<< Пред. стр. 1022 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу
был назначен сенатором; в 1865 г. назначен обер-прокурором св. синода, а
в 1866 г. - министром народного просвещения и занимал оба эти поста до
апреля 1880 г., когда был назначен членом государственного совета. В мае
1882 г. Т. занял пост министра внутренних дел и шефа жандармов и
оставался на этом посту до самой смерти. В качестве министра народного
просвещения, гр. Т. провел реформу среднего образования (1871),
заключавшуюся в значительном усилении преподавания латинского и
греческого языков в гимназиях, причем только воспитанникам классических
гимназий было предоставлено право поступать в университет; бывшие
реальные гимназии преобразованы в реальные училища (1872). При Т.
открыты: историко-филологический институт в С.-Петербурге (1867),
Варшавский университет и сельскохозяйственный институт в Новой
Александрии (1869), русская филологическая семинария в Лейпциге для
приготовления учителей древних языков (1875); Нежинский лицей
преобразован в историко-филологический институт, а Ярославский лицей - в
юридический лицей. В 1872 г. издано положение о городских училищах, в
1874 г. - положение о начальных училищах, для надзора за которыми были
еще в 1869 г. учреждены должности инспекторов народных училищ. В
духовном ведомстве при гр. Т. произведено преобразование духовно-учебных
заведений (1867-69). Как министр внутренних дел, Т. был поборником
"сильной" власти. Законодательные меры, проведенные и подготовленные при
нем, были направлены к возвышению дворянства, к регламентации
крестьянского быта и к преобразованию местного управления и
самоуправления в смысле расширения влияния администрации. Изданы законы
о крестьянских семейных разделах и о найме сельских рабочих,
подготовлены положение о земских начальниках и новое земское положение.
Свобода печати существенно ограничена временными правилами 1882 г. С
1882 г. Т. состоял также президентом академии наук. Он написал "Историю
финансовых учреждений России со времени основания государства до кончины
императрицы Екатерины II" (СПб., 1848), "Le Catholicisme romain en
Russie" (H., 1863-64) и ряд статей по истории просвещения в России в
"Жун. Мин. Нар. Просвещения" и в "Русском Архиве". По его инициативе
предпринято издание "Материалов для истории академии наук".
Толстой (граф Лев Николаевич) - знаменитый писатель, достигший еще
небывалой в истории литературы XIX в. славы. В его лице могущественно
соединились великий художник с великим моралистом. Личная жизнь Т., его
стойкость, неутомимость, отзывчивость. одушевление в отстаивании своих
идеалов, его попытка отказаться от благ мира сего, жить новою, хорошею
жизнью, имеющею в основе своей только высокие, идеальные цели и познание
истины - все это доводит обаяние имени Т. до легендарных размеров.
Богатый и знатный род, к которому он принадлежит, уже во времена Петра
Вел. занимал выдающееся положение. Не лишено своеобразного интереса, что
прапрадеду провозвестника столь гуманных идеалов (гр. Петру Андреевичу;)
выпала печальная роль в истории царевича Алексея. Правнук Петра
Андреевича, Илья Андреевич, описан в "Войне и Мире" в лице
добродушнейшего, непрактичного старого графа Ростова. Сын Ильи
Андреевича, Николай Ильич, был отцом Льва Николаевича. Он изображен
довольно близко к действительности в "Детстве" и "Отрочестве" в лице
отца Николиньки, и отчасти в "Войне и Мире", в лице Николая Ростова. В
чине подполковника павлоградского гусарского полка, он принимал участие
в войне 1812 г. и после заключения мира вышел в отставку. Весело проведя
молодость, Ник. Ильич проиграл огромные деньги и совершенно расстроил
свои дела. Страсть к игре перешла и к сыну, который, уже будучи
известным писателем, азартно играл и должен был в начале 60-х годов
ускоренно продать Каткову "Казаков", чтобы расквитаться с проигрышем.
Остатки этой страсти и теперь еще видны в том чрезвычайном увлечении, с
которым Л. И. отдается лаунтенису. Чтобы привести свои расстроенные дела
в порядок, Николай Ильич, как и Николай Ростов, женился на некрасивой и
уже не очень молодой княжне Волконской. Брак, тем не менее, был
счастливый. У них было четыре сына: Николай, Сергей, Дмитрий и Лев и
дочь Мария. Кроме Льва, выдающимся человеком был Николай, смерть
которого (за границею, в 1860 г.) Т. так удивительно описал в одном из
своих писем к Фету. Дед Т. по матери, екатерининский генерал, выведен на
сцену в "Войне и Мире" в лице сурового ригориста - старого князя
Волконского.
Лучшие черты своего нравственного закала, Л. Н. несомненно
заимствовал от Волконских. Мать Л. Н., с большою точностью изображенная
в "Войне и Мире" в лице княжны Марьи, владела замечательным даром
рассказа, для чего, при своей перешедшей к сыну застенчивости, должна
была запираться с собиравшимися около ее в большом числе слушателями в
темной комнате. Кроме Волконских; Т. состоит в близком родстве с целым
рядом других аристократических родов - князьями Горчаковыми, Трубецкими
и другими. Лев Николаевич родился 28 августа 1828 г. в Крапивенском
уезде Тульской губ. (в 15 верстах от Тулы), в получившем теперь
всемирную известность наследственном великолепном имении матери - Ясной
Поляне. Т. не было и двух лет, когда умерла его мать. Многих вводит в
заблуждение то, что в автобиографическом "Детстве" мать Иртеньева
умирает когда мальчику уже лет 6 - 7, и он вполне сознательно относится
к окружающему; но на самом деле мать изображена здесь Т. по рассказам
других. Воспитанием осиротевших детей занялась дальняя родственница, Т.
А. Ергольская. В 1837 г. семья переехала в Москву, потому что старшему
сыну надо было готовиться к поступление в университет; но вскоре
внезапно умер отец, оставив дела в довольно расстроенном состоянии, и
трое младших детей снова поселились в Ясной Поляне, под наблюдением Т.
А. Ергольской и тетки по отцу, графини А. М. Остен-Сакен. Здесь Л. Н.
оставался до 1840 г., когда умерла гр. Остен-Сакен и дети переселились в
Казань, к новой опекунше - сестре отца П. И. Юшковой. Этим заканчивается
первый период жизни Т., с большою точностью в передаче мыслей и
впечатлений и лишь с легким изменением внешних подробностей описанный им
в "Детстве". Дом Юшковых, несколько провинциального пошиба, но типично
светский, принадлежал к числу самых веселых в Казани; все члены семьи
высоко ценили комильфотность и внешний блеск. "Добрая тетушка моя",
рассказывает Т. "чистейшее существо, всегда говорила, что она ничего не
желала бы так для меня, как того, чтобы я имел связь с замужнею
женщиною: rien ne forme un jeune homme comme une liaison avec une femme
comme il faut" ("Исповедь"). Два главнейших начала натуры Т. - огромное
самолюбие и желание достигнуть чего-то настоящего, познать истину -
вступили теперь в борьбу. Ему страстно хотелось блистать в обществе,
заслужить репутацию молодого человека comme il faut. Но внешних данных
для этого у него не было: он был некрасив, неловок, и кроме того ему
мешала природная застенчивость. Вместе с тем в нем шла напряженная
внутренняя борьба и выработка строгого нравственного идеала. Все то, что
рассказано в "Отрочестве" и "Юности" о стремлениях Иртеньева и Нехлюдова
к самоусовершенствованию, взято Т. из истории собственных его
аскетических попыток. Разнообразнейшие, как их определяет сам Т.,
"умствования" о главнейших вопросах нашего бытия - счастье, смерти,
Боге, любви, вечности - болезненно мучили его в ту эпоху жизни, когда
сверстники его и братья всецело отдавались веселому, легкому и
беззаботному времяпрепровождению богатых и знатных людей. Все это
привело к тому, что у Т. создалась "привычка к постоянному моральному
анализу, уничтожившему свежесть чувства и ясность рассудка" ("Юность").
Вся дальнейшая жизнь Т. представляет собою мучительную борьбу с
противоречиями жизни. Если Белинского по праву можно назвать великими
сердцем, то к Т. подходит эпитет: великая совесть. - Образование Т. шло
сначала под руководством грубоватого гувернера-француза St. Thomas (М-r
Жером "Отрочества"), заменившего собою добродушного немца Ресельмана,
которого с такою любовью изобразил Т. в "Детстве" под именем Карла
Ивановича. Уже 15 лет, в 1843 г., Т. поступил в число студентов
казанского университета. Это следует, однако, приписать не тому, что
юноша много знал, а тому, что требования были очень невелики, в
особенности для членов семей с видным общественным положением. Казанский
университет находился в то время в очень жалком состоянии. Профессора
были, в большинстве, либо чудаки-иностранцы, почти не знавшие по-русски,
либо невежественные карьеристы, иногда даже нечистые на руки. Правда,
профессорствовал в то время знаменитый Лобачевский, но на математическом
факультете, а Т. провел два года на восточном факультете, два года - на
юридическом. На последнем тоже был один выдающийся профессор ученый
цивилист Мейер; Т. одно время очень заинтересовался его лекциями и даже
взял себе специальную тему для разработки - сравнение "Esprit des lois"
Монтескье и Екатерининского "Наказа". Из этого, однако, ничего не вышло:
ему вскоре надоело работать. Он только числился в университете, весьма
мало занимаясь и получая двойки и единицы на экзаменах. Неуспешность
университетских занятий Т. - едва ли простая случайность. Будучи одним
из истинно великих мудрецов в смысле уменья вдуматься в цель и
назначение человеческой жизни, Т. в тоже время лишен способности мыслить
научно, т. е. подчинять свою мысль результатам исследования.
Ненаучность его ума особенно ясно сказывается в тех требованиях,
которые он предъявляет к научным исследованиям, ценя в них не
правильность метода и приемов, а исключительно цель. От астронома он
требует указаний путей к достижению счастья человечества - а философии
ставит в укор отсутствие тех осязательных результатов, которых достигли
науки точные. - Бросив университет еще до наступления переходных
экзаменов на 3 курс юрид. факультета, Т. с весны 1847 г. поселяется в
Ясной Поляне. Что он там делал, мы знаем из "Утра помещика": здесь надо
только подставить фамилию "Т. " вместо "Нехлюдов", чтобы получить
достоверный рассказ о житье его в деревне. Попытка Т. стать
действительным отцом и благодетелем своих мужиков замечательна и как
яркая иллюстрация того, что барская филантропия неспособна была
оздоровить гнилой и безнравственный в своей основе крепостной быт, и как
яркая страница из истории сердечных порывов Т. На этот раз порыв Т. был
вполне самостоятельный; он стоит вне связи с демократическими течениями
второй половины 40-х годов, совершенно не коснувшимися Т. Он весьма мало
следил за журналистикою; хотя его попытка чемнибудь сгладить вину
барства пред народом относится к тому же году, когда появились "Антон
Горемыка" Григоровича и начало "Записок охотника" Тургенева, но это
простая случайность. Если и были тут литературные влияния, то гораздо
более старого происхождения: Т. очень увлекался Руссо. Ни с кем у него
нет стольких точек соприкосновения, как с великим ненавистником
цивилизации и проповедником возвращения к первобытной простоте. Мужики,
однако, не всецело захватили Т.: он скоро уехал в Петербург и весною
1848 г. начал держать экзамен на кандидата прав. Два экзамена, из
уголовного права и уголовного судопроизводства, он сдал благополучно,
затем это ему надоело и он уехал в деревню. Позднее он наезжал в Москву,
где часто поддавался унаследованной страсти к игре, не мало расстраивая
этим свои денежные дела. В этот период жизни Т. особенно страстно
интересовался музыкою (он недурно играл на рояле и очень любить
классических композиторов). Преувеличенное по отношению в большинству
людей описание того действия, которое производит "страстная" музыка,
автор "Крейцеровой сонаты" почерпнул из ощущений, возбуждаемых миром
звуков в его собственной душе. Развитию любви Т. к музыке содействовало
и то, что во время поездки в Петербург в 1848 г. он встретился, в весьма
мало подходящей обстановке танцкласса, с даровитым, но сбившимся с пути
немца-музыканта, которого впоследствии описал в "Альберте". Т. пришла
мысль спасти его: он увез его в Ясную Поляну и вместе с ним много играл.
Много времени уходило также на кутежи, игру и охоту. Так прошло после
оставления университета 4 года, когда в Ясную Поляну приехал служивший
на Кавказе брат Т., Николай, и стал его звать туда. Т. долго не сдавался
на зов брата, пока крупный проигрыш в Москве не помог решению. "Чтобы
расплатиться, надо было сократить свои расходы до минимума - и весною
1851 г. Т. торопливо уехал из Москвы на Кавказ, сначала без всякой
определенной цели. Вскоре он решил поступить на военную службу, но
явились препятствия в виде отсутствия нужных бумаг, которые трудно было
добыть, и Т. прожил около 5 месяцев в полном уединении в Пятигорске, в
простой избе. Значительную часть времени он проводил на охоте, в
обществе казака Епишки, фигурирующего в "Казаках- под именем Еpoшки.
Осенью 1851 г. Т., сдав в Тифлисе экзамен, поступил юнкером в 4-ую
батарею 20-й артиллерийской бригады, стоявшей в казацкой станице
Старогладове, на берегу Терека, под Кизляром. С легким изменением
подробностей, она во всей своей полудикой оригинальности изображена в
"Казаках". Те же "Казаки" дадут нам и картину внутренней жизни бежавшего
из столичного омута Т., если мы подставим фамилию "Толстой" вместо
фамилии Оленина. Настроения, которые переживал Т.-Оленин, двойственного
характера: тут и глубокая потребность стряхнуть с себя пыль и копоть
цивилизации и жить на освежающем, ясном лоне природы, вне пустых
условностей городского и в особенности великосветского быта, тут и
желание залечить раны самолюбия, вынесенные из погони за успехом в этом
"пустом" быту, тут и тяжкое сознание проступков против строгих
требований истинной морали. В глухой станице Т. обрел лучшую часть
самого себя: он стал писать и в 1852 г. отослал в редакцию
"Современника" первую часть автобиографической трилогии: "Детство". Как
все в Т. сильно и оригинально, так необычайно и первоклассно начало его
литературной деятельности. По-видимому, "Детство" - в буквальном смысле
первенец Т.: по крайней мере в числе многочисленных биографических
фактов, собранных друзьями и почитателями его, нет никаких данных,
указывающих на то, Т. что раньше пытался написать что-нибудь в
литературной форме. Нет никаких намеков на ранние литературные
поползновения и в произведениях Т., представляющих историю всех его
мыслей, поступков, вкусов и т. д.
Сравнительно позднее начало увенчавшегося такою небывалою удачею
поприща очень характерно для Т.: он никогда не был профессиональным
литератором, понимая профессиональность не в смысле профессии, дающей
средства к жизни, а в менее узком смысле преобладания литературных
интересов. Чисто литературные интересы всегда стояли у Т. на втором
плане: он писал, когда хотелось писать и вполне назревала потребность
высказаться, а в обычное время он светский человек, офицер, помещик,
педагог, мировой посредник, проповедник, учитель жизни и т. д. Он
никогда не нуждался в обществе литераторов, никогда не принимал близко к
сердцу интересы литературных партий, далеко не охотно беседует о
литературе, всегда предпочитая разговоры о вопросах веры, морали,
общественных отношений. Ни одно произведение его, говоря словами
Тургенева, не "воняет литературою", т. е. не вышло из книжных
настроений, из литературной замкнутости. - Получив рукопись "Детства",
редактор "Современника" Некрасов сразу распознал ее литературную
ценность и написал автору любезное письмо, подействовавшее на него очень
ободряющим образом. Он принимается за продолжение трилогии, а в голове
его роятся планы "Утра помещика", "Набега" "Казаков". Напечатанное в
"Современнике" 1852 г. "Детство", подписанное скромными инициалами Л. Н.
Т., имело чрезвычайный успех; автора сразу стали причислять к корифеям
молодой литературной школы, наряду с пользовавшимися уже тогда громкою
литературною известностью Тургеневым, Гончаровым, Григоровичем,
Островским. Критика - Аполлон Григорьев, Анненков, Дружинин,
Чернышевский - оценила и глубину психологического анализа, и серьезность
авторских намерений, и яркую выпуклость реализма, при всей правдивости
ярко схваченных подробностей действительной жизни чуждого какой бы то ни
было вульгарности. На Кавказе скоро произведенный в офицеры Т. оставался
два года, участвуя во многих стычках и подвергаясь всем опасностям
боевой кавказской жизни. Он имел права и притязания на Георгиевский
крест, но не получил его, чем, видимо, был огорчен. Когда в конце 1853
г. вспыхнула Крымская война, Т. перевелся в Дунайскую армию, участвовал
в сражении при Ольтенице и в осаде Силистрии, а с ноября 1854 г. по
конец августа 1855 г. был в Севастополе. Все ужасы, лишения и страдания,
выпавшие на долю геройских его защитников, перенес и Т. Он долго жил на
страшном 4-м бастионе, командовал батареей в сражении при Черной, был
при адской бомбардировке во время штурма Малахова Кургана. Не смотря на
все ужасы осады, к которым он скоро привык, как и все прочие
эпически-храбрые севастопольцы, Т. написал в это время боевой рассказ из
кавказской жизни "Рубка леса" и первый из трех "Севастопольских
рассказов": "Севастополь в декабре 1854 г.". Этот последний рассказ он
отправил в "Современник". Тотчас же напечатанный, рассказ был с
жадностью прочитан всею Poccиею и произвел потрясающее впечатление
картиною ужасов, выпавших на долю защитников Севастополя. Рассказ был
замечен импер. Николаем; он велел беречь даровитого офицера, что,
однако, было неисполнимо для Т., не хотевшего перейти в разряд
ненавидимых им "штабных". Окруженный блеском известности и пользуясь
репутациею очень храброго офицера, Т. имел все шансы на карьеру, но сам
себе "испортил" ее. Едва ли не единственный раз в жизни (если не считать
сделанного для детей "Соединения разных вариантов былин в одну" в его
педагогич. сочинениях) он побаловался стихами: написал сатирическую
песенку, на манер солдатских, по поводу несчастного дела 4 августа 1855
г., когда генерал Реад, неправильно поняв приказание главнокомандующего,
неблагоразумно атаковал Федюхинские высоты. Песенка (Как четвертого
числа, нас нелегкая несла гору забирать и т. д.), задевавшая целый ряд
важных генералов, имела огромный успех и, конечно, повредила автору.
Тотчас после штурма 27 августа Т. был послан курьером в Петербург, где
написал "Севастополь в мае 1855 г." и "Севастополь в августе 1855 г.".
"Севастопольские рассказы", окончательно укрепившие известность Т., как
одной из главных "надежд" нового литературного поколения, до известной
степени являются первым эскизом того огромного полотна, которое 10 - 12
лет спустя Т. с таким гениальным мастерством развернул в "Войне и мире".
Первый в русской, да и едва ли не во всемирной литературе, Т. занялся
трезвым анализом боевой жизни, первый отнесся к ней без всякой
экзальтации. Он низвел воинскую доблесть с пьедестала сплошного
"геройства", но вместе с тем возвеличил ее как никто. Он показал. что
храбрец данного момента за минуту до того и минуту спустя такой же
человек, как и все: хороший - если он всегда такой, мелочный,
завистливый, нечестный - если он был таким, пока обстоятельства не
потребовали от него геройства. Разрушая представление воинской доблести
в стиле Марлинского, Т. ярко выставил на вид величие геройства простого,
ни во что не драпирующегося, не лезущего вперед, делающего только то,
что надо: если надо - так прятаться, если надо - так умирать. Бесконечно
полюбил за это Т. под Севастополем простого солдата и в его лице весь
вообще русский народ. - Шумною и веселою жизнью зажил Т. в Петербурге,
где его встретили с распростертыми объятиями и в великосветских салонах,
и в литературных кружках. Особенно близко сошелся он с Тургеневым, с
которым одно время жил на одной квартире. Тургенев ввел Т. в кружок
"Современника" и других литературных корифеев: он стал в приятельских
отношения с Некрасовым, Гончаровым, Панаевым, Григоровичем Дружининым,
Сологубом. "После севастопольских лишений столичная жизнь имела двойную
прелесть для богатого, жизнерадостного, впечатлительного и общительного
молодого человека. На попойки и карты, кутежи с цыганами у Т. уходили
целые дни и даже ночи" (Левенфельд). Веселая жизнь не замедлила оставить
горький осадок в душе Т. тем более, что у него начался сильный: разлад с
близким ему кружком писателей, Он и тогда понимал, "что такое святость"
и потому никак не хотел удовлетвориться, как некоторые его приятели,
тем, что он "чудесный художник", не мог признать литературную
деятельность чем-то особенно возвышенным, чем-то таким, что освобождает
человека от необходимости стремиться к самоусовершенствованию и
посвящать себя всецело благу ближнего. На этой почве возникали
ожесточенные споры, осложнявшиеся тем, что всегда правдивый и потому
часто резкий Т. не стеснялся отмечать в своих приятелях черты
<< Пред. стр. 1022 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу