<< Пред. стр. 865 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу
годов, обозначавшихся именем консулов, чем и объясняется, что слово
фасты стало обозначать списки консулов, а потом - и других магистратов.
К этим фастам, как полагает Моммзен, понтифики стали приписывать краткие
известия о главных событиях своего времени, и таким образом возникли
первые анналы, подобно тому, как в средние века летописное дело
развилось в монастырях из кратких заметок, приписывавшихся к пасхальным
таблицам, которые составлялись на 20 лет вперед. Из приписок к фастам
образовалась, с течением времени, правильно веденная понтификами
летопись, которую Моммзен называет liber annalis. Правильная хронография
не могла возникнуть в Риме раньше второй самнитской войны (326 - 304 до
P. Хр.), ибо только с этого времени становятся известны дни вступления в
должность магистратов; однако, еще и в это время анналистический
материал был очень скуден, что Моммзен подтверждает указанием на
противоречие между известиями Ливия о походах римлян против самнитян и
неоспоримым свидетельством древнейшей римской надписи на сохранившемся
саркофаге одного из деятелей самнитских войн, консула Луция Корнелия
Сципиона Барбата.
Из отдельных историографических изысканий Моммзена заслуживают
особенного внимания его исследование о Кориолане и его разбор трех
древнейших политических процессов в Риме. В этих исследованиях Моммзен
не только разбивает традиционную легенду, но и пытается объяснить, когда
и как она возникла. Он показывает, что рассказ об аграрном законе Сп.
Кассия, которого Швеглер называет первой исторической личностью в Риме,
есть вымысел и что процессы против Сп. Kaccия, Сп. Мелия и Манлия - плод
"этиологической пластики" эпохи, когда римские демагоги проводили свои
аграрные, долговые и фрументарные законы. По отношению к древности и
достоверности фактов имеет важное значение исследование Моммзена о
римских cognomina, из которого следует, что обычай давать прозвища -
довольно позднего происхождения и что поэтому такие cognomina, как
Regillensis, указывают на позднейшую переработку фактов. На более
близкой к Нибуру точке зрения остановился Нич, автор сочинения "О
римской анналистике" (1872). Нич признает эпические элементы в римской
истории, анналистические же выводит из предполагаемых им особых
"плебейских" анналов, составлявшихся эдилами при храме Цереры. Нич
исходил иыз предположения - впервые подробно приведенного (1863) его
учеником Ниссеном по отношению к 4-й и 5-й декаде Ливия, в которых
последний пользовался Полибием, - что древние историки, пользуясь
предшественниками, обыкновенно приводили целиком или в сокращении
подлинный их текст. Вследствие этого Нич считал возможным, по
установленным им признакам, отмечать в тексте первой декады Ливия, где
последний держится древнейшего римского анналиста Фабия Пиктора,
воспроизводя более или менее точно его текст, а где - других, более
поздних анналистов, Пизона, Валерия или Лициния. Этот анализ породил
целую литературу аналогичных исследований, в которых молодые ученые
разлагали текст какого-нибудь историка на его более древние составные
части. Попытка Нича встретила серьезный отпор со стороны К. Петера ("Zur
Kriuk d. Qnellen d. alteren Rom. Gesch.", 1879). Сомнения, высказанные
Петером относительно плодотворности указанного метода Нича, еще более
приложимы ко многим из его последователей. Ни Нибур, ни Моммзен не
придавали особенного значения историческому источнику, которому, по
видимому, должно было принадлежать первенствующее место в развитии Р.
историографии, а именно большим анналам. Первоисточник римской
анналистики оба историка видели в гипотетическом памятнике,
существование которого ничем не засвидетельствовано - Privatchroniken
Нибура, Sladlbuch или liber annales Моммзена.
Однако, в последнее время Annales maximi снова обратили на себя общее
внимание. Дело началось с издания Германом Петером (1870) сохранившихся
отрывков не дошедших до нас "остатков Р. историков" (Reliquiae etc.),
первое место между которыми отведено отрывкам из Annales maximi. Касаясь
вопроса о их происхождении, Петер высказал мысль, что доски этих анналов
выставлялись не ради поучения потомства, не для того, чтобы служить
материалом для истории, а в интересах современников, с целью сообщить им
сведения об одержанной победе и т. п. Этим материалом пользовались
затем, по свидетельству Дионисия, римские историки; Петер находит
возможным указать в тексте Ливия 8 мест, заимствованных непосредственно
из анналов. С этим нельзя согласиться уже потому, что важнейшее из этих
мест относятся к первым годам республики, т. е. к эпохе догалльского
пожара; но мысль Петера, что "доски" на форуме исписывались понтификами
не ради исторических, а ради практических целей, заслуживает полного
внимания. Только едва ли вероятно, что эти доски играли роль официальных
бюллетеней или новостей; гораздо правдоподобнее предположение Зeекa
("Die Kalendertafel der Pontifices", 1885), что album - не что иное, как
публично выставлявшийся понтификами календарь на текущий год.
Неудовлетворительно объяснение Зеека, почему в этот календарь стали
входить анналистические данные, ради которых был составлен свод
содержания досок, в 80 книгах, старшим понтифексом Муцием Сцеволой, в
эпоху Гракхов. Гораздо убедительнее решен этот вопрос Цикориусом, в
статье "Annales М.", в новом издании "Real-Encyclopoedie" Pauly. Говоря
с некоторым пренебрежением о содержании понтификального альбома, Катон
указывает, что там можно узнать о затмениях солнца и луны, о дороговизне
хлеба и т. п. Принимая во внимание это известие и важное участие
коллегии понтификов во всех действиях и обрядах, совершавшихся римскими
магистратами, Цикориус приходит к заключению, что понтифики отмечали на
своих календарных досках совершавшиеся ими жертвоприношения и другие
обряды по случаю освящения храмов, празднеств, знамений (напр. солнечных
и лунных затмений) или бедствий (напр. засухи, голода, чумы и т. п.).
Этим объясняется, с одной стороны, что эти tabulae, когда они были
сведены Муцием Сцеволой, получили название анналов, а с другой стороны,
что ни Ливий, ни Дионисий нигде не ссылаются на анналы и единственный
отрывок из них, приводимый Авдом Геллием, касается искупительного
обряда, предложенного гаруспексами по случаю удара молнии в форум. Из
всего этого следует, что и большая или понтификальные анналы, независимо
от вопроса о их начале, не могли служить обильным и надежным источником
для древней Р. истории. А при этих условиях первый римский историк -
анналист Фабий Пиктор и следовавшие за ним анналисты имели в своем
распоряжении, кроме фастов, лишь случайный и скудный материал: надписи
на храмах и памятниках Рима, законодательные памятники (XII таблиц и
отдельные законы или плебисциты), обряды и храмовые празднества, в
которых сохранялась память о прошлом, предания исторического содержания
(о Порсенне, взятии Вей, взятии Р. галлами), семейные предания и
родословные, и лишь со времени второй самнитской войны - кое-какой
анналистический материал, а затем для третьего века до Р. Хр. уже и
сведения, почерпнутые у сицилийских историков. Скудная летопись,
составленная первым анналистом Фабием Пиктором для эпохи, предшествующей
второй пунической войне - он писал, по свидетельству Дионисия, лишь
"эпитомарно" - стала постепенно разрастаться, вследствие риторического
воспроизведения римского прошлого у позднейших анналистов, не желавших
уступать и в историографии исключительное первенство грекам. Но если
область доступной исследованию Р. истории значительно сократилась
сравнительно с тем, как она в начале столетия представлялась оптимизму
Нибура, то она расширилась для нас в других направлениях. Уже Моммзен
попытался, с помощью сравнительного языковедения, воссоздать картину
древнейшего быта латинян до их отделения от греков.
Дальнейшее развитие лингвистики подвергло сомнению (Schrader)
существование отдельного греко-италийского племени, но лингвистические
исследования сохранили свое значение для исследователя Р. истории,
особенно в вопросе о влиянии греческой культуры, и создали более твердую
почву для этнографии древней Италии, где еще Нибур был принужден
довольствоваться критикой и комбинацией одних литературных известий,
напр. разноречивых преданий о пеласгах у древних писателей. Еще ближе
касается Р. истории интересный материал, доставляемый археологией в
новом значении этого слова, т. е. бытовой археологией, развившейся на
ряду с археологией художественной. Долгое время в Италии весь интерес
при раскопках сосредоточивался на добывании художественных или по
крайней мере ценных по материалу произведений. Когда в 1817 г. были
найдены в могильнике на Албанской горе глиняные погребальные урны
первобытного изделия в форме хижины, римские археологи отнеслись к ним
равнодушно, полагая, что имеют пред собою варварские сосуды ретийских
солдат императорской эпохи или грубых аборигенов, населявших Лаций до
прихода Энея. Лишь успехи археологии в странах, не знавших в своем
прошлом блестящей, художественной культуры - в Скандинавии и Швейцарии,
- научили правильно оценивать скромный и скудный материал, доставляемый
раскопками на почве Италии. Исследование, с 50-х годов, свайных построек
в Швейцарии побудило итальянских археологов раскапывать и изучать так
наз. terra mare. т. е. остатки свайных поселений на суше, в долине По.
Вскоре удалось составить довольно полную картину быта обитателей
террамар, а раскопки древнейших могильников в Романье (Villanova,
Marzabotto и т. п.) дали возможность указать соединительные звенья между
культурой террамар и могильников Альбы Лонги. Когда занятие Рима
итальянцами вызвало строительную горячку в новой столице Италии, на
Эсквилине и в его окрестностях, под простонародным кладбищем
республиканской эпохи, были найдены более древние могилы, обнаружившие
непосредственную связь быта древних римлян с более древним бытом их
соплеменников на склоне Албанской горы и в террамарах. С другой стороны,
раскопки на Эсквилине сомкнули цепь, связующую доисторическую эпоху в
жизни Рима с исторической: на Эсквилине, напр., были найдены под стеною,
приписываемой Cepвию Туллию, покойники в глиняных стволообразных гробах,
относящихся, очевидно, к эпохе более древней, чем самая стена,
перерезавшая старинное кладбище, когда понадобилось расширение городских
укреплений. Характерные черты этой истории могут быть сведены к
следующим положениям: 1) могучий рост Рима совершается в трех
концентрических кругах, соответствующих трем государственным формам; 2)
разрастание Рима создает в его пределах дуализм и известный антагонизм
населения, который постепенно сглаживается и вновь возникает при
вступлении Рима в новый круг его эволюции; 3) этот рост и вызванный им
дуализм обуславливают собою видоизменеение правительственных органов; 4)
под влиянием политич. роста Рима вырабатываются новые формы областного
управления; 5) рост Рима обусловливается в значительной степени
экономической потребностью и в свою очередь влияет на экономическую
жизнь, в особенности земледельческого населения; 6) рост Рима,
подвергает его население влиянию новой культуры, разлагающей древнюю Р.
религию, древний быт населения, его семейные и политические нравы.
1) Политически рост Рима. Тремя концентрическими кугами: город Рим,
Италия, Р. империя. Посредством завоеваний город Рим становится миром
(urbs - orbis). Древнейший объем римской территории был очень
незначителен: жрецы "полевого братства" (fratres arvales),
существовавшего еще в эпоху императоров, ежегодно совершали в
празднество амбарвалий торжественный обход римского поля, и этот обход
совпадал, очевидно, с древнейшей границей Р. территории; она имела в
длину 5 римских миль (1000 шагов) на правом берегу Тибра или на западе,
6 миль на левом берегу реки, 5 миль на юге, по направлению к
Альбе-Лонге, и только 2 мили на севере. После поглощения Римом
нескольких подгородных общин и завоевания - еще в царскую эпоху -
городов Габий и Фидене, римская территория (ager Romanus) обнимала собой
около 870 кв. км. На юге римляне опирались на соплеменную им и союзную
федерацию латинских городов; на севере имели против себя могущественные,
управлявшиеся царями этрусские города, состоявшие в слабой федерации
между собой; на востоке враждовали с родственными горными племенами
сабинян, вольсков и эквов, делавших набеги на плодородную римскую
"Кампанью". В мелких стычках с соседями прошла для Рима первая половина
эпохи в 240 лет, предшествующая полному завоеванию Италии Римом. На
грани двух ее половин стоит завоевание римлянами города Вей (396 до Р.
Хр.). Могущество Рима вслед за этим было сильно потрясено вторжением
галлов и сожжением Рима, но город скоро оправился и в один с небольшим
век успел подчинить себе всю Италию в тогдашнем смысле, т. е. за
исключением долины По и приальпийских областей, причислявшихся к Галлии.
Этот процесс завоевания совершался, главным образом, тремя этапами:
на первом из них Рим разделался с латинской федерацией. Он стал уже
слишком могущественным членом ее и стал видеть в латинском союзе лишь
орудие для своей политики, латиняне же добивались более обеспеченной и
влиятельной роли. В виду незадолго перед тем совершившейся сделки между
патрициями и плебеями, по которой последним было предоставлено одно
консульское место, латиняне потребовали и себе также одного консульского
места и доступа в Р. сенат. Римляне отвергли это притязание и, сокрушив
несколькими сильными ударами латинскую федерацию, привели отдельные
латинские города в полную от себя зависимость (340 до Р. Хр.). Еще до
латинской войны римляне имели столкновение с самнитянами, храбрыми
горцами южной Италии, желавшими подчинить себе богатое побережье этой
области, с ее изнеженными греческими городами. Из-за обладания Неаполем
возгорелась вторая самнитская война (326 - 304), самая критическая проба
способности Рима к мировому владычеству. Видя перевес римлян, этруски
пришли на выручку самнитянам, а также прочие горцы средней Италии. Рим
должен был воевать на два фронта, но превосходство его государственной
организации, неистощимость его военного ополчения и доблесть его военных
вождей обеспечили за ним победу. Еще раз взялись самнитяне за оружие
(298 - 290), задыхаясь в железном кольце римских крепостей и военных
дорог; к ним на помощь снова поспешили этруски, умбры, галлы восточной
Италии - но опять победа осталась на стороне Рима. Независимыми остались
лишь греческие города южной Италии, призвавшие на помощь эпирского царя
Пирра. Покорение греческого элемента в Италии было третьим этапом в
завладении этой страной. Римский легион победил македонскую фалангу,
только что победившую Азию, победил ее не смотря на помощь Азии в виде
грозных слонов; в 372 г. сдался гарнизон Пирра в Таренте и взятием в
следующем году Региума закончилось завоевание римлянами Италии. Но
второй концентрический круг еще не был вполне замкнут: в виду
итальянского берега, отделенная от него нешироким проливом, простиралась
Сицилия, с ее богатыми городами и плодородными нивами, за обладание
которыми боролись греки и карфагеняне. Римляне, как властелины Италии,
не могли оставаться равнодушными зрителями этой борьбы. Они высадились
на Сицилии и вступили в эпоху пунических войн, т. е. вошли в третий
концентрический круг, сложившийся из областей, составлявших побережье
Средиземного моря. Борьба между сицилийскими колониями греков и
Карфагеном, была борьба двух цивилизаций, европейской и азиатской, двух
рас, арийской и семитической, как и в средние века, когда за Сицилию
боролись византийцы и сарацины. Римляне раньше находились в
дружественных отношениях с карфагенянами, как свидетельствуют
многочисленные торговые договоры. Теперь между интересами обоих народов
неизбежно должен был сказаться антагонизм. Помощь, оказанная Римом
римской партии в Мессане, вызвала первую пушийскую войну, тянувшуюся 24
года. Могущественные Сиракузы перешли на сторону римлян; римское
крестьянское ополчение, дисциплинированное в легионах, неоднократно
побеждало отряды искусных греческих наемников, под командой карфагенских
вождей. Но Карфаген, как морская держава, мог быть побежден только на
море - и римляне скоро научились этому, превратив, с помощью
изобретенных Дуилием абордажных мостов, морскую битву в сухопутную. Не
довольствуясь победами в Сицилии, римляне уже в первую войну снарядили
экспедицию в Африку, угрожая самому Карфагену. Опыт не удался, но
результатом войны было для римлян обладание Сицилией - первой римской
провинцей, затем скоро последовало занятие берегов Сардинии и Корсики.
Наступило краткое затишье: в 235 г. был даже закрыт храм Януса на
форуме редкий признак полного мира. Римляне занялись усмирением морского
разбоя иллирийцев на Адриатическом море и колонизацией пограничной с
Галлами области; это встревожило галлов и вызвало войну, во время
которой римляне, в 222 г., взяли Милан, укрепились на реке По и положили
начало превращению Галлии цизальпинской в северную Италию. Первая
пуническая война была собственно разграничением сфер влияния обоих
соперников. После войны каждый из них старался укрепиться и расшириться
в предоставленной ему сфере: римляне - на островах и в Италии,
карфагеняне - в Испании, на берегах которой давно уже существовали
финикийские колонии. Опираясь на эти города, знаменитая семья
полководцев и политиков, Баркидов - Гамилькар, его зять Газдрубал и
сыновья Ганнибал, Газдрубал и Магон - совершили завоевание страны на юге
от Эбро, сплотили иберийские племена в сильное военное государство, с
боевым войском и полной казной, представлявшее собой для Карфагена более
надежный оплот, чем армии наемников, всегда склонные к мятежу. В 221 г.
власть над Испанией перешла к 26летнему Ганнибалу, который с африканской
страстностью воплотил в себе вражду против Рима. Он принялся завершать в
Испании дело, которое римляне завершали в Италии - объединение страны, -
и двинулся на Сагунт, чтобы завладеть северной Испанией. Сагунт
обратился за помощью к Риму. Римляне вступились сначала за своего нового
клиента дипломатическим путем и потребовали у Карфагена выдачи
Ганнибала, но Сагунт пал - и война стала неизбежна. Вторая пуническая
война - несомненно самый драматический эпизод древней истории. Она
привлекла к себе внимание греческих историков, из которых Полибий дошел
до нас частью в оригинале, частью в пересказе Ливия; она же вызвала
первого римского историка, как первая пуническая война - первый римский
эпос (Невия). Драматизм ее обусловливается не только тем, что она,
подобно персидским войнам, являлась роковой борьбой двух рас за
существование, но, главным образом, личностью и судьбой главного героя.
Смелый военный план молодого полководца, его переход с кавалерией и
слонами через два снеговых хребта - Пиренеи и Альпы, блестяшие победы
при Требии, при Тразименском озере и при Каннах; 16-летняя выдержка
Ганнибала среди самых затруднительных обстоятельств, трагическая судьба
Газдрубала и Магона, пришедших к нему на помощь, вынужденное возвращение
в Африку для защиты Карфагена, поражение при Заме, изгнание и скитание
на чужбине, как жертвы Р. ненависти - все это настолько привлекает
внимание, что заслоняет реальную подкладку войны. С 20000 пехоты, 6000
всадников и 20 слонами - четверть того войска, которое вышло из Сагунта
- спустился Ганнибал в долину По. Здесь примкнули к нему нестройные силы
галлов, но против него стояло дисциплинированное римлянами густое
население Италии, пополнившиеся римские армии, которые одну за другой
сокрушал Ганнибал.
По военным спискам накануне второй пунической войны, сохраненным для
нас Полибием, Р. располагал 770000 годными к военной службе людьми (из
них 273000 римских граждан, остальные - латиняне и союзники). На
отпадение этих союзников рассчитывал Ганнибал; некоторые действительно
отпали; но Рим был сам по себе слишком силен, чтобы его можно было взять
приступом, и как в железных объятиях держал он Италию цепью своих
колоний. К тому же и среди римских консулов явился наконец достойный
Ганнибала соперник - Публий Корнелий Сципион Африканский; Ганнибал был
принужден признать его своим единственным победителем. Он же заключил и
мирный договор с Карфагеном. Рим низвел Карфаген на степень торгового
города: карфагеняне отказались от своих завоеваний в Испании и Африке
(где под боком у Карфагена усилился римский союзник, нумидийский царь
Массинисса), выдали свой флот, который был сожжен римлянами, и уплатили
контрибуцию в 25 милл. руб., с рассрочкой на 50 лет. Римляне завладели
оставленной карфагенянами Испанией по обе стороны Эбро (окончательное
покорение этой страны удалось лишь внуку Сципиона Африканского), затем -
полосой Галлии, для соединения Италии с Испанией (Gallia Narbonnensis,
121 до Р. Хр.), и остались единственными властителями западной половины
<< Пред. стр. 865 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу