<< Пред.           стр. 3 (из 4)           След. >>

Список литературы по разделу

  222
  ньши" и "неиспорченными"; в других обществах они считаются "по природе грешными и нечистыми", отличающимися от взрослых лишь силой и пониманием. Аналогичные различия наблюдались и по части уголовной ответственности, наличия у детей сексуальной активности, божественного вдохновения и т.д. Очевидно, что такие различия в социальном определении детства и его стадий должны были оказывать влияние на программу обучения13.
  На характер первичной социализации оказы-вют свое воздействие и требования, связанные с передачей запаса знания. Для понимания одних легитимации может потребоваться более высокая степень лингвистической сложности, чем для понимания других. К примеру, можно догадаться, что ребенку понадобится меньше слов для понимания того, что он не должен мастурбировать, так как это не нравится его ангелу-хранителю, чем для того, чтобы он понял доводы, связанные с тем, что мастурбация будет мешать его сексуальной адаптации впоследствии. Требования всестороннего институционального порядка и дальше будут влиять на первичную социализацию. Различные умения требуются в разном возрасте в том или ином обществе и даже в разных секторах одного и того же общества. Возраст в одном обществе, считающийся подходящим, для того чтобы ребенок умел водить машину, в другом может быть возрастом, когда ему полагается убить своего первого врага. Ребенок из высшего класса может познакомиться с "правдой жизни" в том возрасте, когда ребенок из низшего класса уже в некоторой степени овладел техникой аборта.
  223
  Или ребенок из высшего класса может пережить первые волнения патриотических чувств к тому времени, когда его современник из низших классов впервые почувствует ненависть к полиции и ко всему, на страже чего она стоит.
  Первичная социализация завершается, когда в сознании индивида укоренено понятие с эб-щенного другого и все, что его сопровождает. С этого момента он становится действительным членом общества и субъективно обладает своим Я и миром. Но эта интернализация общества, идентичность и реальность не являются раз и навсегда решенным делом. Социализация никогда не бывает полной и никогда не завершается, что ставит перед нами следующие проблемы. Во-первых, как реальность, интернализируемая в ходе первичной социализации, поддерживается в сознании. А во-вторых, как происходят дальнейшие интернализации или вторичные социализации в последующей биографии индивида. Мы будем обсуждать эти проблемы в обратном порядке.
 б. Вторичная социализация
  Можно представить себе общество, где по окончании первичной социализации больше не будет никакой социализации. Конечно, такое общество должно было бы иметь очень простой запас знания. Все знание было бы общепризнанным и релевантным для всех с несколько различными перспективами на него у разных индивидов. Хотя такая конструкция полезна для определения крайнего случая, нет ни одного общества, известного нам, где бы не было хотя бы какого-то разделения труда и соответственно хотя бы не-
  224
  значительного социального распределения знания, а в таком случае вторичная социализация становится необходимой.
  Вторичная социализация представляет собой интернализацию институциональных или институционально обоснованных "подмиров". Поэтому степень и характер определяются сложностью разделения труда и соответствующего ему социального распределения знания. Конечно, общепризнанное и релевантное для всех знание также может быть социально распределено - например, в форме классовых "версий". Но особо нам здесь хотелось бы указать на социальное распределение "специального знания", которое возникает в результате разделения труда и "носители" которого институционально определены. Если забыть на время о других ее измерениях, можно сказать, что вторичная социализация есть приобретение специфическо-ролевого знания, когда роли прямо или косвенно связаны с разделением труда. Хотя для такого узкого определения и есть некоторые оправдания, оно никоим образом не является исчерпывающим. Вторичная социализация требует приобретения специфическо-ролевого словаря, что означает прежде всего интернализацию семантических полей, структурирующих обыденные интерпретации и поведение в рамках институциональной сферы. Кроме того, требуются "невыразимое словами понимание", оценки, эмоциональная окраска этих семантических полей. "Подмиры", интернализируемые в процессе вторичной социализации, в основном представляют собой частичные реальности, в отличие от "базисного мира", приобретенного в процессе
  225
  первичной социализации. Однако они тоже представляют собой более или менее целостные реальности, характеризующиеся нормативными, эмоциональными и когнитивными компонентами. Более того, они также требуют хотя бы в зачаточной форме аппарата легитимации, зачастую сопровождающегося ритуальными или материальными символами. Например, может возникнуть дифференциация между пехотой и кавалерией. Кавалерия должна будет пройти специальную подготовку, включающую, скорее всего, исключительно физические умения, необходимые для того, чтобы управляться с военными лошадьми. Язык кавалерии будет совершенно иным, чем язык пехоты. Его терминология будет создаваться на основе его связи с лошадьми, их свойствами, назначением и превратностями кавалерийской жизни - всего того, что не имеет никакого отношения к пехотинцу. Язык кавалерии будет иным не только в инструментальном отношении. Разгневанный пехотинец клянется своими больными ногами, тогда как кавалерист вспоминает спину своей лошади. Иначе говоря, совокупность образов и аллегорий создается на основе кавалерийского языка. Этот специфическо-ролевой язык интернализируется индивидом in toto в процессе его подготовки к конному бою. Он становится кавалеристом, не только приобретая необходимые умения, но и благодаря пониманию и использованию кавалерийского языка. Значит, он может общаться с друзьями-кавалеристами при помощи иносказаний, полных значения для них, но совершенно непонятных пехоте. Само собой разумеется, что этот процесс интернализации включает
  226
  субъективную идентификацию с ролью и соответствующими ей нормами типа: "Я - кавалерист", "Кавалерист никогда не позволит врагу увидеть хвост своей лошади", "Никогда не давайте женщине забыть ощущение шпор", "Быстрый всадник на войне быстр и в игре" и т.п. По мере возникновения надобности эта совокупность значений будет поддерживаться легитимациями самого разного уровня, от простых афоризмов, подобных вышеупомянутым, до сложных мифологических конструкций. И наконец, могут возникать самые разные репрезентативные церемонии и физические объекты, скажем, ежегодный праздник божества лошади, когда весь провиант кладется на спину лошади, и новички, которых посвящают в кавалеристы, получают в качестве фетишей конские хвосты, которые с этой поры они должны носить на шее.
  Характер вторичной социализации зависит от статуса связанной с ней системы знания, в рамках символического универсума в целом. Необходима тренировка, чтобы научиться управлять лошадью, запряженной в телегу с навозом, или чтобы верхом сражаться в бою. Однако общество, которое сводит использование лошадей только к перевозке телег с навозом, вряд ли будет заниматья приукрашиванием этой деятельности сложными ритуалами или фетишизмом; персонал, на который возложена эта задача, вряд ли будет глубоко идентифицировать себя с этой ролью; а легитимации как таковые будут, вероятно, компенсаторного характера. Таким образом, существует огромное социально-историческое многообразие представлений, содержащихся во вторичной социализации!4.
  227
  Формальные процессы вторичной социализации детерминированы ее фундаментальной проблемой, состоящей в том, что вторичная социализация всегда предполагает предшествующий ей процесс первичной социализации. Это значит, что приходится иметь дело с уже сформировавшимся Я и уже интернализированным миром. Нельзя сконструировать субъективную рельность ex nihilo. Проблема в том и заключается, что уже интернализированная реальность имеет тенденцию продолжать свое существование. Любое новое содержание, которое теперь нужно интернализиро-вать каким-то образом, должно накладываться на уже существующую реальность. Поэтому возникает проблема согласованности между первоначальной и новой интернализациями. В разных случаях эта проблема может иметь более или менее трудные решения Однако, после того как я узнал, что те или иные непристойности предосудительны для пешего, могут понадобиться кое-какие объяснения, чтобы считать их обязательными для кавалериста. Для установления и поддержания логичности (последовательности и согласованности) вторичной социализации предполагается использование концептуальных процедур, интегрирующих различные системы знания.
  В процессе вторичной социализации биологические ограничения становятся менее важными для последовательности процесса обучения, которая теперь устанавливается в терминах внутренних свойств приобретаемого знания, то есть в терминах основополагающей структуры этого знания. Например, для того чтобы научиться определенной технике охоты, сначала нужно научиться
  228
  горному восхождению; или для того, чтобы изучить дифференциальное исчисление, сначала нужно выучить алгебру. Последовательностью процесса обучения можно манипулировать, исходя из законных интересов персонала, в ведении которого находится данная система знания. Например, может быть общепринято, что прежде, чем учиться предсказывать будущее по полету птиц, следует научиться гадать по внутренностям животного, что следует иметь диплом об окончании высшей школы, чтобы можно было поступить в школу бальзамировщиков, или что нужно сдать экзамен по гэльскому языку, чтобы занять пост на гражданской службе в Ирландии. Эти условия оказываются внешними по отношению к знанию, требующемуся для исполнения ролей предсказателя, бальзамировщика или ирландского гражданского служащего. Они институционально установлены, чтобы повысить престиж этих ролей или чтобы отвечать другим идеологическим интересам. Начальной школы может быть вполне достаточно для понимания учебного курса бальзамировщиков, а ирландские гражданские служащие продолжают свои обычные дела на английском языке. Может даже статься, что последовательность обучения, которой манипулируют таким образом, дисфункциональна в практическом отношении. Например, может быть оговорено, что подготовка, которую дает колледж в "общей культуре", должна предшествовать профессиональной подготовке социологов-исследователей, хотя фактически они могли бы эффективнее заниматься своей текущей деятельностью, если бы не были обременены "культурой" такого рода.
  229
  В то время как первичная социализация не может происходить без эмоционально заряженной идентификации ребенка с его значимыми другими, вторичная социализация по большей части может обойтись без таковой и эффективно протекать лишь на фоне взаимной идентификации, которая является составной частью любой коммуникации между людьми. Грубо говоря, неохо-димо любить свою мать, но не учителя. Социализация в более взрослой жизни обычно начинается для того, чтобы справиться с эмоциональными воспоминаниями детства, с целью радикальной трансформации субъективной реальности индивида. С этим связаны особые проблемы, которые мы будем анализировать немного позднее.
  В процессе первичной социализации ребенок воспринимает своих значимых других не как институциональных функционеров, но как посредников между ним и реальностью tout court. Ребенок интернализирует мир своих родителей как мир, а не как мир, соответствующий определенному социальному контексту. Некоторые из кризисов, переживаемых индивидом по окончании первичной социализации, бывают вызваны осознанием того, что мир родителей - не единственный из существующих и имеет весьма специфическое социальное размещение, возможно даже имеющее уничижительное значение. Например, взрослый ребенок начинает понимать, что мир, который представляют его родители, - тот самый мир, который раньше считался им само собой разумеющимся в качестве неизбежной реальности, - оказывается, в сущности, миром низшего класса, необразованных крестьян, южан. В про-
  230
  цессе вторичной социализации, как правило, усваивается институциональный контекст. Нет нужды говорить, что это необязательно означает глубокое понимание всех проявлений институционального контекста. Однако, если использовать тот же пример, ребенок-южанин воспринимает своего школьного учителя в качестве институционального функционера таким образом, каким никогда не воспринимает своих родителей, и понимает роль учителя как репрезентацию специфических институциональных значений, присущих нации, а не региону, миру национального среднего, а не низшего - как у него самого - класса, городу, а не деревне. Следовательно, социальное взаимодействие между учителями и учениками может быть формализовано. Учителям не надо быть значимыми другими в любом смысле слова. Они - институциональные функционеры, формальным предназначением которых является передача социального знания. При вторичной социализации роли характеризуются высокой степенью анонимности, то есть они весьма удалены от их индивидуальных исполнителей. То же самое знание, которое дает учитель, может быть передано и другим. Любой функционер подобного типа сможет передавать такого рода знание. Конечно, можно тем или иным способом субъективно различать индивидуальных функционеров (как более или менее конгениальных, как лучших или худших учителей арифметики и т.д.), но в принципе они - взаимозаменяемы. Конечно, 'формальность и анонимность связаны с эмоциональным характером социальных отношений во вторичной социализации. Однако наиболее важ-
  231
  HbiM их последствием является то, что содержание, которое усваивается в процессе вторичной социализации, наделяется качеством гораздо меньшей субъективной неизбежности, чем содержание первичной социализации. Поэтому акцент реальности знания, которое интернализируется в процессе вторичной социализации, гораздо легче не принимать в расчет (то есть субъективное ощущение того, что эти интернализации реальны, менее устойчиво). Можно вызвать сильный шок, если разрушить массивную реальность, ин-тернализируемую в раннем детстве; гораздо легче разрушать реальности, интернализируемые позднее. Кроме того, сравйительно легко отказаться от реальностей вторичных интернализации. Волей-неволей ребенок живет в мире, определяемом его родителями, но он может с радостью покинуть мир арифметики, как только выйдет из класса. Это дает возможность для обособления части Я - и сопутствующей ей реальности - как соответствующей лишь рассматриваемой специфическо-ролевой ситуации. И тогда индивид устанавливает дистанцию между целостным Я и его реальностью, с одной стороны, и специ-фическо-ролевым частичным Я и его реальностью - с другой!5. Это очень важно и становится возможным лишь по завершении первичной социализации. Короче говоря, ребенку легче "спрятаться" от учителя, чем от своей матери. И наоборот, можно сказать, что развитие этой способности "прятаться" само по себе есть важный аспект взросления.
  Акцент реальности знания, интернализируемо-го в процессе первичной социализации, дан квази-
  232
  автоматически. В процессе вторичной социализации он должен быть усилен с помощью особых педагогических техник "возвращения индивида домой". Эта фраза наводит на размышления. Первоначальная реальность детства - это "дом". Он утверждается в качестве такового неизбежно и, так сказать, "естественно". По сравнению с ним все более поздние реальности являются "искусственными". Так, школьный учитель старается придать "домашний характер" содержанию, которое он передает ученикам, делая его живым (то есть делая его таким же живым, как "домашний мир" ребенка), релевантным (то есть связывая его с уже присутствующими в "домашнем мире" релевантными структурами) и интересным (то есть побуждая ребенка быть внимательным и переключаться с "естественных" объектов на более "искусственные"). Такие маневры необходимы, поскольку интернализированная реальность прочно находится "в процессе" новых интернализации. Степень и определенный характер этих педагогических техник будут различными, как и мотивации индивида, необходимые для приобретения нового знания. Чем в большей степени эти техники делают субъективно вероятной последовательность между первоначальными и новыми элементами знания, тем с большей легкостью они приобретают акцент реальности. Кто-то учит второй язык, основываясь на само собой разумеющейся реальности его "материнского языка". Кто-то в течение длительного времени постоянно переводит на свой родной язык, прибретая какие-то элементы нового языка. Только таким образом новый язык начинает приобретать какую бы
  233
  то ни было реальность. Когда эта реальность утверждается в своих правах, потихоньку становится возможным отказ от обратного перевода. Теперь этот кто-то может "думать" на новом языке. Тем не менее это редкость, когда язык, выученный позднее, приобретает статус столь же неизбежной, самоочевидной реальности, что и первый язык, выученный в детстве. Отсюда происходит эмоциональное свойство "материнского языка". Mutatis mutandis, те же самые характеристики, которые возникают в "домашней" реальности и которые связаны с ней, пока происходит обучение, но постепенно разрывающие эту связь, соответствуют другим последовательностям обучения в процессе вторичной социализации.
  Факты, свидетельствующие о том, что процессы вторичной социализации не предполагают высокой степени идентификации, а содержание этих процессов не обладает качеством неизбежности, могут иметь практическую пользу, поскольку допускают такую последовательность обучения, которая будет рациональной и эмоционально контролируемой. Но так как субъективная реальность содержания такого типа интернализации будет хрупкой и ненадежной в сравнении с интер-нализациями первичной социализации, в некоторых случаях считается необходимой разработка особой техники, для того чтобы существовала хоть какая-то идентификация и неизбежность. Потребность в такой технике может быть либо внутренней, возникающей в процессе обучения и относящейся к содержанию интернализации, либо она может возникать ради удовлетворения законных интересов, имеющихся у персонала,
  234
  под руководством которого осуществляется данный процесс социализации. Например, индивид, который хочет стать искусным музыкантом, должен довольно глубоко погрузиться в свой предмет, что совершенно не обязательно для индивида, который учится на инженера. Инженерное образование можно получить в процессе формального, весьма рационального, эмоционально нейтрального обучения. Музыкальное же образование обычно включает более высокую степень идентификации с маэстро и гораздо более глубокое погружение в реальность музыки. Это различие - результат внутренних различий между инженерным и музыкальным знанием, а также между образами жизни, соответствующими этим двум системам знания. Профессиональный рево-, люционер тоже нуждается в неизмеримо большей степени идентификации и неизбежности, чем инженер. Однако здесь необходимость является следствием не внутренних свойств самого знания, которое может быть достаточно простым и небогатым по содержанию, но личных обязательств революционера в контексте обширных интересов революционного движения. Иногда необходимость в усилении такой техники может быть следствием внутренних и внешних факторов, примером чего является социализация религиозного персонала.
  Применяющиеся в таких случаях техники предназначены для увеличения эмоциональной нагрузки, сопутствующей процессу социализации. Обычно они включают институционализацию тщательно разработанного процесса инициации, в ходе которого индивид должен полностью по-
  235
  святить себя интернализируемой реальности. Когда этот процесс требует подлинной трансформации "домашней'' реальности индивида, начинают копировать, насколько это возможно, характер первичной социализации, что будет показано далее. Но даже в случае неполной трансформации вторичная социализация сопровождается эмоциональной нагрузкой в той степени, в какой погружение в новую реальность и преданность ей институционально определены как необходимые. Отношение индивида к социализирующему персоналу соответственно становится "значимым", то есть этот персонал приобретает характер значимых других по отношению к социализируемому индивиду. Теперь индивид полностью вверяется новой реальности. Он "отдается" музыке, революции, вере не только отчасти, но всей своей жизнью. Понятно, что готовность жертвовать собой - последний штрих такого рода социализации.
  Важным обстоятельством, которое может способствовать подобной интенсификации, представляется конкуренция между персоналом различных институтов, ответственных за определение реальности. В случае революционного воспитания проблема заключается в социализации индивида в терминах контр-определения реальности, то есть определения реальности, которое противостоит определениям реальности "официальных" легитиматоров общества. Точно так же будет иметь место интенсификация социализации музыканта в обществе, в котором сильна конкуренция эстетических ценностей музыкального сообщества. Например, можно предположить, что
  236
  музыкант, получающий свою специальность в современной Америке, должен посвятить себя музыке с такой эмоциональной силой, которая была бы необязательна в Вене прошлого века именно потому, что в американской ситуации сильна конкуренция в том, что кажется субъекту "материалистическим" миром или миром "массовой культуры". Подобно этому религиозное образование в плюралистической ситуации нуждается в "искусственной" технике подчеркивания реальности, что совсем не обязательно в ситуации релшиоз-ной монополии. В известном смысле еще "естественно" стать католическим священником в Риме, но не в Америке. Следовательно, американские теологические семинарии должны решать проблему "ускользания реальности" и разрабатывать технику "подкрепления" этой самой реальности. Неудивительно, что они добиваются успеха, посылая на время в Рим своих наиболее обещающих студентов.
  Подобные вариации могут существовать в одном и том же институциональном контексте, в зависимости от задач, которые должны решать различные категории персонала. Например, обязательства перед войсками, которые ест у кадровых офицеров, сильно отличаются от тех, которые есть у призывников. И этот факт принимают во внимание в процессе соответствующей подготовки. Точно так же требуются различные обязательства по отношению к институциональной реальности от руководящего персонала и от низшего эшелона "белых воротничков", от психоаналитика и от социального работника-психиатра и т.д. Представитель исполнительной власти дол-
  237
  жен быть "Политически благоразумным", что совершенно не обязательно для начальника машинописного бюро, "дидактический анализ" необходим для психоаналитика и лишь желателен для социального работника и т.д. Так что существуют крайне различные системы вторичной социализации в сложных институтах, иногда очень чутко приспосабливающиеся к различным требованиям разных категорий институционального персонала16.
  Институциональное распределение знания между первичной и вторичной социализациями зависит от сложности социального распределения знания. До тех пор, пока оно является относительно простым, можно использовать одни и те же институциональные средства как в первичной, так и во вторичной социализации и в значительной степени продолжать их использование впоследствии. Если распределение знания является весьма сложным, могут разрабатываться специальные механизмы вторичной социализации со своим специально подготовленным для данных воспитательных задач персоналом. Если специализация знания достаточна, но не слишком велика, можно использовать различные сочетания средств и последовательностей процесса социализации. В последнем случае, к примеру, может быть установлено, что определенного возраста мальчик должен перебираться из жилища своей матери в жилище воинов, где он должен будет пройти подготовку, чтобы стать всадником. В этом случае нет нужды в наставниках, целый день занимающихся его воспитанием. Более опытный всадник может научить более молодых.
  238
  Конечно, самая лучшая иллюстрация вторичной социализации, происходящей при содействии вспомогательных специализированных средств, -это развитие современного образования. Падение роли и места семьи в процессе вторичной социализации слишком хорошо известно, чтобы заниматься здесь рассмотрением этого вопроса.
 в. Поддержание и трансформация субъективной реальности
  Так как социализация никогда не бывает полной, а интернализированное в ней содержание сталкивается с постоянной угрозой по отношению к его субъективной реальности, то всякое жизнеспособное общество должно разрабатывать процедуры поддержки для сохранения известной симметрии между объективной и субъективной реальностями. Мы уже обсуждали эту проблему в связи с легитимацией. Здесь мы обращаем внимание более на субъективную, чем на объективную реальность; на реальность, уловленную индивидуальным сознанием, чем на институционально определенную реальность.
  В первичной социализации реальность интерна-лизируется как нечто неизбежное. Интернализация может считаться успешной, когда большую часть времени присутствует чувство неизбежности - по меньшей мере в индивидуальной деятельности в мире повседневной жизни. Но даже там, где этот мир повседневной жизни сохраняет свою массивность и характер само собой разумеющейся реальности in actu, ему угрожают маргинальные ситуации человеческого опыта. Их невозможно целиком взять в скобки в повседневной активности. Всегда
  239
  ощутимо присутствие метаморфоз: и тех, о которых мы помним, и тех, что предчувствуются как зловещие возможности. Имеются также и прямо угрожающие конкурирующие определения реальности, с которыми можно встретиться в социальном мире. Одно дело, если добродетельному отцу семейства ночью снятся неслыханные оргии. Совсем другое, если он видит, как эти сновидения эмпирически реализуются в близлежащей колонии либертинов. Сравнительно легко устроить карантин для сновидений в рамках своего сознания, отбрасывая их как "бессмыслицу" или сокрушаясь в тишине по поводу такой "аберрации ума". Тут они еще сохраняют характер фантазий vis-a-vis реальности повседневной жизни. Их претворение в действительность куда более настойчиво воздействует на сознание. Иной раз их приходится уничтожать еще до того, как с ними начнет считаться сознание. Во всяком случае, их трудно отвергать - в отличие от метаморфоз маргинальных ситуаций, которые можно по крайней мере попытаться отрицать.
  Более "искусственный" характер вторичной социализации делает субъективную реальность с ее интернализациями еще более уязвимой для бросающих ей вызов определений реальности. Не потому, что они не считаются само собой разумеющимися, и не потому, что воспринимаются как менее реальные в повседневной жизни, но по той причине, что их реальность не так глубоко укоренена в сознании, а потому в большей степени поддается смещению. Например, и запрет на хождение обнаженным, связанный с интернализированным в первичной социализации чувством стыда, и каноны того, как следует одеваться в различных социальных ситуациях,
  240
  являются само собой разумеющимися в повседневной жизни. Пока им не брошен социальный вызов, ни то, ни другое не представляют для индивида проблемы. Однако, чтобы этот вызов выкристаллизовался в качестве угрозы само собой разумеющейся реальности рутинных действий, в первом случае он должен быть много сильнее, чем во втором. Сравнительно небольшого смещения в субъективном определении реальности достаточно для того, чтобы индивид перестал считать само собой разумеющимся, что в контору он может ходить и без галстука. Куда большее смещение потребовалось бы для того, чтобы он решил, что туда можно ходить нагишом. В первом случае смещение может быть опосредовано простой сменой работы - скажем, переходом из колледжа в сельской местности в кампус крупного города. Во втором случае предполагается целая революция в окружающей индивида среде; субъективно она будет восприниматься как глубокое обращение, вероятно, после первоначально интенсивного сопротивления17.
  Реальности вторичных интернализаций менее грозят маргинальные ситуации, поскольку они обычно к ним не имеют отношения. Может случиться, что подобная реальность воспринимается как тривиальная именно потому, что обнаруживается ее безотносительность к маргинальным ситуациям. Так, неизбежность смерти глубоко угрожает реальности прежних идентичностей - как человека, морального существа или христианина. Идентичности помощника управляющего в отделе дамского трикотажа та же ситуация не столько угрожает, сколько делает эту идентичность тривиальной. И наоборот, можно сказать, что поддержание пер-
  241
  вичных интернализаций перед лицом маргинальных ситуаций является хорошим средством измерения их субъективной реальности. Тот же тест совершенно не годится применительно к большей части вторичных социализаций. Есть смысл умирать человеком, вряд ли есть смысл умирать помощником управляющего в отделе женского трикотажа. Там, где от вторичных интернализаций социально ожидается высокий уровень реальности перед лицом маргинальных ситуаций, там потребуются дополнительные процедуры социализации с целью их укрепления и интенсификации. В качестве примера можно было бы вновь указать на процессы вторичной социализации в церкви и армии.
  Удобным является разграничение двух общих типов поддержания реальности - рутинной и кризисной. Первая призвана поддерживать интернали-зованную реальность в повседневной жизни, вторая - в ситуациях кризиса. Обе они, по существу, предполагают один и тот же социальный процесс, но следует отметить некоторые различия.
  Как мы видели, реальность повседневной жизни поддерживает себя путем воплощения в рутины, что и составляет суть институционализации. Однако, помимо этого, реальность повседневной жизни постоянно подтверждается во взаимодействии индивида с другими. Подобно тому как реальность изначально интернализирована с помощью социального процесса, точно так же она поддерживается в сознании социальными процессами. Эти последние не так уж сильно отличаются от процессов ранней интернализаций. В них отражается тот же базисный факт, что субъективная реальность должна находиться во взаимосвязи с со-
  242
  циально определенной объективной реальностью.
  В социальном процессе поддержания реальности можно провести различие между значимыми другими и менее важными другими18. Все или почти все другие, встреченные индивидом в повседневной жизни, служат ему для подтверждения его субъективной реальности. Это происходит даже в такой "незначимой" ситуации, как поездка в пригородном поезде. Индивид может никого в этом поезде не знать и ни с кем не разговаривать. И все же толпа пассажиров подтверждает базисную структуру повседневной жизни. Всем своим поведением его сотоварищи-пассажиры выведут индивида из разреженной реальности утренней неустойчивости и самым определенным образом заявят ему, что мир состоит из серьезных людей, спешащих на работу, людей ответственности и графика, Нью-Хейвенской железной дороги и "Нью-Йорк Таймс". Последняя, конечно, подтверждает широчайшие координаты индивидуальной реальности. От прогноза погоды до рекламных объявлений в газете будет уверять его в том, что он находится, конечно же, в самом реальном из миров. Заодно она утверждает меньший, нежели реальный, статус тех зловещих экстазов, которые имели место до завтрака, - чуждый облик знакомых предметов после пробуждения от беспокойного сна, шок от неузнавания самого себя в зеркале ванной, невысказанное подозрение чуть позже, что жена и дети в действительности являются таинственными чужаками. Большей части тех индивидов, которые подвержены подобным метафизическим ужасам, удается изгонять злых духов посредством строго соблюдаемых утренних ритуалов до такой степени, что реальность
  243
  повседневной жизни обретает некую устойчивость к тому времени, как они выходят из дома. Но реальность становится вполне заслуживающей доверия только в анонимном сообществе пригородной электрички. Она обретает массивный характер, когда поезд подъезжаег к центральному вокзалу. Ergo sum может пробормотать про себя индивид и уверенно двинуться к своему офису.
  Поэтому было бы ошибкой предположение, будто только значимые другие служат поддержанию субъективной реальности. Но они занимают центральное положение в экономике гакого поддержания реальности. Они особенно важны для постоянного подтверждения того решающего элемента реальности, который называется нами идентичностью. Чтобы он мог сохранять доверие к тому, что он думает о самом себе, каков он есть, индивиду требуется не только имплицитное подтверждение этой идентичности, приносимое даже случайными ежедневными контактами, по эксплицитным и эмоционально заряженным подтверждением от значимых других. В нашем примере этот житель пригорода будет искать такое подтверждение у своей семьи и других близких к семейному окружению лиц (соседи, церковь, клуб и т д.), хотя эту функцию могут выполнять и близкие сотрудники в его деловом окружении. Если же он к тому же спит со своей секретаршей, то его идентичность и подтверждается, и расширяется. Это предполагает, что индивиду нравится подтверждаемая идентичность. Тот же самый процесс происходит и при подтверждении идентичностей, которые могут не нравиться индивиду. Даже случайные знакомства могут подтверждать ею иденгпчность неудачника, а жена, дети
  244
  и секретарша уже с не вызывающей сомнении окончательностью это подтвердят. В обоих случаях одинаковым будет движение от объективного определения реальности к субъективному поддержанию реальности.
  Значимые другие являются главными агентами поддержания субъективной реальности в индивидуальной жизни. Менее значимые другие функционируют как своего рода хор. Жена, дети и секретарша торжественно подтверждают каждый день, что это важный человек или безнадежный неудачник; различную степень поддержки дают незамужние тетушки, повара и лифтеры. Конечно, вполне возможно, что между этими людьми имеются разногласия. Тогда перед индивидом стоит проблема увязывания всего этого, которую он типически может решать видоизменением либо реальности, либо поддерживающих реальность отношений. Перед ним может возникнуть альтернатива: либо принять идентичность неудачника, или прогнать секретаршу и развестись с женой. Он может также понизить ранг некоторых из этих людей, отобрав у них статус значимых других, и обратиться вместо них за подтверждением значимости своей реальности к иным лицам - скажем, к своему психоаналитику или старым приятелям по клубу. Организация этих поддерживающих реальность отношений сложна и запутанна, в особенности в вышкомобильном обществе со значительной дифференциацией ролей19.
  В поддержании реальности отношение между значимыми другими и "хором" является диалектическим - они взаимодействуют и друг с другом, и с той субъекгавной реальностью, подтверждению которой они служат. Прочно негативная идентифи
  245
  кация со стороны более широкой среды может иной раз воздействовать на идентификацию, предлагаемую значимыми другими. Если даже лифтер забывает сказать вам "сэр", то и жена может перестать идентифицировать своего мужа как важную персону. И наоборот, значимые другие способны иногда воздействовать на более широкое окружение - "преданная" жена может быть опорой индивиду, стремящемуся обрести некую идентичность среди деловых партнеров. Поддержание и подкрепление реальности включают в себя тем самым тотальность социальной ситуации индивида, хотя значимые другие занимают в этом процессе привилегированное положение.
  Относительная важность значимых других и "хора" лучше всего видна, если бросить взгляд на инстанции неподкрепления, подрыва субъективной реальности. Подрывающее реальность действие, совершенное женой, само по себе обладает куда большим потенциалом, чем то же действие, совершенное случайным знакомым. Действия последнего должны обрести определенную плотность, чтобы сравняться по своему потенциалу с действиями первой. Несколько раз повторенное суждение лучшего друга, полагающего, что газеты замалчивают важные события, лежащие за поверхностью вещей, окажется более весомым, нежели то же самое суждение в устах вашего парикмахера. Тем не менее, если подряд с десяток случайных знакомых начнут выражать одно и то же мнение, то оно начинает перевешивать противоположное ему мнение лучшего друга. Полученная в результате всех этих различных дефиниций реальности кристаллизация будет в свою очередь определять более вероятную
  246
  реакцию индивида, например, на появление перед его глазами в одно прекрасное утро плотной фаланги мрачных, молчаливых китайцев с сумками почтальонов в пригородном поезде; иначе говоря, кристаллизация будет определять тот вес, который придается феномену в рамках собственного определения реальности. Возьмем другой пример: для верующего католика реальности его веры совсем не обязательно будут угрожать его неверующие сослуживцы, зато неверующая жена, скорее всего, будет представлять такую угрозу. Поэтому для католической церкви вполне логична широкая терпимость к межконфессиональным ассоциациям в экономической и политической жизни, но столь же логично и ее неодобрение межконфессиональных браков. Вообще говоря, в ситуациях конкуренции между различными определителями реальности терпимость по отношению к разнообразным отношениям с конкурирующими вторичными группами сохраняется до тех пор, пока прочно держатся установившиеся связи в первичной группе, в рамках которой одна реальность постоянно утверждается вопреки конкурентам20. То, как католическая церковь приспосабливается к плюралистической ситуации в Америке, можег служи гь превосходным тому примером
  Важнейшим средством поддержания реальности является общение Можно рассматривать повседневную жизнь индивида в герминах выработки им речевого аппарата, который постоянно поддержи-ваег, видоизменяет и реконструирует его субъективную реальность21. Конечно, общение означает прежде всего то. что люди друг с другом разговаривают. Этим не отрицается вся та богатая оттенками
  247
  аура невербальной коммуникации, которая окружает речь. Тем не менее речь занимает привилегированное положение в целостном аппарате общения. Важно подчеркнуть, однако, что большая часть речевого поддержания реальности является не эксплицитной, а имплицитной. Большая часть общения не дает многословного определения природы мира. Скорее, это происходит на фоне того мира, который молчаливо принимается за само собой разумеющийся. Такой обмен репликами, как:
  "Ну, мне пора на станцию" - "Хорошо, дорогой, успешного тебе дня в конторе", - предполагает целый мир, в рамках которого имеют смысл эти внешне банальные предложения. В силу этого имплицитного содержания обмен репликами подкрепляет субъективную реальность мира.
  Если это понятно, то мы сразу видим, что большая часть, если не все повседневное, общение поддерживает субъективную реальность. Ее массивность достигается путем аккумуляции и уплотнения случайного общения - общения, которое может себе позволить быть случайным как раз потому, что оно относится к рутинам само собой разумеющегося мира. Утрата такой непреднамеренности сигнализирует о разрыве в рутинах и - по крайней мере потенциально - об угрозе для само собой разумеющейся реальности. Представим себе, как повлияет на непреднамеренность такой обмен репликами, где на "Ну, мне пора на станцию" последует ответ: "Хорошо, дорогой, не забудь захватить свое ружье".
  Постоянно поддерживая реальность, речевой аппарат все время ее модифицирует. Одни предметы выпадают, другие добавляются, одни сектора само
  248
  собой разумеющегося ослабевают за счет усиления других. Поэтому субъективная реальность того, что никогда не проговаривалось, оказывается шаткой. Одно дело - участвовать в приводящем в замешательство сексуальном акте, совсем другое - обсуждать его до или после. Разговор дает четкие контуры ранее расплывчато и неясно понимаемым предметам. Можно иметь сомнения относительно своей религии, но эти сомнения обретают совсем иную реальность по ходу их обсуждения. Тогда индивид "вговаривает" себя в эти сомнения, они объективируются как реальность в рамках собственного сознания. Вообще говоря, речевой аппарат поддерживает реальность, "проговаривая" различные элементы опыта и "помещая их в определенные места в реальном мире.
  Этот порождающий реальность потенциал общения уже задан фактом лингвистической объективации. Мы видели, как язык объективирует мир, преображая panta rhei опыта в связный порядок. Устанавливая этот порядок, язык реализует мир в двояком смысле слова: он его постигает и он его производит. Общение представляет собой актуализацию этой эффективности языка в ситуациях ли-цом-к-лицу индивидуального существования. В общении объективации языка становятся объектами индивидуального сознания. Так, фундаментальным фактом поддержания реальности является постоянное употребление одного и того же языка для объективации разворачивающегося биографического опыта. В самом широком смысле поддерживающими реальность другими будут все те, кто использует тот же самый язык. Значимость этого можно проследить по тому, что подразумевается
  249
  под "общим языком" - от групповых предпочтений в первичных группах к региональным или классовым диалектам и к национальному сообществу, которое определяет себя посредством языка. Существуют соответствующие "возвращения к реальности" для индивидов, которые приходят обратно к тем немногим индивидам, которые понимают его внутригрупповые намеки, либо к кварталу с его специфическим акцентом, либо к большому коллективу, который отождествляется с особой лингвистической традицией. В обратном порядке это будет, скажем, возврат к Соединенным Штатам, Бруклину или к тем людям, которые посещали ту же школу.
  Для эффективного поддержания субъективной реальности требуется последовательный и согласованный аппарат общения. Разрывы в последовательности и согласованности ipso facto представляют угрозу для рассматриваемой субъективной реальности. Мы уже обсуждали те средства, к которым обращается индивид для предупреждения угрозы рассогласованности. Имеются также различные техники для предотвращения разрыва последовательности. Примером может служить использование переписки для продолжения значимого общения, прерванного физической удаленностью друг от друга22. Различные способы общения могут сопоставляться по плотности производимой или поддерживаемой ими реальности. В целом частота общения усиливает его порождающий реальность потенциал, но редкость его иногда компенсируется интенсивностью общения. С любовником можно встречаться и раз в месяц, но общение в таком случае должно быть достаточно интенсивным, чтобы
  250
  восполнить его относительную редкость. Некоторые виды общения могут эксплицитно определяться и легитимироваться как имеющие привилегированный статус - например, общение со своим исповедником, психоаналитиком или иной "авторитетной" фигурой такого типа "Авторитет" здесь определяется высшим когнитивным и нормативным статусом, приписываемым этому общению.
  Субъективная реальность всегда зависит от специфических вероятностных структур, то есть от специфического социального базиса и требуемых для ее поддержания социальных процессов. Держаться идентичности важной персоны можно только в среде, которая подтверждает такую идентичность; католическую веру можно сохранить только в значимых отношениях в католической общине и т.д. Разрыв значимого общения с посредниками соответствующей вероятностной структуры угрожает субъективной реальности. Пример с перепиской указывает на то, что индивид способен прибегнуть к различным техникам поддержания реальности даже в отсутствие актуального общения, но порождающий реальность потенциал этих техник много ниже того общения лицом-к-лицу, которое они должны копировать. Чем больше изоляция этих техник от подтверждений лицом-к-лицу, тем меньше вероятность того, что они сохранят акцент реальности. Индивид, который долгие годы живет среди иноверцев в удалении от своей общины, может по-прежнему идентифицировать себя как, скажем, католика. Посредством молитвы, религиозных упражнений и тому подобных техник католическая реальность может остаться для него субъективно релевантной. Эти техники могут по меньшей
  251
  мере поддерживать его идентичность католика. Однако они будут делаться все более пустыми субъективно, лишенными "живой" реальности, пока не будут "возрождены" социальным контактом с другими католиками. Конечно, индивид обычно хранит в памяти реальности своего прошлого. Но "освежить" эту память можно только в общении с теми, кто разделяет соответствующие воспоминания23.
  Вероятностная структура представляет собой также социальное основание для избежания сомнений, без которого данное определение реальности не может удерживаться в сознании. Против таких разрушающих реальность сомнений интернализи-руются и постоянно подкрепляются специфические социальные санкции Одной из таких санкций является выставление на смех. Пока индивид остается в пределах вероятностной структуры, он чувствует собственную смехотворность при возникновении каких бы то ни было сомнений по поводу реальности. Он знает, что станет предметом насмешек, как только выразит эти сомнения. Он может усмехнуться про себя, пожать плечами - и продолжать свое существование в том мире, который был санкционирован Разумеется, процедура такой самотерапии станет куда более затруднительной, если более нет вероятностной структуры как социальной матрицы для такой процедуры. Улыбка сделается натянутой, скорее, ее сменит хмурая задумчивость.
  В кризисных ситуациях процедуры остаются, по существу, теми же, что процедуры рутинного поддержания, с тем отличием, что подтверждения реальности должны быть эксплицитными и интенсивными. В игру здесь часто вступают техники ритуала. Перед лицом кризиса индивид может импро-
  252
  визировать с процедурами поддержания реальности, но общество со своей стороны выдвигает особые процедуры для ситуаций, которые признаются несущими риск крушения реальности. К ним могут относиться некоторые пограничные ситуации, важнейшей среди которых будет ситуация смерти. Однако число кризисов реальности значигельно шире, чем то количество случаев, которые предполагаются пограничными ситуациями. Подобные кризисы бывают коллективными или индивидуальными, в зависимости от характера того вызова, который был брошен социально определенной реальности. Например, коллективные ритуалы поддержания реальности могут институционализироваться для времен природных катастроф, тогда как индивидуальные ритуалы институционализированы для времен личных неудач Или возьмем другой пример:
  специфические процедуры поддержания реальности могут устанавливаться для тех иноземцев, которые обладают угрожающим потенциалом для "официальной" реальности. После контакта с иностранцем индивид может быть обязан проходить через разработанную процедуру ритуального очищения Омовение интернализируется как субъективное уничтожение представляемой чужеземцем альтернативной реальности. Табу, экзорцизм и проклятия по адресу чужаков, еретиков или безумцев равным образом служат цели "ментальной гигиены" индивида Насильственность этих защитных процедур пропорциональна серьезности угрозы Если контакты с альтернативной реальностью и ее представителями делаются частыми, то защитные процедуры могут, конечно, утратить свой кризисный характер и стать рутинными. Всякий раз при
  253
  встрече с иностранцем потребуется, скажем, трижды плевать через плечо, уже не слишком задумываясь, по какой причине.
  Все сказанное выше о социализации предполагает возможность того, что субъективная реальность может трансформироваться. Существование в обществе уже включает в себя непрестанный процесс изменения субъективной реальности. Всякий разговор о трансформации в таком случае предполагает обсуждение различных уровней изменения. Мы коснемся здесь крайнего случая, чуть ли не тотальной трансформации, когда индивид "переключается" с одного мира на другой. Вместе с прояснением этого крайнего случая легче будет понять случаи более умеренные.
  Обычно трансформация субъективно воспринимается как тотальная. Конечно, это происходит от недопонимания. Субъективная реальность никогда не бывает тотально социализированной, а потому она и не может претерпеть тотальной трансформации от социальных процессов. Преображенный индивид будет по меньшей мере обладать тем же самым телом и жить в той же физической вселенной. Тем не менее существуют инстанции преображения, которые кажутся тотальными в сравнении с меньшими изменениями. Такие трансформации мы будем называть альтернациями24.
  Альтернация требует процесса ресоциализации. Такие процессы напоминают первичную социализацию, поскольку они должны радикально по-новому расставить акценты реальности, а потому должны в значительной степени воспроизвести сильную эмоциональную идентификацию с персоналом социализации, которая характерна для раннего дет-
  254
  ства. Они отличаются от первичной социализации, так как не начинаются ex nihilo, и в результате этого должны считаться с проблемой демонтажа, разрушения предшествующей номической структуры субъективной реальности. Как это осуществимо?
  "Рецепт" успешной альтернации должен включать в себя как социальные, так и концептуальные условия, где социальные служат матрицей для концептуальных. Важнейшим социальным условием является наличие эффективной вероятностной структуры, то есть социального базиса, служащего "лабораторией" для трансформации. Эта вероятностная структура опосредуется для индивида значимыми другими, с которыми он должен установить сильные аффективные идентификации. Без такой идентификации невозможна какая бы то ни было радикальная трансформация субъек-тивноой реальности (включая, конечно, идентичность). Она неизбежно копирует детский опыт эмоциональной зависимости от значимых других25. Эти значимые другие являются вожатыми по новой реальности. Теми ролями, которые ими играются vis-a-vis к индивиду (ролями, которые эксплицитно определяются в терминах своей функции ресоциализации), они представляют вероятностную структуру и опосредуют для индивида новый мир. В данной вероятностной структуре теперь содержится когнитивный и аффективный фокус индивидуального мира. В социальном отношении это означает интенсивную концентрацию всех значимых взаимодействий в группе, которая воплощает вероятностную структуру, в первую очередь взаимодействий с персоналом ресоциализации.
  255
  Историческим прототипом альтернации является религиозное обращение. Сказанное выше применимо к данному случаю вместе со словами: extra ecclesiam nulla salus. Под salus нами здесь подразумевается эмпирически успешное завершение обращения (с соответствующими извинениями по адресу теологов, которые имели в виду нечто совсем иное). Только в рамках ecclesia, религиозной общины, обращение будет эффективно поддерживаться как достоверное. Неоспоримо то, что обращение может предшествовать присоединению к общине - Савл из Тарса разыскал христианскую общину после своего "опыта Дамаска", но речь идет о другом. Мало иметь опыт обращения. Главное в том, чтобы быть в силах продолжать его всерьез держаться, сохранять чувство его достоверности. Именно здесь вступает в дело религиозная община. Она задает необходимую вероятностную структуру для новой реальности Иными словами, Савл мог сделаться Павлом в своем одиноком религиозном экстазе. но он мог остаться Павлом только в контексте христианской общины, которая признала его таковым и подтвердила его "новое бытие", в коем теперь была укоренена эта идентичность. Такое соотношение обращения и общины не является специфическим христианским феноменом (несмотря на исторические особенности христианской ecclesia) Нельзя остаться мусульманином вне umma ислама, буддистом вне sangha, индуистом, наверное, вообще за пределами Индии Религия требует религиозной общины, и жизнь в религиозном мире требует включения в такую общину26. Вероятностные структуры религиозного обращения могут имитироваться светскими агентами альтернации. Лучши-
  256
  ми примерами тому могут служить политическая индоктринация и психотерапия27.
  Вероятностная структура должна стать миром индивида, отодвигающим все остальные миры, прежде всего тот из них, в котором индивид "обитал" до альтернации. Это предполагает сегрегацию, то есть отделение индивида от "обитателей" иных миров, прежде всего от "сожителей" по только что оставленному им миру. Идеальным тут было бы физическое отделение. Если это по каким-то причинам невозможно, то отделение устанавливается по определению, то есть по определению тех других, которые уничтожают эти миры. Подвергающийся альтернации индивид разъединяется с прежним миром и поддерживавшей его вероятностной структурой по возможности телесно, а если это невозможно, то ментально. Во всяком случае, он более не должен "быть под игом неверующих", он защищается от их потенциального влияния, способного подорвать реальность. Такая сегрегация особенно важна на ранних ступенях альтернации (фазе "послушничества"). Как только новая реальность обрела твердость, вновь могут начаться осмотрительные взаимоотношения с посторонними, хотя те из них, кто имел для индивида биографическую значимость, по-прежнему остаются опасными. Это те, кто скажет. "Брось ты все это, Савл", и бывают времена, когда старая реальность, ими вызванная, обретает форму искушения.
  Альтернация включает в себя реорганизацию аппарата общения Меняются партнеры значимого общения, и в общении с немногими новыми значимыми другими трансформируется субъективная реальность. Она поддерживается постоянным с ними
  257
  общением или в рамках представляемой ими общины. Попросту говоря, это означает, что нужно быть очень разборчивым в собеседниках. Следует систематически избегать тех лиц и идей, которые расходятся с новыми дефинициями реальности28. Так как с полным успехом это не всегда достижимо (уже в силу сохранения памяти о прошлой реальности), новая вероятностная структура обычно располагает различными терапевтическими процедурами, которые берут на себя заботы о подобных тенденциях "вероотступничества". Эти процедуры следуют тому общему терапевтическому образцу, который обсуждался выше.
  Наиболее важным концептуальным условием альтернации является наличие аппарата легитимации для всего хода трансформации. Легитимироваться должна не только новая реальность, но и те стадии, с помощью которых она достигается и поддерживается, равно как и стадии покидания или от-вержения всех альтернативных реальностей. Отрицающая сторона концептуальных механизмов особенно важна с точки зрения расщепления той проблемы, которая требует решения. Старая реальность, а также коллективы и значимые другие, которые ранее были ее посредниками для индивида, должна быть заново истолкована в рамках аппарата легитимации новой реальности. Эта реинтерпре-тация приносит с собой разрывы в индивидуальную биографию типа: "до Христа" и "после Христа", "до Дамаска" и "после Дамаска". Все, что предшествовало альтернации, теперь видится как ее при-уготовление (наподобие "Ветхого завета" или praeparatio evangelii), а все, что за ней следует, проистекает из этой новой реальности. Это включает
  258
  в себя перетолкование всей биографии in toto, согласно формуле: "Тогда я думал, теперь я знаю". Часто это включает в себя перенесение на прошлое нынешних схем интерпретации (по формуле: "Я знал уже тогда, но не вполне отчетливо.") и тех мотивов, которые отсутствовали в прошлом, но которые теперь необходимы для перетолкования того, что имело тогда место (согласно формуле: "Воистину, я сделал это потому, что."). Биография до альтернации обычно отрицается in toto, она подводится под категорию того негативного, которое занимает стратегическую позицию в новом аппарате легитимации: "Когда я жил еще во грехе", "Когда мною еще владело буржуазное сознание", "Когда мной двигали эти бессознательные невротические потребности". Биографический разрыв тем самым отождествляется с когнитивным отделением тьмы от света.
  В дополнение к этой реинтерпретации in toto должно иметься особое перетолкование прошлых событий и лиц, которые обладали в прошлом значимостью. Для альтернации индивида было бы лучше всего, если бы он мог целиком забыть многих из них. Но полное забвение затруднительно. Поэтому необходимой является радикальная реинтерпретация значения прошлых событий или лиц в собственной биографии. Поскольку гораздо легче выдумать то, что никогда не происходило, нежели забыть то, что действительно произошло, индивиду может понадобиться фабрикация и вставка в биографию событий - повсюду, где есть нужда в гармонизации воспоминаний с перетолкованием прошлого. Так как отныне господствующей и более достоверной выступает не старая, а новая реаль-
  259
  ность, то он может быть совершенно "честен", осуществляя эту процедуру - субъективно он не лжет о прошлом, приспосабливая его к единственной истине, которая, разумеется, объемлет и настоящее, и прошлое. Этот момент, кстати, очень важен для адекватного понимания мотивов исторически не раз повторявшихся фальсификаций и подделок религиозных документов. Точно так же реинтерпре-тируются лица, в особенности значимые другие. Последние делаются теперь невольными актерами в драме, смысл которой был для них темен, неудивительно, что они обычно отрицают эту свою роль По этой причине пророков обычно не жалуют в их отечествах, и в этом контексте понятно речение Иисуса о том, что его последователи должны оставить своих отцов и матерей.
  Теперь несложно выдвинуть специфические "предписания" для альтернации реальность может быть какой угодно, пусть даже совершенно невероятной с точки зрения постороннего наблюдателя. Можно предписать, скажем, особые процедуры для коммуникации с существами из иных миров, включающие в себя диетические процедуры, например, есть сырую рыбу. Мы оставляем воображению читателей разработку деталей по поводу такой секты ихтиософистов. В любом случае "предписание" будет включать в себя конструирование вероятностной структуры ихтиософизма, которая будет четко отделяться от внешнего мира и будет экипирована необходимым персоналом социализации и терапии Потребуется и разработка достаточно утонченной системы знания, которая могла бы объяснить самоочевидную связь между сырой рыбой и межгалактической телепатией, которая ранее не
  260
  обнаруживалась Необходимыми будут и легитимации с отрицаниями, которые должны придать смысл путешествию индивида в поисках великой истины Если эти процедуры будут тщательно исполнены, то велика вероятность успеха в вовлечении соблазненного или похищенного индивида в их-тиософистский институт по промыванию мозгов.
  Конечно, на практике имеется множество промежуточных типов между рассмотренной выше ре-социализацией и вторичной социализацией, которая вырастает из первичных интернализаций. В последней имеют место частичные трансформации субъективной реальности или каких-то ее секторов. Подобные частичные трансформации обычны для современного общества в связи с индивидуальной социальной мобильностью и профессиональной переподготовкой29 Трансформация субъективной реальности может здесь быть значительной, когда индивид, например, делается приемлемым членом высшего среднего класса или становится частнопрактикующим врачом - он интернализирует соответствующие реальности-привески Но такие трансформации обычно не доходят до уровня ресоциализации Они строятся на базисе первичных интернализаций и, как правило, избегают резких разрывов последовательности в субъективной биографии индивида В результате они сталкиваются с проблемой поддержания согласованности между ранними и поздними элементами субъективной реальности Эта проблема, отсутствующая в той форме ресоциализации, которая разрывает субъективную биографию и. скорее, реинтерпретирует прошлое, чем соотносит его с настоящим, становится более острой во вторичной социализации; она тем
  261
  острее, чем ближе вторичная социализация приближается к ресоциализации, не становясь ею. Ресоци-ализация представляет собой разрубание гордиева узла проблемы согласованности - тут поиск согласованности оставлен, реальность реконструируется de novo.
  Процедуры поддержания согласованности также включают в себя попытки залатать прошлое, но не столь радикальные - это продиктовано тем фактом, что в подобных случаях обычно сохраняется ассоциация с лицами и группами, которые выступали ранее как значимые. Они остаются вокруг и, скорее всего, воспротивятся слишком вольным реинтерпретациям; они сами должны быть убеждены в том, что имевшие место трансформации достоверны. Например, в случаях трансформаций, происходящих в связи с социальной мобильностью, имеются заранее заготовленные схемы интерпретации, которые объясняют происшедшее любому и без всякого предположения о тотальной метаморфозе данного индивида. Так, родители такого поднимающегося вверх по лестнице социальной мобильности примут определенные перемены в манерах и установках как нечто необходимое, быть может, даже желательное обстоятельство в новой станции на жизненном пути. "Конечно", согласятся они, Ирвину теперь придется не так уж выставлять напоказ свое еврейское происхождение, коли он стал успешно практикующим доктором в пригороде; "конечно", он теперь одевается иначе и, "конечно", голосует за республиканцев; "конечно", он женился не на еврейке, и, вероятно, будет в порядке вещей, что он станет лишь изредка навещать своих родителей. Такие заготовленные схемы интерпре-
  262
  тации в обществе с высокой вертикальной мобильностью уже интернализированы индивидом еще до того, как он сам включился в эту мобильность, -они гарантируют биографическую непрерывность и сглаживают возникающие несогласованности30.
  Сходные процедуры имеют место в ситуациях, где трансформации радикальны, но длительны по времени - например, в случае кратковременного военного сбора или кратковременной госпитализации31. Отличие от полной ресоциализации тут легко заметить, достаточно сравнить их с длительной подготовкой для военной карьеры или со случаем хронического заболевания. Согласованность с прежней реальностью и идентичностью (гражданского или здорового лица) предполагается тут уже тем, что к ним хотят вернуться.
  В более широком смысле можно сказать, что в данном случае процедуры имеют противоположный ресоциализации характер. В ресоциализации прошлое перетолковывается для того, чтобы оно соответствовало нынешней реальности, в прошлое переносятся разные элементы, которые субъективно в нем отсутствовали. Во вторичной социализации настоящее интерпретируется так, чтобы оно находилось в последовательном взаимоотношении с прошлым. Здесь присутствует тенденция преуменьшать действительно имевшие место трансформации. Иными словами, реальным основанием ресоциализации является настоящее, а для вторичной социализации - прошлое.
 2. Интернализация и социальная структура
  Социализация всегда происходит в контексте специфической социальной структуры. Не только
  263
  ее содержание, но также мера ее "успеха" имеет социально-структурные условия и последствия. Иными словами, микросоциологический и социально-психологический анализ феномена интернализации всегда должны иметь своим основанием макросо-циологическое понимание их структурных аспектов12.
  На уровне предпринимаемого нами теоретического анализа мы не можем входить в детальное обсуждение различных эмпирических взаимосвязей между содержанием социализации и социально-структурными конфигурациями^. Однако можно привести некоторые общие наблюдения по поводу социально-структурных аспектов "успеха" социализации. Под "успешной социализацией" нами подразумевается установление высокого уровня симметрии между объективной и субъективной реальностями (а равно и идентичности). И наоборот, "неуспешную социализацию" следует понимать в терминах асимметрии между объективной и субъективной реальностями. Как мы видели, абсолютно успешная социализация антропологически невозможна. Совершенно неуспешная социализация является по меньшей мере крайне редкой, ограничиваясь случаями тех индивидов, у коих даже минимальная социализация безуспешна в силу крайней органической патологии. Наш анализ тем самым относится к градациям того континуума, крайние полюса которого эмпирически недоступны. Такой анализ полезен уже потому, что он позволяет сделать несколько общих утверждений об условиях и последствиях успешной социализации.
  Максимального успеха социализация достигнет, скорее всего, в обществах с очень простым разде-
  264
  лением труда и минимальным распределением знания. В таких условиях социализация производит социально предопределенные и в высокой степени профилированные идентичности. Так как каждый индивид сталкивается, по существу, с той же самой институциональной программой для своей жизни в обществе, то на каждого индивида ложится примерно один и тот же вес всей силы институционального порядка, что придает интернализируемой объективной реальности принудительную массивность. В этом случае идентичность оказывается в высокой степени профилированной - в том смысле, что она целиком представляет ту объективную реальность, в которую она помещена. Проще говоря, каждый чуть ли не является тем, за кого его принимают. В таком обществе идентичности легко узнаваемы, как объективно, так и субъективно. Всякий знает про всякого, кем является другой и он сам. Рыцарь является рыцарем, а крестьянин -крестьянином, как для других, так и для себя самого. Поэтому тут нет проблемы идентичности. Вопрос: "Кто я такой?" - вряд ли возникнет в сознании, поскольку социально предопределенный ответ массивно реален субъективно и постоянно подтверждается всей социально значимой интеракцией. Это никоим образом не означает, что индивид рад такой идентичности. Быть крестьянином вряд ли очень приятно, это включает в себя всякого рода субъективно реальные и настоятельные проблемы, совсем не радостные. Но в эти проблемы не входит проблема идентичности. Можно быть нищим или даже бунтующим крестьянином. Но он был именно крестьянином. Личности, сформированные такими условиями, вряд ли понимают себя
  265
  психологически в терминах "скрытых глубин". "Поверхностное" и "лежащее за поверхностью" Я дифференцируется лишь в терминах степеней субъективной реальности, которая в каждый данный момент представлена в сознании, но не в терминах перманентной дифференциации "слоев" Я. Например, крестьянини воспринимает себя в одной роли как бьющий свою жену, а в другой роли -как сгибающийся перед своим помещиком. В каждом случае другая роль находится "под поверхностью", она не достигает сознания крестьянина. Но ни одна из этих ролей не может быть поставлена в качестве "глубинного" или "более реального" Я. Иначе говоря, индивид в таком обществе не только тот, кем ему полагается быть, но еще и является таковым унифицированным, "нестратифицированным" образом34.
  В этих условиях неуспешная социализация имеет место только в результате биографических случайностей, будь они биологическими или социальными. Например, первичная социализация ребенка может быть нарушена в силу его физического недуга, который социально стигматизируется (либо стигматизация основывается на социальных дефинициях). Калека и бастард - прототипы этих двух случаев. Биологические помехи вообще могут исключить возможность социализации, как это случается при крайних умственных нарушениях. Все эти случаи имеют характер индивидуальной несчастливой судьбы. Они не предоставляют основания для институционализации контр-идентичности или контр-реальности. Конечно, такие биографии дают нам своего рода меру несчастья. В обществе подобного рода калека или бастард практически
  266
  не обладает субъективными средствами защиты от приписанной ему стигматической идентичности. Он является тем, кем ему полагается быть, как для себя самого, так и для значимых других и сообщества в целом. Конечно, он может реагировать на свою судьбу возмущением или гневом, но это возмущение и гнев низшего существа, и в качестве таковых они даже не могут служить решающим подтверждением его социально определенной идентичности как низшего существа, поскольку те, что выше и лучше, по определению, стоят выше таких животных чувств. Он заключен в объективную реальность своего общества, хотя субъективно эта реальность предстает для него отчуждением и увечным образом. Такой индивид будет неуспешно социализирован, то есть будет иметься высокая степень асимметрии между социально определенной реальностью, в которую он de facto заключен как в чуждый ему мир, и собственной субъективной реальностью, которая лишь самым бедным образом отражает этот мир. Однако такая асимметрия не вызывает кумулятивных структурных последствий, поскольку она лишена социального базиса, в рамках которого она могла бы выкристаллизоваться в контр-мир с собственным институционализированным набором контр-идентичностей. Неуспешно социализированный индивид сам по себе социально предопределен как профилирующий тип - калека, бастард, идиот и т.д. Следовательно, какие бы противоположные;' самоидентичности временами ни возникали в его сознании, они лишены всякой вероятностной структуры, которая могла бы их сделать чем-то большим, нежели эфемерные фантазии.
  267
  Начальные контр-дефиниции реальности и идентичности возникают, как только любые подобные индивиды соединяются в длительно существующие социальные группы. Это служит толчком для процесса изменений, который привносит более сложное распределение знаний. Контр-реальность теперь начинает объективироваться в маргинальной группе неупешно социализированных. С этого момента такая группа, конечно, начинает собственный процесс социализации. Например, прокаженные и их потомки могут быть стигматизированы в обществе. Подобная стигматизация может затрагивать только физически больных, или она может распространяться на других посредством социального определения - скажем, на рожденных во время землетрясения. Индивидов могут определять как прокаженных с момента их рождения, и такая дефиниция может самым суровым образом касаться их первичной социализации - они растут, скажем, под опекой сумасшедшей старухи, которая дает им возможность выжить за пределами общины и передает им самый минимум институциональных традиций сообщества. Пока такие индивиды исчисляются какой-нибудь дюжиной и не образуют собственной общины, их объективная и субъективная идентичности будут предопределены предназначенной для них институциональной программой данного сообщества. Они будут прокаженными, и ничем иным.
  Ситуация начинает меняться, когда колония прокаженных достаточно велика и существует достаточно долго, чтобы стать вероятностной структурой для контр-определений реальности - и для судьбы прокаженного. Быть прокаженным в тер-
  268
  минах как биологического, так и социального предназначения может теперь сделаться особым признаком богоизбранности. Индивиды, которым не давали полностью интернализировать реальность сообщества, могут теперь социализироваться в контр-реальности колонии прокаженных. Иначе говоря, неуспешная социализация в одном социальном мире может сопровождаться успешной социализацией в другом. Всякий раз на ранней стадии такого процесса изменения кристаллизация контр-реальности и контр-идентичности может проходить скрыто от знания большого сообщества, которое по-прежнему предопределяет и постоянно идентифицирует этих индивидов не иначе, как прокаженных. Ему неизвестно, что "в действительности" они являются особыми сынами Божьими. В этот момент, относимый к категории прокаженных, индивид может открыть у себя "тайные глубины". Во-"^ прос "Кто я такой?" делается возможным просто потому, что социально доступными являются два находящихся в конфликте ответа: ответ сумасшедшей старухи ("Ты прокаженный") и ответ персонала социализации самой колонии ("Ты сын Божий"). Как только индивид признает в своем сознании привилегированный статус данных колонией дефиниций реальности и себя самого, тут же происходит разрыв между его "видимым" поведением в большом сообществе и его "невидимой" самоидентификацией как кого-то совсем иного. Другими словами, происходит раскол между "видимостью" и "действительностью" в самопонимании индивида. Он уже более не является тем, за кого его принимают. Он действует как прокаженный, он есть сын божий. Стоит нам продлить этот пример
  269
  еще на один шаг, когда этот раскол становится известным сообществу непрокаженных, то нетрудно заметить, что это изменение повлияет и на реальность сообщества. По меньшей мере теперь уже не так легко будет опознавать идентичность тех, кто был определен как прокаженный, - теперь не будет уверенности в том, что определенный таким образом индивид идентифицирует себя точно так же. При максимальном влиянии будет вообще трудно установить чью бы то ни было идентичность: если прокаженные могут отказаться от того, кем их считают, то это способны сделать и другие; так может сделать всякий. Этот процесс поначалу может показаться причудой, как это было, например, с Ганди, назвавшим "хариджанами", то есть "сынами Бога", неприкасаемых в Индии.
  Стоит возникнуть более сложному комплексу распределения знания в обществе, и неуспешная социализация может оказаться для индивида результатом опосредования различными значимыми другими разных объективных реальностей. Иначе говоря, неуспешная социализация может быть результатом гетерогенности социализирующего персонала. Это может происходить различным образом. Могут быть ситуации, когда все значимые другие первичной социализации являются посредниками общей реальности, но с существенно расходящимися перспективами. В известной степени каждый значимый другой, конечно, имеет особую перспективу по отношению к общей реальности уже потому, что он является особым индивидом со своей биографией. Но последствия, которые мы имеем здесь в виду, происходят лишь там, где различия между значимыми другими связаны, скорее, с их со-
  270
  циальными типами, а не с индивидуальными идио-синкразиями. Например, мужчины и женщины могут "населять" довольно различные социальные миры в рамках общества. Если и мужчины, и женщины выполняют функцию значимых других в процессе первичной социализации, они передают эти различающиеся реальности ребенку. Само по себе это не создает угрозы неуспешной социализации. Мужская и женская версии реальности являются социально признанными, и это признание также передается в первичной социализации. Для мальчика предопределенным является господство мужской версии, для девочки - женской. Ребенок узнает о версии, принадлежащей другому полу, насколько она была опосредована для него значимыми другими противоположного пола, но он не станет отождествлять ее со своей версией. Даже минимальное распределение знания предполагает специфическую юрисдикцию для различных версий общей реальности. В приведенном выше случае женская версия социально определена так, что она не имеет юрисдикции для ребенка мужского пола. В нормальном случае такое определение "соответствующего места" реальности другого пола интернализируется ребенком, который "соответственно" идентифицирует себя с предписанной ему реальностью.
  Однако "анормальность" становится биографической возможностью, если между дефинициями реальности существует некая конкуренция, делающая возможным выбор между ними. По разнообразным биографическим причинам ребенок может сделать "ложный выбор". Например, ребенок мужского пола может интернализировать "не соответ-
  271
  ствующие" элементы женского мира, поскольку его отец отсутствовал в решающий период первичной социализации, и он направлялся исключительно своей матерью и тремя старшими сестрами. Они могли опосредовать "соответствующие" определения-юрисдикции, так что маленький мальчик знает, что ему не положено жить в женском мире. Но он тем не менее может с ним идентифицироваться. Его возникшая в результате этого "женственность" может быть как "видимой", так и "невидимой". В любом случае между его социально предписанной идентичностью и его субъективно реальной идентичностью будет иметься асимметрия36.
  Разумеется, общество располагает терапевтическими механизмами для заботы о таких "анормальных" случаях. Нет нужды повторять здесь сказанное выше о терапии, подчеркнем лишь то, что нужда в терапевтических механизмах увеличивается пропорционально структурно заданному потенциалу неуспешной социализации. В обсуждавшемся выше примере наименее успешно социализированные дети будут оказывать давление на тех, кто "неправилен". Пока нет фундаментального конфликта между опосредованными дефинициями реальности, пока есть лишь различия между версиями той же самой реальности, высоки шансы для успешной терапии.
  Неуспешная социализация может происходить также из опосредования значимыми другими различающихся миров в процессе первичной социализации. По мере усложнения распределения знания доступными становятся расходящиеся миры, и они могут быть переданы в первичной социализации значимыми другими. Это случается реже, чем только что описанная ситуация, в которой среди персо-
  272
  нала, ответственного за социализацию, были распределены различные версии того же самого общего мира. У составляющих группу индивидов (скажем, супружеской пары) имелась скрепляющая связь, так что при решении задачи первичной социализации они, скорее всего, создавали некий общий для них мир. Однако случается и обратное, что не лишено теоретического интереса.
  Например, ребенок может воспитываться не только родителями, но также нянькой, воспитанной в ином этническом или классовом подобществе. Родители передают ребенку мир, скажем, аристократов-завоевателей, принадлежащих к одной расе; нянька опосредует мир покоренного крестьянства другой расы. Возможно даже, что два таких посредника пользуются совершенно различными языками, которые одновременно усваиваются ребенком, но которые родители и служанка находят совершенно непонятными. В таком случае, конечно, мир родителей, по определению, будет господствующим. Ребенок будет признан всеми принадлежащими к группе своих родителей, а не няньки. Но в то же время предопределенность соответствующих юрисдикции может быть нарушена различными биографическими случайностями, как то могло произойти и в приведенной выше ситуации. Но с той разницей, что теперь неуспешная социализация включает в себя возможность интернализи-рованного перехода в иное как постоянной черты индивидуального субъективноео самопонимания. Потенциально доступный ребенку выбор теперь становится более четким, он включает в себя уже различные миры, а не просто различные версии того же самого мира. Разумеется, на практике между
  273
  первой и второй ситуациями будет иметься множество промежуточных ступеней.
  Когда резко различающиеся друг от друга миры опосредуются в первичной социализации, то индивид стоит перед выбором между четко очерченными идентичностями, осознаваемыми им как подлинные биографические возможности. Он может стать человеком в соответствии с тем, как это понимается расой А или расой Б. Тогда возникает возможность скрытой истинной идентичности, которая нелегко распознается в соответствии с объективно наличными типизациями. Другими словами, может существовать социально умалчиваемая асимметрия между "публичной" и "приватной" биографиями. Пока это касается родителей, ребенок готов к началу подготовки к рыцарскому званию. Им неизвестно, что переданная через его няньку вероятностная структура покоренного подобщества способствует тому, что в подготовку к рыцарству он "просто играет", тогда как "в действительности" он подготавливается к посвящению в высшие религиозные таинства покоренной группы. Сходные противоречия возникают в современном обществе между процессом социализации в семье и среди группы сверстников. Пока речь идет о семье, ребенок готовится к окончанию средней школы. Что касается связи с группой сверстников, то он готовится к своей первой проверке на храбрость при краже автомобиля. Само собой, такие ситуации полны возможностями внутреннего конфликта и чувства стыда.
  Вероятно, все люди, будучи однажды социализированными, являются потенциальными "предателями самих себя". Внутренняя проблема такого
  274
  "предательства", однако, становится куда более сложной, если она содержит в себе дальнейшую проблему: какое именно "Я" было передано в тот или иной момент времени - проблема, которая выдвигается там, где идентификация с различными значимыми другими включает различных обобщенных других. Ребенок предает своих родителей, готовясь к таинствам, и свою няньку, готовясь к рыцарству, равно как он предает своих сверстников, будучи "отличником", а своих родителей - воровством автомобиля. Здесь каждое предательство сочетается с "предательством самого себя", пока он идентифицируется с двумя расходящимися мирами. Мы обсуждали различные открывающиеся для него возможности выбора в нашем предыдущем анализе альтернации, хотя понятно, что эти возможности выбора имеют иную субъективную реальность, когда они уже были интернализированны в первичной социализиции. Можно предположить, что альтернация остается пожизненной угрозой для любой субъективной реальности, возникшей в результате такого конфликта, каким бы ни был результат самых разных актов выбора. Эта угроза раз и навсегда задана введением альтернативной возможности в саму первичную социализацию.
  Возможность "индивидуализма" (то есть индивидуального выбора между различающимися реальностями и идентичностями) прямо связана с возможностью неуспешной социализации. Мы указывали, что неуспешная социализация ставит вопрос:
  "Кто Я такой?" В социально-структурном контексте, в котором неуспешная социализация признается как таковая, тот же вопрос встает й- для успешно социализированного индивида в силу его рефлек-
  275
  сии по поводу неуспешно социализированных. Он раньше или позже столкнется с теми, у кого "скрытое Я", с "предателями", с теми, кто колебался или колеблется между двумя различными мирами Благодаря своего рода зеркальному эффекту этот вопрос он может задать и себе Сначала согласно формуле- "Таков, милостью Божьей, мой путь", но затем, возможно, согласно формуле. "Если они, то почему не я7" Это открывает ящик Пандоры с "индивидуалистическими" выборами, который делается общей ситуацией, независимо от того, была ли биография индивида детерминирована "правильными" или "ложными" выборами. "Индивидуалист" возникает как специфический социальный тип, у которого есть по крайней мере потенциал для миграции по множеству доступных миров и который добровольно и сознательно конструирует "Я" из "материала" различных доступных ему иден-тичностей
  Третья важная ситуация, ведущая к неуспешной социализации, возникает в случае противоречий между первичной и вторичной социализациями Единство первичной социализации тут сохраняется, но во вторичной социализации в качестве субъективной возможности выбора появляются альтернативные реальности и идентичности. Конечно, возможности выбора ограничиваются социально-структурным контекстом индивида. Он может, например, желать сделаться рыцарем, но его социальное положение говорит, что это дурацкое притязание Когда дифференцированность вторичной социализации достигает момента, когда становится возможным субъективный отрыв идентичности от "собственного места" в обществе, а социальная
  276
  структура в то же самое время не позволяет реализовывать субъективно избранную идентичность, имеет место любопытное развитие Субъективно избранная идентичность становится фантастической, она объективируется в сознании индивида как его "действительное Я". Можно предположить, что у людей всегда имелись мечты с неисполнимыми желаниями и т.п. Особенность данной фантазии лежит в ее объективированности на уровне воображения речь идет об иной идентичности, чем та, что была предписана объективно и прежде была интернализирована в первичной социализации Очевидно, что широкое распространение подобного феномена привносит в социальную структуру беспокойство, угрожает институциональным программам с их само собой разумеющейся реальностью.
  Другим очень важным последствием противоречия между первичной и вторичной социализациями является возможность того, что индивид может оказаться соотнесенным с расходящимися мирами, которая качественно отлична от его взаимоотношений с прежде рассматривавшимися ситуациями. Если расходящиеся миры появляются в первичной социализации, индивид имеет возможность идентификации с одним из них в противопоставлении другим Этот процесс будет в высшей степени эмоционально нагруженным, поскольку он совершается во время первичной социализации. Идентификация, отход от нее и альтернация будут сопровождаться эмоциональными кризисами, так как они неизменно зависимы от опосредования значимыми другими. Представленность расходящихся миров во вторичной социализации вызывает совсем иную конфигурацию. Во вторичной социализации интерна-
  277
  лизация необязательно сопровождается эмоционально заряженной идентификацией со значимыми другими; индвивид может интернализировать различные реальности без идентификации с ними. Поэтому при появлении альтернативного мира во вторичной социализации индивид может осуществить выбор в его пользу манипулятивным образом. Здесь сложно говорить о "холодной" альтернации. Индивид интернализирует новую реальность, но вместо того, чтобы сделать ее своей реальностью, он пользуется ею для специфических целей. Так как это включает исполнение определенных ролей, он сохраняет по отношению к ним субъективную дистанцию - он целенаправленно и произвольно "надевает" их на себя. При широкой распространенности этого феномена институциональный порядок в целом принимает характер сети взаимных манипуляций37.
  Общество, в котором расходящиеся миры становятся общедоступны как на рынке, содержит в себе особые сочетания субъективной реальности и идентичности. Растет общее сознание релятивности всех миров, включая и свой собственный, который теперь осознается, скорее, как один из миров, а не как Мир. Вследствие этого собственное институциональное поведение понимается как "роль", от которой можно отдалиться в своем сознании и которую можно "разыгрывать" под манипулятивным контролем. Например, аристократ теперь уже не просто является аристократом, но играет в аристократа и т.д. Эта ситуация имеет куда дальше идущие последствия, чем возможность для индивидов играть роль того, кем его не считают другие. Игра теперь идет с ролью того, кем его считают,
  278
  но только совершенно иным образом. Подобная ситуация все в большей мере типична для современного индустриального общества, но она далеко выходит за пределы нынешних рассуждений и требует дальнейшего анализа этой констелляции посредством социологии знания и социальной психологии38. Следует подчеркнуть лишь то, что подобная ситуация останется непонятной вне соотнесения с социально-структурным контекстом, который логически проистекает из закономерного отношения между социальным разделением труда (с его последствиями для социальной объективации реальности). В современной ситуации это предполагает анализ плюрализма как реальностей, так и идентичностей в их соотнесенности со структурной динамикой произведенных индустриализмом образцов социальной стратификации39.
 3. Теории идентичности
  Идентичность, безусловно, является ключевым элементом субъективной реальности. Подобно всякой субъективной реальности, она находится в диалектической взаимосвязи с обществом. Идентичность формируется социальными процессами. Однажды выкристаллизовавшись, она поддерживается, видоизменяется или даже переформируется социальными отношениями. Социальные процессы, связанные с формированием и поддержанием идентичности, детерминируются социальной структурой. И наоборот, идентичности, созданные благодаря взаимодействию организма, индивидуального сознания и социальной структуры, реагируют на данную социальную структуру, поддерживая, модифицируя или даже ее переформируя. Общества обла-
  279
  дают историями, в процессе которых возникают специфические идентичности; но эти истории, однако, творятся людьми, наделенными специфическими идентичностями.
  Памятуя об этой диалектике, можно избежать обманчивого понятия "коллективной идентичности", не прибегая при этом к уникальности индивидуальной экзистенции как некоему sub specie aeternitatis40. Особые исторические социальные структуры порождают типы идентичности, которые опознаются в индивидуальных случаях. В этом смысле можно утверждать, что у американца иная идентичность, чем у француза, у нью-йоркца - чем у жителя Среднего Запада, у служащего другая, чем у бродяги, и т.д. Как мы уже видели, ориентация и поведение в повседневной жизни зависят от таких типизации. Это означает, что типы идентичности могут наблюдаться в повседневной жизни, а утверждения о них, вроде приведенных выше, могут верифицироваться - или опровергаться - обычными людьми, наделенными здравым смыслом. Американец, который сомневается в том, что французы от него отличаются, может отправиться во Францию и посмотреть собственными глазами. Понятно, что статус таких типизации несравним с конструкциями социальных наук, а верификация и опровержение не следуют здесь канонам научного метода. Мы должны оставить пока методологическую проблему точного соотношения между повседневными типизациями и социальными конструктами. Пуританин знал, что он пуританин, и без особого труда признавался таковым, скажем, анг-ликанами; но социолог, который хотел бы проверить тезис Макса Вебера о пуританской этике, дол-
  280
  жен следовать несколько иным и более сложным процедурам, чтобы "опознать" эмпирические референты веберовского идеального типа. В настоящем контексте нас интересует лишь то, что типы идентичности доступны "наблюдению" и "верификации" в дотеоретическом, а тем самым - донаучном опыте.
  Идентичность представляет собой феномен, который возникает из диалектической взаимосвязи индивида и общества. Типы идентичности, с другой стороны, суть tout court социальные продукты, относительно стабильные элементы объективной реальности (конечно, степень стабильности в свою очередь социально детерминирована). Как таковые, они представляют собой тему некой формы теоретизирования во всяком обществе, даже там, где они стабильны, а формирование индивидуальной идентичности проходит без особых проблем. Теории идентичности всегда включены в более общую интерпретацию реальности; они "встроены" в символический универсум с его теоретическими легитимациями и видоизменяются вместе с характером последних. Идентичность остается непонятной, пока она не имеет места в мире. Всякое теоретизирование по поводу идентичности - и об особых типах идентичности - должно поэтому осуществляться в рамках теоретических интерпретаций, в которые они помещены. К этому пункту мы теперь и обратимся.
  Следует вновь подчеркнуть, что здесь мы имеем в виду теории идентичности как социального феномена, то есть независимо от того, принимает их или нет современная наука. Подобного рода теории именуются нами "психологиями", они включа-
  281
  ют в себя любую теорию идентичности, которая претендует на всеобъемлющее объяснение эмпирического феномена, притом вне зависимости от того, настолько такое объяснение "значимо" для современной научной дисциплины, именуемой психологией.
  Если теории идентичности всегда включаются в более широкие теории реальности, то понимать это следует в терминах логики последних теорий. Например, психология, интерпретирующая некий эмпирический феномен как одержимость демоническими существами, имеет в качестве своей матрицы мифологическую теорию космоса, а потому она не вмещается в интерпретацию, имеющую не мифологическую точку отсчета. Сходным образом психология, трактующая тот же самый феномен в терминах электрических нарушений головного мозга, имеет своим основанием всепроникающую научную теорию реальности, как человеческой, так и не человеческой, и вся ее связность проистекает из той логики, которая лежит в основе такой теории. Проще говоря, психология всегда предполагает космологию.
  Это можно проиллюстрировать на примере часто используемого психиатрического термина "ориентированности на реальность"4'. Психиатр, который пытается поставить диагноз индивиду с сомнительным психологическим статусом, задает последнему вопросы, чтобы определить степень его "ориентированности на реальность". Это вполне логично; с психиатрической точки зрения индивид, который не знает, какой сегодня день недели, или тот, который признается в своих беседах с отдаленными духами, явно проблематичен. В таком контексте
  282
  термин 'ориентированности на реальность, конечно, вполне приемлем. Социолог, однако, должен задать дополнительный вопрос: "Какую реальность?" Кстати, такое дополнение имеет и психиатрический смысл. Психиатр, без сомнения, принимает это во внимание в случае индивида, не знающего дня недели, если он только что прибыл на самолете с другого континента. Он может не знать дня недели и просто потому, что он по-прежнему находится "в ином времени" - Калькутты, а не стандартного времени восточного побережья США. Если у психиатра есть хоть какая-то чувствительность к социально-культурному контексту психологии, он даст различные диагнозы в том случае, когда индивид говорит о своем общении с умершими, в зависимости от того, прибыл этот индивид из Нью-Йорка или из сельской местности на Гаити. Индивид может быть "в иной реальности" в том же социально объективном смысле, в каком он находится "в ином времени". Другими словами, вопросы о психологическом статусе не решаются без осознания принятых в социальной ситуации индивида дефиниций реальности. Если сказать это еще определеннее, психологический статус зависит от социальных определений реальности в целом и сам по себе является социально определенным42.
  С появлением психологии возникает еще одна диалектическая взаимосвязь между идентичностью и обществом - взаимосвязь между психологической теорией и теми элементами субъективной реальности, которую она пытается определять и объяснять. Уровни подобного теоретизирования могут быть, конечно, весьма различными, как и в случае всех теоретических легитимации. Сказанное выше об
  283
  истоках и фазах легитимирующих теорий в равной степени применимо и в данном случае, но с одним немаловажным отличием. Психологии относятся к тому измерению реальности, которое обладает наиболее сильной и наиболее продолжительной субъективной релевантностью для всех индивидов. Поэтому диалектика теории и реальности воздействует на индивида непосредственно и интенсивно.
  Когда психологические теории достигают высокой степени интеллектуальной сложности, скорее всего, это происходит под руководством специально подготовленного для данной системы знания персоналом. Какой бы ни была социальная организация этих специалистов, психологические теории пронизывают повседневную жизнь, предлагая схемы интерпретации для устранения проблематичных случаев. Проблемы, возникающие из диалектической взаимосвязи субъективной идентичности и социально предписываемой идентичности или идентичности и биологического субстрата (об этом речь пойдет ниже), могут классифицироваться в соответствии с теоретическими категориями - они являются безусловной предпосылкой всякой терапии. Психологические теории служат к тому же для легитимации поддерживаемой идентичности или для процедур "починки" установленной в данном обществе идентичности. Они обеспечивают теоретическую взаимосвязь идентичности и мира, пока те социально определяются и субъективно усваиваются.
  Психологические теории могут быть эмпирически адекватными или неадекватными, но речь тут идет, скорее, не об адекватности в терминах процедурных канонов эмпирической науки, а о схемах интерпретации, применяемых экспертом или не-
  284
  специалистом к эмпирическим феноменам повседневной жизни. Например, психологическая теория, предполагающая существование одержимости демонами, вряд ли адекватна при интерпретации проблем относящихся к среднему классу еврейских интеллектуалов Нью-Йорка. У последних просто нет идентичности, способной создавать феномены, которые можно было бы интерпретировать подобным образом. Демоны, даже если таковые существуют, кажется, их избегают. С другой стороны, психоанализ вряд ли пригоден для адекватной интерпретации проблем идентичности в деревнях Гаити, тогда как некая вудуистская психология может предоставлять здесь схемы интерпретации большой эмпирической точности. Эти две психологии демонстрируют свою эмпирическую адекватность благодаря их применимости в терапии, но ни одна из них тем самым не доказывает онтологического статуса собственных категорий. Ни боги Вуду, ни либидонозная энергия не могут существовать за пределами мира, определяемого соответствующим социальным контекстом. Но в таком контексте они существуют благодаря социальному определению и интернализируются как реальности по ходу социализации. Сельские жители Гаити одержимы, интеллектуалы Нью-Йорка невротичны. Одержимость и невроз являются составляющими элементами как объективной, так и субъективной реальности в таких контекстах. Эта реальность эмпирически доступна в повседневной жизни. Соответствующие психологические теории эмпирически адекватны в том же самом смысле. Здесь нас мало интересует проблема возможного развития психологических теорий,
  285
  которое выходило бы за рамки подобной социально исторической релятивности.
  Пока психологические теории в этом смысле адекватны, они доступны для опытной верификации Но и здесь речь идет не о верификации в научном смысле, но о проверке в опыте повседневной жизни. Например, могут высказываться суждения о том, что индивиды, рожденные в определенные дни месяца, с большей вероятностью будут одержимыми либо что индивиды с доминирующими матерями скорее сделаются невротиками. Подобные утверждения эмпирически верифицируемы, пока они принадлежат адекватным теориям - адекватным в вышеуказанном смысле. Такая верификация может быть предпринята как участниками, так и внешними наблюдателями данных социальных ситуаций. Гаитянский этнолог может эмпирически обнаружить нью-йоркский невроз, равно как американский этнолог может эмпирически открыть вудуистскую одержимость. Предпосылкой таких открытий будет лишь то, что внешний наблюдатель желает использовать концептуальные механизмы местной психологии для наличного предмета исследования. Придает ли он этой психологии более общую эпистемологическую значимость - этот вопрос прямо не касается его эмпирического исследования
  Об адекватности психологических теорий можно сказать и иначе, они адекватны настолько, насколько они отражают ту психологическую реальность, которую намерены объяснять. Но если бы все сводилось только к этому, то взаимосвязь между теорией и реальностью не была бы диалектической. Истинная диалектика связана с потенциалом pea
  286
  лизации психологических теорий. Насколько психологические теории являются элементами социального определения реальности, они разделяют с другими легитимирующими теориями характерную способность порождения реальности; однако этот потенциал превращения в реальность у них особенно велик, поскольку он актуализируется посредством эмоционально заряженного процесса формирования идентичности. Если психология делается социальным установлением (то есть становится общепризнанной как адекватная интерпретация объективной реальности), она склонна насильственно реализовываться в тех феноменах, которые она собирается интерпретировать. Ее интернализация продвигается ускоренно уже потому, что она свойственна внутренней реальности, так что индивид реализует ее самим актом интернализации. Так как психология, по определению, имеет отношение к идентичности, ее интернализация будет, скорее всего, сопровождаться идентификацией, а потому ipso facto будет формировать идентичность. Этой тесной связью интернализации и идентификации психологическая теория существенно отличается от других типов теории. Поскольку проблемы неуспешной социализации в наибольшей мере способствуют возникновению такого типа теоретизирования, неудивительно, что психологические теории могут оказывать влияние на социализацию. Это не значит, что психологии являются сами себя верифицирующими. Как мы указывали, верификация осуществляется через сопоставление психологических теорий и эмпирически наличной психологической реальности. Психологии создают реальность, которая в свою очередь служит основой
  287
  для их верификации. Иными словами, мы имеем тут дело с диалектикой, а не с тавтологией.
  Деревенский житель с Гаити, который интернализирует вудуистскую психологию, становится одержимым, как только обнаруживаются некоторые хорошо известные признаки. Точно так же нью-йоркский интеллектуал, интернализировавший фрейдистскую психологию, становится невротиком, как только диагносцируются некие хорошо известные симптомы. Конечно, вполне возможно, что в данном биографическом контексте такие признаки и симптомы создаются самим индивидом. Но гаитянин в таком случае будет создавать не симптомы невроза, но признаки одержимости, тогда как нью-йоркский житель станет конструировать свой невроз в соответствии с признанной симптоматологией. Это не имеет ничего общего с "массовой истерией" и еще меньше - с симуляцией: это отпечаток типа социетальной идентичности на индивидуальной субъективной реальности обычных людей, наделенных обычным здравым смыслом. Степень идентификации будет меняться в зависимости от условий интернализации, например, от того, имела ли она место в первичной или вторичной социализации. Социальная упроченность психологии, включающая в себя также определенные роли персонала, осуществляющего руководство теорией и ее терапевтическим применением, естественно, зависит от многообразных социально-исторических обстоятельств43. Но чем более социально упроченной она становится, тем большим оказывается число феноменов, интерпретации которых она должна служить.
  288
  Если мы предположим, что некоторые психологии сделались адекватными по ходу самореализации, то тем самым встает вопрос о том, почему вообще возникли эти еще неадекватные теории (каковыми они должны были бы быть на ранних ступенях этого процесса). Проще говоря: почему одна психология сменяет другую исторически? Общим ответом на него будет следующий: такая смена происходит, когда по каким бы то ни было причинам идентичность оказывается проблемой. Эта проблема может быть следствием диалектической связи психологической реальности и социальной структуры. Радикальные изменения в социальной структуре (например, перемены, вызванные промышленной революцией) могут иметь своим результатом сопутствующие изменения психологической реальности. В этом случае могут возникнуть новые психологические теории, поскольку старые уже давно не дают адекватного объяснения наличным эмпирическим феноменам. Теоретизирование по поводу идентичности будет тогда стремиться к опознанию тех трансформаций идентичности, которые действительно произошли, и само оно трансформируется в этом процессе. С другой стороны, идентичность может стать проблематичной на уровне самой теории, то есть в результате внутреннего теоретического развития. В этом случае психологические теории будут придумываться, так сказать, "прежде фактов". Их последующее социальное упрочение и сопутствующий потенциал порождения реальности могут быть вызваны многообразными сближениями теоретизирующего персонала с различными социальными интересами Одной из исторических возможностей является (с. 290:) сознательная идеологическая манипуляция политически заинтересованными группами.
 4. Организм и идентичность
  Много ранее мы обсуждали организмические предпосылки и границы социального конструирования реальности. Теперь важно отметить, что организм продолжает воздействовать на каждую фазу человеческой деятельности по конструированию реальности и что сам организм в свою очередь находится под воздействием этой деятельности. Грубо говоря, человеческая животность трансформируется в процессе социализации, но не отменяется последним. Так, желудок продолжает ворчать, даже если вы заняты миропостроением. Со своей стороны, события в этом его построении могут так воздействовать на желудок, что он станет ворчать больше или меньше. Человек способен даже есть и теоретизировать одновременно. Сосуществование животности и социальности человека можно небезуспешно наблюдать за каждым обедом.
  Можно говорить о диалектике природы и общества44. Эта диалектика задана условиями человеческого существования и вновь проявляется в каждом человеческом индивиде. Он развивается, конечно, в уже структурированной социально-исторической ситуации. Это диалектика, которая приходит вместе с самыми первыми фазами социализации и продолжает развиваться на протяжении всего существования индивида в обществе, диалектика всякого человеческого животного и его социально-исторической ситуации. Внешне она предстает как отношение между индивидуальным животным и социальным миром. Внутренне это диалектика (с. 291:) индивидуального биологического субстрата и социально произведенной идентичности.
  С внешней стороны по-прежнему можно говорить, что организм устанавливает пределы социально возможному. Как говорили английские правоведы, парламент может все, кроме одного: он не может заставить мужчин вынашивать детей. Если парламент попробует это сделать, сие начинание столкнется с неизменными фактами человеческой биологии. Биологические факторы ограничивают набор открытых индивиду социальных возможностей, но социальный мир, предшествующий каждому индивиду, в свою очередь налагает ограничения на то, что биологически возможно для организма. Диалектика проявляется во взаимном ограничении организма и общества.
  Примером общественного ограничения биологических возможностей организма является долголетие. В зависимости от социального места меняется ожидаемая длительность жизни. Даже в современном американском обществе существует значительное различие в ожидаемой длительности жизни между низшими и высшими классами. Более того, как наличие, так и характер патологии меняются вместе с социальным положением. Индивиды низшего класса болеют чаще, чем индивиды высшего класса; вдобавок и болезни у них иные. Другими словами, общество детерминирует длительность и способ жизни индивидуального организма. Эта детерминация может быть институционально запрограммированной посредством операций социального контроля, например, с помощью законов. Общество может калечить и может убивать. Своей властью над жизнью и (с. 292:) смертью оно заявляет о своем высшем контроле над индивидом.
  Общество также прямо проникает в функционирование организма, в особенности в областях сексуальности и питания. Поскольку сексуальность и питание имеют основанием биологические влечения, эти последние обретают у человеческого животного крайнюю пластичность. Биологическая конституция влечет человека к сексуальной разрядке и к еде. Но биологическая конституция не говорит ему, где он должен искать сексуальную разрядку, что он должен есть. Предоставленный самому себе, человек может сексуально привязываться чуть ли не к любому объекту, и он вполне способен есть то, что его попросту убьет. Сексуальность и питание канализируются по особым направлениям скорее социально, чем биологически; такая канализация не только ограничивает его деятельность, но прямо воздействует на организмические функции. Так, успешно социализированный индивид не способен к сексуальному функционированию с "ложным" сексуальным объектом, и его может стошнить при встрече с "ложной" пищей. Как мы уже видели, социальная канализация деятельности представляет собой сущность институционализации, которая является фундаментом для социального конструирования реальности. Можно сказать поэтому, что социальная реальность детерминирует не только деятельность и сознание, но в значительной мере и функционирование организма. Даже такие глубоко биологические функции, как оргазм и пищеварение, являются социально структурированными. Общество детерминирует также способ, которым организм используется в (с. 293:) деятельности; экспрессивность, походка, жесты социально структурированы. Мы не касаемся здесь возможной в связи с этим социологии тела45: главное - общество задает границы организму, а организм ставит пределы обществу.
  С внутренней стороны диалектика проявляется как сопротивление биологического субстрата социальному формированию46. Это, конечно, яснее всего в процессе первичной социализации. Трудности начальной социализации ребенка не сводятся к проблемам обучения. Маленькое животное, так сказать, дает отпор. То, что оно обречено проиграть свои сражения, не отменяет его животного сопротивления все более проникающему влиянию социального мира. Например, ребенок сопротивляется наложению временной структуры общества на естественную темпоральность его организма47. Он оказывает сопротивление питанию и сну по часам, а не по биологически данным требованиям его организма. Это сопротивление все более ломается в процессе социализации, но оно сохраняется как фрустрация во всех тех случаях, когда общество запрещает голодному есть, а сонному отправляться в постель. Социализация неизбежно включает в себя такого рода биологическую фрустрацию. Социальное существование зависит от продолжающегося господства над биологически заданным сопротивлением индивида. Это господство включает в себя легитимацию и институционализацию. Общество предлагает индивиду различные объяснения того почему он цолжен есть три раза в день, а не тогда, когда он голоден, и еще более сильные аргументы по поводу того, что он не должен спать с собственной сестрой. Сходные проблемы (с. 294:) приспособления организма к социально сконструированному миру существуют и во вторичной социализации, хотя уровень биологической фрустрации тут обычно ниже.
  У полностью социализированного индивида существует непрерывная внутренняя диалектическая связь идентичности с ее биологическим субстратом48. Индивид продолжает воспринимать себя как организм, обособленный, а иногда и противостоящий социально выводимым объективациям себя самого. Часто эта диалектика понимается как борьба "высшего" и "низшего" Я, каковые приравниваются соответственно к его социальной идентичности и дообщественной, возможно антиобщественной, животности. "Высшее" Я должно постоянно утверждать себя в борьбе с "низшим", иногда наступает время критической проверки его сил. Например, человек должен мужественно преодолевать свой инстинктивный страх смерти в битве. "Низшее" Я здесь насильственно подчиняется "высшему", утверждение господства над биологическим субстратом тут необходимо для поддержания объективной и субъективной социальной идентичности воина. Сходным образом мужчина может вопреки инертному сопротивлению своей физиологической удовлетворенности совершать половой акт, чтобы поддержать свою идентичность как образцового мужчины. Здесь"низшее" Я вновь подавляется во имя "высшего". Как победа над страхом, так и победа над сексуальным изнеможением иллюстрируют и способы сопротивления биологического субстрата, и преодоление этого сопротивления социальным Я внутри человека. Разумеется, существует множество других побед, которые рутинно (с. 295:) достигаются по ходу повседневной жизни, есть большие и малые победы и поражения.
  Человек биологически предопределен к конструированию мира, в котором он живет с другими. Этот мир становится для него доминирующей и определяющей реальностью. Ее границы установлены природой, но стоит этому миру возникнуть, и он оказывает на природу обратное влияние. В диалектике природы и социально сконструированного мира трансформируется сам человеческий организм. В той же диалектике человек творит реальность и тем самым творит самого себя.
 Заключение: Социология знания и социологическая теория
  296:
  Мы попытались дать общий и систематический обзор роли знания в обществе. Очевидно, наш анализ не был исчерпывающим, но мы надеемся, что наша попытка развития систематической теории социологии знания будет способствовать как критической дискуссии, так и эмпирическим исследованиям. В одном мы совершенно уверены: новое определение проблем и задач социологии знания уже давно ждет своего часа. Мы надеемся, что наш анализ указывает путь дальнейшей плодотворной работы.
  Однако наша концепция социологии знания содержит также некоторые общие выводы в связи с социологической теорией и практикой социологии в целом, дает иную перспективу на ряд специфических областей социологического интереса.
  Анализ объективации, институционализации и легитимации непосредственно применим к проблемам социологии языка, к теории социального действия и социальных институтов, к социологии религии. Наше понимание социологии знания приводит к заключению, что социологии языка и религии не могут более считаться периферийными специальностями, представляющими незначительный (с. 297:) интерес для социологической теории как таковой, напротив, они имеют к ней самое существенное отношение. Это воззрение не ново. Дюркгейм и его школа это уже видели, но такое видение было утеряно по ряду внетеоретических причин. Мы надеемся, что со всею ясностью показали, что социология знания предполагает социологию языка, что без социологии религии социология знания невозможна (и наоборот). Более того, мы думаем, что нам удалось показать совместимость теоретических позиций Вебера и Дюркгейма в общей теории социального действия, которая не утрачивает при этом внутренней логики каждого из них. Наконец, устанавливаемая нами связь между социологией знания и теоретическим ядром учения Мида и его школы дает интересную возможность того, что можно было бы назвать социологической психологией, то есть психологией, фундаментальные воззрения которой проистекают из социологического понимания условий человеческого существования. Сделанные нами наблюдения указывают на программу, которая кажется теоретически многообещающей.
  Анализ роли знания в диалектике индивида и общества, личной идентичности и социальной структуры, по нашему мнению, дает важнейшую дополнительную перспективу для всех областей социологии. Невозможно отрицать то, что чисто структурный анализ социальных феноменов целиком и полностью адекватен для широких областей социологического исследования - от малых групп до таких больших институциональных комплексов, как экономика или политика. В наши намерения совсем не входит навязывание "угла зрения" (с. 298:) социологии знания всем таким исследователям. Во многих случаях в том и нет нужды для познавательных целей проводимого исследования. Тем не менее мы полагаем, что для включения в систему социологической теории подобного анализа будет мало случайных реверансов по адресу "человеческого фактора", лежащего за нераскрытыми структурными данными. Подобная интеграция требует систематического учета диалектического отношения между структурными реальностями и человеческим делом конструирования реальности в истории.
  При написании этой книги нас не слишком интересовала полемика. Но было бы глупо отрицать, что нынешнее состояние социологической теории не вызывает какого-либо энтузиазма. Своим анализом взаимосвязей между институциональным процессом и легитимирующим символическим универсумом мы попытались, в частности, показать, почему стандартные версии функционалистского объяснения в социальных науках должны считаться теоретическим трюком. Более того, мы надеемся, что нам удалось показать, что чисто структурная социология постоянно пребывает в опасности овеществления социальных феноменов. Даже там, где она начинает со скромного приписывания только эвристического статуса своим конструкциям, она слишком часто приходит в конце концов к принятию своих концептуализации за законы вселенной.
  В противоположность некоторым господствующим в современной социологической теории модам, мы не предполагали существования ни аисторичной "социальной системы", ни аисторичной "человеческой природы". Развиваемый нами подход не (с. 299:) является ни социологистским, ни психологистским. Мы не может согласиться с тем, что объектом социологии является так называемая "динамика" социальных и психологических "систем", которые post hoc ставятся в сомнительное взаимоотношение (кстати, интеллектуальные странствия двух этих понятий заслуживали бы специального исследования в рамках эмпирической социологии знания).
  Учение о диалектике между социальной реальностью и историчной человеческой экзистенцией никак не назовешь новым. В современную социальную мысль оно было привнесено прежде всего Марксом. Требуется, однако, ввести диалектическую перспективу в теоретическую ориентацию социальных наук. Мы имеем в виду, конечно, не какое-то доктринерское введение идей Маркса в социологическую теорию. Речь идет, разумеется, и не о простом подчеркивании наличия такой диалектики. От такого утверждения нужно перейти к разновидностям диалектического процесса в понятийных рамках, соответствующих великим традициям социологической мысли. Просто риторика по поводу диалектики, которой обычно занимаются доктринеры-марксисты, покажется социологу лишь новой формой обскурантизма. И все же мы считаем, что только понимание того, что Марсель Мосс называл "целостным социальным фактом", может предохранить социолога от искажающих овеществлений как социологизма, так и психологизма. Наш трактат следует понимать на фоне той интеллектуальной ситуации, когда эта двойная угроза оказывается более чем реальной.
  Прежде всего нас интересовала здесь теория. Но во всякой эмпирической дисциплине теория (с. 300:) двояким образом должна соответствовать "данным", определяемым как относящиеся к этой дисциплине. Теория должна им отвечать, и она должна вести к новым эмпирическим исследованиям. Для социологии знания открывается широкое поле эмпирических проблем. Здесь не место для каталога всего того, что мы считаем наиболее интересным, а особенно для перечисления специфических гипотез. Некоторые указания были нами даны в иллюстрациях, сопровождавших теоретические аргументы. Можно добавить лишь то, что, по нашему мнению, эмпирическое исследование взаимосвязей между институтами и легитимирующим символическим универсумом будет в огромной мере содействовать социологическому пониманию современного общества. Эти проблемы многочисленны. Они, скорее, затемняются, чем проясняются, когда о современном обществе говорится в таких терминах, как "секуляризация", "век науки", "массовое общество", либо таких, как "автономный индивид", "открытие бессознательного" и т.д. Все эти термины указывают лишь на безмерность проблем, требующих научного прояснения. Легко согласиться с тем, что современный человек на Западе в целом живет в мире, который существенно отличается от любого ему предшествующего. Но совсем не так уж ясно, что это означает в терминах объективной и субъективной реальностей, в коих этот человек ведет свою повседневную жизнь и в которых он переживает кризис. Эмпирическое изучение этих проблем - в отличие от более или менее интеллигентных спекуляций - едва началось. Мы надеемся, что предпринятая нами попытка прояснения теоретической перспективы социологии (с. 301:) знания указывает на проблемы, стоящие перед таким исследованием, - проблемы, которые игнорируются с иных точек зрения. Достаточно привести один пример: нынешний интерес части социологов к психоанализу имел бы совершенно иную окраску, если бы выводимые из психоанализа теории не рассматривались - позитивно или негативно - как "научные" суждения, но анализировались как легитимации в высшей степени своеобразного и значимого способа конструирования реальности в современном обществе. Такой анализ, конечно, брал бы "в скобки" вопрос о "научной ценности" этих теорий и просто рассматривал бы их как данные для понимания той субъективной и объективной реальности, в которой эти теории возникли и на которую в свою очередь они оказывают воздействие.
  Мы воздерживались здесь от выведения методологических следствий нашей концепции социологии знания. Тем не менее должно быть совершенно ясно, что наш подход является непозитивистским, если под позитивизмом понимать философскую позицию, определяющую объект социальных наук таким образом, что оправдывается выбрасывание из них самых важных проблем. В то же самое время мы не игнорируем заслуг "позитивизма" (в широком смысле слова) в разработке канонов эмпирического исследования в социальных науках.
  Социология знания понимает человеческую реальность как реальность социально сконструированную. Так как конституирование реальности традиционно было центральной проблемой философии, то у данного понимания имеются философские предпосылки. Поскольку в современной философии имеется тенденция к тривиализации этой (с. 302:) проблемы со всеми ее вопросами, социолог, к собственному удивлению, обнаруживает, что он является наследником философских вопросов, которыми уже не интересуются сами профессиональные философы В различных разделах этого трактата, в особенности при анализе оснований знания в повседневной жизни и при обсуждении объективации и институционализации в их отношении к биологическим предпосылкам человеческого существования, мы указывали на те заимствования, которые может сделать социологически ориентированная мысль у философской антропологии.
  Подводя итог, заметим, что наша концепция социологии знания предполагает специфическую концепцию социологии в целом. Ею не подразумевается, будто социология не является наукой, а ее методы не должны быть эмпирическими, что она не может быть "свободной от оценок". Предполагается, что социология есть одна из наук, которые имеют дело с человеком как человеком, иначе говоря, в этом особом смысле социология является гуманистической дисциплиной. Важным последствием этой концепции будет то, что социология должна либо находиться в постоянном диалоге с историей и с философией, либо утратить собственный объект исследования. Этим объектом является общество, как часть человеческого мира, как созданное людьми, ими населяемое и в свою очередь создающее людей в непрестанном историческом процессе. Не последней заслугой гуманистической социологии можно считать то, что она пробуждает наше чувство изумления перед лицом этого поразительного феномена.
 Примечания
 Введение: Проблема социологии знания
  с. 303:
  1 См.: Мах Scheler, Die Wissensfonnen und die Gesellschaft (Bern, Francke, 1960). Этот сборник эссе, впервые опубликованный в 1925 году, содержит основные формулировки социологии знания в очерке под названием "Probleme einer Soziologie des Wissens", который был впервые опубликован годом ранее.
  2 См.: Wilhelm Windelband Нет: Heimsoeth Lehrbuch der Geschichte der Philosophie (Tuebingen, Mohr 1950), pp.. 605 ff.
  3 См. Albert Salomon, In Praise of Enlightenment (New York, Meridian Books. 1963), Hans Baith. Wahrheit und Ideologie (Zunch, Manesse, 1945), Werner Staik The Sociology of Knowledge (Chicago Free Press ofGlencoe, 1958) pp. 46 ff, Kurt Lenk (ed) Ideologie (Neuwied/Rhein, Luchterhand 1961), pp.. 13 ff.
  4 Pensees. V. 294.
  5 См.: Karl Marx, Die Fruehschnften (Stuttgart, Kroener 1953). Экономико-философские рукописи 1844 г. начинаются здесь с 225 с.
  6 О Марксовой схеме Unterbau/Ueberbau см. Kail Kautsky "Ver haeltnis von Unterbau und Ueberbau, in Iring Fetschrer (ed.), Der Marxismus (Munich, Piper, 1962), pp. 160 ff.; Antonio Labriola, Die Vermittlung zwischen Basis und Ueberbau ibid, pp. 167 ff.; Jean-Yves Calvez, La pensee de Karl Marx (Paris, Editions du Seuil, 1956) pp. 424 ff. Наиболее важную переформулировку проблемы в двадцатом веке дал Дьердь Лукач в Geschichte und Klassenbewusstsein (Berlin, 1923), сегодня эта работа наиболее доступна во французском переводе Histoire et conscience de classe (Pans, Editions de Minuit, 1960). Понимание Лукачем Марксова понятия диалектики тем более примечательно, что оно появилось десятилетием раньше обнаружения "Экономико-философских рукописей 1844 r.".
  7 Наиболее важными для социологии знания работами Ницше являются "Генеалогия морали" и "Воля к власти". Относительно дискуссии по их поводу см. Walter A. Kaufmann, Nietzsche (New York, Meridian Books, 1956); Karl Loewith, From Hegel to Nietzsche (английский перевод - New York, Holt, Rinehart and Winston, 1964).
  с. 304:
  8 Одним из самых ранних и наиболее интересных приложений мысли Ницше к социологии знания является работа Альфреда Зейделя (Alfred Seidel, Bewusstsein als Verhaengnis, Bonn, Cohen, 1927). Зейдель, в прошлом ученик Макса Вебера, старался соединить одновременно Ницше и Фрейда с радикальной социологической критикой сознания.
  9 Из дискуссий о соотношении между историцизмом и социологией наибольший интерес представляют Cailo Antonio, Dallo storicismo alla sociologis (Florence, 1940), H. Stuart Hughes, Consciousness and Society (New York, Knopf, 1958), pp. 183 ff. Самой важной работой Вильгельма Дильтея в данном контексте является Der Aufbau der geschichtlichen Welt in den Geisteswissenschaften (Tuebingen, 1958).
  10 Превосходное обсуждение шелеровской концепции социологии знания можно найти в Hans-Ioachim Lieber, Wissen und Gesellschaft (Tuebingen, Niemeyer, 1952) pp. 55 ff. См. также Stark, op. cit., passim.
  11 Относительно общего развития немецкой социологии в этот период см. Raymond Aron, La sociologie allemande contemporaine (Paris, Presse Universitaire de France, 1950). По поводу важных нововведений в социологии знания в этот период см. Siegfried Landshut, Kritik der Soziologie (Munich, 1929); Hans Freyer, Soziologie als Wirklichkeitswissenschatt (Leipzig, 1930); Ernz Gruenwald, Das Problem der Soziologie des Wissens (Vienna, 1934); Alexander Von Schelting, Max Webers Wissenschaftslehre (Tuebingen, 1934). Последняя работа - по-прежнему наиболее важный труд по методологии Вебера, должна рассматриваться на фоне дебатов о социологии знания концентрирующихся вокруг формулировок Шелера и Мангейма.
  12 Karl Mannheim, Ideology and Utopia (London, Rouledge & Kegan Paul, 1936); Essays on the Sociology of Knowledge (New York, Oxford University Press, 1952); Essays on Sociology and Social Phychology (New York, Oxford University Press, 1953); Essays on Sociology of Culture (New York, Oxford University Press, 1956). Наиболее важные работы Мангейма по социологии знания собраны и изданы с полезным предисловием Курта Вольфа, см. Karl Mannheim, Wissenssoziologie (Neuwied/Rhein, Luchterland, 1964). К важным второисточникам по мангеймовской концепции социологии знания можно отнести: Jacqes J. Maquet, Sociologie de la connaissance (Louvain, Nauwelaerts, 1949); Aron, op.cit.; Robert K. Merton, Social Theory and Social Structure (Chicago, Free Press of Glencoe, 1957), pp. 489 ff.; Stark, op. cit.; Lieber, op. cit.
  13 Эта характеристика двух первоначальных формулировок дисциплины была дана Либером; см. Lieber, op. cit.
  14 См. Merton, op. cit., pp. 439 ff.
  с. 305:
  15 См. Talcott Parsons An Approach to the Sociology of Knowledge Transactions of the Fourth World Congress of Sociology (Louvam, International Sociological Association, 1959) Vol IV, pp. 25 ff, Culture and the Social System in Parsons et al (eds) Theories of Society (New York, Free Press, 1961) Vol II, pp. 963 ff.
  16 CM Talcott Parsons The Social System (Glencoe 111 Free Press 1951), pp. 326 ff.
  17 См. С Wnghf Mills Power Politics and People (New York, Ballantine Books, 1963), pp. 453 ff.
  18 См. Theodol Geiger Ideologie und Wahrheit (Stuttgart Humboldt 1953), Arbeiten zur Soziologie (Neuwied/Rhem Luchterhand 1962) pp. 412 ff.
  19 См. Einst Topifsch Vom Ursprung und Ende der Metaphysik (Vienna Springer, 1958), Sozialphilosophie zwischen Ideologie und Wissenschaft (Neuwied/Rhein Luchterhand 1961). Важным было влияние на Топича школы легального позитивизма Кельзена. О значимости последней для социологии знания см. Hans Kelsen Aufsaetze zur Ideologiekntik (Neuwied/Rhem Luchteihand 1964).
  20 См. Daniel Bell The End of Ideology (New York Free Press of Glencoe 1960) Kurt Lenk (ed) Ideologie, Norman Bimbaum (ed.) The Sociological Study of Ideology (Oxford, Blackwell 1962).
  21 См. Stark, op. cit.
  22 Alfred Schuf: Collected Papers Vol I (The Hague Nijhoft, 1962) p. 149. Курсив наш.
  23 Ibid. Vol 11(1964) p. 121.
  24 Обсуждение применимости социологии Дюркгейма в социологии знания содержится в Gerard L DeGre Society and Ideology (New York, Columbia University Bookstore 1943) pp. 54 ff Merton op cit, Geoige Gunirch Problemes de la sociologie de la connaissance Traite de sociologie (Presses Universitaires de France 1960) Vol U pp. 103ft.
  25 Насколько нам известно ближе других к применению символического интеракционизма к проблемам социологии знания подошел Т. Шибутани - см. Tamotsu Shibutani Reference Groups and Social Control in Arnold Rose (ed.) Human Behavior and Social Processes (Boston, Houghton Mitflin, 1962) pp. 128 ff. Неспособность представителей символического интеракционизма установить связи между социальной психологией Мида и социологией знания конечно обусловлена ограниченной распространенностью социологии знания в Америке, но более важной теоретической причиной здесь следует считать то, что как сам Мид так и его последователи не развили адекватного понятия социальной структуры. Именно поэтому нам кажется столь важной интеграция подходов Мида и Дюркгейма. В связи с этим стоит заметить что как (с. 306:) равнодушие к социологии знания со стороны американских социальных психологов препятствовало им связать собственную точку зрения с макросоциологической теорией, так и совершенное незнание Мида являлось серьезным дефектом современной неомарксистской социальной мысли в Европе. Немалая ирония заключается в том факте, что поздние неомарксистские теоретики занялись поисками связей с фрейдовской психологией (фундаментально несовместимой с антропологическими предпосылками марксизма), пребывая в полнейшем неведении относительно мидовской теории диалектики общества и индивида, которая куда более соответствует их собственному подходу. Последним примером такого полного иронии явления можно считать работу Geoige Lupus sade L entree dans la vie (Paris, Editions de Mrnuit, 1963), во всех прочих отношениях в высшей степени интересную книгу, которая однако, чуть не на каждой странице вопиет о Миде. Ту же иронию хотя в ином интеллектуальном контексте, можно обнаружив в последних попытках сближения марксизма и фрейдизма в Америке. Одним из европейских социологов которое с успехом удалось использовать Мида и мидовскую традицию при построении социологической теории является Фридрих Тенбрук См. Fneьnch Tenhiuck Geschichte und Gesellschaft (Habilitationsschrift, Фрейбургский университет вскоре будет опубликована). В особенности это относится к разделу озаглавленному Реальность". В ином чем наш собственный систематическом контексте, но при конгениальном нашему подходе к мидовской проблематике Тенбрук обсуждает социальное происхождение реальности и социально-структурные основы поддержания реальности.
  26 Tulcott PWSOIIS The Structure of Social Action (Chicago, Free Press, 1949) p. V.
  27 Emile DmUieim The Rules of Sociological method (Chicago, Free Press, 1950) p. 14.
  28 Мч\ V^ebei The Theory of Social and Economic Organization (New York, Oxford University Press, 1947) p. 101.
 I. Основы знания повседневной жизни
  1 Весь этот раздел нашего трактата опирается на подготовленную к пубтикации работу Альфреда Шюца и Томаса Лукмана (Alfred SchiuL and Пютач Luckmunn Die Strukturen der Lebenswelt). Поэтому мы избегачи многочисленных ссылок на уже опубликованные труды Шюца в которых обсуждаются те же проблемы. Наша аргументация базируется здесь на идеях Шюца in toto с развитием их Лукманом в указанном выше труде. Читатель, который сам хотел бы познакомиться с опубликованными на сегодняшний день работами Шюца, (с. 306:) может обратиться к AIЯeд Schuf: Der sinnhafte Aufbau der socialen Welt (Vienna. Springer 1960), Collected Papers Vols III. Интересующимся тем, как Шюц приспособил феноменологический метод к анализу социального мира, мы рекомендуем ознакомиться с его Collected Papers. Vol I pp. 99 tt а также с Maurice Nathanson (ed), Philosophy of the Social Sciences (New York Random House. 1963), pp. 183 tt.
 II. Общество как объективная реальность
  1 Относительно особого положения человека в царстве животных см. последние биологические работы Jukob \оп Uexkuell Bedeutungslehre (Hamburg Rowohlt, 1958) J J Вил tendijk Mensch und Tier (Hamburg Rowohlt 1958) AdolfPoit mann Zoologie und das neue Bild vom Menschen (Hamburg Rowohlt 1956) Наиболее важные оценки эшх биологических перспектив в терминах философской антропологии принадлежат Гельмуту Плесснеру и Арнольду Гелену (Helmufh Plessnei Die Stufen des Organischen und der Mensch 1928 1965 AI nolil Gehlen Der Mensch seine Natur und seine Stellung in der Welt 1940 1950). Гелен развил эти воззрения далее в терминах социологической теории институтов (особенно в работе Urmensch und Spaetkultur 1956). В качестве введения к последней см. Peter L. Berger Hunsfiied Keflnei Arnold Gehlen and the theory of Institutions Social Research 32 1 110 tt (1965).
  2 Термин "специфическая для вида среда" взят у Икскюлля.
  3 Антропологические импликации термина "открытость миру" были развиты как Плесснером, так и Геленом.
  4 Особенности онтогенетического фундамента человеческого организма были показаны в частности в исследованиях Портманна.
  5 Предположение o том, что эмбриональный период у человека продолжается на протяжении первого года жизни было сделано Портманном, который назвал этот год extrauterine Frьhjahr.
  6 Термин значимый другой взят у Мида. По поводу мидовской теории онтогенезиса Я см. его Mind Sell and Society (Chicago University of Chicago Press 1934) Полезным резюме произведений Мида является Anselm Strauss (ed.) George Herbert Mead on Social Phychology (Chicago University of Chicago Press 1964). В качестве важного второисгочника см. Миш ice Nuthunscw The Social Dynamics ut George H Mead (Washington Public Affairs Press 1"S6).
  7 Существует фундаментальная дихотомия между концепцией человека как создающего себя самого существа и концепцией человеческой природы. В этом заключается решающее антропологическое различие с одной стороны между (с. 308:) Марксом и любой другой собственно социологической перспективой, и Фрейдом равно как и большинством не фрейдистских психологических точек зрения с другой стороны. Прояснение этого различия чрезвычайно важно для того, чтобы вообще имелась возможность сколь бы то ни было осмысленного диалога между современными социологией и психологией. В рамках самой социологической теории можно различать позиции в терминах их близости к "социологическому" и "психологическому" полюсам в пределах самой социологии. Вероятно, Вильфредо Парето является выразителем наиболее разработанного подхода к "психологическому" полюсу. Кстати, принятие или отрицание "человеческой природы" в качестве предпосылки имеет и достаточно любопытные последствия в терминах политических идеологий, но на этом моменте мы здесь не будем останавливаться.
  8 В связи с этим можно сослаться на работы Бронислава Малиновского. Рут Бенедикт, Маргарет Мид, Клайда Клакхона и Джорджа Мердока.
  9 Представленный здесь взгляд о сексуальной пластичности человека имеет точки соприкосновения с фрейдовской концепцией изначально неоформленного характера либидо.
  10 Этот момент разъясняется в мидовской теории социального генезиса "Я".
  11 Термин "эксцентричность" заимствован у Плесснера. Сходные воззрения можно найти в поздних работах Шелера по философской антропологии См. Мах Scheler Dei Stellung des Menschen im Kosmos (Munich, Nymphenburger Verlagshandlug, 1947).
  12 Социальный характер человеческого производства себя самого был самым резким образом сформулирован Марксом в его критике Штирнера в "Немецкой идеологии". Развитие воззрений Жан-Поля Сартра от раннего экзистенциализма к позднейшей его марксистской модификации, то есть от L'etre et le neant к Critique de la raison dialectique, может служить самым впечатляющим примером достижения социологического видения в современной философской антропологии. Интерес Сартра к опосредованиям" между макроскопическим социально-историческим процессом и индивидуальной биографией мог бы опять-таки получить удовлетворение посредством обращения к социальной психологии Мида.
  13 Неразъединимость человечности и социальности человека наиболее отчетливо сформулировал Дюркгейм, прежде всего в заключительном разделе Formes elementaires de la vie religieuse.
  14 Настаивая на том что социальный порядок не базируется на "законах природы, мы ipso facto не занимаем какой либо позиции относительно метафизической концепции "естественного закона". Наши утверждения ограничиваются здесь эмпирически доступными фактами природы.
  15 Как раз Дюркгейм самым решительным образом настаивал на характере sui generis социального порядка, особенно в своих Regles de la methode sociologique. Тезис об антропологической необходимости опредмечивания развивался и Гегелем, и Марксом.
  16 Биологические основания опредмечивания и его взаимосвязь с появлением институтов рассматривается Геленом.
  17 Термин запас знания' мы берем у Шюца.
  18 Гелен трактует этот момент посредством своих понятий Tnebueberschuss и Entlastung.
  19 Этому соответствует понятие Гелена Hintergrundserfluellung.
  20 Определение ситуации как понятие было сформировано и развивалось в социологических работах У И Томаса.
  21 Мы вполне сознаем что такое понятие института шире того понятия которое преобладает в современной социологии. Нам кажется, что такое более широкое понятие подходит для всеобъемлющего анализа базисных социальных процессов. О социальном контроле см. Fiielltich Tenbluck "Soziale Kontrolle" Staatslexikon der Goerres Gesellschaft (1962), Нет iichPopit: "Soziale Normen" European Journal of Sociology.
  22 Термин "принятие роли другого" взят у Мида. Мы принимаем здесь мидовскую парадигму социализации и применяем ее к более широкой проблеме институционализации. Аргументы совмещают в себе ключевые характеристики подходов как Мида так и Гелена.
  В этом отношении важен анализ экспансии диады в триаду у Зиммеля. Данная аргументация совмещает концепции объективности социальной реальности Дюркгейма и Зиммеля.
  24 В терминах Дюркгейма это означает что вместе с экспансией диады в триаду и далее первоначальные формации становятся истинными социальными фактами" то есть они обретают choseite.
  25 Здесь можно для сравнения привести концепцию инфантильного реализма Жана Пиаже.
  26 Анализ данного процесса в рамках современной семьи дан в Peter L. Berger and Hansfiied Kellnei Marriage and the Construction of Reality Diogenes 46 (1964) Itt
  27 Предшествующее описание близко дюркгеймовскому анализу социальной реальности. Оно не противоречит веберовской концепции смыслового характера общества. Так как социальная реальность всегда порождается в осмысленных человеческих действиях, она продолжает нести значения даже в том случае если они в данный момент затемнены для (с. 310:) индивида. Первоначальное можно реконструировать как раз посредством того, что Вебер называл Verstehen.
  28 Термин "объективация" является дериватом гегельяно-марксистского Versachlichung.

<< Пред.           стр. 3 (из 4)           След. >>

Список литературы по разделу