<< Пред.           стр. 25 (из 52)           След. >>

Список литературы по разделу

 Человек неизбежно находит себя внутри ситуации, и своим жизненным проектом противостоит этой ситуации. Но поскольку свою заботу он выражает по необходимости в «онтическом» плане, т.е. в плане сущего и его фактуальности, то ему не выйти за рамки неподлинного существования. Когда человек использует вещи, устанавливает социальные отношения, это само по себе удерживает его на уровне фактов. Процесс утилизации проникает в язык, который вырождается в пустословие анонимной экзистенции с ее аксиомой: «Это так потому, что так говорится». Анонимная экзистенция пытается заполнить образовавшийся вакуум, прибегая ко все новому опыту, — в итоге она тонет в любопытстве. Помимо пустословия и курьезности неподлинную экзистенцию характеризует двусмысленность. Ситуативная индивидуальность, упокоившаяся в праздной болтовне, исчезает в конце концов в тумане недомолвок. Анонимность — «так говорят» или «так делают» — верный признак неподлинной экзистенции.
 
 391
 
 Экзистенциальный анализ показывает, что анонимное существование является составной частью «способности быть» человека. В основе такого варианта «способности быть» лежит «осадочность», т.е. его падение на уровень вещей. Тем слышнее становится голос совести, взывающей к подлинному существованию, онтологическому (не оптическому), экзистенциальному плану, где уместны поиски смысла бытия. Совесть отвлекает нас от самолюбования, призывая вглядеться в тайные закоулки души, в то, что нельзя утаить от себя.
 
 Экзистенция, как мы уже знаем, есть бытие-в-возможности, на чем основано самопроектирование и трансцендирование человека. Однако любой проект затягивает нас в болото мирского и вещного. По сути дела это значит, что проекты и выбор эквивалентны. Я могу посвятить жизнь работе, науке, обогащению, чему угодно другому, но человеком остаюсь, лишь выбирая одну возможность либо другую. По этой причине, не имея возможности избежать выбора, человек на что-то решается и непременно рассеивается в неподлинной экзистенции. И все же среди множества возможностей есть особая, уйти от которой ни одно живое существо не властно. Это смерть.
 
 В самом деле, я могу расходовать собственную жизнь, как мне заблагорассудится: прожить ее с пользой или растратить по пустякам. Могу быть кем угодно, по собственному усмотрению, но не могу не умереть. Смерть, таким образом, становится реальностью, экзистенцией, которой больше нет. Понятно поэтому, что пока существует Я, смерть пребывает в качестве возможности-угрозы сделать все прочие возможности невозможными. Смерть как возможность, заключает Хайдеггер, перекрывает пути самореализации. Со смертью исчезают все возможности строить проекты, выбирать и реализовывать.
 
 Голос сознания, следовательно, озвучивает смысл смерти, обнажающей ничтожность любого проекта. В перспективе смерти все индивидуальные ситуации роднит возможность стать невозможными. Осознание смерти, суетности любого проекта обосновывает историчность экзистенции, неполноту каждого из ее моментов. Подлинная экзистенция, кроме прочего, есть бытие-к-смерти. Только приблизившись к постижению смерти как невозможности существования, пониманию, растворенному в поступках, предвосхищающем решении, человек находит себе подлинное бытие. Стать свободным перед лицом собственной смерти — значит распознать среди суетных такие возможности, которые, будучи правильно выбранными, окажутся недостижимыми для смерти.
 
 392
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 5. МУЖЕСТВО ПЕРЕД ЛИЦОМ СТРАХА
 
 Смерть, полагает Хайдеггер, есть такая возможность бытия, от которой Dasein не может уклониться. Нависшая как угроза возможность не быть проясняет все отношения с другими Dasein. Возможность абсолютно безусловная, смерть во времени становится экстремумом бытия, его чистой невозможностью. Непреодолимость в том, что смерть — последняя возможность экзистенции, аннигилирующая ее. Как безусловная она принадлежит исключительно индивиду. «Никто не может умереть за другого». Здесь-бытие характеризуется способом персонификации смерти. В той мере, в какой смерть есть, она всегда радикальным образом моя смерть.
 
 «Жизнь к смерти» конституирует аутентичный смысл экзистенции, очищенной от быта, фактов и обстоятельств. Предвосхищение смерти (ложным решением которого является самоубийство) придает смысл всему сущему через опытное запределивание на его возможное небытие. Такой опыт вряд ли рефлексивен по природе, скорее, он дает о себе знать специфическим чувством страха. «Бытие-к-смерти» есть страх, он ставит человека лицом к лицу с Ничто (Nichts), бессмысленностью любых проектов, начинаний и самой экзистенции. Тоска сигнализирует об аффективной ситуации радикально нарастающей угрозы, сдавливающей экзистенцию. Угроза, рождающаяся изнутри изолированного бытия, Dasein, и есть страх.
 
 Ощутить в себе этот страх «бытия-к-смерти», набраться мужества вглядеться в лицо собственного Ничто, моего небытия, — значит ощутить подлинную экзистенцию. Голос совести призывает принять собственную конечность и негативность. Напротив, страх перед смертью, малодушное бегство, отрицание ее реальности свидетельствуют о характере экзистенции, банальной, неподлинной и анонимной, увязшей во мраке безличного «Man». Страх — это сползание в плоскость вещного неподлинного бытия... Боятся всегда чего-то, в то время как страх не касается ничего конкретного, ибо говорит о присутствии Ничто в его уничтожающей потенции. «В тревоге перед лицом смерти Dasein развернуто лицом к самому себе в признании непреодолимости этой последней возможности. Банальная экзистенция ищет уловки, переплавляя страх в боязнь перед неотвратимым событием. Банальная двусмысленность страха выступает как постыдная слабость, которой не должно знать Dasein».
 
 393
 
 
 
 
 
 
 
 
 6. ВРЕМЯ
 
 Если экзистенция — это возможность и проектирование, то среди детерминаций времени (прошлое, настоящее и будущее) фундаментально будущее. В проектировании себя вперед, в «видении-себя-самого» на фоне грядущего состоит существенная характеристика экзистенциальности. Тем не менее забота, предвосхищающая возможности, вырастает из прошлого и подразумевает его. Между прошлым и будущим — хлопотная суета, связанная с настоящим. Три временные детерминации имеют значение «быть вне себя»: будущее — это устремление, настоящее — бытие при вещах, прошлое — возвращение к факту и принятие ситуации. Это причина, по которой Хайдеггер называет три момента времени экстатичными (как то, что бытует вне себя). Грядущее, ставшее и настоящее раскрывают темлоральность как чистый «ekstatikon». Темпоральность — изначальная внеположенность в себе и для себя. «Мы называем определенные феномены — грядущее, ставшее и настоящее — экстазисной темпоральностью».
 
 В любом случае, в зависимости от того, идет ли речь о времени аутентичном или неаутентичном, подлинной или неподлинной экзистенции, мы охвачены либо заботой об успехе, либо принимаем смерть как возможность экзистенции. Будущее есть бытие-к-смерти, которое не дает нам погрязнуть в мирском. И если подлинное прошлое отвергает пассивное восприятие традиции, призывая довериться возможностям, предлагаемым живой традицией, то подлинное настоящее есть мгновение, когда человек, постигая неподлинность окружающего, отрицая его, решает наконец свою судьбу.
 
 Из анализа темпоральности следует: 1. Черты времени, предлагаемые здравым смыслом и научным понятием соразмерности, Хайдеггер характеризует как черты неподлинного, вещного времени; 2. Подлинная экзистенция (страх) показывает незначительность всех человеческих проектов. Равная их мизерность дает возможность человеку сконцентрироваться на собственном времени, довериться своего рода «amor fati», судьбе. Человек живет, принимая дух своего времени и народа, но все же, будучи в миру, он и вне его, ибо пережил предвосхищающий опыт смерти, раскрывшей Ничто человеческой экзистенции; 3. Историчность Dasein состоит не просто в историзации бытия: историографическое раскрытие показывает ускоренность здесь-бытия в истории. История и бытие едины по своей онтологической структуре. Эта связь отсылает к экзистенциальному источнику историографии, историчности бытия.
 
 394
 
 
 
 
 
 
 
 7. ЗАПАДНАЯ МЕТАФИЗИКА КАК ЗАБВЕНИЕ БЫТИЯ. ПОЭТИЧЕСКИЙ ЯЗЫК КАК ЯЗЫК БЫТИЯ
 
 Вопросу о смысле бытия посвящена работа «Бытие и время». Экзистенциальная аналитика показала, что к искомому смыслу бытия нельзя прийти путем вопрошания сущего. Анализ здесь-бытия как привилегированного сущего, ставя вопрос о сути бытия, раскрывает, скорее, Ничто экзистенции. Радикальную критику классической метафизики дает Хайдеггер во «Введении к метафизике» (1956).
 
 Классическая метафизика от Аристотеля до Гегеля и Ницше делала то, невозможность чего показал экзистенциальный анализ: она искала смысл бытия, исследуя сущее. Став физикой, метафизика «забыла» о бытии, более того, «забыла» о самом забвении. Платон, по мнению Хайдеггера, ответствен за деградацию метафизики к физике. Философы-досократики (Анаксимандр, Парменид, Гераклит) понимали истину как самораскрытие бытия, что подтверждается этимологически (от греч. Aletheia, где lantano — скрывать, а — отрицание, что вместе означает непотаенность). И все-таки отвергнутое Платоном понятие истины как несокрытости перевернуло все вверх ногами. Бытие он основал на истине так, что мышление, а не бытие стало устанавливать отношения между содержанием и идеями. Таким образом, бытие должно было оконечиться и соотнестисъ с человеческой мыслительной способностью и языком.
 
 Верно, что мы, говорящие, используем язык, но верно и то, что именно наследие из слов, логических правил, грамматики и синтаксиса полагает непреодолимые границы тому, что мы можем сказать. Однако пользуясь языком, мы говорим о сущем, а не о бытии. Бытие раскрывает себя не через сущее, даже если это привилегированное Dasein, а только по инициативе самого бытия. В этом и состоит знаменитый хайдеггеровский «поворот».
 
 Человеку не дано проникнуть в смысл бытия. Он не хозяин сущего, а скорее пастух бытия. Его достоинство в том, чтобы быть «позванным самим бытием для охраны его истины». А это значит, что философию надобно вызволить из тисков «гуманистической» деформации, дабы вернул» ей «тайну» бытия и первородную способность к самораскрытию.
 
 Так где же бытие приоткрывает свою тайну? Раскрытие случается в языке, но не в научном, а в поэтическом. «Язык — дом бытия. И в нем обитает человек. Мыслители и поэты — хранители этого обиталища». «Бытие все еще ждет, когда же оно станет делом человеческой мысли. Как бы ни определяли люди сущность живого разума (ratio animalis) — способностью оперировать понятиями или пользоваться категориями, — любое действие разума предполагает, что до всякого
 
 395
 
 восприятия сущего само бытие уже проявилось и сбылось в своей истине. Ведь и в понятии живого существа уже заложена трактовка жизни, неизбежно опирающаяся на трактовку сущего как жизни — zoe + physis... Метафизика отгораживается от того простого и существенного обстоятельства, что человек принадлежит себе постольку, поскольку слышит требование бытия... благодаря этому у него есть язык как обитель, оберегающая присущую ему экстатичность. Попадание в просвет бытия я называю экзистенцией. Только человеку дан этот род бытия, который не просто возможность разума, в нем суть человеческая хранит источник своего определения».
 
 В языке, читаем мы в эссе «Гельдерлин и сущность поэзии» (1937), поэту раскрывается дар бытия, им, поэтом, говорящего. Важно поэтому уметь услышать бытие, отдаться (Gelassenheit) в его власть и стать свободным для восприятия истины. Как свобода, так и истина равным образом — дар бытия, и его инициатива — открыться человеку.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 8. ТЕХНИКА И ЗАПАДНЫЙ МИР
 
 Мы говорили о двух хайдеггеровских образах — «хозяин сущего» и «пастух бытия». Среди «экзистенциальных мыслителей» — Анаксимандр, Парменид, Гераклит, Гельдерлин. Однако западный человек, благодаря физике, притязающей быть метафизикой, захотел стать повелителем сущего. Платоновская трактовка истины определила судьбу западной культуры с ее приматом техники. Начиная с Нового времени техника — далеко не нейтральный инструмент в руках человека, использующего ее то во благо, то во зло. В самом деле, техника стала своего рода векселем, предъявленным к оплате Бытием беспамятному человеку, тому, кто дерзнул превратить реальность в чистый объект эксплуатации и господства. Способ поведения властелина, не умеющего остановиться, угрожает основам самой жизни не менее, чем вера в технику и ее безраздельное могущество.
 
 Нельзя не заметить серьезные расхождения в позициях Хайдеггера (последнего этапа творчества) и его учителя Гуссерля. «Гуссерль, — отмечает София Ванни Ровиги, — начал с математики при слабо выраженном интересе к истории. Историческая и литературная культура отличает Хайдеггера, пришедшего из теологии. По Гуссерлю, философия должна была стать строгой наукой. По Хайдеггеру, чувства более открыты бытию, нежели интеллект: поэты удачнее, чем философы, раскрывают бытие».
 
 396
 
 Нашлось немало критиков, обвинивших Хайдеггера в произвольности его этимологических аллюзий, нередко запутанных и искусственных. Тем не менее известно свидетельство Ганса Георга Гадамера о колдовских чарах учителя. На лекциях Хайдеггера, писал он, «приходило прозрение, все казалось видимым, физически ощущаемым. Невозможно забыть вихрь бесчисленных вопросов, которыми он засыпал учеников в первые же часы семестра. Запутавшись во втором и третьем раунде этих каверзных вопросов, в последние семестровые часы мы, полуошалевшие, обретали себя в попытке уловить мерцание световых бликов посреди сгустившегося тумана».
 
 Действительно, нельзя пройти мимо такого мыслителя, как Хайдеггер, не отдав себе отчет в том, что интерпретация экзистенции как бытия-в-мире, полемика против психологизма, критика идеалистических абстракций, анонимной экзистенции, вырождающейся в болтовню, любопытство и экивоки, анализ связи историчности и Dasein ощутимо повлияли на современную философскую мысль.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Глава двадцать вторая
 Экзистенциализм
 
 1. ОБЩИЕ ЧЕРТЫ
 
 Экзистенциализм, или философия существования, утвердился в Европе в период между двумя мировыми войнами, оставаясь до конца 60-х годов своего рода модой. Потеря европейскими народами свободы и эпохальный кризис проявились в торжестве тоталитарных режимов, распространившихся от Атлантики до Урала, от Сицилии до Балтики. В экзистенциализме отразился кризис романтического оптимизма, гарантировавшего именем Абсолютного Разума гуманизм, осмысленность истории, стабильные ценности и необратимый прогресс. В этом смысле идеализм, позитивизм, марксизм — формы философского оптимизма. Напротив, экзистенциализм рассматривал человека как конечное существо, «заброшенное в мир», постоянно находящееся в проблематичных и даже абсурдных ситуациях.
 
 Человек для экзистенциализма — не объект, иллюстрирующий теорию, не элемент класса наряду с другими элементами того или иного рода, он также не момент всепостигающего Разума, не то, что выводится из Системы. Экзистенция недедуцируема, а реальность нельзя отождествить с рациональностью. Кроме того, можно выделить три другие характеристики реальности, указываемые экзистенциалистами: 1) центральное положение экзистенции как способа бытия такого конечного сущего, как человек; 2) экзистенция соотносится с трансценденцией бытия; 3) возможность как образующий принцип экзистенции.
 
 Как же определяется понятие экзистенции? Экзистенция указывает на конечность существования, она есть возможность, т.е. «возможность быть». Экзистенция, стало быть, не сущность, не что-то, данное от природы, предопределенное и неизменное. В отличие от растений и животных, человек есть то, чем он решил быть. Его существование в смысле самоконституирования дано как возможность и выхождение за пределы себя (ex-sistere) — неопределенная проблематичность, риск, решимость, бросок вперед. В зависимости от того, куда направлен бросок — к Богу, миру, самому себе, свободе, ничто, — различают концептуальные черты экзистенциализма как течения.
 
 399
 
 1. В экзистенциализме нетрудно увидеть реакцию на кризис гегельянства, который выражен уже в пессимизме Шопенгауэра, гуманизме Фейербаха, проблематике сочинений Достоевского, Ницше и Кафки.
 
 2. В истоке течение предстает как ренессанс Кьеркегора. «Комментарии к Посланию к Римлянам» теолога Карла Барта (1886—1968) способствовали распространению идей Кьеркегора в Германии и с их осмыслением трагичного смысла экзистенции, зла и Ничто. Барт писал, что Кьеркегор указал на бесконечное качественное различие между временем и вечностью: «Бог на небе и ты на земле».
 
 3. Более близкий по времени корень экзистенциализма — феноменология. Отношения человека с миром вещей и социумом должны быть скрупулезно описаны так, как они проявляются в разных сферах опыта, а не дедуцированы априори.
 
 4. Анализ экзистенции был дан не только в философских сочинениях, но и в литературных эссе Сартра, Камю, Симоны де Бовуар, Марселя.
 
 5. Назовем иных представителей экзистенциализма, кроме Хайдеггера: Карл Ясперс, Жан-Поль Сартр, Габриэль Марсель, Морис Мерло-Понти, Альбер Камю и Никола Аббаньяно.
 
 6. Русские экзистенциалисты Лев Шестов (1866—1938) и Николай Бердяев (1874—1948) разрабатывали тематику личности, подлинного христианства, аутентичного социализма и феномена веры.
 
 7. Во Франции состоялся своего рода ренессанс экзистенциального гегельянства с опорой на «Феноменологию духа», представители которого — Жан Валь («Несчастье сознания в философии Гегеля», 1951), Александр Кожев («Введение в Гегеля», 1947), Жан Ипполит («Логика и экзистенция», 1949).
 
 8. Тема абсурдности существования нашла свое яркое выражение в «Мифе о Сизифе» Альбера Камю (1943), наряду с темами человеческого достоинства и метафизического бунта против творения в целом.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 2. КАРЛ ЯСПЕРС И КРУШЕНИЕ ЭКЗИСТЕНЦИИ
 
 2.1. Наука и философия
 
 Карл Ясперс (1883—1969), медик по образованию, считал Макса Вебера своим учителем. Будучи профессором Гейдельбергского университета, он опубликовал работы «Всеобщая психопатология» (1913) и «Психология мировоззрений» (1919). Философ-антинацист был изгнан из университета в 1937 г.
 
 400
 
 Наиболее значительной работой Ясперса стала трехтомная «Философия»: «Философская ориентация в мире», «Прояснение экзистении» и «Метафизика». Из других сочинений укажем на следующие: «Разум и экзистенция» (1935), «Ницше» (1936), «Декарт и философия» (1937), «Экзистенциальная философия» (1938), «Об истине» (1947), «Философская вера» (1948), «Смысл и назначение истории» (1949), «Введение в философию» (1950).
 
 Между философией и наукой, полагает Ясперс, нельзя допускать опасного заражения, но и одна без другой они существовать не могут. Наука необходима для философии, ибо показывает ей возможные пути познания, методологически точные и выверенные результаты исследований, без чего философия была бы слепа. С другой стороны, философия присутствует в науках в качестве их внутренне связующего смысла. Философия, пишет Ясперс в «Экзистенциальной философии», обитая внутри науки, разъедает непрерывно прорастающий в ней догматизм, возможно, играя роль сознательного гаранта научного духа, своего рода антисциентистской прививки. Наука не живет без философии, и наоборот (хотя при контакте увеличивается опасность переноса «инфекции»), и не будем забывать, что философская деятельность не тождественна, но и не антиномична научной мысли.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 2.2. Ориентация в мире и «объемлющее» (Umfassende)
 
 Что же такое наука или, лучше, научная установка? Она, по Ясперсу, состоит в методологическом прояснении границ науки и ее ценности. Она подразумевает готовность исследователя принять любую критику относительно собственных выводов. Критика никогда не бывает излишней. Даже необоснованная критика действует на истинного ученого продуктивным образом. Избегающий критики, по сути, не желает ничего знать в собственном смысле слова.
 
 С предельной ясностью философ суммирует в трех характеристиках особенности научного знания:
 
 1. Научное знание о вещах не есть познание бытия. Научное познание соотносится с определенными предметами. Но наука не знает, каково само бытие. Совокупность предметных сфер и бытие как таковое — разные вещи.
 
 2. Научное познание не способно направлять жизнь, оно не устанавливает ценности, и в нем нет доказательства необходимости собственного существования (известно, что были и есть культуры «ненаучные»). Будучи объективной (для всех), наука не решает всех проблем, напротив, исключает наиболее важные для человека.
 
 401
 
 3. Относительно собственного смысла у науки нет даже гипотез. Существование науки основано на импульсах в принципе недоказуемых.
 
 Научное знание предметов и фактов Ясперс называет «ориентацией в мире», бесконечным процессом накопления знания относительно сущего в мире. Сам же мир как тотальность остается по ту сторону науки. Освоенное бытие — это еще не бытие. Наука как ориентация в мире замкнута на предметы, и несмотря на все более широкие обобщения, горизонт удаляется по мере продвижения к нему искателя: наука — бесконечный незавершенный процесс. Бытие как бытие — это скорее пропасть. Оно не есть нечто данное и замкнутое в себе, для него характерно одно: удаляться и отодвигаться от нас. Такое бытие Ясперс называет «объемлющим», которое непрерывно взывает к нам в качестве истока любой вещи.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 2.3. Необъективируемостъ экзистенции
 
 Как бы там ни было, но помимо рассудка (и науки) есть разум. Именно разуму склонен доверять Ясперс «прояснение экзистенции», с которым имеет дело философия. Есть способ мышления, лишенный универсальной значимости, не принуждающий ни к чему, но он открывает то, что составляет опору и норму жизни. Такая мысль, как световой луч, разрезающий тьму, показывает дорогу. Она не дает знания о посторонних вещах, но показывает совершенно отчетливо, что я действительно понимаю, что хочу и во что по-настоящему верю. Такая мысль создает меня и делает прозрачным мое самосознание.
 
 Нельзя не заметить, как Ясперс принимает в свободной интерпретации гегелевское соотношение рассудка и разума. На основе их различия он дистанцируется как от рационалистов, отвергающих во имя науки все прочее (мораль, религию), называя все это произвольной, инстинктивной субъективностью, так и от иррационалистов, превозносящих все то, что презирают рационалисты. Впрочем, рационалистам, возражает философ, никогда не добиться «чистоты и точности», а иррационалисты не выходят из «опьянения витализмом».
 
 Истина — нечто бесконечно большее, чем пресловутая «научная точность». Философия проясняет экзистенцию, приводя сознание к самому себе и к коммуникации с другими экзистенциями. Биология, психология, социология изучают человека как предмет среди предметов, оставляя за скобками экзистенцию. Существование в своей единичности и неповторимости не может быть предметом безличных дискурсов. Экзистенция — всегда моя экзистенция. Кьеркегор и Ницше поместили разум в глубину экзистенции, первый — ради
 
 402
 
 веры, второй — во имя нового человека. Но оба были согласны, что, лишь поняв себя, можно найти дорогу к истине, не научной, а экзистенциальной. Стало быть, экзистенция, вопреки гегельянству, в принципе необъективируема. В подлинности ее нельзя отождествить ни с Dasein, ни с чем другим, научно постижимым. Экзистенция как «персональный вопрос» не имеет ничего общего с безличным фактом. «Я существую, поскольку не позволяю себе стать предметом, объектом. Я знаю себя, не задавая вопрос: что я такое? Я существую в реализации своих возможностей». Человек — «бытие в возможности». Сам выбор заключается в признании возможности, которая принимается как единственная. «Мое Я тождественно реальному месту, в котором я нахожусь».
 
 Я тождественно ситуации: я не могу быть чем-то, если уже я не есть что-то, я совпадаю с реальностью и ее миссией. Я принадлежу к какому-то народу, имею этих, а не других родителей, могу любить лишь эту женщину. Могу и предать, но, предавая (присоединяясь к другому народу, любя другую женщину, не признавая родителей), я изменяю не кому-то — себе самому, поскольку я — это моя ситуация, реальность, из которой нельзя выйти. Я могу стать только тем, что есть. Единственный выбор — в осознании и приятии ситуации как моей ситуации. Свобода неальтернативна, скорее она похожа на «amor fati» Ницше.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 2.4. Крушение экзистенции и шифры трансценденции
 
 Необъективируемость и историчность экзистенции — плоды прояснения экзистенции, в свете которого ясно, что «экзистенция и разум — не две потенции в борьбе», каждая, благодаря другой, взаимопроникая, дает и ясность, и реальность. Осознанная экзистенция показывает, что все имеет свой конец. Достигнутые цели в изменившихся социальных условиях становятся неприемлемыми. Все мыслимые возможности истощаются. Маяки духовной жизни угасают. Ни один факт не вечен, ни один институт не выдерживает временной коррозии.
 
 В конце концов наступает крушение, гибель не только вещей и институтов, но и творений мысли. И если взглянуть с точки зрения науки, то мир тонет как здесь-бытие по той причине, что он не понят как мир сам по себе и на основе самого себя.
 
 Крушение мира и сущего в нем приводит к очевидности шифров трансценденции. Трансценденция непознаваема, но к ней как к иному отсылает мирское сущее. В этом смысле экзистенция, просветленная Разумом, мир и мирское сущее — язык, в котором зашифрована трансценденция. Трансценденция раскрывается в «пограничных ситуациях», суть которых Ясперс объясняет так: «Экзистенция, немыслимая вне борьбы и страдания, чувство непоправимой вины и смерти-расплаты образуют в сумме то, что я называю пограничной ситуацией».
 
 403
 
 Это не субстантивные изменения, а феноменальные. Относительно нашего здесь-бытия они весьма определенны по характеру. Границы непрозрачны, как стена, против которой мы негодуем и все же продолжаем терпеть ее. «Проясняя ситуацию, мы видим, что истинное я, то, которое желает быть самим собой, терпит крах, а это значит, что оно готово к чему-то другому, и это другое — Трансценденция». Я уже не Я без Трансценденции, о которой можно лишь смутно догадываться, ибо она недискурсивна. На вопрос, что такое экзистенция, нельзя дать ответ в научных терминах. Непрямой ответ напрашивается сам собой по мере того, как проясняется структура мира, никогда не замкнутого в себе, структура человека, который никогда не реализует себя совершенным образом, когда, наконец, очевидны невозможность полной систематизации и фатальность всеобщего крушения. Чувство разорванности бытия, господство раздора, повсеместность противоречий говорят о том, что уже ничто не может оставаться самим собой. «Последний вопрос, — читаем мы в "Метафизике", — в том, чтобы узнать, есть ли свет в обступающем со всех сторон мраке».
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 2.5. Экзистенция и коммуникация
 
 Трансценденция недоступна научному познанию, но все же пограничные ситуации и экзистенциальное крушение указывают на нее, подобно шифрам. Но если философская истина, в отличие от анонимно-научной, укоренена в глубинах личной экзистенции, то как возможно сообщение и принятие ее другими?
 
 Безусловно, истина связана с единичной экзистенцией, потому она и уникальна: Я — это моя истина. Но если истина и уникальна, то она и множественна, ведь одна экзистенция стоит рядом с другими, каждая из которых имеет свою собственную истину. Через иную вместе с ней каждая экзистенция находит себя. По существу, правда других не столько противоположна моей, сколько она — истина других экзистенций, ищущих Единственную правду, которая выше всех отдельных истин, это горизонт, к которому они двигаются».
 
 Таким образом, Ясперсу удается уйти от догматизма, фанатизма, релятивизма и скептицизма. Не предлагая дефинитивных истин, он предпочитает путь, где нет гарантий, — диалог непохожих экзистенций. Поскольку тотальность мира недостижима ни в познании, ни в действии, то любые попытки установить тоталитаризм в политике основываются на насилии и убийствах. Долг философии, когда появляются все новые формы национал-социализма или большевизма, — в сопротивлении циничной пропаганде. Единственный противовес насилию — свобода мысли, дающей разнообразие возможностей бескровного решения жгучих социальных проблем.
 
 404
 
 
 
 
 
 
 
 3. ХАННА АРЕНДТ: БЕСКОМПРОМИССНАЯ БОРЬБА ЗА ИНДИВИДУАЛЬНУЮ СВОБОДУ
 
 3.1. Жизнь и сочинения
 
 Ханна Аренда родилась в ганноверской еврейской семье 14 октября 1906 г. В университетах Марбурга, Фрейбурга и Гейдельберга ей посчастливилось слушать лекции Рудольфа Бультмана, Эдмунда Гуссерля, Мартина Хайдеггера, Карла Ясперса. В 1928 г. она написала диссертацию об Августине Аврелии.
 
 Вынужденная бежать из нацистской Германии в 1933 г., она приехала в Париж, где познакомилась с А. Койре, Р. Ароном, Ж.-П. Сартром и А. Кожевым. За деятельность по перемещению еврейских детей в Палестину в 1940 г. ее арестовали, но в 1941-м она нашла убежище в Америке. После долгих лет преподавания в Принстонском и Колумбийском университетах, а также в университете Беркли, она стала профессором политической философии Нью-Йоркской новой школы, своего рода американского филиала франкфуртской школы. Творчество Ханны Арендт не утратило своей актуальности и после ее смерти (4 декабря 1975 г.).
 
 Среди сочинений Арендт известны следующие: «Истоки тоталитаризма» (1951), «The Human Condition» (1958), «Эйхман в Иерусалиме: банальность зла» (1963), «Кризисреспублики» (1969), сборник очерков «Ложь в политике», «Гражданское неповиновение», «О насилии», «Мысли о политике и революция». По поводу американской политики во Вьетнаме она писала: «Дело не только в том, что политика лжи никогда не была эффективной в борьбе с врагом, — она неизбежным образом поедает сама себя, а национальная пропаганда не имеет иной цели, кроме обмана Конгресса». Обличая ложные проявления демократии, она оставалась на страже права человека на свободу, чему и посвящена работа «Жизнь разума».
 
 405
 
 
 
 
 
 3.2. Антисемитизм, империализм и тоталитаризм
 
 В «Истоках тоталитаризма» Арендт писала: «Антисемитизм (не просто ненависть к евреям), империализм (не просто завоевание) и тоталитаризм (не просто диктатура) как формы жестокости, одна злобнее другой, продемонстрировали, что человеческое достоинство нуждается в новой гарантии, новом политическом принципе, новом земном законе для всего человечества». Антисемитизм, по ее мнению, стал катализатором нацистского движения, потом мировой войны и фабрик смерти. Цель тоталитарных режимов — завоевать мир, какими бы тяжкими ни были последствия. Они рассматривали любую страну как потенциально свою собственную территорию. Нацисты изгоняли евреев из рейха, делая реальностью легенду о вечных скитальцах, тем самым рождая ненависть к Третьему рейху.
 
 Концентрационные лагеря должны были подтвердить законность претензий нацистов на господство над миром путем унификации индивидов, каждый из которых рассматривался как набор примитивных реакций. Превратить при помощи лагерного террора людей в животных, единственная «свобода» которых — в сохранении вида, поручалось «элите». В аду, выдаваемом пропагандой за рай, «научными» средствами стерилизуется человеческая природа, из которой планомерно тщательно изгоняется все спонтанное, чего, кстати, не лишены даже животные. Гитлер и Сталин хотели создать общество, где наказание не вызывает реакции, эксплуатация исключает вознаграждение. Труд в таком обществе непродуктивен, а бесчувственность тотальна. «Паразитов» (тех, кто не вписался в систему) ждали газовые камеры, дабы они не заразили оставшуюся часть «здоровой популяции». Лагеря, по мнению Арендт, возможно, слишком «правильно» и слишком «эффективно» реализовали доктрину, показав ее самоубийственный смысл. Тем не менее эта идеология и сегодня остается потенциально действующей угрозой, и нам следует быть бдительными.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 3.3. Поступок как преимущественно политическая активность
 
 Не принимая ни фатализма, ни детерминизма, Арендт видит в человеке спонтанный источник свободной инициативы и творческой энергии. В сочинении «The Human Condition» она говорит о трех видах человеческой активности: трудовой, оперативной и действенной. Трудовая активность отвечает биологическому развитию человеческого тела, гарантирует выживание не только индивида, но и рода в целом. Оперативные способности, выходя за рамки витального круга, создают искусственный мир, обособленный от природной сферы.
 
 406
 
 Поступок — интеракция — уже для древних римлян был синонимичен понятию «быть среди людей» («inter homines esse»), и наоборот, «умереть» означало «потерять связь с людьми, прекратить быть среди людей» («inter homines esse desinere»). Поступок-акция — это рождение (инициация) чего-то нового, поэтому действие — преимущественно политическая активность — символизирует рождение, а не смерть. Если мы хотим отделить политическую сферу от метафизической, то вводим центральную категорию — поступок. Благодаря энергии действия сохраняются политические организмы, благодаря ему же остаются воспоминания, складывающиеся в историю.
 
 Поступки смещают фокус человеческой жизни, придавая ей социальное измерение. Все же есть аспекты жизни, которым противопоказаны сильный свет, публика, сценическая обстановка. Любовь, к примеру, в отличие от дружбы, когда попадает на публику, то, если не умирает, гаснет. Тем не менее, убеждена Арендт, не в таинственных глубинах души живет истина, она — плод не интроспекции, а активных действий. «Наша чувственная система неотделима от реальности, какой она нам является. Публичная доминанта вызывает вещи из латентного состояния: яркий свет, высвечивая, усиливает то, что мы называем частной жизнью».
 
 В работе «Жизнь разума» Арендт, критикуя платоновскую идею, что истина бытия постижима в созерцании за пределом являемости, пишет: «В мире нет ничего, что не обладало бы формой являющегося всем объекта, именно явленность гарантирует собственную реальность». Другое дело, что следует отличать подлинную явленность от фиктивной. «Первая устойчива к критике, подтверждает себя в дискуссии и, приведенная в действие, уточняет саму объективность» (Дж. Ваттимо). Познание, следовательно, конституирует объективность на перекрестке действий и предположений. Объективность, другими словами, дана как интерсубъективность. Именно от согласия людей и групп между собой зависят политические ценности, образующие идеальное измерение взаимопризнания людей, групп и целых эпох.
 
 
 
 
 
 407
 
 
 
 
 
 4. ЖАН-ПОЛЬ САРТР: ОТ АБСОЛЮТНОЙ И БЕСПОЛЕЗНОЙ СВОБОДЫ К СВОБОДЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ
 
 4.1. Писать, чтобы понять себя

<< Пред.           стр. 25 (из 52)           След. >>

Список литературы по разделу