<< Пред. стр. 1124 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу
война с Китаем, временно остановившая успехи монголов на западе. Сев.
Китай принадлежал в то время чжурчжэням, народу маньчжурского
происхождения (дин. Цзинь). В 1215 г. Ч. взял Пекин; окончательное
завоевание государства чжурчжэней произошло уже при преемнике Ч.,
Угэдэе. В 1216 г.. возобновились походы против бежавших на запад
кочевников; в том же году произошло случайное столкновение между
монгольским отрядом и войском хорезхшаха Мухоммеда, объединившего под
своею властью мусульманскую Среднюю Азию и Иран. Начавшиеся около того
же времени, на почве торговых интересов, дипломатические сношения между
Ч. и Мухаммедом окончились в 1218 г. разграблением каравана, посланного
Ч., и избиением купцов в Отраре, пограничном городе во владениях
Мухаммеда. Это заставило Ч., не окончив завоевание Китая, отправить
войска на запад. В 1218 г. монголы завоевали Семиречье и Вост.
Туркестан, которыми владел бежавший из Монголии найманский царевич
Кучлук; в 1219 г. Ч. лично выступил в поход со всеми своими сыновьями и
с главными военными силами; осенью того же года монголы подступили к
Отрару. В 1220 г. был завоеван Мавераннехр; отряды, посланные для
преследования бежавшего Мухаммеда, прошли через Персию, Кавказ и южную
Россию и оттуда вернулись в Среднюю Азию. Сам Ч. в 1221 г. завоевал
Афганистан, его сын Тулуй - Хорасан, другие сыновья - Хорезм. В 1225 г.
Ч. хан вернулся в Монголию. В землях к северу от Аму-Дарьи и к востоку
от Каспийского моря владычество монголов было им прочно установлено;
Персия и южная Россия были вновь завоеваны его преемниками. В 1225 или в
начале 1226 г. Ч. предпринял поход на страну тангутов, где умер в
августе 1227 г. Мы имеем довольно подробные сведения как о наружности Ч.
(высокий рост, крепкого телосложения, широкий лоб, длинная борода), так
и о чертах его характера. С дарованиями полководца он соединял
организаторские способности, непреклонную волю и самообладание, которого
не могли поколебать ни неудачи, ни оскорбления, ни обманутые надежды.
Щедростью и приветливостью он обладал в достаточной степени, чтобы
сохранить привязанность своих сподвижников. Не отказывая себе в радостях
жизни, он, в противоположность большинству своих потомков, оставался
чужд излишеств, несовместимых с деятельностью правителя и полководца, и
дожил до преклонных лет, сохранил в полной силе свои умственные
способности. Происходя из народа, стоявшего в то время на самой низкой
степени культуры, Ч. был лишен всякого образования, не имел времени
усвоить те знания, которым велел обучать своих сыновей, и до конца жизни
не знал другого языка, кроме монгольского. Естественно, что круг идей
его был очень ограничен; по-видимому, он чувствовал себя только
атаманом, который ведет своих воинов к победам, доставляет им богатство
и славу и за это имеет право на лучшую часть добычи. В приписанных ему
изречениях нет признаков понимания идеи о благе целого народа еще меньше
можно предполагать в нем широкие государственные стремления. Нет
основания полагать, что он с самого начала задавался обширными
завоевательными планами; все его войны вызывались событиями. Смуты,
среди которых выдвинулся Ч., не могли окончиться иначе, как объединением
Монголии, которое всегда влекло за собой нападение кочевников на Китай;
походы на запад были вызваны преследованием бежавших врагов,
необходимостью получать с запада товары, которых не мог больше давать
опустошенный Китай, и непредвиденным событием в Отраре. Идея всемирного
владычества появляется у монголов только при преемниках Ч. Основные
начала устройства империи были заимствованы из сферы кочевого быта;
понятие родовой собственности было перенесено из области частноправовых
отношений в область государственного права; империя считалась
собственностью всего ханского рода; еще при жизни Ч. его сыновьям были
назначены уделы. Благодаря созданию гвардии, Ч. имел в своем
распоряжении достаточное число испытанных людей, которым мог без
опасений поручать военное начальство в отдаленных областях; при
устройстве гражданского управления он должен был пользоваться услугами
покоренных народов. По-видимому, он хотел освободить от этого своих
преемников; таким желанием естественнее всего объяснить принятую им меру
обучения монгольских юношей уйгурской письменности. Более широких
цивилизаторских стремлений у Ч. не было; по его мысли, монголы, ради
сохранения своего военного преобладания, должны были по прежнему вести
кочевую жизнь, не жить ни в городах, ни в селах, но пользоваться трудами
рук покоренных земледельцев и ремесленников и только для этой цели
охранять их. Не смотря на все это, деятельность Ч. имела более прочные
результаты, чем деятельность других мировых завоевателей (Александра
Македонского, Тимура, Наполеона). Границы империи после Ч. не только не
сократились, но значительно расширились, и по обширности монгольская
империя превзошла все когда-либо существовавшие государства. Единство
империи сохранялось 40 лет после смерти Ч.; господство его потомков в
государствах, образовавшихся после распадения империи, продолжалось еще
около ста лет. В Средней Азии и Персии и в настоящее время сохранились
многие должности и учреждения, введенные в этих странах монголами. Успех
деятельности Ч. объясняется только его гениальными природными
дарованиями; у него не было ни предшественников, которые бы подготовили
для него почву, ни сподвижников, которые бы могли оказывать на него
влияние, ни достойных преемников. Как монгольские военачальники, так и
находившиеся на монгольской службе представители культурных наций были
только орудием в руках Ч.; ни один из его сыновей и внуков не наследовал
его дарований; лучшие из них могли только продолжать в том же духе
деятельность основателя империи, но не могли думать о переустройстве
государства на новых началах, сообразно требованиям времени; для них,
как для их подданных, заветы Ч. были непререкаемым авторитетом. В глазах
современников и потомства Ч. был единственным создателем и устроителем
монгольской империи.
Литература. С. d'Ohsson, "Histoire des Mongols" (4 т., Гага и
Амстердам, 1834); В. П. Васильев, "История и древности восточной части
Средней Азии" ("Труды Вост. Отд. Имп. Арх. Общ.", т. IV, 1859); И. Н.
Березин, "Очерк внутреннего устройства улуса Джучиева"("Труды Вост. Отд.
Имп. Арх. Общ.", т. VIII, 1863); М. И. Иванин, "О военном искусстве и
завоеваниях монголо-татар" (СПб., 1875); В. Бартольд, "Образование
империи Чингисхана" ("Зап. Вост. Отд. Имп. Русск. Арх. Общ.", т. X); его
же, "Туркестан в эпоху монгольского нашествия" (ч. II, СПб., 1900; в
этих двух работах дан обзор источников).
В. Бартольд.
Чириков (Евгений Николаевич, род. в 1864 г.) - писатель. Из дворян
Симбирской губ.; учился в казанском унив.; сначала был юристом, потом
естественником. По причинам, от него не зависевшим, курса не кончил.
Писать начал еще студентом, в "Лесном Вестнике"; долго работал в
провинциальной, приволжской печати; с 1893 г. его произведения
печатались в "Русском Богатстве", "Новом Слове", "Жизни", "Мире Божьем",
"Русской Мысли". В "Жизни", а после ее закрытия - некоторое время в
"Русской Мысли", Ч. вел провинциальный отдел. Его "провинциальные
картинки" пользовались большим успехом. В нем удачно сочетались все
необходимые для провинциального обозревателя данные: и художественный
талант, и знание провинции, и определенность миросозерцания. Из
беллетристических произведений Ч. наибольшее распространение имели и
наибольшее внимание возбудили те, в которых Ч. затронул психологию
интеллигенции в момент перехода от народнических теорий к марксистским
("Инвалиды", "В отставку", "Чужестранцы"). Ч. стоял на стороне нового
движения; вместе с Вересаевым, его можно считать по преимуществу
писателем интеллигенции в специальном значении этого слова. В последние
годы Ч. перешел от боевых тем к чисто психологическим и бытовым,
возвращаясь к изображению хорошо знакомой ему провинциальной жизни
("Фауст", "В лощине меж гор", "Как это случилось"). Основные свойства
его таланта - ирония и наблюдательность; недостатки объясняются срочной
работой в провинциальной печати. В 1902 и 1903 гг. появились
драматические опыты Ч.: пьеса в 4 д. "За славой", набросок "На дворе во
флигеле", пьеса в 3 д. "Друзья гласности". Лучше всего удался ему
набросок. В последней пьесе Ч. рисует яркую картину тяжелого положения
провинциальной печати. Произведения Ч. издаются товариществом "Знание";
вышли три тома рассказов (3-м и 4-м изданиями) и книжка пьес (1903). См.
"Галерея русских писателей", изд. С. Скирмунтом, и очерк П. Щеголева,
"Е. Н. Чириков" (в "Вестн. и Библиот. Самообразования", 1903, № 18).
П. Щ.
Чирки - мелкие виды уток (Anas). В Европе и России водятся три вида
Ч. Из них особенно широко распространен Ч. свистунок (А. сгесса),
который гнездится повсеместно в Европе, где только есть вода, по
преимущественно в северной полосе. В Европ. России. как гнездящаяся
птица, он не спускается южней Новороссийска, а в Сибири - южней Амура и
Монголии. Свистунок почти вдвое меньше обыкновенной утки или кряквы и по
образу жизни сходен с другими видами уток. У взрослого самца голова и
шея ржавого цвета, через глаз идет широкая золотистозеленая полоса,
спускающаяся на шею. Металлически зеленое зеркальце на крыльях окаймлено
у самца - черным, у самки - белым. В Средней Европе вместе с Ч.
свистунком живет Ч. трескунок (A. circia s. A. querquedula), более южный
и более крупный вид, сходный по образу жизни с первым. У самца в брачном
оперении темя и затылок - черные с фиолетовым отливом и с резкой белой
полосой с каждой стороны; у самки нет на крыльях металлического
зеркальца. Третий вид Ч., чирок-узконосый (А.. angustirostris),
свойствен бассейну Средиземного моря, очень обыкновенен в Закаспийском
крае, а отсюда переходит, как гнездящаяся птица, в дельты крупных рек,
впадающих в Каспийское море. Гнездится в дуплах деревьев и в вороньих
гнездах (иногда в дуплах деревьев гнездится и Ч. трескунок). По величине
почти не отличается от свистунка. Окраска самцов и самок - одинакова:
светлая, буровато-серая со светлыми пятнами. Клюв узкий, при основании
высокий, к концу быстро сплющивающийся.
Ю. Вагнер.
Числительные имена (грамм.). - Понятие численности в языке выражается
двумя способами: 1) в виде особых форм имени, местоимения и глагола,
обозначающих общие представления так назыв. единственного, двойственного
и множественного "чисел", и 2) в виде самостоятельных имен Ч.,
означающих точные понятия отдельных чисел. Оба способа до известной
степени связаны друг с другом исторически, причем иногда связь эта дает
себя знать долго спустя после того, как известные формальный особенности
уже потеряли всякое реальное значение, Так до сих пор в русском языке Ч.
два соединяется с древними формами двойственного числа имен
существительных (только в муж. р.), хотя двойств. число само давно уже
перестало существовать (напр. два брата). В свою очередь и
самостоятельные формы двойств. числа нередко удерживаются лишь у имен
Ч., хотя другими именами давно уже утрачены (ср., напр., русское и
вообще слав. два, рус. двумя, двух, лат. octo и т. д.). Развитие имен Ч.
в языках находится в заметной связи с языком жестов. Нередко можно
наблюдать, что жест, как более простое и более понятное средство
выражения, даже задерживает развитие самостоятельного языкового
обозначения чисел. Недостаточное развитие имен Ч. как раз наблюдается в
языках тех племен, который до сих пор обладают богатым языком. жестов,
параллельным со звуковой речью или нередко заменяющим ее. Поэтому надо
остерегаться делать слишком поспешные: заключения о невыработанности
числовых понятий, или вообще о неспособности к счету таких народов, на
основании недостаточности их числительных систем. Так,. едва ли
существует какая-нибудь существенная разница между числовыми
представлениями индейцев чиквито и тарахумара (в Мексике), хотя первые
имеют особое слово только для понятия 1 и все остальные числа выражают
поднятием пальцев, а вторые. рядом с жестами пальцев, произносят и
особые определенные звуки. Первичная связь имен Ч. с языком жестов, и
именно пальцев руки, отражается в громадном распространении десятичной
системы счисления на всем земном шаре, при отсутствии которой мы чаще
всего встречаемся с системами пятеричной и "двадцатиричной"
(вигезимальной), восходящими к тому же естественному способу счета по
пальцам, с той разницей, что в основе пятиричной системы лежит только
одна рука, а при двадцатиричной привлекаются к счету еще и ножные
пальцы. Индейцы Америки до сих. пор в своем языке жестов обозначают
число 20, вытягивая все 10 пальцев по направлению к ногам, а эскимосы
тоже число выражают сочетанием слов "кончен весь человек", т. е.
"кончен" счет. всех его пальцев на руках и на ногах. Рядом с названными
системами, у некоторых южно-американских и у большинства австралийских
племен встречаются следы известной связи имен Ч. с личными
местоимениями. По-видимому, первый толчок к образованию Ч. имен был
здесь дан именно различением собственной особы от другого лица, к
которому обращаются с речью, и от третьего лица - различием. легшим в
основу образования форм ед. числа личных местоимений. Впрочем, и здесь,
рядом с этим первичным способом счета, встречаются осколки пятиричиой и
двадцатиричной систем. Так. в абипонском языке самостоятельные слова Ч.
имеются только для 1 и 2, понятие 3 выражается соединением 2+1, но рядом
имеются еще выражения: "пальцы страусовой ноги" (4), "пальцы руки" (5),
"пальцы обеих рук" (10), "пальцы обеих рук и обеих ног" (20). Исключение
составляет язык тасманцев (теперь уже вымерший), в котором
самостоятельные Ч. имеются для первых четырех чисел, а 5 выражается, как
4+1. Возможно, впрочем, что и здесь число 4 первично выражалось именем
какого-нибудь предмета, состоявшего из четырех частей (как в
абипонском). На таком первичном счете, вероятно, основано особое
значение числа 8, свойственное семитам и индоевропейцам, отразившееся в
"шестеричном" счете по шестеркам, дюжинам, "гроссам" и т. д., следы
которого несомненно существуют и в индоевроп. языках, и дали повод И.
Шмидту сделать неправдоподобное предположение, что прародина
индоевропейцев находилась в Азии вблизи Вавилона, где также существовал
шестеричный счет и откуда индоевропейцы только и могли его заимствовать.
Из выше изложенного, однако, ясно, что шестиричный счет не составляет
монополии семитов и в глубокой древности мог возникнуть у индоевронейцев
самостоятельно. Главную роль в образовании Ч. играют, однако, конкретные
названия руки и пальцев, которые со временем превращаются в имена
абстрактных числовых понятий. Следы этого процесса найдем и в
индоевропейской системе Ч., где, напр., первичное Ч. *penge=санскр.
рапса, лит. penki, греч. pente, лат. quinque (из *pinque)=5, находится в
этимологическом родстве с древне-верхне-нем. Fust=нем. Faust, ст. слав.
, польск. piesc, русск. пясть, пясточка (горсть), запястье, и первично,
очевидно, имело значение просто "рука". Нет ничего невероятного, что
другие имена Ч. подобно абипонскому "нога страуса"=4, тоже восходят. к
различным конкретным именам, хотя все существующие попытки доказать это
положение являются чистыми догадками. Применяясь к другим предметам,
состоящим из стольких же одинаковых частей, или к собраниям стольких же
одинаковых предметов, подобные конкретные названия мало-помалу
утрачивали свое конкретное предметное значение и переходили в простые Ч.
Такими образом нет ничего удивительного в общем распространении
десятичной системы Ч., рядом с которой являются менее совершенные
пятеричные и двадцатеричные системы, служащие большей частью
дополнениями десятичной (в роде франц. quatrevingt=80, рядом с
десятичными Ч.). Лишь немногие народы (напр. негры Динка) имеют
настояшие пятеричные системы, в которых основой счета является 5 и Ч.,
следующие за ним, образуются путем сложения: 5+1 5+2 и т. д. В
индоевроп. системе Ч. основным числом является 10, и Ч., следующие за
ним, образуются путем сложения, в роде русского 11=один-надцать (1+10),
12=двена-дцать (2+10) и т. д. Ч. 20, как в славянском). (двадесять,
русск. двадцать), так и в других индоевр. языках, тоже восходит к
сложению из Ч. два и сокращенного десять (санскр. vic-сati, лат.
Vi-ginti, греч. дор. Fi-cati, FecatiI, атт. ei-cosi). Даже 100=индоевр.
*k'mto-m представляет собой перичное *dk'm-to-m, т. е. "десяток"
(подразумевается, "десятков"). Таким образом основными Ч. в индоевроп.
языках являются только первые 10. Остальные уже в индоевроп. праязыке
являлись составными из этих 10, причем частью это были сложные слова. О
том, что по крайней мере известная часть диалектов индоевроп. праязыка
имела уже понятие о 1000, свидетельствуют Ч. санскр. sa-hasram (=одна
тысяча), греч. лесб. cellioi из ceslioi. (аттич. cilioi), в основе
кoтopыx лежит индoeвpoп. *gheslo. Рядом с этим образованием темного
происхождения, имелись, вероятно, и вполне ясные сложения, в роде
санскр. dacacati, т. е. 10 сотен=1000. Славянское , гот. thusundi, древ.
верх. нем. dusunt, нем. Thausend, лит. tukstantis представляют собой
другую древнюю форму, также свойственную еще известной части диалектов
индоевр. праязыка. У индоевроп. Ч. принято различать следующие классы:
Ч. количественные (cardinalia), отвлеченные (abstracta), порядковые
(ordinalia), множительные (multiplicativa) и распределительные
(distributiva). Нередко наблюдается переход Ч. из одного класса в
другой. Так слав. , русск. пять, представляет собой в сущности не
количественное, а отвлеченное имя существительное Ч. (пяток, пятерка),
родственное санскр. аналогичному имени pankti-s и подчинившееся, кроме
того, влиянию порядкового числительного (ср. греч. pemptox), по типу
отношений десять - десятый, девять - девятый и т. д. Вместо индоевроп.
настоящего количественного *penqe, в стслав. было бы *, а в русском
*пяче. Точно так же и вместо санскр. panklis должно было бы получиться
стслав. *, русск., *пячь (ср. лат. nox, nocti-s, стслав. ношть, русск,
ночь). Таким образом форма пять не могла возникнуть фонетически ни из
индоевр. *penqe, ни из индоевр. "penqti-s и может быть объяснена лишь
аналогией или морфологигеской ассимиляцией к порядковому пятый. Такие же
случаи представляют и следующие слав. Ч. количественные: шесть (от
шестой), седмь, семь (от седьмой, ср. греч. ebdomox, лат. septimus, лит.
septmas), восемь, осмь (от ослой). Некоторые Ч., согласно с
вышеизложенным, обнаруживают родство с местоимениями. Так, например,
одна из индоевр. форм Ч. количественно 1 образована от несомненно
местоименного корня oi-; ср. греко-италокельто-германобалтийско-слав.
*oi-no-s (греч. oi-no-V "одно очко на игральной кости", лат. unus
"один", готск, ain-s, нем. ein, лит. V-enas, слав. ин, напр. в
инорог=единорог; сюда же санскр. ena в значении местоимения "он",
первично, вероятно, просто указательного), инд. oi-qo=caнскр. e-ka-s
"один" и т. д. Другие Ч., напротив, могут быть приведены в связь с
глагольными корнями. Таково, напр., порядковое Ч. для 1: стслав. прьв,
русск, первый, санскр. purvas "находящийся впереди", греч. prvtox и т.
д., лат. primus, лит. pirmas и др., находящиеся в родстве с глагольн.
корнем per-por, имеющимся в нашем переть, пороть, паром (собственно
паром), греч. peraw "переправляюсь, двигаюсь вперед" и т. д. каково же
наше Ч. новейшего происхождения раз, тождественное со второй частью
слова образ, корнем глагола раз-ить в именем существ, раз, рядом с
которыми имеем глагол резать, сохранивший до сих пор основное значение
корня. Первичное звачение раз было - черта, проведенная острым орудием,
нарезка. Во второй части Ч. прилагательных двукратный, трехкратный,
наречиях двукраты, трикраты, польск. dwukros и т. д. имеем также элемент
глагольного происхождения, являющийся семасиологической параллелью к раз
(крата=первично черта, от корня qert-, qort-. "резать, рубить"). Таким
образом Ч. не представляют исключения среди других грамматических
категорий по какой-либо особенной чистоте и однородности своего состава
и являются таким же конгломератом первично разнородных частей, как,
напр., предлоги, суффиксы, имена и т. п.
Литература. Бопп, "Ueber die Zahiworter im Sanskr., Griech., Lat.,
Litth., Goth. und Altslaw" ("Abhandlungen" берл. академии, 1833);
Лепсус, "Ueber den Ursprung und die Verwandtschaft der Zahlworter in der
lndogerm., Semit. und der Koptischen Sprache", в его "Zwei
<< Пред. стр. 1124 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу