<< Пред. стр. 2 (из 16) След. >>
Список литературы по разделу
например, отвечая на приглашение, исключительно из чувства долга.
Недружественным жестом было бы также ответить другу только из чувства долга.
Ничем не лучше было бы ответить на приглашение или откликнуться на обращение
друга в соответствии с долгом, pflichtmassig (скорее, чем из чувства долга, aus
Pflicht, и мы снова обращаемся к "Grundlegung zur Metaphysik der Sitten" Канта,
нашего образцового "критического читателя" [critical reader], великого
философа-критика, которому мы так обязаны в качестве наследников). Это лишь
добавило бы к фундаментальному затруднению еще один недостаток: считать себя
безупречным, играя на видимости там, где намерение отсутствует. Мало сказать,
что "надо" в отношении дружбы, также, как и в отношении вежливости, не должно
носить характера обязательства, оно не должно даже принимать форму какого-либо
правила, в особенности, ритуального. Жест дружбы или вежливости подвергся бы
саморазрушению при малейшей уступке необходимости применить к конкретному случаю
предписание общего характера. Он оказался бы побежденным, разбитым и сломленным
23 страсти
жесткой регулярностью правила, иначе говоря, нормы. Из этой аксиомы вовсе не
следует делать вывод, что достичь дружбы или вежливости (например, отвечая на
приглашение, просьбу или вопрос друга) можно не иначе как нарушая любые правила
и действуя вопреки любому долгу. Контр-правило есть тоже правило.
Критического читателя может удивить встречающееся здесь объединение понятий
дружбы и вежливости, отделенных одной общей чертой от понятия ритуализированного
поведения. Дело в том, что гипотеза относительно вежливости, двойственной
детерминации этой ценности, независимо от той или иной культурной традиции
(западной или нет), касалась того, что предписывает выйти за рамки нормы,
следовательно, за рамки ритуала. Внутреннее противоречие понятия вежливости, как
каждого нормативного понятия, заключается в том, что оно предусматривает
следование правилам и одновременно свободу импровизации без правил. Его правило
заключается в том, что правило знают, но никогда его не придерживаются.
Невежливо быть просто вежливым, быть вежливым из вежливости. Таким образом, мы
имеем здесь дело с правилом, - и это правило носит возвратный, структурный,
общий характер, то есть в каждом отдельном случае имеет свои особенности и может
служить прецедентом, - которое диктует не действовать только в силу
приверженности указанному правилу и даже на его основании, только из уважения к
нему.
Будем говорить прямо: речь идет о понятии долга и о том, можно ли вообще, а если
да, то в каких пределах доверять ему и тому, что оно структурирует в области
культуры, морали, политики, права и даже экономики (в частности, применительно к
отношению материального и морального долга4); то есть можно ли вообще, и если
да, до какой степени доверять тому, что
24 Ж. Деррида
понятие долга диктует при любом ответственном высказывании по поводу
ответственного решения в любом высказывании, в любой логике, в любой риторике
относительно ответственности. Говоря об ответственном высказывании по поводу
ответственности, мы заранее предполагаем, что само высказывание должно быть
подчинено тем правилам или законам, о которых оно говорит. По-видимому, такая
импликация неизбежна, хотя и сбивает с толку: что могли бы представлять собой
ответственность, ценность или добродетель ответственности применительно к
логичному высказыванию, претендующему на доказательство того, что
ответственность никогда не может восприниматься однозначно и без противоречий, а
самооправдание какого-либо решения невозможно, не смогло бы - априори и в силу
структурных особенностей - отвечать за самое себя?
Выше мы употребили выражение "будем говорить прямо" - "n'y allow pas par quatre
chemins"* [почти непереводимое французское выражение, которое связано с образом
креста или крестообразной фигуры, пересечением дорог, числом четыре или
развилкой перекрестка (quadrifurcum) и означает: будем действовать прямо, без
отклонений, без хитрости и расчета]: речь идет о понятии [...] и знании [...].
Что подразумевает столь настоятельный призыв? Возможность и необходимость
рассматривать какое-либо понятие или проблему прямо в лоб, без обходных
маневров. Предположим: перед вами концепция или проблема (того или иного,
например, долга; в данном случае это не имеет большого значения), т. е. нечто,
определяемое знанием ("требуется узнать, является ли...") и находящееся перед
вами; оно - здесь, прямо перед вами
_________________
*Дословный перевод: "не пойдем туда (к какой-либо цели) по четырем дорогам
сразу". - Прим. перев.
25 страсти
(problema), in front of you. Отсюда необходимость рассматривать прямо в лоб
непосредственно, фронтально и основательно то, что находится перед вашими
глазами, вашим ртом, вашими руками (а никак не у вас за спиной) как выдвинутый
(pro-pose) или предложенный (pre-pose) объект, как подлежащий рассмотрению
вопрос, а следовательно, и в той же мере - как предлагаемый сюжет (sujet), иначе
говоря, сюжет предоставленный, подаренный: ведь обычно что-либо предлагается
всегда спереди. При рассмотрении семантики словa problema речь также пойдет о
пред-сюжете (ob-sujet), выступающем подобно пирсу в море или оконечности мыса5,
подобно доспехам или защитной одежде. В некоторых контекстах problema означает
также просьбу о прощении, выставленную вперед для того чтобы скрыться или
оправдаться, но еще и другое, что могло бы нас заинтересовать в большей степени:
в силу метoнимии problema способна в конечном счете вывести на того, кто, как
говорят французы, служит прикрытием (couverture), принимая на себя
ответственность за другого или выдавая себя за другого, говоря от имени другого,
того, кого ставят впереди себя или за которым прячутся. Вспомним о страстях
Филоктета, об Улиссе, косвенном (уклонившемся) участнике, и о третьем (terstis)
(постороннем лице), одновременно невинном свидетеле (testis), участнике (об
актере - acteur- как действующем лице, но еще и об актере как лицедее),
________________________
*От греч. "проблема" - 1) все брошенное вперед, поставленное впереди; 2)
предложенное, проблема; 3) выдающая часть, выступ, мыс. Деррида в своем анализе
обращается ко всем этим трем значениям слова "проблема". - Прим. перев.
**Здесь Деррида прибегает к неологизму: слово, составленное из двух слов, дает
как минимум четыре значения. Так, с одной стороны, это может означать "objet +
sujet" - объект + субъект, а с другой -"предмет + сюжет", что в данном случае
дает "нечто предложенное", "расположенное перед субъектом-сюжетом" и даже
"являющееся дополнением к субъекту". - Прим. перев.
26 Ж. Деррида
которого заставляют играть определенную роль, об орудии и о делегированном лице,
действующем как представитель, а именно о проблематичном ребенке Неоптолеме6. С
этой точки зрения ответственность может в еще большей степени стать
проблематичной в некоторых случаях, а возможно, даже всегда. Ответственность,
которую берут не на себя, не на свое собственное имя и перед другим (наиболее
классическое философское определение понятия ответственности), но та, которую
приходится брать за другого, вместо другого, от имени другого или от своего
имени в качестве другого, перед другим другим, и другим другого, что и
составляет неоспоримую сущность этики. Мы только что употребили выражение "в еще
большей степени", но должны пойти еще дальше: в той степени, в какой
ответственность не только не умаляется, но, напротив, возникает в дополнительной
самой по себе структуре. Ответственность всегда осуществляется от моего имени,
но как бы от имени другого, и это никак не затрагивает ее индивидуальный
характер. Эта ответственность предстает, колеблясь в двойственности и крайней
неуверенности этого "как бы".
Если бы опыт ответственности не сводился к опыту обязанности или долга; если бы
глагол "отвечать", в смысле нести ответственность, не появлялся более в
концепте, где нужно "знать, будет ли...."; если бы все это бросало вызов
пространству проблемы в целом и оказывалось снова не только по эту сторону
пропозиционной формы ответа, но и по эту сторону вопросительной формы мысли или
речи, тогда мы более не могли бы, мы ни в коем случае не должны были бы
рассматривать прямолинейно, прямо в лоб, прожективно, даже готически или
тематически то, что уже или еще не является проблематичным или находящимся под
вопросом и, следовательно, критичным (как, напри-
27 страсти
мер, судейские решения). И эти слова: "не делать этого", "ни в коем случае не
должно", которые, казалось бы, уводят от проблемы, замысла, вопроса, темы,
тезиса, критики, ни в коей мере не являлись бы ошибочным, случайным пробелом в
строгой и убедительной логике рассуждений, а чем-то совершенно противоположным
(впрочем, при условии, что настоятельная необходимость строгости рассуждений,
stricto sensu, самой жесткой строгости, не может вызывать никаких вопросов7).
Если бы нарушение юридической нормы или прочтения текста имело место, то скорее
всего оно произошло бы там, где возникло желание заставить такие
"не-делать-этого", "ни-в-коем-случае-не-должно" предстать перед неким
философским или нравственным судом, то есть перед некой инстанцией, являющейся
одновременно критической и юридической. Требовать большей прямолинейности,
большей проблемности или большей тематичности, предполагать, что у нас есть
единица измерения кажется одновременно верхом насилия и верхом наивности. Как
сделать выбор между экономичностью и сдержанностью недосказанности, за счет
которых создается текст, и а-тематичностью, недостаточным тематическим
объяснением, в котором считается возможным обвинять философа?
II
Вместо того, чтобы приступить к рассмотрению какого-либо вопроса или проблемы
непосредственно, прямо в лоб, что, конечно, было бы невозможным, неуместным или
незаконным, не должны ли мы действовать косвенным образом? Со мной это нередко
случалось (я доходил до того, что призывал к "косвенности" (obliquite) под ее
настоящим именем8 и признавался в этом). Некоторые могли бы расценить это как
измену
28 Ж. Деррида
долгу, поскольку косвенное часто ассоциируют с недостатком искренности или
прямоты. Несомненно, именно в связи с этой неотвратимостью, то есть традицией
косвенности, в которую я в некотором роде оказался вовлеченным, Дэвид Вуд, желая
пригласить меня, заинтересовать или заставить принять участие в этом
произведении, предложил мне озаглавить эти несколько страниц "Косвенное
приношение" (An oblique offering). Он даже заранее внес это название в проект
оглавления общей рукописи прежде, чем я успел написать хотя бы одну строчку
данного текста9.
Можно ли будет когда-нибудь определить, является ли это "приношение" моим или
его приношением?
Кто возьмет на себя ответственность за него?
Этот вопрос является настолько же серьезным и неизъяснимым10, как и вопрос
ответственности за имя данное или за имя носимое, имя, которое получают или дают
себе сами. Здесь вырисовываются бесконечные парадоксы того, что так спокойно
называют нарциссизмом: предположим, что X, кто-либо или что-либо (свойство,
произведение, институт, ребенок) носит ваше имя, то есть обладает вашим званием.
Наивное истолкование или типичные фантазмы: вы отдали Х ваше имя; следовательно,
все, что принадлежит X, в прямом и косвенном смысле, прямо или косвенно
возвращается к вам в качестве вознаграждения за ваш нарциссизм. Но так как вы не
являетесь ни вашим званием, ни вашим именем, и так как X, так же как имя или
звание, прекрасно обходится без вас и вашей жизни, а именно без конкретного
места, к которому что-либо могло бы вернуться, поскольку именно в этом состоит
определение и сама возможность всякого свойства, имени и всякого звания, то ваш
нарциссизм apriori лишается того, чем он располагает или надеется располагать.
Предположим обратное: Х не желает ни ва-
29 страсти
шего имени, ни вашего звания; по той или иной при-
чине Х освобождается от вашего имени и выбирает себе другое, совершая некоего
рода повторное отнятие первичного отнятия; тогда ваш дважды уязвленный
нарциссизм окажется, как раз посредством этого двойного отнятия, вознагражденным
в той же степени. Тот, что носит, носил, будет носить ваше имя, представляется
достаточно свободным, могущественным, творческим и независимым для того, чтобы
существовать одному и полностью обходиться без вас и без вашего имени. Вашему
имени, тайне вашего имени предоставляется возможность исчезнуть в вашем имени.
Невозвращение к себе является условием дара (например, имени), но также и всякой
экспансии личности вовне, всякого самовозвышения, всякого auctoritas, В обоих
случаях этой раздвоенной страсти невозможно отделить самый большой выигрыш от
потери. Как следствие, невозможно создать непротиворечивую и связную концепцию
нарциссизма и, таким образом, придать однозначный смысл понятию "я". Невозможно
говорить или действовать как "я" и, по выражению Бодлера, "без церемоний" (sans
faсons). В этом заключается тайна лука или струны музыкального инструмента
(neura) для Филоктета; тайна страсти по Филоктету: ребенок - это всегда
проблема, вот истина.
По размышлении, косвенное не представляется наилучшей моделью для всех действий,
которые я пытался таким образом квалифицировать. Несмотря на то, что я так часто
употреблял это слово, каждый раз я чувствовал себя неудовлетворенным, даже если
делал это в основном негативным образом, скорее для того чтобы нарушать, чем
предписывать, чтобы избегать или говорить о необходимости избегать, что, помимо
прочего, нельзя не избегать столкновения или прямой конфронтации,
непосредственного подступа. Стало
30 Ж. Деррида
быть, признание или самокритика: можно лишь мило улыбнуться самой нахальной
(hybris*) гиперболической гипотезе, предположив, что всякий "критический
читатель" (critical reader) в конечном счете мог бы стать "самокритичным
читателем" (autocriticai reader) (критичным по отношению к себе, но критичным по
отношению к кому на самом деле? к кому относится здесь возвратная форма?), т. е.
читателем, который относится к самому себе и соотносится с собой, не испытывая
при этом никакой необходимости в "я", в том самом "я", которое само не нуждалось
бы ни в ком, чтобы ставить перед собой любые вопросы или противостоять каким
угодно критическим замечаниям. (Впрочем, в синтаксисе предложения "X:
критический читатель" всегда будет сложно определить, кто является чьим
читателем, кто является субъектом, кто текстом, кто объектом, и кто предлагает
что - или кого - или кому.) Если и нужно что-то критиковать теперь в косвенном
(или в "косой линии"), то геометрическую фигуру, все еще случающийся компромисс
с примитивностью плана, линии, угла, диагонали и, следовательно, прямым углом
между вертикалью и горизонталью. Косвенность - принадлежность пока еще
недоработанной стратегии, вынужденной делать самое неотложное, производить
геометрический расчет, чтобы как можно быстрее уклониться как от фронтального
подхода, так и от прямой линии - предположительно самого короткого расстояния
между двумя точками. Даже в своей риторической форме и в том, что называют
oratio obliqua, это перемещение по-прежнему выглядит слишком прямым, линейным, в
целом экономичным, подобно диагональной дуге. (Прямой намек на то, что лук
____________
* От hybris; (гр.) - надменность, нахальство, оскорбление. - Прим. перев.
31 страсти
(arc)* иногда бывает натянут, и на страсти Филоктета; сказать о луке, что он
натянут (tendu), может означать, в зависимости от контекста, что его струна
натянута и готова послать смертоносную стрелу, или же, что этот лук кому-то
отдается, дарится, передается, оставляется", handed on, over to.) Итак, забудем
о косвенном.
Является ли это способом не отвечать на приглашение Дэвида Вуда и всех тех, кого
он здесь представляет? Должен ли я ему отвечать? Кто знает? Что такое
приглашение? Что означает отвечать на приглашение? Кому надлежит это делать и к
чему это сводится? Приглашение оставляет свободу действий, в противном случае
оно становится принуждением. Оно никогда не должно подразумевать: ты обязан
придти, ты должен придти, это необходимо. Вместе с тем, приглашение должно быть
настоятельным, не безразличным. Оно никогда не должно подразумевать: у тебя есть
возможность не придти, и если ты не придешь, ну что ж, ничего не поделаешь, это
неважно. Лишенное толчка, который дает желание, говорящее одновременно
"приходи", но оставляющего другому абсолютную свободу действий, приглашение
исчезает и теряет оттенок гостеприимности. Следовательно, оно должно раздвоиться
и удвоиться одновременно, оставить свободным и заставить быть зависимым
одновременно (двойной удар, удвоенный удар). Возможно ли вообще приглашение? Мы
только что выяснили при каких условиях оно было бы возможно, если бы имело
место; но даже если оно получено, представляется ли когда-либо оно в таком
качестве на самом деле?
_________________
*Фр. "arc" может означать: "дуга" или "лук" (оружие). - Прим. перев.
**Фр. "Un arc est tendu" может означать, в зависимости от контекста, "Лук
натянут" или "Лук протянут (кому-либо)". - Прим. перев.
32 Ж. Деррида
То, что мы подразумеваем под приглашением (так же, как и под любым призывом
вообще), предполагает логику ответа, ответа на приглашение и просто ответа.
Всякий, кто размышляет о необходимости, генеалогии и, следовательно, границах
понятия ответственности, не может в определенный момент не задуматься о том, что
означает слово "отвечать" и незаменимое слово "responsiveness", которому я не
нахожу достаточно точного эквивалента во французском языке. Он также не может не
задуматься над тем, имеет ли глагол "отвечать" свою противоположность, которая -
если верить здравому смыслу - должна заключаться в том, чтобы не отвечать.
Возможно ли иметь ясное представление по поводу "отвечать" и "responsiveness"?
В настоящее время мы можем наблюдать или принимать участие в предпринимаемых
почти повсеместно усилиях, привлекательных и тревожных, с целью восстановить
нравственность и, главным образом, успокоить тех, кто имел серьезные основания
волноваться по этому поводу. Так, некоторые умы видят в Деконструкции (как будто
она существует в единственном числе) современную форму безнравственности,
аморальности или безответственности и т. д. (слишком известные речи, заезженные,
но неустаревающие: ну и бог с ними). Другие, более серьезные, менее торопливые,
более благожелательные по отношению к этой Деконструкции, отстаивают сегодня
противоположную точку зрения. Они обнаруживают все более и более многочисленные
обнадеживающие признаки (иногда, признаться, в моих текстах), которые могут
свидетельствовать о постоянном и серьезном, прямом или косвенном, во всяком
случае усиливающемся интересе к тем вещам, которые называют такими красивыми
словами, как "этика", "мораль", "ответственность", "субъект" и т. д.
33 страсти
Прежде чем вернуться к теме "не-ответа", необходимо самым недвусмысленным
образом заявить, что условием сохранения чувства долга и чувства ответственности
стал бы отказ от этих двух форм реставрации нравственности, включая, новый
морализм деконструкции, которая при этом, естественно, выглядит более
привлекательной, чем то, чему она противостоит, но может в любой момент путем
самоуспокоения успокоить других и способствовать консенсусу нового
догматического сна. И не следует спешить с утверждением того, что неприятие этих
двух форм нравственности, в какой бы степени оно ни проявлялось, декларируется
исключительно во имя более высокой ответственности и более строгих требований
морали. Несомненно, что с момента утверждения некоторых крайностей стало
возможным предполагать некоторую долю безнравственности и даже скрытое лицемерие
проповедников нравственности, но ничто не дает возможности гарантировать, что
самыми подходящими именами или формами для этого утверждения будут этика,
мораль, политика, ответственность, субъект. Нравственно ли и ответственно ли,
впрочем, было бы действовать по законам морали именно (подчеркнем еще раз) в
силу обладания чувством долга и ответственности? Несомненно, нет: это было бы
слишком просто, естественно, запрограммированно самой природой; не очень
нравственно быть нравственным по той причине, что обладаешь нравственным
сознанием (пониманием нравственности), осознаешь величие закона и т. д. [Хорошо
известна проблема "уважения" нравственного закона, самого по себе являющегося
"причиной" для уважения в кантовском понимании, интерес к коей полностью основан
на парадоксе, который она запечатлевает в глубине морали, неспособной отразить
само вхождение в аффект (Gefuhl)
34 Ж. Деррида
или в чувствительность, отразить то, что не должно быть там вписано или же
должно лишь предписывать принесение в жертву всего того, что подчинялось бы
только этой чувствительной склонности; известно, что жертва и жертвенное
приношение находятся в центре кантианской морали и определяются как Opferung,
<< Пред. стр. 2 (из 16) След. >>
Список литературы по разделу