<< Пред.           стр. 16 (из 26)           След. >>

Список литературы по разделу

 Что скажете вы об этих посланиях? Со своей стороны заявляю вам, что они не содержат ничего, что не было бы подтверждено в труде, притом столь основательно, способом столь ясным и очевидным, что вам не придется возвращаться к чтению дважды, чтобы быть убежденным, да и первый раз вам дастся безо всякого труда.
 
 Истина - самая простая в мире вещь, но ввиду того, что мы из-за дурного направления, в котором развивается наш общественный порядок, чрезвычайно удалены от истины, открытие ее стоило мне многих лет размышлений, и я извел более двух стоп бумаги, чтобы составить в конце концов небольшое по объему сочинение. Ныне я наслаждаюсь плодами моих трудов, ибо вижу, что обошедшееся мне столь дорого доказано так ясно и выражено таким понятным образом, что не причинит много хлопот другим.
 
 Я полагаю, что труд мой, будучи обнародован, оказал бы свое действие, невзирая ни на что, да и как ему не оказать, раз он, расчищая решительно почву, уничтожает все, что препятствует моральным взаимоотношениям быть такими, какими они должны быть по существу, и раз из его очевидности столь же очевидно следует, что необходимо почти во всех отношениях изменить наши нравы. Однако для того, чтобы мой труд возымел действие скорее и полнее, нужно было бы забросать людей экземплярами его, а в моем положении прибегнуть к этому средству чрезвычайно затруднительно. Я не знал бы даже, как устроить его печатание. Я никогда не печатался, если не считать нескольких беглых заметок, появившихся без подписи автора в периодических изданиях. Меня не знает ни один типографщик. Скинем же маску, ибо я не опасаюсь больше открыться человеку, подобному вам: я - дом Леодегар-Мари Дешан (и чтобы предстать перед вами в образе моем не только физическом, но и моральном, я - монах-бенедиктинец). Но я чересчур занимаю вас своей особой, вернемся к вам.
 
 352
 
 В вашем письме заключается несколько рассуждений морального порядка о том, что я вам писал, - что вы бы, конечно, выиграли, ознакомившись с метафизической истиной, если бы я мог, ознакомив вас с ней, перенести вас в общество людей, знающих ее, как и вы. По поводу этих ваших рассуждений я не скажу вам ничего, разве то, что они доказывают, насколько вы не постигли сути дела, о котором между нами идет речь. Покуда же не постигнута суть дела, относящиеся к ней метафизические или моральные рассуждения не могут быть точны. Я это уже высказал вам по поводу ваших метафизических рассуждений; позвольте мне вам повторить то же самое по поводу ваших моральных рассуждений, и рассматривайте мои слова не как критику вашего суждения, не как критику слишком поспешного решения, а как основательный довод за то, чтобы воздержаться от вынесения его до более полного ознакомления с делом. Обратитесь ко всем пройденным вами вдвоем рассуждениям: они носят чисто предварительный характер, но тем не менее не бесполезны. Наша с вами переписка заняла бы подобающее место во главе моего труда и составила бы наилучшее о нем предварение, в особенности если бы публика могла знать, что участником этой переписки являетесь вы. Целью моих писем было привести вас к той степени доверия, при какой вы не нуждались бы в прочтении моего труда для того, чтобы убедиться не в том, что он содержит Истину (убедить в этом может только самый мой труд в целом), а в том, что есть много вероятий за это. Вы согласитесь с тем, что я не имел более подходящих средств (особливо не имея имени), чтобы вызвать у вас желание прочесть мой труд, а тем более чтобы вызвать такое желание у других людей, в случае если бы наша с вами переписка послужила введением к моей книге.
 
 Согласно истинной середине, устанавливаемой моей метафизикой, мораль моя требует во всем середин, а вы впадаете, на мой взгляд, в крайность. Неужели из того, что вы имеете весьма острые для чувствительного сердца поводы к скорби, следует, что вы должны ей поддаваться и впасть в мизантропию, отрезывающую вас от всякого
 
 353
 
 общения? Призовите лучше на помощь себе ваш разум, покорите ваше сердце его указаниям, скажите себе хорошенько, что огорчаться, как вы это делаете, вероломством нынешних людей - значит придавать им слишком большое значение. Будь я с вами, если бы вы, например, приехали меня навестить (предположение безрассудное: мы не живем в эпоху греческих философов, не боявшихся даже путешествия в Индию в поисках истины [19]), я показал бы вам, что, хотя вы и великий человек, вы все же дитя, и желал бы довести вас до того, чтобы вы сами посмеялись над собою из-за пролитых вами слез... и пр.
 
 
 
 
 Ответ
 Вполне понимаю, милостивый государь, что вас должна прельщать мысль об обнародовании вашего сочинения, и если бы дело шло лишь о том, чтобы открыть вам недостающие к тому пути, то я охотно оказал бы эту небольшую услугу вам, а может быть, и публике. Однако же ждите ее от меня, покуда не докажете мне, что вы ничем при этом не рискуете.
 
 Ваши послания-посвящения мне понравились, но одно из них лишнее: вы не можете посвятить вашу книгу сразу и публике, и вашему другу. Словечко о богах в вашем стихотворном послании уж очень пугает. Я не против подобной откровенности, доходящей до дерзости; подчас позволяю ее себе безнаказанно и я, ибо я не дорожу ничем и смело вызываю на бой весь мир. Но вы этого о себе сказать не можете.
 
 Мысль о покровительстве людей кажется мне несколько романической. Человек, которому покровительствовал бы род человеческий, оказался бы без покровителей, ибо род человеческий - ничто. В расчет следует принимать лишь власть имущих, а вам, конечно, небезызвестно, что взгляды власть имущих ни в чем не сходятся и не могут сходиться с взглядами публики.
 
 Я уже заметил по некоторым местам вашего предисловия и отмечаю это также и в вашем Послании к людям, что периоды ваши подчас громоздки. Остерегайтесь этого, особенно в книге по метафизике. Я не встречал слога более ясного, чем ваш, но он стал бы еще яснее, если бы вы могли несколько расчленить ваши периоды и устранить некоторые местоимения.
 
 354
 
 Я полюбил вас по письмам и еще больше люблю по вашему портрету [20]. Меня не смущает даже авторское пристрастие. Именно потому, что портрет дан самим автором, я несомненно верю во все хорошее, что он сам думает. Помнится, вы меня как-то похвалили за мою скромность. Прекрасно, но признаюсь, что мне всегда будут нравиться люди, имеющие смелость не быть скромными. Я убежден, что вы весьма схожи с вашим портретом, и очень этому рад. Впрочем, я вообще убежден в том, что человек описан хорошо, когда он описан самим собою, даже когда нет сходства.
 
 Вы очень добры, указывая мне на неточности моих рассуждений. Но неужели вы еще не заметили, что хотя я и очень хорошо вижу некоторые вещи, но сравнивать их между собою я не умею; что у меня обилие предложений, последствий которых я никогда не предвижу; что порядок и система, которые для вас божества, для меня - фурии; что никогда ничто мне не представляется иначе, чем в отдельности, что вместо того, чтобы в письмах моих связывать мои мысли, я прибегаю к фокусу переходов, и это импонирует больше всего вам, великим философам?
 
 Предложение ваше посетить вас я нимало не нахожу безрассудным: жизнь для того и дана, чтобы употреблять ее на такого рода вещи. Безрассудством кажется мне глупое применение, какое делает из нее так называемое благоразумие. Но если предложение ото и небезрассудно, то зато оно, боюсь, невыполнимо. Прежде всего мне кажется чрезвычайно затруднительным сохранить инкогнито. Я не имею счастья находиться в таком положении, из которого можно незаметно ускользнуть. Хотя я и не дорожу ничем с точки зрения деловой или личных интересов, я тем не менее не свободен. Я связан более крепкими узами, как, например, узами дружбы и даже того, что носит лишь видимость ее и тем не менее покорило меня; связан, наконец, чем-то вроде имени, что приковывает ко мне довольно много глаз, скрыть от которых мои поступки нелегко. Есть у меня нечто вроде небольшого хозяйства, есть у меня домоправительница [21], служащая у меня уже четырнадцать лет, - ей я обязан жизнью, и она подумала бы, что я ее покидаю, если бы я уехал, не говоря ей, куда, а, скажи я ей, она ни за что не сохранит тайны, несмотря на то что вообще скромна. К тому же я не расположен ни прикрываться чужим именем, ни слушать обедню. Если
 
 355
 
 все это совместимо с инкогнито, я был бы чрезвычайно счастлив приехать. Дымная атмосфера авторства отравляет меня и убивает. Если бы я когда-либо мог из этой проклятой атмосферы вырваться, я бы еще раз в этой жизни вздохнул свободно. Но я больше на это не надеюсь, так и придется умереть, задохнувшись в ней.
 
 Главное же затруднение [5*] заключается в плачевном состоянии моего здоровья, действительно делающем безрассудным для меня всякое путешествие, и облегчения этих страданий у меня нет основания ожидать. Знаете ли вы, что в настоящую минуту я вам пишу, мучимый вставленным мне зондом, который еле дает мне возможность сделать несколько шагов по комнате и без которого я не могу оставаться более восьми часов подряд, иначе мой пузырь закроется совершенно? Неправда ли, удобно в путешествии? Что вы скажете на это? Несомненно, пока не улучшится мое состояние, мне и думать об этом не приходится. Посмотрим, как пройдет зима. Если это только припадок - он что-то долго длится; если это разрастающаяся болезнь - она не остановится. Вот основное препятствие. Следовательно, до весны ничего решать нельзя. Сейчас я целиком за то, чтобы поехать навестить вас; надеюсь, что это желание не изменится. Остальное не от меня зависит... и пр.
 
 5* Не было ли у г-на Руссо еще каких-либо больших затруднений? Не знаю. Не смею заподозрить чистосердечие такого человека, как он.
 
 
 
 Ответ
 на письмо, копии с которого я себе не оставил. В этом письме я спрашивал, правда ли, что в данное время печатается его книга о воспитании.
 
 Я соскучился по вас, дорогой мой философ, и очень рад, что получил от вас весть и знак вашей памяти обо мне. Мне несколько лучше, чем минувшей зимой, но еще недостаточно хорошо, чтобы я мог пуститься в путь. Хотя путь этот и должен завести меня в незнакомые края, но все же, полагаю, не так далеко, как вы говорите [5а*]. Итак, если не случится какое-либо чудо, на которое я не очень-то рассчитываю, мне хотя и с сожалением, но приходится отказаться от удовольствия, какое я надеялся получить от свидания с вами.
 
 5а* А что знает он в этом отношении, если моя философия ему не известна?
 
 
 356
 
 Совершенно верно, что я отдал в печать сборник мечтаний о воспитании [22], который, по слухам, должен вскоре выйти. Но сборник этот составлен уже давно, очень давно, даже рукопись его была не в моих руках, когда вы мне впервые написали. Теперь она уже свыше года находится в руках издателя. Так же обстоит дело и с небольшим трактатом об "Общественном договоре" [23], который я также отдал печатать в Голландии и который должен был выйти в свет до книжки о воспитании. Но о нем я ничего не слыхал и не знаю, что с ним сталось. Мало этим и озабочен, так как, сказать вам по правде, оба эти сочинения много хуже других. Я не желал бы, чтобы к ним подошли с точки зрения вашей философии [6*], и, быть может, я бы их так и не опубликовал, если бы печальное мое состояние не заставляло меня извлекать выгоду изо всего, что должно бы остаться у меня в портфеле.
 
 6* Он, очевидно, заключил по моим письмам, что оба эти сочинения не заслужили бы моего одобрения по существу, и заключил правильно, как видно будет из относящихся к моему труду отрывков, которые я смогу в дальнейшем привести.
 
 
 Впрочем, мне неизвестно, что это за издание в пяти томах [24], о котором вы говорите. Я до настоящего времени не составлял и не видел никакого собрания моих сочинений. Но если я еще буду жив, то предполагаю года через два или три выпустить одно-единственное издание, все по той же причине, о какой я только что упомянул. А после этого, ручаюсь вам, что бы ни случилось, публика обо мне больше не услышит. Впрочем, вот уже скоро три года, как я не беру пера в руки, и теперь, тверже, чем когда-либо, решил никогда больше в жизни к нему не прикасаться.
 
 Прощайте, дорогой мой философ! Хотя я теперь не больше как простой обыватель, но любовь к заслугам и талантам сохраню навсегда. Не оставляйте меня своей дружбой в память того, что ее ко мне обратило, и подавайте мне время от времени о себе весть.
 
 Остаюсь, милостивый государь, и пр. и пр.
 
 Ж. Ж. Руссо
 
 
 357
 
 
 
 
 
 
 
 Ответы г-на де Вольтера на три обоснованные попытки, сделанные г-ном маркизом де Вуайе, чтобы вызвать у него интерес к моим размышлениям
 
 
 Ответ I
 Фернейский замок, октября 12-го 1770 г.
 
 Милостивый государь,
 я нимало не удивляюсь тому, что почтмейстер, подобный вам, задает такую гонку автору "Системы природы" [25]. Мне кажется, что французские почтмейстеры весьма остроумны. Вы пометили свое письмо: "из замка Шантелу" [26], а там, как известно, остроумия больше, чем где бы то ни было. Впрочем, то же относится и к Ормскому замку, где, помнится, я провел очень приятные дни.
 
 Когда я имел честь представиться вам в Кольмаре, я не знал, что вы философ, а между тем вы именно философ, и хорошего толка. Я не сопоставляю себя с вами, так как я умею только сомневаться. Вы, конечно, помните некоего Симонида, у которого царь Гиерон [27] спрашивал, что он обо всем этом думает? А тот потребовал для ответа сначала два месяца, затем четыре, затем восемь и, все удваивая сроки, так и помер, не составив себе мнения [7*].
 
 7* Речь шла о том, чтобы дать воззрение г-ну де Вольтеру, не имеющему воззрений, по он твердо решился не иметь воззрений и даже не желать, чтобы их имели другие относительно предмета, о котором шла речь. Однако, судя по его письму, у него есть сомнения.
 
 
 Истины все же существуют. Быть может, одна из них - полагать, что все пойдет своим порядком, каких бы воззрений люди ни придерживались - или делали вид, что придерживаются, - относительно бога, души, творения, вечности материи, необходимости, свободы, откровения, чудес и пр. Все это не поможет уплатить повинности или восстановить Индийскую компанию. О потустороннем мире рассуждать будут всегда, но в здешнем всегда будет "спасайся, кто может".
 
 358
 
 Сочинение, присылкой которого вы меня почтили, внушает мне великое уважение к его автору и большое сожаление по поводу того, что я нахожусь от него так далеко [8*]. Мой преклонный возраст и болезни не позволяют мне надеяться на то, что мы с ним еще свидимся, но до последнего мгновения моей жизни я буду почтительно предан ему и всему его дому.
 
 Вольтер
 
 8* Сочинение, отнюдь не выдававшееся маркизом де Вуайе за его собственное, представляло собою выдержку из моего рассуждения об истине под завесой богословия, завесой, снятой при отсылке рукописи г-ну де Вольтеру.
 
 
 
 
 
 
 Ответ II
 6 ноября 1770 г.
 
 Милостивый государь,
 не случилось ли вам в походах ваших во Фландрию и Германию возить с собой карманное издание Персиевых сатир [28]? В них встречается стих, любопытный и приходящийся весьма кстати:
 
 De Jove quid sentis, minimum est quod scire laboro? [29]
 Дело в пустяке, что ты думаешь о Юпитере? [9*]
 
 Как видите, подобного рода вопросы задаются испокон века. А мы все же с тех пор недалеко ушли. Мы отлично знаем, что те или иные глупости не существуют, но мы весьма посредственно осведомлены о том, что существует [10*].
 
 Потребовались бы целые тома не для того, чтобы начать разъяснения, а для того, чтобы начать понимать друг друга. Прежде всего надобно хорошенько знать, какое понятие в точности придается каждому произносимому слову. Но и этого недостаточно: надобно знать также, какую мысль это слово порождает в голове противной стороны [11*].
 
 
 9* Вопрос заключался не в том, чтобы узнать у г-на де Вольтера, что он думает о боге [30], а научить его, что о нем следует думать. Для этого знаменитого писателя отсутствие логики - ничто в сравнении с блестящей цитатой или остроумной выходкой.
 
 10* Необходимо быть осведомленным о том, что есть, для того, чтобы отлично знать, что те или иные глупости не существуют.
 
 11* Пожелай г-н де Вольтер прислушаться к тому, с чем его желали ознакомить, он увидал бы, что нет ничего легче, как столковаться. С истиной дело обстоит иначе, чем с тем, что ею не является: ее надобно познать. Но, к несчастью для нее, суждение о ней произносится заранее и дает повод ее отмести.
 
 359
 
 
 Когда же будет достигнуто то и другое, можно проспорить всю жизнь, не прийдя ни к какому соглашению.
 
 Посудите же сами, возможно ли об этом дельце трактовать в письмах. К тому же вам известно, что, когда двое министров ведут переговоры, они никогда не открывают друг другу и половины своих тайн.
 
 Я признаю, что предмет, о котором идет речь, стоит того, чтобы им заняться весьма серьезно. Но как надо при этом остерегаться иллюзий и пристрастия! [12*]
 
 Есть, быть может, одно только утешение: природа одарила нас примерно всем, что нам нужно, и, если мы некоторых вещей [31] не постигаем, стало быть, по-видимому, такое постижение и не требуется. Если бы необходимо нужны были некоторые вещи, все люди их бы имели, как, например, у всех лошадей имеются ноги [13*]. Можно быть приблизительно уверенным, что не являющееся абсолютной необходимостью для всех людей, во всех местах, не является ни для кого необходимым. Истина эта - пуховик, на котором можно предаваться отдохновению. Все остальное представляет собою постоянную тему для дискуссий за и против [14*].
 
 Что не допускает за и против, что есть истина неоспоримая, - это моя искренняя и почтительная вам преданность.
 
 Больной старец
 
 12* А еще больше следует остерегаться предвзятого мнения, будто по вопросу, о котором идет речь, не остается узнать ничего, кроме того, что уже знаешь.
 
 13* Истина необходимо имеется у всех людей - все сводится лишь к тому, чтобы ее раскрыть. Не абсолютно необходимо является ее раскрытие. Впрочем, что бы ни говорил г-н де Вольтер, нет абсолютной необходимости в том, чтобы у лошадей были ноги. Но раскрытие это хотя и не является необходимостью абсолютной, или метафизической, оно необходимо с точки зрения морали, признанной г-пом де Вольтером, ибо ни один писатель не приложил столько усилий, как он, чтобы просветить людей.
 
 14* Г-н де Вольтер встал на стезю сомнения, но тем не менее утверждает тут же, что установленная им якобы истина представляет собою пуховик, на котором можно предаваться отдохновению, и что все остальное - постоянная тема для дискуссий за и против. Наши философы-скептики все весьма непоследовательны, и они твердо решили верить в непобедимость нашего неведения потому, что не смогли победить свое собственное неведение. Как же после этого не ожидать, что они окажутся самыми упорными противниками изо всех людей, если им возвестить открытие истины? Я это предвидел, я о том предупреждал; это пожелали проверить - п теперь больше не сомневаются.
 
 
 
 
 
 
 
 
 360
 
 Ответ III
 на письмо, в котором к нему приставали весьма настойчиво
 14 декабря 1770 г.
 
 Милостивый государь,
 мне казалось, я вас известил о том, что мне семьдесят семь лет; что из двенадцати часов я страдаю в течение одиннадцати или около того; что, когда окружающая меня пустыня покрывается снежной пеленой, я теряю зрение; что, устроив часовые мастерские вокруг моей гробницы, в моей деревушке, где не хватает хлеба, несмотря на "Эфемериды гражданина" [32], я удручен заботами о других еще больше, чем заботами о самом себе; что я очень редко имею силы и время писать, а еще менее того имею способность философствовать. Скажу вам то, что Сент-Эвремон [33], умирая, ответил Валлеру, когда тот его спросил, что он думает о вечных истинах и вечной лжи: "Господин Валлер, вы злоупотребляете выгодами своего положения" [15*]. Мы с вами, сударь, примерно в таких же отношениях: вы столь же умны, как и Валлер; я почти так же стар, как Сент-Эвремон, но не столь учен, как он.
 
 15* Анекдот этот тем менее уместен, что, повторяю, дело шло не о том, чтобы справиться о его мыслях, но о том, чтобы сообщить ему правильный образ мыслей. Цель была - возбудить его любопытство и затем его удовлетворить. Какая все же беда, что гениальность, остроумие и знание почти всегда идут в разрез со здравым смыслом.
 
 
 Продолжайте развлекаться поисками всего того, что я тщетно разыскивал в течение шестидесяти лет; большое удовольствие - излагать на бумаге свои мысли, отдавать себе в них ясный отчет и просвещать других, просвещая самого себя.
 
 Льщу себя надеждой, что не похожу на тех стариков, которые боятся просветиться от людей, находящихся на грани юности. Я с великой радостью воспринял бы сегодня истину, будучи приговорен умереть завтра.
 
 Продолжайте, сударь, составлять счастье ваших вассалов и поучать ваших старых слуг [16*].
 
 16* а как их поучать, когда они воображают, что это невозможно? И зачем, требуя поучения, постоянно избегать его? Для него вопрос сводился к тому, чтобы пожелать воспринять поучение, прочтя присланное, а не к тому, чтобы трактовать предмет, о котором его предваряли, притом трактовать в письмах. Об этом было ему говорено, сомневаться он в этом не мог. Но в человека, подобно ему решившегося сопротивляться всякому новому незнанию относительно сущности вещей, вселился дух недоверия.
 
 361
 
 Однако вести с вами письменные беседы о предметах, на которых споткнулись Аристотель, Платон, Фома Акви-нат и святой Бонавентура [34], - на это я, конечно, не пойду. Предпочитаю сказать вам, что я старый лентяй, преданный вам с самым нежным почтением, и притом от всего сердца.
 
 Вольтер
 
 
 
 
 
 
 
 
 Переписка с господином Робине, автором книги, озаглавленной "Природа", до того, как он прочел мое рассуждение
 
 
 Г-н Р. [35]
 Судя по тому, что мне говорили о принципах дом Дeшана, Все есть бытие безотносительное, но ведь даже по его принципам выходит, что необходимо существует взаимоотношение между Всем и Целым.
 
 Д. Д. [36]
 Все, или бытие, отрицающее существование положительное, есть бытие физически безотносительное, бытие само по себе; Целое, или существование положительное, есть бытие физически относительное, есть бытие метафизическое и физическое, бытие, которое, подобно физическому, есть лишь соотношение, лишь сравнение.
 
 Отношение Всего к Целому, бесконечного к конечному, единственного к единому, вечности ко времени, безмерности к мере, и пр. и пр. отрицательное, тогда как отношение Целого к составляющим его частям положительное.
 
 Отрицательное отношение Всего к Целому необходимо утверждает существование Целого, а стало быть, и его частей: именно бесконечное одновременно и отрицает, и утверждает конечное, именно Ничто одновременно и отрицает, и утверждает чувственно созерцаемое существование и, таким образом, является самим противоречием.
 
 362
 
 Целое и Все суть существование, рассматриваемое в двух основных противоположных аспектах, единственно существующих противоречащих, ибо все остальное представляет собою лишь противоположности - либо метафизические, либо физические. Из понятия об этом существовании мы и создали бога до сотворения мира и бога-творца, подобно тому как из понятия о человеке физическом и о человеке моральном, иначе говоря, живущем в обществе при состоянии законов, мы вывели этого бога в образе существа разумного и обладающего моральными совершенствами, или - иными словами - нашими добродетелями в высочайшей степени, тогда как добродетели эти, равно как и пороки, которыми вы наделили дьявола [17*], обязаны своим существованием лишь нашему злосчастному состоянию законов, лишь нашему выходу из состояния дикости, из состояния природы [18*].
 
 17* Целое - оба начала, составляющие одно-единое; они метафизичны, но не моральны.
 
 18* Состояние дикости есть начало состояния законов, которое в свою очередь одно и может быть началом состояния нравов. Неравенство моральное создано физическим неравенством и нашим невежеством, неизбежным во времена нашего перехода в состояние общественное; а из преодоления нашего невежества может родиться не какое-либо новое неравенство, а равенство моральное. Я входил во все эти подробности затем, чтобы возбудить любопытство г-на Робине и заставить его меня прочесть.
 
 
 Г-н Р.
 Все не может быть бытием абсолютным, если оно не может существовать без Целого, между тем, по мнению Д. Д., оно без него не может существовать. Следовательно, между Всем и Целым имеется взаимоотношение, безразлично какого рода; следовательно, Все не есть бытие безотносительное.
 
 Д. Д.
 По системе Д. Д., Все не есть бытие абсолютное. Таким бытием является Целое, которое во всех метафизических отношениях есть абсолют того, что с ограничениями представляют собою его части, взятые раздельно, есть совершенство составляющих его частей, которые могут быть лишь относительно и более или менее тем, что есть Целое (отсюда в природе все более и менее, и больше ничего). Атрибут абсолютности есть атрибут положительный, а Все может иметь только отрицательные атрибуты, притом отрицающие положительные атрибуты, подобающие
 
 
 363
 
 
 
 Целому, или - если угодно - Бытию, которое есть истина метафизическая, истина, из которой первоначально и проистекает истина моральная.
 
 Верно, что, по системе Д. Д., Все не может существовать без Целого, так же как и Целое без составляющих его частей. Следовательно, возражают ему, между Всем и Целым имеется какого-то рода соотношение, следовательно, Все - не безотносительно. В ответ на это Д. Д. отсылает к разъяснению, данному им на первое возражение и состоящему в том, что Все не имеет отношений положительных и что его отношение к Целому исключительно отрицательное. Он считает нужным добавить, что только весь его труд в целом может сообщить посвященным убежденность, которой он преисполнен.
 
 Г-н Р.
 Мне кажется, что в своем ответе на первое возражение Д. Д. как будто соглашается с тем, что между Всем и Целым имеется отрицательное соотношение. Стало быть, Все не вполне безотносительно.
 
 Д. Д.
 Иметь отношение, лишь отрицающее всякое положительное отношение, и значит не иметь никакого отношения. А у Всего имеется только такое отношение, раз оно со всех точек зрения представляет собою отрицательно то, что Целое, или реальность (бытие чисто относительное) представляет собою положительно [19*].
 
 19* Целое есть в одинаковой мере и реальность, и видимость - существа метафизические, а быть в одинаковой мере одним и другим значит не быть ни в большей, ни в меньшей мере ни том ни другим; следовательно, это значит быть метафизической серединой, серединой, означающей реальность, ибо видимость есть лишь меньшая степень реальности. Но каким это образом середина означает реальность? Да потому, что из единства, или равенства большей и меньшей степени реальности, может воспоследовать только реальность. То же самое можно сказать и обо всех остальных метафизических крайностях, или противоположностях, в том числе о добре и зле, о полноте и пустоте, о движении и покое и пр. Именно к Целому приложим стих Орфея [37], приводимый Вольтером:
 "Оно есть начало, конец, середина всех вещей" [38].
 
 
 Г-н Р.
 Если отрицательное отношение Всего к Целому неизбежно утверждает существование Целого, а следовательно, и его частей, то каким же образом может Целое быть
 
 
 364
 
 Бытием абсолютным, тогда как оно есть совершенство или результат его частей?
 
 Д. Д.
 Именно потому, что Целое есть совершенство или результат составляющих его частей, а быть этим и значит быть бытием абсолютным. Именно потому, что Целое есть все его части, взятые совокупно, что отношение его - от него к нему самому, что такое отношение имеет место лишь через частные соотношения, делающие из Всего Целое; потому, что Целое иной природы, чем его части, взятые раздельно, которые вытекают из его частей, взятых совокупно, потому что атрибут абсолютности может быть атрибутом только положительным или метафизическим, атрибутом отношения к миру физическому, где нет ничего абсолютного, ничего положительного иначе, чем в большей или меньшей степени, и потому, что всякий такого рода атрибут подобает только Целому. Если бы атрибут этот пожелали взять в смысле отрицательном вопреки его собственному значению, в смысле, например, атрибута независимости, то пришлось бы перейти ко Всему, бытию идеальному, подобному Целому, но тем не менее существующему, так же как и Целое.
 
 Бытие абсолютное есть бытие, абсолютно представляющее собою во всех метафизических отношениях то, чем существа физические могут быть лишь в большей или меньшей степени, смотря, как их рассматривать. Но бытие это есть Целое, или метафизическое универсальное, коего Все, или универсальное в себе, есть одновременно и отрицание, и утверждение, раз оно не может его отрицать, не утверждая его. Бесконечное, или Нет, которое есть Все, утверждает конечное, или Да, которое есть Целое, тем самым, что отрицает его.
 
 Г-н Р.
 Мне представляется, что разграничить бытие абсолютное и бытие в себе, Целое и Все, удается лишь посредством различений и абстракций, быть может скорее схоластического, чем метафизического характера.
 
 Д. Д.
 Ничто не может быть проще разграничения между Всем и Целым, между существующим независимо от частей и существующим в зависимости от них. Следует, однако, знать, что независимость от частей есть лишь абстракция и не может быть ничем иным и что Все, Целое и части между собою нераздельны и по необходимости существуют вместе.
 
 365
 
 Имеется два по существу противоположных друг другу способа рассмотрения существования - в себе и в том, что его составляет. Если рассматривать его в себе - оно Все, не предполагающее частей; если рассматривать его в том, что его составляет, - оно Целое, предполагающее части. Открытие истины состояло в том, чтобы увидеть существование в обоих этих аспектах и затем раскрыть их.
 
 В первом аспекте, отрицательном, производится абстрагирование от каких бы то ни было частей; во втором аспекте, положительном, производится абстрагирование той или иной части, того или иного физического или частного. Вот к чему сводятся все мои различия.
 
 Поэтому разграничение между Всем и Целым проводится не в силу, быть может, скорее схоластических, чем метафизических, различений и абстракций, а посредством весьма простого различения и двух абстракций, по необходимости требуемых этим разграничением, свойственным самой природе существования.
 
 Какое иное представление о существовании могут составить себе г-н Р. и все разумные люди, отказывающиеся от абсурдного представления о боге моральном и рассуждающем, если не представление о Всем и о Целом? Мы постигаем лишь индивидов, могут они мне возразить. Что ж! Пусть так, если только они не понимают слово "индивид" в слишком узком смысле, если только то, что они называют "индивидом", для них лишь то, что оно есть в действительности, лишь существо или, вернее, части: ибо индивидуально только Все, все остальные существа - составные, не исключая и Целого, хотя оно и иной природы, чем они, его составляющие.
 
 В таком случае я спрошу их, не представляют ли они себе постоянно индивидов, например, как вещи, находящиеся за пределами всех видимых и воображаемых ими индивидов, иными словами: представляют ли они себе пределы всей массе представляемых ими себе индивидов? Они, конечно, ответят мне, что нет, в особенности когда они узнают то, что я доказываю, а именно что пустота есть метафизическое противолежащее полноты, есть ее
 
 366
 
 более или менее, но не ее отрицание и что Ничто есть Все. Но если они не представляют себе пределов для всей массы представляемых ими себе индивидов, они необходимо представляют себе бесконечность, ибо единственно возможная идея о бесконечности, которая есть нечто отрицательное, - это идея отрицательная.
 
 Что же касается конечного, которое есть Целое, подобно тому, как Все есть бесконечное, то они его также постигают, ибо для того, чтобы это увидеть, достаточно рассматривать индивидов не в массе, а по отношению к тому, что составляет эту массу, то есть к индивидам, взятым в отдельности.
 
 Но что же такое эта масса, что такое все физическое или все индивиды? Это все существа, которые вместе составляют существование, которые суть Все или Целое, в зависимости от того, рассматривать ли их безотносительно или в отношении, как составляющих бытие единственное или Бытие единое.
 
 Но, однако, эта совокупность, эта общность, эта универсальность, положительная и отрицательная, составляет ли она одну массу, составляет ли одно целое тело? Да, ибо она составляет существование, а существование по необходимости едино или единственно. Но, скажут, дайте нам ее ощутить, раз она составляет тело. Я бы очень этого желал, потому что вы этим дорожите, будучи привержены к порядку физическому. Сделайте сами так, чтобы она могла стать ощутимой, превратите ее в то или иное ощущение, в объект того или иного чувства из объекта чувств согласованности и гармонии, каким она является в действительности [20*], и вы добьетесь того, чего нелепо желаете. Она - вы, она - я, она - все, что существует, и представление о ней есть также лишь она. Я, будучи ею, ее раскрываю. И именно потому, что она - это вы, раскрытие ее, если вы его улавливаете, является для вас только воспоминанием.
 
 20* Согласованность чувств, которую я называю разумом и к которой я применяю слово "постигать", дает первичную истину, то, что строго общо всем существам, что стирает между ними чувственно воспринимаемые различия, которые воспринимаются лишь каждым из наших чувств в отдельности, то, что показывает нам эти существа в аспекте бесконечного или конечного, Всего или Целого, в зависимости от того, рассматриваем ли мы их относительно или безотносительно. О сущности вещей я ничего не пишу и не устанавливаю иначе, чем на основе согласованности чувств.
 
 367
 
 
 Г-н P.
 Я достаточно добросовестен с самим собою, чтобы допустить, что все мои возражения лишь кажутся мне таковыми, покуда я не знаком с самой системой, и это вселяет в меня горячее желание глубже с нею ознакомиться. Автор ее оказал бы великое одолжение искреннему почитателю истины, если бы согласился вручить ему свое сочинение. Маркиз де В. [39] представил ему к тому возможность. Я либо сдамся перед его доказательствами, либо обосную свой отказ от этого в реплике, соответствующей значительности диспута [21*].
 
 21* Из дальнейшего явствует, должен ли я был рассчитывать на это обещание, благодаря которому мои тетради попали к г-ну Р.
 
 
 
 
 
 
 
 
 Переписка с господином Робине, автором книги, озаглавленной "Природа", после прочтения им моего Рассуждения
 
 Г-н Р.
 Прилагаю при сем, господин маркиз, последние вихри метафизических атомов [40] Д. Д. Прошу поверить мне на слово: я не раз перечитал, даже с пером в руках, всю Систему целиком: ingens disputandi argumentum [41]. Из всех известных мне метафизических систем эта наиболее утонченная, наиболее изощренная, наиболее соблазнительная, наиболее ловкая, ибо я не могу не найти весьма ловкой систему, которая, отметая все остальные, включает их в себя. Тем не менее я не обращен (признаюсь в этом, если угодно, к стыду своему), так как есть там вещи, которых я еще не уразумел, как, например, Ничто как реальное существование и все отсюда вытекающее.
 
 В настоящий момент сожалею о двух вещах: во-первых, о том, что не имею возможности лично побеседовать с автором этой метафизики, и, во-вторых, что нет у меня достаточного досуга для того, чтобы привести в порядок размышления, навеянные на меня чтением его ученых писаний. Вам известно, сударь, что работа по приложениям к Энциклопедии [42], предпринятая мною в качестве как издателя, так и сотрудника, поглощает все мое время. Если ему угодно, я помещу в эти добавления всю систему Д. Д. Но для этого ее надобно сократить: откинуть мно-
 

<< Пред.           стр. 16 (из 26)           След. >>

Список литературы по разделу