<< Пред. стр. 16 (из 64) След. >>
новые преимущества.И наконец, имея в виду не отдельный отрезок времени, а все время
в целом, мы должны допустить, если только моя теория верна, что бесчисленные промежуточные разновидности, тесно связывающие все виды
одной группы, когда-то несомненно существовали; но, как уже не раз
было замечено, самый процесс естественного отбора постоянно обладает
склонностью истреблять родоначальные формы и промежуточные звенья.
Следовательно, свидетельство об их прежнем существовании можно найти
среди ископаемых остатков, сохранившихся, как мы попытаемся показать
в одной из будущих глав, только в виде крайне неполной, отрывочной
летописи.
Об органических существах с особым образом жизни
и строением, об их происхождении и переходах между ними
Противники тех взглядов, которых я держусь, спрашивают, каким образом, например, из сухопутного хищного животного могло образоваться
водное, ибо как могло существовать это животное в своем переходном
состоянии? Нетрудно было бы показать, что и теперь существуют хищные
животные, представляющие все последовательные промежуточные ступени от старого сухопутного до водного образа жизни; а так как каждое
из них существует посредством борьбы за жизнь, то они, очевидно, хорошо приспособлены к своему месту в природе. Посмотрите на североамериканскую Mustela vison, имеющую перепонки между пальцами и
сходную с выдрой своим мехом, короткими ногами и формой хвоста. Летом это животное кормится рыбой, за которой ныряет под воду, а в течение
длинной зимы покидает замерзшие воды и охотится, подобно другим
хорькам, на мышей и других сухопутных животных. Если взять другой
случай и спросить, каким образом из насекомоядного четвероногого могла
образоваться летучая мышь, то на этот вопрос ответить было бы гораздо
труднее. И все же я думаю, что подобные трудности не имеют большого
веса.
Здесь, как и .в других случаях, я снова нахожусь в невыгодном положении, так как из многочисленных собранных мною поразительных фактов могу привести здесь только один или два примера переходного образа
жизни и строения у близких между собою видов, а также возникшего —
временного или постоянного — многообразия в образе жизни в пределах
одного и того же вида. Но мне кажется, что только длинный ряд подобных
примеров может уменьшить трудности в частных случаях, подобных,
например, летучей мыши.
Посмотрите на семейство белок; вы встретите здесь тончайшие градации
от животных с хвостами только слегка сплюснутыми или от других, у ко-
Об органических существах с особым образом жизни 149
торых, по замечанию сэра Дж. Ричардсона (J. Richardson), задняя часть
тела слегка расширена и кожа на боках слегка мешковата, к так называемым летучим белкам, у которых конечности соединены друг с другом и даже
с основанием хвоста широкой складкой кожи, служащей парашютом и
позволяющей им скользить по воздуху с дерева на дерево на поразительные расстояния. Едва ли можно сомневаться в том, что такой орган полезен каждой любой своеобразной группе белок в их естественной обстановке, помогая им спасаться от хищных зверей и птиц и быстрее собирать
пищу или, как можно думать, уменьшая иногда опасность падения.
Но из этого не следует, что строение каждой белки наилучшее из всех,
какие мыслимы при всех возможных условиях. Если произойдут перемены
в климате и растительности, если иммигрируют другие конкурирующие
с ними грызуны или новые хищники или если старые модифицируются,
все аналогии заставят нас признать, что количество по крайней мере
некоторых белок уменьшится или они исчезнут, если только не будет соответствующим образом модифицировано и усовершенствовано их строение.
Потому-то я и не вижу трудности, особенно при меняющихся жизненных
условиях, в том, чтобы сохранялись особи с все более развитыми боковыми
перепонками, что каждая модификация в этом направлении полезна и получала распространение до тех пор, пока кумулированием результатов
этого процесса естественного отбора не образовалась бы вполне совершенная так называемая летучая белка.
А теперь взгляните на Galeopithecus, или так называемого летучего
лемура, которого прежде относили к летучим мышам, а теперь относят
к насекомоядным (Insectivora). Чрезвычайно широкая боковая перепонка простирается у него от углов челюстей до хвоста и включает конечности с удлиненными пальцами. Эта боковая перепонка снабжена растягивающим ее мускулом. Хотя в настоящее время не существует промежуточных звеньев этого органа, приспособленного к скольжению по воздуху, которые связывали бы Galeopithecus с другими Insectivora, тем
не менее нетрудно предположить, что такие звенья некогда существовали
и каждая развилась таким же образом, как менее совершенный орган летучих белок, причем каждая ступень формирования этого органа была
полезна для его обладателя. Я не вижу также непреодолимого затруднения к дальнейшему допущению, что соединенные перепонкой пальцы и
предплечья Galeopithecus могли путем естественного отбора значительно
удлиниться, а это уже привело к образованию из данного животного летучей мыши, по крайней мере, поскольку дело касается органов летания.
У некоторых летучих мышей, у которых летательная перепонка простирается от вершины плеча до хвоста и включает задние конечности, мы,
по всей вероятности, должны усматривать следы аппарата, первоначально
приспособленного скорее к скольжению по воздуху, чем к полету.
Если бы вымерло около дюжины родов птиц, кто бы отважился предположить, что когда-то существовали птицы, которые использовали свои
крылья как хлопушки, подобно толстоголовой утке (Micropterus eytoni),
как плавники в воде или как передние ноги на суше, подобно пингвину,
как паруса, подобно страусу, или, подобно Apteryx, сохранили их без
150 Трудности теории
всякой функции? И тем не менее строение каждой из этих птиц пригодно
для нее при тех жизненных условиях, которым она подвергается, потому
что каждая из них живет посредством борьбы; но оно никоим образом
не может быть признано наилучшим из всех возможных при любых возможных условиях. Из сказанного не следует делать вывода, будто приведенные последовательные ступени в строении крыла, которые, быть может,
являются все результатом неупотребления, представляют действительные
шаги на пути приобретения птицами их высокоразвитой способности
к полету, но показывают, по крайней мере, возможные разнообразные
формы перехода.
Зная, что в таких приспособленных к дыханию в воде классах, как
Crustacea и Mollusca, встречаются немногочисленные формы, адаптированные к жизни на суше; зная, что существуют летающие птицы и млекопитающие, летающие насекомые разного рода, а когда-то существовали
ц летающие пресмыкающиеся, вполне мыслимо, что и летучие рыбы.
скользящие в воздухе, слегка приподымаясь и поворачиваясь на ходу
при помощи своих трепещущих плавников, могли быть модифицированы
в настоящих крылатых животных. Если бы это действительно осуществилось, то кому бы теперь пришло в голову, что эти крылатые животные
были некогда, в раннем переходном состоянии, обитателями открытого
океана и пользовались своими зачаточными летательными органами,
насколько нам известно, исключительно для того, чтобы спасаться от преследования их другими рыбами?
Когда мы встречаем орган, высокосовершенный к выполнению какойлибо специальной функции, каково крыло птицы для полёта, мы должны
держать в уме, что животные, представлявшие ранее переходные ступени
строения, только в редких случаях могли выжить до настоящего времени,
так как были замещены своими преемниками, которые градуально становились более совершенными посредством естественного отбора. Более
того, мы можем заключить, что переходные состояния между двумя структурами, приспособленными к совершенно различному образу жизни,
в ранние периоды редко развивались в значительном числе и у многих
второстепенных форм. Таким образом, если вернуться к нашему воображаемому примеру с летучей рыбой, представляется маловероятным, чтобы
рыбы, способные к настоящему летанию, могли развиться в виде многих
второстепенных форм, выполняющих задачу преследования разнообразной добычи различными путями, — на суше и в воде, — пока их органы
полёта не достигли такой высокой степени совершенства, которая давала бы им решительное преимущество над другими животными в битв&
за жизнь. Отсюда вероятность нахождения в ископаемом состоянии видов
с переходными ступенями в строении органов будет всегда меньше, чем
видов с вполне выработанными органами, так как первые всегда были
менее многочисленны.
Я теперь приведу два-три примера многообразия и перемен в образе
жизни у особей одного вида. В каждом из этих случаев естественный
отбор мог легко адаптировать строение животного к переменам в образе
жизни или исключительно к одной из его привычек. Однако очень трудно-
Об органических существах с особым образом жилни 151
решить, да для нас и несущественно, происходят ли сначала перемены
в привычках, а затем в строении органов, или, наоборот, слабые модификации в и роении ведут к изменениям в привычках; и то и другое, по всей
вероятности, часго имеет место почти одновременно. Б качестве примера
изменившихся привычек достаточно указать на многих британских насекомых. питающихся теперь экзотическими растениями или исключительно
искусственными продуктами. Можно привести бесконечное количество
лримеров, где привычки сделались разнообразными: мне случалось часто
в Южной Америке следить за тираном-мухоловкой (Saurophagus sniphnratus), то парившим в воздухе над одним местом и затем перелетавшим
на другое, подобно ястребу, то стоявшим неподвижно на берегу и вдруг
бросавшимся в воду за рыбой, как зимородок. В нашей собственной стране
большая синица (Parus major) порою лазит по ветвям, почти как поползень. то, подобно сорокопуту, убивает маленьких птиц ударами клюва
по голове; я не раз видел и слышал, как она, подобно дятлу, разбивала
семена тиса, ударяя ими по ветвям. В Северной Америке черный медведь,
по наблюдениям Херна (Hearne), плавает часами с широко разинутою
пастью и ловит таким образом водных насекомых, почти подобно киту.2
Так как мы встречаем иногда особей с образом жизни, отличающимся
от того, который свойствен их виду и другим видам того же рода, мы можем ожидать, что такие особи могут иногда дать начало новым видам
с аномальным образом жизни и с организацией, слегка пли значительно
модифицированной по сравнению с типичной. И подобные примеры встречаются в природе. Можно ли привести более разительный пример адаптации, чем дятел, лазящий по древесным стволам и вылавливающий насекомых в трещинах коры? Однако в Северной Америке встречаются дятлы,
питающиеся главным образом плодами, и другие, с удлиненными крыльями, ловящие насекомых па лету.3 На равнинах Ла-Платы, где почти нет
деревьев, встречается дятел (Colaptes campestris), у которого два пальца
обращены вперед и два назад, язык длинный и приостренный, хвостовые
перья заостренны и достаточно жестки, чтобы поддерживать птицу в вертикальном положении на шесте, но не так жестки, как у типичного дятла,
и сильный, прямой клюв. Однако клюв хотя и не так прям, и не так крепок,
как у типичного дятла, все же достаточно крепок, чтобы долбить дерево.
Следовательно, этот Colaptes во всех существенных частях своего строения — настоящий дятел.3 Даже в таких мелочных признаках, каковы
окраска, резкий тон голоса и волнообразный полет, ясно обнаруживается
его тесное кровное родство с нашим обыкновенным дятлом; и, однако,
я могу засвидетельствовать, не только на основании собственных наблюдений, но и на основании наблюдений всегда точного Азары (Azara),
что в некоторых обширных областях эта птица не лазит по деревьям и
строит свои гнезда в норах по берегам рек! Однако в других областях
этот же самый дятел, по свидетельству м-ра Хадсона (Hudson), посещает
деревья п выдалбливает дупло для своего гнезда в их стволах. Могу привести еще один пример, доказывающий разнообразие привычек у птиц
этого рода: один мексиканский Golaptes, по описанию де Соссюра (De Saussure), делает дупло в твердом дереве и наполняет его запасами желудей.
152 Трудности теории
Буревестники — из всех птиц наиболее привычные жители воздуха
и океана, и тем не менее встречающуюся в спокойных проливах Огненной
Земли Puffinuria berardi по ее общим привычкам, по изумительной способности нырять, по способу плавать и летать, когда ее спугнут, легко принять за чистика или за гагару; тем не менее это все-таки настоящий буревестник, только со многими чертами организации, глубоко модифицированными соответственно новому образу жизни, между тем как у дятла
Ла-Платы организация только слегка модифицирована. У оляпки самый
проницательный наблюдатель, исследуя мертвую птицу, не заподозрил бы подводных привычек, а между тем эта птица, которая близка к семейству дроздов, добывает себе пищу, ныряя, пользуясь своими крыльями
под водой и цепляясь ногами за камни.4 Все формы обширного отряда
перепончатокрылых— наземные насекомые; исключение составляет род Ргоctotrupes, водный образ жизни которого открыл сэр Джон Лаббок (John
Lubbock); эти насекомые часто ныряют, пользуясь при этом не ногами,
а крыльями, и остаются под водой по четыре часа подряд; и однако у них
нет каких-либо модификаций в строении, соответствующих ненормальным
привычкам.4
Тот, кто верит, что каждое существо создано таким, каким мы его теперь видим, тот должен порою испытывать изумление при виде животного,
у которого образ жизни и строение не соответствуют друг другу. Может ли
что-нибудь быть очевиднее того, что перепончатые ноги гусей и уток образовались для плавания? И тем не менее есть горные гуси, обладающие
перепончатыми ногами, но только изредка приближающиеся к воде;
никто, за исключением Одюбона (Audubon), не видал, чтобы фрегат опускался на поверхность океана, а между тем все четыре пальца у него соединены перепонками. С другой стороны, поганки и лысухи несомненно водные птицы, хотя пальцы их только оторочены перепонкой. Чего бы, кажется, очевиднее, что длинные, лишенные перепонок пальцы у Grallatores
образовались для хождения по болотам и плавучим растениям? И тем
не менее водяная курочка и дергач принадлежат к этому отряду, и первая
почти такая же водная птица, как лысуха, а вторая почти такая же наземная птица, как перепел или куропатка. В этих случаях, а можно было бы
привести еще много подобных примеров, в образе жизни произошли перемены без соответствующих перемен в строении. Перепончатые ноги горного гуся, можно сказать, сделались почти рудиментарными по своей
функции, но не по строению. У фрегата глубоко вырезанные перепонки
между пальцами указывают, что структура начала изменяться.
Кто верит в отдельные и бесчисленные акты творения, может сказать,
что в этих случаях Творцу угодно было, чтобы существо известного типа
заняло место существа другого типа; но мне кажется, что это было бы
простым повторением факта, только более высоким слогом. Тот же, кто
верит в борьбу за существование и в принцип естественного отбора, должен признать, что каждое органическое существо постоянно пытается
увеличить свою численность, и если какое-либо существо варьирует в своем
строении или привычках хотя бы в ничтожной степени, приобретая тем
превосходство над другим обитателем той же страны, то оно захватит
Органы крайней степени совершенства и сложности 153
место этого последнего, как бы оно ни отличалось от места, занимаемого
им самим. Следовательно, для него не будут неожиданностью эти факты:
гуси и фрегат с перепончатыми ногами обитают на суше и редко спускаются на воду; длинноногие дергачи живут на лугах вместо болот; дятлы
встречаются там, где почти нет деревьев; ныряющие дрозды и Hymenoptera и буревестники с образом жизни чистиков.
Органы крайней степени совершенства и сложности
В высшей степени абсурдным, откровенно говоря, может показаться
предположение, что путем естественного отбора мог образоваться глаз
со всеми его неподражаемыми изобретениями для регуляции фокусного
расстояния, для регулирования количества проникающего света, для
поправки на сферическую и хроматическую аберрацию. Но когда в первый
раз была высказана мысль, что солнце стоит, а земля вертится вокруг
него, здравый человеческий смысл тоже объявил ее ложной; однако каждый философ знает, что старое изречение Vox populi — vox Dei (глас
народа — глас Божий) не может пользоваться доверием в науке. Разум
мне говорит: если можно показать существование многочисленных градаций от простого и несовершенного глаза к глазу сложному и совершенному,
причем каждая ступень полезна для ее обладателя, а это не подлежит
сомнению; если, далее, глаз когда-либо варьировал и вариации наследовались, а это также несомненно; если, наконец, подобные вариации могли
оказаться полезными животному при переменах в условиях его жизни —
в таком случае затруднение, возникающее при мысли об образовании
сложного и совершенного глаза путем есгественного отбора, хотя и непреодолимое для нашего воображения, не может быть признано опровергающим всю теорию. Каким образом нерв сделался чувствительным
к свету, вряд ли касается нас в большей степени, чем то, как возникла
самая жизнь; замечу только, что если самые низшие организмы, у которых
не найдено нервов, способны воспринимать свет, то кажется вполне возможным, что известные чувствительные элементы их саркоды могли
концентрироваться и развиться в нервы, одаренные этой специальной
чувствительностью.
Исследуя градации, которыми шло совершенствование органа какоголибо вида, мы должны обратить внимание исключительно на его предков
по прямой линии; но это едва ли когда-нибудь возможно, и мы вынуждены
смотреть на другие виды и роды той же группы, тех потомков того же общего предка по боковой линии, для того чтобы узнать, какие были возможны градации и какова вероятность передачи некоторых из них в неизменном или малоизмененном состоянии.6 Но положение одного и того же
органа даже у различных классов может иногда пролить свет на шаги,
которыми шло его совершенствование.
Простейший орган, который можно назвать глазом, состоит из оптического нерва, окруженного пигментными клетками и прикрытого прозрачной кожицей, но без какого бы то ни было хрусталика или другого
154 Трудности теории
светопреломляющего тела. По мнению г-на Журдэна (Jourdain), мы можем, однако, спуститься даже на шаг ниже и найдем скопление пигментных клеток, лишенное нервов, лежащее прямо на саркодовидной ткани
и, по-видимому, служащее органом зрения. Глаза вышеуказанной простой природы не способны отчетливо видеть и служат только для различения света от темноты. У некоторых морских звезд, по описанию того же
автора, маленькие впячивания в пигментном слое, окружающем нерв,
выполнены прозрачным студенистым веществом, представляющим выпуклую поверхность, подобную роговой оболочке высших животных.
Он предполагает, что этот орган служит не для получения изображения,
но только для собирания световых лучей и облегчения их восприятия.
В этом концентрировании лучей достигается первый и самый важный шаг
к образованию истинного глаза, дающего изображение; действительно,
у некоторых низших животных обнаженное окончание оптического нерва
погружено глубоко в теле, а у других выходит близко к поверхности;
стоит только поместить это окончание на надлежащем расстоянии от концентрирующего аппарата, и на нем получится изображение.
"В обширном классе Articulata мы можем начать с оптического нерва,
просто покрытого пигментом, причем последний образует иногда нечто
вроде зрачка, но без следов хрусталика или другого оптического аппарата.6 Относительно насекомых известно, что многочисленные фасетки
роговицы их больших сложных глаз представляют настоящие хрусталики,
а конусы заключают любопытно модифицированные нервные волокна.7
Но эти органы у Articulata так разнообразны, что еще Мюллер (Muller)
делил их на три главных класса с семью подразделениями, не считая
еще четвертого главного класса — агрегатов простых глазков.7
Если мы подумаем об этих фактах, приведенных здесь крайне кратко,
и примем во внимание обширный, разнообразный градуальный ряд различных глаз у низших животных; если вспомнить, как ничтожно число
всех существующих форм по сравнению с вымершими, то исчезают трудности, препятствующие принять, что естественный отбор мог преобразовать простой аппарат (состоящий из оптического нерва, покрытого пигментом и прозрачной оболочкой) в такой совершенный оптический инструмент, каким обладает любой представитель Articulata.
Кто зайдет так далеко, не должен колебаться сделать еще один дальнейший шаг: если, прочтя эту книгу, он убедится, что обширные ряды
фактов, не объяснимых с иной точки зрения, могут быть объяснены теорией
модификации посредством естественного отбора, он должен допустить,
что структура, даже столь совершенная, как глаз орла, могла образоваться
тем же путем, хотя на этот раз неизвестны переходные стадии.8 Возражали, что для модификации глаза и для постоянного сохранения его в качестве совершенного инструмента должны одновременно совершиться
многие изменения, что, как утверждали, недостижимо при помощи естественного отбора; но, как я пытался показать в моей книге об изменении домашних животных, нет надобности предполагать, что модификации эти
происходили все одновременно, если они были крайне незначительными и
градуальными. Различного рода модификации могли служить для одной
Органы крайней степени совершенства и сложности 155
и той же общей цели, как заметил м-р Уоллес: «Если хрусталик имеет
слишком большое или слишком малое фокусное расстояние, это может
быть исправлено либо изменением его кривизны, либо изменением его
плотности; если кривизна неправильная и лучи не сходятся в одну точку,
тогда всякое увеличение правильности кривизны будет уже улучшением.
Ни сокращения зрачка, ни мышечные движения глаза не могут быть признаны безусловно необходимыми для зрения, а представляют только усовершенствования, которые могли быть добавлены и улучшены на любой
стадии конструирования этого инструмента».8"9 В высшем отделе животного царства, именно у позвоночных, мы исходим от глаза, настолько простого, что он состоит, как у ланцетника, из маленького мешочка прозрачной кожи, снабженного нервом и выстланного пигментом, но лишенного
какого бы то ни было другого аппарата. У рыб и пресмыкающихся, как
заметил Оуэн, «ряд градаций доисторических структур очень велик».9
Замечательно, что даже у человека, согласно авторитетному утверждению
Вирхова (Virchow), прекрасный хрусталик образуется у зародыша из
скопления эпидермальных клеток, расположенных в мешковидной складке
кожи, а стекловидное тело образуется из эмбриональной подкожной ткани.
Но для того чтобы прийти к правильному заключению относительно образования глаза, со всеми его изумительными, хотя и не абсолютно совершенными чертами строения, необходимо, чтобы наш разум руководил
воображением; впрочем, я сам слишком живо испытывал эту трудность,
чтобы удивляться, когда другие колеблются распространить принцип
естественного отбора до таких поразительных пределов.
Трудно удержаться от сравнения глаза с телескопом. Мы знаем, что
этот инструмент был усовершенствован длительными усилиями высших
человеческих умов, откуда мы, естественно, заключаем, что и глаз образовался в результате аналогичного процесса. Но не будет ли такое суждение слишком поспешным? Имеем ли мы право приписывать Творцу интеллектуальные силы, подобные человеческим? Если мы желаем сравнить
глаз с оптическим инструментом, мы должны в своем воображении представить себе толстый слой прозрачной ткани с промежутками, заполненными жидкостью, и с чувствительным к свету нервом под нею, и затем
предположить, что каждая часть этого слоя медленно распадается на вторичные слои различной плотности и толщины, расположенные на различных расстояниях один от другого и ограниченные поверхностями, постепенно меняющими свое очертание. Далее, мы должны себе представить,
что существует сила, представленная естественным отбором, или выживанием наиболее приспособленного, неуклонно и пристально следящая
за каждым мельчайшим изменением этих прозрачных слоев и тщательно
сохраняющая те из них, которые при меняющихся условиях каким-то
образом или в какой-то степени способствуют получению более ясного
изображения. Мы должны предположить, что каждая новая форма инструмента размножается в миллионах экземпляров и сохраняется лишь до тех
пор, пока не будет произведено лучшее, вслед за чем все старые подверга
ются истреблению. В живых телах вариация будет вызывать незначительные изменения, потомство будет их размножать почти безгранично, а ес-
156 Трудности теории
тественный отбор будет с непогрешимым искусством отбирать каждое
усовершенствование. Допустим, что этот процесс продолжается миллионы
лет в течение каждого года на миллионах разного рода особей; неужели
мы не можем допустить, что таким путем будет сформирован живой оптический инструмент, настолько же превосходящий инструмент из стекла,
насколько произведения Творца превышают произведения человека?
Формы перехода
Если бы возможно было показать, что существует сложный орган, который не мог образоваться путем многочисленных последовательных слабых модификаций, моя теория потерпела бы полное крушение. Но я не
могу найти такого случая. Без сомнения, существуют многочисленные органы, для которых мы не знаем переходных ступеней, в особенности
если мы остановим внимание на крайне изолированных видах, вокруг
которых, согласно моей теории, происходило значительное вымирание.
То же относится к органу, общему для всех форм одного класса, так как
в этом случае орган должен был первоначально образоваться в отдаленный
период, и лишь после этого развились все многочисленные формы этого
класса; и чтобы найти ранние переходные ступени, через которые проходил орган, надо обратиться к крайне древним прародительским формам,
уже давно вымершим.
Мы должны соблюдать крайнюю осторожность, заключая, что тот
или другой орган не мог образоваться посредством переходных ступеней.
Можно было бы привести множество примеров, где один и тот же орган
выполняет у низших животных одновременно совершенно различные
функции; так, у личинки стрекозы и у рыбы Cobites пищеварительный
канал несет функции дыхания, пищеварения и выделения. Гидру можно
вывернуть наизнанку, и тогда пищу будет переваривать наружная поверхность, а желудок будет дышать. В таких случаях естественный отбор
мог бы специализировать на выполнение одной функции такой орган (или
часть его), который ранее выполнял две функции, и, таким образом, нечувствительными шагами мог бы привести к глубоким переменам в его
основных свойствах, если бы этим пробреталось какое-либо преимущество.
"Известно много растений, производящих одновременно цветки различного строения; если бы эти растения стали производить цветки одной
формы, то этим была бы осуществлена сравнительно внезапно глубокая
перемена в признаках вида. Тем не менее, вероятно, что оба эти сорта
цветков, развивающиеся на одном и том же растении, первоначально
дифференцировались путем последовательных тонко градуированных шагов, которые в немногих случаях можно проследить еще и теперь.10
Далее, два различных органа или один и тот же орган в двух очень
различных формах могут выполнять одновременно одну и ту же функцию, и это представляет крайне важную форму перехода. Приведу один
пример: существуют рыбы, дышащие посредством жабер воздухом, растворенным в воде, и в то же время свободным воздухом из их пл аватель-
Формы перехода 157
ного пузыря, причем этот орган снабжен перегородками, крайне богатыми сосудами, и имеет ductus pneumaticus, доставляющий воздух.
"Заимствуем другой пример из растительного царства: вьющиеся растения всползают тремя различными способами — извиваясь спиралью,
цепляясь своими чувствительными усиками или присасываясь своими
воздушными корешками; эти три способа обычно встречаются в различных группах, но у некоторых немногих видов два или даже все три способа осуществляются у одной и той же особи.11 Во всех таких случаях
один из двух органов легко может быть модифицирован и усовершенствован, так что будет один выполнять всю работу, но в течение всего процесса модификации будет пользоваться поддержкой другого; а затем
этот второй орган может быть модифицирован для совершенно иного
значения или полностью исчезнуть.
Пример с плавательным пузырем рыб особенно хорош, так как наглядно
обнаруживает в высшей степени важный факт: орган, сформированный