<< Пред. стр. 881 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу
до полного развития при Людовике XV, перешедшего в другие страны Европы
и господствовавшего в ней до 1780-х годов. Стиль Р. был продолжением
стиля барокко или, точнее сказать, его видоизменением, соответствовавшим
жеманному, вычурному времени. Он не внес в архитектуру никаких новых
конструктивных элементов, но пользовался старыми, не стесняясь при их
употреблении никакими традициями и имея в виду, главным образом,
достижение декоративной эффектности. Отбросив холодную парадность,
тяжелую и скучную напыщенность искусства времен Людовика XIV и
итальянского барокко, архитектура Р. стремится быть легкою, приветливою
и игривою во что бы то ни стало; она не заботится ни об органическом
сочетании и распределении частей сооружения, ни о целесообразности их
форм, а распоряжается ими с полным произволом, доходящим до каприза,
избегает строгой симметричности, без конца варьирует расчленения и
орнаментальные детали и не скупится расточать последние. В созданиях
этой архитектуры прямые линии и плоские поверхности почти исчезают или,
по крайней мере, замаскировываются фигурною отделкою; не проводится в
чистом виде ни один из установленных орденов; колонны то удлиняются, то
укорачиваются и скручиваются винтообразно; их капители искажаются
кокетливыми изменениями и прибавками, карнизы помещаются над карнизами;
высокие пилястры и огромные кариатиды подпирают ничтожные выступы с
сильно выдающимся вперед карнизом; крыши опоясываются по краю
балюстрадами с флаконовидными балясинами и с помещенными в некотором
расстоянии друг от друга постаментами, на которых расставлены вазы или
статуи; фронтоны, представляя ломающиеся выпуклые и впалые линии,
увенчиваются также вазами, пирамидами, скульптурными фигурами, трофеями
и другими подобными предметами; всюду, в обрамлении окон, дверей,
стенных пространств внутри здания, в плафонах, пускается в ход
затейливая лепная орнаментация, состоящая из завитков, отдаленно
напоминающих собою листья растений, выпуклых щитов, неправильно
окруженных такими же завитками, из масок, цветочных гирлянд и фестонов,
раковин, необделанных камней (рокайль) и т. п. Несмотря на такое
отсутствие рациональности в пользовании архитектоническими элементами,
на такую капризность, изысканность и обремененность своих форм, стиль Р.
оставил по себе много памятников, которые доныне прельщают своею
оригинальностью, роскошью и веселою красотою, живо переносящими вас в
любопытную эпоху румян и белил, мушек и пудренных париков (отсюда -
немецкие названия стиля: Peruckenstil, Zopfstil). Как на особенно
замечательные из этих памятников можно указать, во Франции, на
версальский дворец, в Германии - на дрезденский Цвингер, в России - на
петербургский зимний Дворец и нек. другие постройки талантливого гр.
Растрелли. Стиль Р. выразился блестящим образом также во всех отраслях
художественно-промышленных производств; с особенным успехом он
применялся в фабрикации фарфора, сообщая своеобразное изящество как
форме, так и орнаментации его изделий; благодаря ему, эта фабрикация
сделала, в свое время, огромный шаг вперед и вошла в большой почет у
любителей искусства. Ср. Schumann, "Barock und Rokoko" (Лпц., 1885);
Gurlitt, "Geschichte des Barockstils, des Rokokos und des Klassizismus"
(Штутг., 1886 - 88) и Dohme, "Barock- und Rokoko Architectur" (Б.,
1892).
C - в.
Рокотов (Федор Степанович) - один из лучших русских портретистов,
род. в тридцатых годах XVIII стол., ум. в 1810 г. Получив художественное
образование под руководством Л. Ж. Ле-Лоррена и гр. П. де Ротари,
работал в манере этого последнего, но больше него вникал в натуру и был
старателен в исполнении. В 1762 г. принят в новоучрежденную спб.
академию худ. адъюнктом за представленную ей картину "Венера" и за
портрета имп. Петра III. Пользовался уже известностью в петербургском
высшем обществе, когда вступила на престол Екатерина II. Она поручила
ему в 1763 г. написать ее портрет, для которого давала ему сеансы в
Петергофе; портрет этот, изображающий императрицу во весь рост, в
профиль, среди красивой архитектурной обстановки, был подарен гр. Г.
Орлову и в настоящее время находится в гатчинском дворце. Другой портрет
великой монархини, поясной, был написан Р. также с натуры (вероятно в
Москве, в 1765 г.). Екатерина осталась очень довольна им, находя, что он
- "из самых похожих". Он был пожалован ею академии наук, в которой
хранится и поныне. Существует множество повторений этого портрета, как
точных, так и с незначительными изменениями в аксессуарах; большинство
их приписывается самому Р. Кроме этих двух изображений Екатерины, из-под
кисти талантливого живописца вышло несколько портретов Петра III (один -
в московск. Оружейной палате, два - в гатчинском дворце) и цесаревича
Павла Петровича (лучший - в том же дворце) и немало портретов выдающихся
людей екатерининской эпохи, в том числе И. И. Шувалова, гр. Г. Орлова;
А. А. и Б. А. Куракиных, Л. И. Бибикова, П. Г. Демидова, Г. Н. Теплова и
др.
А. С - в.
Роман - в настоящее время самая популярная и самая богатая
содержанием форма литературных произведений, отражающая в себе
современную жизнь со всем разнообразием волнующих ее вопросов. Чтобы
достигнуть такого универсального значения, роману важно было пройти
немало стадий развития. Как народные и церковные обряды легли в основу
драмы, так народные эпические предания мифического или героического
характера легли в основу повествовательной поэзии. Древнейшим образчиком
этого рода произведений могут считаться египетские повести "О двух
братьях" и "О принце Сашни", написанные по крайней мере за 1500 лет до
нашей эры и имеющие сказочный характер; глубокая древность их
доказывается дружбой человека с богами, превращением людей в животных и
растения и т. п. Древнейшим памятником повествовательной литературы
Индии служат легенды или поучительные рассказы (джатаки) о Будде и об
его 550 превращениях. Через несколько столетий после смерти Будды из
этих джатак образуется легендарное житие Будды ("Лалитавистара"). Один
из эпизодов этого жития - именно встреча юного Будды со стариком,
больным и мертвым - лег в основу византийской повести "О Варлааме и
Иосафе", которая в разных переделках обошла всю Европу, была известна во
многих списках у нас на Руси, дала материал для известного духовного
стиха об Иосафе Царевиче и, наконец, вошла в Четьи-Минеи в виде жития
царевича Иоасафа. Кроме "Лалитавистары", Индия обладает двумя большими
сборниками поучительных рассказов ("Панчатантра" и "Гитопадеша"),
которые разными путями проникли в Европу и оказали немалое влияние на
повествовательную литературу средних веков. Древнейшим памятником
повествовательной литературы в Греции считается "Киропедия" Ксенофонта,
в которую вставлен трогательный эпизод об Аврадате и Пантее, древнейший
образчик греческой любовной новеллы. К греческой повествовательной
литературе относятся также так называемый "Милетские сказки" (Fabulae
Milesiae), до нас недошедшие; из отзывов о них Плутарха, Апулея и Овидия
можно заключить, что это были народно-бытовые рассказы весьма
фривольного содержания, вроде французских фаблио, так что между ними и
позднейшими сентиментальными романами александрийской эпохи нет прямой
генетической связи. Но такая связь несомненно существует между романом с
одной стороны и элегией с другой. Горюя о своей неудовлетворенной любви,
александрийские поэты утешали себя, припоминая историю людей, столь же
несчастных в любви, как они сами. Так поступали Филотас, Гермесианакс,
Каллимах и другие поэты, элегии которых непосредственно примыкают к
александрийскому роману. Введением в историю этого романа может служить
пастушеская новелла софиста I в., Диона Хризостома, которую критики
сравнивают с "Paul et Virginie" Бернардэн де С.-Пьера. Знаменитейшими
романистами александрийской эпохи считаются софисты Ямвлих ("Вавилонская
история") и Ксенофан ("Эфесская история об Антии и Аброкоме"). К III в.
по Р. Хр. относятся роман неизвестного автора "Об Аполлонии Тирском",
дошедший до нас в латинском переводе, и любовная новелла "Теаген и
Хариклея", приписываемая Гелиодору, а к IV в. - знаменитый
любовно-пастушеский Р. Лонга: "Дафнис и Хлоя". К александрийской же
эпохе следует приурочить Р. Ахилла Тация:"Клитофон и Левкиппа" и
приписываемый псевдо-Каллисфену, впоследствии столь знаменитый в зап.
Европе "Р. об Александре Вел.", который можно было бы назвать прототипом
исторического P., если бы к его исторической основе не было присоединено
много фантастических эпизодов, придающих всему произведению сказочный
характер. Византийский P., в литературном отношении, представляет собою
не более как переживание основных мотивов александрийского P.,
послужившего ему образцом; он пишется по тому же плану, с соблюдением
тех же литературных приемов, но только гораздо грубее и неискуснее.
Повествовательная литература в Риме была отражением греческой. В эпоху
республики пользовались большой популярностью "Милетские Сказки",
переведенные на латинский язык Сизенной. Любовь к повествовательной
литературе особенно усилилась в эпоху империи, когда культура Рима
приняла в большей или меньшей степени греческий отпечаток. Несомненные
следы влияния греческих Р. носит на себе Апулеев "Золотой осел", который
даже считается переделкой греческого Р. Гораздо более самостоятельности
обнаружил Петроний в своем Р. "Сатирикон" - остроумной, основанной на
реальных наблюдениях картине римских нравов конца I в. по Р. Хр. В
средневековой Европе повествовательное творчество нашло себе выражение в
двух формах: рыцарского Р. и поучительных рассказов, большею частью
занесенных с Востока, из которых составились сборники "Disciplina
Clericalis", "Gesta Romanorum" и т. д. Содержание первых в большей или
меньшей степени фантастично, а основные идеи, их проникающие - идея
феодального долга по отношению к сюзерену и идея рыцарского долга по
отношению к даме сердца. Таковы романы так наз. бретонского цикла,
оказавшие сильное влияние на повествовательную литературу других стран.
Поучительные рассказы представляют собою, в большинстве случаев,
обработки так наз. странствующих рассказов; все старания их авторов
направлены к тому, чтобы приноровить их содержание к целям христианской
морали. На почве этих нравоучительных рассказов развились французские
фаблио, в которых, впрочем, наряду с сюжетами, заимствованными с
Востока, встречаются сюжеты народно-бытовые, навеянные современной
жизнью. Возникшие в стенах городов, фаблио защищают интересы горожан и
нередко относятся сатирически к представителям других сословий: к
развратному и жадному духовенству, к приходящему в упадок рыцарству, к
смышленому, но нравственно грубому крестьянству. Эти небольшие по объему
сатирические рассказы разлетаются в переводах и переделках по всей
Европе и дают толчок и материал для создания всесословной итальянской
новеллы, которая впервые достигает художественной обработки в
"Декамероне" Боккаччо. Движение, сообщенное повествовательной литературе
гением Боккаччо, не замедлило принести свои плоды в различных видах Р.
От Декамерона идет целая серия итальянских новеллистов XV и XVI в.
"Амето" послужил первым образцом пастушеского Р. в Европе, а психология
любовной страсти в "Фиаметте" не осталась без влияния на возникновение
психологического Р. во Франции XVII в. Французские фаблио, немецкие
шутливые рассказы (Schwanke) и итальянские новеллы заключают в себе
составные элементы реального P., которой впервые возник на испанской
почве, в форме так назыв. плутовского романа. Первым произведением в
этом роде была повесть "Жизнь Лазарильо из Тормеса", вышедшая в 1554 г.
и вызвавшая много подражаний, к числу которых относятся и
нравоучительные новеллы Сервантеса. Влияние испанской плутовской новеллы
раньше всего проявилось в Англии, где уже в конце XVI в. мы встречаем
ряд повестей из быта продувных людей (новеллы Р. Грина, "Жизнь Джека
Вильтона", Наша). В Германии, в начале XVII в., переводятся с испанского
некоторые плутовские новеллы, а в 1669 г. на почве этого влияния
вырастает оригинальный продукт немецкой реально- бытовой беллетристики -
"Simplicissimus" Гриммельсгаузена; герой этой повести сильно напоминает
Лазарильо, и своей изобретательной энергией, и своим социальным
положением. Во французском Р. XVII в. мы замечаем две струи: струю
идеальную, искусственную, создавшую пастушеский Р. "Астрею", и
героические Р. Гомбервиля, Кальпренеда и Скюдери, в которых все
искусственно, все создано фантазией автора, и шедшую из Испании струю
реально-бытовую, которая проявляется в романах Сореля ("Histoire comique
de Francion"), Скаррона ("Roman Comique"), Фюретьеpa ("Roman Bourgeois")
и др. Став твердой ногой на почву изучения действительности, французский
Р. XVIII в. дает такие произведения как "Манон Леско" аббата Прево и
"Жиль Блаз" Лесажа, дышащие реализмом и жизненной правдой. Отодвинутый
Вольтером в области субъективизма и тенденции, Р. снова вступает на
психологическую почву в "Новой Элоизе" Руссо (1763), которая надолго
становится идеалом любовно-психологического Р. Несмотря на то, что
"Новая Элоиза" знаменует собою поворот к идеализму, в изображении
страсти любовников Руссо шел по следам аббата Прево. Вместо прежней
салонной galanterie, выражавшейся полунамеками и полупризнаниями, Руссо
выводит на сцену чувство страстное, уничтожающее на своем пути все
искусственные перегородки, говорящее не искусственным жаргоном Скюдери,
а пламенной речью, от которой захватывает дух и кружится голова. Вот
почему Р. Руссо показался его современникам каким-то откровением; вот
почему он вызвал столько подражаний, во главе которых стоит "Вертер"
Гёте. В Англии ход Р. был несколько иной. Революция 1688 г.,
произведенная главным образом английской буржуазией, побудила английских
писателей обратить особое внимание на ее вкусы и потребности. Для ее
были основаны журналы Адиссона и Стиля, для ее Дефо написал своего
"Робинзона", для ее же Ричардсон, около половины XVIII в., создал новый
вид Р. - семейный Р. в письмах, где автор проникает в глубь английской
богобоязненной буржуазной семьи и находит там драмы трогательные,
потрясающие и отчасти способные заменить отсутствие сколько-нибудь
сносных пьес на тогдашней сцене. Недаром Дидро называл романы Ричардсона
настоящими драмами. Подробное изложение разговоров, обстоятельность
описаний, микроскопический анализ душевных движений представляли такое
необычное явление в тогдашней беллетристике, что романы Ричардсона сразу
приобрели большую популярность главным образом в среде буржуазной
публики, которая столько же восхищалась их нравственным духом, сколько и
знанием жизни и человеческого сердца. Уступая Ричардсону в детальном
анализе душевных движений, его соперник Генри Филдинг далеко превосходил
его талантом. В противоположность Ричардсону, тратившему целые страницы
на описание характера героя или героини, Филдинг умел обрисовывать их
двумя-тремя чертами, и притом так, что они до сих пор стоят перед нами
как живые. В этом отношении Теккерей справедливо называет Филдинга
учителем всех английских романистов. Но главным достоинством Филдинга
был его юмор, добродушный, оригинальный, всепрощающий. Подкладкой его
насмешек всегда была любовь к человеку, напоминающая Сервантеса,
которого он недаром считал своим образцом. Своими произведениями Филдинг
окончательно установил тип английского реального нравоописательного Р.
Идя по проложенному им пути реализма и жизненной правды, последующие
романисты все более и более расширяют сферу своих наблюдений: Смоллетт
вставляет в свои Р. картины из быта английских моряков, Голдсмит - из
жизни духовенства, Вальтер Скотт задается целью воскресить жизнь
средневекового человека, Диккенс, Теккерей, Чарльз Кингсли и их
многочисленные последователи касаются всех язв английской жизни,
разоблачают недостатки английских учреждений и кладут таким образом
основы социальному P., этой высшей форме повествовательного искусства,
которой предстоит блестящая будущность. То же постепенное расширение
сферы созерцаний замечается и во французском Р. XIX в., но ход его
развития заключает в себе особенности, которых не было в Англии: он
испытывает на себе сильное влияние литературных теорий. Писатели
романтической школы - Виктор Гюго, Альфред де Виньи, Дюма-отец - не
имели намерения ограничить свою деятельность изучением действительности;
они с умыслом переносили действие своих Р. в отдаленное прошлое, где
можно было дать полный простор фантазии и субъективным тенденциям.
Такими же тенденциями проникнуты и романы Жорж Занда, в которых она
искусно сливает любовный пафос с социальным и, отстаивая права женщин,
смело бросает перчатку всему современному общественному строю. Подобный
субъективизм не мог не вызвать реакции со стороны людей с аналитическим
складом ума, которые хотели сделать P., прежде всего, верным зеркалом
современной действительности. Это направление сильнее всего сказалось в
произведениях Стендаля, преимущественно в его "Rouge et Noir" (1831),
представляющем собою яркую картину французского общества эпохи
реставрации. К Стендалю тесно примыкает Бальзак, которого считают
настоящим отцом реального Р. во Франции. В первых произведениях Бальзака
еще слышатся отзвуки романтизма, но чем далее он подвигается на своем
пути, тем сознательнее стремится к реально объективному творчеству.
Бальзак был реалистом не только по манере своего творчества, но и по
своим теоретическим убеждениям. Он считал себя более
естествоиспытателем, чем романистом; в предисловии к "Соmedie Humaine"
он называет свои Р. естественной историей человека. Он первый ввел в
свои произведения тщательное и детальное изображение среды, которой, в
противоположность писателям-романтикам, приписывал громадное влияние на
характер и поступки действующих лиц. Преемником Бальзака был Флобер,
нанесший еще более сильный удар романтизму и окончательно установивший
тип художественно-реального романа во Франции. Ни один из французских
романистов не заслуживает в такой степени названия художника, как
Флобер. Искусство было его стихией, его жизнью; самую жизнь он ценил
настолько, насколько она ему давала материал для художественного
воссоздания. Он стремился к идеальному совершенству стиля; вечно
недовольный собой, он готов был просидеть целый день над фразой, пока
она не становилась изящной и гармоничной. Самым типичным представителем
современного реального Р. Во Франции считается Золя, не потому, чтобы он
был большим реалистом, чем, напр., Додэ или братья Гонкуры, но потому,
что в своих трактатах ("Le roman experimental", "Les romanciers
naturalistes") он является теоретиком и законодателем реального Р.
Провозглашенный Бальзаком принцип реализма Золя возвел в целую систему и
на самом деле вообразил себя научным экспериментатором, разрешающим
социальные вопросы путем оперирования над так наз. "человеческими
документами". В своей многотомной романической эпопее: "Ругон-Макары" он
задался целью изобразить естественную и социальную историю одной семьи в
эпоху второй империи и оправдать на ее представителях биологический
закон наследственности. Желая свести задачу романиста главн. обр. к
изучению простых элементов, как более доступных для наблюдения, Золя
кончил тем, что отодвинул на задний план душу человека и заменил
изучение человеческих характеров изучением обстановки, в которой они
развивались. В результате получилось весьма неполное и одностороннее
освещение жизни, против которого восстали даже поклонники Золя. Наиболее
сильный удар был нанесен литературной манере Золя Мопассаном, который
снова поставил реальный Р. на психологическую основу. В настоящее время
психологический Р. приобретает все большую популярность во Франции;
представители его - Поль Бурже, Анатоль Франс и др. - умеют весьма
искусно вплетать в ткань рассказа социальные мотивы. Немецкий Р. XIX в.
тоже пережил переход от субъективного романтизма к объективно-реальному
изображению действительности, с тем, впрочем, различием, что реальный Р.
в духе Бальзака и Золя не нашел в Германии благоприятной почвы для
своего развития и в лице Ауэрбаха, Поля Гейзе и др. пошел на сделку с
субъективным идеализмом; зато социальный Р. нашел блестящего
представителя в лице Шпильгагена, который в своем романе: "Один в поле
не воин" дал нам лучший образчик социального романа XIX в. - романа, в
котором главным пафосом является социальная идея, а на ее почве
расцветает любовь героя и героини. Итальянский Р. XIX в., начавшись с
подражания "Вертеру" Гёте ("Джакопо Ортис" Уго Фосколо) и романам
Вальтер Скотта ("Обрученные" Манцони и "Осада Флоренции" Гверрацци), не
дал до сих пор ни одного произведения, которое имело бы общечеловеческое
<< Пред. стр. 881 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу