ЦИГАНКОВ А П СОВРEМEННЫE ПОЛИТИЧEСКИE РEЖИМЫ СТРУКТУРА ТИПОЛОГИИ М 2000 557 С

<< Пред. стр. 1 (из 9) След. >>

Русский Гуманитарный Интернет Университет

БИБЛИОТЕКА

УЧЕБНОЙ И НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

WWW.I-U.RU

ПРОГРАММА ОБНОВЛЕНИЕ ГУМАНИТАРНОГО ОБРАЗОВАНИЯ В РОССИИ
А.П. ЦЫГАНКОВ
СОВРЕМЕННЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ: СТРУКТУРА, ТИПОЛОГИЯ, ДИНАМИКА
(УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ)
Рецензенты:
доктор социологических наук Л.Н. Вдовиченко доктор философских наук Е.Б. Шестопал
Л.П. ЦЫГАНКОВ
СОВРЕМЕННЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ: СТРУКТУРА, ТИПОЛОГИЯ, ДИНАМИКА
Зав. редакцией В.И. Михалевская Техн. редактор Г,3. Кузнецова
ЛР№ 060663 от 05.02.92
Подписано в печать 08.06.95. Формат 60x90/16. Бумага офсетная. Гарнитура "Таймс". Печать офсетная. Объем 18,5 усл. п. л. Тираж 3000 экз. Бесплатно. Зак. 939.
Фирма "Интерпракс" 103031, Москва, 2-й Неглинный пер., 4
Отпечатано с готового оригинал-макета
и Московской типографии № 6
Министерства печати и информации РФ
109088, Москва, Южнопортовая ул., 24

(c) Интерпракс, 1995.
ISDN 5-85235-212-8 (c) Цыганкой А.П.,1995,

Оглавление
Предисловие
Вместо введения: понятие режима в политической науке
I. Происхождение понятия "политический режим" и основные исследовательские подходы. 19
1. Античная политическая философия 19
2. Политическая философия Нового времени 27
3. Маркс и марксизм. 40
4. Теоретическая социология и идея социального порядка. 45
5. XX век: М. Вебер и школа "элитологии". 57
6. XX век: эволюция политической науки и новейшие подходы к анализу режимов. 70
II. Структура и особенности функционирования политического режима 82
1. Среда функционирования режима 82
2. Структура политического режима: взаимодействие правительства и оппозиции 94
3. Структура политического режима: процесс принятия решений 110
4. Ресурсы жизнеспособности режима. 119
5. Задачи, решаемые политическим режимом: стабильность или реформы? 126
6. Средства, используемые для поддержания стабильности 135
7. Политическое поведение правящего режима. 143
III. Типы современных политических режимов 150
1. Существующие классификации политических режимов и условия их использования. 150
2. Демократические режимы. 153
3. Авторитарные режимы. 167
4. Тоталитаризм: концепция и реальность. 182
5. Другие типологии политических режимов. 197
IV. Динамика режимов и проблемы политического перехода. 205
1. Понятие и параметры политического перехода. 207
2. Теории демократического перехода 211

294

3. Дестабилизация авторитаризма и начало перехода к демократии. 217
4. Процесс перехода к демократии. 223
5. Способы и последовательность демократического перехода. 233
6. Внешний фактор и демократический переход 241
7. Проблемы консолидации демократических институтов. 251
8. Результаты демократических переходных процессов 259
Вместо заключения 266
Рекомендуемая литература 268
Примечания 277

Предисловие
ПОСВЯЩАЮ МОИМ РОДИТЕЛЯМ ПАВЛУ АФАНАСЬЕВИЧУ И СВЕТЛАНЕ МИХАЙЛОВНЕ
Мы знаем, что правительства отличаются друг от друга и что различия гражданства или подданства в той или иной стране ощутимы даже в повседневной жизни. Нам также известно, что почти все правительства иногда действуют одинаково, и мы подчас ощущаем себя анархистами, для которых все государства принципиально схожи уже потому, что они государства.
Хуан X. Линц
Для того, чтобы демократии появлялись на свет, будущие политические элиты должны быть, по меньшей мере, уверены, что демократия как форма правления является наименьшим из всех существующих зол как для обществ, в которых они живут, так и для них самих. Наряду с этим, политические элиты обязаны овладеть искусством осуществления демократического перехода вопреки сопротивлению со стороны радикалов и противников реформ. Демократия будет распространяться по миру в той степени, в какой этого хотят те, кто осуществляет политическое руководство в мире и в отдельных странах.
Самуэль П. Хантингтон

Работа "Современные политические режимы" завершена, и я должен теперь предупредить читателя о том, что он сможет и чего не сможет найти на ее страницах.
Работа разделена на четыре главы, которые, как мне кажется, последовательно рассматривают теоретические истоки анализа политических режимов, их структуру, типологию и динамику. Сразу оговорюсь, что не ставил себе целью формирование целостной, завершенной теории режимов. Моя задача состояла в прямо противоположном - по возможности, непредвзято и полно представить богатство имеющихся в мировой науке подходов к анализу политических режимов и систем.
Естественно, что эти подходы не следует рассматривать как взаимоисключающие. Их связывает между собой особый, макрополитический угол зрения, учитывающий в своем анализе частности, но стремящийся видеть картину политического развития в целом и позволяющий широкие страновые и региональные сопоставления. Кроме того, различные исследовательские направления подчас не столько конкурируют, сколько взаимодополняют друг друга, выявляя новый, ранее не затрагиваемый пласт изучаемого предмета или предлагая неожиданный взгляд на то, что считалось устоявшимся и аксиоматическим. Поэтому, в целях достижения большей стройности изложения я провел первоначальную синтетическую работу.
В то же время такая, подчиненная задачам первоначальной организации учебного материала работа, не имеет практически ничего общего с формированием синтетической теории. И я хочу подчеркнуть, что несмотря на имеющиеся между исследовательскими направлениями и подходами связи и области соприкосновения, они имеют различное методологическое происхождение и в принципе не могут быть сведены друг к другу. Поэтому любые попытки полноценного теоретического синтеза обречены на провал и примитивизацию рассматриваемых ниже подходов.

6

Будучи уверен, что единой, вбирающей в себя различные подходы теории - своего рода, монотеории режимов - не существует, я был рад возможности использовать для рассмотрения имеющихся концепций форму учебного пособия. Учебное пособие значительно меньше располагает к формулированию "выводов" и "результатов" и значительно больше - к их критическому сопоставлению. Думаю, что студенту особенно важно с первых лет учебы проникнуться осознанием относительности получаемого социального знания. Студенту, изучающему политические науки, важно вдвойне, ибо завтра из него может вырасти политик, озабоченный проблемами социального переустройства. И хотя без разностороннего образования современный политик обречен на "профнепригодность", не менее существенным для практической политики была и остается способность ее участников "стоять на земле", доверяясь своей интуиции и здравому смыслу, а не самодовлеющим теоретическим схемам. Нормальная политика - не место для поклонения абсолютным ценностям и, вопреки распространенному убеждению, является плодом творчества соглашателей и оппортунистов.
Вторая особенность предлагаемой работы - ее ориентация на российского читателя. По разным причинам российская политическая наука осталась в стороне от "столбовой дороги" развития мировой политологии или даже просто адаптации ее достижений. Но именно россияне являлись и являются обладателями уникального опыта политического развития, приковывающего к себе внимание международной исследовательской мысли. Логично предположить, что в конечном счете россиянам и должна принадлежать пальма первенства в теоретическом осмыслении особенностей этого развития.
В то же время я, как и многие мои коллеги, убежден, что политическое развитие России может и должно осмысливаться с использованием развивающихся в западной науке теорий. Для самопознания и саморазвития россиянам, как это повелось еще с Петра Великого, совершенно необходимо использовать западные технологии. Использовать критически, помня, что ни одна из этих теорий - коллапса империй, национального строительства, подъема крайне правых сил и, тем более, традиционной кремленологии и советологии - не может служить исчерпывающим ориентиром. Слишком сложной и многоступенчатой стала российская социальная реальность в посткоммунистический период. Сегодня на Западе предпринимаются новые усилия как по осмыслению посткоммунистической политики, так и переосмыслению политики коммунистического и докоммунистического периодов. Теории режимов - важнейшая составляющая этих усилий. Хочу надеяться, что и моя работа, изложенные в ее рамках теоретические
7

подходы смогут способствовать лучшему пониманию российской политической реальности.
* * *
Реализация этого проекта была бы невозможной, если бы не поддержка коллег, друзей, родственников.
В 1992 г. по совету Валерия Ивановича Коваленко и Александра Сергеевича Панарина я подал заявку на изучение политических режимов в Фонд Сороса. Рекомендательные письма этих людей и поддержка ими избранной мною темы, несомненно, способствовали получению гранта на реализацию проекта.
В первой половине 1993 г. в рамках того же проекта и с использованием разработанных для его реализации теоретических подходов я написал и опубликовал небольшую монографию "Правящий режим постсоветской России: социальные устои, политическое поведение, варианты эволюции (январь 1992 - март 1993) ", в связи с чем хочу еще раз выразить свою благодарность МГИМО, внимательно отнесшемуся к моей рукописи и оперативно ее опубликовавшему. Это стало дополнительным стимулом в продолжении начатой мною работы по сбору материала и концептуализации политических режимов.
Однако работа не была бы написана без моей стажировки и последующей работы в Вашингтоне (США) - сначала в рамках исследовательского проекта в международном Центре Вудро Вильсона, а затем в Программе переходов к демократии в университете Джорджа Вашингтона. Здесь три человека по-разному способствовали тому, чтобы моя работа продолжалась: директор Программы Константин Менгес, профессор университета и специалист по классической теории режимов Карл Линден и директор Института российских, европейских и евразийских исследований при университете Джорджа Вашингтона Джеймс Миллар. Моя глубокая признательность этим людям.
Наконец, в это бурное время мне, как никогда прежде, была необходима моральная поддержка самых близких и дорогих для меня людей - моих родителей. Без этой поддержки, ощущавшейся мною постоянно, где бы я ни находился, проект не был бы ни завершен, ни даже начат. Моим родителям я и посвящаю эту книгу.

Февраль 1995 г.

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ: ПОНЯТИЕ РЕЖИМА В ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКЕ
Прежде чем приступать к рассмотрению основных составляющих политического режима, его разновидностей и особенностей модификации, нам представляется важным выяснить, какое содержание вкладывают в данное понятие в современной науке.
"Режим" в системе категорий политической науки
Самый верный путь к тому, чтобы разобраться, какое содержание в современной политической науке вкладывают в понятие режима - проведение его логико-семантического анализа, выяснение его происхождения и основных вех развития. Это большая и сложная работа, по-видимому, нуждающаяся в отдельном исследовании. Но так или иначе, составной частью такой работы должно будет стать сопоставление интересующего нас понятия с такими, получившими распространение понятиями, как "политическая власть" и "государство", "политическая система" и "процесс", "государственный строй" и "форма правления" и др. Посмотрим, как выгладит " режим" с этой точки зрения. В качестве рабочего используем следующее, весьма распространенное, определение: режим есть совокупность властных структур, которые в значительной степени контролируют или задают способы функционирования и воспроизводства политического сообщества (1). Подобные определения легко встретить как в отечественной, так и в зарубежной литературе.
Прежде всего, понятие "режим" следует соотнести с понятием "власть", занимающим, бесспорно, центральное место в политической науке. Без преувеличения можно сказать, что решение, изучение любой конкретной проблемы в политологии обязательно упирается в проблему политической власти, и поэтому любой, даже кажущийся самым беспристрастным, анализ политической ситуации обязательно содерсит в своем основании то или иное представление о сущности власти. Власть может рассматриваться по-разному, но практически во всех
9

случаях исследователи считают необходимым подчеркнуть, что она представляет собой отношение и включает в себя два основных компонента - приказ и подчинение. "Власть, замечает по этому поводу польский политолог Е. Вятр, - это возможность приказывать, когда тот, кому приказывают, обязан повиноваться" (2).
Власть может осуществляться в двух формах - господства и влияния. Господство представляет собой ситуацию, в которой властвующий обладает способностью добиться выполнения своего приказа, прибегнув для этого, если потребуется, к использованию силы. Влияние не обладает подобной мощью "фронтального" принуждения и осуществляется в значительно более мягких формах. Тем не менее, и в данном случае мы имеем дело с проявлением власти, ибо влияющий оказывается в состоянии (хотя и иными методами) добиться желаемого результата от того, кто выступает в качестве объекта влияния. Здесь уже требуется иное, более емкое, по сравнению с вятровским, определение власти. Удачным представляется, например, то, которое принадлежит американскому политологу Р. Далю. С его точки зрения "власть А над В есть способность добиться того, чтобы В сделал нечто, чего он никогда не сделал бы без воздействия А" (3).
Рассмотренное таким образом понятие власти оказывается типологически близким понятию политического режима. Различие заключается лишь в том, что режим есть организация власти в масштабах человеческого сообщества, ее структурирование в определенных целях и с использованием специфических методов.
Нередко понятие "режим" сопоставляют с относительно молодым в политической науке понятием "система". Политическая система сделалась предметом исследования приблизительно с середины 50-х годов и особенно обязана в данном отношении американскому ученому Д.Истону, который впервые попытался использовать методы кибернетики и общей теории систем в изучении политики. Один из простых, но весьма важных для политолога выводов системного анализа заключался в том, что политика, политический процесс представляет собой динамическое единство, систему субъектов, позволяющую им реализовать имеющиеся у них способности и намерения (4). Однако, если системная теория задавалась выявлением общих функций политической системы, то политический режим, по мнению, например Р. Макридис, "обозначает специфические пути и средства, какими эти функции могут быть структурированы и встроены в институты и процедуры, а также возникающие в ходе этого специфические взаимоотношения" (5). Очевидно, например, что одна и та же политическая система может, в зависимости от исторических обстоятельств, функционировать в различных режимах. Советская система выступала в этом смысле в разных обличьях в конце 30-х и начале 60-х годов, в начале 70-х
10

и середине 80-х. Кроме того, если "система", по словам того же исследователя, есть понятие обобщающее, аналитическое, играющее в осмыслении политических реальностей роль концептуального ядра, то "режим" способствует эмпирическому описанию этих реальностей.
В таком понимании "режим" оказывается весьма близок "политическому процессу", значение которого тесно переплетено с содержанием системы. Политический процесс, по существу, представляет собой динамический аспект политической системы, он и есть эта система, но представленная в разрезе ее становления, функционирования и развития. При всех различиях в толковании политического процесса практически всегда обращается внимание на его динамическую сторону, способность оживлять, наполнять действием имеющиеся политические структуры и институты. "Политический процесс", - замечает в этой связи A.M. Салмин, - одна из тех универсалий, которые обеспечивают диалог людей и культур, не предопределяя его исхода, подобно тому как общий язык дает возможность собеседникам говорить друг с другом, не обязательно при этом договариваясь" (б). "Тип процесса, характеризующего социальную систему, - формулирует эту же мысль Т. Парсонс, - есть то, что мы называем взаимодействием" (7). Выступая как деятельностное начало, политический процесс в то же время способствует стабилизации политической системы и ее институтов, упорядочивает имеющиеся в них связи и отношения.
Можно сказать поэтому, что понятия режима и процесса объединяет между собой, во-первых, акцентирование динамического аспекта политической жизни, а во-вторых, способность определяемых с помощью данных понятий явлений оказывать на политику стабилизирующее воздействие. В то же время, режим - лишь одна из характеристик процесса, один из возможных способов его рассмотрения. Сегодня это еще и один, из самых (если не самый) распространенных способов. Но все же "один из". Ибо политический процесс может быть проанализирован и с точки зрения возможных циклов и ритмов, т.е. в его диахронном, стадиальном измерении. Если подходить таким образом, то режим можно определить и как синхронное, структурное измерение политического процесса. Различия здесь вполне очевидны. Одно дело - сталинский режим с характерными для него властными структурами и методами организации политического равновесия, а другое - логика и этапы становления, консолидации и распада режима. Первое относится к режиму, его структуре и поведению непосредственно, а второе - скорее косвенно, помогая, впрочем, понять его исторические границы и особенности эволюции.
Немаловажно уяснить и то, как соотносятся между собой понятия "режим" и "государство". "Государство" - одно из самых древних и
11

употребимых политическими мыслителями понятий, в то время как обращение к категории режима датируется второй половиной XX столетия. Принципиальное понимание государства связано, во-первых, с изучением специализированного аппарата людей, занятых организацией и принуждением в целях управления обществом, а во-вторых, с отнесением к сфере государственной деятельности любого социального действия. В первом случае государство есть лишь определенный политический институт, во втором - устройство политической власти в обществе, то, что позднее получит наименование политической системы. Уже Аристотель достаточно четко разграничил категории "государства" и "государственного устройства". С его точки зрения, "государство (polis) представляет собой нечто составное, подобное всякому целому, но состоящему из многих частей", а "государственное устройство (politeia) есть известная организация обитателей государства" (8) . Поэтому можно сказать, что понятия "государство" и "государственный строй" являются в известном смысле традиционными аналогами более современных, возникших уже в XX веке понятий "политическая система" и "политический режим". Эти последние лишь подтвердили правильность догадок своих предшественников относительно необходимости комплексного, макросоциального осмысления политических явлений.
Разновидности определений политического режима
В политической науке сложилось, по меньшей мере, две традиции в осмыслении политических режимов. Одна из них связана с политико-правовым, или институциональным подходом, другая - с социологическим. Различия, имеющиеся в рамках данных традиций, весьма существенны, хотя и отнюдь не непреодолимы. В первом случае преимущественное внимание уделяется формально-юридическим, процедурным характеристикам осуществления власти, во втором - ее социальным основаниям и происхождению. Рассмотрим данные определения более подробно.
Ученые, представляющее первое, институциональное направление политического анализа, склонны смешивать "режим" с понятием форм правления или государственного строя. "Политический режим есть система или форма правления", - пишет, например, американский исследователь К. Бекстер (9). Подобная постановка вопроса традиционно была характерна и для французского государствоведения, где монархия и республика различались, главным образом, именно как формы правления, а сам термин "политический режим" считался частью категориального аппарата конституционного права и связывался с особенностями разделения государственной власти и их соотношени
12

см (10). Соответственно, выделялись режим слияния властей (абсолютная монархия), режим разделения властей (президентская республика) и режим сотрудничества властей (парламентская республика) . Однако, постепенно понятие режима обрело права самостоятельного "гражданства" и уже в 1968 году известный французский ученый М. Дюверже отмечал, что подобная классификация рассматривается французскими политологами как подсобная, в ней видят не классификацию политических режимов, а лишь классификацию "типов правительственных структур" (11).
К этой группе политического анализа примыкают и неоинституциональные разработки, нередко связывающие свое происхождение с именем крупнейшего американского политолога Г. Лассуэла. Особенность понимания режима Лассуэлом связана, прежде всего, с тем, что режим рассматривается им как способ упорядочения, легитимизации политической системы. По словам ученого, "режим ("форма правления", "политический порядок") представляет собой образец политических форм... Режим функционирует для того, чтобы свести к минимуму элемент принуждения в политическом процессе" (12). Любопытно, что Лассуэл противопоставляет режим "правлению", которое, с его точки зрения, включает в себя "пути распределения и реализации контрольных функций в политике". Такое понимание, во-первых, связывает режим, главным образом, с конституционными действиями, а во-вторых, отказывает военным диктатурам в праве называться режимами. Такое понимание позволяет ним причислить Лассуэла и его последователей (таких, как Ф. Риггс, Р. Бейкер и др.) к представителям политико-правового осмысления режимов.
Второе направление политического анализа режимов уделяет первостепенное внимание осмыслению тех связей между обществом и государством, которые сложились реально и не обязательно в соответствии с предписанными конституцией и иными правовыми актами нормами политического поведения. В данном случае режим рассматривается не только как "форма" (будь то правления или государственного устройства) и даже не только как структура власти с присущими ей методами реализации политической воли, но и в гораздо более широком значении - как баланс, соответствие, имеющееся во взаимоотношениях социального и политического. Сам термин "порядок", "режим", по меньшей мере, со времени выхода в свет работы А. Токвиля "Старый порядок и революция" обладает здесь совершенно иным смысловым звучанием.

* Причем, характерно, что на языке оригинала и на английском языке порядок звучит как "regime".

13

В рамках социологического осмысления режимов имеется значительное разнообразие позиций, что вполне объяснимо, если иметь ввиду обозначенную нами содержательную глубину (чтобы не сказать, "размытость") трактовки самого этого термина. И если псрпос направление политического анализа склонно отождествлять режимы с формами правления и государственного устройства, то представители второго нередко не проводят никаких разграничений между политическими режимами и политическими системами. В то же время практически псе представители данного направления сходятся на том, что режимы не могут быть трансформированы путем изменения определяющих их существование правовых процедур. Каждый режим покоится на определенной системе социальных оснований, и поэтому переход может состояться лишь только если данные основания принимаются в расчет.
Одно из характерных в данном отношении определений политического режима принадлежит упоминавшемуся уже М. Дюверже, который в одном случае рассматривал его как "структуру правления, тип человеческого общества, отличающий одну социальную общность от другой", а в другом - как "определенное сочетание системы партий, способа голосования, одного или нескольких типов принятия решений, одной или нескольких структур групп давления". В этом же стиле выдержано и определение одного из последователей Дюверже Ж.-Л. Кермопа: "Под политическим режимом понимается совокупность элементом идеологического, институционального и социологического порядка, способствующих формированию политической власти данной страны на определенный период" (13). Режим таким образом предстает как значительно более сложная организация, нежели совокупность юридических механизмов или даже стремления правящего класса. Наконец еще одна формулировка содержания термина "режим", близкая к только что упомянутым и принадлежащая перу американских исследователей Г. О'Доннела и Ф. Шмиттера: режим есть "совокупность структур, явных или скрытых, которые определяют формы и каналы доступа к ведущим правительственным постам, а также характеристики деятелей, которые считаются для этих структур подходящими или неподходящими, используемые ими ресурсы и стратегии в целях получения желаемого назначения" (14).
В отечественной науке также получила распространение позиция (сформулированная Ф. Бурлацким и А. Галкиным), согласно которой
* В этой связи симитоматично, что известнейший предприниматеть системного анализак политологии Г. Алмонд в своё время предлагал отказаться в целях сравнительного анализа от самой категории "политический процесс", содержательно близкой категории режима (См.: Almond G. Comparative political systems. - Political bibavior. Л render In theory research. Ed. by II Eulau, e.a. Glencoc, 1956)

14

"для определения политического режима необходимо сопоставление официальных, D том числе конституционных и правовых, норм с реальной политической жизнью, провозглашенных целей - с действительной политикой" (15). Такое понимание вносило существенные коррективы в другое, выдержанное в политико-правовой традиции, понимание, определяющее режим как "систему методов осуществления государственной власти, отражающую состояние демократических прав и свобод, отношение органов государственной власти к правовым основам их деятельности". Как видим, размежевание политико-институционального и социологического подходов не обошло стороной и российскую политическую науку. Подобно представителям западной политической социологии, Ф. Бурлацкий и А.Галкин связывают анализ режимов с выявлением не только моделей поведения, но и социальной природы политической власти. В совокупности же изучение режима требует, по их мнению, ответа на следующие вопросы: "какие группировки господствующего класса находятся у руководства государством; каким методам господства и управления отдается предпочтение - прямым, насильственным или косвенным, демократическим; какие партии или партийные коалиции выступают в качестве руководящей силы; допускается ли и в каких пределах деятельность институтов социальной борьбы и давления, в частности оппозиционных, революционных партий, профсоюзов и других форм объединений трудящихся; каково положение личности в государстве и т.п.".
К такому пониманию режима близок и М.А. Хрусталев, полагающий, что понимание политического режима отнюдь не сводится к выявлению взаимоотношений между институциональными субъектами политики (для этого, по мнению ученого, существуют категории политического и государственного строя) (16). И хотя "исходным аспектом понятия "политический режим" выступает все та же проблема разделения государственной власти", в данном случае она затрагивает взаимоотношения правящей элиты и массы, "под которыми подразумеваются все социальные субъекты политики, а сама элита...берется как малая социальная группа". Это понимание режима, ставящее на первое место взаимоотношения "элита-масса", в целом вписывается в серию приведенных выше определений, ибо так же как и они, уделяет первостепенное внимание проблеме упорядочения социального (а не только институционального) пространства.
Итог: основные признаки политического режима
На основании сказанного можно выделить следующие отличительные признаки политического режима.
Во-первых, режим недостаточно связывать лишь с формой правления. Решая задачи социальной и политической стабилизации, он спо
15

собствует организации значительно более масштабных, макросоциальных процессов. В этом режим близок по содержанию политической системе, раскрывая ее динамический аспект. Именно на эту сторону деятельности режима обратила внимание политическая социология, в задачу которой изначально входил анализ взаимосвязей политики и социальных процессов. Любой режим в своей деятельности стремится опираться на сложившуюся систему экономических интересов и культурных ценностей, а его действия непременно отзываются внутри этой системы, укрепляя или ослабляя имеющиеся в ней связи и отношения. В этом смысле любой режим обречён решать проблемы взаимоотношений, складывающихся между государством и гражданским обществом. Ведь именно в структурах гражданского общества коренятся отношения правительства и оппозиции, являющиеся ключевыми в характеристике типа и особенностей режима.
Во-вторых, очевидно, что режим обеспечивает не только динамизм, но и определенную стабилизацию политической системы, приводя ее элементы, структурные характеристики в упорядоченное взаимодействие, обеспечивая их слаженность и координацию. И эта задача также решается им успешно лишь в том случае, если политико-правовые механизмы создаются с учетом устройства и особенностей развития социальных структур. Проблема заключается не только в том, чтобы предписать обществу ту или иную "формулу легитимности" (например, президентскую или парламентскую модель), но и в том, чтобы выявить имеющиеся для ее "трансплантации" социально-исторические предпосылки. Любой режим в этом смысле может быть рассмотрен как некий способ разрешения, или артикуляции конфликта между обществом и правительством (17).
В-третьих, режим, несомненно, представляет собой совокупность властных структур, позволяющих правящему классу осуществлять возложенные на него полномочия. В одних случаях могут существовать институт многопартийности и развитые структуры гражданского общества, в других - политические решения принимаются и реализуются режимом в опоре на принципиально иные структуры и механизмы, без всякого согласования с общественными интересами. Одно из определений режимов, обращающее внимание на эту сторону проблемы, принадлежит известному американскому исследователю Марку Хагопиану. Он рассматривает режим "как специфическую институциональную структуру, которая характеризует политическую систему страны" и деятельность которой шире, чем деятельность правительства или отдельных групп официальных лиц, представленных в институтах (18).
Здесь необходимо иметь ввиду, что режимы, как справедливо отмечается исследователями элит, функционируют не только на основа
16

нии тех решений, которые принимаются в рамках имеющихся в обществе политико-правовых процедур. Не меньшее значение имеют неформальные механизмы принятия политических решений. По точному замечанию Р. Макридис, "в то время как изучение командной структуры всегда наделяет нас знанием того, каково её формальное устройство, изучение элиты почти всегда обеспечит нас информацией относительно отсутствующих (и иногда более важных) связей в организации, а именно - распределении и границах власти" (19). Опыт различных политических устройств убеждает в том, что понятие господствующего класса не является бессодержательным, а политика нередко "делается" представителями крупных финансовых и промышленных кругов, теми, кто наделен ресурсами политического влияния. Властные структуры поэтому не следует отождествлять лишь с формально-юридическими механизмами осуществления власти. И на эту сторону деятельности режима в той или иной форме обращается внимание практически во всех приведенных выше определениях.
В-четвертых, любой режим в своей деятельности обращается к тем или иным методам достижения целей. Режимы могут существенно отличаться друг от друга, в зависимости от того, какие методы (насильственные или ненасильственные) используются ими в достижении поставленных целей. Важно не смешивать между собой методы осуществления власти и собственно властные структуры. Свидетельством того, что это не одно и то же, служит, например, богатый опыт функционирования авторитарных режимов. Обладающие нередко сходными репрессивными структурами политической власти, авторитарные режимы далеко не всегда обращаются к фронтальному насилию в достижении поставленных целей. В тех случаях, когда более эффективным оказывается использование методов убеждения, а не принуждения, репрессивный по своей природе режим может, вопреки ожиданиям, оказаться способным проявить "несвойственную" для него гибкость и склонность к компромиссам. Возможно здесь заслуживает упоминания один из методов массовой мобилизации, использованных режимом и, персонально, И. Сталиным в начале отечественной войны с фашизмом. Прямое обращение к нации ("Братья и сестры!"), культивирование национального единства перед лицом общей опасности сыграло не последнюю роль в достижении целей режима, существо которых совершенно не изменилось - всеми средствами сохранять власть.
Таким образом, методы осуществления власти и властные структуры могут существенно различаться. Поэтому следует подчеркнуть, что режим обладает не только специфическими структурами власти (ими обладает и политическая система), но и особыми методами ее реализации.

2 - А. П. Цыганков 17

Наконец, в-пятых, режим, по сравнению с системой, обладает своими собственными временными характеристиками. Четче всего этот признак отражен в определении режима, данном американскими политологами Дж. Барнсом, М. Картером и М. Скидмором: "Режим есть специфический период действия политической власти, осуществляемой в рамках политической системы" (20). Мы уже заметили выше, что одна и та же политическая система может функционировать в разных режимах.
Суммируя сказанное, можно сформулировать следующее определение. Политический режим есть совокупность определенных структур власти, которые функционируют в общих (структурных и временных) рамках политической системы общества и преследуют цели ее стабилизации, опираясь в этом на сложившиеся (или же складывающиеся) социальные интересы и используя специфические методы. Режим, таким образом, это своего рода жизнь, "дыхание" политической системы, ее упорядоченная динамика. Таким образом, он весьма близок к политической системе содержательно (на основании общности первого - третьего признаков), что в целом ряде случаев позволяет рассматривать данные понятия как взаимозаменяемые. Из такого понимания мы будем исходить в своих дальнейших рассуждениях. Нам хотелось бы, однако, чтобы читатель имел ввиду два следующих обстоятельства. Первое: данное определение - всего лишь рабочее, и его неверно было бы рассматривать как окончательное. И второе: оно вовсе не является новаторским, ибо все основные его компоненты были уже проанализированы политической мыслью, начиная с Античности.
18

I. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПОНЯТИЯ "ПОЛИТИЧЕСКИЙ РЕЖИМ" И ОСНОВНЫЕ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ПОДХОДЫ
В данной главе нас будет интересовать происхождение понятия "политический режим", возникновение и накопление в истории политической мысли определенных предпосылок, которые способствовали введению концепции "режимов" в оборот экспериментальных и теоретически ориентированных социальных дисциплин. Мы попытаемся, таким образом, показать, что утверждение и широкое использование данного термина, причем, не только учеными, но и журналистами, публицистами, явление вполне закономерное.
1. АНТИЧНАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ
Философская мысль - величайшее культурное достояние человеческой цивилизации. Все великие религиозные системы, естественнонаучные открытия, гуманитарные прозрения рождались в лоне философской мысли, а само интеллектуальное творчество обладало несвойственной для него теперь многогранностью и универсальностью. Это в значительной степени относится и к политической философии. Те проблемы, которые в наши дни "разнесены" по полюсам политической психологии и политической экономии, политической социологии и антропологии, когда-то рождались и сосуществовали в рамках единой политической философии.
Политическую философию, как справедливо отмечал Д. Аптер, издавна интересуют принципы установления и функционирования так называемого "хорошего" общества (являющегося таковым в понимании того или иного мыслителя), определение и постановка моральных и иных целей перед человеческим сообществом (21). Однако вместе с тем, как достижения политической философии правомерно рассматривать и правовые идеи Ш. Л. Монтескье о необходимости "разделения властей", и социологические в своем существе концепции элиты и господства, и психологическое учение Д. Юма об эгоизме, и философские рассуждения М. Вебера об этике убеждения и этике ответствен
2* 19

ности. Все эти идеи - не "внебрачные", а вполне "законнорожденные" дети политической философии, ибо возникли в её лоне и на ее почве. Сказанное в полной мере относимо и к изучению политических режимов. Несмотря на то, что сегодня режимы исследуются, главным образом, в рамках макрополитического анализа, развивающегося автономно от политической философии, многие важные и даже непреходящие по своей значимости идеи, помогающие развитию общей теории режимов, были высказаны именно философами. В кратком очерке мы попытаемся проследить те представления политико-философской мысли, которые, по нашему убеждению, и сегодня являются значительным подспорьем в изучении политических режимов. Естественно, что наш выбор, учитывая всю неохватность и многообразие интеллектуального материала, не может не быть в значительной мере случайным и субъективным.
* * *
Строго говоря, никто из мыслителей древних времен не употреблял понятия "политический режим". Как мы пытались только что показать, это понятие возникло значительно позднее. Но само его возникновение было в значительной степени подготовлено ходом политической мысли, а многие из важнейших, использующихся в современном политическом анализе идей, берут свое начало в Античности.
Восток
Формирование политико-правовой мысли на Древнем Востоке и в Древнем Западе не было явлением одного порядка. На Востоке мифологические представления оказывали несравненно большее влияние на повседневную жизнь людей, а власть воспринималась, прежде всего, как результат божественных деяний. Такое представление о власти и правлении характерно и для древневавилонских Законов Хаммурапи, и для персидского зороастризма, и для древнеиндийских Упанишад, Практически все борющиеся между собой идеи, позиции оказывались в плену сакральных представлений о политической власти. В качестве примера можно упомянуть о концепции Будды, выступавшего с критикой основных положений Вед, Упанишад и брахманистской идеологии в целом. Выдвигая в качестве мирообразующего начала "дхарму" как управляющий миром естественный закон, буддизм подчеркивал его разумное начало. "Дхармы, - подчеркивается в "Дхаммападе", - обусловлены разумом, их лучшая часть - разум, из разума они сотворены..." (22). Однако вместе с тем, буддизм ориентировал на индивидуальный путь спасения и достижение нирваны и фактически остался без внимания к реальным политико-правовым явле
20

ниям. Следовательно, его рационализм не распространялся на вопросы политической жизни.
Определенный интерес к проблемам государственного управления можно обнаружить в древнекитайской философии. Конечно, и здесь власть имеет божественное происхождение, но китайские мыслители проявляют несомненный интерес к особенностям ее функционирования и предлагают определенные меры по её "совершенствованию". Нас в данном случае интересует не столько то, какой, например, концепции правления и по каким причинам придерживался Конфуций, сколько высказанные им суждения и наблюдения относительно принципов функционирования различных типов правления и условий их стабильности. В отличие от ряда эллинских мыслителей, Конфуций (551-479 гг. до н.э.) отстаивал недемократические формы общественного устройства, вполне определенно отдавая предпочтение правлению посредством добродетели перед правлением посредством закона. Строгая иерархия, принцип "исправления имен", т.е. административное распределение социальных, политических и правовых статусов различных лиц и групп населения в государственной системе - таковы были в представлении Конфуция основы неизменности, стабильности китайского государства. В этом отношении особый интерес могут представлять для нас те меры, которые, согласно китайскому мыслителю, обеспечивают внутренний мир между верхами и низами общества, стабилизируют систему правления. Подобно всем остальным авторитарным системам и учениям, конфуцианство, также как и легизм, является неоценимым источником осмысления природы и особенностей функционирования авторитарных режимов.
С этой точки зрения, интересно отметить, что конфуцианство описывало, несомненно, умеренный вариант авторитарного правления, особенно, по сравнению с идеями, заложенными в трактате Шан Яна (390-338 гг. до н.э.), видного теоретика легизма и основателя школы "законников". Конфуций выступал за построение отношений между правящими и подданными на началах добродетели, отвергал насилие как метод решения общественных проблем и обращал внимание на необходимость преодоления в целях поддержания общественной стабильности поляризации богатства и бедности среди населения. Легисты же прямо провозглашали произвол в качестве основополагающего и образцового принципа правления. "Мудрый творит законы, а глупый ограничен ими"; "идеал правления - это когда подданные не могут постичь тайны управления" - таковы классические заповеди легизма. Легизм рассматривал отношения общества и государства как систему "с нулевой суммой", когда выигрыш государства может быть обеспечен лишь ценой поражения общества и наоборот. "Когда народ сильнее
21

своих властей, государство слабое; когда же власти сильнее своего народа, армия могущественна", - отмечалось в трактате IV века до н.э. "Шан цзгань шу". Тем самым, принцип "кто - кого", сформулированный значительно позднее основателем большевизма, можно обнаружить уже в наследии древнекитайских мыслителей.
Легисты весьма выпукло показали принципы функционирования авторитарных (а в целом ряде аспектов - и тоталитарных) режимов. И если Конфуций отстаивал своего рода "опекунский авторитаризм", то теоретики легизма ясно и недвусмысленно обнародовали не только свой идеал жесткого правления, но и лежащие в его основании социальные и правовые механизмы. Легистский порядок - это полнейшее безволие подданных, позволяющее деспотической центральной власти осуществлять над ними тотальный контроль, это всеобщая слежка и круговая порука, это не только приверженность старым законам и ритуалам, но и жесткие, ничем не ограниченные наказания провинившихся,
Лаоцзы (VI-V вв. до н.э.) и Моцзы (479-400 гг. до н.э.), критиковавшие позиции легистов, призывая власти проявить интерес к самостоятельности общества, тем не менее обосновывали свои позиции менее последовательно и убедительно, чем легисты.
Греция
В наследии Древней Греции особый интерес представляют идеи Платона и Аристотеля, выступавших во многом с отличных друг от друга позиций и пользовавшихся различными способами аргументации. И тот, и другой внесли свой вклад практически во все интересующие нас вопросы деятельности политических режимов - в анализ особенностей их функционирования, способы типологизации и динамику трансформации. Платон (427-347 гг. до н.э.), унаследовавший элитаризм во взглядах на политику (свойственный, в основном, всем мыслителям периода расцвета древнегреческой философии и, частично, периода эллинизма), был в этом, как и во многом другом, последователем идей своего учителя Сократа. Он оставил интересные наблюдения о формах государственного устройства, выделив аристократию, тимократию, олигархию, демократию и тиранию и связав их при этом с пятью видами душевного склада людей. Но его главный вклад состоит, конечно же, не в этом. Главное в том, что будучи пессимистом и усматривая определенную деградацию в эволюции политических форм, Платон в своем "Государстве" и, особенно, в "Законах" создал образ "идеального государства", которое, в действительности, является продолжением легистских проектов и всесторонне обосновывает концепцию тоталитарного правления. Маркс, как известно, использовал иную аналогию в характеристике платоновской республики: "она
22

представляет собой лишь афинскую идеализацию египетского кастового строя..." Но Платон не просто "идеализировал" иерархическую систему Востока. Он подошел к этой системе со своей меркой, использовав в ее трансформации и развитии всю незаурядную мощь своего интеллекта и пополнив ее новыми, существенно важными для понимания тоталитаризма элементами (например, обосновал уникальную роль идеологии и политической мифологии, вообще идущей от правителя "целительной лжи" для поддержания стабильности режима).
Здесь не место анализировать причины такой эволюции Платона в сторону от позиций, завещанных ему Сократом и отстаивавшихся им в своих ранних сочинениях. Для нас важнее обратить внимание на те из идей Платона, которые уместны для политического анализа и которые совершенно недостаточно квалифицировать как "утопические", рассматривая их в общем контексте эволюции политических идей. "Законы" Платона - это не только "этап развития утопического мышления", впечатляющий памятник этому мышлению, но и способная воплотиться (и воплотившаяся, и в этом смысле, реалистичная) политическая программа, предусматривающая в своей регламентации все сферы общественной жизнедеятельности. Программа, безусловно, "тоталитаристская", по выражению К. Поппера (23), и заслуживающая своего всестороннего изучения с точки зрения общей теории политических режимов. Лейтмотив этой программы удачно выражают собственные слова Платона Афинского: "Никто никогда не должен оставаться без начальника - ни мужчины, ни женщины. Ни в серьезных занятиях, ни в играх никто не должен приучать себя действовать по собственному усмотрению: нет, всегда - и на войне, и в мирное время - надо жить с постоянной оглядкой на начальника и следовать его указаниям...пусть человеческая душа приобретет навык совершенно не уметь делать что-либо отдельно от других людей и даже не понимать, как это возможно".
Принципиально отличными были взгляды на политику Аристотеля (384-322 гг. до н.э.), этого гиганта Античности, человека подлинно энциклопедических познаний и донесшего до нас в своих сочинениях все интеллектуальное и нравственное богатство своего времени. По точному замечанию Е. Вятра, его подход к анализу политических явлений существенно отличался "от других древних философов, в частности, от Платона", т.к. "он впервые в истории общественной мысли применил эмпирический метод - наблюдение и индукцию. О том, что есть, он судит, опираясь на фактический материал, и, следовательно, с точки зрения метода поступает, как современный социолог политики" (24). И хотя Аристотель, как отмечают специалисты, отнюдь не является мыслителем, свободным от предрассудков времени, хотя и
23

для него характерны попытки конструировать явно утопические проекты "идеального государства" (25), все же основной его вклад в развитие политической мысли связывают не с этим. Вообще аристотелевские, содержащие в себе утопические элементы проекты являются, по наблюдению многих исследователей, не более, чем "бледной копией" платоновских "Законов". Все это позволяет предположить, что основные работы Аристотеля, возможно, правильнее было бы квалифицировать не столько как философию, сколько как политическую теорию, более свободную от ценностей и субъективных пристрастий исследователя. Можно сказать, что Аристотель обстоятельно проанализировал взгляды Платона и опроверг их. С точки зрения Аристотеля, государство представляет собой слишком сложный организм ("некое множество"), чтобы его можно было без ущерба для приспособляемости и развития сделать "чрезмерно единым". Такие попытки, по убеждению мыслителя, не приведут ни к чему, кроме уничтожения государства.
Аристотелевская классификация политических режимов
Формы Один Несколько Множество Правильные Монархия Аристократия Полития Неправильные (или коррумпированные) Тирания Олигархия Демократия Чрезвычайно интересной представляется разработанная Аристотелем типология политических форм или режимов (см. схему).
Ученый полагал, что всякая форма правления, любой сколько-нибудь устойчивый режим может существовать в двух различных состояниях. Во-первых, режим (невзирая на свои структурные характеристики) может быть адекватен ситуации и быть способен в целом действовать в интересах широких слоев общества. Во-вторых, режим, правящая элита, даже в условиях демократии, может отстаивать и стремиться провести в жизнь свои собственные, узкокорыстные интересы. Эллинский мыслитель выделил три основных формы правления: монархию, аристократию и политию. Их он рассматривал как "правильные", т.е. в основном отвечающие интересам общества. Однако, наряду с этими формами существуют также и "неправильные", возникновение которых связано с вырождением правильных. Таким образом, писал
* Ист.; Braud Ph. Manuel du soclologie pollllque. P., 1992, P, 126.

24

Аристотель, монархия вырождается в тиранию, аристократия - в олигархию, а полития - в демократию (или охлократию, как уточнял позднее Полибий).
Особенность аристотелевской типологии - в её ориентации, вопервых, на выявление социальной природы, происхождения политической власти, а во-вторых, на анализ способа взаимоотношений, складывающихся между обществом и государством. В этом - уникальность данной типологии, содержащийся в ней эвристический потенциал. Не случайно термин "олигархический" прочно вошел в арсенал современной политической науки.
Аристотелю принадлежат также интересные и, по-видимому, менее всего оцененные по достоинству замечания о переходных формах правления, самом этапе политической трансформации. Будучи сторонником относительно равномерного распределения политической власти, он усматривает начало перехода, "источник возмущения" в "отсутствии равенства". Причем, равенство, по убеждению мыслителя, может быть двух видов - "по количеству" и "по достоинству" (26) . Соблюдение первого вида равенства соответствует демократии, соответствие второго - олигархии или царской власти. Во втором случае достойных, знатных людей может быть хоть и немного в количественном отношении, но достаточно для поддержания политической стабильности. Как только равенство нарушается, возникает ситуация перехода, создающая предпосылки для совершения государственных переворотов или смены форм правления. Соответственно, опасности для демократии заключены во всевластии демагогов, пренебрегающих интересами знати, а для олигархии они исходят либо из чрезмерного притеснения народных масс, либо из концентрации власти "в руках еще меньшего количества лиц" (27). Весьма подробно Аристотель анализирует и причины падения, угрозы, существующие для функционирования монархической власти.
Наконец, Аристотель высказал и принципиально важные идеи о принципах функционирования современного ему государства и об условиях его стабильности. В этом отношении практически по всем пунктам он выступает последовательным оппонентом своего учителя Платона. С его точки зрения, условием успешного функционирования государства является оптимальное соотношение равенства и свободы (разумеется для граждан, а не для рабов). Развивая эти идеи, Аристотель последовательно опровергает платоновские представления о неприемлемости частной собственности, об общности жен, о возможностях исправления человеческой природы и пр. Принципиально важной для Аристотеля оказывается мысль о том, что "власть закона предпочтительнее власти любой личности" (28). Но, возможно, наиболее важ
25

ными для современной теории политических режимов являются его замечания о стабильности политической власти. Во-первых, здесь мыслитель четко выделяет социально-имущественные основания политической стабильности. Популярная в наши дни идея "среднего класса" была впервые высказана именно в "Политике" и в связи с размышлениями об умеренности и стабильности. Во-вторых, Аристотель без колебаний связывает свои симпатии со смешанными формами правления (полития и аристократия), где в той или иной форме реализуются права различных социальных страт и количественного большинства граждан. "Устойчивым государственным строем бывает единственно такой, при котором осуществляется равенство в соответствии с достоинством и при котором каждый пользуется тем, что ему принадлежит" (29). Многие его наблюдения заставляют вспомнить о последующей аргументации сторонников "демократии элит". В-третьих, он фактически предвосхищает идею легитимности, но главное - не связывает стабильность режима (как это нередко делается в современной политологии) лишь исключительно с нею: "Сохранению государственного строя способствует не только то, что он далек от всякого разрушающего начала, но иногда и самая близость последнего, внушая страх, побуждает тверже держаться имеющегося государственного строя" (30).
Рим
Важные суждения по интересующей нас проблематике были высказаны после крушения античного полиса и в период возвышения Римской империи. Надо отметить стоиков и Цицерона (106-43гг.дон.э.), которые обосновали важнейшие, высказанные Платоном и Аристотелем положения; но применительно к условиям становления принципиально иного по своей организации имперского государства. Основной лейтмотив стоиков - отстаивание идеи личной свободы и индивидуальной свободы перед лицом любой власти. Стоицизм несомненно оказал влияние на становление первого общепланетарного мировоззрения - христианства, на утверждение всеобщих прав гражданина. Есть прямая связь между высказыванием Марка Аврелия - "у всех нас, разумных существ, разум один: если так, то есть закон, общий для всех; если так, то все мы сограждане; если так, мир - единое государство" и словами апостола Павла - "ни Эллина, ни Иудея, ни свободного, ни раба" (31). Такое понимание гражданских прав оказало, в чем убеждает римское право, глубокое влияние и на понимание власть имущими стоящих перед ними обязанностей и форм управления своими подданными. Возникла ситуация, когда стало более невозможным полное игнорирование режимом индивидуальной свободы
26

граждан. Новый политический баланс должен был строиться теперь с учетом этого обстоятельства.
Цицерон не принадлежал к числу мыслителей по роду своих занятий. Но его фигура представляет интерес уже тем, что будучи законником и занимая самые высокие посты в государстве, он воплотил собой дух римского отношения к идеям греческой цивилизации. По меткому выражению В.Эбенстайна: "Рим воспринял греческую цивилизацию и передал ее Европе не столько через идеи, сколько через учреждения" (32). В своих работах "Республика" и "Законы" Цицерон обосновал умеренность, согласие и конституцию как основы правления Римской империей, а в своей практической деятельности подчеркивал важность лидерства в стабилизации политических структур. Блестящий оратор, Цицерон прекрасно понимал, какими возможностями располагает способный убеждать и располагать к себе политический деятель.
И хотя ни стоики, ни Цицерон не создали достаточно развитой концепции демократического правления, как не создали ее и их предшественники (такие концепции возникнут уже в Новое время), некоторые принципы их деятельности и суждения о взаимоотношениях индивида и государства приближают нас к пониманию особенностей функционирования современных политических режимов.
2. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ НОВОГО ВРЕМЕНИ
Одно из самых ярких имен Нового времени - итальянец Николло Макиавелли (1469-1527), прекрасно разобравшийся в механизмах политического и существенно (наряду с Аристотелем) продвинувший политическую мысль в освобождении ее от догм и стереотипов. Макиавелли, несомненно, был одним из самых первых (если не самым первым) в числе тех, кто уяснил принцип самодостаточности власти и построил концепцию политики в соответствии с таким пониманием. Знаменитое положение Макиавелли - "цель оправдывает средства" - следует понимать именно как попытку (в целом удачную) выстроить приоритеты в деятельности политического лидера, подчинить всю эту деятельность не аморальной цели, но напротив - высшему благу, которое великий флорентиец связывал с "безопасностью государства". "Если безопасность государства зависит от предстоящего решения, не следует учитывать, справедливо оно или нет, гуманно или жестоко, благородно или постыдно. Отодвинув все в сторону, нужно задаваться только одним вопросом - спасет ли принятое решение жизнь и свободу государства?" (33). Итальянский мыслитель именно поэтому неправомерно обвиняется в крайнем цинизме, лицемерии и т.п. Он лишь пре
27

вратил добро и зло из категорий абсолютных в категории относительные, но он вовсе не предавал анафеме сами эти понятия. Поэтому "заслуга Макиавелли, - как пишет в своей книге М. Юсим, - состояла не в освобождении "науки" от морали, а в освобождении ее от абстрактного морализирования" (34).
Отмеченный прагматизм Макиавелли сказывается во всем - в оценке роли религии в обществе, в описании возможностей установления "чистых" и смешанных форм правления, в практических рекомендациях государственному деятелю. Любое политическое действие он связывает с соотношением политических сил. Именно сила, в его понимании, является ключевым компонентом в проведении государственной политики, и именно ее анализ должен, прежде всего, интересовать аналитика. Можно сказать поэтому, что непроизнесенная мыслителем категория "ресурс" фактически является для него одной из центральных.
Макиавелли не создал какой-то принципиально новой типологии политических режимов или форм правления, следуя в этом за рассуждениями Полибия. Но, во-первых, он придал им совершенно новую трактовку в условиях становления абсолютистского государства, продемонстрировал, что типология древних вполне работоспособна и при анализе политической борьбы в совершенно новых условиях; вовторых, сделал ряд важных замечаний относительно перехода от одной формы правления к другой (35). Им впервые были вскрыты социальные корни установления тирании и показано, что ее приход подготавливают национальная раздробленность, ослабление государства от иноземных захватчиков, явления, которые Макиавелли называет "распущенностью" и "развращенностью". Флорентийский мыслитель достаточно подробно анализирует социальные основания различных политических систем, обращаясь за примерами не только к европейской, но и к восточной действительности. Можно сказать, что в этом отношении он выступает предшественником М. Вебера, сделавшего данную тематику основной в своем творчестве. Согласно Макиавелли, явления "распущенности" неизбежны в условиях становления новой государственности, а поэтому ее становление будет проходить две ступени: 1) установление единоличной власти "нового государя", мо
* Вообще "сходство" Макиавелли с Вебером не может не броситься и глаза любому сколько-нибудь внимательному исследователю. Можно выделить еще, по меньшей мере, две общие темы у этих мыслителей: авторитаризм как переходная ступень к республиканскому правлению (у Макиавелли это - "монархическая диктатура", у Вебера - "плебисцитарная демократия"); интерес к личностям политических лидеров, создание самостоятельных и частью пересекающихся типологий лидерства, сходные наблюдения на этот счет. Наконец, их обоих объединяет сама парадигма политического и социального анализа, связанная со свободой от бесплодного в научном отношении морализирования.

28

нархичсскои диктатуры в целях объединения и возвышения обескровленного государства; 2) введение смешанной формы правления, умеренной республики, не только отличающейся стабильностью устоев, но и соединяющей в себе идеалы свободы и равенства.
Следует упомянуть и еще об одной особенности взглядов Макиавелли. Он одним из первых уделил значительное внимание психологическим характеристикам политики, описав народы и властителей с помощью красочных эпитетов "злой", "кровожадный", "развращенный" и т.п. Обстоятельно проанализировав феномен политического лидерства, Макиавелли дал оригинальную типологию лидеров ("львы" и "лисицы") и показал, сколь велика их роль в укреплении государственного могущества.
С точки зрения теории режимов, весьма важно сопоставить методологию двух политических мыслителей - Томаса Гоббса (1588- 1679) и Джона Локка (1632-1704), разделенных отношением к английской буржуазной революции XV11 века и рассуждавших в принципиально различных плоскостях. Если Гоббс был сторонником государственного абсолютизма и политики своего рода "опекунского авторитаризма", то Локка следует рассматривать как теоретика политических систем либерального типа. Гоббс рассматривал человека как существо глубоко эгоистическое, обуреваемое страхом, жадностью и честолюбием. "Человек человеку - волк", а если это справедливо, то состояние "войны всех против всех" следует считать для человеческого сообщества неизбежным. И потому правителю следует жестко, используя силу и незыблемость своих прав, насаждать в обществе порядок, "гражданские законы" - это единственный способ избежать всеобщей анархии и войны.
Конечно, полагал Гоббс, существуют и "естественные законы" (Гоббс насчитывает их до 19-ти), действие которых связано с инстинктом сообщества к самосохранению. Например, естественным являлось бы стремление людей к достижению мира, отказ от некоторых препятствующих общей безопасности прав, осознание ответственности за выполнение взятых на себя естественных соглашений и т.д. Но без государственного абсолютизма, сосредоточения монархом в своих руках всей полноты власти все эти законы обречены остаться всего лишь благими пожеланиями. Гоббс совершенно недвусмысленно выступает против разделения власти суверена, какими бы соображениями такие действия не обосновывались. "Делить власть государства - значит разрушать ее, так как разделенные власти взаимно уничтожают друг друга". Суверен рассматривается им как носитель верховной
29

власти по отношению к своим подданным, который не связан с народом никаким договором и никакой ответственности перед ним не несет.
Локк, напротив, строит свои рассуждения исходя из необходимости скорректировать гоббсовскую теорию "естественного права". Для него фундаментальным понятием выступает "общественный договор", заключаемый между государством и народом во взаимных интересах. Локк утверждает, что государство является опекуном над народом лишь постольку, поскольку выполняет его интересы. Ни о каких интересах опекуна не может быть и речи. Государство обладает лишь обязанностями и лишено всяких прав; оно, по сути дела, выполняет сугубо служебные функции и потому абсолютно демистифицировано. "Народ вправе отменить или изменить законы, если найдет, что они противоречат порученному им делу, ибо вся власть, данная опекуну- закону, ограничена интересами народа, и если этими интересами пренебрегают, опеку необходимо отобрать и вернуть тому, кто дал ее и может вручить другим, более достойным доверия, по его мнению".
Локк, как и Гоббс, полагает, что сохранение личной безопасности и имущества - главный побудительный мотив совместного существования человеческого сообщества. Он также убежден, что необходимо лишь соединить общественный договор с осознанием естественно присущих для совместно проживающих людей законов. Принципиальное же отличие их позиций связано с выяснением того, каков механизм выявления "естественных законов" и организации человеческой жизни в соответствии с ними. Гоббс высказывается в данном отношении в пользу государства, Локк - общества. Гоббс убежден, что суверен знает эти законы и обязан научить им своих подданных, выполнив тем самым возложенную на него воспитательно-просветительскую роль. Локк полагает, что законы следует находить, и никакое правительство не в состоянии будет сделать это, минуя общество.
Различие позиций кардинальное. Но нам, в соответствии с поставленными целями, представляется особенно важным отметить другое. И Гоббс, и Локк в стремлении обосновать жизненность противоположных концепций правления были правы каждый по-своему. Гоббс, с глубоким подозрением относившийся к "чистым помыслам" человека, убедительно показал, что во времена кризиса авторитарное правление способно утвердиться как гарант обеспечения стабильности в обществе. В свою очередь, Локк, доверившись обществу и прочности сложившихся в нем (помимо деятельности государства) связей, показал возможность иного выхода из создавшейся кризисной ситуации. В известном смысле, и тот, и другой были реалистами, и их позиции могут быть рассмотрены как взаимодополняющие друг друга. Гоббс увидел, вслед за Макиавелли, что власть самодостаточна, что роль силы в
30

государственном управлении нередко оказывается решающей. Локк, из этих же соображений, имел все основания не доверять власти и свои надежды на стабильность связывал с обществом, развитием института частной собственности и правом большинства народа "на неповиновение" несправедливым законам. Практика английской политики показала правоту Локка, но можно ли считать, что развитие политической жизни в других странах, где общество все еще находится в зародышевом состоянии, опровергло сформулированные Гоббсом положения концепции "опекунского авторитаризма"? Заслуга мыслителей состоит в выявлении особенностей функционирования различных режимов, в их взаимосвязи с социальными структурами. Хотя нельзя не заметить и того, что ни тот, ни другой не обнаружили интереса к проблемам политического перехода и поиску механизмов трансформации одних политических систем в другие.

Противоречия Гоббса и Локка в определенном смысле преодолел Шарль Луи Монтескье (1689-1755), который, хотя и рассматривал по традиции скорее "чистые типы" политического правления, подошел к ним с историко-географической меркой и четко обосновал, что политические учреждения и законы в обществе не просто являются результатом "общественного договора" или ниспосланы мудрым правителем. Эти законы весьма разнообразны в каждом конкретном обществе и всецело определяются его особенностями - климатом, "нравами", величиной территории, исторической обстановкой. Монтескье весьма подробно рассматривает поэтому вопрос о среде функционирования политического режима - географической, психологической, социальной.
Развиваясь в рамках политической философии, Монтескье (как и Гоббс, и Локк) не был свободен от морализаторства и определенного смешения его собственных предпочтений с исследованием эмпирической реальности. Но в основном исследовательское начало, стремление делать выводы исходя "не из своих предрассудков, а из самой природы вещей" было в нем значительно сильнее. Такой подход, в частности, характерен для анализа французским мыслителем того, что он определяет как "принцип правления". Здесь нельзя не упомянуть о содержательной близости "принципа правления" веберовскому понятию "политического господства". Задолго до Вебера Монтескье выявляет те "страсти", которые лежат в основе того или иного правления. Так,
* Вспомним, что по Веберу в основе социальной и политической действительности лежит действительность психической жизни. За патриархальным господством скрывается "объективированная" способность памяти, за бюрократическим господством - рассудок и за харизматическим - интуиция (36).

31

деспотизм опирается, главным образом, на страх, ибо в деспотическом государстве господствует произвол. Умеренное же правление, осуществляемое конституционными монархиями и республиками, опирается соответственно на "честь" и "добродетель". Весьма важно то, что Монтескье, по сравнению с его предшественниками, интересовали не столько законы сами по себе, сколько "дух законов". В этом, главным образом, заключается вклад французского мыслителя в разработку типологии политических режимов.
С именем Монтескье связывают также развитие концепции "разделения властей", предпосылки которой содержались уже у Цицерона и, позднее, у Локка. Эта концепция, служащая обоснованием принципа законности, обеспечения политической свободы и превращения права в истинный регулятор взаимоотношений между государством и его гражданами - несомненный вклад в осмысление либерально-демократических систем. В дальнейшим идеи разделения властей, "сдержек и противовесов" будут развиты эмпирически ориентированной политической теорией американских "федералистов".

Если теоретические работы Монтескье можно, прежде всего, оценивать как вклад в осмысление либерально-демократических систем - ив этом смысле он наследует Локку - то Жан Жак Руссо (1712- 1778), хотя и в весьма своеобразной манере, скорее всего продолжил "дело" Гоббса.
Его место в палитре мировой и европейской политической философии помогают понять и глубокие замечания английского исследователя Д. Хелда. Изучая демократическую теорию Запада, Хелд прослеживает в ее формировании несколько стадий (далее, в этой главе, мы скажем об этом несколько более подробно). Одна из наиболее значительных стадий - модель либеральной демократии, которую разрабатывали такие мыслители, как Макиавелли, Гоббс, Локк, Монтескье, Джеймс Милль, Бентам, Руссо, Волстоункрафт, Дж.Ст.Милль, Токвиль и др. Однако Руссо, по сравнению с четырьмя своими предшественниками - Макиавелли, Гоббсом, Локком, Монтескье - представляет совершенно иное, с точки зрения Хелда, направление в рамках модели либеральной демократии. Хелд называет это направление "развивающейся демократией" (protective democracy), по сравнению с "защищающейся демократией" (developmental democracy) (37). Различие данных моделей связано, прежде всего, с принципом их легитимизации, тем, как они обосновывают свое право на справедливость. Защищающаяся демократия утверждает, что граждане нуждаются в защите от правителей, а также друг от друга. Только такая защита сможет обеспечить проведение правителями той политики, которая
32

могла бы учитывать интересы всего сообщества. Развивающейся демократии этого становится недостаточно. Ее принцип легитимизации звучит иначе: оптимальная государственная политика требует широкого участия граждан в политической жизни. Такое участие необходимо не только для защиты индивидуальных интересов, но и для создания неформального, структурированного и развивающегося гражданства. Кроме того, вовлеченность в политические дела сообщества существенна для высшего и гармоничного расцвета индивидуальных способностей.
Принимая такую классификацию наиболее известных политических теорий, следует сказать, что Руссо принадлежит место зачинателя новой модели организации политической жизни. Эта модель не была абсолютно новаторской, ибо во многом, как показал другой исследователь политической мысли К.Поппер, базировалась на античных, в особенности платоновских представлениях о социальной справедливости (38). И все же это была совершенно иная модель, развиваемая в иное время и для условий общественного устройства нациигосударства.
Любопытно, что создав теоретическую модель жесткого авторитарного государства и будучи в этом близок Гоббсу, Руссо во многом исходил из принципиально отличных от гоббсовских установок. Руссо полагал, что человек по природе своей добр, и только социальные учреждения превращают его в того, кем он является. Он был убежден (в противоположность Гоббсу) в благотворности естественного состояния, ибо в этот период существовало полное равенство людей (за исключением физического). Наконец, Руссо защищал модель радикально-демократического правления, в условиях которого получили бы практическое воплощение идеи народного суверенитета и прямого народоуправства. Гоббс же, как известно, обнаружил себя последовательным сторонником абсолютизма и идей неограниченной власти монарха. Тем не менее, я не случайно сказал о типологической близости позиций данных мыслителей. Эта близость связана с тем, что и тот, и другой, хотя и по разному, обосновали модели авторитарного правления. Принципы развивающейся демократии перешли у Руссо (как позднее произошло и с Марксом) в собственную противоположность. Вот почему Б. Рассел был безусловно прав, когда писал, что "его учение, хотя оно на словах превозносило демократию, имело тенденцию к оправданию тоталитарного государства" (39). Поэтому вклад Руссо в теорию политических режимов, прежде всего, состоит в развитии этой линии аргументации (40) .
Причем Руссо, в отличие от многих других мыслителей, говорил не только о статических формах общественного устройства, или иными словами, о нормативных преимуществах радикально-демократическо
3 - А. П. Цыганков 33

го способа правления. Его теория интересна и тем, что он один из немногих попытался проанализировать социальный механизм перехода к желаемому им общественному устройству. Здесь Руссо весьма последователен, и все элементы его концепции хорошо состыкуются друг с другом.
Во-первых, он довольно определенно формулирует негативное отношение к институту частной собственности. "Первый, кто напал на мысль, огородив участок земли, сказать: "это мое" - и нашел людей, достаточно простодушных, чтобы этому поверить, был истинным основателем гражданского общества", - писал мыслитель в своем труде "Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми". "От скольких преступлений, войн и убийств, от скольких бедствий и ужасов избавил бы род человеческий тот, кто, выдернув колья и засыпав ров, крикнул бы своим ближним: "не слушайте этого обманщика, вы погибли, если способны забыть, что плоды земные принадлежат всем, а земля - никому!"" Экономический фундамент желаемого для Руссо общественного устройства хорошо знаком тем, кто воспитан в условиях социалистической системы: "Я хочу, одним словом, чтобы собственность Государства была настолько велика и сильна, а собственность граждан настолько мала и слаба, насколько это возможно".
Во-вторых, он крайне негативно относится к идее представительства народных интересов, причем его аргументация весьма близка гоббсовской. Но если Гоббс писал: "Делить власть - значит разрушать ее", то Руссо формулирует данную мысль следующим образом: "Цель правительства - осуществление общей воли, мешают ему в достижении этой цели - препятствия частных волеизъявлений" (41).
В-третьих, условия, на которых он предлагает гражданам заключить общественный договор с государством, не оставляют для них никакой политической свободы. Путь к достижению идеального общественного состояния - это "полное отчуждение каждого из членов ассоциации со всеми его правами в пользу всей общины". Сам же договор в редакции Руссо звучит следующим образом: "Каждый из нас передает в общее достояние и ставит под высшее руководство общей воли свою личность и все свои силы, в результате для нас всех вместе каждый член превращается в нераздельную часть целого" (42).
Словом, перед нами довольно законченный проект жестко-авторитарной системы и путей перехода к ней. Руссо описал его на редкость точно и задолго до практической реализации. Для такого перехода требуется слабость института частной собственности, неразвитость структур гражданского общества, сосредоточенность в руках государства всей полноты власти. Не хватает лишь мощной идеологической
34

индоктринации и всемогущего репрессивного аппарата, железной рукой ведущего неразумных "к счастью". Однако любой желающий безо всякого труда обнаружит о работах Руссо эти недостающие элементы.

Другими представителями теории развивающейся, активной демократии были замечательный французский мыслитель А.де Токвиль (1805-1859) и приверженец его идей англичанин Джон Стюарт Милль (1806-1873). Богатство идей Токвиля, корректность его формулировок, наконец, изящество стиля изложения привлекали и будут привлекать к себе внимание. С Руссо его роднит то, что внимательно изучив опыт американской демократии, он также был убежден в возможности и необходимости широкого участия индивидов в государственном управлении. Но, пожалуй, на этой констатации все их сходство и заканчивается, ибо и по своим позициям, и по своим исследовательским интересам Токвиль ближе всего к демократии, точнее, к некоему соединению демократии и аристократии.
Проблема такого соединения - одна из главных в его творчестве, проходящая сквозной темой через две главные, написанные в начале и в конце жизни, работы ("О демократии в Америке" и "Старый порядок и революция"). Проявляя первостепенный интерес к социальным основаниям политики, Токвиль анализирует взаимосвязь и возможности совмещения ценностей свободы и равенства. Причем, делает он это, подобно Макиавелли, в опоре на сравнительно-исторический инструментарий, что придает его выводам особую убедительность. Отсюда возникает интерес мыслителя к исследованию не только функционирования политических систем, но и проблем, связанных с их установлением и консолидацией. Так, например, неудачу Французской революции Токвиль рассматривает как результат чрезмерно укрепившихся еще до ее совершения деспотических, противоречащих развитию свободы учреждений и отсутствия в широких массах стремления к свободе. Революции происходят, когда люди, недовольные своим экономическим положением, обращают свой гнев против господствующих политических учреждений, используя для этого лозунги свободы и демократии. Если же эти учреждения делают шаг навстречу народным требованиям, то тем самым они лишь демонстрируют собственную слабость. Дав людям свободу и, кажется, несколько облегчив им их участь, государственные институты оказываются не в состоянии быстро и кардинально улучшить их экономическое положение. Происходит резкий, невиданный ранее взлет массовых ожиданий, крепнут иллюзии, что политическая свобода быстро улучшит бедственное положение людей. Но главное, что обнаруживается - это все более угнетающее воздействие процессов социальной дифференциации.
35

Получается, что люди стремились не столько к свободе, сколько к установлению социального равенства, которое, как оказалось, вполне совместимо с развитием деспотических учреждений.
С этим связан так называемый "парадокс Токвиля", до сих пор активно использующийся в сравнительном анализе политико-переходных процессов, развивающихся в условиях политической либерализации режима. Сам мыслитель формулирует его следующим образом: "Можно сказать, что французы находили свое положение тем более невыносимым, чем более оно улучшалось... Не всегда приводит к революциям переход от худого к худшему. Чаще всего случается, что народ, переносивший без жалоб и как будто нечувствительно самые тягостные законы, буйно сбрасывает с себя их бремя, как только оно облегчается" (43). О том, сколь точно схвачена здесь проблема, легко может судить тот, кто является непосредственным наблюдателем переходных процессов, происходящих, в том числе, в постсоветской России. Существо "парадокса" состоит, таким образом, в том, что уровень общественного недовольства достигает высшей отметки, когда снижается, несмотря на повышение степени политической свободы, уровень социального равенства. Выясняется не столь уж парадоксальная вещь: народные массы видят в революции отнюдь не только движение к свободе и даже не только улучшение своего социального положения, но, прежде всего, улучшение этого положения в условиях сохраняющего или крепнущего социального равенства.

Эти позиции развивал в своих работах и Джон Ст. Милль, сын известного философа Джеймса Милля. Главная его работа с интересующей нас точки зрения - трактат "О свободе", рассматривающий проблему тирании большинства, в исследовании которой философ предвосхищает многие положения теории тоталитаризма. Подобно Токвилю, Милль озабочен опасностями безоглядной демократизации, одним из феноменов которой он считает тиранию общественного мнения. Подавление личности обществом имеет множество различных граней. Одна из важнейших - навязывание ей распространенных в обществе стереотипов, которая не менее опасна, чем монополизация информации. "Даже век ошибается, также как и личность" (44), - считает Милль, и общество не в состоянии называться свободным, если в нем не соблюдается свобода дискуссий. В этой связи мыслитель считает необходимым отвергнуть идею, согласно которой правда все равно рано или поздно восторжествует. В атмосфере рабского подчинения и всеобщего конформизма истину постигают мыслители-одиночки, но отнюдь не народ.
Милль, таким образом, развил либеральную концепцию демократии, убедительно показал необходимость активных, прежде всего ин
36

теллектуальных усилий для предохранения общества от деспотизма. Главный его вывод заключается в том, что ценность государства определяется ценностью его граждан. В этом, в конечном счете, состоит залог и его величия, и стабильности. "Государство, которое превращает людей в карликов, чтобы они были послушными орудиями в его руках, даже если его цели благородны, обнаружит, что великие дела не совершаются мелкими людишками и что совершенная машина, ради которой пожертвовано всем, в конечном счете ничто, так как не хватает жизненной силы, которую уничтожили, чтобы эта машина действовала без помех".

В политической философии несколько особняком стоят достижения американской мысли, представители которой сыграли роль, подобную той, что в период возвышения Римской империи сыграл Цицерон. Подобно Цицерону, американские политические мыслители (например, Т. Джефферсон, А. Гамильтон, Дж. Мэдисон, Б. Франклин) играли активную практическую роль в государствостроении. Само название философов применимо к ним с определенной долей условности. Ведь в то время как в Европе обсуждались проблемы естественного права и социального договора, природы человека и критериев справедливости общественного устройства, по другую сторону Атлантики дискутировались преимущества двухпалатной системы законодательных органов по сравнению с однопалатной, достоинства проведения прямых президентских выборов или непрямого голосования через представителей, система оплаты деятельности выборных официальных лиц, основы судебной системы и роль правительств штатов и федерации. Печать прагматизма неизбежно лежала на всем том, что выходило из-под пера американских мыслителей и политических деятелей.
Характерен в этой связи вклад в развитие политической мысли, сделанный Т. Джсфферсоном (1743-1826), блестящим политиком, человеком необычайно ясного ума и поистине энциклопедических познаний. Главный труд Джефферсона (исключая огромную переписку), по признанию современников и его собственному признанию - написание Декларации независимости, оказавшей и продолжающей оказывать влияние на стремящиеся к освобождению народы. И если европейские мыслители провели фундаментальную работу по обоснованию права народа на восстание и по выявлению других, "естественных" прав человека, то Джефферсон воплотил право на восстание в чеканные формулировки Декларации и документально утвердил "определенные неотъемлемые права, среди которых - право на жизнь, свободу и на стремление к счастью" (45). Кроме того, Джефферсон составил проект новой конституции штата Вирджиния, положения которого

<< Пред. стр. 1 (из 9) След. >>

Список литературы по разделу