<< Пред. стр. 1134 (из 1179) След. >>
г. был послан к г. Азову с войском, в составе которого находились двапотешные полка, преображенский и семеновский; сам Петр состоял при Ш. в
звании капитана преображенского полка. Ш. осадил Азов, но успел только
взять две каланчи, находившиеся выше города; самый город, охранявшийся
сильным гарнизоном и получавший съестные и военные запасы с моря,
отразил все нападения, и Петр, убедившись, что без флота овладение
Азовом было невозможно, отступил, с тем, чтобы на следующий год стеснить
город с моря и сухого пути. В 1696 г. Ш. снова подступил к Азову и
обложил его с сухого пути, а Петр блокировал город с моря, посредством
флота, построенного в Воронеже; через два месяца Азов сдался, не смотря
на то, что крымский султан Нурадин пять раз нападал с сильным войском на
русский лагерь; все эти нападения были отражены с большим уроном. В 1698
г. Ш. был отряжен с преображенским и семеновским полками против 4-х
мятежных стрелецких полков, которые, пользуясь отсутствием Петра и
возбуждаемые царевною Софиею, возмутились, захватили пушки и из Торопца
двинулись к Москве. 18 июня Ш. встретил бунтовщиков в 46 верстах от
Москвы, близ Воскресенского монастыря, на берегах Истры, и сначала
пытался образумить непокорных, но потом вступил с ними в сражение и
разбил их на голову. Ум. в 1700 г. Журнал его о походе к Азову и о
строении крепости Таганрога напечатан в "Древней российской вивлиофике"
и особо издан Рубаном (СПб., 1773).
Шеин - (Михаил Борисович) - боярин и воевода. В царствование Бориса
Годунова он имел звание чашника; в 1607 г. возведен в бояре. В 1609 г.
начальствовал в Смоленске. Король польский Сигизмунд, веря слухам, что
жители Смоленска ждут его с нетерпением, как избавителя, подступил к
этому городу в сентябре, с 12000 отборных всадников, немецкою пехотой,
литовскими татарами и 10000 запорожцев, расположился станом на берегу
Днепра и послал к жителям манифест, убеждая их покориться и обещая им за
добровольное подданство новые права и милость, а за упрямство -
разорение. Ш. отправил Сигизмундову грамоту в Москву и просил у царя
помощи, а между тем, по совещании с дворянами и гражданами, выжег посады
и слободы и заперся в крепости. Сигизмунд стал громить стены и делать
приступы, но без успеха. Хотя зимою многие русские присягнули
Владиславу, Ш. не переставал защищаться в Смоленске. 21 ноября поляки,
взорвав грановитую башню и часть городской стены, бросились с немцами и
казаками на приступ, но три раза были отражены Ш. Осада продолжалась
двадцать месяцев: запасы и силы истощились; смоляне, с своим
начальником, терпеливо сносили все. Наконец, смоленский беглец Андрей
Дедишин указал полякам слабое место в стене, и в полночь 3 июня 1611 г.
неприятель ворвался в крепость. Поляки стремились к храму Богоматери,
где заперлись многие мещане и купцы с семействами, богатствами и
пороховою казною; спасения не было. Русские зажгли порох и взлетели на
воздух. Ш. долго противился полякам; слезы жены, молодой дочери и
малолетнего сына тронули его: он сдался Потоцкому; его скованным привели
в королевский стан и предали пыткам, чтоб узнать, где скрыты сокровища
смолян. Сына его Сигизмунд взял к себе, жену и дочь отдал Льву Сапеге, а
самого Ш. отослал в Литву. Он 9 лет содержался в Варшаве, вместе с
Филаретом, Голицыным и Мезецким. В царствование Михаила Федоровича, по
объявлении полякам войны, Ш. был назначен главным воеводою. Он обложил
Смоленск многочисленным войском; осада продолжалась 10 месяцев:
голландские пушки и подкопы разрушали стены, и осажденные уже готовы
были сдаться, но король Владислав, с войском, вчетверо слабейшим, отбил
Ш. от Смоленска и принудил его заключиться в окопах, где русские должны
были выдержать стремительные атаки. Владислав занял в тылу их Дорогобуж,
где был склад съестных припасов; несколько раз Ш. пытался выйти из
окопов, чтобы смелым ударом решить борьбу, но напрасно: его войско упало
духом. Второстепенные воеводы слабо содействовали главному полководцу;
генералы и полковники иностранные ссорились и резались друг с другом; в
русском лагере открылись повальные болезни; целые полки бежали в свои
области, опустошенные крымскими татарами, нападавшими на Украину.
Болезни и побеги так ослабили войско, что Ш. ожидал спасения из одной
Москвы. Высланные к нему на помощь князья Черкасский и Пожарский не
решились идти далее Можайска. Ш. был принужден заключить капитуляцию,
оставил королю весь свой лагерь, где было 123 орудия, и вывел одно
войско. По возвращении в Москву, он был казнен как изменник (1634).
Шейх - слово арабское, значит старец. Так у мусульман называются
настоятели духовных орденов или религиозных общин, потомки чтимого
святого и вообще духовные руководители.
Шейх-уль-ислам - глава ислама, представитель мусульманского
духовенства в Турции. Впервые эта должность была введена Мухаммедом II в
1453 г., по завоевании им Константинополя. Прежде во всех значительных
городах были свои Ш.уль-исламы, но теперь он сохранился только в
Стамбуле. Хотя Ш.-уль-ислам назначается султаном, но, благодаря своему
влиянию на народ, он может противодействовать самому султану, если
откажется скрепить какое-нибудь важное султанское постановление своей
фетвой. т. е. религиозным разрешением. Поэтому в теории Ш.-уль-ислам
занимает в государстве первое место после великого визиря.
Шелковичное дерево, иначе шелковица - тутовое дерево (Morus L.) из
сем. Могасеае, известно до 10 видов, дико растущих в умеренном климате
северного полушария и на горах под тропиками. Деревья или кустарники с
попеременными зубчатыми или трехпятилопастными листьями и опадающими
прилистниками. Цветки мелкие, однодомные или двудомные, собранные в
колосья; в мужском цветке околоцветник 4-раздельный, тычинок 4, пестик
зачаточный; в женском цветке околоцветник почти 4-листный, пестик с 2
срединными рыльцами. Плод сборный, мясистый от разросшегося
околоцветника (так наз. "тутовая ягода"), состоящий из плодиков -
костянок. Семя белковое. Наиболее известны два вида тутового дерева: М.
alba и М. nigra, листья первого вида идут на корм шелковичных червей.
С. Р.
Шелкопряды (Bombycidae) - семейство бабочек из группы Bombycoidea.
Относящиеся сюда бабочки имеют толстое волосистое тело и сильно
развитые, сравнительно небольшие крылья. Глазков нет; усики короткие, у
самцов гребенчатые, у самок с мелкими зубчиками. Передние крылья
3-угольные, задние крылья небольшие, округленные, с короткой бахромой;
ноги короткие и сильные. Гусеницы 16-ногие, большей частью покрытые
густыми пушистыми волосами, иногда почти голые (как у тутового
шелкопряда). Куколки толстые, притупленные, в коконах на деревьях, на
земле или в земле. К этому семейству относится тутовый шелкопряд, дающий
лучший шелк (Bombyx s. Sericaria mori), о котором см. Тутовый шелкопряд.
Bombyx religiosae живет в Ассаме на Ficus religiosa, дает также шелк. К
тому же роду относится В. lanestris, который вредит иногда березам, В.
castrensis, вредящий иногда дубам, В. neustria. К роду Lasiocampa
относится весьма вредный для сосновых лесов L. pini, L.quercifolia,
которая вредит иногда фруктовым деревьям и друг.
М. Р.-К.
Шелли (Перси Биши Shelley) - один из величайших английских поэтов XIX
в. Родился в графстве Соссекс 4 авг. 1792 г., потонул в Средиземном море
между Специей и Ливорно 8 июля 1822 г. Своей пламенной верой в
полновластный и всеразрешающий разум, своим полным пренебрежением к
унаследованным от прошлого человеческим воззрениям, верованиям и
привычкам Ш., принадлежит еще к последователям идей века Просвещения.
"Политическая справедливость" Годвина, проникнутая целиком революционным
рационализмом девяностых годов XVIII в., стала очень рано его
евангелием; но идеи Годвина претворились у Ш. в красивые поэтичесние
видения, смело задуманные и своеобразные. Эти образы, воздушные и
туманные, убаюкивают сознание своей дивной художественностью. Как поэт,
Ш. принадлежит уже целиком к началу истекшего столетия, к тому
блестящему возрождению поэзии, которое мы называем романтизмом.
Поэтическое дарование Ш., таким образом не вполне соответствует его
миросозерцанию. Двойственность Ш., как рационалиста и романтика,
мыслителя и художника, проповедника и поэта, составляет самую
характерную черту его гения. "Ш. научил нас - пишет проф. Доуден -
признавать благодеятельность высшего закона, тяготеющего над избранными
душами, живущими ради идеи, ради надежды, и готовых претерпеть за них и
попреки, и посрамление, и даже принять смерть мученичества. Но этот
высший закон, как его представил себе Ш. - вовсе не добровольное
подвижничество или жалкий аскетизм; Ш. и в стихах, и в прозе отдает
должное музыке, живописи, скульптуре и поэзии и обогащает наше сознание
их могуществом. Его только никогда не удовлетворяет эпикурейское
наслаждение красотой или удовольствием. Его поэзия вливает в нас
божественную тревогу, которую не могут рассеять ни музыка, ни живопись,
ни скульптура, ни песня; через их посредство мы поднимаемся к какой-то
высшей красоте, к какому-то вожделенному добру, которых мы, может быть,
никогда не достигнем, но к которым мы постоянно и неминуемо должны
стремиться" ("Transcripts & Studies", стр. 100). Женственно-красивый и
нежный облик Ш., с его открытым и вдумчивым взором, заканчивает
обаятельность его, как поэта и как человека. - Созерцательная, склонная
к мечтательности и к сильным душевным возбуждениям натура Ш. сказалась
очень рано, когда еще ребенком, в поместье своего деда, он рассказывал
маленьким сестрам страшные сказки и забавлялся химическими и
электрическими опытами, производившими впечатление алхимии. Те же
интересы преобладают и позже в итонской школе, куда отец поэта, Тимофей
Ш., деревенский сквайр, отдал своего сына, в надежде ввести его в круг
избранной молодежи. В первые годы мы и здесь видим Ш. за чтением
страшных романов г-жи Редклиф и Люиса и за химическими опытами. Здесь
впервые жизнь показалась Ш. и своей неприглядной стороной. Суровое
воспитание тогдашнего англ. юношества жестоко отразилось на
чувствительной душе поэта. Он долго помнил издевательства, кулачную
расправу, приставанья своих товарищей и наставников. В "Лаоне и Ситне"
он вспоминает о них, как о своих "тиранах и врагах". В последние годы
пребывания в Итоне занятия Ш. становятся более серьезными. В нем
просыпается потребность творчества. В 1810 г., когда Ш. перешел в
оксфордский университет, он уже был автором двух романов: "Цастроцци" и
"Св. Ирвайн". Оба они отражают самый фантастический и грубый романтизм
тогдашнего ходячего романа, но несомненно нашли себе читателей. В Итоне
Шелли впервые увлекся и идеями "Политической справедливости" Годвина;
его кузина Гарриэт Гров, на любовь к которой благосклонно смотрели его
родители, была уже по первым письмам, пришедшим из Оксфорда, встревожена
вольномыслием своего молодого друга. На первых порах в Оксфорде Ш.
испытал мало новых впечатлений. Он издает шутовские стихи, под
заглавием: "Посмертные записки Маргариты Никольсон", зачитывается
Платоном, Еврипидом, Лукрецием, знакомится с Франклином и Кондорсе, с
философией Локка и Юма. Самый университет не произвел на Ш.,
по-видимому, никакого впечатления. Характерная для Ш. жажда прозелитизма
и потребность высказываться быстро привели его, вместе с его товарищем и
другом Гоггом, оставившим интересные воспоминания (Hogg, "Life of P. В.
Sh.", Лонд., 1858), к крайне опасному шагу: изданию брошюры о
"Необходимости атеизма". Ш. собственноручно распространял эту брошюру
среди студентов, рассылал ее множеству лиц и быстро распространил ее по
всему Оксфорду. Хотя имя его не стояло на заголовке, тем не менее
университетское начальство вызвало Ш. на суд и, после его отказа
отвечать на предложенные вопросы, постановлением 25-го марта 1811 г.
исключило обоих друзей из числа студентов. О женитьбе Ш. на Гарриэт Гров
не могло быть более речи. Отец Ш. на некоторое время запретил ему даже
являться домой, назначив ему 200 фунт. (=2000 руб.) ежегодной пенсии - и
19-летний Шелли раз навсегда был предоставлен самому себе. Следующие три
года жизни Ш. можно назвать эпохой общественно-политических скитаний.
Уже как бы приобретя венец гонимого за идею, Ш. в эти годы чувствует
себя защитником угнетенных и смелым поборником правды и свободы. В таком
свете представлялась ему дружба с Гарриэт Уестбрук, пансионной подругой
его сестер, дочерью богатого трактирщика, подозревавшегося и в
ростовщичестве. Увезя эту шестнадцатилетнюю девочку в Эдинбург к Гоггу и
женившись на ней в августе того же года, Ш. считал, что спасает ее от
тирании старого Уестбрука. Родители Ш., возмущенные таким неподходящим
для наследника баронетского достоинства браком, предложили ему
отказаться от наследства в пользу будущего сына или младшего брата. Это
еще более укрепило Ш. в той мысли, что он служит дорогим ему идеям
свободы, равенства и справедливости. В таком настроении совершил Ш. свою
поездку в Ирландию, где распространял почти собственноручно свою брошюру
о даровании равноправности католикам. Биографы обыкновенно подсмеиваются
над этим вмешательством Ш. в политику. Хотя эта пропаганда и кажется
наивной, но, читая брошюру Ш. теперь, при свете современных политических
отношений Англии, нельзя не признать, что он вовсе не витал в заоблачных
мечтаниях, а лишь высказывал взгляды, к которым его соотечественникам
предстояло придти через три четверти века. Все в том же настроении Ш.
знакомится вскоре сначала письменно, а затем и лично с Годвином,
отдается со всем пылом молодости делам благотворительности
(преимущественно в Тримедоке, в Карнарвоншире), издает еще целый ряд
политических памфлетов и , наконец, пишет свою "Королеву Маб", с
длинными примечаниями. Это первый поэтический опыт, еще слишком полный
юношеского риторизма и бледнеющий перед вдохновенной лирикой его
последующих поэм. Насколько молодой Ш. еще мало чувствовал себя в то
время поэтом, видно из того, что во время его пребывания в "стране
озер", где жили "поэты лэкисты" - Соути, Вордсворт и Кольридж, - их
поэзия мало заинтересовала Ш. , хотя он и был близко знаком с Соути, и
впоследствии влияние "лэкистов" сильно сказалось на его творчестве.
Увлечение политическими, социальными и философскими вопросами в то время
еще, по-видимому, сдерживало поэтическое дарование Ш. в слишком узких
для него рамках рассудочности. Вскоре для Ш. наступили новые
треволнения, и они могут считаться последним толчком к поэтическому
творчеству. Через год после выхода "Королевы Маб" и рождения дочери,
названной в честь героини этой поэмы тоже Ианти, Ш. расходится с
Гарриэт, и сердце его воспламеняется уже настоящей любовью к дочери
Годвина, Мэри. Разрыв с женой и вторичный увоз семнадцатилетней девушки
много обсуждались биографами Ш. и обыкновенно толковались не в пользу
поэта; в них видели прямолинейное и бездушное приложение теории
свободной любви (жена его была в то время беременна вторым ребенком и
спустя два года утопилась). Разобраться в этих событиях жизни Ш. трудно.
По-видимому, Ш. имел какие-то основания подозревать Гарриэт в неверности
и даже не считать ее будущего ребенка своим. Гарриэт вскоре сошлась с
другим человеком, причем ее самоубийство было следствием, с одной
стороны, давнишней склонности ее к такому концу, с другой -
неудовлетворенности в ее новой привязанности. Бегство с Мэри Годвин (28
июля 1814 г.) сопряжено с первой поездкой Ш. в Швейцарию, где годом
позже он близко сошелся с знаменитыми уже в то время Байроном. Четыре
года жизни Ш. с его новой подругой проходят то в Швейцарии, то в Англии.
За это время в окрестностях Виндзора возник "Аластор" (1816), первое
истинно поэтическое произведение Ш. Через два года вышла в свет и вторая
большая поэма, "Лаон и Ситна", более известная под заглавием: "Восстание
Ислама" (1818). Еще не признанный и известный лишь как автор
зажигательной "Королевы Маб", Ш. стоит уже на высоте своего поэтического
гения. К этому времени относится и знакомство Ш. с Ли Гентом и с юным,
вдохновенным Китсом. Это вступление в литературную среду сказалось как
обогащением, так и более всесторонним развитием художественных вкусов Ш.
Вместе с расцветом его таланта наступает и время полной политической
зрелости. Памфлет Ш. "Предложение о реформе избирательных законов во
всем королевстве" (1817) указывает на серьезные знания и трезвые
взгляды. Об этом свидетельствует и очерк, озаглавленный: "Философский
взгляд на реформы", до сих пор не изданный, но пересказанный Доуденом в
одной из его последних статей о Ш. Для взглядов Шелли этого времени в
высшей степени характерны слова его в одном письме к Ли Генту. "Я
принадлежу к тем - пишет Ш. - кого ничто не может удовлетворить, но кто
готов покамест довольствоваться всем, что действительно достижимо".
Можно с уверенностью сказать, что юношеские увлечения Ш. разрешились бы
серьезным вступлением его на политическую арену, и здесь Ш. оказался бы,
вероятно, более полезным и деятельным, чем член палаты лордов Байрон. В
1815 г. баронстство перешло к отцу Ш. и поэт начал получать ежегодный
доход в 1 000 фн. (=10 000 р.), обеспечивавший ему и известное положение
в обществе. Но уже в 1816 г., когда утонула его первая жена, жизнь Ш.
начинает принимать такой оборот, что о его личном вмешательстве в
политику не может быть более речи. Против него вооружается его тесть,
Уэстбрук, по ходатайству которого лорд Эльдон, как лордканцлер, 17 марта
1817 года постановил лишить Ш. права воспитывать своих детей от первого
брака. Основанием этому послужили его связь с Мэри Годвин (несмотря на
то, что в это время Ш., овдовев, уже был женат на ней) и, главным
образом, атеистические взгляды, высказанные в "Королеве Маб". Ш. был
таким образом как бы объявлен вне закона. Против него восстало и
общественное мнение, преследовавшее его до самой смерти. Его поэмы также
все еще не вызывали сочувствия. В горестном настроении Ш. решил покинуть
родину. 11 марта 1818 г., вместе с семьей и с сводной сестрой Мэри
Годвин, Mapией Клермон, матерью маленькой Аллегры, прижитой ею от
Байрона, Ш. уехал в Италию. Четыре года, которые Ш. прожил в Италии,
были самыми продуктивными и полными годами его жизни. В первые два года
уже возникли его "Освобожденный Прометей" и трагедия "Ченчи",
заставляющие думать, что останься Ш. в живых, Англия обладала бы
сильным, глубоким и вдумчивым драматургом. В это время расширяются
артистические запросы Ш., характерные для него, как для английского
романтика, родоначальника того особого эстетицизма, который тянется
через Рёскина до Росетти и В. Морриса. Давнишний восторг перед поэзией
древней Эллады, перед Гомером, гимны которого переводил Ш., перед
Софоклом, с которым он никогда не расставался, и наконец перед
Феокритом, чье влияние слышится в одной из наиболее проникновенных поэм
Ш., "Адонаис", написанной за год до его смерти в память рано умершего
Китса, весь этот чисто артистический восторг перед Грецией еще
обновляется вестями о греческом восстании и знакомством с одним из его
видных деятелей, Маврокордато. Ш. искренно говорит ему: "Мы все греки" и
задумывает свою "Элладу" (1821). Под небом Италии - Италии начала века,
где вспыхнуло национально-освободительное движение, - Ш. увлекается
Данте, с его "Божественной Комедией" и с более близкой лирическому гению
самого Ш. "Vita Nuova". С Италией, "раем изгнанников", как назвал ее Ш.,
связаны, кроме "Ченчи", "Строки, написанные среди Евганейских холмов" и
"Юлиан и Маддало". Через посредство итальянского Возрождения Ш. понял и
поэтов "старой веселой Англии" времен королевы Бетси, к изысканной
прелести которых так внимательно прислушивались поэты-лэкисты и еще
больше Китс. Подобно лэкистам, поэта приковывает к себе и красота
природы. Время пребывания в Италии может быть названо самым счастливым
периодом в жизни Ш. Первый год, проведенный частью в Ливорно, частью в
Неаполе, был омрачен посещением Байрона в Венеции. Ш. был удручен не
только распутством Байрона, но и его странным отношением к маленькой
дочери Аллегре и к ее матери. Несколько позже супругам Ш. пришлось
оплакивать потерю их сына Вильяма, похороненного на том же кладбище в
Риме, где покоится теперь и прах Ш. Но уже второй и третий год
итальянской жизни, прошедшие частью в Пизе, частью в Ливорно, были полны
надежд и разнообразия впечатлений. Кроме Байрона, которого, несмотря на
разочарование в нем, как в человеке, Ш. продолжал от времени до времени
посещать, к образовавшемуся около него кружку присоединились теперь
Медвин и Трелоне, поддерживавшие бодрость духа Ш. Медвин, двоюродный
брат Ш., был и товарищем его по пансиону, где он воспитывался до
поступления в Итон. От него мы знаем о Ш. - мальчике (см. Th. Medwin,
"The life of P. B. Sh.", Лондон, 1847). Блестящие и остроумные рассказы