<< Пред. стр. 433 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу
помещать в своей газете страстные статьи, с одной стороны апеллируя к
патриотическим чувствам русского народа, с другой требуя "не подавления
польской народности, а призвания её к новой, общей с Россией
политической жизни". Таково было настроение К. приблизительно до 15 апр.
1863 г., когда примирительное настроение в высших правительственных
сферах уступило место более решительному, выразившемуся, между прочим, в
назначении Муравьёва ген.-губернатором в Вильно. Независимо от строгих
репрессивных мер, правительство решило вперёд опираться не на шляхту, а
на польское крестьянство. В этих видах задумана была реформа, в силу
которой польским крестьянам предоставлена была поземельная собственность
и обеспечено их независимое социальное и экономическое существование.
Первый в печати указал на необходимость этой реформы И. С. Аксаков; К.
восстал против неё, доказывая, что она неосуществима, и требовал только
продолжения репрессивных мер. В этом смысле он высказывался ещё осенью
1863 г., а 19 февр. следующего года реформа уже осуществилась. В данном
случае, таким образом, К. не служил выразителем правительственной
политики, в широком значении этого слова. Сочувствие, которое встретили
статьи К. по польскому вопросу в некоторой части русского общества,
внушило ему высокое мнение о публицистической его роли: он стал
высказываться очень резко, и большинство его прежних покровителей в
административных сферах от него отшатнулось. Он провозглашал, в начале
1866 г., что "истинный корень мятежа не в Париже, Варшаве или Вильно, а
в Петербурге", в деятельности тех лиц, "которые не протестуют против
сильных влияний, способствующих злу". Отказ К. напечатать первое
предостережение, данное "Московск. Ведом.", повлёк за собою второе, а на
следующий день третье предостережение, с приостановкою газеты на два
месяца. Вслед затем ему удалось испросить Высочайшую аудиенцию, и он
получил возможность возобновить свою деятельность, значительно, однако,
умерив тон своих статей. В 1870 г. он снова получает предостережение и
уже не отказывается, как в 1866 г., принять его, а сознаётся в своей
ошибке и затем, до начала 80-х годов, не помещает в своей газете так
называемых "горячих" статей, вызывавших против него неудовольствие
высших административных сфер. Национальная политика, которой он стал
придерживаться с 1863 г., под влиянием польских событий, не изменила
сначала его воззрений на пользу реформ 60-х годов. Он высказывается и за
обновлённый суд, и за земские учреждения, и вообще за коренное
обновление нашей государственной и общественной жизни. Еще в 1870 г. он
находит, что, если деятельность земства не вполне удовлетворительна, то
это объясняется главным образом "глухим нерасположением
правительственной власти к земским учреждениям". Окончательный поворот в
его политическом настроении произошёл лишь в самом конце 70-х г. До тех
пор он усматривал всё зло в польской или заграничной интриге, которая,
будто бы, свила себе гнездо и в административных сферах; теперь он
восстаёт против русской интеллигенции вообще и "чиновничьей" в
особенности. "Как только заговорит и начнёт действовать наша
интеллигенция, мы падаем", - провозглашает он, самым решительным образом
осуждая и суд, и печать. После предоставления чрезвычайных полномочий
графу Лорис-Меликову, К., однако, изменил свою точку зрения. Он
приветствовал "новых людей, вошедших в государственное дело" (хотя в это
время состоялось увольнение министра народного просвещения, графа
Толстого), а на пушкинском празднике произнес речь, в которой заявляет,
что "минутное сближение... поведёт к замирению" и что "на русской почве
люди, также искренно желающие добра, как искренно сошлись все на
празднике Пушкина, могут сталкиваться и враждовать между собою в общем
деле только по недоразумению". Речь К. не встретила сочувствия
присутствующих; Тургенев даже отвернулся от протянутого к нему К.
бокала. Виновниками катастрофы 1 марта 1881 г. К. опять признавал
поляков и интеллигенцию. После манифеста 29 апреля К. начал доказывать,
что "ещё несколько месяцев, быть может недель прежнего режима
- и крушение было бы неизбежно". С этого момента он с неслыханною
резкостью начинает нападать на суды и земские учреждения, а также на
некоторые ведомства. Будучи в начале 80-х годов горячим сторонником
Бисмарка, которого он называл "более русским, чем наша дипломатия, не
имеющая под собою национальной почвы", он к 1886 г. Восстаёт против той
же. дипломатии за то, что она не желает ссориться с Германией, и говорит
о "статьях, узурпаторски названных правительственными сообщениями". Он
нападает и на финансовое ведомство, обвиняя его в том, что оно состоит
из антиправительственных деятелей. То же обвинение взводится им и на
министерство юстиции, когда представитель его (Д. Н. Набоков) в
публичной речи счёл долгом опровергнуть нарекания на судебное ведомство
(1885). Нападал К. и на правительствующий сенат, "чувствующий особую
нежность ко всяким прерогативам земского самоуправства", и на
государственный совет, усматривая в критическом отношении его к
законопроектам доктринерство и обструкционизм и упрекая его за "игру в
парламент", т. е. за деление на большинство и меньшинство и
формулирование меньшинством отдельных мнений. Резкость тона вызвала
неудовольствие против К. со стороны административных сфер,
подвергавшихся его нападкам: К. приезжал в Петербург, чтобы представить
объяснения. Вскоре после возвращения в Москву он умер, 20 июля 1887 г. -
В отличие от других известных русских публицистов, всю свою жизнь
остававшихся верными своим взглядам на общественные и государственные
вопросы (Иван Аксаков, Кавелин, Чичерин и др.), К. много раз изменял
свои мнения. В общем он постепенно, на протяжении с лишком 30-ти-летней
публицистической деятельности, из умеренного либерала превратился в
крайнего консерватора; но и тут последовательности у него не
наблюдается. Так, например, в 1864 г. он не может нахвалиться
гимназическим уставом 1864 г., называет его "огромною по своим размерам
реформою", "одним из плодотворнейших дел царствования", "его славою". В
1865 г. К. уже находит, что этот устав "неудовлетворителен в
подробностях своей программы". Когда министром народного просвещения
становится граф Толстой (1866), К. пишет, что "всё дело реформы висит
как бы на волоске", а в 1868 г., ко времени основания им лицея
Цесаревича Николая, он уже безусловно, в самых резких выражениях,
осуждает гимназический устав 1864 г., является затем главным сторонником
гимназической реформы, а после её осуществления (1871) - наиболее
прямолинейным защитником новых порядков. До конца 70-х гг. он решительно
высказывается за свободу торговли, за восстановление ценности нашей
денежной единицы, путём сокращения количества кредитных билетов,
находящихся в народном обращении. С начала 80-х гг. он выступает ярым
протекционистом и сторонником безграничного выпуска бумажных денег. Во
время польского восстания он утверждает, что сближение с Францией "может
нас только ронять и ослаблять". После посещения имп. Александром II
парижской выставки в 1867 г. он находит, что "нет на земном шаре ни
одного пункта... где бы Россия и Франция не могли оказывать друг другу
содействия". Вслед затем, после покушения Березовского, он опять
сомневается в пользе сближения с Францией. Вскоре он является горячим
сторонником трех-императорского союза и прямо заявляет, после
франко-прусской войны, что "усиление Германии нисколько для нас не
опасно". Даже в 1875 г., когда только благодаря личному вмешательству
имп. Александра II был предотвращён новый погром Франции, К. отозвался
обо всём этом инциденте, как об "английской интриге", направленной к
тому, чтобы "подорвать доверие между тремя императорами". После
берлинского конгресса он высказывается против Германии и придерживается
этой точки зрения до 1882 г., когда становится вновь сторонником князя
Бисмарка. Четыре года спустя К. выставляет Бисмарка злейшим врагом
России и видит всё спасение в союзе с Франциею. До 1885 г.
(включительно) он признает государственными изменниками тех, кто
высказывается за сближение с Францией, а с 1886 г. он сам решительно
вступает в ряды сторонников такого сближения. При такой изменчивости
публицистических взглядов К., нельзя искать их источника в науке или
историческом и государственном опыте. К. проповедовал централизацию и
децентрализацию, расширение местного самоуправления и усиление
центральной власти, защищал суд присяжных и высказывался против него,
был горячим фритредером и столь же горячим протекционистом, стоял за
металлическое обращение и превозносил бумажно-денежное, отстаивал
университетский уставь 1863 г. и усматривал в этом уставе причину
падения науки. По той же причине весьма трудно определить общественное
или государственное значение публицистической деятельности К. Так напр.,
симпатии общества, главным образом, сосредоточивались на Франции, на
земском самоуправлении, на суде присяжных и т. д., К. же во всех этих
вопросах постоянно менял свою точку зрения. Если бы советы К. были
принимаемы во внимание, то невозможно было бы спокойное и правильное
течение государственной жизни; постоянно приходилось бы заменять
установленные законы новыми, противоположными. Нельзя признать К. и
истолкователем правительственной политики: его взгляды часто не
соответствовали или даже прямо противоречили правительственным
начинаниям. Влияние его, достигавшее особой силы в периоды совпадения
тех или других его мнений с намерениями и видами правительства,
объясняется в значительной степени публицистическим его талантом, а
также свободой, с которою он, в противоположность многим другим
писателям, мог высказывать свои взгляды.
Трудов, посвящённых оценке деятельности К., пока ещё очень немного в
нашей литературе. Главные из них: Любимов, "М. Н. К." (по личным
воспоминаниям, СПб., 1889); Неведенский, "К. и его время" (СПб., 1888).
Кроме того, в год смерти К. были помещены в разных повременных изданиях
некрологи покойного публициста и отзывы о его деятельности (см., напр.,
общественную хронику в. № 9 "Вестн. Европы" за 1887 г.). Из произведений
К. отдельно изданы, кроме вышеуказанных его диссертаций, два сборника
его статей, помещавшихся в "Моск. Вед.": "М. Н. К., 1863 г." (М., 1887)
и "М. Н. К., 1864 г." (М., 1887). И. А.
Катманду (Khatmandoo, Kathmara) - столица независимого индийского
государства Непала, в гористой стране, под 27°42' с. ш. тянется на 21/5
км. вдоль реки Вишнумати; много буддийских храмов и дворец непальского
раджи. Жителей 50000.
Католикос (греч. kaJolikoV, вселенский) - титул верховных иерархов
автокефальной церкви грузинской, который был им усвоен вслед за
приобретением этою церковью независимости от патриархата антиохийского,
при царе Вахтанге Горгаслане (446 - 499). Когда груз. церковь вошла в
состав церкви русской, высший Иерарх её, с 1811 г., стал называться
екзархом. Неизвестно с точностью, с какого именно времени, но не позже
половины VI в., титул К. усвояется также верховному Иерарху церкви
армянской. Первым К. по присоединении Эчмиадзина к России был патриарх
Давид, за которым следовали патриархи-К.: Иоаннес до 1842 г., Нерсес с
1843 до 1857 г., Матеос с 1858 до 1865 г., Кеворк IV с 1865 до 1882 г.,
Макарий с 1885 до 1891 г. и Мктрич Хримиан с 1892 г. Некоторое время (в
V в.) К. назывался у сирийских несториан глава их церкви. Наконец, по
словам Константина Багрянородного (в его соч. "О церемониях
византийского двора"), это же название носил глава еретиков в Албании.
Н. Б - в.
Катон (M. Porcius Cato), обыкновенно называемый, в отличие от К.,
современника Юлия Цезаря, Старшим (Major) и прозванный также у римских
писателей Цензором (Сеnsorius, Censor) - представляет собой одну из
наиболее крупных фигур древнего Рима, и как государственный деятель, и
как писатель. Происходя из плебейского рода Порциев, родоначальник
которого вероятно занимался разведением свиней (porcus), К. Старший род.
в 234 г до Р. Хр. (620 от осн. Рима) в Тускуле и провёл свою юность
частью в сабинском имении, занимаясь сельским хозяйством, частью в
походах, частью выступая на римском форуме безвозмездным защитником
обвиняемых. Уже 17 лет от роду он, сражаясь с Ганнибалом, имел, по
словам Плутарха, множество ран. В 204 г., получив квестуру, отправился с
П. Сципионом, позже прозванным Африканским, в Сицилию, а в следующем
году переправился с ним в Африку, занимаясь прикрытием транспортных
судов при этой переправе. В 199 г. он получил должность эдила, в 198 г.
- претора, при чём для управления ему досталась провинция Сардиния; в
195 г., не смотря на строгое преследование им, в качестве претора,
ростовщиков, которые были прогнаны им с о-ва Сардинии, он был избран в
консулы, вместе с своим земляком и покровителем Л. Валерием Флакком.
Усилия его, в качестве консула, помешать отмене Оппиева закона против
роскоши остались без успеха. Получив в проконсульское управление ближнюю
(Citerior) Испанию, он одержал там немало побед, за что, по возвращении
в Рим, был награжден триумфом. Он говорил, что завоевал в Испании больше
городов, чем сколько пробыл там дней. В 191 г. он принял, в качестве
легата Ман. Ацилия Глабриона, участие в войне с Антиохом и разбил его
войско при Фермопилах. Возвратившись в Рим, он стал принимать деятельное
участие в заседаниях сената, в народных собраниях и в судебных делах. В
сенате он заявил себя особенно противодействием к получению разными
полководцами (Минуцием Фермом, Ман. Ацилием Глабрионом, М. Фульвием
Нобилиором) триумфов. В 184 г. он получил, вместе с тем же Л. Валерием
Флакком, цензуру. В этой должности он ознаменовал себя необыкновенною
строгостью: исключил семь сенаторов из сената и, между ними, бывшего
претора Манилия за то только, что тот днём и в присутствии дочери
поцеловал свою жену; вычеркнул из списка всадников несколько лиц по
маловажным предлогам (одного за толстоту, другого - за шутку во время
цензорского смотра); особенно же ратовал против роскоши, облагая высоким
налогом женские украшения и молодых рабов и всюду восставая против
нарушения общественных интересов в пользу частных (напр. против захвата
общественной земли при постройках и против злоупотребления общественными
водопроводами). И впоследствии он был деятельным защитником всякой меры,
направленной против порчи нравов, борясь всеми силами против иноземного
(особенно греческого) влияния. Когда в 155 г. прибыло в Рим афинское
посольство, с философом Карнеадом во главе, и стало заметно действие его
на римскую молодежь, К. всячески старался о том, чтобы скорее спровадить
гостей восвояси. Его борьба против греческой образованности осталась без
результата; но непримиримая вражда к Карфагену, разрушения которого он
упорно не переставал требовать до конца жизни (известно его обычное
изречение в сенате: "Ceterum censeo Carthaginem esse delendam"),
принесла свои плоды, хотя самому К. и не было суждено дожить до
осуществления своего желания. Резкость его характера и строгость к людям
нажили ему не мало врагов: поэтому, как свидетельствует Плиний Старший,
он был 44 раза призываем к суду, но ни разу не был осужден. Умер в 149
г. В римской литературе он имеет значение ещё большее, чем в госуд.
жизни. Он может быть назван основателем римской прозаической литературы,
которой он дал образцы и в красноречии, и в истории, и в разных других
видах, будучи бесспорно самым крупным прозаическим писателем в течение
всего VI ст. Рима, с началом которого возникла вообще римская
словесность. Красноречие было теснейшим образом связано с политической и
вообще гражданской жизнью в Риме и потому существовало в Риме с
древнейших времен государства; но только с К. оно становится искусством,
для которого требуется правильная подготовка. Несмотря на свою нелюбовь
к грекам, К. изучил по их книгам теорию красноречия и составил первую
римскую риторику. Как этим руководством, так в особенности своими
речами, где теория ораторского искусства прилагалась к делу, К.
обнаружил огромное влияние на красноречие своего времени, равно как и на
последующих ораторов. После него осталось множество речей, сказанных в
сенате, в народных собраниях и в судах. Во времена Цицерона их
обращалось в публике более 150, и знаменитый оратор, изучивший их
внимательно, говорит (Brut., 17), что в них находятся все достоинства,
какие требуются от оратора. Если этих речей в классический век
красноречия уже не читали, то только потому, что этому мешал их
устаревший язык. Цицерон сравнивает К., как оратора, с греческим
оратором Лисией, находя между ними особенное сходство в остроте,
изяществе и краткости. По силе и язвительности, какая иногда проявлялась
в речах К., Плутарх (Cat., 4) сравнивает этого патриарха римского
красноречия даже с Демосфеном. В пример этой силы и язвительности можно
привести сохранившийся у Геллия отрывок, где, нападая на присвоивших
себе общественные деньги полководцев, К. говорит: "Воры, обокравшие
частных лиц, проводят жизнь в острогах и цепях, а общественные воры - в
золоте и пурпуре". Как образец искусной постройки речей К., могут быть
указаны сохранённые тем же Геллием отрывки из речи его в защиту
родосцев, которым жадные до наживы сенаторы хотели было, под пустым
предлогом, объявить войну, тогда как здравые политические соображения
требовали поддержания мирных отношений с дружественным Риму богатым
о-вом. Отрывки эти приведены в переводе в "Лекциях по истории римской
литературы" проф. Модестова (стр. 144 - 145, изд. 1888). Вообще речи К.
до нас не дошли, а сохранившиеся, в виде цитат у древних писателей,
отрывки относятся приблизительно к 93 речам и собраны у Мейера, в его
"Oratorum Romanorum fragmenta" (Цюрих, 1872, 2-е изд.). К. положил
начало и римской историографии. Предшествовавшие ему римские историки
писали по-гречески. Изданное К. в семи книгах сочинение: "Origines"
(Начала) - не только первое историческое сочинение на латинском языке,
но и необыкновенно важно для знакомства с римскою и вообще с
древнеиталийскою историей. Оно было написано по источникам, которыми
потом уже мало пользовались римские анналисты и историки. Тут были
приняты во внимание древние фасты, местные летописи разных италийских
городов; это была вообще история, насколько возможно, документальная, и
римские писатели от Корнелия Непота до Сервия единогласно говорят о
необыкновенной тщательности автора её в собрании материалов. Написана
она была К. в старости. Хронологически она обнимала шесть столетий (до
603 г. от основания Рима), а название своё: "Начала" получила от того,
что в ней две книги (вторая и третья) были посвящены происхождению
разных городов Италии. Так, по крайней мере, объясняет это название
Корнелий Непот (Cat., 3). Эти две книги, равно как и первая, говорившая
о Риме царского периода, были, без сомнения, самыми ценными для римских
историков. От "Начал" до нас также дошли только отрывки, которые лучше
всего изданы Герм. Петером в его "Historicorum Romanorum reliquiae"
(Лпц., 1870). Речи и историческое сочинение под заглавием "Origines"
были наиболее видными продуктами литературной деятельности К.; но, по
словам Цицерона (De orat., III, 33). не было ничего, "чего бы не
исследовал и не знал и о чём бы потом не писал К. ". Он составил своего
рода энциклопедию по разным наукам, в форме наставлений, предназначенных
для сына его Марка (Praecepta ad filium). В этой энциклопедии находились
статьи по земледелию, медицине, военному делу и по всем предметам,
знание которых было полезно доброму гражданину. Ничего из этого сборника
до нас не сохранилось, как не сохранились и письма К., собрание
изречений знаменитых людей и стихотворная поэма, цитуемая Геллием и
носившая заглавие "Carmen cle moribus". Дошло до нас - хотя, как все
заставляет думать, далеко не в подлинном виде - лишь сочинение "О
сельском хозяйстве" (De re rustica). В сочинении этом перемешаны без
систематического порядка всевозможные правила, относящиеся к земледелию,
садоводству, огородничеству, скотоводству, виноделию и проч., при чём
сообщаются и практические наставления, до медицинских рецептов и слов
для заговоров включительно. Сочинение "De re rustica", называемое
некоторыми "De agricultura", обыкновенно печатается в изданиях
сельскохозяйственных римских писателей ("Scriptores rei rusticae") и
всего лучше издано Кейлем, вместе с сочинением Варрона о том же
предмете, в 1884 г. (Лпц.). На русском языке есть специальное сочинение
Зедергольма: "О жизни и сочинениях К. Старшего" (М., 1857). В. Модестов.
Катулл (С. Valerius Catullus) - один из первоклассных поэтов древнего
Рима и главный представитель римской поэзии в Цицероновскую эпоху. Он
был родом из Вероны и род. в 87 г. до Р. Хр. (667 по основ. Рима). В
<< Пред. стр. 433 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу