, как и несчастный, больной человек выглядит по его "заслугам" или предопределению страдающим. Бедность становится своего рода пороком и неприличием. Согласитесь, что такие заключения не обладают признаком новизны и достаточно обстоятельно разобраны в литературе. Зададимся аналогичными вопросами: если так бесспорны были достоинства спартанцев, то почему так трагически погибли 300 спартанцев в Фермопилах? Если так хороши были качества древних греков, то почему же так быстро они были завоеваны Римом? Если так хороша Европа, то почему она родила гитлеризм и с ним (по русским меркам, конечно) так плохо сражалась? Ряд подобных вопросов легко можно продолжить. Гибель или печальные, грустные страницы истории любого народа не являются свидетельством плохости, нехорошести его святынь. Разве так уж грустна ис-
 23
 тория русского народа? А увеличение территории в сотни раз, громадный рост численности русских и дружба с множеством других российских народов? А сотни и тысячи выигранных битв? А великая литература, музыка, наука? А живопись? А масса героев и вождей? Герои Святослава и Ледового побоища, Куликова поля, Бородина, Севастополя и Шипки? И так ли уж грустна советская история: из пепла восставшая Россия, сплошная грамотность и развитие науки, взятие Берлина и выход в космос? И это все - грустное? Нет, говоря словами Пушкина, ни за что на свете не хотел бы менять свою историю. Конечно, грустна сегодняшняя Россия, как она грустна была в 1-й половине XIV века (при татарах и до Дмитрия Донского), при поляках в Смутное время. Народ понуро молчал, пировали предатели и тушинские перелеты, как и сегодняшние перевертыши. Однако кончилась ли этим история? В противовес маразму грустно-смутного времени всегда возникал призыв к святыням, к справедливости, правде. Не случайно сам идеал Святой Руси, как известно, возникает в XIV веке. Говорит ли об этом Сергий Радонежский в XIV столетии, или патриарх Гермоген в XVII веке, или об этом говорит никому не известный человек, - речь о святости есть требование времени. И важно подчеркнуть еще раз земной и очень даже реальный характер этих святынь - ведь о них говорят и их реализуют не только святые православной церкви, но и торговцы (К. Минин), казаки (Ляпуновы или Дежневы), воины (Пожарские и Суворовы).
  История и реальное воплощение ценностей в истории - вовсе не одно и то же. И русская история, и русская литература постоянно подчеркивают не просто сильный, но совершенно свирепый нажим обстоятельств на человека. И этот нажим, не все выдерживали. Появлялись Смердяковы и Плюшкины, Чичиковы, Власовы и Отрепьевы. Но кто же их считает носителями святынь и выразителями воли народной? И все же разве проявляются высокие качества
 24
 народа без и вне испытаний? Поэтому о Европе и Америке, об их сытой жизни не может идти речь в прямой связке с их ценностными ориентациями. США живут веками в благодатном климатическом поясе, без войн и беспокойства. И отнюдь не является фактом, что сытость Америки вытекает из "правильных" ценностных ориентации. Об этом не осмеливается писать даже А. Янов, апологет парламентаризма и русофоб, признающий преобладание "благочестия" за русской идеей по контрасту с США. Европа родила Гитлера и была им порабощена почти без сопротивления, а от гнета нацизма ее спасали русские, советские войска. Эта "грустная" история закончилась тем, что США и Европа вынудили спасшую мир Россию к многолетней гонке вооружений. Эта "грустная" история закончилась тем, что Россия не смогла вытянуть мировой груз в одиночку, а предатели Смердяковы и враги Отечества1 толкнули нашу страну на путь, который якобы ведет к успеху и богатству, но без святынь. Этот путь через рынок и демократию ничего, кроме разочарований, не принес. Рынок и западную демократию в качестве святынь представить невозможно. От трудов праведных не наживешь палат каменных. Поэтому и нужно воззвание и восстановление совести (святости), справедливости (правды), истины, а не рекламы и не желание стать лучшими немцами или американцами.
  Призыв к "правде святой" вовсе не означает религии, ведь об абсолютной истине писал и Ленин. Но правда вовсе не состоит в статистическом или натуралистическом описании достоинств или недостатков народа. Во-первых, потому, что аксиология есть учение о должном, а не о сущем, не о наличном существовании. Русских на Западе нередко называли нацией математиков вовсе не потому, что все в
  1 См. книгу американца П. Швейцера, описавшего борьбу американцев за развал нашей страны: Швейцер П. Победа. СП "Авест", Минск, 1995.
 25
 России математики, но по высшим достижениям народа. Народ не то, что он есть в каждый конкретный момент, а то, кем он хочет быть. С этим утверждением согласны и англичанин Дж. Оруэлл, и русский Ф. М. Достоевский. Поэтому о недостатках русского народа пусть говорят те Смердяковы, которым не тот народ для экспериментов достался. Таких критиков сегодня много. Думаю, что важнее говорить о высших качествах русского народа, о его достоинстве, о его ценностях, о том, что должно быть. В живом нет полной симметрии - сердце у нас с левой стороны. В мире добро и зло, правда и ложь не равнопорядковы и не сбалансированы. Мир как бы перекошен в сторону должного, доброго, справедливого, истинного по сравнению с их противоположностью. Поэтому кажется важным сегодня в трудный час взывать к достоинству русского народа, помочь восстановить его лучшие качества. Конечно, полного описания системы ценностей русского народа и даже перечисления их в работе нет. Например, в книге ничего не говорится о вере, надежде, любви, о чем пишет А. Гулыга1. Несколько иначе пишут о русских В. Н. Сагатовский2, Н. О. Лосский, И. Л. Солоневич. Автор все же надеется, что и его труд будет небесполезен и интересен читателю. Параграфы 2 и 3 второй главы второй части написаны в соавторстве с кандидатами философских наук В. И. Егоровым, И. В. Фроловым, четвертая и девятая главы третьей части написаны в соавторстве с кандидатом философских наук Н. Б. Череминым.
  1См.: Гулыга А. В. Уроки классики и современность. М., 1990 С. 12-15.
  2Сагатовский В. Н. Русская идея: продолжим ли прерванный путь? СПб., Петрополис, 1994.
 
  Часть I
  СПОСОБ РЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМЫ И ЕЕ ЗНАЧЕНИЕ
 
  Глава 1
  О ТЕОРИИ ЦЕННОСТЕЙ
 
  Замысел книги обусловлен в первую очередь необходимостью разработки теории ценностей, или аксиологии, как принято обозначать эту философскую дисциплину в научной литературе. Уже в XIX веке стало ясно, что недостаточно для выявления исключительности человека видеть > в нем существо разумное, как это представлялось в эпоху Просвещения. Кант продемонстрировал противоречивость разума своими антиномиями и показал, что логика как главное свойство рациональности вовсе не столь абсолютна, как казалось. И сегодня, в конце века, при наличии ЭВМ с их громадной скоростью логических операций вдвойне ясно, что логические возможности отнюдь не позволяют выделить человека из мира. Не случайно Кант заговорил об уникальности и необъясненности особого человеческого свойства - морального закона.
  Недостаточным для выделения человека из животного мира являлось и обозначение его как существа общественного. И здесь виден был тупик в размышлениях потому, что общество отлично от роя пчел, прайдов или стад животных не просто объединением особей, живущих вместе, но чем-то специфически человеческим, чем - творением орудий? Но разве обезьяны, да и не только они, не изготавливают орудия деятельности?
 27
  Из тупика размышлений нашел выход Фейербах, указав на особенные социальные чувства человека: любовь, честь, совесть, гордость, дружелюбие - чувства, которые свойственны только человеку и только в его совместной жизни с другими людьми. Действительно, бессмысленны словосочетания "честный Робинзон, гордый Робинзон, дружный Робинзон" до тех пор, пока рядом с ним нет Пятницы. Затем Маркс и Энгельс справедливо скажут, что для понимания общества нельзя ограничиваться двумя личностями, нужно рассматривать общество в целом, и понимание совести и чести меняются. И все же Фейербах первый выделил ценностный мир человека в западной новой философии.
  Затем в западной философии начали разработку теории ценностей неокантианцы Коген и Наторп, Риккерт и Виндельбанд, однако их неспособность соединить нужду, потребность и святыню приводила регулярно к разрыву, пропасти между жизнью практической и высшими святынями. Ценности превращались в тайну, не имеющую корней в жизни. И пропасть между жизнью и святынями научной терминологией никак не заполнялась, а другие способы поиска почвы для святынь оставались за кадром. Поэтому Б. Пастернак не смог учиться в Марбурге, резко обозвав деятелей этой школы "интеллектуальными животными". В советской философии аксиология долгое время числилась лживой буржуазной дисциплиной, хотя в конце концов появились и основательные работы О. Дробницкого и В. Тугаринова.
  В русской философии, исходящей из христианской традиции, проблема ценностей всегда была одной из главных тем. Об идеалах, святынях, предназначении человека писали А. Хомяков и В. Соловьев, И. Ильин и Н. Новгородцев, Н. Лосский и Е. Трубецкой, В. Розанов и П. Флоренский. Требования жизни и восстановление традиций русской философии привели к оживлению интереса к теме,
 28
 появились работы Л. Столовича, В. Шилова, О. Панфилова, В. Гречаного, А. Гулыги, М. Кагана и других. И сегодня вряд ли нужно специально объяснять, что за любой реформой или теорией стоят определенные ценностные ориентации, а за спокойствием и согласием в обществе обнаруживается согласие по основным жизненным ценностям.
  Так, в Англии ключ к гражданскому миру есть согласие избирателей с законами и исключительная законопослушность. 69% британцев не представляют себе, что закон может быть несправедливым, или вредным, пагубным, во всеобщих выборах принимают участие 62,5%, а в местных - до 70% избирателей. В трудные для Британии 70-е годы только менее 10% граждан считали, что парламентарии "плохо работают". Это основа и уважительного отношения властей к парламенту. Так, правительство М. Тэтчер только в палате лордов потерпело более 120 поражений, и это не повлекло за собой никаких требований об отставке или угрозы разогнать парламент. Естественным на этом фоне кажется отношение к главе государства, и 96% англичан считают монархию самым важным государственным институтом.
  Проявилась сегодня и возможность в теории ценностей определить отношения между потребностями, интересами и святынями как неслиянные и нераздельные. Дело в том, что постоянным источником споров являлись попытки показать или принципиальный разрыв между потребностями и святынями, или наоборот - принципиальную сводимость святынь к потребностям. Ценностью для человека может быть все, имеющее для него какое-либо положительное значение, поэтому ценностей для человека может быть бесчисленное множество, по сути дела, столько, сколько материальных и идеальных объектов в мире. И ценность - явление сугубо человеческое, ибо предмет или растение к другому предмету или растению никак не отно-
 29
 сятся, ценность включает в себя предмет материальный (лес) или идеальный (добро, истина), значение его для нас, отношение к нам, его оценку, волю, активность и готовность действовать по достижению или отстаиванию наших ценностей.
  К ценностям могут относить естественные силы (дождь, к примеру), природные богатства (чернозем, реки), потребительные стоимости продуктов труда или их полезность вообще, социальные силы (народ, интеллигенция), исторические события (взятие Берлина в 1945-м), культурное наследие прошлого, научные истины, действия людей, эстетические характеристики, предметы религиозного поклонения.
  Поэтому ценности могут включать в себя и то, что называют нуждой, ценности нередко смешивают с пользой и считают, что это одно и то же. Возвышенно чувствующие люди нередко считают ценностями только святыни. Нужда, польза, ценности и святыни составляют ряд возвышающихся ступеней ценностей.
  Так, нужда или необходимость есть то, без чего не может обойтись жизнь человеческая (нужда в наркотиках не является необходимостью, но извращенной потребностью). Здесь же речь идет о жизненно необходимом. Человеку полезно образование, чтение художественной литературы, однако нуждой или необходимостью не всегда это можно назвать. При нужде или необходимости человек может без этого обойтись. И обходятся сегодня миллионы неграмотных. На войне люди обходятся без теплой постели, книг, театров. Однако нигде и никогда человек не может обойтись без воздуха, воды и пищи. Это фундамент человеческой жизни, жизнь без этого невозможна. Но сводится ли к этим ценностям человек, его суть и его жизнь?
  Пользой для человека обладает многое, однако польза отлична от нужды. Для жизни человеку нужна вода любая, но полезна для питья чистая родниковая вода, а для купа-
 30
 ния - морская вода, человек может прожить без родника и без моря, но вряд ли кто будет отрицать их пользу для человека. Ясно, что жизнь без полезных вещей совсем нечеловеческая, а жизнь только ради пользы не совсем человеческая.
  Ценностью для человека в отличие от пользы могут быть не только материальные блага (водопровод и ванна в квартире), но и культурные - библиотека или пианино. Нередко эти ценности могут носить бесполезный характер - пианино для человека, не умеющего на нем играть, или златоустовский клинок у человека, который и курицы не может зарезать, или домашний хомячок. Но они нравятся, приятны, с ними, такими ценностями, могут быть связаны воспоминания, семейная трагедия, и поэтому они ценны тем, что имеют для нас значение и положительную оценку, мы готовы их беречь, чистить, перевозить с места на место, отказываться продавать и т. п.
  Святыню от пользы и ценности легко отличить. Даже Незнайка с Кнопочкой в сказочной детской повести Н. Носова "Незнайка в Солнечном городе" знают, что добро или хороший поступок будут такими только тогда, когда совершаешь его бескорыстно, не думая О том, что делаешь его для какой-нибудь собственной выгоды. Святыня есть то, чему мы поклоняемся, что чтим нерушимо, это все заветное и дорогое, связанное с истиной и благом. Святыня есть то, ради чего стоит жить и стоит умереть (И. Ильин). Из-за пианино человек не кинется на штыки, за свою жизнь и здоровье отдаст любые деньги. Однако из любви к детям и близким люди идут на смерть, любовь к родине и товарищам может приводить к самопожертвованию, ради истины и веры люди шли на казнь, в бой, отдавали жизнь. Примеров тут сколько угодно - от ратников на Куликовом поле до Джордано Бруно.
  Как видим, нужда, польза, ценности и святыни есть порядок возрастания ценностей, если без восполнения нужды
 31
 человек не может жить, то без полезных и ценных предметов прожить может, но жизнь, конечно, для человека ставится выше пользы и ценностей, а вот священным, святым для человека является то, что оценивается выше собственной жизни.
  Значит ли сказанное, что святыни противоположны жизни человеческой, мешают жить, усложняют ее? Может быть, ради них не стоит умирать, ведь выше жизни человеческой можно ли что-нибудь обозначить? Верующие скажут, что ради святынь стоит умирать, ибо они даны человеку Богом. Однако стоит помнить, что смерть для верующего не является только смертью, но своего рода переходом к новой жизни после телесного земного существования. А коли так, то вопрос: святыня или смерть, или жизнь точнее, не теряет смысла. А ссылка на Бога лишь подчеркивает инородность святынь земной жизни человека и неукорененность священного в жизни. Коли так, то жизнь человека по выгоде, пользе и нужде делается неотличимой от животной жизни или деятельности сложного автомата. Известно, что человек в своей деятельности исходит из чувства реальности, жизненности, жизнетворящей святости. И в этом фокус.
  Поэтому в формуле И. Ильина о святыне как о том, ради чего стоит жить и стоит умереть, важно видеть не только указание на смерть и вышестоящее положение святыни по отношению к жизни. Важно видеть, что святыня есть то, ради чего стоит жить, и что она есть жизнетворящее и жизнеутверждающее начало.
  В ряду "нужда - польза - ценность - святыня" вырастает значение и оценка ценностей для человека именно потому, что они помогают жить, способствуют жизни и творят жизнь человеческую, а не жалкое существование дрожащей твари. Вряд ли кто будет спорить, что для человеческой жизни полезнее пить родниковую воду и купаться
 32
 в морской воде, питаться разнообразной пищей, нежели пить грязную воду, купаться в загрязненной воде и однообразно питаться. Ясно, что качество, длительность жизни, здоровье возрастают с учетом полезных для жизни компонентов. Это утверждение не требует многословных обоснований.
  Не сразу, к сожалению, можно разглядеть жизненные значения ценностей и святынь. Однако логика здесь имеет ту же направленность. Известно, что громадное лечебное значение имеют человеческие привязанности, увлечения, т. е. те же самые ценности. Если у человека есть собака или кошка, есть библиотека, если он увлечен коллекционированием, то он меньше болеет и быстрее выздоравливает, нежели человек, для которого собаки, кошки, библиотеки, коллекции и прочие увлечения (ценности) являются лишь бременем и он склонен ограничиваться полезными вещами. Исследования послебольничного выздоровления инфарктников показывают, что увлечения (ценности), по крайней мере, на две трети по сравнению с утилитарными (бесценностными) больными увеличивают скорость и прочность выздоровления. Ценности явно творят жизнь человеческую.
  Еще важнее значение святынь для жизни человеческой. Известно, что человек самое живучее животное. В жутких условиях лагерей смерти погибало все - животные, крысы, мухи, а человек продолжал жить. И сохраняло ему жизнь как раз то, что ему было ради чего жить. В обычных условиях попасть в ледяную воду означает для человека, по крайней мере, простуду. Однако в военных условиях, как отмечали постоянно медицинские службы на фронте, люди, как правило, переносят физические невзгоды сравнительно легко, много меньше простуживаются и "гражданскими" болезнями болеют мало. В концлагерях оказывались и более и дольше живучими, дольше сохраняющими человеческий облик "религиозники" именно в силу того, что для
 33
 них святое, священное имело реальное жизнеутверждающее значение. Физиологическое значение святынь для человека требует дальнейших специальных исследований, но жизнеутверждающее и жизнетворящее значение святынь для человека не вызывает сомнения. Ясно, что человек, имеющий высокую цель и высокий идеал, святыню в душе, может перенести и сделать много больше, нежели человек, этого не имеющий. Например, человек, защищающий родину, и наемник подвержены простуде в разной степени и переносят физические тяготы жизни при прочих равных условиях по-разному. Защитник родины по сравнению с наемником дополнительно защищен "броней" святых идеалов и более живуч, в святынях как бы выражена квинтэссенция жизни, и она основательно усиливает жизненный потенциал человека. Отсюда можно сделать вывод о единстве всех ценностей неслиянно и нераздельно, как сказали бы христиане, или по тому же принципу, как и формы движения материи, как сказали бы марксисты, т. е. высшие формы включают в себя низшие, но к ним не сводятся. Действительно, слить их воедино не удастся, но и разделить единый ствол ценностей - от нужды до святынь - невозможно. На самом деле мы видим, что святыни в качестве жизнетворящего начала одновременно и необходимость, и польза, и ценность, однако сводить их только к нужде, пользе, увлечению, привязанности нельзя. Они нужны, поскольку помогают выживать там, где животные не выживают, они полезны, поскольку продлевают и облегчают жизнь, они привязывают к себе сильнее жизни и тем самым сохраняют жизнь, и все же они - священные ценности - ни с чем иным не схожи, ибо они бескорыстны, бесполезны и они вынуждают, а не увлекают, как собственно ценности (увлечения, привязанности). Иными словами, святыни не противоположны жизни, но их продолжение, квинтэссенция жизни, соль солей жизни, самое
 34
 человеческое в человеке. Можно повторить за П. Флоренским, чуть его перефразировав, что святыни не являются противоположностью жизни, что святыни есть продолжение и более четкое выражение смысла жизни человеческой, чем больше наполнена святынями душа человеческая, тем больше и основательнее смысл жизни человека, ибо в них начало и корень его жизни.
  И еще один вопрос - о субъективности святынь. Иногда ценности объясняют как что-то субъективное, как иное название причуд человеческих, ведь-де о вкусах не спорят. Однако такая позиция лишает смысла всякую человеческую деятельность, смешивает добро и зло, истину и заблуждение, ставит на одну доску жертву и убийцу, а это значит - оправдывает убийцу и зло.
  На самом деле ценности в сути своей объективны. Истина как величайшая ценность независима ни от человека, ни от человечества, именно это позволяет существовать науке и языку человеческому. Верность наших знаний объективной реальности каждый раз подчеркивает объективность истины, ее независимость от людских мнений или количества голосующих в пользу того или иного мнения. Вряд ли найдутся сомневающиеся в том, что 2x2 = 4, даже в том случае, когда большинство проголосовало за верность положения 2x2 = 3. Ни большинство, ни авторитет, ни телевидение, ни указ правительства не отменяют истинности таблицы умножения. Ценность истины как и любой величайшей ценности - любви, добра, красоты - объективна и независима ни от того, ни от другого. Другой вопрос - видим ли мы это.
  Объективность истины прямо связана с ее абсолютностью, независимостью и единственностью. Истина - одна, двух противоречащих друг другу истин не бывает, отсюда абсолютность и объективность ценностей связаны между собой неразрывным образом.
 35
  Однако для реально живущих людей ценности всегда существуют в конкретном историческом виде истин и морали религиозной, национальной, теоретической, личной, человек или народ, идеология или религиозный текст всегда имеют свою истину, свою мораль, и они лишь потому носят характер ценностей, что в них отображается объективная и абсолютная ценность. Но кто же скажет про себя: "свят есть!"? Подобные заявления могут обозначить претензию и гордыню, но не могут служить аргументами. Человек - не Бог, ему дано лишь относительное, сегодняшнее знание, которое будет уточняться последующим развитием человека и человечества. Фактически ценности объективны и абсолютны, но даны человеку в относительном, неполном виде, и он может и должен своим трудом раздвигать пределы неполноты знаний и ценностей, двигаясь к совершенству и абсолюту.
  Все сказанное свидетельствует в пользу всемерного внимания к ценностям. Однако постановка вопроса М. Горбачевым и демократами об общечеловеческих ценностях привела к печальным результатам. Под барабанный грохот речей об общечеловеческих ценностях в России была сделана попытка ввести систему ценностей западной цивилизации, в первую очередь англо-американской. И действительно, ведь в чистом виде ценностей нет, они существуют в конкретно-историческом, национальном, религиозно-конфессиональном виде. И абстрактная постановка вопроса об общечеловеческих ценностях послужила лишь ширмой для попытки внедрения англо-американской системы ценностей. Результат, как мы знаем, ужасный: разрушена страна, так называемые реформы привели к разрушению экономики и к вымиранию народа. Ошибка столь сегодня очевидна, что и правительство, и вчерашние прозападные демократы заговорили о национальных интересах, национальной идее, национальном идеале. Иначе и быть не могло, ибо не было
 36
 даже первичного описания национальных ценностей, в первую очередь русских. Существует только один путь построения научной системы ценностей - описание существующих систем ценностей, выявление источников и причин, их формирующих, после чего может появиться надежда на общую теорию. Поэтому и встает вопрос о русской идее как выражении смысла русской истории, как действующей в истории русской системы святынь.
 
  Глава 2
  О ЗНАЧЕНИИ РУССКОЙ СИСТЕМЫ ЦЕННОСТЕЙ
 
  О национальном идеале и национальном характере существует ряд книг. Известны книги о японцах В. Цветова, В. Овчинникова, В. Пронникова, И. Ладанова, о китайцах - В. Алексеева, В. Куликова, В. Сидихменова, об индусах - В. Шапошниковой, Л. Алаева, М. Щриниваса, об американцах - В. Николаева, В. Зубока и многих других. Понятно, что в приведенном перечислении нет претензий на полноту, а всего лишь своего рода первый взгляд на полку с книгами. Важно в данном случае одно - проблема замечена давно.
  О русском идеале и характере писали И. Ильин, Н. Лосский, Ф. Нестеров, И. Солоневич, А. Энгельгардт, В. Ключевский, В. Сагатовский. Каждый отмечал определенные черты, выдвигал предположения, естественно, небесспорные. Нынешнее кризисное состояние общества показывает, что единства взглядов нет, ибо каждое сочинение несло не только зерна истины, но и мощную печать взглядов автора - коммуниста или антикоммуниста, православного или атеиста, русофила или русофоба. Достаточно
 37
 напомнить А. Кюстина, А. Янова, Р. Пайпса. И данное сочинение, конечно, не претендует на последнюю истину, однако дает некоторую сводку идей и работ не только XIX века, но и последних работ в свете бушующего кризиса, высветляющего некоторые стороны русского характера. И это для нас имеет практически-жизненное значение.
  Вот как об этом пишет один из интереснейших мыслителей XX века митрополит Вениамин (Федченков): "По долголетнему опыту жизни я давно пришел к заключению, что главную роль в характере человека играет прежде всего наследственность. Ее я понимаю собственно в двух видах: общем и индивидуальном. Под первым я разумею общечеловеческое природное состояние, с положительными и отрицательными свойствами его, склонностями к добру и злу. Под вторым разумею уже частные особенности, складывающиеся в течение десятилетий и столетий, под влиянием разных индивидуальных условий: религиозных, географических, социальных и личных. То и другое передается потом по таинственным путям психологической наследственности, и образуются нации, племена, роды, семьи и отдельные индивидуумы. Потом те же условия, а также смешение крови и личные усилия вносят разнообразие в новых людей, но думается мне, что преимуществуют все же свойства, полученные нами от предков, близких и дальних"1.
  Наследственность предков делает нас такими, какие мы есть. В ХVШ веке историю объясняли через связь "человек - человечество", и лишь в начале XIX века Фихте в своих "Речах к немецкой нации" открыл принципиальное значение нации, чуть позже заговорили об этом славянофилы, создав учение об особенностях русского народа и истории. Завершил становление учения о национальной культуре Н. Я. Данилевский, сравнивший их с типами ор-
  1Митр. Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох // Отчий дом, 1994. С. 74.
 38
 ганического строения. После него историю можно было понять через триединую связь "личность - нация - человечество". Хорошо пишет В. В. Розанов о Данилевском: "Его роль была формально классификаторская, он сказал: "Группа этих особенностей есть особый культурно-исторический тип, один из нескольких, на которые распадается всемирная история и которые в ней не преемственно продолжают друг друга, но чередуясь или существуя бок о бок, созидают разнородное". "Существуют типы органического сложения: не виды, не роды, не классы, различающиеся органами, но типы, в которых различие гораздо глубже и касается самого плана, по которому созданы или произошли организмы. Человек, птица, ящерица, рыба, как они ни разнообразны с виду, одинаково, в сущности, устроены: они имеют ряд органов, симметрично расположенных по правую и левую сторону некоторой идеальной линии, проходящей от передней оконечности организма к задней. Но вот перед вами морская звезда; в ее формах, лучисто идущих от центра, вы не узнаете самого плана, по которому создано тело всех названных выше существ - для построения этого животного нужен был второй план... и в истории всемирной есть народы, есть культуры всемирно-исторические, как бы осуществляющие в своем ходе, в строении иной план, чем другие. На ту же нужду они отвечают различно, при встрече с одним предметом испытывают разнородное: Филоктет от боли раны кричит; Иов - тревожится, не согрешил ли он? Аппий Клавдий, похитив Виргинию и обвиненный, разбивает себе голову в темнице; Давид, похитив Вирсавию и обвиненный, слагает псалом покаяния и скорби. Тот же мир вокруг этих людей, но не те же они; гамма их внутренних струн разнородна - иное в них сцепление понятий, иной порядок чувств, содержание понятий. Они лишь внешним образом соотносятся друг с другом - торгуют, воюют, странствуют по лицу земли, но
 39
 на этой земле осуществляют различное, переживают несходное и, вообще, мало понимают друг друга или понимают с большим усилием. Таков араб и римлянин, иудей и грек - один с шумливым форумом, великим Капитолием, Афродитою Книдской, другой - с скрижалями завета, без отечества, без границ, со скорбью и сокрушением, которым заразил мир; таков, уже на исходе судеб исторических, славянин, когда он соприкасается с романцем, швабом, англичанином"1.
  Слова В. Розанова - план, гамма, сцепление, порядок, содержание, тип - исключительно существенны. Ноты одинаковы у всех людей, но гаммы у наций разные, атомы одинаковы у всех, но многообразны виды, те же чувства, но порядок чувств другой, понятия те же, но сцепление их разное, ключевым вопросом безусловно является вопрос о святынях, ради которых и которыми живет конкретная нация. Именно это определяет и оценку и включенность нижних "этажей" ценностей в общую схему, гамму, т. е. какова оценка и роль нужных предметов или увлекательных или полезных в жизни народа, какое - сравнительное с другими ценностями - придается значение личному благополучию, другим людям, ради чего человек может поступиться своим.
  И это не только бытовые этнографические черточки, но область, имеющая для жизни принципиальное значение. Так, В. Овчинников приводит различную оценку одного примера различными национальными характерами. По его словам, если задать вопрос англичанину и русскому, кому он даст кусок хлеба - нищему или собаке, то англичанин даст собаке, а русский - нищему. Или другой пример приводит И. Солоневич. По его свидетельству, в конце войны и в период разгрома Германии немецкие солдаты просили
  1Розанов В.В. Последние фазы славянофильства //Розанов В.В. Сочинения. М, Советская Россия, 1990. С. 189-191.
 40
 подаяния в Германии и им никто не подавал, а ведь это были солдаты немецкой армии. В то же время стоит вспомнить, что подаяние военнопленным немцам - поверженному врагу -- было в порядке вещей в России. И не менее важно вспомнить, что это различие разных наций наблюдается не только в сфере неписаной, но и в сфере, весьма серьезно регулируемой текстами. Например, в большинстве воинских уставов мира оговариваются условия сдачи в плен. В русском уставе это не оговаривалось никогда! Сдача в плен по-разному оценивалась в зависимости от условий, однако в уставы не вносилась и числилась не соответствующей духу русского устава. Как видим, практическое значение ценностей имеет судьбоносное значение, и прав был Г. П. Федотов, говоря: "Оправдание нации - в осуществленных ею в истории ценностях, и среди них героизм, святость, подвижничество имеют, по крайней мере, такое же онтологическое значение, как создание художественных памятников и научных систем"1.
 
  Глава 3
  ИСТОЧНИКИ И МЕТОД ИЗУЧЕНИЯ РУССКИХ ЦЕННОСТЕЙ
 
  Ответ на вопрос об источниках и методе изучения русских ценностей (или русской системы ценностей, поскольку с учетом сказанного выше различие в терминологии не выглядит существенным) Может быть очень кратким: это сравнительно-исторический анализ культуры. Однако краткость в данном случае лишь прячет множество проблем и
  1 Цит. по: Н а з а р о в М. Миссия русской эмиграции. Изд.2-е. М, 1994, Т. 1.С. 396.
 41
 недомолвок. Если это сравнительный анализ, то что и с чем или с кем осуществляется это сравнение? Если это исторический анализ, то какой период истории зачисляется автором в русский, а какой в менее русский и что в культуре может выступать этаким русским элементом? Эти и ряд более частных вопросов должны предварительно быть обсуждены из-за того, что попытка их замолчать, не заметить лишит убедительности выводы. Сравнительный анализ русской системы ценностей будет наиболее убедительным в сравнении, в первую очередь, с англо-американской системой ценностей и, во вторую очередь, с германской. Помимо того, что США, Англия и Германия представляют собой великие державы и богатейшие страны мира, что, естественно, вызывает особый интерес к их системе ценностей, между англо-американской, германской и, шире, западноевропейской системами ценностей можно обозначить многие схожие черты, отличающие их от русской. Единство проглядывает не только в буржуазном характере культур и католическо-протестантских конфессиях, но и в мощном взаимовлиянии, доходящем до проращенности друг в друга. В определенном смысле можно сказать, что американская система ценностей если не полностью производна от западноевропейской, то, уж во всяком случае, не может рассматриваться вне сильнейшего влияния европейской. В то же время западноевропейская система ценностей испытывает некоторое воздействие американской сравнительно недавно, а говорить о влиянии, видимо, будет правильно со второй половины XX века. Говорить же доказательно о сравнении русской и африканской или азиатской системах ценностей нет возможности по двум причинам: во-первых, ни африканская, ни азиатская системы ценностей не проявляют той степени единства, как западноевропейская (попытайтесь мысленно найти единство китайской, индийской и арабской культур и вспомните заодно о турках,
 42
 персах, банту и суданцах, и вопрос снимется едва ли не сразу), а во-вторых, национальные азиатские и африканские системы ценностей изучены несравненно слабее, нежели европейская и американская.
  Без такого сравнения мы себя не поймем, ибо у нас нет иного зеркала, кроме другого народа. И не сможем смотреть на себя с другой стороны, только через описания иностранцев, в силу того, что эти описания и оценки, пожалуй, в большей степени говорят об их авторах, нежели о нас. Вот свидетельство вековой давности русского публициста: "За последнее время мне, как нарочно, попалось несколько книг и журнальных статей о России, написанных заведомо добросовестными, дельными, развитыми американцами, несомненно видевшими своими глазами все то, о чем они пишут, но, боже мой, как смешно и нелепо они иногда ошибаются! Как дико они объясняют известные мне в точности явления чисто русской, народной жизни! Так и читаешь между строками, что известный факт был объяснен им каким-нибудь русским, объяснен верно, но остался совершенно непонятым, так как их американское мышление не могло и не умело освоиться с этим объяснением и поняло его на свой лад, обыкновенно шиворот-навыворот. И вот пишутся вещи совершенно неверные, нелепые, с бессмысленными объяснениями и комментариями, вводящие в заблуждение тысячи читателей, привыкших верить автору на слово. От подобного-то, по моему мнению, непростительного образованному человеку преступления я бы и желал предостеречь моих соотечественников. Если что-либо и покажется им диким и странным, пусть они не забывают, что они - русские, относящиеся к окружающему со своей собственной, русской точки зрения; пусть они помнят, что американская жизнь сложилась и идет своей собственной дорогой, что условия этой жизни диаметрально противоположны русским и что для того, чтобы понять их, недостаточно видеть
 43
 два-три города, проехать сутки по железной дороге и поболтать с несколькими десятками незнакомых людей"1.
  Русский читатель может сразу вспомнить ситуацию в кинофильме "Цирк", когда американец "разоблачает" белую женщину, у которой есть черный ребенок, а русские не считают это преступлением ни в XVIII веке (вспомните историю с африканскими предками Пушкина), ни в XX веке. Или можно вспомнить американские фильмы из русской жизни, в этих кинолентах всегда видны американцы в русских костюмах и только. Производят они в лучшем случае комическое впечатление. Действительно, и условия жизни диаметрально противоположны, и оценки явно не совпадают.
  Некоторые черты различий стоит подчеркнуть. В. Зубок приводит примеры того, как американцев шокирует и они долго не могут опомниться и воспринимают как угрозу то, что русский воспринимает как заботу окружающих, пусть даже излишнюю: незнакомая женщина в метро подвернула американцу поднятый воротник пальто, бабушки критикуют филолога-американку за то, что она недостаточно тепло одевает свою дочь, позволяет ей гулять без шапки и т. п.2. И В. Зубок в своей книге об американцах пишет: "Если спросить американцев, что лежит в основе их стремлений стать самостоятельными, добиться успеха, скорее всего они скажут: "Свобода". Быть свободным - это значит стать автономной мыслящей личностью, распоряжающейся своей судьбой и освобожденной от ценностей и условностей, навязанных социальной средой. Если тебе не нравится, как живут другие люди и во что они верят, брось их, уйди от них. Понятие свободы - выбора жизненного пути,
  1 Цит. по: Николаев В. Американцы. М., Советский писатель. 1985. С. 7-8.
  2 3 у бо к В. Одинокая толпа // Лес за деревьями. М; Знание, 1991. С. 235-236.
 44
 свободы совести и передвижения - наиболее дорогое, быть может, для американцев. Американский индивидуалист понимает под свободой прежде всего освобождение от обязательств и ценностей, которые ему пытаются навязать с рождения другие люди, могущественные общественные учреждения, прежде всего государство"1, и в то же время "странное зрелище! Провозглашая свою свободу и независимость от других, обычный американец все свои дела и поступки адресует к окружению, стремясь вольно или невольно получить его одобрение, признание, восхищение". Мнение окружения - друзей, приятелей, знакомых, сослуживцев - играет в конечном счете решающую роль в его самочувствии2.
  Уже в описанных соображениях об американцах видно их отличие от русских - забота по-русски может отталкивать и шокировать, привязанность (по-русски) может выглядеть бременем, грузом, долг и обязательство перед родными3, друзьями, государством (по-русски) может мешать, сковывать, и в то же время случайное (по мнению русского) окружение оказаться значительнее для американцев в своем воздействии, нежели внутренние мотивы (совесть, честь, справедливость). Конечно, можно и должно предположить, что американский индивидуализм имеет свои глубины и измерения (достаточно вспомнить знаменитый роман М. Митчелл "Унесенные ветром"), однако сама структура ценностей существует настолько в иной проекции, нежели русская, что в русском измерении при пересечении русских и американских ценностей она кажется плоскостной и неглубокой.
  За кадром остается различие русской и американской истории, дающее основу разного отношения к жизни, как
  1 Зубок В. Указ. соч. С. 218.
  2 Там же. С. 230-231.
  3 Там же. С. 244.
 45
 писал американский историк Генри Комейджер, "ничто во всей истории человечества не было таким успешным, как Америка, и каждый американец знал это. Он был неисправимый оптимист - и сама природа, и весь опыт оправдывали этот оптимизм. Все вместе, американцы никогда не знали поражений, нищеты или угнетения, и думали, что эти несчастья - особая черта одного лишь Старого Света.... Он обладал в малой степени чувством прошлого, оно его не касалось. Его культура также была материалистичной: он принимал комфорт как должное и со снисходительностью смотрел на людей, которые не могли равняться на его жизненные стандарты"1. В результате "встретить по-настоящему любознательного американца, особенно в отношении к иностранцу, большая редкость"2.
  И на самом деле. Прекрасный климат - северная граница Америки проходит по уровню нашего Крыма, богатая природа, вторая в мире по значению (после России) полоса чернозема; отсутствие врагов и войн - ограждали океаны, а войны с индейцами напоминают лишь избиение индейцев; отсутствие прошлого - страна эмигрантов, - все это создавало уникальные возможности для страны и народа. Все сказанное показывает колоссальное отличие американской истории от русской.
  Как на таком фоне выглядит русская основа жизни и ценностей? Две позиции бросаются в глаза. Американец Р. Пайпс в своей книге о России описывает плохое качество почвы на севере и капризы дождя, в результате чего один из трех урожаев получается скверным. Степями с драгоценным черноземом владели враждебные тюркские племена, и лишь с конца XVIII в. черноземные степи становятся русскими. Даже в Канаде на русской широте почти нет сельского хозяйства и мало населения. Врагов у Канады и
  1 Зубок В. Указ. соч. С. 300.
  2 Там же. С. 234.
 46
 враждебных нашествий не было. В России земледельческий период длится 4-5 месяцев, а в Западной Европе - 8-9 месяцев, а это создает и сложности для содержания русскими скота, ибо держать его в зимних стойлах приходилось на 3-4 месяца дольше1. Р. Пайпс пишет, что в таких условиях другие племена занимались охотой или скотоводством. Однако ни охота, ни скотоводство не могут служить столбовой дорогой цивилизации из-за бродячего неоседлого образа жизни. Славяне же попали в эти условия уже будучи земледельцами. Как известно, уже праславянская культура Триполья в Ш тысячелетии до нашей эры была земледельческой. Поэтому предки русского народа уже имели мировоззрение и образ жизни земледельческого народа, сохраняли тем самым возможности развития, однако давалось это страшным напряжением сил. Известна мысль В. Ключевского о том, что никто в Европе не может сравниться с великороссом по невероятно мощному кратковременному напряжению сил, позволявшему за три месяца произвести огромный объем работ, к сожалению, с недостаточным результатом для сверхсытой жизни. Добавим, что кроме громадного напряжения, безусловно, должна была вырабатываться наблюдательность и изобретательность, сложность жизни вынуждала к изощренным решениям. А вторая позиция, отличающая историю русского народа от западноевропейской: постоянная внешняя агрессия, набеги, войны. На рубеже тысячелетий и в I тысячелетии, как известно, славянам пришлось много воевать против кочевников, сарматов, гуннов, готов, аланов, византийцев, половцев, варягов, печенегов, хазар, поляков, венгров. Напор внешней опасности был столь мощным и постоянным, что восточные славяне воздвигли громадные Змиевы валы обшей протяженностью в 2,5 тыс. километров. По
  1Пайпс Р. Россия при старом режиме // Независимая газета, 1993. С. 13-20.
 47
 трудоемкости эта работа сравнима с постройкой китайцами Великой Китайской стены, при этом стоит помнить малочисленность русских по сравнению с китайцами.
  И во II тысячелетии легче с внешней опасностью не стало! С 1228 по 1462 г. за 234 года у русских было 160 внешних войн (напомним, что это период страшного монголо-татарского нашествия, тевтонско-шведских нападений, а не просто столкновения на границе), в XVI веке русские воюют на северо-западе и западе против Речи Посполитой, Ливонского ордена и Швеции 43 года, ни на год не прерывая между тем войны против татарских орд на южных, юго-восточных и восточных границах. В XVII веке Россия воевала 48 лет, в XVIII веке - 56 лет1. В данном случае нет надобности описывать тяжесть этих войн - почти в каждом веке речь шла о самом существовании народа - и монголо-татарское, и тевтонское, и польско-шведское нашествия обрекали на смерть и голод, на захват рабов (не случайно в западных языках нередко раб и славянин обозначаются одним словом). Легко вспомнить историю последних двух веков: ХIХ век - три войны с турками, одна - с персами, кавказская, среднеазиатская, нашествие Наполеона, война с англо-франко-турецкой агрессией в Крымской войне. XX век - две войны с японцами, две мировые войны, интервенция Антанты в гражданскую войну и ядерный шантаж второй половины XX века. Как видим, и в этих веках приходилось биться насмерть за выживание, за спасение народа. Масштабы войн и битв несоизмеримы с европейскими были во все века, степени напряжения усилий были высочайшими. В завещании Владимир Мономах напомнит своим детям о своих войнах с половцами (когда это было и кто такие половцы - не каждый встречный на улице скажет): "Всех походов моих было 83,
  1Нестеров Ф. Связь времен. 3-е изд. М, 1987. С. 14.
 48
 а других, маловажных не упомню"1. А ведь за Мономахом нет ни Куликова поля, ни Бородина, ни Сталинграда, т.е. его сражения и походы в народной памяти плохо сохранились, и все же его история очень русская - сплошной бой за жизнь.
  В этот же период в Европе сражения не отличались кровопролитностью. Битва 1119 г. между французскими и английскими феодалами считалась ожесточенной, в ней участвовало 900 рыцарей, из которых 3 человека были убиты и 140 человек взяты в плен. Крупными операциями считались в Европе крестовые походы и германские походы в Италию, среди которых самыми крупными были походы Фридриха I Барбароссы. Так, в 1174 г. Фридрих вторгся в Италию с 8-тысячной армией2. Самая большая битва Столетней войны - при Кресси: англичане - 32 тыс., французы - 50 тыс. Легко сравнить с битвой на Куликовом поле, где было 150 тыс. русских и более 200 тыс. татар. Даже если цифры завышены, то разница в масштабах сражений и напряжении сил бросается в глаза. Русским приходилось вести во много раз более напряженную и тяжелую оборону, нежели это могло в самом кошмарном сне привидеться в Европе. Колоссальные напряжения усилий, но иначе выжить было нельзя. В 1571 г. крымские татары неожиданным набегом сожгли Москву и убили и увели в полон до миллиона человек из 5-6 миллионов жителей Руси того времени. Даже если цифры преувеличены, то все же страшную опасность не заметить нельзя. Пришлось русским выстраивать на сотни километров засечную черту - оборонительные укрепления на сотни километров, и выставлять заставы. Такая опасность продолжала существовать и в XVII, и в ХVШ веках. Вспомним шведский поход Карла XII, французский поход Наполеона и т. д. и т. п.
  1 Разин Е. История военного искусства. Ч. 2. М., 1940. С. 46.
  2 Там же. С. 63-64.
 49
  Опасность грозила народу и столицам. Для сравнения напомню, что последний раз серьезная опасность грозила Лондону в период нападения испанской Непобедимой Армады в 1588 году. А у Америки и вообще не было серьезной - по русскому счету - опасности. На таком фоне становится ясной и обоснованной невероятная - по англоамериканским понятиям - концентрация и централизация в русском государстве. Историческую память о внешней опасности в России русской душе потерять было невозможно, ибо менялись лица нападающих, но внешняя опасность оставалась: там души волновала слава, отчаяние было здесь.
  Итак, сравнение русской и европейской или американской истории обязательно должно учитывать различия природных условий и исторического опыта, который проявлялся в культуре. Как видим, жизнеспособность и историческая прочность русской системы ценностей постоянно пробовались "на разрыв" и каждый раз демонстрировали свою состоятельность. Американцам же не приходилось предпринимать никаких усилий, и историческая прочность и состоятельность их системы ценностей не выяснена. Попытки дезавуировать и лишить смысла подобные сравнения, назвать их апологетическими или шовинистическими неоднократно повторялись в истории. Обвинения в национальной предвзятости в свое время встретили великолепный ответ поэта и дипломата Ф. Тютчева: "Апология России... Боже мой! Эту задачу принял на себя мастер, который выше нас всех и который, мне кажется, выполнял ее до сих пор довольно успешно. Истинный защитник России - это история: ею в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу"1.
  1 Цит. по: Н е с т е р о в Ф. Указ. соч. С. 10.
 50
  Итак, история как предмет безусловно свидетельствует об определенной системе ценностей. Но история, как и жизнь, может быть по-разному истолкована, и в таком случае могут быть сделаны различные выводы о структуре ценностей. Так, в рамках приведенных рассуждений ясно, что особенности русского труда и особенности русского боя в русских условиях вряд ли исчерпают структуру ценностей. Надо будет обязательно рассматривать и другие стороны жизни. И для их отражения естественным было бы обращение к культуре как воплощению и источнику ценностей, а в таком случае речь, естественно, пойдет о религии, философии, социологии, искусстве и литературе. И в этом случае мы сталкиваемся с неожиданно противоположными выводами. Конечно, о ценностях культуры и ее отраслей придется говорить особо, однако некоторые сложности нужно подчеркнуть сразу.
  Так, можно было бы взять русскую философию как некое обобщающее учение и описать ценности, ею выражаемые. Однако вопрос при ближайшем рассмотрении оказывается весьма не простым. Советская философия долго рассматривала религиозную русскую философию как мракобесие и явление, не имеющее народных корней. Зарубежная русская философия и некоторые современные философы, наоборот, считают русскую религиозную философию основным полем воплощения русских ценностей в философии, а советский период господства диалектического материализма провалом в истории, перерывом. В. Соловьев считал, что ценности души человеческой независимы от теоретической философии. Думается, однако, что вряд ли возможно полностью присоединиться к обозначенным точкам зрения. Так, В. Соловьев говорит о независимости ценностей со стороны критики познания, но невозможно совсем развести философию и этику, объективный ход вещей, вынуждающий вырабатывать нравственные отношения, и
 51
 их субъективно-оценочное восприятие. Значит, ограничиться понятием независимости будет явно недостаточно, нужен более конкретный подход. В свое время В. Ленин повторил фразу В. Зомбарта о том, что в марксизме нет ни грана этики. Однако и в этом случае речь шла об объективности данных научного исследования, а далее В. Ленин говорил о партийности, а значит, и об определенном ценностном подходе. Не случайно и религиозный философ В. Соловьев оказался в списке людей, оказавших, с точки зрения В. Ленина, наибольшее положительное воздействие на человечество1. Попытки же считать советский период провалом-перерывом ничего не объяснят нам в нашей задаче, поскольку были в советское время не только Митины, но и П. Флоренский, А. Лосев, В. Асмус, П. Копнин, В. Ильенков, А. Гулыга, Н. Луппол и многие другие, обеспечившие несомненные достижения в философских отраслях и не только в них. История не делает перерывов, и с точки зрения религиозных философов, стоит думать о том, что если дух дышал, где хотел, то почему он дышит и хотел дышать здесь, а не в другом месте. Если же вспомнить соловьевский термин "религиозный материализм", то станет ясно, что и материализм, и диалектика могут появляться не только в привычных кому-либо нарядах. И неокончательность, открытость русской философии вовсе не означает отсутствия единства русской философии, общности ее тем, и более того, ее постоянного интереса к проблемам ценности. В этом смысле понятно, что русская философия не раскрыла всех проблем русской аксиологии, но легко убедиться, что в ней сделано достаточно много и без нее раскрывать саму тему о святынях нельзя. А в дальнейшем речь должна, видимо, идти не только о философском отражении и фило-
  1 Тумановский Р. Кому пролетариат ставит памятники // Прометей. М., 1967. С. 424.
 52
 софской обусловленности святынь (ведь философия есть не только миропонимание и мировоззрение, но и миро-чувствование, т. е. учение о святынях), но и о самой русской философии как ценности. Ситуация с социологией много проще. Достаточно напомнить, что она носит описательный характер. А социал-демократ В. Шилов и прозападный демократ И. Клямкин дают очень похожие описания ценностей. И в обоих случаях легко понять, что их "социалистические, или западно-либеральные" идеалы не мешают им получать схожую картину русских ценностей. Делать ли тогда вывод о независимости социологии совершенно так же, как и о независимости философии от ценностей? Можно будет сделать такой вывод, и он будет столь же недостаточен, как в случае с философией. Социология все же дает нам понятие о русских ценностях, конечно, искаженное преднамеренностью социолога, и субъективно-исторической формой его представлений. Поэтому задача исследователя русских ценностей, используя социологические данные, стараться их препарировать, очищая от преднамеренной кривизны призмы социолога.
  Аналогично складывается ситуация с русской литературой. Одни подчеркивают, что литература и искусство вообще есть воплощение народного или общественного идеала. Другие говорят, что литература искажает (В. Розанов), даже врет (И. Солоневич). Легко сказать, что врущая литература не нужна исследователю русского идеала, но совершенно ясно, что такая постановка вопроса превращает литературу во внимательное чтиво - беллетристику, а трагедию писателей и поэтов во вздор неуживчивых людей. Можно ли с этим согласиться? Итак, и в данном случае попытка говорить о независимости или нейтральности литературы и ценностей подчеркивает недостаточность литературы как единственного источника изучения русских святынь, требует интерпретации искусства, и в то же время
 53
 ставит вопрос о значении литературы как отражения и воплощения ценностей.
  Похожие слова придется сказать и о православии. По Пушкину, греческое вероисповедание дало нам национальный характер, а по В. Соловьеву и по И. Солоневичу, святыни народа, его душа и характер независимы от конфессии, ведь греки и румыны тоже православные. Можно ли на этой основе сказать, что ценности православия и святыни народа взаимонейтральны? Вряд ли, скорее придется говорить об их особом соединении и, кроме того, о значении православия для русской культуры.
  Подводя итог, можно сказать, что ни само по себе сравнение русских с американцами или немцами, ни философия, ни религиоведение, ни литература не дадут нам стопроцентной гарантии истины, слишком сложен предмет исследования, нет возможности ставить предметные эксперименты, как в физике, хотя их тысячу лет ставила жизнь. И ответы на вопросы есть в истории. Но выявить их может только сила размышлений, а о возможности искажений придется говорить при обсуждении конкретных ценностей.
  И сразу же встает вопрос: на исторические вызовы Россия давала ответы языческие, православные, коммунистические, демократические. Все ли ответы были русскими? Не отнести ли какие-то этапы к провалам-перерывам, сохранялся ли единый ствол - стержень народа, и что дал нам в виде ценности каждый этап? Исторические внешние факторы - внешняя опасность и нашествия, природные факторы действовали на каждом этапе, сегодня они более-менее описаны, и о них выше говорилось. Поэтому важно оценить влияние каждого этапа в складывании народного характера и русских ценностей.
 
  Часть II
  ИДЕОЛОГИИ В РУССКОЙ ИСТОРИИ
 
  Глава 1
  ЯЗЫЧЕСКИЙ ЭТАП
 
  Начнем с язычества и попытаемся очертить круг ценностей того времени. Нет необходимости сегодня говорить о его богатстве и спорить с теми, кто думал, что сзади нас пустыня. XIX и XX века принципиально изменили ситуацию. В 1800 г. вышло в свет "Слово о полку Игореве", а в 1804-м - "Сборник Кирши Данилова" с 26 текстами. Сегодня в академическом издании 100 томов "Свода русского фольклора" предполагается былинам отвести 20 томов1. 20 песен и 20 томов! Различие принципиальное. Работа по собранию, изданию и изучению былин проделана громаднейшая! Мы сегодня можем воспользоваться сводными работами и, конечно, рассчитывать на знакомство с былинами каждого читателя. Это позволяет сразу перейти к сравнению и выводам.
  Нам важны былины, поскольку, как пишут специалисты, христианизация очень мало коснулась былин - эпоса2, и потому, что русский эпос хронологически совпадает со временем записей "Беовульфа" - в Англии, "Песни о Роланде" и "Песни о Гильоме Оранжском" - во Франции, "Песни о Нибелунгах" - в Германии, "Песни о Сиде" - в
  1 См.: Калугин В. Струны рокотаху... М., 1989. С. 68.
  2 Там же. С. 206.
 55
 Испании, "Старшей Эдды" - в Исландии1, что позволяет сравнить русский и западноевропейский эпос и выявить их отличия.
  Попытаемся очертить основные воспеваемые дохристианским народом святыни в былинах. Безусловен и постоянен призыв любить, беречь и защищать родную землю от врагов - в былинах, как правило, это злые татарове. Патриотизм как главная ценность в былинах не требует особой аргументации. Вторая черта, отмеченная исследователями, - в былинах нет греха любоначалия. Как правило, отношение к начальству весьма критическое. В былинах действует едва ли не один-единственный князь Владимир, как персонаж литературно-былинный, часто весьма тусклая, бесцветная, нередко несимпатичная фигура, но олицетворяет власть, и власть тяжелую, часто немилосердную, и несердечную, и несправедливую. Достаточно вспомнить ссору Ильи Муромца с князем Владимиром, когда последний несправедливо обрек богатыря на муки тяжкие и посадил в погреба, а потом был вынужден трусливо извиняться перед Ильей, кланяться ему. Богатырь идет защищать землю русскую. "А для собаки-то князя Владимира, - добавляет Илья,- да не вышел бы я вон из погреба". Ф. И. Буслаев в свое время назвал князя Владимира полностью бесцветным, низменной, комической и презренной фигурой2, и если вспомнить, что и князь нигде в былинах не является главным героем, то отношение к власть имущим - начальству - у русского народа с самого начала складывается как к весьма неприятной необходимости, или, скажем, необходимой должности, которую может занимать пустая, низменная, спесивая, презренная фигура. Без власти нельзя, она - средоточие единства народа, а внешние враги сильны, однако не лучшее дело для человека - власть, и не
  1 Калугин В. Указ. соч. С. 53.
  2 Там же. С. 203-204.
 56
 лучший человек - при власти. Его задача - не дело, а слово - призвать, попросить, поклониться тем, кто дело делает.
  Как по степени привлекательности располагаются персонажи былины и почему? И этот вопрос для героического эпоса - былин - всегда сопряжен с силой, с непобедимостью и направленностью силы. Наиболее отвратительна, не права и всегда побеждаема злая сила - чудища Змей Горыныч, Соловей-Разбойник, поганые татарове, т. е. та сила, что несет бедствия народные, делает женщин вдовушками, детей сиротами, людоеды, насильники и разбойники. Своеобразным центром, не всегда явным, но в иерархии сил в былинах всегда правая, необоримая, родная и живая - тяга земная, мать-природа земля. Именно тяга земная не под силу Святогору, именно она вливает, мать сыра земля, новые силы Микуле Селяниновичу. Затем, конечно, идет Микула Селянинович, пахарь, оратай, своего рода продолжение и любимое дитя мать сырой земли. Он несет сумочку с тягой земной, которая не под силу Святогору. Когда он пашет, то догнать его и доскакать до него не может и богатырь Вольга (Волх) Всеславьевич, а сошку его не могут вынуть из борозды и тридцать дружинников Вольги, а Микула выкидывает одной рукой. Особняком стоит фигура Святогора - загадочная, не враждебная, но и не дружественная, не имеющая приложения в жизни, а потому погибающая. Не носит и не хочет его земля, нет смысла в неоправданной и не наполненной смыслом, трудом и любовью (жалостью) к людям и земле силе.
  А затем идет Илья Муромец - слабее силой Святогора, но непобедим крестьянский сын, и первый его подвиг - тяжелая крестьянская работа, а затем уже подвиги богатырские; в былине об исцелении Ильи Муромца говорится и о том, что сначала калики перехожие дали ему слишком много силы, и Илья говорит:
 57
  "Кабы было кольцо в матушке в сырой земле,
  Я бы взял-то я сам бы единой рукой,

<< Пред.           стр. 1 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу