<< Пред. стр. 543 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу
находят у Л. блестящие мысли по естествознанию, опередившие свой век. Но
Л., по условиям времени, не мог вполне отдаться науке и был
преимущественно замечательным популяризатором естествознания. Главная
заслуга Л. состоит в обработке русского литературного языка; в этом
смысле он был "отцом новой русской литературы". Кроме прозаического
языка для научных сочинений, для торжественных речей, Л. создал и
поэтический язык, преимущественно в своих одах. Он дал также теорию
языка и словесности, в первой русской грамматике и риторике. Почти целое
столетие господствовала эта теория в русской литературе, и во имя ее в
начале настоящего столетия открылась борьба последователей Шишкова
против Карамзина и его школы; более значительное изменение в русской
литературной речи произошло только с Пушкина, отрицавшего "однообразные
и стеснительные формы полуславянской, полулатинской" конструкции прозы
Л. ("Мысли на дороге", 1834). Опыты Л. в эпосе, трагедия и история были
менее удачны, и он уже в свое время должен был уступить в них первенство
другим писателям. Литературная слава Л. создалась его "одами", в которых
он является последователем европейского ложноклассицизма. Как
национальный поэт, Л. в одах проявил сильный и выразительный язык, часто
истинное поэтическое одушевление, возбуждавшееся в нем картинами великих
явлений природы, наукой, славными событиями современной истории,
особенно деятельностью Петра Великого, наконец - мечтаниями о славной
будущности отечества. Как безусловный патриот, "для пользы отечества" Л.
не щадил ни времени, ни сил. В массе проектов и писем он, как публицист
и общественный деятель, излагал свои мысли о развитии русского
просвещения и, как истый сын народа - о поднятии народного
благосостояния. Современники называли его "звездой первой величины",
"великим человеком", "славным гражданином" (Дмитревский, Штелин).
Пушкин, осуждавший прозу Л., сказал о его значении: "Л. был великий
человек. Между Петром I и Екатериной II он один является самобытным
сподвижником просвещения. Он создал первый русский университет; он,
лучше сказать, сам был первым нашим университетом". Л. родился в
Архангельской губ., в Куроостровской волости, в деревне Денисовке,
Болото тож, близ Холмогор, в 1711 г. (как значится на могильном
памятнике Л. в АлександроНевской лавре; иные свидетельства указывают на
1709, 1710 и даже 1715 гг.; см. Пекарский, "История Академии Наук" II,
267) от зажиточного крестьянина, Василия Дорофеева Ломоносова, и дочери
дьякона из Матигор, Елены Ивановой. У отца Л. была земельная
собственность и морские суда, на которых он занимался рыбной ловлей и
совершал далекие морские разъезды, с казенной и частной кладью. В этих
разъездах участвовал и юный Михайло, с таким одушевлением вспоминавший
впоследствии в своих ученых и поэтических сочинениях Северный океан,
Белое море, природу их берегов, жизнь моря и северное сияние. В
литературной деятельности Л. отчасти отразилось также влияние народной
поэзии, столь живучей на севере России. И в грамматике, и в риторике, и
в поэтическ. произведениях Л. мы находим отражение этого влияния. Еще
Сумароков упрекал Л. "холмогорским" наречием. На родине же Л. наслышался
о Петре Великом и напитался церковнославянской книжной стариной, которою
жили поморские старообрядцы. Отчасти под этим последним влиянием,
отчасти под влиянием матери Л. выучился грамоте и получил любовь к
чтению. Но мать Л. рано умерла, а мачеха не любила его книжных занятий:
по собственным его словам (в письме к И.И. Шувалову, 1763), он
"принужден был читать и учиться, чему возможно было, в уединенных и
пустых местах, и терпеть стужу и голод". Грамотные куроостровские
крестьяне, Шубные, Дудины и Пятухин, служивший приказчиком в Москве,
снабжали Л. книгами, из которых он особенно полюбил славянскую
грамматику Мелетия Смотрицкого, Псалтирь в силлабических стихах Симеона
Полоцкого и Арифметику Магницкого. Эти же крестьяне помогли Л.
отправиться в Москву для обученья наукам, в 1730 г. Сохранились записи в
волостной книге куроостровской волости взносов подушной подати за М. Л.,
с 1730 по 1747 г., причем с 1732 г. он показывался в бегах. После
различных мытарств, Л. попал в московскую "славянолатинскую" академию
или "школу", в которой преподавали питомцы киевской академии. Здесь Л.
изучил латинский язык, пиитику, риторику и, отчасти, философию. О своей
жизни этого первого школьного периода Л. так писал И.И. Шувалову в 1753
г.: "имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в
день больше как за денежку хлеба и на денежку квасу, протчее на бумагу,
на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет (17311736), и наук
не оставил". Не без основания предполагают, что в этот период Л. побывал
в Киеве, в академии. Описание днепровских берегов в "Идиллии Полидор"
(1750) свидетельствует о живых впечатлениях Л. от "тихого Днепра",
который "в себе изображает ивы, что густо по крутым краям его растут";
поэт упоминает волов, соловья, свирелки пастухов, днепровские пороги и
проч. В архиве киевской духовной акд. нет никаких следов о пребывании в
академии Л., но рассказ первого жизнеописателя Л., Штелина (Пекарский,
"История Акд. Наук", II, стр. 284), вполне вероятен. Уже в московской
акд. Л. написал стихи, которые впервые напечатал акад. Лепехин в
описании своего "Путешествия": "Услышали мухи медовые духи, прилетевши
сели, в радости запели. Егда стали ясти, попали в напасти, увязли по
ноги. Ах, плачут убоги: меду полизали, а сами пропали". Несомненно, что
изучение пиитики и риторики в московской акд. имело значение в развитии
Л., как поэта и оратора, хотя главным образом ему способствовало
дальнейшее образование за границей. Счастливая случайность - вызов в
1735 г. из московской академии в академию наук 12 способных учеников -
решила судьбу Л. Трое из этих учеников, в том числе Л., были отправлены,
в сентябре 1736 г., в Германию, в марбургскй унив., к "славному" в то
время проф. Вольфу, известному немецкому философу. Л. занимался под
руководством Вольфа математикой, физикой и философией, и затем еще в
Фрейберге, у проф. Генкеля, химией и металлургией, всего пять лет.
Вместе с похвальными отзывами о занятиях Л. за границей, руководители
его не раз писали о беспорядочной жизни, которая кончилась для Л. в 1740
г. браком, в Марбурге, с Елизаветой-Христиной Цильх, дочерью умершего
члена городской думы. Беспорядочная жизнь, кутежи, долги, переезды из
города в город были не только последствием увлекающейся натуры Л., но и
отвечали общему характеру тогдашней студенческой жизни. В немецком
студенчестве Л. нашел и то увлечение поэзией, которое выразилось в двух
одах, присланных им из-за границы в акд. наук: в 1738 г. - "Ода
Фенелона" и в 1739 г. - "Ода на взятие Хотина" (к последней Л. приложил
"Письмо о правилах российского стихотворства"). Эти две оды, несмотря на
их громадное значение в истории русской поэзии, не были в свое время
напечатаны и послужили только для акд. наук доказательством литературных
способностей Л. Между тем, с "Оды на взятие Хотина" и "Письма о правилах
российского стихосложения" начинается история нашей новой поэзии. С
большим поэтическим талантом, чем Тредьяковсмй, раньше выступавший с
теорией тонического стихосложения, Л. указывая на "неосновательность"
принесенного к нам из Польши силлабического стихосложения, предлагает
свою версификацию, основанную на свойствах российского яз., на силе
ударений, а не на долготе слогов. Замечательно, что уже в этом первом
опыте Л. является не поклонником рифмачества, а указывает на значение и
выбор поэтических слов, на сокровищницу русского яз. - После разных
злоключений (вербовки в немецкие солдаты, побега из крепости Везель), Л.
возвратился в Петербург в июне 1741 г. В августе того же года в
"Примечаниях к Петербургским Ведомостям" (ч. 66-69) помещены были его
"Ода на торжественный праздник рождения Императора Иоанна III" и "Первые
трофеи Его Величества Иоанна III чрез преславную над шведами победу"
(обе оды составляют библиографическую редкость, так как подверглись
общей участи - истреблению всего, что относилось ко времени имп. Иоанна
Антоновича). Несмотря на оды, переводы сочинений иностранцев академиков
и занятия по кабинетам, студент Л. не получал ни места, ни жалованья.
Только с восшествием на престол Елизаветы Петровны, в январе 1742 г., Л.
был определен в акд. адъюнктом физики. В 1743 г. Л. обращается к
переложению в стихи псалмов и сочиняет две лучшие свои оды: "Вечернее
размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния" и
"Утреннее размышление о Божием величестве". В этом же году Л.,
вследствие "продерзостей", непослушания конференции акд. и частых ссор с
немцами в пьяном виде, более семи месяцев "содержался под караулом" и
целый год оставался без жалованья; на просьбы о вознаграждении для
пропитания и на лекарства он получил только разрешение взять
академических изданий на 80 р. В прошении об определении его проф. химии
(1745) Л. ничего не говорит о своих одах, упоминая только о своих
"переводах физических, механических и пиитических с латинского,
немецкого и французского языков на российский, о сочинении горной книги
и риторики, об обучении студентов, об изобретении новых химических
опытов и о значительном присовокуплении своих знаний". Назначение в
академию - профессором химии - совпало с приездом жены Л. из-за границы.
С этого времени начинается более обеспеченная и спокойная жизнь Л.,
среди научных трудов, литературных занятий и лучших общественных
отношений. В 1745 г. он хлопочет о разрешении читать публичные лекции на
русском языке, в 1746 г. - о наборе студентов из семинарий, об умножении
переводных книг, о практическом приложении естественных наук и проч. В
предисловии к сделанному им тогда же переводу Вольфовой физики Л.
определительно и понятно рассказал об успехах наук в XVIIXVIII вв. Это
была совершенная новинка на русском языке, для которой Л. должен был
изобретать научную терминологию. Такое же популяризирование науки
проявилось в академических речах Л. о пользе химии и пр. С 1747 г.,
кроме торжественных од, Л. должен был составлять стихотворные надписи на
иллюминации и фейерверки, на спуск кораблей, маскарады, даже писать по
заказу трагедии ("Тамира и Седим", 1750; "Демофонт", 1752). В 1747 г.,
по поводу утверждения имп. Елизаветой нового устава для академии и новых
штатов, Л. написал знаменитую оду, начинающуюся известными стихами:
"Царей и царств земных отрада, возлюбленная тишина, блаженство сел,
градов ограда, коль ты полезна и красна!". Здесь поэт воспел и свой
идеал, свой кумир - Петра Великого ("Послав в Россию человека, какой не
слыхан был от века"), а вместе с ним и науки - "божественные, чистейшего
ума плоды" ("науки юношей питают, отраду старым подают"). В одной из
заключительных строф этой оды Л. восклицает: "О вы, которых ожидает
отечество от недр своих, и видеть таковых желает, каких зовет от стран
чужих, о ваши дни благословенны! дерзайте ныне ободренны раченьем вашим
показать, что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать". Есть в этой оде кое что заимствованное из
древних классических писателей, из которых Л. в том же году сделал
стихотворные переводы. Между тем Л. продолжал свои научные занятия
физикой, химией и издавал латинские диссертации, находившие полное
одобрение со стороны таких заграничных ученых, как берлинский академик
Эйлер. Благодаря вниманию Эйлера, Л. добился, наконец, устройства
химической лаборатории (1748). В 1743 г. при академии возникли
исторический департамент и историческое собрание, в заседаниях которых
Л. повел борьбу против Миллера, обвиняя его в умышленном поношении
славян, Нестора летописца и других российских авторитетов и в
предпочтении, отдаваемом иностранцам. В том же году он издал первую на
русском языке риторику, воспользовавшись не только старыми латинскими
риториками Кауссина и Помея, но и современными ему работами Готшеда и
Вольфа. Между литературными и научными трудами Л. существовала самая
тесная связь; лучшая его ода, "Вечернее размышление", полная
поэтического одушевления и неподдельного чувства, по словам самого Л.
содержит его "давнейшее мнение, что северное сияние движением Ефира
произведено быть может". И стихом, и русским языком Л. владел лучше чем
два других выдающихся литератора его времени - Тредьяковский и
Сумароков. Последние вели с Л. постоянную борьбу, вызывая на споры о
языке, о стиле и литературе. Иногда эти споры, по условиям времени,
принимали и грубую форму; но Л. всегда выходил из них победителем. В
торжественном собрании академии наук; в 1749 г., Л. произнес "Слово
похвальное имп. Елизавете Петровне", в котором, как и в одах, прославлял
Петра Великого и науки в их практическом приложении к пользе и славе
России. Похвалы императрице обратили внимание на Л. при дворе, а в
академии создали ему немало завистников, во главе которых стоял сильный
Шумахер. Около 1750 г. Л. нашел "патрона" в лице любимца имп. Елизаветы,
И. И. Шувалова, к которому поэт написал несколько задушевных писем в
стихах и в прозе, имеющих ценное автобиографическое значение. В одном из
них Л. говорит о себе: "воспомяни, что мой покоя дух не знает, воспомяни
мое раченье и труды. Меж стен и при огне лишь только обращаюсь; отрада
вся, когда о лете я пишу; о лете я пишу, а им не наслаждаюсь и радости в
одном мечтании ищу". В это время Л. был особенно занять мозаикой,
стеклянными и бисерными заводами. В 1751 г. Л. напечатал первое издание
своих сочинений: "Собрание разных сочинений в стихах и прозе" (1400
экз.). По приказанию президента акад., гр. Разумовского, Л. сочинил
"российскую речь ученой материи", выбрав предметом "Слово о пользе
химии" (1754 г., 6 сентября). Слово начинается доказательствами
превосходства "учения" европейских жителей перед дикостью "скитающихся
американцев"; далее говорится о важном значении математики для химии, об
ожидаемых результатах дальнейшего движения науки. Это "Слово", как и
последовавшие затем слова - "О явлениях воздушных от электрической силы
происходящих" (1763), "О происхождении света, новую теорию о цветах
представляющее" (1756), "О рождении металлов от трясения земли" (1757),
"О большей точности морского пути" (1759), "Явление Венеры на солнце
наблюденное" (1761) - ясно указывают на самостоятельные опытные труды Л.
в широкой области "испытания натуры". Замечательна манера научного
изложения у Л.: обращение от отвлеченных научных понятий к обыденной
жизни, в частности - к жизни русской. Ежегодно Л. печатал латинские
диссертации в академич. изданиях. В 1753 г. Л. получил привилегию на
основание фабрики мозаики и бисера и 211 душ, с землей, в Копорском у. В
это именно время он написал свое известное дидактическое стихотворение:
"Письмо о пользе стекла" ("Неправо о вещах те думают, Шувалов, которые
стекло чтут ниже минералов"). Через Шувалова Л имел возможность провести
важные планы, например основание в 1755 г. московского университета, для
которого Л. написал первоначальный проект, основываясь на "учреждениях,
узаконениях, обрядах и обыкновениях" иностранных университетов. В 1753
г. Л. долго занимал вопрос об электричестве, связанный с несчастной
смертью проф. Рихмана, которого "убило громом" во время опытов с
машиной. Л. писал Шувалову о пенсии семье Рихмана и о том, "чтобы сей
случай не был протолкован противу приращения наук". "Российская
Грамматика Михаила Ломоносова" вышла в 1765 г. и выдержала 14 изданий
(перепечат. в "Ученых Записках 2 отд. акд. Наук", кн. III, 1856, с
предисл. академика Давыдова). Несмотря на то, что "Грамматика" Л.
основана на "Грамматике" Смотрицкого, в ней много оригинального для того
времени: Л. различал уже буквы от звуков и, как естествоиспытатель,
определял происхождение звуков анатомо-физиологическое и акустическое,
говорил о трех наречиях русского яз. (московском, северном и
украинском), изображал фонетически выговор звуков в словах. В примерах
Л. нередко приводит личную свою жизнь: "стихотворство моя утеха, физика
мои упражнения". В 1756 г. Л. отстаивал против Миллера права низшего
русского сословия на образование в гимназии и университете. Прямота и
смелость Л. тем более поразительны, что он не раз подвергался тяжелым
обвинениям и попадал в щекотливое положение (см. Пекарский, стр. 483:
"Дело тобольского купца Зубарева о руде" и стр. 603: "О богопротивном
пашквиле Л. - Гимн бороде"). "Гимн бороде" (1757) вызвал грубые нападки
на Л. со стороны Тредьяковского и др. В 1757 г. И.И. Шувалов
содействовал изданию сочинений Л., с портретом автора, в Москве, во
вновь учрежденной университетской типографии. В этом собрании появилось
впервые рассуждение Л. "О пользе книг церковных в российском языке", Это
"Рассуждение" объясняло теоретически то, что было совершено всей
литературной деятельностью Л., начиная с его первых опытов 1739 г., т.е.
создание русского литературного языка. В церковной литературе Л. видел
множество мест "невразумительных", вследствие включения в перевод
"свойств греческих, славенскому языку странных". В современной ему
русской литературе Л. находил "дикие и странные слова", входящие к нам
из чужих языков. Свою теорию "чистого российского слова" Л. построил на
соединении яз. церковнославянского с простонародным российским, разумея
под последним преимущественно московское наречие. Вообще в "Рассуждении"
Л. признавал близость русского яз. к церковнославянскому и близость
русских наречий и говоров друг к другу - большую, чем напр. между
немецкими наречиями и др. Учение о штилях Л. основывал на различии
следующих "речений" - слов российского яз.: 1) общеупотребительных в
церковнославянском и русском, 2) книжных по преимуществу, исключая
весьма обветшалых и неупотребительных и 3) простонародных, исключая
"презренных, подлых слов". Отсюда Л. выводил три "штиля": высокий, из
слов славенороссийских, для составления героических поэм, од, прозаичных
речей о важных материях; средний - "не надутый и не подлый", из слов
славенороссийских и русских, для составления стихотворных дружеских
писем, сатир, эклог, элегий и прозы описательной; низкий
- из соединения среднего стиля с простонародными "низкими словами",
для составления комедий, эпиграмм, песен, прозаических дружеских писем и
"писаний обыкновенных дел". Эта стилистическая теория Л., вместе с
синтаксическим построением Ломоносовской литературной речи в периодах, и
создала русский литературный яз. XVIII в. - язык поэзии, ораторского
искусства и прозы.
Насколько современники и такие покровители Л., как Шувалов, почитали
поэта и ученого, видно из следующих стихов Шувалова, помещенных под
портретом Л. в издании 1757 г.: "Московской здесь Парнас изобразил
витию, что чистой слог стихов и прозы ввел в Россию, что в Риме Цицерон
и что Виргилий был, то он один в своем понятии вместил, открыл натуры
храм богатым словом Россов, пример их остроты в науках - Ломоносов".
Даже враг Л., Сумароков, позднее говорил про него: "он наших стран
Малгерб, он Пиндару подобен". Около этого времени Л. переехал с казенной
академической квартиры в собственный дом, существовавший на Мойке до
1830 г. В 1759 г. Л. занимался устройством гимназии и составлением
устава для ее и университета при академии, причем всеми силами отстаивал
права низших сословий на образование и возражал на раздававшиеся голоса:
"куда с учеными людьми?" Ученые люди, по словам Л., нужны "для Сибири,
горных дел, фабрик, сохранения народа, архитектуры, правосудия,
исправления нравов, купечества, единства чистые веры, земледельства и
предзнания погод, военного дела, хода севером и сообщения с ориентом". В
тоже время Л. занимался по географическому департаменту собиранием
сведений о России. В 1760 г. вышел из печати его "Краткий российский
летописец с родословием". В 1763 г. он начал печатать "Древнюю
Российскую историю от начала российского народа до кончины вел. кн.
Ярослава I, или до 1054 г." (она вышла уже по смерти Л., в 1766 г.).
Несмотря на тенденциозность русской истории Л., на риторическое
направление ее, в ней замечательно, ко словам С.М. Соловьева ("Писатели
русской истории XVIII века"), пользование иностранными источниками о
славянах и древней Руси, а также сближение древних языческих верований с
простонародными обрядами, играми и песнями. В 1760-1761 гг. Л. напечатал
неоконченную героическую поэму: "Петр Великий". Несмотря на слабость
этой поэмы, она замечательна по изображению севера России - родины Л.
Сумароков не преминул посмеяться в стихах над поэмой Л. Напрасно
Шувалов, отчасти в виде шутки, старался свести и помирить двух
знаменитых писателей. Л. отвечал Шувалову длинным письмом, в котором, с
обычным сознанием своего высокого значения и достоинства, писал: "не
токмо у стола знатных господ, или у каких земные владетелей дураком быть
не хочу, но ниже у самого Господа Бога, который мне дал смысл, пока
разве отнимет". В целом ряде бумаг, которые писал Л., напр. по поводу
<< Пред. стр. 543 (из 1179) След. >>
Список литературы по разделу