<< Пред. стр. 8 (из 16) След. >>
Список литературы по разделу
поняли негативную теологию как "критику" предложения (не будем сейчас говорить о
"деконструкции"), глагола "быть" в третьем лице изъявительного наклонения и
всего того, что в определении сущности зависит от этого наклонения, этого
времени и этого лица, - короче, критику онтологии, теологии и языка. Сказать:
"То, что называют негативной теологией, в идиоме греко-латинского происхождения
есть язык", - значит мало что сказать, почти ничего и, может быть, меньше
ничего.
- Негативная теология значит очень мало, почти ничего, может быть, нечто другое,
чем другое. Отсюда ее неисчерпаемая исчерпанность...
- Можем ли мы позволить себе с этого момента говорить o factum, возможно
элементарном, неопределенном, неясном или пустом и вместе с тем мало оспоримом,
а именно, о нашем пред-понимании того, что "называют негативной теологией..." и
т. д.? Не является ли идентифицируемое нами сегодня с этими двумя словами,
прежде всего, сводом, одновременно открытым и закрытым, данным, упорядоченным,
совокупностью высказываний, узнаваемых либо по своему семейному духу (family
resemblance), либо потому, что они подчеркивают один последовательный
логико-дискурсивный тип, ре-курренция которого поддается формализации? Такая
формализация может стать механической...
- Тем более механизируемая и легко воспроизводимая, поддающаяся подделке,
подверженная опасности плагиата и фальшивой монеты, что высказывание негативной
теологии освобождается по определению,
92 Ж. Деррида
по призванию от любой интуитивной полноты. Kenose* дискурса. Если следовать
правилу феноменологического типа для различения полной интуиции и пустого или
символического устремления, забывающего о поддерживающей его первоначальной
перцепции, то апофатические высказывания находятся, должны быть со стороны
пустоты, а следовательно - механического и даже чисто вербального повторения
фраз, не имея в виду актуального или полного намерения. Они представляют то, что
Гуссерль определял как момент кризиса (забвение первоначальной и полной
интуиции, работа впустую символического языка, объективизм). Но показывая
исходную и конечную необходимость этого кризиса, доказывая, исходя из языка
кризиса, иллюзии интуитивного сознания и феноменологии, апофатические
высказывания дестабилизируют саму аксиоматику феноменологической, а значит также
и онтологической и трансцендентальной критики. Пустота для них существенна и
необходима. Если они в ней сохраняются, то лишь через молитву или гимн. Но этот
момент сохранения остается структурно внешним собственно апофатической
инстанции, т. е. негативной теологии как таковой, и присутствует ли он там в
строгом смысле, - остается порой сомневаться. Значимость, оценка качества,
интенсивности или силы событий негативной теологии зависела бы, следовательно,
от отношения, которое сочленяет эту пустоту с полнотой молитвы или отрицаемой
или, скажем, непризнаваемой атрибуции (тео-логической, теио-логической,
онто-логической). Критерием является мера отношения, и это отношение охватывает
два полюса, одним из которых является полюс отрицаемой позитивности.
_____________________
* kenose (гр.) - пустой, тщетный, лишенный чего-либо. - Прим. перев.
93 кроме имени
- Чем объясняется эта сомнительная механистичность, легкость, с которой можно
сымитировать или сфабриковать негативную теологию (или родственную ей поэзию,
примеров чему у нас достаточно) ? Тем, мне кажется, что само функционирование
этих высказываний заключается в формализации. Последняя проходит, главным
образом, и, в особенности, стремится проходить мимо всякого содержания и всякого
идиоматического означаемого, всякой презентации или представления, образов и
даже имен Бога, например, в таком-то языке и такой-то культуре. Короче,
негативная теология позволяет приблизить себя (пред-понимать) как широко
архивированный свод предложений, логическая модальность которых, грамматика,
лексика и даже семантика уже доступны нам, по меньшей мере, в отношении того,
что эти предложения определяют.
- Отсюда возможность канонизирующего возвеличивания произведений, которые,
подчиняясь законам, принимают вид послушных нормам жанра и искусства: они вторят
традициям, они изображают себя повторяемыми, оказывающими влияние и
подверженными влиянию, объектами переноса, доверия и дисциплины. Поскольку здесь
есть учителя и ученики. Вспомните Дионисия и Тимофея. Здесь и упражнения и
обучение, здесь есть школа, как в христианской мистической традиции, так и в
онто-тео-ло-ги-ческой или меонтологической (более "греческой") традиции в ее
экзотерических или эзотерических формах.
- Конечно же тот, кто написал, что не только Бог, но и божественность проходят
через знание, что своеобразие неизвестного Бога выходит за пределы сущности и
божественности, разрушая таким образом оппозицию отрицательного и
положительного, бытия и
94 Ж. Деррида
ничто, вещи и не-вещи и поднимаясь тем самым над всеми теологическими
атрибутами, был уже учеником:
Der unerkandte GOtt.
Was GOtt ist weiss man nicht: Er ist nicht Licht, nicht Geist,
Nicht Wahrheit, Einheit, Eins, nicht wass man Gottheit heist:
Nicht Weissheit, nicht Verstand, nicht Liebe, Wille, Gutte:
Kein Ding, kein Unding auch, kein Wesen, kein Gemiltte:
Er ist was ich, und du, und keine Creatur,
Eh wir geworden sind was Er ist, me erfuhr.
Неизвестный Бог.
Что есть Бог? Мы этого не знаем: Он ни свет, ни дух,
Ни правда, ни единство, ни один; он не то, что называют божественным
Ни мудрость, ни ум, ни любовь, ни воля, ни доброта:
Ни вещь, ни тем более не-вещь, ни сущность, ни сердце:
Он есть то, что ни я, ни ты, никакое другое создание,
Прежде, чем он станет тем, кто Он есть, никогда не узнаем.
(1V,21)
- Следующая сентенция обращается как раз к Блаженному Августину как к ближнему,
учителю и предшественнику, которому он может по-дружески и учтиво бросить вызов:
"Остановись, мой Августин, прежде, чем ты проникнешь в суть Бога: можно найти
целое море в небольшой впадине".
- Ангелус Силезиус обладал собственным гением, но уже он повторял: он продолжал,
вводил обычай, передавал. Он переносил или переводил во всех смыслах этого
слова, потому что он уже писал это после - это было пост-письмо. Этот наследник
хранил архив, он хранил в памяти урок Христофа К±лера. Он читал Таулера,
Рюсбр±ка, Б±ме и особенно Экхарта.
- То, из чего мы должны исходить, если я Вас правильно понимаю (вот, несомненно,
априори нашего апостериори, а именно aприори post-scriptum'a., на кото-
95 кроме имени
рый мы подписались), есть то удивительное дело (fait), что уже сделано (deja
fait), полностью сделанное (tout fait): тогда как негативная теология отрицает
или стирает все, тогда как она прибегает к искоренению любого предиката и
стремится жить в пустыне...
- Пустыня. Вот одна из прекрасных и сложных метафор, о которых несомненно
говорил Лейбниц, но меня поражает ее повторение, так сказать типичный оттиск,
который воспроизводится как от печати. Так:
Man muss noch uber GOtt
[...] Wo sol ich dann nun hin?
Ich muss noch uber GOtt in eine wusste ziehn.
Нужно даже идти за Бога [...] Куда я должен идти?
Я должен стремиться в пустыню за Богом. (I. 7)
Или еще:
Die Einsamkeit. Die Einsamkeit ist noth: doch, sey nur nicht gemein:
So kanstu uberall in einer Wiisten seyn.
Одиночество.
Одиночество необходимо, но тебе не достанет быть
на людях:
Тогда везде ты будешь в пустыне. (//, 117)
В другом месте речь идет о "пустынных временах" (in diser wiisten Zeit- III,
184). Пустыня: не есть ли это парадоксальная фигура апории?. Нет намеченного и
обеспеченного перехода, во всяком случае, нет дороги; самое большее - тропы,
которые не могут служить верным путем, дороги еще не проложены, если, конечно,
они уже не заметены песком. Но непроложенный путь может служить условием решения
или события,
96 Ж. Деррида
состоящего в открытии пути, в том, чтобы перейти, т. е. пойти за..., перейти
апорию.
- Несмотря на эту пустыню, называемое нами негативной теологией мыслит и
развивает себя как память, установление, история, дисциплина. Это культура, с
архивами и традициями. Она накапливает акты языка. Вот, в частности, что внушает
нам одна фраза:
"То, что называют негативной теологией, в идиоме греко-латинского происхождения
есть язык". Сколько ни напоминай (а нужно как раз напоминать об этом и
напоминать, что это доказывает возможность хранимой памяти), что негативная
теология "заключается" - через ее намерение отказаться от какого бы то ни было
упрочения - в языке, не прекращающем подвергать пересмотру сами границы языка и
особенно границы пропозиционального языка, теоретического или констативного...
- Тем самым она становится не просто языком и доказательством языка, но прежде
всего самым осмысленным опытом, самым требовательным, самой неизъяснимой
"сущностью" языка: речь о языке, "монолог" (в гетерологическом смысле этого
слова по Новалису или Хайдеггеру), в котором речь и язык говорят о самих себе и
совершают то, что Die Sprache spricht. Отсюда это поэтическое измерение или
аспект фикции, порой иронической и всегда аллегорической, которую некоторые
считали только формой, видимостью или симулякром... Верно, что одновременно
(симультанно) эта пустынная фикция стремится разоблачить образы, фигуры, идолов,
риторику. Нужно подумать о такой иконоборческой фикции.
- Сколько ни говори, следовательно, о том, что по ту сторону теоремы и
констативного описания дискурс негативной теологии "заключается" в преодолении
сущности и языка, в доказательство он остается.
97 кроме имени
- Что значит здесь "оставаться"? Это разновидность "быть"?
- Не знаю. Может это значит, именно то, что такая теология не могла быть
ничем...
- Не быть ничем. Может здесь ее тайное или явное желание? В чем вы видите здесь
опасность для нее? Наша дискуссия предполагала до сих пор, что эта теология есть
что-то (определяемое), а не ничто или то, что хочет быть или стать скорее
чем-то, чем ничто. Однако, теперь мы поняли, что она стремится к
противоположному...
- Смотря как читать или слушать. Во всяком случае, негативная теология не была
бы ничем, просто-напросто ничем, если бы это излишество или эта чрезмерность (в
отношении языка) не запечатлела некую отметку в частных событиях языка и не
оставила некий след на теле речи...
- Итак, тело (corpus).
- Некоторый след остается прямо на этом теле, она становится этим телам как
пережиток апофазиса (больше жизни и больше смерти), пережиток внутреннего
онто-логико-семантического саморазрушения: здесь была бы абсолютная
разреженность, пустыня была бы здесь, ничто не нашло бы места на этом месте.
Конечно, "неизвестный Бог" (Der unerkandte GOtt- IV, 21), неузнанный или
непризнанный Бог, о котором мы разговаривали, ничего не говорит; о нем не
сказано ничего, что содержит...
- Кроме его имени...
- Кроме имени, которое не называет ничего содержательного, даже божественного
(GOttheit). Ничего того, чье сокрытие не повлекло бы фразу, целую фразу, которая
старается померяться с ним. "Бог" "есть" имя этого бездонного падения, этого
бесконечного опус-
98 Ж. Деррида
тошения языка. Но след от этой негативной операции вписывается в, на и как.
событие (то, что бывает; то, что есть и всегда остается единственным; то, что
находит в этой пустоте самое решающее условие своего прихода или появления).
Находится событие, которое остается, даже если эта остаточность не более
субстанциональна, не более существенна, чем этот Бог, онто-логически более легко
определимый, чем имя Бога, о котором сказано, что оно не называет совершенно
ничего - ни того, ни этого. О нем сказано даже, что оно не то, что имеется в
смысле es gibt. оно не то, что дает, оно по ту сторону всех даров (GOtt uber
alle Gaben - IV, 30).
- Не забывайте, что это говорится во время молитвы. Что такое молитва? Нет, не
нужно спрашивать себя "Что такое молитва?", молитва вообще. Нужно стараться
представить ее, а на самом деле, - сделать из нее доказательство (так сказать,
из этой самой молитвы [la prier], и транзитивно) посредством этой самой молитвы,
этой своеобразной молитвы, в которой или к которой направляется молитва вообще.
Однако эта последняя ни о чем не просит и в то же самое время просит больше, чем
вс±. Она просит Бога дать самого себя, а не дать что-либо, какие-то дары: "
Giebstu mir dich nicht selbst, so hastu nichts gegeben" ("Если Ты не даешь мне
самого себя, ты ничего не даешь"). Что еще раз интерпретирует божественность
Бога как дар или желание дарить. А молитва является такой интерпретацией, самим
телом этой интерпретации. "B" и "на" - как Вы говорили, - это подразумевает,
по-видимому, некий топос...
- ...или некую хору: тело без тела; тело отсутствующее, но целостное и место
всему, вместо всего, пробел, пространство, промежуток Может быть Вы и о хоре
скажете, как уже проворчали недавно: "Кроме имени"?
99 кроме имени
Все тайно происходит здесь. Поскольку это место к тому же перемещает и
дезорганизует наши онто-то-пологические предрассудки, в частности, объективную
науку о пространстве. Хора находится там, но она больше "здесь", чем любое
"здесь"...
- Вы прекрасно знаете, что почти во всех своих фильерах: еврейской, греческой,
христианской или исламской - via negativa сочетает указание на Бога, имя Бога, с
опытом места. Пустыня - это тоже изображение чистого места. Но изображение
вообще зависит от этой пространственности, от локальности слова.
- Да, Ангелус Силезиус писал это о слове (das Wort), а значит также и о
божественном слове, и некоторые переводят здесь Wort просто как Бог:
Der Ort 1st class Wort
Der Ort und's Wort ist Eins, tind ware nicht der Ort,
(Bey Ewger Ewigkeit ! ) es ware nicht dass Wort.
Место есть слово
Место и слово, это единое целое, и не было бы места,
(во всей вечной вечности ! ), - не было бы и слова.
(1,205)
- У этого места нет ничего ни объективного, ни земного. За ним не кроется
никакой географии, геометрии или геофизики. Это не то, в чем находятся субъект
или объект. Оно - в нас. Отсюда и вся та двусмысленная необходимость признать
его и в то же время от него освободиться:
Der Orth ist selbst in dir. Nicht du bist in dem Orth, der Orth des ist in dir:
Wirfstu jhn auss, so steht die Ewigkeit schon hier.
Место само находится в тебе.
Это не ты находиться в месте, но место в тебе:
Отбрось его - и вот уже вечность. (I, 185)
100 Ж. Деррида
- Здесь (hier) вечности располагается там, уже (schon): уже там, он помещает
этот бросок и это отбрасывание ("Auswerfen" трудно перевести: в одно и то же
время это слово означает отдаление, исключение, отказ, но прежде всего, - бросок
наружу, который порождает эту наружность, а следовательно, пространство,
удаление места от него самого: Khora). Именно начиная с этого "уже",
post-scriptum находит свое место - и неизбежно.
- Как бы в ответ, это уже в связи с тем, что Марк Тейлор мог бы написать
"pretext of the text", который "is a before that is (always) yet to come". Или
же, когда он играет со словом, не играя с ним, т.е. одно за другое, берет таким
как оно есть и поселяет в другом языке: " What is the Ort of the Wort?"10.
- Событие остается одновременно в и на языке, а следовательно, внутри и на
поверхности; эта поверхность открыта, выставлена на обозрение, немедленно
переполняемая, выходящая за саму себя. Событие остается в и на устах, на кончике
языка или на кончиках гyб, переполненных словами, которые относят к Богу. Эти
слова относимы (portes), они в одно и то же время экс-портированы и
де-портированы движением ношения (ference)* (соот-ношения, от-ношения,
пере-несения) в направлении к Богу. Они называют Бога, говорят о нем, говорят с
ним, говорят ему, дают ему говорить в них, отдают(ся) ему, соотносят(ся) с тем,
что имя полагает назвать по ту сторону самого себя, что оно именует по ту
сторону имени, с безымянным именуемым. Как если нужно было бы в одно и то же
время спасти имя и
___________________
* -fere - от лат. "-ter", несущий; ferre (лат.)- нести, содержать в себе;
французские слова, которыми играет Ж. Деррида, re-ferer, dif-ferer, trans-firer
- от-носить, со-относить, пере-носить, а также exporter, de-porter - содержат и
являются производными от глагола носить, нести - porter (фр.). - Прим. перев.
101 кроме имени
спасти все, исключая имя, кроме имени. Как если нужно было бы погубить имя,
чтобы спасти все, что несет имя, или то, с чем соотносятся через это имя. Но
погубить имя - не значит накинуться на него, уничтожить его или уязвить.
Наоборот, это просто уважать его, как имя. То есть произнести его, что может
означать - пройти через него к чему-то другому, к тому, что оно называет, к
тому, что его носит. Произносить его, не произнося. Забыть о нем, зовя его,
припоминая его, что сводится к тому, чтобы звать или припоминать другое...
- Конечно, но нужно перестать подчинять язык и имя в языке (впрочем, находится
ли имя, имя собственное или имя истинное в языке, и что означает такое
включение?) какому бы то ни было обобщению, изображению или топологической
схеме. Мы здесь говорим в и на языке, который, оставаясь открытым этому ношению
(ference), сообщает знанию неадекватность от-несения (референции),
недостаточность или слабость, свою некомпетентность в отношении того, что он
утверждает как знание. Такая неадекватность передает или предает отсутствие
общей меры между открытостью, начинанием, откровением, познанием, с одной
стороны, и какой-то совершенной тайной, вневременной, инородной любому
проявлению. Эта тайна не служит резервуаром возможного знания, проявлением в
потенции. А язык само-отречения (ab-negation) или отречения не негативный и не
только потому, что он не строит высказывания способом дескриптивной предикации и
индикативной пропозиции просто связанные с отрицанием ("это не является этим"),
но потому, что он свидетельствует насколько же, насколько и отрекается; он
свидетельствует повелевая, он предписывает преодолеть эту недостаточность, он
приказывает: нужно сделать невозможное, нужно идти (Geh!. Иди!) туда, куда
ходить нельзя. Снова пристрастие к
102 Ж. Деррида
месту. Я бы мог сказать по-французски: "ily a lieu de" (что означает "нужно")
отправиться туда, куда ходить нельзя. Туда, по направлению к имени, к "по ту
сторону имени" "в" имени. К тому (или той), что остается за исключением имени.
Идти туда, куда можно ходить, не было бы перемещением или решением, это было бы
безответственным ходом программы. Единственно возможное решение проходит через
безрассудство нерешаемого и невозможного: идти туда (wo, Ort, Wort), куда ходить
невозможно. Вспомните:
Geh hin, wo du nicht kanst: sih, wo du sihest nicht:
Hor wo nichts schallt und klingt, so bistu wo GOtt spricht.
Иди туда, куда не можешь; узри то, что ты не видишь:
Услышь то, что не издает шума и не звучит.
Теперь ты там, где говорит Бог. (I. 199)
- По вашему, это нормативное по сути свидетельство невозможности, эта тихая
ярость против языка, этот ревнивый гнев языка к себе самому и против себя самого
и есть то самое пристрастие, отмечающее рубцом то место, где невозможное
произошло. Не так ли? Там, на другом краю света? Другая сторона мира: это все
еще мир? Он в мире, в другом мире или в другом мира? Все, кроме мира?
- Да, рана здесь, там. Существует ли вообще что-нибудь разборчивое? Что-нибудь
другое, кроме следа от раны? Что-нибудь другое, что вообще может происходить?
<< Пред. стр. 8 (из 16) След. >>
Список литературы по разделу