<< Пред. стр. 19 (из 26) След. >>
Список литературы по разделу
Д. Д. Отняв у меня преимущества логической силы, которую вы ранее за мной признавали, вы теперь отказываете мне и в том, что у меня есть основной принцип. Однако - если только вы обратили на это внимание, - утверждая, с одной стороны, что имеется такой принцип,
404
и к тому же весьма плодотворный, я, с другой, утверждаю, что такового нет, и оба эти утверждения взаимно друг друга поддерживают, раз они не могут существовать одно без другого. Неужто вы в такой взаимной опоре, столь ясно доказанной в моем сочинении, не усматриваете ничего в пользу моего принципа?
Аббат И. Я тут ничего в толк не возьму - что вы хотите сказать?
Д. Д. В таком случае не говорите, что вы меня уразумели, и для поддержания вашей чести не говорите даже, что вы меня прочитали.
Аббат И. Как это я вас не разумею? Кто же вас разумеет, если не я? Посмотрите, сударыня: он сам говорит, что истины его не могут ускользнуть даже от ребенка, и утверждает, будто я его не разумею.
Д. Д. Я не говорил, что мои истины не могли бы ускользнуть и от ребенка, я говорил только, что мне легче внедрить их в детскую голову, нежели во многие иные головы, столь решительно отбивающиеся от всякой чуждой им мысли, что они скорее не головы, а настоящие булыжники.
Аббат И. Смею надеяться, что моя голова не из таких.
Д. Д. Отлично! Но вы согласитесь с тем, что вряд ли для нее создано сочинение, вся истинность которого заключается в его целокупности, притом целокупности совершенно нового вида, и беда для этого сочинения, если первое представление о нем, запечатлевшееся в этой голове, не в его пользу.
Аббат И. Я придерживаюсь принципа, и этого с меня достаточно.
Д. Д. Это значит, что, будучи предубежденным против принципа, хотя и не разумея его, вы не желаете видеть ни доказательств его, ни его применений, ни следствий, ни выводов, ни даже сколько-нибудь считаться с другим существом - не-принципом, но доказывающим принцип, подобно тому как оно само им доказуется.
Аббат И. Повторяю еще раз, я придерживаюсь принципа. А при вашем принципе, якобы разъясняющем все явления, я все же не знаю, как в матке образуется плод.
405
Д. Д. Вы рассуждаете подобно Вольтеру и стольким другим, не ведающим пределов, какими мир метафизический отграничен от физического мира, и в доказательство нашего, на их взгляд, непреодолимого неведения ставящим в один ряд явления как физические, так и метафизические. А между тем, господин аббат, принцип мой, будучи не физическим, а метафизическим, может объяснить одни только метафизические явления, как, например: почему все - более или менее, почему все в природе относительно, почему в ней не встречается ни в каком отношении совершенство или абсолют, почему в ней нет ничего в себе? Он, впрочем, доказывает также, что разъяснение физических, или частных, явлений никак не может привести нас ни к чему полезному и что они по своей природе тем менее объяснимы для человека и тем менее подлежат исследованию, чем более они от него отдалены, - как, например, явления, происходящие внутри матки, куда глаз может проникнуть с еще большим трудом, нежели на Луну.
Аббат И. Раскрытая истина должна дать объяснение всему.
Д. Д. Нет, господин аббат, но она должна разъяснить, почему есть вещи, по природе своей не поддающиеся ее разъяснениям; почему подробности строения Вселенной являются предметами познания низшего порядка, выходящими за пределы поставленной ей цели; почему ими возможно овладеть лишь более или менее, в зависимости от большего или меньшего соприкосновения с ними. Наши философы, по этой части знающие не больше нашего, полагают, что открытие истины должно дать объяснение явлений физических. Плюньте на это, как вы делаете по поводу их ярости в разрушении без созидания, по поводу их заблуждения, будто законы человеческие могут остаться в силе без законов божеских, по поводу их непоследовательности, заставляющей их проповедовать веротерпимость и вместе с тем громогласно заявлять, что предметы ее, то есть разного рода культы, лишены здравого смысла.
Аббат И. Извольте, могу на них плюнуть; но у меня все же не лежит душа к вашему принципу.
Маркиза. Держитесь стойко, аббат, и не давайте себя захватить врасплох: вы тут наш общий боец против него.
406
Аббат И. Известно ли вам, сударыня, доказательство - единственное доказательство, приводимое им в защиту его метафизического принципа? Оно состоит вот в чем: мы суть то, что постигаем о сути вещей. Как вам покажется это великолепное доказательство?
Маркиза. Уж очень это мизерно, на мой взгляд.
Д. Д. Неужто вы выносите суждение на этом основании, господин аббат? Ведь не подлежит сомнению, что мое сочинение только целиком может дать доказательство моему метафизическому принципу, и то, что вы выдаете за единственное доказательство, есть не более как применение его к человеку.
Маркиза. Как! Стало быть, его сочинение только целиком доказывает правильность его основного принципа! Вы, значит, просчитались оба!
Аббат И. Да нет же, сударыня! Сочинение его не доказывает ничего. Ведь я сказал вам уже, что основной его принцип ложен!
Маркиза. Выходит, что даже целое сочинение не может защитить ложный принцип? Я этого себе не представляла! Но в чем же состоит принцип Д. Д.?
Аббат И. В том, чтобы создавать бытия метафизические, не существовавшие никогда и нигде, кроме как в его собственной голове.
Д. Д. Господин аббат, я не создаю метафизических видов бытия; я лишь устанавливаю, что есть одно такое бытие, и больше ничего.
Аббат И. Да, одно, это я и хотел сказать.
Маркиза. А это одно бытие - каково оно? Оно - не вы ли, сударь, великий метафизик, уверяющий, что у вас есть ваше я, только ваше, как я от вас слыхала?
Аббат И. Мое я было бы по крайней мере бытием; его же метафизическое бытие - химера, оно - универсал Скота, над которым мы, философы, подсмеиваемся и которое всякая разумная философия давным-давно изгнала.
Маркиза. Так надобно же называть его Скотом, этого великого разумника, убежденного в том, что он знает больше нас всех. А если мы на него рассердимся, мы одну букву выкинем [59].
Аббат И. Такое имя ему весьма бы подошло; но букву выкидывать не следует, так как в его сочинении много ума и остроумия.
Маркиза. Вы слишком добры, господин аббат.
407
Д. Д. Не так уж добр, маркиза. С моим умом произойдет то же, что случилось уже с моей логикой и моим принципом: при первом случае аббат мне в нем откажет. Но я зол на него за то, что он хочет выставить меня скотистом, отлично зная, что я не скотист, - это он либо по злобе, либо в самом деле думает, что я скотист, а тогда это такая слепота в человеке, меня прочитавшем, что его просто побить хочется.
Аббат И. Вы это потому говорите, что Скот не договорился в своих химерах до существования Ничто, как вы это делаете.
Маркиза. Как так? Д. Д. уверяет, что Ничто есть нечто, а вы с этим не соглашаетесь, господин аббат?
Аббат И. Что вы, сударыня, называете нечто? Он уверяет, что Ничто есть Все, что оно - бесконечность, вечность, безмерность и что оно реально существует.
Д. Д. Вы опять заблуждаетесь, господин аббат: я столь мало утверждаю, будто Ничто существует реально, что оно по моей системе является отрицанием реального существования и даже более или менее реального чувственно воспринимаемого существования как в общем, так и в частности.
Аббат И. Оно, стало быть, не существует, если не существует реально?
Д. Д. Вот так вывод! Что мне в нем больше всего нравится, это то, что он делается после того, как вы меня прочитали, даже переписали и утверждаете, будто меня уразумели. Ничто, господин аббат, которое есть Все, на мой взгляд, положительного существования не имеет; существование его чисто отрицательное.
Аббат И. Ну, конечно, оно чисто отрицательное - отрицает всякое существование.
Д. Д. ...кроме своего собственного, господин аббат. Но если вы меня не приняли, читав и перебелив мое сочинение, я вам сегодня никак не разъясню, что Ничто или Все является отрицанием существования лишь чувственно воспринимаемого, лишь существования Целого и его частей, взятых раздельно, и что, употребляя слово "Ничто", столь часто слетающее с наших уст, мы не отрицаем никогда ничего, кроме того или иного чувственно воспринимаемого существования, как, например, наличия вина в пустой бутылке.
Аббат И. Вам становится понятнее, маркиза?
408
Маркиза. Как вам сказать! Но я уже предвижу, как Д. Д. вам возразит, что нам с вами вдвоем с ним не справиться.
Аббат И. Почему так?
Маркиза. По пустякам: вы и читали, и переписали его сочинение, которого вы не читали и не переписывали.
Аббат И. Да, конечно, можно сказать и так. Но согласитесь, что существование Ничто невозможно переварить.
Маркиза. Не труднее, чем кушанье, которого не отведывали, - не так ли, господин аббат?
Аббат И. Именно так, сударыня; это уничтожающее сравнение. Извольте после этого верить его сочинению!
Маркиза. Нет уж, покорно благодарю. Но все же мне кажется, что вы этому сочинению уделили лишь кое-какое внимание; быть может, вы бы лучше сделали, если бы не уделили ему никакого, - меньше бы потеряли даром времени.
Аббат И. Я не жалею о времени, какое я ему уделил; в нем кое-где встречаются дельные вещи, и ими я воспользуюсь. Но пусть Д. Д. не говорит мне о своей моральной истине, о своем состоянии нравов, какое он хочет установить вместо состояния законов. Нет, этого состояния я не хочу, он ставит человека ниже скотины.
Маркиза. Статочное ли это дело! Стало быть, Д. Д. - безумец?
Аббат И. Нисколько, сударыня, и это-то и непостижимо.
Маркиза. Ах! Вижу, что маркиз де В., который долгое время считал его безумцем, напрасно от этого взгляда отказался.
Аббат И. Он даже слишком бьет отбой - да не прогневается Д. Д.
Д. Д. Вы меня давно уже прогневать не можете, господин аббат, и тем не менее вы только что ужасно оклеветали мое состояние нравов, уверяя, будто я ставлю человека ниже скотины. Это не по-христиански, и меня удивляет, что вы, такой добрый человек...
Маркиза. Продолжайте свое, господин аббат, не обращайте внимания на его упреки...
Аббат И. Вход в его состояние нравов будет воспрещен для всех изящных искусств, для всей высшей науки - что скажете вы на это, сударыня?
409
Маркиза. Отвратительно, ужасно, никуда не годится.
Д. Д. Другой человек, который читал бы меня глазами менее предубежденными и более дружескими, сказал бы, что вход в мое состояние нравов возбранялся бы моральному злу. Но г-ну аббату угодно видеть это состояние, при котором существовало бы одно моральное благо, лишь со стороны его лишений, не задумываясь о том, что при нем лишения перестали бы быть лишениями и что преимущества, имеющиеся в нашем злосчастном состоянии законов, являются в нем лишь следствием основных пороков, которые составляют это состояние и одни только породили его и поддерживают его существование; следствием твоего и моего, следствием морального неравенства, которое есть источник всех искусств и всех наук, выходящих за грань необходимого, а в равной мере и источник всех стеснений, всех бедствий и всех преступлений, которыми кишит наше общественное состояние.
Маркиза. Аббат родился со счастливыми наклонностями: в вещах он видит лишь то, что в них следует видеть, чтобы не пожелать повеситься, и это для него благо...
Д. Д. ...но в таком случае незачем путаться в философию или утверждать, что разумеешь то, чего не усвоил.
Аббат И. У всякого своя философия. У меня та же, что и у всех, а ваша философия, утверждающая, что она представит элементарную очевидность и коренным образом преодолеет человеческое неведение, - ничья. Все философы за меня и против вас.
Маркиза. За вас, господин аббат, но вы же не мыслите так, как они.
Аббат И. Нет, сударыня, не мыслю - вот только против Д. Д.
Маркиза. Вы ведь верите в бога, в душу и во все отсюда вытекающее.
Аббат И. Верю ли я? Конечно, так как противопоставить этому нечего. Я верующий, сударыня, хотя и не мыслю, как предписано Сорбонной [60], и я готовлю книгу, которая это докажет. У Д. Д. образ мыслей весьма новый, весьма остроумный и преисполненный логики, но он не разрушает того, что я думаю. Пусть он попробует сразиться с теми доказательствами, какие я представлю в моей книге, - не думаю, чтобы он мог их разбить.
410
Д. Д. Они уже разбиты заранее, дело ваше проиграно, но вы чересчур дорожите вашим пером, чтобы когда-либо это заметить и согласиться с этим.
Маркиза. Вы, конечно, дадите и нечто новое, господин аббат?
Аббат И. Да, конечно, сударыня, у меня способ представления доказательств, совершенно отличный от других.
Маркиза. Это как будто отзывается попугайством.
Аббат И. Что вы хотите этим сказать, сударыня?
Маркиза. Вы разве не видите, что все наши философствующие умники до сих пор все больше друг за другом, как попугаи, повторяли одно и то же?
Аббат И. Понимаю, но я докажу, что все книги, которые в настоящее время расхваливают за способ рассуждения, как, например, эта "Природа", - книги глупые и никчемные. Если б вы только знали, маркиза, как я их презираю.
Д. Д. Однако, господин аббат, этого говорить я вам не позволю, хотя выражения "глупый" и "никчемный" вами и употребляются постоянно. Книги эти вам не по зубам, и хотя я отнюдь и не являюсь их Дон-Кихотом, так как я не люблю атеистов, но все же я сомневаюсь, чтобы вы когда-либо написали книгу, которая могла бы сравниться с ними.
Аббат И. Говорить мне подобные вещи - значит меня обескураживать, и не надо понимать буквально то, что я о них говорю.
Д. Д. Ваше добродушие меня обескураживает, я виноват и прошу вас меня простить.
Маркиза. Что сказали бы вы, однако, господин аббат, если бы г-н Робине, сражающийся с Д. Д., сделался его прозелитом?
А б б а т И. Не станет он им, я в том уверен.
Маркиза. Почему так?
Аббат И. Да потому, что метафизик никогда не в силах отступиться от своей системы!
Д. Д. Вот ценное признание, господин аббат; и, по-вашему, это ведь так и должно быть?
Маркиза. А какова система г-на Робине?
Аббат И. Всеотрицание, сударыня, согласно его собственному признанию, сделанному им маркизу де В.
Маркиза. Всеотрицание? Что такое всеотрицание?
411
Д. Д. ...ни одно из известных доселе учений, господин аббат, ни одно из них. Но это не значит не верить в Ничто, или в отрицательное существование, ибо истинное всеотрицание есть вера в Ничто, или в отрицательное существование. Отсюда следует, что всеотрицание, как вера, как учение (а именно так и следует его рассматривать), состоит не в том, чтобы не верить ни во что, а в том, чтобы верить в Ничто. Говоря, что он не верит более ни во что, г-н Р. ...не имел в виду отрицательное существование, ибо он никогда в него и не верил, не имел никогда о нем ни малейшего представления. Если бы он сперва уверовал в Ничто, а затем в нем разуверился, он имел бы основание говорить, что не верит более в Ничто. Впрочем, однажды в него поверив, приходится в силу очевидности продолжать верить в него и дальше.
Аббат И. Ну и язык! Разумей его кто может; что до меня - я ничего в нем не смыслю.
Маркиза. Этот г-н Р., о котором вы не допускаете, чтобы он когда-либо стал прозелитом Д. Д., признает все же суть его воззрений: он признает истину, как метафизическую, так и моральную; спорит он только по поводу существования Ничто.
Аббат И. Совершенно верно, сударыня, и в этом-то он и непоследователен. Нельзя признать у Д. Д. положительную, или метафизическую, истину, называемую им Целым, не признавая его истины отрицательной, или Всего, иначе говоря, существования Ничто. Зная силу логики Д. Д., я опасался бы согласиться с ним в том, что дважды два - четыре.
Маркиза. А знаете, после вашего признания и признания г-на Р. Д. Д. оказывается победителем! Уступая ему каждый со своей стороны нечто, вы сдаете ему всю крепость! Это меня бесит. Я хочу непременно, чтобы он остался неправ, раз его так называемый здравый смысл не вяжется с общепринятым. Но оставим эту досадную для меня мысль, и признайтесь, возвращаясь к нашей теме, что вы подшучивали надо мной, когда уверяли, будто верите во все это.
Аббат И. Нет, маркиза, я даже уверен, что и вы в это верите.
Маркиза. Но кто же вам сказал, что все это верно?
412
Аббат И. Сердце мое мне это сказало, сударыня. Прочтите мою книгу. Я тем не менее вынужден признать, что за последний месяц, когда я более, чем когда-либо, впитываю в себя сочинение Д. Д., переписывая его для маркиза...
Маркиза. Впитываете в себя сочинение Д. Д., господин аббат? Я не удивляюсь больше тому, что вам на днях пришлось принять слабительное.
Аббат И. Это я пользуюсь лексиконом Д. Д., который уверяет, что тела и души (он их ведь одни от других не различает) непрестанно друг друга впитывают и составляют. Однако, говоря по совести, маркиза, еще месяц тому назад я понятия не имел о том, что представляет собою его сочинение. Я себе не составил тогда о нем надлежащего представления, я был за сто лье от того, чтобы допустить малейшее основание для всего того, что оно предвещает. А теперь, когда я его переписываю и постигаю, я как нельзя более удивлен тем, что Д. Д. мог его написать.
Д. Д. Вы не так еще удивлялись, господин аббат, когда я вам говорил, что вы его не разумеете. Припомните, как вы тогда подскакивали, точно ужаленный, от моих аргументов! Вы и теперь не так еще их постигаете, как вам кажется, ибо, если бы вы действительно уразумели мой труд (позвольте вам высказать мое полное и глубокое убеждение), вы бы с ним вполне и целиком согласились. И вы рассудили бы, что все зависело от этого сочинения, иначе говоря, от преодоления нашего невежества, чтобы мир пошел по надлежащему пути.
Маркиза. Но оно ведь страдает отсутствием ясности, это сочинение, которое вы вдруг вздумали так превозносить? Говорят, оно мало понятно.
Аббат И. Нет, сударыня, оно ясно. Одна только новизна мыслей может сделать его малопонятным на первый взгляд. В нем все трудности предвосхищаются и разрешаются принципиально, притом таким образом, который может ввести в соблазн читателей менее искушенных, чем я. Труд этот чрезвычайно остроумен и последователен: нигде нельзя уличить его в отступлении от принципа. Но принципа-то я не перевариваю, и против него я буду всегда направлять свои тяжелые орудия. Я хочу также взорвать мост, установленный Д. Д. между его принципом и его моральной истиной, и взорвать его так, чтобы сам маркиз, который этот мост считает весьма реальным, согласился с тем, что это воздушный мост, подобный мильтонову мосту [61].
413
Д. Д. Господин аббат, помилосердствуйте, ведь это такой же каменный мост, как наш парижский Новый мост [62].
Маркиза. А теперь пора спать! (После ухода аббата.) Так вот каковы наши сочинители философий, метафизики Энциклопедии, перекрашивающие аббата де Прада [63]?
Д. Д. Именно таковы, маркиза, и по нему можно составить себе суждение о большинстве остальных. Для них философия почти всегда лишь средство существования или путь к тому, чтобы составить себе имя. Считать их философами на основании их писаний - значит заблуждаться. С тех пор как я здесь живу вместе с добрейшим аббатом, мне становится все яснее, что для него истина является предметом познания, любознательности или интереса нисколько не в большей мере, чем для вашего кучера, хотя он как будто только ею одной и занят. Он без конца набрасывает на бумагу мысли, полученные им из книг, и затем переваривает их по-своему, но никогда еще ему не приходило в голову подумать самому или представить себе, что можно рассуждать умнее его. Я мог бы ежечасно ловить его на непонимании моих воззрений, как мне часто и приходится делать у вас на глазах. Я мог бы день и ночь сбивать его моими рассуждениями, но все это отскакивало бы от его растрепанной логики, от его чисто книжных способностей. Всем писакам его пошиба свойственно ожесточаться против воззрений, подрывающих их существование тем, что сводит на нет все их бумагомарание.
Маркиза. Все же он начинает разбираться в ваших идеях...
Д. Д. Он доведен до этого только насильно, и я сомневаюсь, чтобы он когда-либо подвинулся дальше.
Маркиза. Доброй ночи! И не сердитесь на бедного аббата, который действует по крайнему своему разумению.
Ответ аббату И. [64]
В обмен на ответ нашего друга, о котором вы мне сообщаете, я должен вам переслать копию письма его ко мне. Вот она.
414
"Я думал, что пакет, пересланный мне из О, содержит ваш последний ответ г-ну Робине, о чем вы мне сообщили. Но оказалось нечто совершенно иное: сочинение на тридцати страницах, которое аббат И. дал себе труд составить в назидание мне и для того, чтобы стереть в порошок шутки, вырвавшиеся у меня по поводу его неверия. Это лишь повторение всего того, что он говорил и писал вам, как и мне, с тех самых пор, как познакомился с вашим рассуждением. Он видит в нем лишь скотизм, привитый на спинозизме, лишь химеры, лишь огромное злоупотребление словами и логикой, лишь существа отвлеченные, вымышленные, которым вы рассудку вопреки приписали реальность. Целое и Все он просто не переваривает, а все ваше сочинение, столь неоспоримо доказывающее их существование, для него точно не существует. Он лишь совсем поверхностно постигает ваше определение Целого и Всего, и я готов биться об заклад, что во всей веренице принципов, которую я собираюсь швырнуть ему вместо ответа, он даже не заметит метафизические варваризмы, какие я туда всуну нарочно, и примет их за ваше учение, слово в слово. Если он их заметит, вот будет ему лафа против меня! "Что за школьник!" - скажет он.
На это я ему ответил, что нельзя угадать вернее, что его очковтирательство возымело ожидаемое им действие полностью; а в доказательство своих слов выписываю ему следующие ваши слова, помещенные в вашем письме вслед за тем, что вы именуете его катехизисом. Вот они, какими вы их мне отписали!
"В этой тираде вы должны признать ваше учение: невозможно тверже изложить катехизис, нежели сделал это тут ваш верный прозелит; я только нахожу забавным, что он повторил мне слово в слово ваше учение, как будто оно не известно мне столько же и даже более, чем ему".
Что ж, милый аббат, попавшись так безрассудно в ловушку, продолжаете ли вы находить забавным катехизис нашего друга? Что до меня, то я нахожу в нем много забавного, и мне очень нравится, что, по-вашему, вы мепя разумеете не хуже, чем я сам, - и это после того, как вы приняли за часть моего учения, будто "противоположные друг друга взаимно отрицают и утверждают", будто "Целое существует одновременно метафизически, физически и морально". Согласитесь ли вы наконец с тем, что
415
разумеете вы меня меньше, чем могло бы меня понять восьмилетнее дитя, если бы приложены были такие же усилия растолковать ему, как и вам? И неужели вы не устыдитесь учительского тона, который вы по отношению ко мне принимаете? Во всей тираде на тридцати страницах, какую вам угодно было мне прислать, нет ни одного слова, которое не должно было бы вас заставить краснеть, если бы вам паче чаяния удалось когда-нибудь понять меня. Единственное, что я на это могу ответить - и отвечу, оставляя в стороне даже грубейшие ваши ошибки, - это следующее: несмотря на все вами прочитанное и перечитанное в моем труде, вы продолжаете понимать слово "ум" в смысле физическом, в смысле ума частного, который в действительности есть лишь игра фибр в моем мозгу, вместо того, чтобы разуметь его в смысле метафизическом, или духовном, если угодно, в том смысле, что он есть интеллект, каким я его определяю, то есть существование, общее нам со всеми существами. Скажу еще, что вы только затем упорствуете в понимании его в смысле физическом, смысле вашего ума, сочиняющего книгу, или моего ума, раскрывающего, что такое интеллект, чтобы иметь возможность отрицать существование, каким я его устанавливаю, и утверждать, будто создает его один мой ум, чтобы смехотворным образом ставить его в ряд с вергилиевым адом или замком Армиды [65].
Ум человека есть его человеческое существование, его физический ум; интеллект человека есть его существование коренное, его prius est esse quam esse tale [66], его ум метафизический. Уму надлежит раскрыть интеллект, увидеть в нем Целое и Все, чего и вам желаю. По-вашему, аксиома prius est esse quam esse tale сводится к тому, что надобно быть человеком раньше, Нежели быть аббатом; по-моему же, по-простецкому, это значит даже, что раньше, чем быть человеком, надобно быть вообще. И в самом деле, существование предшествует существованию человеческому, необходимо его предполагающему. Истина эта, подобно всем устанавливаемым мною, настолько истина, что становится банальной.
Вы заставляете меня рассуждать об отце и сыне, о причине и следствии, о творце и творении не на мой лад, а на ваш, и хотя я вас и люблю, но охотно надавал бы вам щелчков по носу, когда вы это делаете, и еще больше надавал бы, когда вижу, как вы рассуждаете и ставите ни
416
во что все раскрытое мною по поводу Целого и Всего, все установленное в доказательство их существования, и затем повторяете, как вы делали и до того, как меня прочитали, будто они создания моего воображения; когда я вижу, как вы ни во что не ставите и представляемые мною прямые доказательства их существования, не придавая им ни малейшего значения. Но, собственно, не вам, а мне следовало бы надавать щелчков за мою простоту, за то, что я вам возражаю, особенно после того, как я вам столь бесполезно указал в письме, приложенном к Краткому очерку разрешения загадки, что мною поставлены условия, необходимые для спора со мной, после того, как я вам доказал то, чего вы никак не желали увидеть, а именно что условия эти по самой невозможности их выполнения подтверждают истинность моих воззрений.
Как могло статься, что вы измарали так много бумаги, совершенно не считаясь с моим ответом и с заключающимися в нем условиями; что вы постоянно противопоставляли мне бога теистов, словно этот бог доказуем, подобно моим воззрениям, бог, тем более непонятный для самих теистов, чем они просвещеннее? Вот по этому-то поводу я теперь с полным основанием и требую от вас ответа. Я составил вам план для возражений мне; я двадцать раз повторял вам, чтобы вы с него глаз не спускали, когда у вас разгорается упрямое желание противоречить мне. Одно из двух: вы либо опровергнете меня по этому плану, если найдете возможность это сделать, - по-моему, такая возможность исключается, - либо докажете, что опровергать меня надлежит иначе, чем по моему плану, - на мой взгляд, и это невозможно. Жду встречи с вами, чтобы вновь показать вам отчет о нашей беседе вечером 7 октября. Его достаточно, и вы сами станете судьей между вами и мной, между вашей логикой и моей.
Прощайте, милый аббат, и к черту вашу недобросовестность или вашу тупость по отношению к моим рассуждениям: тут либо одно, либо другое или, пожалуй, одно пополам с другим. Кстати, о недобросовестности: разве не излагалось в пресловутой диссертации, вышедшей под именем Мартена де Прада, что варварское право неравенства потому называется справедливейшим, что оно есть право сильнейшего, - jus illud inaequalitatis barbarum quod vocant aequius, quia validius?
417
Если это действительно так, то передайте перекрашивающему аббата де Прада, что он жулик, - он, правда, не перестанет от этого противоречить мне по поводу морального равенства и его отвергать, но вам тем не менее придется ему передать, что он жулик".
Приведенный ответ вызвал обещание, более чем когда-либо, углубиться в изучение моих воззрений. Но голова милейшего аббата мне чересчур известна, чтобы я мог надеяться на перестройку ее, такую полную, как того требуют мои воззрения.
Ответ тому же аббату И. на его вопрос о том, что я думаю по поводу объявленной Мантуанской академией премии 1773 года за "Изыскание причин преступности и указание средства их искоренения, если последнее возможно"
Думаю, что одни лишь мои воззрения способны полностью исчерпать весьма странный вопрос, поставленный Мантуанской академией. Если бы я пожелал принять участие в конкурсе, то я мог бы это сделать, лишь представив мое сочинение целиком. Но вот как я в немногих словах ответил бы на поставленный вопрос для кого-либо, уже знакомого с моими воззрениями.
Неоспоримо, что преступность существует лишь в силу морального зла, что коренная причина этого зла кроется в человеческом невежестве, что для уничтожения этого зла необходимо преодолеть невежество, а преодолеть последнее возможно лишь, раскрыв как первичную, так и моральную истину, которая доселе оставалась нераскрытою и одна влечет за собою полную очевидность.
Неоспоримо, что дальнейшая причина морального зла кроется в моральном неравенстве и в собственности, этих непреходящих источниках наших искусственно раздуваемых страстей, и что зло пребудет на земле, пока будут существовать указанные основные пороки нашего общественного состояния, пока естественные потребности, освобожденные от всего искусственного, внесенного нами в них под влиянием наших искусственных страстей, не станут единственными нашими страстями.
418
Неоспоримо, что пороки морального неравенства и собственности порождены нашими неизбежными вначале неведением и неопытностью; что общественное состояние, строившееся стихийно, могло развиваться лишь на их основе; что они являются следствием физического неравенства, а стало быть, и непреходящим доказательством существования первоначального нашего состояния, состояния дикости; что состояние законов человеческих и якобы божеских существует единственно для поддержания их и поддержания нашего неведения; что оно одно составляет всю их силу и что, таким образом, людям нужно не состояние законов, а состояние нравов, общественное состояние без законов. (Последнее утверждение, направленное против состояния законов, становится решительно неоспоримым при познании изначальной истины, отметающей все божеские законы и отмеченной печатью очевидности.)
Неоспоримо, повторяю еще раз, что моральное неравенство и собственность, будучи вторичными причинами морального зла, являются также причинами всех систем управления и всех преступлений, которыми кишит наше общественное состояние. Чтобы устранить всякое сомнение в этом, достаточно разобрать причины каждого из указанных недостатков и каждого преступления - тогда не останется в этом ни малейшего сомнения. Я так на этом настаиваю для того, чтобы на это обратили внимание и поняли наконец, что человек зол и дурен лишь из-за нашего поистине отвратительного общественного состояния.
Из сказанного следует, что причины, порождающие преступления, заключаются прежде всего в нашем неведении, а затем в моральном неравенстве и собственности, порожденных неравенством физическим; что одно-единственное средство уничтожить преступность - это уничтожить корень ее, поставив на место упомянутых причин знание, моральное равенство и общность всех благ, к которым направлены наши разумные стремления, каковые одни бы тогда и остались.
Вот, несомненно, те причины и те средства, о каких спрашивает Мантуанская академия. Им недостает только развернутых доказательств, приводимых в сочинении, в котором я излагаю свои воззрения. Но подумала ли Академия, что она ставит вопрос настолько философический, требующий для своего разрешения восхождения к первоначалу вещей? Предвидела ли она ниспровержение основ христианства, которое может повлечь за собою
419
требуемое ею изыскание? Я, пожалуй, склонен думать, что предвидела, раз она не считается с принципами, раз она ставит вопрос независимо от них, раз она не касается первородного греха, спрашивая, какова причина преступности. Но как же возможно, чтобы Академия, пребывающая под игом религии, все же решилась подрывать ее основы по столь существенному вопросу? Предоставляю это вашим размышлениям. Ибо никто не может быть озабочен причинами того или иного противоречия меньше, чем я, представивший общее объяснение для всех человеческих противоречий.
Прощайте! Все написанное вы прочтете, и, если это для вас окажется не одной только словесностью, я буду крайне удивлен. Все же обнимаю ваш добродушный внешний образ, который очень люблю.
<< Пред. стр. 19 (из 26) След. >>
Список литературы по разделу