<< Пред. стр. 6 (из 11) След. >>
Список литературы по разделу
В современном мире насчитывается не менее семи тысяч ТНК, имеющих около 26 тысяч филиалов в различных странах на всех континентах (см.: 1, р. 78). Однако их непосредственная экспортно-импортная и инвестиционная деятельность затрагивает, главным образом, три экономические зоны, представленные США, ЕЭС и Японией, и вне этих зон касается еще около десятка развивающихся государств. Относительная защищенность рынков, развитость инфраструктур образовательной, исследовательской и информационной сфер, обеспечивающих гарантии в необходимой высококвалифицированной рабочей силе, влекут за собой распространение передовых технологий, сходство в образе и уровне жизни и потребления во всех трех экономических зонах. Экономические процессы, контролируемые ТНК, охватывают большую часть мировой торговли, финансовых обменов и передач передовых технологий. Так, торговые связи между США и остальным миром на 80 % находятся в руках ТНК. В 1988 г. эспорт товаров и услуг из американских филиалов ТНК в Соединенные Штаты
186
составил 87 миллиардов долларов, или 19 % всего импорта США (см.: 14, р. 89).
Указанные процессы способствовали ускоренной экономической интеграции в Европе, Америке и Азии, усилению конкуренции и в то же время взаимозависимости между главными экономическими регионами современного мира. Вместе с тем они имели не менее серьезные последствия и политического характера.
Пожалуй, наиболее значимыми среди этих последствий, вызвавшими эпохальные изменения в облике современного мира и характере международных отношений, явились кризис в СССР, распад "мировой социалистической системы", а затем и разрушение Советского Союза со всеми его драматическими результатами для России и других бывших союзных республик. Конечно, указанные события имели и глубокие внутренние причины - неэффективность установленной в результате революции 1917 года социально-экономической и политической системы, преступные режимы, некомпетентные и коррумпированные руководители и т.п. Но особенно важную роль эти внутренние причины приобрели именно в свете той постиндустриальной революции конца 60-х - начала 70-х годов, которая так нелегко далась Западу и которая, фактически, прошла мимо нашей страны. По вине своих бездарных руководителей, увлеченных сиюминутными выгодами от "нефтедолларов", а по сути, от хищнической эксплуатации природных богатств в сложившейся в те годы мировой экономической конъюнктуре, СССР оказался в ситуации прогрессирующего отставания от века микроэлектронных технологий. Попытки же "подтянуть" систему до уровня экономически развитого мира путем "ускорения" и "перестройки" оказались роковыми для страны, политическая система которой обнаружила свою полную неспособность к какому-либо реформированию. Во всяком случае, сегодня становится все более очевидной бесплодность и разрушительный характер попыток подобного "реформирования", если они не предваряются продуманными, учитывающими социо-культурные реальности и традиции народа экономическими преобразованиями.
Таким образом, ТНК обладают определенной автономией в своих решениях и деятельности, способны вносить изменения в международные отношения, учитываются государствами в их
внешней политике, то есть отвечают всем признакам влия-
тельного международного актора.
В меньшей степени этим признакам отвечают другие участники международных отношений - такие, как, например, национально-освободительные, сепаратистские и ирредентистские движения, мафиозные группировки, террористические организации, региональные и местные администрации, отдельные лица. Часть
187
из них, например, национально-освободительные и сепаратистские движения, являются, скорее, международными субъектами в вышеприведенном социологическом (а не юридическом) значении этого термина, - то есть они стремятся стать акторами (в данном случае, суверенными государствами). С этой целью они добиваются членства или хотя бы статуса наблюдателя в авторитетных межправительственных организациях, считая участие в них важным звеном в обретении статуса международного актора. Так, ООП является членом Лиги Арабских Государств, Организации Исламская Конференция, Движения Неприсоединения и обладает статусом наблюдателя в ООН. Это, однако, не давало ей вплоть до последнего времени полной легитимности в глазах некоторых международных акторов (прежде всего Израиля, но также, в известной степени, и таких арабских государств, как Аммана и Иордании). Несмотря на провозглашение председателем ООП Я. Арафатом на сессии Национального Совета Палестины 15 декабря 1988 г. создания Палестинского государства и признание его большинством арабских государств, фактического образования (а соответственно, и международно-правового признания) такого государства не произошло.
Растущая взаимозависимость приводит к развитию функционального и институционального международного сотрудничества, участниками которого выступают различные предприятия, фирмы, административные структуры и граждане приграничных зон соседних государств, а также регионы и отдельные города различных стран (см.: 3, р. 53-55). В первом случае (функциональное трансграничное взаимодействие) речь идет об установлении контактов и обменов между представителями сопредельных государств, в основе которого лежит общность интересов и потребностей, и которое нередко устанавливается как бы стихийно, то есть помимо официальных договоренностей между государствами (а иногда и вопреки им). Таковы, например, отношения между жителями приграничных районов России и Китая или отношения между сопредельными районами стран СНГ, жители которых фактически игнорируют запреты и ограничения властей на взаимную торговлю. Примером второго (институционального сотрудничества локального характера) выступают достаточно представительные международные организации, формирующиеся вне национально-государственных рамок (Ассоциация породненных городов; Совет коммун Европы и т.п.). Кроме того, в федеративных государствах наблюдается феномен своего рода фрагментации внешней политики, когда руководство субъектов федерации в стремлении более полно отстоять свои интересы устанавливает прямые связи на международной арене и тем самым как бы нарушает прерогативы суверенного государства, частью которого дан-
188
ный субъект является. Иногда развитие такой, по выражению канадского исследователя П. Сольдатоса, "субнациональной дипломатии" происходит с согласия соответствующих государств и осуществляется в рамках международного права: так, Квебек уже с 1882 г. имеет своего генерального представителя во Франции (см.: там же, р. 54). В других случаях наблюдается конфликт центральных и местных властей. В настоящее время это характерно для Российской Федерации.
Указанные примеры вновь возвращают нас к центральному для проблемы участников международных отношений вопросу:
какой из типов этих участников - государство, международные организации или же "параллельные участники" ("акторы вне суверенитета") - будет определять содержание и характер международных отношений в обозримом и более отдаленном будущем? Как мы могли убедиться, по данному вопросу существует множество точек зрения, крайние из которых отдают предпочтение либо традиционным (прежде всего государству), либо нетрадиционным участникам. Важно, однако, подчеркнуть, что сторонники как одного, так и другого из этих полюсов избегают детерминистских подходов. Поэтому существо полемики перемещается в методологическую плоскость: что считать основой для выводов? Поиск специфических факторов, оказывающих влияние на поведение акторов и изучение той роли, которую играют те или иные из этих факторов в эволюции международных отношений? Или же анализ традиционных и нетрадиционных акторов, с целью определения главных и второстепенных из них с точки зрения как состояния, так и тенденций указанной эволюции? Споры продолжаются, и острота их усиливается по мере нарастания признаков изменения привычного международного порядка, исключающих однозначные ответы на вышеприведенные вопросы. Вместе с тем не вызывает сомнений то обстоятельство, что указанные изменения во многом зависят от целей, которые ставят перед собой международные акторы, и от избираемых ими средств их достижения.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Rassett В., Starr H. World politics. Menu for Choice. - San Francisco, 1981,p.71.
2. Бурлацкий Ф.М., Галкин А.А. Социология. Полнггика. Международные отношения. - М., 1974.
3. Braillard Ph., Djalili M.-R. Les relations Internationales. - Paris, 1988, p. 31.
4. Kaplan A. The Language of Inquiry. - N.Y., 1964.
189
5. Kaplan M. System and Process in International Politics. - N.Y., 1957.
6. Merle M. Sociologie des relations internationales. - Paris, 1974.
7. Rosenau J. Turbulence in World Politics: A Theory of Change and Continuity. - Princcton, New Jersey, 1990.
8. Най Дж.С (младший). Взаимозависимость и изменяющаяся международная полигика // Мировая экономика и международные отношения. 1989, № 12; Keohane R. & Nye J. Power and Interdependence: World Politics in Transition. - Boston, 1977.
9. Barton J.W. World Society. - Cambridge, 1972.
10. Rioux J.-F., Keenes E., Legare G. Le nco-realisme ou la reformulation du paradigms hegcmonique en relations internationales // Etudes internationales, XDC , 1982.
11. Maghmori R., Ramberg B. Globalism Versus Realism - International Relations Third Debate. Boulder. 1982.
12. Wallerstein I. The Politics of the World Economy. - Cambridge, 1984.
13. Frankel J. International Relations in the Changing World. - Oxford, New York, 1979, p. 10.
14. Senarckns P. de. La politique intemationale. - Paris, 1992, p. 116.
15. Huntynger J. Introduction aux relations internationales. - Paris, 1988, p. 115-117; Чешков M.A. Государственность как атрибут цивилизации:
кризис, угасание или возрождение? // Мировая экономика и международные отношения. 1993, М° 1.
16. Smith A. State and Nation and the Third World. - Brighton, 1983.
17. WoVers A. Discord and Colloboration. - Baltimore, 1962; Korany B. ct coll. Analyse des relations internationales. Approches, concepts et donnfes. - Montreal, 1987, p. 136.
18. Luard E. Types of the International Society. - N.Y., 1976.
19. Little R. International Stratification. - in: Internatinal Relations Theory. - N.Y., 1978.
20. Zorgbibe Ch. Les organisations internationales. - Paris, 1991, p. 3.
21. Зайцева О. О методологии изучения международных организа-ций//Мировая экономика и международные отношения. 1992, № 6.
22. Устав Организации Объединенных Наций и Статут Международного Суда. - M., 1989.
23. Козырев А.В. ООН - демократия против тоталитаризма // Мировая экономика и международные отношения. 1990, № 12.
24. Нестеренко А.Е. Потенциал ООН//Международная жизнь. 1990, № 5.
25. Бутрос-Гали Б. Укрепление потенциала Организации Объединенных Наций // Мировая экономика и международные отношения. 1993, № 4, с. 11.
190
Глава VIII
ЦЕЛИ И СРЕДСТВА УЧАСТНИКОВ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Анализ характерных особенностей основных участников международных отношений и их взаимодействия друг с другом способствует лучшему пониманию социальной природы этих отношений и одновременно выводит на новую группу вопросов, связанную с таким пониманием. В самом деле, какие цели преследуют и какими интересами руководствуются участники международных отношений? Каковы те наиболее распространенные средства и стратегии, которые используются ими для достижения поставленных целей? Изменилась ли роль силы в составе средств, используемых международными акторами для достижения своих интересов?
Прежде чем перейти к рассмотрению этих вопросов, подчеркнем еще раз мысль о том, что основными участниками международных отношений являются государства. Действительно, автономия межправительственных организаций и институтов как участников международных отношений носит относительный характер уже в силу того, что принимаемые ими решения и их реализация невозможны без участия соответствующих государств. Что же касается неправительственных организаций, различного рода движений и частных субъектов, то, хотя они и могут не только вступать в противоречие с теми или иными государственными структурами и государством в целом, но и преодолевать их сопротивление в достижении своих целей, понимание этих целей невозможно без понимания целей, интересов и стратегий государств. Именно поэтому, как правило, в рассмотрении вышеобозначенных вопросов исследователи исходят, прежде всего, из анализа государств как основных участников международных от-
191
ношений, хотя, как уже подчеркивалось, сведение международных отношений только к межгосударственным было бы неправомерно.
1. Цели и интересы в международных отношениях
Анализ целей участников международных отношений является не только одним из важнейших условий понимания их особенностей, но и одной из наиболее трудных задач. Дело в том, что цель - категория во многом субъективная, и судить о ней можно лишь на основании действительных последствий тех действий, которые предпринимаются участниками международных отношений, причем и в этом случае степень достоверности такого суждения отнюдь не абсолютна и далеко не однозначна. Это тем более важно подчеркнуть, что результаты деятельности людей нередко сильно расходятся с их намерениями.
И тем не менее в социологической науке выработан такой подход к пониманию целей, который, не являясь абсолютной гарантией против субъективности, зарекомендовал себя как достаточно плодотворный. Речь идет о подходе с точки зрения поведения субъекта, то есть с точки зрения анализа последствий его поступков, а не его мыслей и декларируемых намерений. Так, если из нескольких возможных последствий какого-либо действия мы наблюдаем то, которое происходит, и имеем основание считать, что его бы не было без желания действующего субъекта, это означает, что указанное последствие и являлось его целью (1). В качестве примера можно назвать подъем популярности правительства М. Тэтчер в Великобритании в результате его действий по выходу из Мальвинского кризиса.
Основываясь на указанном подходе, большинство представителей науки о международных отношениях определяют цели как предполагаемый (желаемый) результат действия, являющегося его причиной (побудительным мотивом) (см., например: 1; 2; 3). Это относится как к сторонникам политического реализма, так и к представителям других теоретических школ в науке о международных отношениях, в том числе марксистского и неомарксистского течений. Последние основываются, в частности, на положении К. Маркса, согласно которому "будущий результат деятельности существует сначала в голове человека идеально, как внутренний образ, как побуждение и цель. Эта цель как задача определяет способ и характер действий человека, и ей он должен подчинять свою деятельность" (4).
192
Определенная методологическая близость отмечается также и в понимании значения категории "интерес" для анализа соотношения объективного и субъективного в структуре целей участников международных отношений. Не случайно этой категории уделяется большое внимание в работах представителей самых различных течений в науке о международных отношениях. Так, например, теоретические построения школы политического реализма конструируются, как мы уже видели, на основе категории "интерес, выраженный в терминах силы (power)". С точки зрения Г. Моргентау, национальный интерес содержит два основных элемента: центральный (постоянный) и второстепенный (изменчивый). В свою очередь, центральный интерес состоит из трех факторов: природы интереса, который должен быть защищен, политического окружения, в котором действует интерес, и рациональной необходимости, ограничивающей выбор целей и средств (5).
В первой главе уже отмечалось, что Р. Арон (и ряд его последователей) считал понятие национального интереса слишком многозначным и потому малооперациональным для анализа целей и средств международных отношений. Вместе с тем его положения о так называемых вечных целях любого государства по существу совпадают с традиционным пониманием национального интереса, присущим школе политического реализма. В самом деле, с точки зрения Р. Арона вечные цели могут проявляться как абстрактным, так и конкретным образом. В первом случае, они предстают как стремление к безопасности, силе и славе, а во втором, - выражаются в жажде расширения пространства (или, иначе говоря, увеличения территории, занимаемой той или иной политической единицей), увеличения количества людей (населения государства) и завоевания человеческих душ (распространения идеологии и ценностей данного политического актора) (6).
В наши дни, в условиях возрастания глобальной взаимозависимости человечества, категории "интерес" принадлежит важная роль в понимании существа тех событий, явлений и процессов, которые происходят в сфере международных отношений. Вместе с тем следует иметь в виду и то, что эта ее роль не абсолютна.
Как отмечал Р. Арон, внешнеполитическая деятельность государства выражается в действиях его лидеров, которые располагают определенными степенями свободы в выборе целей. При этом большое значение играют идеология, амбиции, темперамент и т.п. качества лидеров. С другой стороны, само их положение обусловливает то, что они стремятся создать впечатление, будто в основе всех их действий лежит национальный интерес (см.: там же, р. 97-102). Более того, некоторые исследователи считают,
7-1733 193
что хотя интерес объективен, но он, по сути, непознаваем. Поэтому для ученого, исходящего из объективного интереса в объяснении поведения людей и социальных общностей, опасность состоит в почти неизбежной возможности соскользнуть на путь произвольного "конструирования" интересов. Иначе говоря, существует риск заменить субъективность тех, кого изучает социолог, его собственной субъективностью (см.: 1, р. 26).
Подобного мнения придерживается и известный французский специалист в области международных отношений Ж.-Б. Дюро-зель. "Было бы, конечно, хорошо, - пишет он, - если бы существовала возможность определить объективный национальный интерес. Тогда можно было бы довольно просто исследовать международные отношения путем сравнения между национальным интересом, предлагаемым лидерами, и объективным национальным интересом. Беда однако состоит в том, что любое размышление об объективном национальном интересе является субъективным" (7).
В конце концов, поскольку с такой точки зрения определить понятие национального интереса не представляется возможным, предлагают считать побудительным мотивом действий участников международных отношений не интерес, а "национальную идентичность" (8). Речь идет о языке и религии как основах национального единства, о культурно-исторических ценностях и национально-исторической памяти и т.п. С этих позиций, например, поведение Франции на международной арене может быть лучше понято, если иметь в виду колебания ее исторических традиций между патриотизмом и пацифизмом, антиколониальной идеологией и идеей "цивилизаторской миссии", лежавшей в основе колониальных экспансий, и т.п. В свою очередь, ключом к пониманию международной деятельности США может служить историческая традиция, сторонами которой являются изоляционизм "отцов-основателей" и интервенционизм (см.: там же, р. 474).
Действительно, без учета культурно-исторических традиций и национальных ценностей понимание внешней полигики того или иного государства и международных отношений в целом было бы неполным, а потому и неверным. И все же, скорее всего, ближе к истине Г. Моргеитау, который не противопоставляет национальную идентичность национальному интересу, а считает первую неотъемлемым элементом второго (см: 18, р. 3-12).
В самом деле, в основе всякого интереса лежат объективные потребности, нужды субъекта или-социальной общности, обусловленные его экономической, социальной, политической и иной
194
ситуацией. Процесс познания социальных потребностей и есть процесс формирования интересов людей (см. об этом: 3, с. 112- 124). Интерес, таким образом, - категория объективно-субъективная. Причем, объективным в своей основе может быть не только истинный, но и ложно понятый интерес. Так, десятилетиями на Западе существовало мнение о советской военной угрозе, а следовательно, о том, что наращивание вооружений служит коренным интересам демократических государств в защите от нападения со стороны тоталитарного режима. И хотя в действительности Советский Союз не был заинтересован в нападении на западные страны, его поведение во внешнеполитической области, как и внутри страны, давало основания для их недоверия к нему (справедливости ради следует отметить, что верно и обратное). Реально же гонка вооружений не служила интересам ни одной, ни другой стороны.
Бывают также мнимые и субъективные национальные интересы. Примером первого могут служить такие обстоятельства, когда идея становится национальным мифом, овладевает умами людей, и доказать им эту мнимость чрезвычайно трудно (9). Что касается субъективного интереса, то хрестоматийный пример здесь - поступок Герострата, добившегося бессмертной "славы" поджогом храма. В сфере современных международных отношений примером субъективного "национального интереса" могут служить мотивы, которыми руководствовался Саддам Хусейн при вторжении Ирака в Кувейт в 1991 году (декларации о необходимости присоединения к Ираку "исконно принадлежавшей ему провинции" были лишь предлогом для попыток решить внутренние трудности иракского режима путем "небольшой победоносной войны").
Наряду с основными (коренными, постоянными) и неосновными (второстепенными, временными) интересами, интересами объективными и субъективными, подлинными и мнимыми, различают также интересы совпадающие и взаимоисключающие, пересекающиеся и непересекающиеся и т.д. (10).
Исходя из сказанного, общественный интерес можно определить как осознанные потребности субъекта (социальной общности), вытекающие из фундаментальных условий его существования и деятельности. В то же время интерес - это отношение потребности к условиям ее реализации. Соответственно, национальный интерес есть осознание и отражение в деятельности его лидеров потребностей государства. Это относится и к многонациональным и этнически неднородным государствам: фактически под национальным интересом подразумевается национально-государственный интерес.
7* 195
Традиционно понимаемый коренной национально-государственный интерес включает три основных элемента: военная безопасность; экономическое процветание и развитие; государственный суверенитет как основа контроля над определенной территорией и населением.
Однако в наши дни как эти элементы, так и содержание национального интереса в целом претерпевают существенные изменения под давлением новых фактов и обстоятельств. Бурное развитие производительных сил, средств массовой коммуникации и информации, новые достижения научно-технической революции, усиливающаяся интернационализация всех сторон общественной жизни, возникновение и обострение глобальных проблем, растущее стремление людей к демократии, личному достоинству и материальному благополучию - все это трансформирует интересы участников международных отношений, ведет к переформулированию целей их взаимодействия.
Крах тоталитарных режимов и сопровождающееся трудностями, противоречиями, кризисами и конфликтами продвижение европейских постсоциалистических стран к рыночным отношениям и плюралистической демократии, распад СССР и его многочисленные последствия, окончание "холодной войны" между Востоком и Западом - все эти и многие другие процессы, происходящие в современном мире, ставят перед международным сообществом новые задачи, вносят коренные изменения в условия реализации интересов международных акторов. На глазах одного поколения людей мир как бы сужается, государства и регионы становятся все более проницаемыми для пересекающих их границы растущих потоков идей, капиталов, товаров, технологий и людей. Традиционные двух- и многосторонние связи между государствами дополняются новыми, действующими в самых разных областях - таких, как транспорт, экономика и финансы, информация и культура, наука и образование и т.д. На этой основе появляются новые международные организации и институты, которым государства делегируют часть своих полномочий, и которые имеют свои специфические цели и интересы, вытекающие из самой сущности их как субъектов международных отношений. Картина усложняется и по мере усиления мощи и увеличения числа транснациональных корпораций, которые стали значительными и неотъемлемыми участниками международных отношений со своими специфическими интересами и целями, связанными в первую очередь с собственными финансовыми прибылями и экономическим ростом, но их интересы касаются и стабильности (экономической, политической, военной) страны
196
базирования, всеобщей безопасности и сотрудничества, других вопросов глобального характера.
В этих условиях национальный интерес не может быть обеспечен без создания таких условий существования государства, как внутренняя стабильность, экономическое благополучие, моральный тонус общества, безопасность (причем не только в ее военно-стратегическом аспекте, но и в более широком плане, включая экологическую обстановку), благоприятное внешнеполитическое окружение, престиж и авторитет на мировой арене. Следует иметь в виду, что обеспечение национального интереса достигается лишь при сбалансированности указанных условий, представляющих собою открытую систему взаимозависимых и взаимодополняющих элементов. Полное обеспечение каждого из них возможно лишь в идеале. В реальной же практике нередки случаи отсутствия и типичны случаи недостаточного развития того или другого из указанных элементов или условий, что компенсируется более интенсивным развитием других. В обеспечении подобного баланса и состоит существо и искусство международной политики (11). Важную роль играет при этом выбор соответствующих средств и выработка внешнеполитических стратегий.
2. Средства и стратегии участников международных отношений
Средства - это пути, способы, методы и орудия достижения целей. Цели и средства - диалектически взаимосвязанные категории (см. об этом: 3, с. 127-130). Никакая, даже самая реальная цель не может быть достигнута без соответствующих средств. В свою очередь, средства должны соответствовать цели.
Специфика средств, потенциально или актуально находящихся в распоряжении международных акторов, вытекает из особенностей международных отношений и прежде всего из того обстоятельств, что они применяются к общностям, на которые в большинстве своем не распространяется власть отдельного государства. Разные специалисты называют многообразные типы средств, используемых участниками международных отношений в их взаимодействии. Однако в конечном итоге это многообразие сводится к ограниченному количеству типов: в одном случае - это сила, убеждение и обмен (см.: 1, р. 20-23), в другом - сила и переговоры (см.: 8, р. 472-473), в третьем - убеждение, торг, угроза и насилие (см.: 7, р. 96) и тд. Нетрудно заметить, что, по сути, речь идет о совпадающей типологии средств, полюсами которой выступают насилие и переговоры. При этом насилие и уг-
197
Традиционно понимаемый коренной национально-государственный интерес включает три основных элемента: военная безопасность; экономическое процветание и развитие; государственный суверенитет как основа контроля над определенной территорией и населением.
Однако в наши дни как эти элементы, так и содержание национального интереса в целом претерпевают существенные изменения под давлением новых фактов и обстоятельств. Бурное развитие производительных сил, средств массовой коммуникации и информации, новые достижения научно-технической революции, усиливающаяся интернационализация всех сторон общественной жизни, возникновение и обострение глобальных проблем, растущее стремление людей к демократии, личному достоинству и материальному благополучию - все это трансформирует интересы участников международных отношений, ведет к переформулированию целей их взаимодействия.
Крах тоталитарных режимов и сопровождающееся трудностями, противоречиями, кризисами и конфликтами продвижение европейских постсоциалистических стран к рыночным отношениям и плюралистической демократии, распад СССР и его многочисленные последствия, окончание "холодной войны" между Востоком и Западом - все эти и многие другие процессы, происходящие в современном мире, ставят перед международным сообществом новые задачи, вносят коренные изменения в условия реализации интересов международных акторов. На глазах одного поколения людей мир как бы сужается, государства и регионы становятся все более проницаемыми для пересекающих их границы растущих потоков идей, капиталов, товаров, технологий и людей. Традиционные двух- и многосторонние связи между государствами дополняются новыми, действующими в самых разных областях - таких, как транспорт, экономика и финансы, информация и культура, наука и образование и т.д. На этой основе появляются новые международные организации и институты, которым государства делегируют часть своих полномочий, и которые имеют свои специфические цели и интересы, вытекающие из самой сущности их как субъектов международных отношений. Картина усложняется и по мере усиления мощи и увеличения числа транснациональных корпораций, которые стали значительными и неотъемлемыми участниками международных отношений со своими специфическими интересами и целями, связанными в первую очередь с собственными финансовыми прибылями и экономическим ростом, но их интересы касаются и стабильности (экономической, политической, военной) страны
196
базирования, всеобщей безопасности и сотрудничества, других вопросов глобального характера.
В этих условиях национальный интерес не может быть обеспечен без создания таких условий существования государства, как внутренняя стабильность, экономическое благополучие, моральный тонус общества, безопасность (причем не только в ее военно-стратегическом аспекте, но и в более широком плане, включая экологическую обстановку), благоприятное внешнеполитическое окружение, престиж и авторитет на мировой арене. Следует иметь в виду, что обеспечение национального интереса достигается лишь при сбалансированности указанных условий, представляющих собою открытую систему взаимозависимых и взаимодополняющих элементов. Полное обеспечение каждого из них возможно лишь в идеале. В реальной же практике нередки случаи отсутствия и типичны случаи недостаточного развития того или другого из указанных элементов или условий, что компенсируется более интенсивным развитием других. В обеспечении подобного баланса и состоит существо и искусство международной политики (11). Важную роль играет при этом выбор соответствующих средств и выработка внешнеполитических стратегий.
2. Средства и стратегии участников международных отношений
Средства - это пути, способы, методы и орудия достижения целей. Цели и средства - диалектически взаимосвязанные категории (см. об этом: 3, с. 127-130). Никакая, даже самая реальная цель не может быть достигнута без соответствующих средств. В свою очередь, средства должны соответствовать цели.
Специфика средств, потенциально или актуально находящихся в распоряжении международных акторов, вытекает из особенностей международных отношений и прежде всего из того обстоятельств, что они применяются к общностям, на которые в большинстве своем не распространяется власть отдельного государства. Разные специалисты называют многообразные типы средств, используемых участниками международных отношений в их взаимодействии. Однако в конечном итоге это многообразие сводится к ограниченному количеству типов: в одном случае - это сила, убеждение и обмен (см.: 1, р. 20-23), в другом - сила и переговоры (см.: 8, р. 472-473), в третьем - убеждение, торг, угроза и насилие (см.: 7, р. 96) и т.д. Нетрудно заметить, что, по сути, речь идет о совпадающей типологии средств, полюсами которой выступают насилие и переговоры. При этом насилие и уг-
197
роза могут быть представлены как элементы силы, а убеждение и торг - элементы переговоров. Каждое из названных понятий отражает относительно широкую совокупность путей, методов, способов и инструментов достижения цели, которые в реальной действительности международных отношений используются в самых различных сочетаниях, поэтому выделение их в "чистом виде" - не более, чем абстракция, служащая задачам анализа.
Так, следует отметить возрастающую роль убеждения и переговоров, иначе говоря, политических средств во взаимодействии современных участников международных отношений. Эти сред- | ства предполагают налаживание систематических, постоянных связей и контактов между ними, ведут к росту взаимного доверия. Успеху политических средств способствует наличие у сторон взаимных интересов. Например, именно общая заинтересованность участников СБСЕ в безопасности и стабильности на Европейском континенте явилась той основой, которая способствовала принятию в ноябре 1990 г. Парижской Хартии для новой Европы, в которой признается окончание эпохи конфронтации между Востоком и Западом. С другой стороны, и несовпадение интересов не является препятствием для успешного применения политических средств участниками международных отношений. Более того, специалисты, занимающиеся теорией и методологией переговоров, именно в несовпадении интересов усматривают одну из предпосылок успеха, отмечая, что "удовлетворительное соглашение становится возможным потому, что стороны хотят разного... Различия в интересах и убеждениях открывают возможность того, что тот или иной аспект оказывается весьма выигрышным для вас, но малоценным для другой стороны" (цит. по: 10, с. 20)1.
Как уже отмечалось, категории "цели" и "средства" являются соотносительными. Они соответствуют не различным событиям, поведениям и действиям участников международных отношений, а их различному положению по отношению друг к другу. Определенное событие, поведение или действие является средством по отношению не к любой, а к определенной же цели; последняя, в свою очередь, может выступать средством по отношению к другой цели. Установление соответствия между целями и средствами отражается категорией "стратегия". Специалисты в данной области отмечают, что характер и диалектику любой стратегии определяют: 1) существенное воздействие на кого-то или что-то;
б) средства и способы далеко идущего воздействия; в) перспек-
' Более подробно проблема переговоров рассматривается в главе XI.
198
тивно-динамичная ориентация цели (12). В общем виде стратегия может быть определена как долговременная линия поведения, соединяющая науку и искусство в достижении перспективной цели.
В наши дни категория "стратегия" приобрела довольно широкий характер, возникли понятия экономической стратегии, политической стратегии, стратегии развития предпринимательства, стратегии банковского дела... вплоть до "стратегии продажи арбузов в больших городах". Однако во всех случаях стратегия понимается именно как наука и искусство соотнесения целей с имеющимися средствами. Согласно классической военной науке, например, решающее условие высшей победы - это численный перевес над противником. В прямом кратковременном столкновении главным фактором является количество средств (живой силы и вооружений), имеющихся в распоряжении у каждого из противников. В то же время Наполеон выиграл итальянскую кампанию, не располагая необходимым перевесом над силами противника в целом. Дело в том, что он сумел так распределить свои силы, что при каждом прямом столкновении имел над ним локальное и временное превосходство. Таким образом, успешное достижение цели зависит не только от наличных средств, но и от того, как они используются, т.е. от стратегии.
Вопреки встречающемуся иногда мнению, было бы ошибкой считать, что вплоть до середины XX в. стратегия в теоретическом и практическом смысле была исключительной принадлежностью военного искусства и войн (13). Традиционные постоянные интересы государств - безопасность и процветание - могли достигаться лишь при благоприятном соотношении сил. Отсюда традиционными же средствами достижения целей были не только войны, но и "дипломатическо-стратегическая игра", направленная на достижение указанного соотношения. Роль стратегии того или иного актора международных отношений в данном случае заключалась в том, чтобы дипломатическими средствами противостоять давлению более сильных акторов, а также компенсировать собственные геополитические или демографические недостатки. И все же, решающим средством участников международных отношений вплоть до последнего времени оставалась военная сила. Поэтому и основным направлением дипломатической стратегии было формирование коалиций и союзов, призванных обеспечить перевес в силе над потенциальным и актуальным противником, а война, в полном соответствии с известной формулой К. Клаузевица, являлась продолжением политики иными средствами.
199
В новых условиях это положение коренным образом изменяется. Взаимозависимость мира, его хрупкость перед разрушительными последствиями применения современных средств массового уничтожения, перед опасностью других глобальных проблем требует от участников международных отношений решительного разрыва с прежними стратегиями в отношениях друг с другом. Изменяется и содержание понятия "сила".
3. Особенности силы как средства международных акторов
Сила и насилие издревле являются наиболее распространенными и решающими в арсенале средств международных акторов. С понятием силы связана одна из центральных проблем международных отношений - проблема войны и мира. На его основе акторы судят о возможностях друг друга, строят планы своего взаимодействия, принимают решения, оценивают степень стабильности международной системы. Наконец, категория "сила" выполняет значительную методологическую роль в науке о международных отношениях, являясь важным инструментом их научного анализа: о значении "силового фактора" ведутся дискуссии между различными научно-теоретическими школами, сила выступает критерием многообразных моделей систем международных отношений и т.д.
И все же приходится признать, что если и прежде ни у теоретиков, ни у практиков международных отношений не было полной ясности относительно содержания понятия силы, то нет его и сегодня.
В самом общем виде под силой понимают способность международного актора навязать свою волю и тем самым повлиять на характер международных отношений в собственных интересах. Но что лежит в основе такой способности? Чем она обусловлена? В чем выражается? Эти и другие подобные вопросы до сих пор остаются предметом полемики в теории и источником многих недоразумений в практике международных отношений.
Примерно с конца 40-х годов наиболее распространенными в науке о международных отношениях стали два подхода к пониманию силы - атрибутивный и поведенческий (бихевиоралъныи). Первый рассматривает силу международного актора (прежде всего - государства) как нечто присущее ему изначально, как его неотъемлемое свойство. Второй связывает силу с поведением международного актора, его взаимодействиями на мировой арене (14).
Атрибутивный подход характерен для политического реализма. С точки зрения Г. Моргентау, международная политика, как
200
и любая другая, есть политика силы. Моргентау не делает различий между силой, мощью, властью и влиянием, выражая все это одним термином "power", который выступает для него как обобщенная характеристика, обозначающая цель и средство политики государства на мировой арене. Представляя собой способность государства контролировать действия других государств, международная политика имеет три основных источника и соответственно преследует три основных цели: стремление к выгоде; опасение понести ущерб или оказаться в невыгодном положении; уважение к людям и институтам. Именно для этого государству и нужна сила (власть, мощь), содержание которой не ограничивается только его военными ресурсами, а включает в себя, помимо них, еще целый ряд составных элементов: промышленный потенциал; природные ресурсы; геостратегические преимущества;
численность населения; культурные характеристики (национальный характер); национальную мораль; качество дипломатии и
государственного руководства.
В отличие от Г. Моргеитау, другой влиятельный представитель школы политического реализма - А. Уолферс - стремится провести различие между силой (властью, мощью) и влиянием международных акторов. По его мнению, сила - это способность актора изменить поведение других международных акторов путем принуждения. Влияние же - это его способность изменить указанное поведение посредством убеждения. В то же время он подчеркивал, что между силой и влиянием имеется определенный континуум, что их различия не абсолютны (15). Однако и в этом случае вопросы, связанные с определением силы того или иного государства, остаются нерешенными. Дело в том, что реалисты стремятся представить силу как исчисляемую характеристику государства, как величину, придающую действиям различных государств более или менее однородный смысл. Согласно их подходу, подобно тому как в рыночной экономике стремление предпринимателя к максимальному удовлетворению своих интересов определяется в терминах денег и прибыли, так и для государства реализация его национальных интересов резюмируется в стремлении увеличить свою мощь и/или силу.
Но при таком подходе возникают две трудности. Первая из них связана с разнородностью составных элементов силы: ведь помимо вещественных компонентов, в нее включаются и такие, которые не поддаются сколь-либо точному измерению (например, национальный характер или качество государственного руководства). На это, кстати, обращал внимание и Г. Моргентау, когда в полемике с "модернистами" сравнивал феномен власти с любовью, которая не поддается постижению при помощи рацио-
201
нальных средств (см.: об этом: 5, с. 169). Вторая трудность вытекает из того, что понимание силы государства как его неотъемлемого свойства изолирует его от той системы международных связей, в которой она проявляется и проверяется и без которой любые измерения силы нередко утрачивают свой смысл. В конечном счете эти трудности обусловили то, что атрибутивное понимание силы стало одним из самых слабых мест школы политического реализма.
Пытаясь преодолеть этот недостаток, Р. Арон делает предметом своего анализа не только различия между силой и влиянием, но также между силой и мощью, мощью и властью, соотношением сил и властными отношениями (см.: 5, с. 58-80). Общее между ними он усматривает в том, что сила и мощь в международных отношениях, как и власть во внутриобщественных отношениях, зависят от ресурсов и связаны с насилием. Являясь приверженцем веберовского подхода, Р. Арон исходит из того, что феномен власти включает три элемента: территорию, монополию на леги-тимное физическое насилие и институты. В международных отношениях, которые отличаются отсутствием монополии на леги-тимное насилие и слабой ролью институтов в урегулировании споров, свойственные для власти отношения командования и авторитета часто проявляются как прямое принуждение или угроза насилия. Здесь основная цель - не контроль над административными или институциональными механизмами, позволяющими осуществлять политическое и социальное влияние, а реализация "вечных целей государства", которыми являются его безопасность, сила и слава.
Власть тесно связана с мощью и силой государства. Однако их нельзя смешивать. Власть - понятие внутриполитическое, тогда как мощь относится к внешнеполитической характеристике государства. Ориентация власти на внешнеполитические цели - свидетельство завоевательной политики. Но власть суверена - будь то наследный монарх или партийный лидер - отличается от власти завоевателя: первый стремится выглядеть легитимным выразителем общества, соответствовать его традициям и законам, второй же опирается (по крайней мере вначале) на откровенную силу. Таким образом, проявление властных отношений на международной арене связано с имперскими амбициями и тенденциями1. Отличие силы от мощи, с точки зрения Р. Арона, состоит
' В этой связи Р Арон, рассматривая политику США на международной арене, приходил к выводу о ее имперском характере (см : R. Aron. Repubhque unpenale. Les Etats-Unis dans Ie monde. 1945-1972. - Pans, 1973).
202
в том, что мощь международного актора - это его способность навязать свою волю другим. Иначе говоря, мощь - это социальное отношение. Сила же - это лишь один из элементов мощи. Таким образом, различие между ними - это различие между потенциалом государства, его вещными и людскими ресурсами, с одной стороны, и человеческим отношением - с другой. Составными элементами силы являются материальные, человеческие и моральные ресурсы государства (потенциальная сила), а также вооружения, армия (актуальная сила). Мощь - это использование силы. Это способность повлиять не только на поведение, но и на чувства другого. Важный фактор мощи - мобилизация сил для эффективной внешней политики. Следует отличать наступательную мощь (способность политической единицы навязать свою волю другим) и оборонительную мощь (способность не дать навязать себе волю других).
В структуре государственной мощи Р. Арон выделяет три основных элемента: 1) среда (пространство, занимаемое политическими единицами); 2) материалы и знания, находящиеся в их распоряжении, а также численность населения и возможности превращения определенной его части в солдат; 3) способность к коллективному действию (организация армии, дисциплина бойцов, качество гражданского и военного управления в военное и в мирное время, солидарность граждан перед лицом испытаний благополучием или несчастьем). Лишь второй из этих элементов, по его мнению, может быть назван силой. При этом Р. Арон подвергает критике различные варианты структуры государственной мощи, представленные в работах сторонников американской школы политического реализма (например таких, как Г. Морген-тау, Н. Спайкмен, Р. Штеймец). Он отмечает, что их взгляды на структуру государственной мощи носят произвольный характер, не учитывают происходящих в ней с течением времени изменений, не отвечают условиям полноты. Но главный недостаток указанных взглядов состоит, по его мнению, в том, что они представляют мощь как измеримое явление, которое можно "взвесить на весах". Если бы это было так, подчеркивает Р. Арон, то любая война стала бы невозможной, т.к. ее результат был бы всем известен заранее. Можно измерить силу государства, которая представляет собой его мускулы и вес. Но как мускулы и вес борца ничего не значат без его нервного импульса, решительности, изобретательности, так и сила государства ничего не значит без его мощи. О мощи того или иного государства можно судить лишь весьма условно, через ссылку на его силы, которые, в отличие от мощи, поддаются оценке (правда, только приблизительной). Го-
203
сударство, слабое с точки зрения наличных сил, может успешно противостоять гораздо более сильному противнику: так вьетнамцы в отсутствие таких элементов силы, как развитая промышленность, необходимое количество различных видов вооружений и т.п., нашли такие методы ведения войны, которые не позволили американцам добиться победы над ними.
Несмотря на то, что ему не удалось это полностью, заслугой Р. Арона явилось стремление преодолеть недостатки атрибутивного понимания силы. При этом он не останавливается и на би-хевиоральном понимании, связывающем ее с целями и поведением государств на международной арене. Р. Арон идет дальше, пытаясь обосновать содержание мощи как человеческого (социального) отношения. Можно сказать, что в определенной мере он сумел предвосхитить некоторые аспекты более позднего - структуралистского подхода к пониманию силы.
Основы этого подхода были заложены уже сторонниками теории взаимозависимости, получившими широкое распространение в 70-е годы1. Р. Коохейн, Дж. Най и другие представители этой теории предприняли попытку поставить силу в зависимость от характера и природы широкого комплекса связей и взаимодействий между государствами. Теоретики взаимозависимости обратили внимание на перераспределение силы во взаимодействии международных акторов, на перемещение основного соперничества между ними из военной сферы в сферы экономики, финансов и т.п. и на увеличение в этой связи возможностей малых государств и частных субъектов международных отношений (см.: 11). При этом подчеркивается различие степеней уязвимости одного и того же государства в различных функциональных сферах (подсистемах) международных отношений. В каждой из таких сфер (например, военная безопасность, энергетика, финансовые трансферты, технология, сырье, морские ресурсы и т.п.) устанавливаются свои "правила игры", своя особая иерархия. Государство, сильное в какой-либо одной или даже нескольких из этих сфер (например, военной, демографической, геополитической), может оказаться слабым в других (экономика, энергетика, торговля). Поэтому оценка действительной силы предполагает учет не только его преимуществ, но и сфер его уязвимости.
' Следует иметь в виду и то, что уже в 1945 г. американский исследователь А. Хиршман в работе "National Power and the Structure of the Foreign Trade" привлек внимание к взаимосвязи, существующей между влиянием государства на мировой арене и структурой его внешней торговли, подчеркивая вытекающие из этого возможности формирования новых форм зависимости (цит по: 2, р. 149).
204
Так, например, было установлено, что существует корреляция между структурой внешней торговли того или иного государства и его влиянием на мировой арене. В этом отношении показателен пример американо-японских отношений, свидетельствующий о том, что в современных условиях межгосударственного соперничества на смену территориальным завоеваниям приходит дающее гораздо больше преимуществ завоевание рынков. За период с 1958 по 1989 гг. рост японского внешнеторгового экспорта составил 167%, что выглядит весьма впечатляюще по сравнению с 7% роста, которых добились в этой области за тот же период США. Важно, однако, то, что более 30% внешнеторговых операций Японии по-прежнему выпадает на долю США, что делает ее в двусторонних отношениях более уязвимой, чем ее американский партнер (16).
Таким образом, крупный вклад школы взаимозависимости состоит в том, что она показывает несостоятельность сведения феномена силы к ее военному компоненту, привлекает внимание к его вытеснению другими элементами данного феномена, и прежде всего такими, которые относятся к сфере экономики, финансов, новых технологий и культуры. Вместе с тем следует признать, что некоторые выводы и положения указанной школы оказались явно преждевременными. Это касается прежде всего вывода об отмирании роли военной силы в отстаивании международными акторами своих интересов, стремления представить ее не отвечающей реалиям XX века, и, соответственно, принижения методологического значения категории "сила" для анализа международных отношений. Ошибочность подобных позиций стала очевидной уже в 80-е годы в свете резко обострившейся международной обстановки. Последующие события - развал СССР и мировой социалистической системы, вооруженный конфликт 1991 года в зоне Персидского залива, как и вооруженные конфликты на территории бывшего Советского Союза - показывают, что отказываться от понятия силы в изучении межгосударственных взаимодействий и, следовательно, от традиций политического реализма пока не приходится. Другое дело, что эти традиции должны быть переосмыслены с учетом новых реалий и достижений других теоретических направлений, освобождены от односторонностей и абсолютизаций. Попытка такого переосмысления и была предпринята сторонниками структуралистского понимания силы.
В соответствии с таким пониманием, в настоящее время наиболее мощным средством достижения международными акторами своих целей становится "структурная сила" - способность обеспечить удовлетворение четырех социальных потребностей,
205
которые лежат в основе современной экономики: безопасность (в том числе и оборонительная мощь), знание, производство и финансы. Структурная сила изменяет рамки мировой экономики, в которых взаимодействуют друг с другом современные акторы международных отношений. Она зависит не столько от межгосударственных отношений, сколько от системы, элементами которой являются различные типы потребления, способы поведения, образы жизни. Эта система не зависит от территориального деления мира. Власть над идеями, кредитами, технологиями и т.п. не нуждается в территориальных границах. Она распространяется через таких агентов, как банки, предприятия, средства массовой информации и т.п. Границы, которые прежде служили гарантией безопасности, защищали национальную валюту и национальную экономику, стали теперь проницаемыми. Структурная сила влияет на предмет, содержание и исход тех или иных международных переговоров, определяет правила игры в той или иной области международных отношений. Кроме того, что особенно важно, она используется ее обладателями для непосредственного воздействия на конкретных индивидов: производителей, потребителей, инвесторов, банкиров, клиентов банков, руководящих кадров, журналистов, преподавателей и т.д. Тем самым, считает С. Стренж, происходит формирование огромной внетерритори-альной транснациональной империи со столицей в Вашингтоне. В указанных основных измерениях глобальной политической экономии, считает она, США располагают более значительными средствами влияния, чем кто-либо еще. Увеличивая их притягательную власть, это влияние усиливается еще и тем обстоятельством, что США способны использовать все четыре измерения одновременно (17).
Рассматривая концепцию структурной силы, французские социологи международных отношений Б. Бади и М.-К. Смуц особо выделяют в ее составе такой элемент, как технология. Технологическая мощь, подчеркивают они, является не просто продолжением экономической и торговой силы (или мощи), но играет и самостоятельную роль в системе средств международных акторов. Она лежит в основе трех решающих для международной деятельности феноменов: автономии решения актора в военной сфере, его политического влияния, а также культурной притягательности (см.: 16, р. 155).
* * *
Завершая рассмотрение категорий целей и средств международных акторов, следует отметить, что, как и любые другие науч-
206
ные понятия, они носят исторический характер: их содержание развивается, наполняясь под влиянием изменений в объективной реальности и обогащения теоретической базы науки новым содержанием. Вместе с тем в них имеются и определенные устойчивые элементы, сохраняющие свое значение до тех пор, пока сохраняется деление мира на государственно-территориальные политические единицы. Эта устойчивость касается как совокупности основных целей и средств, так и их традиционных компонентов (например, для силы - это военный компонент, для переговоров - это торг, подкрепленный наличными ресурсами). Однако новые явления в международных отношениях, во-первых, трансформируют иерархию и характер взаимодействия между этими традиционными компонентами, а во-вторых, добавляют к ним новые компоненты (так, к традиционным компонентам национального интереса, как цели международного актора, сегодня добавляются экологическая безопасность, требования, связанные с удовлетворением основных прав и свобод человека; в содержании силы на передний план все более заметно выдвигаются характеристики, связанные с экономическим развитием и внутриполитической стабильностью, и т.п.). Картина еще больше усложняется ввиду "узурпирования" традиционных средств нетрадиционными международными акторами (например, международной мафией) и появления нетрадиционных средств в арсенале традиционных акторов (новые средства коммуникации и массовой информации, используемые в межгосударственном соперничестве). Поэтому при осмыслении того или иного международного события или процесса необходимо стремиться к учету всей совокупности влияющих на него обстоятельств и одновременно принимать во внимание относительность, несовершенство концептуальных орудий его анализа, избегая "окончательных", "одномерных" выводов, пытаясь выстроить несколько вариантов его причин и возможных путей дальнейшей эволюции. Некоторыми ориентирами подобного анализа могут выступать принципы и нормы международных отношений.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Demennic J.-f. Esquisse de problematique pour une sociologie des relations intemationales. - Grenoble. 1977, p. 2.
2. Merle M. Sociologie des relations intemationales. - Paris, 1974.
3. Поздняков Э.А. Системный подход и международные отношения. - M., 1976.
4. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е, т. 12, с. 718.
207
5. См.: Цыганков А.П. Ганс Моргентау: взгляд на внешнюю политику // Власть и демократия. Зарубежные ученые о политической науке. - М., 1992, с. 164.
6. Агоп R. Paix et Guerre entre les nations. - Paris, 1984, p. 82-87.
7. Duroselk J.-B. Tout empire p
8. Merle М. La politique etrang, re//Traite de science politique. - Paris, 1985, pp. 473-474; 522.
9. См. об этом: Государственные, национальные и классовые интересы во внешней политике и международных отношениях // Мировая экономика и международные отношения. 1989, № 2, 70.
10. Удалое В.В. Баланс сил и баланс интересов // Международная жизнь, 1990, № 5, с. 19-20.
11. Кунадзе Г. Новое мышление тоже стареет. // Новое время, 1991, № 11.
12. См.: Chamay J.-P. Essai generate de la Strategic. - Paris, 1973, p. 75-77.
13. См.: Кукулка Ю. Проблемы теории международных отношений. - М., 1980, с. 126.
14. Баланс сил в мировой политике: теория и практика. Сборник статей под ред. академика АЕН России Э.А. Позднякова. - М., 1993, с. 11.
15. См. об этом: Senarclens P.de. La politique intemationale. - Paris, 1992, p. 24.
16. См. об этом: Badie В., Suouts M.-C. Le retoumement du monde. Sociologie de la scene intemationale. - Paris, 1992, p. 149.
17. Strange S. Toward a Theory of Transnational Empire // E.O. Czempi-el, J.N. Rosenau (eds). Approaches to World Politics for the 1990s. - Lexin-gton (Mass.), 1989.
18. Morgenthau H. Politics amond Nations. N.Y., 1955.
208
Глава IX
ПРОБЛЕМА ПРАВОВОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Как свидетельствует история, различные социальные общности, взаимодействующие друг с другом на международной арене, всегда были заинтересованы в том, чтобы экономические и культурные обмены между государствами и гражданами, политические и социальные процессы, выходящие за рамки межгосударственных границ, сотрудничество, конфликты и даже войны осуществлялись в соответствии с определенными правилами, регулирующими меру допустимого в данной области. Особую важность проблема регулирования международных отношений приобретает в наши дни, что связано с ростом взаимозависимости современного мира, обострением глобальных вызовов человеческой цивилизации в экологии и демографии, экономике и политике, с распространением средств массового уничтожения и остающейся реальной угрозой ядерной войны.
Основными социальными регуляторами общественных отношений, которые были выработаны человечеством в его историческом развитии, стали правовые и моральные нормы. В сфере международных отношений они имеют свои существенные особенности и отличия, характеризуются сложностью и вызывают неоднозначные трактовки и интерпретации в науке. Так, с одной стороны, исследователи справедливо отмечают общее возрастание уровня правового сознания в мире, повышение роли этических факторов в процессе создания, функционирования и развития международного права (1), а с другой, - с неменьшим основанием указывают на то, что как международная мораль, так и международное право продвинулись сравнительно недалеко в своем влиянии на характер взаимодействия государств и народов и потому не могут рассматриваться как эффективные регуляторы такого взаимодействия (2).
209
Такая неоднозначность в оценке регулирующей роли права и морали в международных отношениях вовсе не является свидетельством того, что эту роль можно не принимать во внимание и что во внешней политике государства действуют в полном соответствии с учением Н. Макиавелли, согласно которому "разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпала причина, побудившая его дать обещание" (3). Отмеченная неоднозначность подчеркивает лишь опасность упрощенного подхода к пониманию нравственного и правового аспектов международных отношений, их противоречивой социальной природы и исторического характера. Она говорит как о несовершенстве и относительности роли международной морали и международного права, так и о том, что поскольку мир не знает других средств регулирования международных взаимодействий, постольку от их участников требуется постоянное внимание к моральным и правовым принципам и нормам.
В данной связи в настоящей главе рассматриваются вопросы, связанные с регулятивной ролью международного права, его основными принципами, а также взаимодействием права и морали в международных отношениях.
1. Исторические формы и особенности регулятивной роли международного права
Современное международное право является продуктом длительного исторического развития, на разных этапах которого оно принимало различные формы (4).
На первой стадии своей эволюции международное право существовало в теологической форме. В Ассирии, Египте, Дагомее, Перу, государстве ацтеков применение международного права и права войны было уделом жрецов. Именно они освящали церемонии и ритуалы начала и окончания войн. Даже в тех случаях, когда правитель не принадлежал к числу религиозных иерархов, он был заинтересован в том, чтобы его воспринимали хотя бы отчасти именно в этом качестве. И Цезарь, и Август, сосредоточив в своих руках крупнейшие государственные посты, стремились предстать одновременно и как верховные главнокомандующие, и как великие жрецы.
Определенные пережитки теологической концепции международного права можно встретить и сегодня: например, в обычаях кровной мести, "священной войны" (джихад), праве священной мести (вспомним "дело" Салмана Рущди) и т.п.
210
В средние века концепция международного права приобретает метафизическую форму. Международное право конструируется на основе таких понятий и принципов, как абсолютное и незыблемое понятие суверенитета, право на завоевания, принцип первого оккупанта, династический принцип. Критерий суверенности сводится, в конечном счете, к праву на объявление войны любому государству и праву возможности, даже обязанности ответить на любой вызов извне. Межгосударственная граница понимается как та линия, с которой можно отправиться на завоевание своего соседа, или с которой он сам нападает на вас. В остальном международное право и сегодня постоянно воспроизводит понятия суверенной власти, лиг и союзов, свободы навигации и т.п. Одним словом, подобные понятия практически не изменились со времен Фукидида и Полибия. "Наши мирные договоры, соглашения об арбитраже, пакты о ненападении не более изобретательны, чем во времена Пелопонесской войны. Единственное новое понятие, добавленное метафизическим правом к своему теологическому наследию, это принцип национальности (хотя его знали уже греки, отличавшие эллинов от варваров). Его генезис связан, вероятно, с реакцией на династическую политику" (см.:
там же, р. 12).
Еще одна историческая форма международного права, роль которой так же велика и так же вредна, представлена антропоморфным международным правом. По всей видимости, в ней находит отражение принцип абсолютизма, в соответствии с которым средневековое право делало из политического суверенитета родовое благо, переходящее по наследству из поколения в поколение, а войны между государствами представали как ссоры между суверенами или споры династий. В наши дни периодически возрождаются проекты международных договоров, законов и судов, которые являются, в некотором смысле, воспроизведением антропоморфных канонов. Таковы, например, попытки запретить войны путем своего рода полицейской регламентации, то же можно сказать о некоторых современных проектах арбитража, которые, не внося по сути ничего нового, фактически воспроизводят частное право или даже феодальное право, напоминая в чем-то придворные суды удельных князей.
Современное международное право определяется юристами как "особая система прав, функционирующая в международной системе" (5), как "государственно-волевое явление; система юридических норм, регулирующих определенные общественные отношения", с указанием на ее обеспечение в необходимых случаях государственным принуждением (6). Важным является уточне-
211
ние, согласно которому "международное право есть совокупность прежде всего общепризнанных норм" (7). Субъектами международного права являются прежде всего существующие государства, государства в стадии становления, МПО, некоторые государственно-подобные образования (вольные города, Ватикан и др.) (см.: 6, с. 27). Вместе с тем, в последние годы субъектами международного права становятся и отдельные граждане, что является одним из важных проявлений демократизации современных международных отношений.
Действительно, 80-е годы XX века ознаменовались широким распространением либеральной демократии в мире, которое продолжается и сегодня. В эти годы произошло падение военных режимов в Латинской Америке (Аргентина, Бразилия, Чили) и Азии (Филиппины), начались демократические преобразования в Южной Корее, Тайване, демократические выборы прошли в ряде африканских стран к югу от Сахары (Мали, Буркина Фасо и др.). Бурные перемены в Восточной Европе - начиная от "перестройки" и падения Берлинской стены, обретения странами бывшего "советского блока" возможности самостоятельно выбирать свою судьбу, и кончая достижением независимости бывшими республиками СССР - также вписываются в эту общую тенденцию. В то же время в них, вероятно, наиболее выпукло отражаются и противоречия как самой идеи либеральной демократии, так и международного права, которое издавна является ее неотъемлемым спутником.
В соответствии с указанной идеей, между демократическими государствами, использующими для разрешения возникающих между ними разногласий и споров прежде всего политические средства (переговоры, посредничество, международный арбитраж, и т.п.), практически немыслимы вооруженные конфликты, а тем более войны. Для них характерны осуждение ксенофобии, соблюдение прав человека и национальных меньшинств на своей территории, отсутствие притязаний на территории соседних государств и т.п. Однако вопреки этому подобного нельзя сказать о "молодых демократиях" на пространстве бывшего СССР, в том числе и о государствах, присоединившихся к Европейской конвенции по правам человека, международным правовым обязательствам и встречающих благожелательную поддержку со стороны Запада: так, например, дискриминационные законы в отношении национальных меньшинств (Эстония, Латвия), нарушения прав человека остаются практически без каких-либо серьезных международно-правовых последствий. Все это питает сомнения в действенности норм международного права, в возможнос-
212
та правового решения проблем, возникающих в отношениях между независимыми государствами, дает аргументы сторонникам точки зрения о чисто "символическом" значении права для функционирования международных отношений.
Исторически одной из первых попыток демократизации международных отношений явилась доктрина так называемого естественного права, которое может считаться определенным прообразом современного международного права.
Элементы естественно-правовой доктрины можно найти у древнегреческих софистов и стоиков, в учении Аристотеля, в сочинениях средневековых теологов Фомы Аквинского и Августина, в трактатах канонистов эпохи Возрождения (Ф. де Виттория и Ф. Суарес), в работах первых протестантских юристов (Г. Гро-ций), философии эпохи Просвещения. При всем различии социально-исторических основ этих идей, в них имеется единое содержание. Как писал Г. Гроций, "мать естественного права есть сама природа человека, которая побуждала бы его стремиться ко взаимному общению, даже если бы мы не нуждались ни в чем... Однако к естественному праву присоединяется также польза, ибо по воле создателя природы мы, люди, в отдельности на самом деле беспомощны и нуждаемся во многих вещах для благоустроенного образа жизни... Но подобно тому, как законы любого государства преследуют его особую пользу, так точно известные права могли возникнуть в силу соглашения как между всеми государствами, так и между большинством их. И оказывается даже, что подобного рода права возникли в интересах не каждого сообщества людей в отдельности, а в интересах обширной совокупности таких сообществ. Это и есть то право, которое мы называем правом народов, поскольку это название мы отличаем от естественного права" (8).
Таким образом, основатели современного международного права усматривали в естественном праве как средство, которое позволяет подчинить политическую жизнь неким сознательным правилам, сделать государственную власть ответственной за свои действия, так и источник права народов. Однако при всей привлекательности отдельных положений концепции естественного права, следует видеть и то, что ей свойственна тенденция сводить многообразие правовых основ жизнедеятельности (в том числе и в сфере международных отношений) всех государств и народов, во все времена к единым рациональным основам, вытекающим из самой природы или божественных предустановлений. В действительности же, попытки составить некий "вечный кодекс естественного права" представляют собой перенесение на все чело-
213
вечество нравов и обычаев, свойственных европейской цивилизации, что является фактическим игнорированием существования плюрализма цивилизаций как во времени, так и в пространстве.
В политической практике опасность абсолютизации естественного права, связана с вытекающей из него возможностью морального релятивизма. Поскольку сама природа не остается неизменной, порождая новые обстоятельства, постольку, следуя логике естественного права, изменение ситуации влечет за собой необходимость изменения критериев моральной и правовой оценки. Отсюда в марксизме, например, право фактически подменяется политической целесообразностью, в экзистенциализме - стремлением к свободе и т.п.
В то же время не менее верным остается и то, на чем настаивал еще Г. Греции: без права нет справедливости, и только через право лежит путь к действительной выгоде государств в их взаимодействии друг с другом (см.: там же, с. 49-50).
Присущие концепции естественного права недостатки и противоречия находят свое отражение и в современном международном праве. Оно во многом остается основанным на Западной либерально-демократической модели прав и обязанностей международных субъектов. Однако в мире не существует единого юридического пространства, как универсальной системы, основные концепты которой (свобода, равенство, право и т.п.) имели бы один и тот же смысл для всех людей и народов. С другой стороны, международное сообщество все же располагает определенными инструментами воздействия на международные отношения. Главным из них является, как мы уже видели, ООН. Принятая Генеральной ассамблеей ООН в 1948 г. Всеобщая декларация прав человека обращается "ко всем членам человеческой семьи", призывая их действовать в отношении друг друга в духе справедливости и братства. В 1966 году Генеральная ассамблея принимает два пакта: один об экономических, социальных и культурных правах, второй (в первых строках которого содержится положение о том, что все народы обладают правом распоряжаться своей судьбой) - о гражданских и политических правах. В отличие от Декларации, указанные пакты выступают как обязательные к исполнению каждым государством. Однако к ним присоединилось менее половины членов ООН и только 20 из них ратифицировали Протокол, относящийся к гражданским и политическим правам и предусматривающий рассмотрение обращений частных лиц. Кроме того, во-первых, указанные пакты не предусматривают никаких механизмов их реализации, а во-вторых, противоречат седьмому параграфу второй главы Хартии ООН, запрещающей
214
любое вмешательство во внутренние дела суверенных государств (9). Определенные противоречия свойственны и основным принципам международного права.
2. Основные принципы международного права
Под основными принципами международного права понимаются его наиболее широкие и важные нормы, в которых выражается его главное содержание и характерные черты и которые обладают высшей, императивной юридической силой (10). Основные принципы современного международного права закреплены в ряде документов наиболее авторитетных международных организаций и форумов, в частности, в Уставе ООН, в Декларации о принципах международного права 1970 г., в Заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года. Как правило, в международных актах речь идет о следующих десяти принципах: суверенное равенство государств; неприменение силы и угрозы силой; нерушимость границ; территориальная целостность государств; мирное урегулирование споров; невмешательство во внутренние дела; уважение прав человека и основных свобод; равноправие и право народов распоряжаться своей судьбой; сотрудничество между государствами; добросовестное выполнение обязательств по международному праву (см.: там же, с. 19). Их функции состоят в закреплении и охране устоев системы международных отношений, содействии ее нормальной жизнедеятельности и развитию, а также в обеспечении приоритета общечеловеческих интересов и ценностей - мира и безопасности, жизни и здоровья, международного сотрудничества и т.п.
Основные принципы международного права носят исторический характер, - то есть в них закрепляются основные права и обязанности государств применительно к потребностям существующего этапа и состояния международных отношений. Их значение и роль в регулировании международных отношений нельзя абсолютизировать - как показывает практика, эти принципы нередко игнорируются, оставаясь, по существу, не более чем благими пожеланиями. Вместе с тем было бы ошибкой и отрицать всякое влияние принципов на характер межгосударственного взаимодействия.
Несмотря на их относительную многочисленность, легко заметить, что содержание принципов пересекается, они так или иначе перекликаются друг с другом. Поэтому в системе основных принципов международного права могут быть выделены три группы: 1) принципы, формулирующие положения о равенстве субъ-
215
ектов международных отношений; 2) принципы, настаивающие на их независимости; 3) принципы, направленные на мирное урегулирование межгосударственных противоречий.
В первую группу входят нормы, в которых отражается одна из наиболее древних и фундаментальных идей, касающихся международно-правового регулирования взаимодействия государств. В Хартии ООН она формулируется следующим образом: "Организация основана на принципе суверенного равенства всех своих членов" (Статья 2, § 1). Этот принцип проявляется в положениях о равноправии и праве народов распоряжаться своей судьбой;
сотрудничестве между государствами; добровольном выполнении обязательств по международному праву. Он получает дальнейшее развитие также в принципах иммунитета, взаимности и недискриминации (11). Согласно первому из них, государство не может быть подчинено законодательству любого другого государства (иммунитет юрисдикции); его представители обладают правом неприкосновенности на территории другого государства (дипломатический иммунитет). Второй нацеливает субъектов международного права на прагматическое поведение; речь идет о равенстве обязательств в конкретных областях взаимодействия, например в торговле, культурных обменах и т.п. Наконец, в соответствии с третьим, речь идет о так называемом негативном обязательстве, когда права или выгоды, признаваемые за одним субъектом международного права, должны быть гарантированы и другому.
Вторая группа включает такие принципы как невмешательство; нерушимость границ; территориальная целостность. Являясь предметом особой озабоченности и постоянных напоминаний, они в то же время не менее часто нарушаются, чем принципы первой группы. Это в полной мере может быть отнесено и к принципам третьей группы (неприменение силы или угрозы силой;
мирное урегулирование споров; соблюдение прав человека).
Одним из основополагающих принципов международного права является принцип соблюдения прав человека и основных свобод, заметно превращающийся в последние десятилетия (Всеобщая декларация прав человека была принята в 1948 г.) в самостоятельную тему, оказывающую возрастающее влияние на международные отношения. Именно в силу этой причины данная тема длительное время оставалась одной из наиболее заидеологи-зированных, использовалась как орудие конфронтации между "Западом" и "Востоком". В то же время она и сегодня служит достаточно красноречивой иллюстрацией, демонстрирующей противоречия и двусмысленности, свойственные международному праву в целом.
216
В послевоенные годы своего рода лабораторией, в которой вырабатываются и апробируются юридические нормы, касающиеся защиты прав и свобод человека, стала Западная Европа. Так, в рамках созданного в 1949 г. Совета Европы была принята (4 ноября 1950 г.) Европейская конвенция по правам человека. Это система, позволяющая конкретным индивидам вносить соответствующие жалобы ^ходатайства через органы того или иного государства, а гражданам стран, подписавших протокол Конвенции, - обращаться непосредственно в Комиссию по правам человека. Комиссия, состоящая из независимых лиц, оценивает обоснованность таких обращений, после чего передает их в Европейский суд по правам человека. В 1972 г. им было принято 63 решения в этой области, в 1982 - уже 146 (см.: 12, р. 453). Тем самым конкретное лицо, любой человек соответствующей страны становится самостоятельным субъектом международного права, в центр всей системы ценностей выдвигается человеческая личность. Однако уже здесь появляются и противоречия.
Действительно, концепция соблюдения прав человека предполагает защиту конкретного индивида от неправомерных действий государства. В то же время она имеет юридическую правомерность только в том случае, если принята в качестве нормы тем же самым государством. Иначе говоря, с одной стороны, государство является главным источником угрозы правам и свободам человека. Но, с другой стороны, реализация этих прав и свобод невозможна без соответствующих процедур, правил и механизмов, которые гарантировали бы их защиту - то есть без государства. Именно государства формулируют содержание, способы выражения прав человека, а также вырабатывают санкции за их нарушение. В итоге между международной нормой и ее объектом существует своего рода "экран", представленный государством. И есть все основания предполагать, что именно в области прав человека этот экран "отражает" любые проявления, которые не вписываются в сферу внутригосударственных юридических норм. Поэтому можно сказать, что в том виде, в каком он представлен в международном праве, принцип соблюдения прав человека и основных свобод выполняет свое предназначение только в рамках тех государств, которые и без того выполняют его в силу его соответствия их внутреннему законодательству (12).
Еще одно противоречие состоит в том, что в соответствии с идеологией западного рационализма, в недрах которой зародилась концепция прав человека, угнетенные народы должны получить эти права в качестве своего рода дара цивилизации, как нить, которая приведет их к общественному прогрессу. Однако эти на-
217
роды сразу же сумели обратить данные права против их инициаторов, продолжая в то же время рассматривать их как нечто внешнее по отношению к собственным традициям. Вообще разнородность мира, существующее в нем многообразие культур обусловливает несовпадение в понимании содержания прав человека. Поэтому межправительственные организации, призванные служить гарантами соответствующих прав и потребностей индивида (такие, как, например, ФАО, МОТ, ВОЗ, ЮНЕСКО), вместо того, чтобы способствовать формированию единого международного сообщества, служат, чаще всего, рупором нового конформизма, новой господствующей идеологии (см.: 12, р. 444-445).
Принцип прав человека тесно связан с международным гуманитарным правом - правом на вмешательство в целях оказания помощи в чрезвычайных обстоятельствах, угрожающих массовыми страданиями и гибелью людей. Эти изначально два разных вида международного права (они различаются по источникам, по целям, по природе, по текстам и по методам применения) в последние годы все в большей мере сближаются друг с другом. Основой такого сближения является то, что в обоих случаях речь вдет о защите фундаментальных, естественных прав людей - праве на нормальные условия существования, на сохранение здоровья, на саму жизнь. С другой стороны, в обоих случаях речь идет о столкновении с таким классическим принципом международного права, как принцип государственного суверенитета, запрещающий любое вмешательство во внутренние дела государства и делающий из государственных границ настоящий оплот, который ни при каких обстоятельствах не может быть нарушен без согласия государства.
Проблема права на вмешательство известна еще с XVI в., когда теологи Ф. де Витория, а затем Ф. Суарес поднимают вопрос об ответственности христианства по отношению к любому человеку как творению Бога, члену единой в политическом и моральном отношении человеческой общности. В международно-правовую практику она проникает, начиная с конца XIX в., когда заключаются первые договоры, касающиеся обращения с военнопленными, запрещения некоторых видов вооружений, миссии Красного креста и т.п. Однако в последние годы эта проблема приобретает качественно новое измерение. Во-первых, было конкретизировано поле применения гуманитарного права, в которое входят ситуации трех типов: природные катастрофы; массовые политические репрессии; экологические бедствия. Во-вторых, впервые в международном праве принимается принцип свободного доступа к жертвам - доступа для спасателей, представите-
218
лей Красного креста, организаций и систем ООН, Верховного комиссариата по делам беженцев, Фонда детей и других межправительственных и неправительственных (например, "Врачи без границ") организаций.
Так, в связи с землетрясением в Армении, 8 декабря 1988 г. Генеральная ассамблея ООН принимает резолюцию 43/131. Подтверждая принцип суверенитета и первостепенную роль государств в организации помощи населению, резолюция подчеркивает значение гуманитарной помощи и обязанность содействия ей со стороны государств.
5 апреля 1991 г. Совет безопасности ООН принимает резолюцию 688, осуждающую репрессии режима С. Хусейна против курдов и шиитов (в результате которых ежедневно погибало до 600 человек) и призывает его обеспечить немедленный доступ международных гуманитарных организаций к нуждающимся в помощи во всех уголках Ирака. В резолюции, впервые в истории ООН, было подчеркнуто, что массовые нарушения прав человека представляют собой угрозу всеобщему миру. Исходя из этого, резолюция не только разрешает вмешательство, но и предусматривает защиту спасателей при помощи "голубых касок". 16 декабря 1991 г. Генеральная ассамблея ООН принимает резолюцию 46/182 об усилении координации в оказании срочной гуманитарной помощи населению бывшей Югославии, страдающему от гражданской войны. Тем самым происходит институализация обязанности оказывать гуманитарное вмешательство.
Подобные примеры можно было бы продолжить. Они говорят о том, что в современных условиях появляются некоторые механизмы сознательного регулирования международных отношений и тем самым преодоления "естественного состояния". Вместе с тем, специалисты указывают на целый ряд возникающих в этой связи вопросов (13) (см. также: 10, с. 456-457; 12, р. 136- 137).
Одна группа таких вопросов относится к ситуации, в которой может иметь место гуманитарное вмешательство. Действительно, нарушения прав человека - явление отнюдь не редкое. Почему в одних случаях (как, например, в Югославии) они влекут за собой вмешательство, а другие (например, массовые страдания мирного населения в ходе армяно-азербайджанского конфликта) - остаются в этом отношении без последствий? Кто должен принимать решение о вмешательстве - влиятельные межправительственные организации (ООН, СБСЕ) или сами государства? Могут ли подобные решения приниматься без согласия того государства, населению которого оказывается гуманитарная помощь?
219
Другая группа вопросов касается границ между гуманитарным вмешательством и вмешательством политическим. Не является ли всякое вмешательство неизбежно политическим? Ведь ни одно государство никогда не может абстрагироваться от своих национальных интересов, а любое решение ООН является продуктом политического соглашения. Оказывая помощь иракским курдам в 1991 г., США и их союзники не пошли на создание "зон защиты", опасаясь, что они могут стать зародышем курдского государства. Не следовало бы пойти значительно дальше и найти политическое решение курдской проблемы?
Наконец, еще одна группа вопросов связана с принципом равенства. Может ли гуманитарное право применяться одинаково ко всем государствам? Трудно представить, чтобы оно примем нялось, например, по отношению к США или любой великой державе Европы.
Указанные вопросы являются еще одним свидетельством противоречивости международного права и, в частности, того, что наиболее динамичные из его основных положений, отражающие реальности все большей взаимозависимости мира и выходящие за рамки межгосударственных отношений, неминуемо сталкиваются с наиболее традиционными, настаивающими на понятиях суверенитета, неприкосновенности границ и независимости государств.
И все же было бы неверно не видеть того, что основные принципы являются главным каналом проникновения общечеловеческих норм взаимодействия между социальными общностями в международные отношения. Как отмечает немецкий юрист Г. Каде, в десяти основных принципах взаимоотношений между государствами "были сформулированы основные международно-правовые нормы политических взаимоотношений и этические правила, соблюдение которых всеми государствами-участниками... является непременной предпосылкой дальнейшего прогресса" (пит. по: 2, с. 119). В этой связи необходимо представлять себе как общие черты, так и особенности международного права и морали.
3. Взаимодействие права и морали в международных отношениях
Взаимодействие международного права и международной морали, их диалектическое единство не исчерпываются общностью основных принципов поведения международных акторов. В основе этого единства лежат их генетическая общность (т.е. общ-
220
ность социальных основ происхождения, обусловленность особым родом общественных отношений); функциональная общность (регулятивное назначение); общность международного права и международной морали в плане их нормативно-ценностной природы: и право, и мораль представляют собой обязательные правила поведения, приобретающие роль юридического или нравственного долга и ответственности за его нарушение, отражающие существующий уровень развития международной системы, человеческой цивилизации в целом (см. об этом: 2, с. 54-56;
3, с. 193).
Вместе с тем нравственное и правовое единство не означает тождественности международного права и международной морали. В одних принципах преобладают юридические элементы (например, в принципе суверенного равенства государств), в других, напротив, - моральные элементы (например, в принципе сотрудничества). "Единство означает лишь тождественность их идейного содержания" (см.: 2, с. 22). В рамках объективно обусловленного единства мораль и право характеризуются существенными различиями, которые необходимо учитывать при анализе той роли, которую они играют в регулировании международных отношений. Суммируя выводы специалистов, указанные различия можно свести к следующим основным положениям.
Во-первых, правовые нормы носят фиксированный характер, записанный в соответствующих уставах, соглашениях, международных договорах и т.п. С этим тесно связан и институциональный характер права вообще и международного права, в частности: оно тесно связано с государственными институтами и межправительственными организациями (ООН и ее организации, Совет Европы, другие региональные организации). Система международного права охватывает, таким образом, такие элементы, как правовое сознание, правовые нормы, правовые отношения и правовые институты. В отличие от нее, в механизме нравственного регулирования международных отношений последний элемент (т.е. институты) отсутствует. Вместе с тем, здесь надо иметь в виду и специфику международной морали. Она "также непосредственно связана с государством: она создается и реализуется в процессе межгосударственного отношения (конечно, данная особенность относится лишь к одной разновидности международной морали - межгосударственной)" (см.: 2, с. 57). Следует однако оговориться, что эта "институциональность" достаточно условна, относительна, ибо в конечном итоге институты, продуцирующие международные моральные нормы (государства, межправительственные организации) не являются некими специали-
221
зированными органами по выработке и распространению всеобщих нравственных правил взаимодействия на мировой арене.
В конечном итоге и государства, и международные организации опираются на нравственные нормы, складывающиеся в самой практике международного общения, основой которых являются вырабатываемые в процессе всей истории человеческой цивилизации универсальные образцы поведения и взаимодействия социальных общностей и индивидов. С другой стороны, в разработке и развитии норм международной морали бесспорной выглядит и роль такого социального института, как наука (хотя в данном случае речь идет об ином смысле самого термина "институт").
Во-вторых, международная мораль и международное право различаются по сферам своего действия: моральные нормы носят всеохватывающий характер, в то время как право имеет в каждый данный момент ограниченную сферу применения. "Во многом международные отношения регулируются одновременно нормами как права, так и морали. Например, военная агрессия является и нарушением общепризнанных правовых норм, и моральным преступлением. Однако моральные нормы шире и эластичнее, чем нормы правовые" (см.: 3, с. 197).
Действительно, и моральные, и правовые нормы связаны с системой ценностей, принятой в той или иной социальной общности и определяющей выбор средств для обеспечения ее потребностей и интересов. Для того, чтобы эти средства были адекватными и гарантировали достижение поставленных целей, они должны согласовываться с обязательными в системе международных отношений образцами или, иначе говоря, с такими способами поведения, которые признаны как нормальные или допустимые в определенной обстановке. Полностью они могут быть понятными только в той социокультурной среде, в которой они сформировались. В то же время это не означает невозможности их передачи или заимствования. Содержащийся в них универсальный элемент способствовал тому, что некоторые из них были закреплены и формализованы в нормах международного права.
Закрепление общепринятых образцов поведения имеет большое практическое значение: от степени согласованности с ними поведения общности зависит ее успех в системе международных отношений, ими определяется предсказуемость действий актора и, в конечном счете, динамическое равновесие самой международной системы. Однако далеко не все универсальные образцы поведения могут быть формализованы в международно-правовых нормах. Значительно большая их часть закрепляется в нормах международной морали. В принципе каждая этническая, терри-
222
ториальная или функциональная общность имеет свои специфические образцы поведения и собственные системы ценностей, которые не подвержены влиянию международного права. В то же время она способна модифицировать некоторые из них под воздействием существующих и вновь возникающих в международной жизни правил и норм этического поведения. Необходимость их усвоения и применения во взаимодействии с другими международными акторами (что может быть достигнуто только при условии определенной трансформации таких правил и норм с учетом собственных образцов поведения и ценностей) особенно возрастает в современных условиях взаимозависимости и кризисных явлений в развитии человеческой цивилизации. Но если моральные нормы допускают и даже предполагают такую трансформацию, то правовым нормам это противопоказано: они рассчитаны на внешнее поведение актора, носят преимущественно рациональный характер, их пределы четко изучены и направлены на достижение стандартов такого поведения (см. об этом: 2, с. 58-62).
В-третьих, международное право и международная мораль различаются с точки зрения форм, методов, средств и возможностей воздействия на поведение международного актора, а следовательно, - и возможностей регулирования системы международных отношений. Правовое регулирование предполагает использование средств принуждения (международный суд, военные, экономические и политические санкции, исключение из членов межправительственных организаций, разрыв дипломатических отношений и т.п.). Основной регулятор в соблюдении нравственных норм международного поведения - мировое общественное мнение, причем его влияние на участника международных отношений может оказаться более эффективным, чем воздействие международного права. В то же время специфика международного права состоит в том, что в отличие от внутригосударственного законодательства, его нормы носят, как правило, рекомендательный характер, применяются с согласия его субъектов. Случаи обязательного и насильственного применения норм международного права относительно редки и всегда вызывают проблемы.
Различия международно-правовых и моральных норм могут служить источником возникновения противоречий между ними (см. об этом: 2, с. 73-75). Это не отменяет их единства и взаимодействия как регуляторов системы международных отношений и вместе с тем требует глубокого понимания особенностей, которые присущи каждому из них. В данной связи необходимо остановиться на специфике этического измерения международных отношений.
223
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Спасский Н.Н. Новое мышление по-американски // Мировая экономика и международные отношения. 1991, № 12, с. 20; Дмитриева Г.К. Мораль и международное право. - М., 1991, с. 10.
2. Кортунов А. Реализм и мораль в политике //Прорыв. Становление нового политического мышления. - М., 1988, с. 193-194; Поздняков Э.А. Мировой социальный прогресс: мифы и реальность //Мировая экономика и международные отношения. 1989, № 11, с. 56.
3. Макиавелли Н. Государь. - М., 1990, с. 52.
4. Soutoul G. Traite de polemologie. Sociologie des guerres. - Paris, 1970, p. 11-12.
5. Курс международного права. Том 1. Понятие, предмет и система международного права. - М., 1989, с. 9.
6. Тункин Г.И. Право и сила в международной системе. - М., 1983, с. 26.
7. Блищеико И.П., Солнцева М.М. Мировая политика и международное право. - М., 1991, с. 106.
8. Граций Гуго. О праве войны и мира. Три книги, в которых объясняются естественное право и право народов, а также принципы публичного права. - М., 1956, с. 48.
9. Moreau Defarges Ph. Les relations intemationales dans Ie monde d'aujo-urd'hui. Entre globalisation et fragmentation. - Paris, 1991, p. 448.
10. Курс международного права. В семи томах. Том 2. Основные принципы международного права. - М., 1989, с. 5.
11. Martin P.-M. Introduction aux relations intemationales. - Toulouse, 1982, p. 107-111.
12. Demichel F. Elements pour une theorie des Relations intemationales.
<< Пред. стр. 6 (из 11) След. >>
Список литературы по разделу