<< Пред.           стр. 4 (из 26)           След. >>

Список литературы по разделу

 79
 
 Философия в ее нынешнем состоянии может, правда, вызвать революцию в области религии, нравов и государственного управления, но больше ничего она своими полупрозрениями не способна совершить, ибо такая революция (которой следует избегать, так как она столь же опасна, сколь и бесполезна) не воспрепятствует дальнейшему существованию порядка божеских и человеческих законов; не воспрепятствует она и столь же полному господству, хотя и в разных формах, но в той же силе, морального зла, порождаемого указанными законами. Эта-то философия, разрушающая без того, чтобы вникать в причину вещей, и захватывающая ныне все области жизни, вынуждает наконец возмущенный разум прервать свое молчание и показать обольщенному человечеству, что она не разум, хотя она и осмеливается выдавать себя за таковой, и в результате получится то, что я возвещаю в других выражениях, а именно подлинная система природы, но не взятая в отдельных разветвлениях, как это сделал некий автор под именем Мирабо [2], а рассмотренная в самом корне. И все дело было именно в том, чтобы подойти к вопросу с такой точки зрения. Автор этот называет эти разветвления законами физического мира; будь он более просвещен, он назвал бы их законами метафизического мира, и вместо того, чтобы отмести науку, трактующую об этих законах, и быть метафизиком, не ведая того, он увидал бы, что система атеизма может быть лишь системой метафизической.
 
 Книга, озаглавленная О законах физического мира, может возвещать лишь труд, обнимающий все различные части физики и объясняющий законы, присущие каждой из них; такое заглавие не соответствует книге, трактующей, подобно данному сочинению, законы, общие всем существам, и применяющей их, в частности, к человеку. В дальнейшем видно будет, что, если автору и знакомы до известной степени эти законы, ему далеко не известны законы морали и что для познания их нужно было произвести значительно более глубокие изыскания, чем он это сделал.
 
 80
 
 Как по положению моему, так и по самому характеру моего труда, делающему его малодоступным, мне недостает помощи, необходимой всякому пишущему, а именно мне не хватает критики просвещенных единомышленников. Вследствие этого мой труд не будет ни столь точным, ни столь безошибочным и полным, каким он мог бы быть. Предупреждаю об этом, дабы не осудили всего моего труда на основании ошибок по существу, какие могут в нем встретиться, и тех недостатков формы, какие в нем неизбежно окажутся.
 
 Я требую, однако, чтобы его либо не читали вовсе, либо прочли до конца; он таков, что судить о нем наобум не следует.
 
 Общепринятые мнения меня не останавливали; я их совсем не касался, стремясь к истине и простоте, которые выявятся со свойственной их природе ясностью. Строгая логика и щепетильная точность, требуемые предметами первостепенной важности, рассматриваемыми во всей их глубине так, как их до сих пор еще не рассматривали, не мирятся с риторическими украшениями и с изысканным стилем, необходимым нынче для того, чтобы найти читателей. Нравиться я буду, лишь поскольку я буду поучать, а поучать - поскольку буду убеждать.
 
 В различных отрывках, написанных по различным случаям, я дам истину метафизическую и моральною, не говоря об истине, как таковой. Вследствие этого получится много повторений, не считая тех, которые возникнут из самой природы вопроса. Но зато тем яснее выявится истина, которую, впрочем, нельзя никогда выявить с достаточной ясностью и которая, будучи создана для того, чтобы выступать в неприкрытой наготе, требует наиболее простого и наиболее доступного всем читателям выражения; только отсутствие ее и вызывает потребность во всякого рода красноречии, эрудиции и авторитете, равно как и всяких науках и искусствах, выходящих за пределы подлинно полезного.
 
 При чтении моего труда могут встретиться трудности, но останавливаться на них не следует, ибо все будет доказано и выяснено одно при посредстве другого настолько, что кажущееся на первый взгляд неудобопонятным перестанет впоследствии таким казаться. Вследствие господствующей нелепицы, с которой ей приходится бороться, истина есть своего рода Протей [3]. Схватить ее можно лишь после того, как она предстанет в нескольких видах, но, однажды схваченная, она представится самоочевидной.
 
 81
 
 Благодаря ей найдена будет разгадка. Однажды разгаданная, она явится ключом ко всему тому, что было доселе загадкой для людей. Благодаря ой будет найдено разрешение неразрешимых доселе вопросов - о Бытии и существах; о существовании и сущности; о духе и материи; о конечном и бесконечном; о начале и конце; о покое и движении; о полноте и пустоте; о невозможном и возможном; о действительном и кажущемся; о порядке и беспорядке, царящих во Вселенной; о необходимости, случайности и свободе; о метафизическом, физическом и моральном и об объединяющем их существовании; об идеях врожденных и приобретенных; об отношении между ощущениями и вызывающими их предметами; о делимости и неограниченном развитии; о воспроизведении существ, о протяжении, о пространстве, о притяжении; о том, что относительно или существует через что-либо другое, и о том, что безотносительно или существует само по себе; о бытии и ничто; о ценности прочих истин и вообще обо всем, что выходит за пределы отдельных наук. Таким образом будет найдена причина заключенных в нас противоречий; можно будет вырваться из густой тьмы, в которую нелепица повергла всю поверхность нашего земного шара; будет открыто все то, неведение чего заставляет мир идти по проторенному пути; будет дано разрешение вопросов, поставленных в стихе господина Вольтера:
 
 Что я? Где я? Куда я иду? И откуда я взят? [4] - и в следующем, прибавленном мною:
 
 Рождается ли злым человек? Может ли он быть просвещен?
 
 Наконец, проникнут во все то, что ныне на основании безуспешных доселе попыток неосновательно почитается непостижимым; я говорю "неосновательно", ибо можно ли от безуспешности прошлых попыток заключить о безуспешности будущих?
 
 Если имеются основания считать такое допущение возможным, то нет никаких оснований утверждать, что оно обязательно, на что прошу моих читателей обратить внимание.
 
 82
 
 Истина постоянно проскальзывает в устах людей и в их книгах, но без пользы, так как они ни разу не склонили как следует свой слух к тому, как она постоянно звучит в них или, что то же, к тому, что подсказывает им основа их существования, общая им со всеми остальными существами и которая есть не что иное, как чувства согласованности и гармонии. Наука эта, однажды развитая, открывает причину ряда истин, которые мы обычно признаем, не зная их причины; она доказывает, что эти истины, будучи почерпнуты из разума, должны быть, как они и суть на самом деле, истинами для всех мест и всех времен без того, чтобы была надобность их нарочито углублять; основа этой науки оставалась неизвестной, но в применении к идеям, переданным нам нашими лучшими авторами об истинном, о прекрасном и о простом, она оказывается коренной опорой этих идей и легко передавалась бы от отцов к детям, если бы приспособить язык, если бы устранить из наших мозгов и речей то, что внес в них абсурд. И действительно, она представляет собою не что иное, как применение общих собирательных терминов, как положительных, так и отрицательных, которые мы часто употребляем, не вкладывая в них точных понятий или вообще каких бы то ни было понятий. Вследствие этого наука эта может на первый взгляд показаться неудобопонятной, но, повторяю еще раз, не следует из-за этого отшатываться от нее.
 
 Это - наука, для которой никогда не может встретиться с нашей стороны больше препятствий, чем в тех случаях, когда дело идет о том, чтобы подорвать с ее помощью какой-либо предрассудок, заставляющий нас признавать совершенно очевидным то, что только кажется нам таковым; наука, которая не может в корне подорвать какой-либо предрассудок иначе, как раскрывшись целиком, которая должна быть правящими кругами строго отличаема от массы систем, ведущих к одному лишь разрушению; которая отметает все эти системы, равно как и противопоставляемые им, не отрицая, однако, ни одной из них, ибо она их всех лишь очищает; которая, будучи явлена людям, менее представляла бы поводов к торжеству свободомыслящих по отношению к верующим, нежели верующих по отношению к свободомыслящим, хотя она и оказывает разрушительное влияние на всякий моральный закон. Это - наука, которая, когда ею овладевают, побуждает рассматривать наиболее хваленые из наших умозрительных книг как блуждающие огоньки, блеск коих меркнет при свете дня; которая, бу-
 
 83
 
 дучи сравниваема с тем, что называлось доселе моралью и метафизикой, не проявляет почти никаких сходственных с ними черт; которая вследствие своей чрезвычайной простоты заставит даже тех, кто постигнет ее, усомниться в том, что она и есть то, что они столь долго искали, и которая многими людьми будет постигаться с трудом вследствие своей малодоступной им простоты.
 
 Это - наука, правильно постигнутые начала которой легко применяются ко всему и никогда не могут быть применяемы в достаточной мере; наука, непосредственные выводы из которой - не что иное, как ее же начала; которая не терпит никаких ограничений в том, что устанавливает, и не устанавливает ничего не являющегося неоспоримым для здравого смысла. Это - наука, которая отказывается от всякого сравнения, взятого из частностей, от всякого вывода, делаемого от частного к общему; которая для того, чтобы стать понятной находящимся во власти абсурда людям, должна быть представлена им с различных сторон; которая будет все лучше усваиваться, по мере того как будут лучше постигаться ее отдельные стороны, и приобретать все большую ценность, по мере того как будет выясняться, насколько существенно было ее познать.
 
 Нам всегда недоставало познания истины. Достаточно читать, чтобы убедиться, что она ныне, как и прежде, является исключительным hic salta [5] всех наших умозрений и исканий. Отсюда заключают, что мы не в состоянии познать ее и что она нам даже бесполезна. Но что другое могла предпринять философская гордыня для того, чтобы ничего нельзя было выдвинуть против нее такого, что говорило бы о ее глубоком невежестве, как и тех, кого она тщится просветить.
 
 Я сам себя хорошо понимаю, и именно потому, что я себя хорошо понимаю, меня должны понимать и другие. Но та же причина, вследствие которой истина не была доселе раскрыта, сделает то, что раскрытие ее вначале покажется неудобопонятным. Причина эта коренится в самой природе истины, поскольку она не поддается проверке при помощи наших чувств; а наше состояние законов, корень всех наших предрассудков, нам всегда представляло ее отчасти с точки зрения чувственной, внедрившейся, так сказать, в ту точку зрения, которую подсказывает нам разум. Атеизм отрицает эту чувственную точку
 
 84
 
 зрения, отрицает то, что мы именуем богом. Тем самым атеизм возвышается над религиозными предрассудками, но при нем остается предрассудок, будто с уничтожением этой точки зрения от бога не остается ничего, то есть что истина не существует в качестве универсального принципа. И быть может, предрассудок этот окажется в нем более сильным противником истины, чем все религиозные принципы в головах верующих. Очевидности предстоит победить все эти препятствия, противопоставляемые ей нашим невежеством. У атеизма общего с истиной лишь то, что он отметает всякую религию, но лишь разрушает, ничего не созидая, когда он исходит лишь из знания некоторых общих законов, применяемых к способностям человека, или же из нелепого признания бесконечно модифицируемой субстанции [6], и не выдвигает никакого положительного начала взамен слепо отрицаемого им божества. Если бы у него за неимением истины метафизической была хотя бы истина моральная, если бы он мог предложить состояние нравов, состояние равенства или морального естественного закона взамен состояния законов человеческих, которые он всецело разрушает, сам не зная того, ибо он разрушает поддерживающее его состояние законов божеских. Он был бы сильным противником теизма, хотя состояние морального равенства вытекает из него лишь за недостатком принципов, лишь отрицательно. Но состояние это для наших атеистов, так же как и для остального человечества, всегда было лишь спекулятивным построением или, вернее говоря, никогда не было видимым - до такой степени человеческая машина настроилась на лад состояния законов, или морального неравенства, составляющего все ее несчастье.
 
 Крайнее различие, существующее между Истинной системой и атеизмом, состоит в том, что Истинная система, отрицая мораль теизма, признает его метафизику, из которой она выводит свою мораль, между тем как атеизм, не ведающий никаких принципов, отрицает и ту и другую и оставляет нам, как бы он против этого ни спорил, лишь мораль произвольную.
 
 Атеизм прямо противоположен теизму, между тем как Истинная система ему противоположна лишь с оговоркой: она не может включать в свое название ничего являющегося отрицанием какой бы то ни было системы ввиду того, что истина до известной степени проглядывает в каждой из них и что им необходимо лишь очищение в горниле ее.
 
 85
 
 Какое же название можно ей дать? Утверждаю, что для определения ее невозможно подыскать ничего, кроме Истины, Истинной системы или тому подобного названия. И какой это довод в ее пользу для всякого, кто пожелает вдуматься! Система эта одинаково является материализмом и имматериализмом, метафизикой, физикой и отрицанием того и другого. Невозможно постичь меня, не будучи при этом вынужденным принять мои построения; столь же невозможно, любя мораль религиозную, не возлюбить морали, устанавливаемой мною, ибо сия последняя есть не что иное, как первая, но очищенная и согласованная сама с собою. Обоснование ее иное, но именно поэтому ее и следует предпочесть, ибо основа ее столь же разнится от религиозной, сколько истина разнится от нелепицы. С этим согласятся, если только поймут мое доказательство сущности вещей и раскрытие существования, и постараются ими как можно более проникнуться.
 
 Не стану скрывать, что было сделано несколько попыток склонить некоторых наших философов прочесть мои сочинения и что почти все эти попытки оказались тщетными. Философы не желают признать истины метафизической, универсального существования как бытия, морального равенства, и одно упоминание о труде, обосновывающем все это, вызывает недоброжелательное отношение с их стороны. Тщетно им говорили, что труд этот нов и заслуживает полного их внимания, что существование Вселенной устанавливается не так, как они могли бы предполагать по Скоту [7], что моральное равенство устанавливается в нем на неведомых доселе началах, - они неизменно оставались глухими, а их возражения при ближайшем рассмотрении сводились к нелепому положению, будто нечего помышлять о положительном строительстве, - нужно лишь разрушение. Пришлось обратиться к трезво и без затей рассуждающим людям и к разумным богословам и покраснеть за философов, найдя не у них вкус к исканию истины и необходимые для познания ее данные.
 
 86
 
 Ничто, кроме опубликования моего труда и шумихи, которая, пожалуй, будет этим вызвана, не сможет заставить философов прочесть меня. Поэтому я имею основание полагать, что, пока не дойдут до этой крайности, я буду встречать в их лице лишь противников, и для меня тем важнее их предупредить, что они являются для большого круга лиц непререкаемыми авторитетами.
 
 Абсурд - выражение, означающее в моем труде нечто резко отличное от заблуждения: оно означает ошибку относительно сущности вещей, относительно метафизической их стороны, а также отрицание ее. Заблуждение же - ошибка относительно проявления вещей, их физической природы. Присовокупим, что абсурдное, то, что противно разуму, заключается только в словах и ни в чем другом или, если угодно, в недостатке здравой логики применительно к существеннейшим предметам, но что недостаток этот влечет за собой недочеты и нравственные. Под разумом, интеллектом, врожденными идеями, идеями первичными (idees-meres), чувствами согласованности и гармонии я разумею упоминавшуюся уже ранее основу бытия, о которой было сказано, что она свойственна человеку наравне со всеми прочими существами. Разум есть существование, человек есть некое частное бытие, и, если, применяясь к общеупотребительным формам речи, я скажу "человеческий разум" или "наш разум", выражение это не будет означать ничего присущего исключительно человеку; присущи только ему его ум, его идеи, его мысли и пр.
 
 Целое и Все - два основных и выразительных термина, которыми я буду пользоваться часто; голос истины, вложив их в нашу речь, всегда заставлял нас их различать, хотя мы никогда об этом и не размышляли. Целое предполагает наличие частей. Все этого не предполагает. Они и склоняются разно [8]. ...Но что я разумею под этими двумя словами, которые я беру во всем возможном их объеме? Под Целым я разумею всю совокупность Вселенной, Вселенную, материю, мир, природу; бытие единое, составленное через множество существ; существование, рассматриваемое относительно; основу и предел, начало и конец, причину и следствие, движение и покой, полноту и пустоту, добро и зло, порядок и беспорядок. Под Всем я разумею существование в себе, существование само по себе, то есть бытие, которое при рассмотрении оказывается составляющим лишь нечто, уже неотличаемое от остальных существ, которое является существом единственным и, стало быть, безотносительным, иными слова-
 
 87
 
 ми, как я уже говорил выше, не существующим через что-либо иное, кроме самого себя. Ибо существовать по отношению - значит существовать через иное, как существует, например, Целое через свои части, как существуют его части через него или друг через друга. В дальнейшем я буду отрицать относительно Всего, которое есть существование отрицательное, есть бесконечное, то, что я стану утверждать по поводу Целого, которое есть существование положительное или абсолютное, есть конечное, есть единое метафизическое или универсальное бытие, между тем как отдельные конечные существа физичны, особенны, отличны от него по природе. Укажем тут же, что и Целое, и Все обладают существованием лишь идеальным, но существование это принадлежит к их сущности, и они тем не менее, как я докажу в дальнейшем, являются существованием.
 
 Из Целого, которое есть истина метафизическая и предмет первичных отношений, вытекает истина моральная, и ее я раскрою до конца. Все, или единое бытие, не дает оснований для выводов или следствий по той причине, что оно представляет собой отрицание Целого, которое есть основное начало.
 
 Под метафизическими противоположностями я разумею обе последние возможные крайности, взаимно друг друга утверждающие и составляющие Целое; под противоречиями я разумею два аспекта существования, из которых каждый, отрицая другой, тем самым его утверждает и которые суть аспекты, составляющие Целое и Все, конечное и бесконечное и т.д.
 
 Одни говорят, что истины как бытия нет, что есть лишь множество истин; другие - что истина не создана для человека, что наше незнание всего выходящего за пределы физического, чувственного непреодолимо, что мы должны на этот счет пребывать в действенном сомнении. Этот предрассудок надлежит в первую очередь разрушить, чтобы он не служил людям препятствием для признания ими очевидности, которую я намереваюсь изложить. Это и составит задачу предстоящих "Предварительных размышлений", где я покажу, в чем состоит раскрытие единственной существующей науки; все остальное является лишь простым знанием. Если это мне удастся, будет сделан большой шаг на пути к Истине.
 
 88
 
 
 
 
 
 
 
 
 ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ
 
 Если бы было известно что-либо о сущности вещей - было бы известно все. Слово "метафизика" существует очень давно уже, созданное властным требованием Истины, но до настоящего времени еще не знают, что оно выражает и к чему оно применимо. А между тем так просто было дать ему объяснение и применение к одной только универсальности вещей, к бытию, именуемому Вселенной, подобно тому как слово "физика" применяется к отдельным вещам, к частям мира, взятым раздельно. Однако все способствовало тому, чтобы отклонить нас от столь простого объяснения, чтобы помешать нам рассматривать Вселенную как бытие, как самое метафизическую истину, являющуюся результатом всякой истины, чувственной или физической. Ибо результат этот действительно отличен по природе своей от той или иной истины, от того или иного существа, воспринимаемого нашими чувствами, ибо результат этот не может обладать ни одним из свойств, которыми одно существо отличается от другого.
 
 Метафизика, объектом которой отдельный человек является лишь постольку, поскольку речь идет о просвещении его относительно его самого, не имеет и не может иметь иной задачи, как рассмотрение существ в массе, в общем, в целом, рассмотрение их с тех сторон, которые в самом точном смысле слова являются присущими им всем, в том, что можно сказать о каждом из них, что делает их одинаковыми, что они представляют собой в глазах разума. Метафизика не имеет и не может иметь иной задачи, как подняться над уровнем познаний, имеющих задачей лишь рассмотрение вещей в отдельности, в их частностях и подробностях, в их взаимоотношениях и в общей им всем зависимости, в их различиях и сходстве, в том, что их выделяет, в том, чем они представляются зрению телесному [а].
 
 а Спекулятивная геометрия рассматривает предметы метафизически, но поверхностно, в соответствии с ее предметом.
 
 
 89
 
 Необходимо, чтобы метафизик довел свою задачу до конца, чтобы он поднялся так высоко и углубился так далеко, что за достигнутыми им пределами окажется полная невозможность следовать дальше; чтобы он не оставил за собою ничего невыясненным; чтобы он узрел сущность и даже, выражаясь вполне точно, самую суть существования (ибо у последнего есть суть и самая суть, так же как и явления); чтобы он доказал одновременно и начало вещей, и отрицание этого начала; чтобы все явления, зависящие от истины, нашли свое объяснение; чтобы все вопросы относительно его компетенции были разрешены и чтобы выводы его всегда соответствовали здравому смыслу и общепринятому опыту.
 
 Дав это определение, перехожу к моей задаче, к которой оно естественно и приводит, и утверждаю, что человеку свойственно обладать полным и целостным знанием истины, иметь о ней врожденную идею. Эта идея по отношению к вещам является самой истиной, и человеку остается лишь раскрыть ее [b].
 
 Ибо даже если бы он стал отрицать свое врожденное полное и целостное знание истины, сделать это, как мы увидим в дальнейшем, ему не удалось бы, хотя бы он при этом ссылался на некоторое противоречие в этом сознании.
 
 Однако именно потому, что он обладает полным и целостным знанием истины, он отнюдь не может обладать таким же знанием физических истин, и именно вследствие самой природы этих истин, по поводу которых единая безусловная и безоговорочная истина, истина метафизическая, показывает, что они являются истинами лишь с оговорками и более или менее относительно [с].
 
 b Раскрытие дает человек; раскрывается же основа, общая ему наравне со всеми существами. Вот что необходимо постоянно иметь в виду для правильного истолкования двусмысленности, с которой я принужден выражаться, когда я углубляюсь главным образом в человека для отыскания в нем истины, присущей в той же мере всем остальным существам.
 
 с Человек как человек, как особое существо есть существо физическое, или отдельное, и в качестве такового не может обладать истиной в точном смысле слова. Отсюда следует, что в области физического не может быть ничего строго доказанного или доказуемого. Раскрытие истины не может быть делом физики. Обращаю, однако, внимание на то, что, устанавливая это положение, я тем самым раскрываю истину и что из невозможности раскрытия истины путем физики вытекает невозможность этим путем вывести заключение против очевидности.
 
 
 90
 
 Как из нашего неведения относительно того, что мы обладаем полным и целостным знанием истины, так и из того, что нам невозможно обладать таким же знанием истины порядка физического, вытекает то, что мы говорим и считаем, что имеем все основания говорить, будто истина не создана для человека. Но можем ли мы это обоснованно утверждать, не впадая в противоречие, то есть знание истины не является ли для нас средством утверждать, что истина не создана для человека? Какое иное средство помимо этого знания находится в нашем распоряжении для того, чтобы не голословно делать подобное заявление, а со всей требуемой строгостью это утверждать? Вот о чем я спрашиваю всякого, кому охота поразмыслить над этим.
 
 Если же истина действительно заключается в том, что истина не для человека, то и в этом случае имеется известное противоречие. Ибо если это истина, то отсюда следует, что истина все же создана для человека. Это истина частичная - скажут нам, пожалуй, - но не вся истина, как таковая. Однако если это истина, хотя бы и частичная, она все же строго истинна. Если же она строго истинна [d], она истина, потому что с истинами метафизическими дело обстоит не так, как с физическими: последние множественны, а метафизические истины являются единой истиной. Все дело в том, чтобы познать их все в одной и той же истине, все их познать в единой истине. В этом и состоит раскрытие истины, которая могла бы быть изложена в двух строках, если бы не требовалось показать ее одною и тою же в ста различных видах, между которыми абсурд усматривает различия, заключающиеся в одних только словах [е].
 
 d Неосновательное утверждение, будто истина не создана для человека, не относится к области ни физики, ни морали. Неужели она может быть какой-либо иной, чем метафизической? Говорят, что она должна быть дана откровением. Взываю по этому поводу к истине метафизической, при которой исчезают всякие откровения.
 
 е Истина нуждается в раскрытии, которое я ей даю в дальнейшем лишь вследствие управляющего нами абсурда; оно было бы излишним для детей наших, если бы мы воспитывали их вдали от ложных впечатлений. То же и в еще большей мере я утверждаю об истине моральной, ибо, если бы истина эта составляла наши нравы, о ней нечего было бы и сказать.
 
 91
 
 Движение, время, пространство и пр. разнятся, например, от Вселенной, от материи согласно абсурду, но не согласно истине, которая во всех метафизических существах, во всех положительных универсальных коллективах видит лишь одно и то же бытие.
 
 Одному моему другу я написал следующее письмо: "Отсылаю вам книгу, которую вы спрашиваете; вы хотите, чтобы я, кроме того, высказал о ней свое мнение. Вот оно в нескольких словах..." Автор ее в основу кладет мысль, будто истина не создана для человека, и доказывает ее при помощи истины несомненной, что посредством чувств мы не можем ни в чем приобрести уверенности [f]. Он доказывает это также, ссылаясь на авторитеты, но авторитеты излишни, когда слово должно принадлежать одному только разуму.
 
 Если бы автору было известно, что бессмысленно полагать метафизическую точность вне предметов метафизических; если бы он знал, что предметам физическим, предметам чувственным свойственно не обладать этой точностью, то есть не быть метафизическими, будучи физическими, не быть универсальными, будучи частными, - он в качестве просвещенного метафизика не провозгласил бы своего основного начала, которое именно как начало разрушает свою собственную основу [g], и не применил бы доказательства, которое также разрушает его основное начало, ибо, как я уже говорил, его доказательство, что мы не можем черпать строгую уверенность из чувств, есть истина несомненная, истина метафизическая.
 
 Эта несомненная истина, вытекающая из универсального опыта, всегда приводит к пирронизму [9] (если ее рассматривать в отдельности, если ограничиться рассмотрением лишь ее одной, если не усматривать ее в истине метафизической) и заставляет нас выводить ложное следствие, будто, если мы не обладаем полным и целостным знанием предметов физических, предметов чувственно воспринимаемых, тем более мы не можем обладать
 
 f Говоря просто чувства, я разумею чувства разъединенные и действующие вразброд: чувства, объединенные между собой и с остальными предметами, составляют интеллект.
 
 g He следует утверждать, будто истина не создана для человека, когда полагают, что таким утверждением устанавливается истина.
 
 92
 
 знанием относительно предметов метафизических. Или другими словами: если чувства наши ограничены, тем более ограничен наш разум (raison). Вывод этот делается наперекор всякой логике от частного к общему, и мы тем не менее постоянно его делаем, когда рассуждаем о вещах интеллектуальных.
 
 Пирронизм из всех систем является наиболее непоследовательным, когда распространяется на предметы метафизические, и наиболее безрассудным, когда применяется к предметам физическим. Вы легко поймете, что не о разумном пирронизме я говорю: я желал бы, чтобы все люди были разумными пирронистами, - тогда истина не встречала бы помех.
 
 Допускать истину метафизическую, как то обычно делают; пытаться ее познать, как всегда пытались; полагать, что знают ее наполовину, как всегда полагали, раз всегда возводили построения на том или ином основном начале, на существовании, например, двух субстанций [h]; часто ссылаться на общие положения, вытекающие, как видно будет, из этой истины, - не доказательство ли это того, что она создана для нас и что для познания ее нам недостает лишь ее раскрытия?
 
 h Книга Бытия исходит из существования бога, как это видно из первых ее слов: "Вначале бог создал небо и землю"; но в ней не говорится ни что такое бог-творец, бог, по воле которого существуют твари, ни чем он был до сотворения. Это-то я и скажу, показав, что бог есть Целое, через которое существуют части, и Все, через которое части не существуют. Но так ли разумел это автор книги Бытия?.. Нет! Однако и в нем слышался до известной степени голос истины, и он его использовал, чтобы утвердить своего бога, причем главной его целью было сделать из него существо физическое и моральное, что возвеличило бы его могущество, служа пугалом для народа. Какое представление можно получить о его боге, творящем мир в течение семи дней, как не представление физическое, представление о зодчем? Но я делаю здесь недопустимое предположение - я предполагаю, что вещь абсурдная может будить мысль.
 
 
 Однако, возражают нам, эта якобы истина может существовать лишь per mentem (в уме); она не может обладать реальностью вне наших представлений, или, выражаясь более общо, в вещах может быть лишь то, что мы в них вкладываем. Я согласен, что в вещах может быть лишь то, что мы в них вкладываем, но пусть об этом помнят...
 
 93
 
 В вещах физических может быть лишь то, что мы в них вкладываем, и так как, согласно их природе и нашей природе, взятой со стороны физической, представления каждого из нас более или менее различны, то вещи эти и представляются более или менее различными каждому из нас. Вот что можно сказать относительно мира физического и того, что способствует доказательству его существования...
 
 Что касается мира метафизического, то я также согласен, что и в нем не может быть ничего, кроме того, что мы в него вкладываем. А так как природе его, которая есть не что иное, как наша собственная природа, взятая со стороны метафизической, свойственно, чтобы мы все представляли себе одно и то же, то мир этот всегда одинаков для каждого из нас, для нас, взятых со стороны физической, как род человеческий, то есть взятых с той стороны, которой мы отличаемся от остальных существ [i].
 
 i Приблизительно подобное рассуждение приводит ныне к утверждению, что у всякого своя собственная метафизика и что метафизики общей для всех не существует. На основании этого же рассуждения, которое не было доселе развито, заключают обычно, но не логично, что если истина поныне не открыта, она и не может быть открыта. Что за химерическая у вас гордыня, говорил мне один из наших философов, притязать на открытие того, чего столь многие великие люди тщетно добивались! Он не подумал о том, что я ношу в себе ту же книгу, что и они, что я обладаю таким же непосредственным правом ее читать и что, быть может, я ее и прочитал проще, нежели они делали со всей их якобы мудростью. О coecas hominum mentes! [10]
 
 
 А раз это установлено, то отсюда следует, что истина тем не менее создана для нас, хотя в ней нет ничего, помимо того, что мы себе представляем. Но пусть сопоставят нижеследующие размышления с предшествующими.
 
 Утверждают, будто для человека невозможно постичь бога, как он постигает самого себя. Сказать это легко, но где доказана эта невозможность? Она либо есть, либо ее нет. Утверждать не следует ни того ни другого, а надлежит мудро усомниться. Если она есть, то из этого следует, что человек познает бога, как он познал себя самого, ибо каким образом человек мог бы доказать самому себе невозможность этого познания иначе, нежели путем этого познания? Но, ответят нам, тут есть противоречие по существу. Согласен, но единственно потому, что в основу кладется положение, будто человеку невозможно познать бога, как он познает самого себя, или, что то же, быть тем, что есть бог. А основание это нелепо.
 
 94
 
 Познать бога, как он познает самого себя, несомненно означало бы быть тем, что есть бог: это значило бы быть богом. Таким образом, слово познать означает в оспариваемом мною предложении не что иное, как быть, и предложение это действительно сводится к тому, что человеку невозможно быть тем, что есть бог. Исходя из этого, я соглашаюсь с этим предложением, рассматривая человека как человека, как существо физическое или частное. Но я перестаю с ним соглашаться, когда я рассматриваю человека со стороны его разума, его основы, которая для него является общей со всеми остальными существами, и когда я рассматриваю бога как составляющего эту основу и ничего больше. Тогда человек для меня более не человек, равно как и не бог; я в них обоих вижу лишь одно и то же бытие. И если я говорю: не больше, чем бог, - это значит, что, сотворив бога по образу нашему, как физическому, так и моральному, как мы всегда считали себя вправе это делать, мы сделали из него человека - такого, каким его рождают женщины. Однако попробуйте отнять то человеческое, что мы вложили в понятие о боге; будем его рассматривать лишь, как представляющего собою Целое и Все, существование относительное и существование безотносительное - и, вместо того чтобы возмущаться тем, что я здесь утверждаю, в этом увидят лишь разумное. Впрочем, прошу обратить внимание на обещание, которое я даю, а именно что следствием, вытекающим из моих утверждений, явится самая здравая мораль...
 
 Слово познавание (connoitre) выражает способность физическую, способность эта противна бытию метафизическому, а также и человеку, рассматриваемому по отношению к этому существу, рассматриваемому и взятому с точки зрения метафизической. Если бы это существо себя знало, если бы оно знало человека и было им познано, все бы это совершалось путем приобретенных идей, а подобные идеи - чисто человеческие. Когда говорят о том, чтобы человек познал бога, не подразумевают, конечно, чтобы это делалось путем приобретенных идей, то есть
 
 95
 
 чтобы он познал бога так, как он познает дерево. Таким образом, человек, рассматриваемый по отношению к богу, не обладает больше той же природой, он уже не то же существо, что человек, рассматриваемый по отношению к дереву: он не состоит больше из приобретенных идей; это уже сама врожденная идея, идея, являющаяся esse, а не esse tale [11], составляющая основу существования, из коей мы сделали божество, сотворив его, впрочем, по образу и подобию нашему, придав ему наши добродетели, существующие, как и наши пороки, лишь в силу нашего состояния законов, и придав ему наш рассудок и даже нашу внешность...
 
 Если бы независимо от сказанного выше стали доказывать, что именно вследствие того, что человек, зная о положенных ему пределах, утверждает, будто ему невозможно познать бога так, как бог сам себя познает, я попросил бы человека, который бесспорно, сознает себя ограниченным, указать мне точную границу, метафизическую точку, отделяющую его от бога, которого, по его собственному признанию, он постигает; если же он не в состоянии указать мне эту точку, что в самом деле было бы нелепо, - как же может он знать, где пролегают для него пределы по отношению к богу!
 
 Вот о чем я вопрошаю его разум (1'entendement), a не его представления, ибо он согласен с тем, что в этом отношении чувства его ничего не значат: ограничены его чувства, разум же его - нисколько.
 
 Но, нагромоздив в воображении своем миллионы лет на миллионы лет в поисках вечности, человек, не могущий никогда найти того, что ищет, не имеет ли оснований заключить, что он ограничен? Нет, ибо именно такое следствие он должен был бы вывести, если бы он отыскал то, что ищет, в том нелепом направлении, в котором он ищет. Мы обладаем полным и целостным понятием об отрицательном бытии, именуемом вечностью, бесконечностью, безмерностью и пр., именно потому что мы не постигаем пределов существования, - а это полное и целостное понятие есть ли что-либо иное, чем основа существования, которая всюду и во всем одинакова? Говорили ли бы мы о вечности, определяли ли бы ее, отличали ли бы ее от времени, если бы не постигали ее? Когда мы говорим, что не постигаем ее, мы говорим лишь, что не постигаем ни начала, ни конца ее, а это
 
 96
 
 именно и значит постигать ее тем единственным образом, которым она может быть постигнута. Ибо вечность есть не что иное, как отрицание всякого начала и всякого конца, не что иное, как отрицательное существование существования положительного, название чему - время. Мы сотворили божество из понятия об обоих этих существованиях, которые существуют, не будучи божеством, как я это покажу впоследствии, то есть не имея нашего подобия, физического и морального.
 
 Нелепо, чтобы бог (я разумею бытие метафизическое) постигался как совершенство и чтобы в то же время он постигался несовершенно. Если бы мы его постигали лишь несовершенно, если бы мы не имели о нем понятия совершенного, мы не более должны были бы утверждать о нем, что он совершенен, чем о каком-либо предмете физическом или чувственно воспринимаемом, который мы никогда не можем постичь в совершенстве, ибо в природе его быть не совершенным, а лишь более или менее совершенным, как всякий иной чувственно воспринимаемый предмет. Было бы противоречие в том, чтобы понятие о совершенстве было понятием несовершенным...
 
 Дабы постичь бога, как он сам себя постигает, необходимо постигать его совершенным - абсолютным и даже бесконечным, вечным, безмерным и пр., а это нечто совсем иное. Однако, по собственному нашему признанию, мы его именно таким и постигаем; стало быть, мы его постигаем так, как он сам себя постигает [k].
 
 k Сказать о боге, что он постигается совершенным, - значит сказать о нем, что мы его постигаем совершенным, то есть что мы то же, что и он. Слово постигать в применении к божеству означает быть, как я доказал это относительно слова познавать. Но, могут тут мне возразить, мы не то, что мы видим, почему же нам быть тем, что мы постигаем? Почему постигать и быть должно означать одно и то же? Отвечаю, что мы видим предмет физический лишь постольку, поскольку мы являемся тем, что мы видим из этого физического предмета, поскольку предмет этот составляет нас из своих собственных частей, и что, следовательно, видеть - значит быть тем из предмета видимого, что мы видим, значит отчасти состоять из него. Мы не солнце, но мы отчасти являемся тем немногим, что нам кажется о нем. Мои дальнейшие рассуждения устранят все сомнения на этот счет.
 
 
 Следовательно, мы являемся им по самой сущности своей природы; следовательно, истина создана для нас, ибо истина есть не что иное, как бог, лишенный того человеческого, что мы нелепым образом в него вложили...
 
 97
 
 Атрибуты совершенный, абсолютный, бесконечный и пр. в наших устах лишь слова, но они стали бы конкрет-ностями и главным образом тем предметом, к которому они применимы, если бы голос истины, вложивший их в нашу речь, был лучше слышен, если бы мы слепо не связывали с ними понятие о морали, понятие, которое существует лишь вследствие ложных наших нравов, давших нам добродетели и пороки, и которое составляет копию этих нравов. Кроме этих атрибутов, которые, взятые независимо от всякой морали, применимы к существованию, есть чисто моральные атрибуты - справедливый, благий, мудрый, милосердный, отмщающий, но в последующем выяснится, что один лишь абсурд мог применить их к существованию. То же самое я утверждаю и относительно атрибутов, почерпнутых из физической природы человека, каковы: разумный, предвидящий, провидящий и мыслящий.
 
 Мы постигаем, что бесконечность существует, и говорим, что не понимаем бесконечного, - это противоречие. Ибо на основании чего полагали бы мы, что оно существует, если бы мы его не понимали? Доказательство того, что мы его понимаем, что мы его постигаем, - это то, что невозможно иметь представление о законченном без этого знания [l]. Если бы, предположив абсурд, мы имели одно без другого, то то, что мы имели бы, не было бы представлением ни о законченном, ни о бесконечном, - это значило бы иметь одно из двух и в то же время не иметь его, что нелепо. Не существует и не может
 
 l Бесконечное и совершенное - два бытия, или, вернее, одно бытие в двух видах, из которых, как я это покажу, один является отрицанием другого. Законченное совершенно - поэтому мы и говорим о произведении, совершенство которого желаем выразить, что оно законченно. Прибавим, что если мы не говорим, что не постигаем законченного, подобно тому как не постигаем бесконечного, то происходит это оттого, что мы принимаем законченное за то, что окончено, как человек или земной шар. Законченное не есть то, что окончено; это термин собирательный, общий, термин метафизический, выражающий все окончания, все, что окончено; термин этот одновременно и отрицается и утверждается термином бесконечное. Раскрытие истины состояло только в том, чтобы с собирательными общими терминами, как положительными, так и отрицательными, связать понятия, и связать те понятия, которые одни только им соответствуют...
 
 
 98
 
 существовать ничего, кроме конечного (отсюда - законченные существа) и бесконечного. И то и другое необходимо существуют, ибо Ничто (le Rien) (о котором нелепо полагают, будто не имеют о нем никакого представления) есть одно из них, как выяснится к великому изумлению нашего неведения...
 
 Оттого, что мы не знаем, что такое бесконечное, мы говорим, что не понимаем его; но из нашего незнания о том, что такое бесконечное, не следует, что мы его не постигаем. Из этого следует лишь, что мы не раскрыли того, что оно собою представляет. Не станем же более говорить, что не понимаем бесконечного, которое есть Все, или отрицательное существование чувственно воспринимаемого, а будем говорить, что не раскрыли того, что есть бесконечное, и постараемся это сделать.
 
 То же самое говорю и о конечном, ибо на его счет мы не более просвещены, чем относительно бесконечного, хотя и полагаем, что знаем его лучше из-за существ законченных, которых мы знаем. Но, заметим тут же, что существа эти - законченные лишь по видимости, лишь для глаз телесных. Конечное, их утверждающее, и бесконечное, их отрицающее, существуют под этой видимостью, существуют в глазах разума; достаточно подумать, чтобы нисколько в этом не сомневаться, чтобы утверждать, что существа теснейшим образом связаны между собой, что они образуют Существование в то время, как кажутся отдельными одно от другого, как кажутся телами, рассеянными в пространстве, в протяжении, то есть в совокупности их, называемой Вселенной и которую я называю Целым или Всем, смотря по тому, рассматривается ли она относительно или безотносительно, как единая или единственная. Предупреждаю тут же, что для усвоения моего построения все зависит от того, хорошо ли усвоены эти противоположные аспекты существования, и что ничто не может быть легче для всякого, кто захочет сказать себе, что по существу имеется совокупность существ и что совокупность эта, будучи чисто интеллектуальной, создана не для того, чтобы быть видимой, а для того, чтобы быть познанной. Тогда увидят, что из этой-то совокупности сотворили бога совершенного и бесконечного, оставляя в стороне то человеческое, что мы в него вложили, сотворив его по образу и подобию нашему. И меня станут читать с такой легкостью, которую теперь и не могут себе представить. Предупреждение это чрезвычайно существенно.
 
 99
 
 Бог был во все времена и находится еще в настоящее время под вопросом; изо дня в день трудятся над доказательством его существования, хотя нравы наши опираются на него, как если бы оно было доказано. Разве это не свидетельствует о том, что мы чувствуем в себе способность познать его? Но почему же способность эта не была доселе претворена в действие? Потому, что это претворение невозможно было в состоянии диком, или природном, приведшем нас всех к состоянию законов; потому, что наше состояние законов по необходимости дало нам о боге, или, правильнее говоря, о Существовании, чрезвычайно ложные понятия, и нелегко было в хаосе этих понятий распутать истину, которая могла выявиться для нас только из этого хаоса.
 
 Размышления эти, на мой взгляд, более чем достаточны для того, чтобы убедить - насколько можно быть убежденным до прочтения всего произведения в целом, - что истина создана для человека и что если она всегда оставалась для нас загадкой еще большей, чем предметы физические, весьма от нас отдаленные, то это происходило единственно потому, что мы никогда не раскрывали как следует идею истины, присущую одинаково нам всем, равно как и всякому иному существу, ибо истина, будучи Всем, и есть идея. Эту-то идею я и предполагаю раскрыть все более и более, но я особенно прошу моих читателей, если они хотят меня понять как следует, перестать видеть человека физического и морального в бытии, которое они именуют богом и которое я называю Существованием. Ибо если они будут все же пытаться видеть в нем человека, согласно не изжитым предрассудкам, согласно религии, - они меня не поймут. Надобно также, чтобы они не теряли из виду, что предметом моим является совокупность существ и что совокупность может представлять для них нечто чувственно воспринимаемое только в отдельных ее частях. Совокупность эта еще не подвергалась рассмотрению, а ее-то и надобно было рассмотреть, чтобы добыть истину...
 
 100
 
 Доказать, как я только что это сделал, что истина создана для человека, - значит доказать, что она имеется в качестве бытия. Надобно, стало быть, это существенное и неотъемлемое доказательство добавить к тем, которые я приведу в пользу существования Целого и Всего, ибо существование это и есть истина положительная и отрицательная. Это и чувствовали, говоря о боге, который возникает из голоса разума (la raison), из понятия о Целом и обо Всем, что он есть сама истина; вера или религия не имели иной цели, как создать из этого понятия существо универсальное по нашему подобию.
 
 
 
 
 
 
 
 
 ЦЕПЬ РАЗВЕРНУТЫХ ИСТИН [12]
 
 Человек смог перейти в общественное состояние, к которому его привели потребность в единении, преимущества его физического строения, и в особенности наличие у него десяти пальцев [13], лишь через состояние дикости, или природное, бывшее для него ранее образования речи состоянием стадности, или зачинающейся общественности [m].
 
 m В вопросе о начале человеческого общества нет абсолютной точности, как нет ее и в вопросе о начале существования человека. Всякий предмет, физический или частный, представляет собою лишь относительно и в большей или меньшей степени то, что есть его универсальное целое, что есть Целое или конечное, которое одно является абсолютно точным со всех точек зрения, которое одно в качестве абсолютного среднего (ибо оно есть также и обе абсолютные крайности) является началом, основой, причиной, родом, средоточием и метафизическим совершенством физических существ, законченных вещей, является их утверждением, подобно тому как Все, Ничто или бесконечность является их отрицанием. Однако эти положения ввиду своей новизны требуют для своего уразумения, чтобы меня прочли.
 
 Совокупность существ, действительно обладающая иной природой, чем те же существа, взятые частично и раздельно, никогда не подвергалась рассмотрению ни сама по себе, ни по отношению к отдельным существам, а для того, чтобы вскрыть истину, только ее и следовало рассматривать. Эта совокупность, чисто идеальная или интеллектуальная по своей природе и бесспорно существующая, обладает двумя противоречащими друг другу аспектами, из которых один является отрицанием другого, - аспектом положительным, или первичного отношения, дающим существо единое, или Целое, и аспектом отрицательным, дающим существо единственное, или Все; аспект конечного, единого метафизического бытия и аспект бесконечного или отрицающего его Ничто - все это составляет эту сумму. Все есть все вследствие действительной неразрывности всякого предмета с прочими предметами, хотя всякий предмет как будто имеет отдельное существование. Неразрывность эта, делающая один и тот же предмет изо всех предметов, один мир изо всех миров, или, что то же, приводящая к тому, что все предметы имеют в конце концов одно и то же существование, есть существование, одинаковое во Всем и через Все; она видна в человеке, который тогда уже не человек, а Бытие, - разум, интеллект, чистое постижение, врожденная идея, чувства согласованности и гармонии. Существование это, или интеллект, может быть раскрыто при помощи ума, способности чисто физического порядка.
 Из этого неумирающего Существования, а вместе с тем и из пружин нашего механизма, каковыми являются наши приобретенные идеи, наши мысли и чувствования, мы и создали душу, переливающую наше тело.
 Примечание это представляет собой слабый и беглый набросок изначальной истины, истины метафизической, одним словом - Истины, о которой надлежало дать здесь представление. Пусть сюда приложат дальнейшее - все вместе будет способствовать ее раскрытию.
 
 101
 
 Абсурдно было допустить, что человек вышел из рук бога взрослым, моральным и владеющим способностью речи: речь развивалась по мере того, как общество становилось тем, что оно собою представляет.
 
 Общественное состояние, каково бы ни было его начало, необходимо являлось состоянием законов, или, что то же, состоянием морального добра и зла, справедливости и несправедливости, и оно ныне является таковым только потому, что было им с самого начала [n]. Отсюда и возникли басни о Еве и Пандоре [14].
 
 n Строго определить это начало невозможно, если не восходить до истоков - до Целого, до метафизического начала. Все существа, заключающиеся в Целом и существующие изначально через него, как и оно существует через них, исходят одно из другого, входят одно в другое и непрестанно и взаимно в большей или меньшей мере составляют друг друга. Они лишь соотношения, лишь сравнение, так же как и их Целое, и могут давать лишь то, что они дают, то есть образы.
 
 
 Физическому неравенству, присущему частям Целого, или мира, рассматриваемого по отношению к составляющим его частям, верховенству сильного над слабым, ловкого над менее ловким обязано наше общественное состояние моральным или социальным неравенством, его образующим, неравенством, доведенным до столь чрезвычайной степени, что оно в течение целых уже тысячелетий делает это общественное состояние наиболее отвратительным из всех возможных, несмотря на блага и преимущества, могущие в нем встречаться и которые по необходимости в нем и встречаются, ибо без этого оно не могло бы держаться. Первобытные скопища людей
 
 102
 
 были бы во всех отношениях предпочтительны, если бы благодаря этому состоянию - я разумею, благодаря потребности размышлять о лучшем состоянии - человечество не обладало тем, что могло дать только существующее состояние, а именно надеждой, менее призрачной, чем думают, выйти из него, дабы перейти в общественное состояние разумное, которое я называю состоянием нравов (l'Etat de moeurs), или состоянием равенства, или состоянием подлинного естественного морального закона, которое, несомненно, предпочтительнее состояния дикости. Вид, образующий общество, или союз, тем самым становится сильнее по отношению к прочим видам; но общественность эта, вместо того чтобы способствовать общему благу, действует в совершенно обратном направлении, если она плохо устроена; она даже уменьшает мощь, которая могла бы быть обращена против всего, что может ему приносить вред извне.
 
 Раз будет прочно установлено равенство моральное, физическое неравенство, которым сильный столь часто злоупотребляет в нашем состоянии законов во вред слабому, нисколько не помешает господству морального равенства. Дурные последствия физического неравенства не имеют никакого значения по сравнению с неравенством моральным, хотя задачей последнего является подавлять их по мере возможности, за исключением тех случаев, когда происходит война.
 
 Имеются лишь два состояния для человека: состояние разобщенности без всякого иного единения, кроме единения инстинктивного, что до известной степени соответствует состоянию дикости, и состояние крайней разобщенности в единении, каковым является наше состояние законов. Либо состояние единения без разобщенности, каковым будет состояние нравов, общественное состояние без законов. В этом-то состоянии, к которому нас может привести только Истина и от которого мы постоянно все более и более удалялись, никогда, впрочем, не бывши в нем, и должно жить человечество, если оно желает быть столь же счастливым, сколь было до настоящего времени злосчастным. Однако я говорю скорее для грядущего человечества, нежели для ныне существующего: выявленная истина не может возыметь действия настолько быстро, насколько то было бы желательно.
 
 103
 
 Человек не знает состояния нравов; он знает лишь состояние законов, вышедшее из состояния дикости, и состояние дикости - только два состояния, которые он видит перед своими глазами. Домашние животные находятся под его владычеством так же, как он сам находится под властью сил, составляющих Все.
 
 Общественное состояние, дойдя до известной степени развития и могущества после образования языка, но ранее даже написания законов, по необходимости потребовало законов, почитавшихся законами божескими, для поддержания законов человеческих, для того чтобы они совместно с этими законами, по необходимости им предшествовавшими, укрепили его основные пороки - я имею в виду человеческое невежество, моральное неравенство и собственность по отношению к разным благам, привлекающим наши вожделения.
 
 Законы человеческие, хотя и существующие исключительно для поддержания указанных пороков, тем не менее были сами по себе недостаточны, чтобы сдерживать и ассоциировать множество людей, начинавших уже рассуждать. Надобно было во что бы то ни стало приписать моральному злу божественное происхождение. Ибо что произошло бы, если бы люди узнали, что зло это существует лишь благодаря состоянию человеческих законов, что это состояние и есть истинный первородный грех? Если бы они это узнали, они ни за что не согласились бы выносить подобное состояние законов: дойдя до известной точки, они перешли бы к состоянию нравов, ибо возвращение в дикое состояние, к естественному состоянию было бы для них невозможно. И они поступили бы так, как поступим мы, как только истинная причина морального зла станет широко известна, и мы узнаем путем непреложных выводов, что власть не является правом божественного происхождения...
 
 Состоянию нравов легче было бы осуществиться без помощи истины и без истины изначальной до установления якобы божеских законов, чем ныне, когда человек, на беду свою, подвластен этим законам. В настоящее время эта истина необходима для их уничтожения, ибо трудно вообразить, до какой степени абсурда они нас довели, до какой степени они нас поработили, наделяя власть неимоверной силой. Бедствия физические они в невероятнейших размерах усугубили тем, что мы называем злом моральным. Какая разница между тем, чтобы жить и умереть в состоянии нравов и жить и умереть в состоянии законов!
 
 104
 
 Законы якобы божеские имели интеллектуальной причиной присущее нам внутреннее сознание о существовании положительном и отрицательном (и являющееся им самим), о едином и единственном, о совершенном, или конечном, и бесконечном, о бытии, предполагающем членение на части и представляющем собой время, о Бытии, не расчленяющемся на части и представля-ющем собою вечность, об интеллектуальном да и нет, о чувственном и о Ничто, отрицающем чувственное и отрицающем лишь его, о Целом, о Всем, то есть о бытии едином в двух противоположных аспектах. Осязательной причиной этих законов послужил человек при состоянии законов, обладающий добродетелями и пороками и создающий по своему смутному представлению о нем и по собственному своему образу и подобию существо разумное и нравственное, бога-созидателя, воздающего и отмщающего, бога, который еще раньше объявлен был законодателем. В самом деле, если откинуть, из этого понятия то, что человек, ставший в обществе столь же рассудочным, сколь и разумным, вложил в бога своего как в физическом, так и в нравственном смысле, то не останется ничего, кроме совокупности существ, кроме Целого и Всего, кроме существования относительного, или через существа, и существования безотносительного, или в себе, которые я раскрываю. И повторяю еще раз, ничего иного и не найдется. Мы одинаково говорим о боге, что он - наше Целое или что он - Все. Говорить так нас заставляет представление о бытии относительном и безотносительном, представление, являющееся, повторяю это еще раз, самым бытием.
 
 Состояние законов божеских и человеческих было необходимо для человека, живущего в обществе, раз истины не существовало. Для ее существования необходимо было это состояние, он один мог к ней привести. И законы эти до такой степени тесно сплелись между собой с тех пор, как человек вышел из первобытного состояния простоты нравов, из состояния стадности, что величайшей химерой было бы воображать, будто возможно уничтожить законы божеские, сохранив при этом законы человеческие, их породившие. Философы наши и вольнодумцы нападают на первые вместо того, чтобы нападать на последние. Это значит бороться со следствием, вместо того чтобы бороться с причиной.
 
 105
 
 Для человека невозможно было добраться до истины и до вытекающего из нее состояния нравов иначе как путем размышления, к которому неминуемо должны были привести его лжеучения и нестерпимые несовершенства состояния законов. Достигнуть в этом размышлении удачи было нелегко: все стремилось воздвигнуть препятствия на этом пути. Поэтому-то истина и не извлечена еще поныне из колодца...
 
 До истины и до состояния нравов, исключающего всякие законы и всякие несовершенства, человек мог дойти лишь путем размышления, о котором я только что упомянул. Отсюда следует, что знанию по необходимости предшествовало невежество, что мы должны были начать с ложных нравов и с искусств, которые одни только эти нравы могли нам даровать (искусства эти нужны были для осуществления истины и состояния нравов), и что человеку необходимо было пройти сквозь строй насилия, в который его повергает рабство законов, чтобы иметь возможность из него выйти, чтобы обрести истину первичную и вытекающую из нее истину моральную. Лишь обе эти истины в состоянии коренным образом преодолеть человеческое невежество и злобность, уничтожить все науки и искусства, выходящие за пределы подлинно полезного, отчетливо объяснить все явления, зависящие от сущности вещей, и все наши различные основные системы очистить и свести к Истинной системе...
 
 Человек зол лишь вследствие состояния законов, постоянно ему противоречащего. В состоянии стадности зла в нем было мало. В состоянии же нравов для него было бы нравственно невозможным быть злым, то есть в состоянии подлинного естественного морального закона, где не оставалось бы никаких предпосылок для того, чтобы быть злым, где не существовало бы ни соперничества, ни зависти, ни ревности, ни одной из искусственных страстей, делающих из нас вид животных, наиболее неразумных и удаленных от счастья, к которому он тянется в силу естественного закона.
 
 106
 
 Благодаря этим-то страстям и всему искусственному, вложенному человеком в свои вожделения, и развился его обширный ум, а также все поразительное или, вернее, чрезмерное в произведениях его рук и его головы. Моральная сторона его столь неразумна, что, даже будучи чисто физического порядка, она как бы составляет нечто особое, как бы обладает иной природой, чем мир физический. Отсюда и представление наше, будто она действительно обладает природой, отличной от физической.
 
 Наше общественное состояние, будучи основанным на абсурде якобы божеских законов, естественно требовало для того, чтобы из состояния законов стать состоянием нравов, восхождения к первичной истине, единственной, которая в состоянии дотла разрушить абсурд якобы божеских законов и сделать нас столь же основательно знающими, сколь мы были доселе знающими поверхностно.
 
 Моральная истина или состояние нравов, которое я изображу в мельчайших подробностях, всегда встречали бы в этих законах препятствие, если бы они не опирались на истину первичную, которой она в свою очередь служит опорой [o]. И каким препятствием служат для них эти законы, каким дальнейшим препятствием является представление о боге, укоренившееся до той степени, какую мы наблюдаем ныне, о боге, требующем, чтобы человек подчинялся закону и покорялся властям!
 
 o Пусть наши философы-разрушители, у которых совершенно отсутствуют обе эти истины, убедятся отсюда, насколько нападки их на бога и на религии были слабы, неуместны и бесполезны и насколько они не были в состоянии выполнить свою задачу, когда они допускали дальнейшее существование состояния человеческих законов, то есть причины, следствием которой являются существо универсальное и моральное, равно как и религии. Им постоянно ставили в упрек то, что они разрушают, не созидая, и они никогда не могли возразить ничего дельного на этот упрек, раз обе истины, ведущие к цели, не достигнутой еще никем, отсутствовали у них совершенно. Без них могли быть лишь полупрозрения, без них все усилия должны были оказываться тщетными...
 
 
 Лишь соединение первичной истины и истины моральной может дать первичную очевидность, имеющую величайшее значение для человека. Возможность для них оказывать свое действие возникает из их двоякой очевидности, противостоять которой было бы бесполезно, как только она открыто проявится и будет вслух обсуждаема образованными людьми, способными ее постичь. Люди эти, подобно пастухам овечьего стада, по необходимости увлекли бы за собой толпу, которая, конечно, не стала
 
 107
 
 бы и противиться, ибо ей пришлось бы в значительно меньшей мере, чем им, менять свои нравы, ибо нравы ее проще и значительно менее склонны порождать тоску, скуку и тяжкие духовные страдания. Видимость не на стороне толпы. Но, увы, какой дорогой ценой расплачиваемся мы за такую видимость! [р]
 
 p Простонародье почти не рассуждает. Оно постоянно поглощено заботами о нуждах первой необходимости, заботами о том, чтобы добыть себе пропитание. Однако как много в пользу простонародья заключается в том немногом, что я говорю о нем. Я сознаю, как много отъемлется от его счастья нашим тиранством по отношению к нему. Но независимо от этого, если бы мне предстояло еще раз родиться при состоянии законов, я предпочел бы родиться добрым крестьянином, добрым ремесленником, даже добрым поденщиком, лишь бы не вельможей, не князем мира сего, не великим королем и даже не великим гением. Многое говорит за эти убогие сословия, уничижаемые по сравнению с сословиями искусственными, которые одни лишь почитаются!
 
 
 Класс людей, способных постичь истину и помочь ей проявить свое действие, людей, занимающих искусственные положения, порожденные состоянием законов, в области церковной, или финансовой, или литературы, - класс этот, говорю я, вообще несомненно меньше всех остальных пользуется животной стороной своего естества, хотя на вид это, может быть, и не так. Поэтому неправильно было бы ожидать от этого класса людей препятствий к тому, чтобы истина проявила свое действие. Они могли бы чинить их лишь вопреки очевидности, а это невозможно, принимая во внимание, как много у них причин этого не делать. Впрочем, нельзя быть более разъединенными, более разрозненными по своим интересам, более различными по своим настроениям, по уму, по индивидуальным особенностям, чем люди этого класса. Если бы некоторые из них из упрямства, ради своего положения или из каких-либо иных побуждений пожелали противиться очевидности, которая по необходимости должна бы стать объединяющим средоточием, они сделались бы мишенью для насмешек со стороны остальных и волей-неволей принуждены были бы за ними следовать.
 
 Люди соглашаются с геометрической очевидностью, из которой не следует ничего противодействующего нравственному злу, тем более должны были бы они согласиться с первичной очевидностью, истребляющей самый корень

<< Пред.           стр. 4 (из 26)           След. >>

Список литературы по разделу