<< Пред. стр. 522 (из 1179) След. >>
лазает по деревьям и скалам, хорошо плавает, живет преимущественно влесах, но также в степях и зарослях кустарников, в Абессинии восходит до
2000 - 3000 м. над уровнем моря. Во многих местах является гораздо более
вредным и опасным, чем даже тигры. Обыкновенно Л. охотится на антилоп,
козуль, мелкий скот и птиц, шакалов, обезьян и т. п., но иногда нападает
и на крупный скот. В загородках для скота Л. часто душит по нескольку
животных в одну ночь. Обыкновенно при встрече с человеком обращается в
бегство, но в некоторых местностях нередко умерщвляет и людей, особенно
детей. Попадаются среди них, как и среди тигров, и убивающие множество
людей. В десятилетие до 1886 г. в Индии, по официальным данным, погибло
от пантер 2368 человек; ежегодно убивали в это время от 3047 до 5466
пантер. Беременность длится около 90 дней, число детенышей 3 - 5; они
рождаются слепыми и открывают глаза на 10-ый день. В неволе Л. выживают
легко и размножаются в зоологических садах; цена обыкновенного взрослого
Л. около 600 марок, черного - около 1000. Охотятся на Л. частью
подстерегая их на приманку (козу или собаку), частью с загонщиками и
сетями, или с собаками, которые, задерживая Л., дают охотнику время для
выстрела. У римлян Л. часто употреблялись для боев в цирке: эдил Скавр
прислал из Азии в цирк 160 пантер, Помпей 410, Август 420. Подобные
зрелища в малом размере устраиваются еще, или устраивались недавно, в
южн. Азии, туземными властителями. - Ископаемые остатки Л. найдены в
южной Европе.
Н. Кн.
Лeoпарди (Джакомо, граф) - знаменитый итальян. поэт-пессимист (1798 -
1839); принадлежал к старинной дворянской семье Церковной Области. Отец
его, гр. Мональдо Л., был весьма образованный человек и небезызвестный
публицист, крайнего консервативного и клерикального направления.
Болезненный и слабый от природы, чуждавшийся общества и развлечений и
предававшийся пагубному пороку, Л. рос почти одиноким в семье, где
деспотизм отца и пустота матери тяготели над детьми. С детства он
погрузился в книги и к 15-летнему возрасту обладал громадной и
разносторонней эрудицией, в особенности в области древней истории и
языков (он вполне владел греческим и еврейским языками и несколькими
новыми). Его филологические сочинения и стихотворные и прозаические
переводы из древних, начавшие появляться уже с 1815 г., обратили на себя
всеобщее внимание; когда Нибур познакомился с автором, он был поражен,
увидев мальчика, вместо седовласого ученого. Первые произведения Л.
проникнуты мистицизмом и религиозностью, но уже к 20-летнему возрасту в
нем совершается перелом. Исходя из благоговейного преклонения перед
древностью, он приходит к отрицанию современного ему политического
положения Италии, затем к религиозному скептицизму и кончает
последовательным атеизмом и материализмом. Первым ярким выражением его
нового направления была известная ода "К Италии" (1818 г., русск.
переводы Буренина и Помяна); в звучных стихах (без рифм), полных ярких
образов и глубокого меланхолического чувства, он оплакивает здесь упадок
своей родины, проводя параллель с ее древней силой и говоря об Италии,
как о едином целом, когда Италия была еще лишь "географическим
термином". Следующими стихотворениями в том же роде были: "К памятнику
Данте" и "К Анджело Маи". Эти произведения вызвали крайнее недовольство
отца.. Л. покинул родной дом и, в вечных поисках за куском хлеба,
переезжал с места на место; политические воззрения его мешали получить
какое-нибудь постоянное занятие в Италии, а предложение Нибура переехать
в Берлин и занять кафедру итальянской литературы он сам отверг, не желая
расставаться с родиной и опасаясь берлинского климата. Успокоился он
только тогда, когда поселился у друга своего Раниери, в Неаполе (1831),
где и провел последние годы жизни. Глубоко-пессимистическое
мировоззрение Л. с особенной яркостью выразилось в его стихотворениях
(1-е изд. 1824), прозаических рассказах "Operette morali" (1826) и
"Pensieri", а также в его (изданной после смерти) переписки со многими
итальянскими и иностранными друзьями, преимущественно учеными и
литераторами. "Для меня" - так рассуждает Л. - "жизнь есть просто зло,
но не для меня одного; жизнь ведет нас всех к смерти; природа порождает
уничтожение и сама им же питается - следовательно, истинная сущность,
единственная реальность есть смерть; все прочее - жалкие иллюзии; можно
в них верить, можно себя обманывать - но человек, обладающий благородным
мужеством смотреть истине в глаза, не станет убаюкивать себя мечтами о
загробной жизни, о благости Провидения". Такова, в общих чертах,
философия Л., к которой Шопенгауэр относился с глубоким уважением.
Нетрудно, однако, отыскать черты сходства Л. не только с Шопенгауэром,
но и с Байроном. Л. видит печальное положение родины и Европы, негодует
на социальные условия современной жизни, верит в то, что счастье и
добродетель царили в древнем мире, проклинает виновников бедствий
родины. Это сделало Л. одним из любимейших поэтов "молодой Италии". В
1879 г. на родине Л., Реканати, где в 1830 г. не нашлось и 6 подписчиков
на его сочинения, ему воздвигнут памятник. Сочинения Л. изданы Ranieri:
"Ореrе" (Флоренция, 1845, нов. изд. 1880); сюда не вошли "Studi
filologici" (там же, 1845, потом 1853) и "Saggio sopra gli errori
popolari degli antichi" (1846, нов. изд. 1861). Отдельно изд.: "Le
poesie" (Флор., 1886), "Epistolario" (1849 и 1886), "Lettere inedite"
(Читта ди-Кастелло, 1881), "Opere inedete"(Гaллe, 1878 - 80), "Scritti
editi sconosciuti" 1885). Переводы на русский язык: "Стихотворения Л."
(Помяна, СПб., 1893). Отдельные стихотворения в пер. Граве, Курочкина,
Плещеева, Буренина, Вейнберга, Минаева в "Отеч. записках" (1869, №11;
1872, №6; 1875, №12), "Деле" (1869, №12), "Беседе" (1871, №2), "В.
Европы" (1870, №12; 1871, №5), "Русск. Слове" (1865, №1). Cp.
Cappeletti, "Bibliografia Leopardina" (Парма, 1882); Bouche Leclerq, "G.
L." (Пар., 1874); Ranieri, "Sette anni di sodalizio con L." (Неаполь,
1880); Teresa Leopardi, "Notes biographiques sur L. et sa famille"
(Пap., 1881): Montefredini, "La vita e le opere di G. L." (Милан, 1881);
Piergili, "Nuovi documenti intorno alla vita e agli scritti di G. L."
(2е изд., Флоренция, 1889); De Sanctis, "Studio su G. L." (Неаполь,
1885); Cesareo, "Nuove ricerche su la vita e le opere di G. L."
(Неаполь, 1893); Sainte-Beuve, "Portraits contemporains et divers"
(Пap., 1885); Gust. Brandes, "G. L's Dichtungen" (Галле, 1883); Вл.
Штейн, "Граф Д. Л. и его теория infelicita" (СПб., 1891).
В. Водовозов.
Леохар - греч. скульптор, афинянин по месту рождения, живший и
работавший приблизительно в 372 - 328 гг. до Р. Хр. Был одним из
сотрудников Скопаса по украшению мавзолея галикарнасского, по
свидетельству Плиния. Делал главн. образом изваяния богов и вообще
воспроизводил мифологические сюжеты. Так, упоминается о 3-х статуях
Зевса его работы: одна стояла в афинск. акрополе, вторая - в Пирее,
третья была рано перевезена в Рим, стояла на Капитолии и пользовалась у
римлян почитанием под названием Jupiter Tonans. Известны также
исполненные Л. три изваяния Аполлона, из которых два находились в
Афинах, а третье было приобретено одним из Дионисиев Сиракузских.
Остроумна, но недостаточно основательна попытка Винтера приурочить
знаменитую статую Аполлона Бельведерского к одному из этих оригиналов
("Jahrb. d. К. D. Archaeol. Instil." VII, 1892, стр. 164, и возражение
Овербека в "Sitzungsber. d. К. Sachs. Ges. d. Wiss.", 1893, стр. 33).
Наибольшую славу доставила Л. группа Ганимеда и похищающего его орла,
дошедшая до нас в нескольких воспроизведениях, из которых лучшее - в
Ватикане. Однако, если судить по этим воспроизведениям, непосильная для
пластики задача представить летящую фигуру была разрешена в данном, как
и во всех других случаях, неудовлетворительно, хотя фигура Ганимеда и
замечательна по красоте. Л. работал также портретные изваяния.
А. Щ.
Лермонтов (Михаил Юрьевич) - гениальный русский поэт, род. в Москве 2
окт. 1814 г. В шотланд. преданиях, не исчезнувших окончательно и до сих
пор, живет имя Лермонта-поэта или пророка; ему посвящена одна из лучших
баллад Вальтера Скотта, рассказывающая, согласно народной легенде, о
похищении его феями. Русский поэт не знал этого предания, но смутная
память о шотландских легендарных предках не раз тревожила его
поэтическое воображение: ей посвящено одно из самых зрелых стихотворений
Л., "Желание". Из ближайших предков Л. документы сохранились
относительно его прадеда Юрия Петровича, воспитанника шляхетского
кадетского корпуса. В это время род Л. пользовался еще благосостоянием;
захудалость началась с поколений, ближайших ко времени поэта, Отец его,
Юрий Петрович, был бедным пехотным капитаном в отставке. По словам
Сперанского, отец будущего поэта был замечательный красавец, но вместе с
тем "пустой", "странный" и даже "худой" человек. Этот отзыв основан на
отношениях Л. отца к теще, Елизавете Алексеевне Арсеньевой, урожденной
Столыпиной; но эти отношения не могут быть поставлены в вину Юрию Л. - и
так, несомненно, смотрел на них сам Михаил Юрьевич, в течение всей своей
жизни не перестававший питать глубокую преданность к отцу, а когда он
умер - к его памяти. Сохранилось письмо четырнадцатилетнего поэта,
стихотворения более зрелого возраста - и всюду одинаково образ отца
обвеян всею нежностью сыновней любви. Поместье Юрия Л. - Кроптовка,
Ефремовского у., Тульской губ. - находилось по соседству с селом
Васильевским, принадлежавшим роду Арсеньевых. Красота Юрия Петровича
увлекла дочь Арсеньевой, Марию Михайловну, и не смотря на протест своей
родовитой и гордой родни, она стала женой "армейского офицера"; но для
ее семьи этот офицер навсегда остался чужим человеком. Мария Михайловна
умерла в 1817 г., когда сыну ее не было еще трех лет, но оставила много
дорогих образов в воспоминаниях будущего поэта. Сохранился ее альбом,
наполненный стихотворениями, отчасти, может быть, ею сочиненными,
отчасти переписанными; они свидетельствуют о нежном ее сердце.
Впоследствии поэт говорил: "В слезах угасла мать моя"; всю жизнь не мог
он забыть, как мать певала над его колыбелью. Самый Кавказ был ему дорог
прежде всего потому, что в его пустынях он как бы слышал давно
утраченный голос матери... Бабушка страстно полюбила внука. Энергичная и
настойчивая, она употребляла все усилия, чтобы одной безраздельно
владеть ребенком. О чувствах и интересах отца она не заботилась. Л. в
юношеских произведениях весьма полно и точно воспроизводил события и
действующих лиц своей личной жизни. В драме с немецким заглавием -
"Menschen u. Leidenschaften" - рассказан раздор между его отцом и
бабушкой. Л. отец не в состоянии был воспитывать сына, как этого
хотелось аристократической родне - и Арсеньева, имея возможность тратить
на внука "по четыре тысячи в год на обучение разным языкам", взяла его к
себе, с уговором воспитывать его до 16 лет и во всем советоваться с
отцом. Последнее условие не выполнялось; даже свидания отца. с сыном
встречали непреодолимые препятствия со стороны Арсеньевой. Ребенок с
самого начала должен был сознавать противоестественность этого
положения. Его детство протекало в поместье бабушки, Тарханах,
Пензенской губернии; его окружали любовью и заботами
- но светлых впечатлений, свойственных возрасту, у него не было. В
неоконченной юношеской "Повести" описывается детство Саши Арбенина,
двойника самого автора. Саша с 6-ти летнего возраста обнаруживает
наклонность к мечтательности, страстное влечение ко всему героическому,
величавому, бурному. Л. родился болезненным и все детство страдал
золотухой; но болезнь эта развила в ребенке необычайную нравственную
энергию. В "Повести" признается ее влияние на ум и характер героя: "он
выучился думать... Лишенный возможности развлекаться обыкновенными
забавами детей, Саша начал искать их в самом себе. Воображение стало для
него новой игрушкой... В продолжение мучительных бессонниц, задыхаясь
между горячих подушек, он уже привыкал побеждать страданья тела,
увлекаясь грезами души.... Вероятно, что раннее умственное развитие не
мало помешало его выздоровлению"... Это раннее развитие стало для Л.
источником огорчений: никто из окружающих не только не был в состоянии
пойти на встречу "грезам его души", но даже не замечал их. Здесь
коренятся основные мотивы его будущей поэзии разочарования. В угрюмом
ребенке растет презрение к повседневной окружающей жизни. Все чуждое,
враждебное ей возбуждало в нем горячее сочувствие: он сам одинок и
несчастлив, - всякое одиночество и чужое несчастье, проистекающее от
людского непонимания, равнодушия или мелкого эгоизма, кажется ему своим.
В его сердце живут рядом чувство отчужденности среди людей и
непреодолимая жажда родной души, такой же одинокой, близкой поэту своими
грезами и, может быть, страданиями. И в результате: "в ребячестве моем
тоску любови знойной уж стал я понимать душою беспокойной". Мальчиком 10
лет его повезли на Кавказ, на воды; здесь он встретил девочку лет девяти
- и в первый раз у него проснулось необыкновенно глубокое чувство,
оставившее память на всю жизнь, но сначала для него неясное и
неразгаданное. Два года спустя поэт рассказывает о новом увлечении,
посвящает ему стихотворение: к Гению. Первая любовь неразрывно слилась с
подавляющими впечатлениями Кавказа. "Горы кавказские для меня священны",
- писал Л.; они объединили все дорогое, что жило в душе поэтаребенка. С
осени 1825 г. начинаются более или менее постоянные учебные занятия Л.,
но выбор учителей - француз Capet и бежавший из Турции грек - был
неудачен. Грек вскоре совсем бросил педагогические занятия и занялся
скорняжным промыслом. Француз, очевидно, не внушил Л. особенного
интереса к французскому языку и литературе: в ученических тетрадях Л.
французские стихотворения очень рано уступают место русским. 15-ти
летним мальчиком он сожалеет, что не слыхал в детстве русских народных
сказок: "в них верно больше поэзии, чем во всей французской
словесности". Его пленяют загадочные, но мужественные образы отщепенцев
человеческого общества - "корсаров", "преступников", "пленников",
"узников". Спустя два года после возвращения с Кавказа Л. повезли в
Москву и стали готовить к поступлению в университетский благородный
пансион. Учителями его были Зиновьев, преподаватель латинского и
русского языка в пансионе, и француз Gondrot, бывший полковник
наполеоновской гвардии; его сменил, в 1829 г., англичанин Виндсон,
познакомивший его с английской литературой. В пансионе Л. оставался
около двух лет. Здесь, под руководством Мерзлякова и Зиновьева,
процветал вкус к литературе: происходили "заседания по словесности",
молодые люди пробовали свои силы в самостоятельном творчестве,
существовал даже какой-то журнал, при главном участии Л. Поэт горячо
принялся за чтение; сначала он поглощен Шиллером, особенно его
юношескими трагедиями; затем он принимается за Шекспира, в письме к
родственнице "вступается за честь его", цитирует сцены из Гамлета. По
прежнему Л. ищет родной души, увлекается дружбою то с одним, то с другим
товарищем, испытывает разочарования, негодует на легкомыслие и измену
друзей. Последнее время его пребывания в пансионе - 1829-й год -
отмечено в произведениях Л. необыкновенно мрачным разочарованием,
источником которого была совершенно реальная драма в личной жизни Л.
Срок воспитания его под руководством бабушки приходил к. концу; отец
часто навещал сына в пансионе, и отношения его к теще обострились до
крайней степени. Борьба развивалась на глазах Михаила Юрьевича; она
подробно изображена в юношеской его драме. Бабушка, ссылаясь на свою
одинокую старость, взывая к чувству благодарности внука, отвоевала его у
зятя. Отец уехал, униженный и оскорбленный более, чем когда либо, и
вскоре умер. Стихотворения этого времени - яркое отражение пережитого
поэтом. У него является особенная склонность к воспоминаниям: в
настоящем, очевидно, немного отрады. "Мой дух погас и состарился", -
говорит он, и только "смутный памятник прошедших милых лет" ему
"любезен". Чувство одиночества переходит в беспомощную жалобу; юноша
готов окончательно порвать с внешним миром, создает "в уме своем" "мир
иной и образов иных существованье", считает себя "отмеченным судьбой",
"жертвой посреди степей", "сыном природы". Ему "мир земной тесен",
порывы его "удручены ношею обманов", пред ним призрак преждевременной
старости... В этих излияниях, конечно, много юношеской игры в страшные
чувства и героические настроения, но в их основе лежат безусловно
искренние огорчения юноши, несомненный духовный разлад его с окружающей
действительностью. К 1829 г. относятся первый очерк "Демона" и
стихотворение "Монолог", предвещающее "Думу". Поэт отказывается от своих
вдохновений, сравнивая свою жизнь с осенним днем, и рисует "измученную
душу" Демона, живущего без веры, с презрением в равнодушием ко "всему на
свете". В "Монологе" изображаются "дети севера", их "пасмурная жизнь",
"пустые бури", без "любви" и "дружбы сладкой". Немного спустя, оплакивая
отца, он себя и его называет "жертвами жребия земного"; "ты дал мне
жизнь, но счастья не дано!... " Весной 1830 г. благородный пансион был
преобразован в гимназию, и Л. оставил его. Лето он провел в подмосковном
поместье брата бабушки, Столыпина. Недалеко жили другие родственники Л.
- Верещагины; Александра Верещагина познакомила его с своей подругой,
Екатериной Сушковой, также соседкой по имению. Сушкова, впоследствии
Хвостова, оставила записки об этом знакомстве. Содержание их - настоящий
"роман", распадающийся на две части: в первой - торжествующая и
насмешливая героиня, Сушкова, во второй - холодный и даже жестоко
мстительный герой, Л. Шестнадцатилетний "отрок", наклонный к
"сентиментальным суждениям", невзрачный, косолапый, с красными глазами,
с вздернутым носом и язвительной улыбкой, менее всего мог казаться
интересным кавалером для юных барышень. В ответ на его чувства ему
предлагали "волчок или веревочку", угощали булочками, с начинкой из
опилок. Сушкова, много лет спустя после событий, изобразила поэта в
недуге безнадежной страсти и приписала себе даже стихотворение,
посвященное Л. другой девице - Вареньке Лопухиной, его соседке по
московской квартире на Малой Молчановке: к ней он питал до конца жизни
едва ли не самое глубокое чувство, когда либо вызванное в нем женщиной.
В то же лето (1830) внимание Л. сосредоточилось на личности и поэзии
Байрона; он впервые сравнивает себя с английским поэтом, сознает
сродство своего нравственного мира с байроновским, посвящает несколько
стихотворений Июльской революции. Вряд ли, в виду всего этого, увлечение
поэта "черноокой" красавицей, т. е. Сушковой, можно признавать таким
всепоглощающим и трагическим, как его рисует сама героиня. Но это не
мешало "роману" внести новую горечь в душу поэта; это докажет
впоследствии его действительно жестокая месть - один из его ответов на
людское бессердечие, легкомысленно отравлявшее его "ребяческие дни",
гасившее в его душе "огонь божественный". С сентября 1830 г. Д. числится
студентом московского университета, сначала на "нравственно-политическом
отделении", потом на "словесном". Университетское преподавание того
временя не могло способствовать умственному развитию молодежи; студенты
в аудиториях немногим отличались от школьников. Серьезная умственная
жизнь развивалась за стенами университета, в студенческих кружках, но Л.
не сходится ни с одним из них. У него,. несомненно, больше наклонности к
светскому обществу, чем к отвлеченным товарищеским беседам: он, по
природе, наблюдатель действительной жизни. Давно уже, притом, у него
исчезло чувство юной, ничем неомраченной доверчивости, охладела
способность отзываться на чувство дружбы, на малейший проблеск симпатии.
Его нравственный мир был другого склада, чем у его товарищей,
восторженных гегельянцев и эстетиков. Он не менее их уважал университет:
"светлый храм науки" он называет "святым местом", описывая отчаянное
пренебрежение студентов к жрецам этого храма. Он знает и о философских
заносчивых "спорах" молодежи, но сам не принимает в них участия. Он,
вероятно, даже не был знаком с самым горячим спорщиком - знаменитым
впоследствии критиком, хотя один из героев его студенческой драмы:
"Странный человек", носит фамилию Белинский. Эта драма доказывает
интерес Л. к надеждам и идеалам тогдашних лучших современных людей.
Главный герой - Владимир - воплощает самого автора; его устами поэт
откровенно сознается в мучительном противоречия своей натуры. Владимир
знает эгоизм и ничтожество людей - и все таки не может покинуть их
общество: "когда я один, то мне кажется, что никто меня не любит, никто