<< Пред.           стр. 3 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу

  Представляется, что это один из главных недостатков всех предыдущих теорий установки. Он обусловлен прежде всего тем, что индивид рассматривается в отрыве от окружающего его мира, хотя такая связь неустанно декларируется. Вероятно, это естественное следствие подхода, который начинается со стороны индивида. Гибсон вначале анализирует окружающий мир, а только потом - индивида и его восприятие, получая от этого огромные преимущества.
  Позитивистские ориентации многих исследователей социальной установки не позволяли им обоснованно "встроить" свои концепции установки в более общие теории психического, что естественно приводило эти концепции к их практической бесполезности, то есть лишало их главной цели изучения установки.
  Гибсон характеризует взаимоотношения животного (в том числе и человека) с окружающим миром и отмечает их взаимозависимость. "Не следует забывать (а это часто упускается из виду), что слова "животное" и "окружающий мир" неразрывно связаны друг с другом. Употребление любого из этих понятий подразумевает наличие другого. Ни одно животное не смогло бы существовать без окружающего мира. Точно так же, хотя это и не столь очевидно, говоря об окружающем мире, мы подразумеваем какое-то животное (...), которое он окружает. Это значит, что поверхность нашей Земли на протяжении миллионов лет до того момента, как на ней появилась и стала развиваться жизнь, не была окружающим миром в строгом смысле этого слова. До появления жизни Земля была всего лишь физическим телом, частью Вселенной" (Гибсон, 1988. С.32).
  Можно спорить здесь с автором относительно корректности его утверждения, но гораздо важнее другое - введение данного понятия позволяет нам рассматривать совершенно новую парадигму психологических реалий, названную Пьером Тейяром де Шарденом "преджизнью".
  К тем новым возможностям, которые открывает данный подход, в первую очередь надо отнести взаимозависимость и взаимодополнительность окружающего мира и человека. Это потом ляжет в основу принципа построения окружающего мира и, как выражался Тейяр, "внутреннего вещей". "Идея взаимозависимости животного и окружающего мира не могла возникнуть в физических науках. Такие фундаментальные понятия, как "организм" и "окружающий мир", или "вид" и "среда его обитания", нельзя вывести из понятий пространства, времени, материи и энергии - понятий, лежащих в основе всех физических наук. Исходя из этих физических понятий, можно в лучшем случае прийти к идее о том, "что животное представляет собой очень сложный объект физического мира" (Гибсон, 1988. С.32).
  Проводя различия между окружающим миром и физическим миром, Гибсон пишет, что окружающий мир состоит из элементов, при этом "более мелкие элементы содержатся в более крупных. Этот факт имеет принципиальное значение для излагаемой здесь теории, и поэтому я ввожу для него специальный термин "встроенность". (...) Земной окружающий мир нельзя разложить раз и навсегда на какие-то особые, подлинно первичные элементы. Если мир рассматривать как среду обитания, то в нем не найти атомарных элементов. Вместо них вы найдете элементы, соподчиненные друг другу" (Гибсон, 1990. С.34).
  Гибсон говорит о неизменности и изменчивости как важных характеристиках окружающего мира и подчеркивает разницу их понимания в физике и его теории. Прежде всего это относится к тому, что "предметы не сохраняются; сохраняется материя. В экологии это называется несохранением, разрушением объекта, тогда как в физике это называется просто изменением состояния" (Гибсон, 1988. С.40).
  Для нас этот факт имеет большое значение в связи с нашей попыткой обосновать принципиально различное понимание причинности в физическом мире и мире психическом. Если в физическом мире ничего не исчезает и не появляется из ничего, то есть во всех явлениях физики присутствует так называемая каузальность, то психическое может быть и лишено этого именно в силу того, что предметность, в отличие от материи, вполне может исчезать.
  Психическое по своей природе интенционально, как подчеркивалось в истории психологии уже неоднократно, что и заменяет при необходимости понятие причинности. Например, с точки зрения физики смерти не существует, что для понятия живого, психического совершенно абсурдно. "Уход в небытие, прекращение существования или разрушение представляет собой такое событие в окружающем мире, которое крайне важно уметь воспринимать" (Гибсон, 1988, С.41).
  Подчеркивая важность понимания окружающего мира для формирования новой концепции восприятия, Гибсон пишет: "Я считаю, что, овладев концепцией среды, мы приходим к совершенно новому пониманию восприятия и поведения" (Гибсон, 1988. С.45). Мы же отмечаем, что и новое представление об установке тоже возможно только с точки зрения предлагаемого экологического подхода. В своей концепции Гибсон различает явное и неявное знание. Под неявным он разумеет свое новое представление о восприятии, которое само, по мнению Гибсона, активно извлекает информацию из окружающего мира и предоставляет ее в пользование индивиду. Явное же знание возникает тогда, когда человек пытается выразить что-либо словами или другими известными ему способами передачи информации. Не останавливаясь сейчас на понимании Гибсоном термина "информация" (этому будет посвящен отдельный параграф), мы должны отметить, что наше представление об интенциональности установки соотносимо с пониманием Гибсоном неявного знания, вернее, извлечения этого знания из окружающего мира. Вероятно, при переходе этого знания в явное знание интенциональность теряется.
  Описывая значимый окружающий мир, Гибсон отмечает, что "в мире физической действительности нет места предметам, которые что-то значат. А вот в экологической действительности, которую я пытаюсь описать, такие предметы есть. Если бы то, что мы воспринимаем, представляло собой математические или физические объекты, значения приходилось бы искусственным образом присоединять к ним. Если же мы воспринимаем экологические объекты, то их значение мы можем просто обнаружить" (Гибсон, 1988. С.66).
  Важной особенностью окружающего мира является то, что он содержит в себе информацию, которую активно извлекает организм для поддержания своего существования. При этом Гибсон отмечает, что "информацию для зрительного восприятия несет свет".
  Очень значимы его замечания относительно различия между светящимися и освещенными телами, излучением и освещением, между излучаемым светом и объемлющим светом, размышления относительно структурирования объемлющего света.
  Наиболее существенным является различие между стимульной информацией и информацией, понимаемой в теории коммуникации. "Информацию - в том смысле, как она здесь понимается, - нельзя передавать или принимать, она не состоит из сигналов или сообщений, она не предполагает наличия отправителя или получателя. (...) Такого явления, как сохранение информации, не существует. Ее количество не ограничено" (Гибсон, 1988. С.97).
  Анализируя понятие сбора и сохранения информации, У. Найссер отмечает, что оно является центральным и у него, и у Гибсона. Однако при этом он замечает принципиальную разницу между ними.
  Гибсон полагает, что информация не передается, не перерабатывается, а имеется потенциально в окружающем мире в виде возможностей. Найссер полагает, что понимание информации Гибсоном можно вполне соотнести с классическим представлением об информации у Клода Шеннона. "Согласно определению Шеннона, информация - это в первую очередь выбор альтернатив. Об информации можно говорить тогда, когда данная система находится в каком-то одном из ряда возможных состояний. Информация считается переданной (по определению), когда состояние одной системы, Б, таким образом обусловлено состоянием другой системы, А, что в принципе наблюдатель может узнать нечто об А, исследовав Б" (Найссер, 1981. С.79). При этом У. Найссер отмечает, что, согласно Дж. Гибсону, информация всегда уникальна, единственна, то есть нет необходимости осуществлять выбор между двумя вариантами. "Информация, содержащаяся в свете, специфицирует пространственное расположение и многие другие свойства окружающего мира. Дж. Гибсон утверждает, что в нормальной среде эта спецификация всегда единственна; нет такого мыслимого мира, в котором могла бы появиться оптическая структура, тождественная актуально существующей. (Оптическая структура в данном случае означает как изменения во времени, так и распределение в пространстве)" (Найссер, 1981. С.80).
  Сразу может показаться, что ставя вопрос таким образом, У. Найссер выбивает почву из-под ног нашей идеи о необходимости выбора различных вариантов возможностей. На самом же деле происходит всего лишь конкретизация двух очень важных этапов: во-первых, никто не утверждает, что возможности идентичны, ведь в этом нет никакой необходимости.
  Более того, именно факт выбора той или иной возможности открывает перед индивидом иногда совершенно противоположные пути дальнейшего их воплощения. Во-вторых, это подчеркивает, что необходимо должен существовать механизм оценки той или иной возможности (даже если она единственна и уникальна, организм должен решить, приемлема ли она для него).
  Таким образом, правы и Дж. Гибсон, и К. Шеннон, ибо структура той или иной возможности действительно уникальна, но таких уникальных структур всегда больше, чем одна (иначе было бы проблематичным существование не только других видов, но и других индивидов).
  Суть нашей идеи именно в том и состоит, чтобы попытаться объяснить механизм оценки и выбора уникальной возможности для индивида. Это представляется нам развитием как общей теории экологической оптики Дж. Гибсона, так и теории установки.
  Особое место в новой концепции восприятия отводится теории возможностей. "Возможности окружающего мира - это то, что он предоставляет животному, чем он его обеспечивает и что он ему предлагает - неважно, полезное или вредное. Нужно сказать, что в существительное возможность я вкладываю смысл, отличный от того, который вы можете найти в толковом словаре или словаре математических терминов. Под ним я подразумеваю нечто, что относится одновременно и к окружающему миру, и к животному таким образом, который не передается ни одним из существующих терминов. Он подразумевает взаимодополнительность окружающего мира и животного" (Гибсон, 1988. С.188). Давая описательные характеристики окружающего мира, Гибсон отмечал, что он состоит из поверхностей, вещества, среды и возможностей.
  Итак, воспринимать мир по Гибсону означает воспринимать те возможности, которые предоставляет этот мир через среду, вещество, поверхности, события, объекты и других животных, в том числе и человека. "В таком случае, воспринимать их означает воспринимать те возможности, которые они предоставляют. Эта гипотеза очень важна, поскольку она подразумевает, что "значение" и "смысл" вещей в окружающем мире могут восприниматься непосредственно" (Гибсон, 1988. С.188). При этом Гибсон отмечает, что "возможности нужно измерять иначе, нежели физические величины. (...) Различные вещества окружающего мира предоставляют различные возможности для питания и производства. Различные объекты окружающего мира предоставляют различные возможности для манипуляций. Другие животные предоставляют, помимо всего прочего, богатые возможности для сложных взаимодействий... Для человека то, что сулит другой человек, составляет целую область социальных значимостей" (Гибсон, 1988. С.190).
  Мы хорошо помним, что в теории установки Д.Н. Узнадзе, к сожалению, не уделено почти никакого внимания отдельному рассмотрению возможностей. Постулируется, что они принадлежат объективному миру. Гибсон же отмечает, что "возможности в определенном смысле объективны, реальны и физикальны - в отличие от значений и смыслов, которые, как часто считают, субъективны, феноменальны и духовны. Но на самом деле предоставление возможности не является ни объективным, ни субъективным свойством; или, если хотите, оно является одновременно и тем, и другим. Понятие возможности не укладывается в узкие рамки дихотомии субъективное-объективное и помогает понять всю ее несостоятельность. Возможность в равной степени является и фактом окружающего мира, и поведенческим фактом. Это одновременно и физическое, и психическое, хотя и ни то, и ни другое. Возможность обращена и к окружающему миру, и к наблюдателю" (Гибсон, 1988. С.191).
  Понимаемая подобным образом возможность окружающего мира положена в основу нашего представления об установке и механизме ее формирования.
  Отдельным пунктом у Гибсона выделено понятие ниши. Для развиваемого нами взгляда оно имеет определенное значение, поскольку позволяет рассматривать социальную установку во взаимосвязи с другими социальными установками индивида, причем способ организации данных социальных установок в определенные группы заложен уже в самой их основе - способе организации возможностей. "В экологии есть понятие ниши. Считается, что животные одного вида пользуются определенной нишей в окружающем мире или занимают ее - это совсем не то же самое, что ареал обитания вида; ниша скорее указывает на то, как живет животное, чем на то, где оно живет. Я считаю, что ниша - это набор возможностей. (...) Ниша подразумевает определенный тип животного, а конкретное животное подразумевает определенный тип ниши. Обратите внимание на взаимодополнительность того и другого" (Гибсон, 1988. С.190).
  Обращаем еще раз внимание на главное: ниша - это набор возможностей. Из существующего набора возможностей можно образовывать набор социальных установок, которые уже будут организованы определенным образом. Это происходит через процесс интериоризации, когда возможность реализуется на основе потребности и становится интерсубъективным фактором психического, а не явлением внешнего окружающего мира.
  При характеристике возможностей земного окружения, которое состоит из среды, веществ, поверхностей и объектов, Гибсон касается в своих рассуждениях предметного мира человека, отмечая, что человек воспринимает не качества объектов, а возможности, которые они предоставляют (см.: Гибсон, 1988. С.198). Вероятнее всего, качества предмета действительно передаются человеку посредством обучения, в то время как возможности предмета воспринимаются человеком непосредственно. Это важно для общего представления о предметности, которое имеет большое значение для определения понятия "смысл".
  Вероятно, предметность можно рассматривать как состоящую из двух частей - прежде всего это возможности предмета, которые воспринимаются непосредственно, а уж потом это качества предмета, которые передаются человеку от другого человека. С этим тесно связана проблема классификации и наименования объектов. Гибсон убежден, что восприятие возможностей не подразумевает классификации объектов. Все возможности, которые содержит в себе предмет, тесно взаимосвязаны, и нет особой разницы в том, как мы их назовем. "Те названия, которые им произвольно даются, не имеют никакого значения для процесса восприятия. (...) Теория возможностей ограждает нас от существующей ныне путаницы, связанной с философским принципом, согласно которому объекты объединяются в фиксированные классы по определенным общим признакам, а затем этим классам даются названия. (...) Для того, чтобы воспринимать возможности, которые предоставляют вещи, совсем необязательно их классифицировать и именовать" (Гибсон, 1988. С.199). В то же время для понятий "смысл" и "значение" классификация и наименование все-таки необходимы.
  И здесь мы должны вернуться к делению Гибсоном знания на явное и неявное. Первое есть осмысление и передача различными способами второго знания, которое получено прямым путем через восприятие. В повседневной жизни мы очень часто даже не называем вещи их именами, понимая при этом те возможности, которые за ними стоят.
  Описывая те возможности, которые предоставляют человеку другие люди, Гибсон пишет: "Самые богатые и самые разнообразные возможности в окружающем мире для животного открывают другие животные, а для нас - другие люди. (...) Поведение одного существа открывает возможности для поведения другого, и к исследованию этого фундаментального факта можно свести все содержание не только психологии, но и других социальных наук. Сексуальное, родительское, воинственное, кооперативное, экономическое и, наконец, политическое поведение - все эти форумы поведения зависят от восприятия того, что сулит другая личность или другие личности, а иногда и от ошибочного восприятия этого. (...) Процесс восприятия таких взаимных возможностей крайне сложен, но все же он подчиняется определенным закономерностям и основан на извлечении информации из объемлющего света, звука и так далее. Он в такой же степени основан на стимульной информации, как и более простое восприятие опоры, которой служит земля под ногами. Ибо люди и животные могут служить источником информации о самих себе лишь постольку, поскольку другие люди и животные могут их видеть, слышать, обонять и так далее. Другой человек, обобщенный другой, аlter как противоположность еgо, представляет собой экологический объект (...), объект особенный, и поэтому, называя его, мы употребляем местоимения он и она, а не оно" (Гибсон, 1988. С.201).
  Мы еще будем более подробно рассматривать то, что Гуссерль назовет непосредственным уяснением сущности в интенциональном переживании, однако уже теперь видна очевидная связь проблемы значения смысла и проблемы возможностей. Гибсон решает эту проблему со свойственной ему оригинальностью: "Между философами и психологами ведутся бесконечные споры о том, являются ли значения явлениями физическими или феноменальными, принадлежат ли они материальному миру, или они присущи лишь миру духовному. К понятию возможности эти споры отношения не имеют. Для нас не встает вопрос, к какому из миров отнести возможности, поскольку теорию двух миров" мы отвергаем. Существует только один окружающий мир, который открывает множеству находящихся в нем наблюдателей неограниченные возможности, в том числе и возможность жить в нем" (Гибсон, 1988. С.204).
  Анализируя предысторию происхождения концепции возможностей, Гибсон отмечает позицию гештальтпсихологов, которые считали, что смысл и значение вещи воспринимаются непосредственно и составляют особенности внутреннего опыта. "Валентность объекта присваивается ему по мере накопления внутреннего опыта у наблюдателя благодаря наличию у наблюдателя потребностей" (Гибсон, 1988. С.205). Это замечание Гибсона имеет для нас важное значение, особенно в соотнесении с нижеследующим: "Понятие возможности ведет свое происхождение от понятий валентности, приглашения, навязывания, но у него есть одно решающее отличие. Возможности, которые сулит наблюдателю тот или иной объект, не изменяются при изменении потребностей наблюдателя. Наблюдатель может воспринимать, а может и не воспринимать возможность, может обратить или не обратить на нее внимание - это зависит от его потребностей, но возможность является инвариантом, всегда существует и всегда доступна для восприятия. Возможность не присваивается объекту потребностями наблюдателя и актом его восприятия этого объекта. Объект предоставляет только те возможности, которые он предоставляет, будучи таким, каков он есть" (Гибсон, 1988. С.205).
  Останавливаясь на характеристиках оптической информации для восприятия возможностей, Гибсон отмечает, что "теория возможностей представляет собой радикальный уход от существующих теорий значения и смысла". Сущность этой особой позиции состоит в том, что "возможность (...) обращена в обе стороны - и к окружающему миру, и к наблюдателю. То же самое можно сказать и об информации, задающей возможность. Но это ни в коей мере не подразумевает подразделение на два царства - духа и материи, то есть психофизического дуализма. Это говорит лишь о том, что информация, задающая полезность окружающего мира, сопутствует информации, задающей самого наблюдателя - его тело, ноги, руки, рот. Это только лишний раз подчеркивает, что экстероцепция сопровождается проприоцепцией, то есть воспринимать мир - значит одновременно воспринимать самого себя" (Гибсон, 1988. С.209). Здесь полезно вспомнить о психологии актов Ф. Брентано, где психический акт направлен одновременно и на "вне себя", и на себя, что является основой его эвидентности.
  Одной из главных характеристик восприятия, по Гибсону, является то, что человек наряду с восприятием окружающего мира всегда воспринимает себя. Рассмотрению этого вопроса он посвящает целую главу. Эгорецепция и экстероцепция неразделимы, по его мнению. "Информация о себе самом сопутствует информации об окружающем мире, и эти два вида информации неотделимы друг от друга. Эгорецепция неразрывно связана с экстероцепцией, как связаны две стороны одной медали. У восприятия есть два полюса, субъективный и объективный, и имеется информация, задающая как тот, так и другой. Воспринимая окружающий мир, мы воспринимаем самих себя" (Гибсон, 1988. С.187). Запомним эту особенность восприятия, ибо нечто подобное мы обнаружим и в установке, вернее, в том, что Д.Н. Узнадзе назвал особым восприятием: каким-то образом происходит оценка потребностей индивида (субъективная часть восприятия) и возможностей объективного мира (объективная часть восприятия).
  Подводя итоги первых двух частей своей книги, Гибсон, прежде чем перейти непосредственно к изучению зрительного восприятия, пишет: "Среда, вещества, поверхности, объекты, места и другие животные открывают для данного животного определенные возможности. Они несут пользу или вред, жизнь или смерть. В этом причина того, почему возможности должны восприниматься. Возможности окружающего мира и образ жизни животного неразрывно связаны друг с другом. Окружающий мир накладывает ограничения на то, что животное может делать, - этот факт отражает экологическое понятие ниши. (...) Возможности - это свойства, соотнесенные с наблюдателем. Они не являются ни физическими, ни феноменальными. Центральная гипотеза экологической оптики состоит в том, что возможности задаются информацией, имеющейся в объемлющем свете. Учение об инвариантах, которые связаны на одном полюсе с мотивами и потребностями наблюдателя, а на другом полюсе - с веществами и поверхностями внешнего мира, является новым подходом в психологии" (Гибсон, 1988. С.212).(выделено нами. - А.Д.)
  Характеризуя теорию извлечения информации, Гибсон подчеркивает, что ему "пришлось отказаться от традиционных теорий восприятия". То же самое ему пришлось сделать и с теориями информации, которые, по его мнению, совершенно не отражают существа вопроса. И хотя Гибсон сам отмечает, что его не устраивает термин "информация", однако продолжает пользоваться им. Если быть до конца последовательным, то лучше было бы отказаться от этого термина, поскольку его употребление имеет на сегодняшний день совершенно четкую коннотацию, обусловленную авторами теории информации, и вряд ли стоит оспаривать соответствие термина теории, в рамках которой он был предложен. Как бы то ни было, но вопрос до сих пор остается открытым.
  Обсуждая проблему информации, Гибсон вновь возвращается к понятиям "смысл" и "значение", не соглашаясь с "эмпиристами" в том, что источником смысла и значения является прошлый опыт. Тем более он отвергает претензии "нативистов" придать этим терминам некую основу в виде "врожденных идей" через прошлый опыт всего человечества. Не нравится ему и термин "когнитивная обработка", ибо ничего принципиально нового он не вносит, поскольку и здесь опять используются "устаревший язык умственных действий: опознание, истолкование, умозаключение, понятие, идея, хранение, извлечение и тому подобное".
  Обосновывая новизну теории извлечения информации, Гибсон отмечает, что "теория извлечения информации коренным образом отличается от традиционных теорий восприятия. Во-первых, она подразумевает новую концепцию восприятия, а не просто новую теорию этого процесса, Во-вторых, в ней оговорено, что именно должно восприниматься. В-третьих, она содержит новое представление об информации для восприятия, которая всегда присутствует в двух видах - в виде информации об окружающем мире и в виде информации о самом наблюдателе. В-четвертых, эта теория требует нового представления о воспринимающих системах... В-пятых, извлечение информации требует от системы такой активности..." (Гибсон, 1988. С.338).
  Развивая далее свои представления о новом определении восприятия, Гибсон подчеркивает, что "восприятие - это то, чего индивид достигает..." Это процесс непосредственного контакта с окружающим миром, "процесс переживания впечатлений о предметах, а не просто процесс переживания как таковой. [Разве можно в этот момент не вспомнить о том, что Гуссерль называл подобный процесс интенциональным актом переживания, в момент которого происходит уяснение сущности - возникает смысл? - А.Д.]. Восприятие включает осознание чего-то конкретного, а не осознание само по себе. Осознавать можно что-то либо в окружающем мире, либо в наблюдателе, либо в том и другом сразу, но осознание не может существовать независимо от того, что осознается" (Гибсон, 1988. С.339). Это очень похоже на нашу идею относительно того, что установка не может быть "просто установкой", теоретическим конструктом, она непременно должна быть конкретна, то есть "установка на...", подобно гуссерлевскому "сознанию о...". Имея в виду психологию актов Франца Брентано, которая стала предтечей феноменологии Гуссерля, Гибсон замечает, что "близкие идеи развивались в прошлом веке в психологии актов, но я не могу согласиться с тем, будто восприятие является умственным действием. Не является оно и телесным действием. Процесс восприятия - это и не умственный, и не телесный процесс. Это психосоматический акт живого наблюдателя. (...) Дискретные восприятия, как и дискретные идеи, представляют собой нечто мифическое" (Гибсон, 1988. С.339).
  Уточняя свое представление об информации, Гибсон замечает: "Используемое в этой (и только в этой) книге определение информации соотносится не с рецепторами и не с органами чувств наблюдателя, а с окружающим его миром. (...) В этой книге значение термина информация отличается от того, которое можно найти в словаре: сведения, которые передаются получателю. Я воспользовался бы любым другим термином, если бы это было возможно. Единственный выход - просить читателя помнить, что извлечение информации не мыслится здесь как передача сообщения. Мир не разговаривает с наблюдателем. (...) Положение о том, что информация может передаваться или что ее можно хранить, верно только в теории связи, но не в психологии восприятия. (...) Шенноновская концепция информации превосходно вписывается в теорию телефонной связи и радиовещания, но она, как мне кажется, неприменима к первичному восприятию того, что находится во внешнем мире... Информацию для восприятия, к сожалению, нельзя определить и измерить, как это делал Клод Шеннон" (Гибсон, 1988. С.343). При этом Гибсон постоянно подчеркивает, что "для теории извлечения информации нужна концепция воспринимающих систем, а не концепция чувств".
  Все вышеизложенное логично приводит Гибсона к необходимости обрисовать новый поход к познанию, который, по его мнению, обусловлен тем, что "теория извлечения информации (...) уничтожает разрыв между восприятием и знанием, существование которого допускают другие теории. (...) Различие между восприятием окружающего мира и его постижением - количественное, а не качественное. Восприятие неразрывно связано с постижением" (Гибсон, 1988. С.366).
  По Гибсону, "познание - это расширение процесса восприятия". При этом он выделяет три способа "вооружения познания" - использование приборов, словесное описание и картины. Все это способствует расширению познания и позволяет передавать полученные непосредственно в восприятии знания. Нам представляется, что общепринятая теория информации очень похожа на описание Гибсоном познания при помощи слов. Он называет это познание явным, подчеркивая его нескрытый характер в отличие от неявного, имплицитного знания. Он говорит о том, что "восприятие предшествует высказыванию", и с этим сложно спорить.
  Самым главным недостатком этого способа познания Гибсон считает невозможность осуществить тест на реальность, что вполне возможно при непосредственном извлечении информации - то есть нельзя подойти, выявить новые стороны и элементы, получить новую информацию. Может быть, поэтому в свое время Гуссерль пришел к необходимости "изгнать" любые зачатки психологии из логики, поскольку, действительно, в словесной форме невозможно осуществить проверку истинности, кроме как при помощи законов логики. Любой "психологизм" здесь вреден хотя бы только потому, что это средство проверки на истинность совсем из другого ряда познания - неявного, по Гибсону. Однако существенен и другой факт из "жизни феноменологии" - сам Гуссерль потом стал называть ее "феноменологической психологией". И это не случайно, ибо он, предлагая анализировать "чистые формы сознания", невольно должен был прийти к выводу о том, что их невозможно логическими средствами проверить на истинность, поскольку это уже опять "непосредственное восприятие", которое постигается прямо, а критерий истинности - тест на реальность.
  По нашему мнению, Гибсон и Гуссерль, начав с разных сторон решать одну и ту же проблему, пришли к одному результату, который был ими выражен в различной форме. "Экологическая теория прямого восприятия не замкнута на себя. Она подразумевает принципиально новую теорию познания. А она в свою очередь приводит к новой теории некогнитивных видов сознания - вымысла, фантазии, сновидений, галлюцинаций. Восприятие - простейший и наилучший способ познания. Однако существуют и другие формы познания" (Гибсон, 1988, С.373). Чтобы закончить эту мысль Гибсона, забегая вперед, мы отметим, что нами предполагается имплицитное существование имманентного механизма интенциональности экологического компонента социальной установки, который по своему характеру деятельности напоминает феноменологическую редукцию, предложенную Э. Гуссерлем. Разница состоит в том, что если экологический компонент "осуществляет" интенциональное переживание, уясняя таким образом смысл возможности, то эпох( исследователя может быть направлено на уровень когнитивно-эффективного взаимодействия индивида и окружающего мира. Уровень оценки экологических возможностей окружающего мира осуществляется на неосознанном этапе интенционального переживания.
  Таким образом, существует как бы два представления об интенциональном акте переживания - как о методе в феноменологии и как о механизме непосредственного восприятия через экологический компонент социальной установки. Все наши дальнейшие попытки будут направлены на доказательство существования механизма интенциональности экологического компонента социальной установки через понимание окружающего мира в границах экологического подхода, понимание возможности и информации в рамках феноменологического анализа понятий интенциональности, времени, смысла, жизненного мира и других. "Феноменология является фундаментом, обязательным преддверием не только чистой логики, гносеологии и психологии, но и всей философии вообще" (Яковенко, 1913. С.108). Здесь, однако, невозможно допустить некое идеалистическое толкование метода феноменологии или противопоставление феноменологии другим известным методологическим системам. Было бы ошибкой отстаивать идеалистические принципы, поэтому важно обозначить сферу деятельности феноменологического метода, и лучше всего, кажется, это было сделано А.Ф. Лосевым, который писал: "Феноменология не есть теория и наука, ибо последнее есть проведение некоторого отвлеченного принципа и отвлеченной системы, приводящей в порядок разрозненные и спутанные факты. Кроме того, наука всегда есть еще и некое "объяснение", не только описание. Феноменология есть точка зрения и узрения смысла, как он существует сам по себе, и потому она всецело есть смысловая картина предмета, отказываясь от приведения этого предмета в систему на основании каких-нибудь принципов, лежащих вне этого предмета. Феноменологический метод поэтому, собственно говоря, не есть никакой метод, ибо сознательно феноменология ставит только одну задачу - дать смысловую картину самого предмета, описывая его таким методом, как этого требует сам предмет. Феноменология - там, где предмет осмысливается независимо от своих частичных проявлений, где смысл предмета - самотождественен во всех своих проявлениях" (Лосев, 1990. С.159).
  Таким образом, нам представляется, что философские основы экологического подхода в психологии неудержимо влекут нас к феноменологическим посылкам Э. Гуссерля. Новая теория познания основана на новом представлении о теории восприятия Дж. Гибсона. Уяснение сущности возможности, предоставляемой индивиду окружающим миром в рамках установки, происходит "автоматически" - за счет действия механизма интенциональности экологического компонента. Исследователь этого процесса должен использовать метод феноменологической редукции, ибо сама сущность непосредственного восприятия для него недоступна, поскольку сущность непосредственного восприятия есть само это непосредственное восприятие.
 
 
 "Механизм" выбора возможностей
 окружающего мира и экологический компонент
 социальной установки
 
  Проанализировав подробно особенности экологического подхода Дж. Гибсона и предположив существование механизма экологического компонента в социальной установке, мы должны обосновать способы анализа и извлечения возможностей окружающего мира механизмом экологического компонента. Этот компонент должен обладать способностью анализа возможностей и выбора возможностей для формирования социальной установки. Мы анализируем вводимое нами понятие "социально-экологическая ниша" как набор возможностей человека, предоставляемых ему окружающим миром и другими людьми.
  Характеризовать понятие "возможность" можно с двух позиций - философской и психологической. При этом основной массив исследований относится именно к сфере философии, поскольку разработка данной проблемы в "психологии, по существу, еще только начинается. В психологической литературе можно встретить лишь отдельные высказывания относительно использования этих категорий (имеются в виду категории возможности и действительности. - А.Д.). Специальные психологические работы, посвященные данной проблеме, по существу, отсутствуют" (Артемьева, 1988. С.89).
  Общепринято, что философские категории возможности и действительности являются соотносимыми. "Возможность - объективная тенденция становления предмета, выражающаяся в наличии условий для его возникновения. Действительность - объективно существующий предмет как результат реализации некоторой возможности, в широком смысле - совокупности всех реализованных возможностей (Старостин, 1983. С.87). Сразу следует отметить, что в нашей концепции социальной установки понятие возможности будет использовано строго в понимании экологического подхода как стимульной информации окружающего мира. Это отличается от представлений о категории возможности в любом из взглядов в философии. "Действительность" в нашем представлении будет заменена понятием "окружающий мир", который с точки зрения экологического подхода имеет совершенно определенные оригинальные характеристики, отличные от качеств действительности как категории философии.
  Хорошо известно, что изучение категорий возможности и действительности активно велось еще в античной философии. Здесь можно говорить об элейской и мегарской школах. Аристотель называл элейцев "не-физиками", Платон - "не-подвижниками", Секст Эмпирик - "противоестественниками". В эту школу входили Парменид, Зенон Элейский, Мелисс Самосский. В мегарскую школу как в одну из сократических входили Евклид из Мегары, Евбулид, Стилпон, Диодор Крон; часто их называли "спорщиками". Действительное бытие, с их точки зрения, является единственно возможным.
  Аристотель связывал эти категории с понятиями "акт" и "потенция" и соотносил их с движением. Аристотель считал, что действительность предшествует возможности. Потом у Гегеля мы тоже найдем эту схему: действительность ? возможность ? действительность. И нам представляется, что в этом есть определенный смысл, поскольку с точки зрения экологического подхода возможности содержатся в окружающем мире и извлекаются индивидом.
  Если же мы будем рассматривать возможность просто как еще нереализованную, потенциальную действительность, то тогда, по экологической логике рассуждения, эту возможность просто будет некому еще извлекать. У Аристотеля подчеркиваются именно эти пассивность материи (возможности) (Гибсон постоянно говорит о пассивности окружающего нас мира) и активность формы, которая может превращаться в действительность.
  При этом важно помнить, что возможность реализуется, извлекается не случайно, как на этом настаивал Гегель, а строго в соответствии с будущими структурами окружающего мира и реализованными возможностями. "В земных вещах таятся причины будущего, как нива в семени; стали говорить, что через такое движение развертывается и распространяется то, что свернуто в мировой душе, как в клубке" (Кузанский, 1979. С.128).
  Нам представляется это положение чрезвычайно важным с точки зрения характеристики понятия "возможность", ибо именно в способности индивида извлекать ту или иную возможность наложено будущее "проектирование", предвидение будущего, поскольку реализация возможности - это всегда момент предвидения. Но само по себе прогнозирование результатов реализации возможности может быть построено только на основе умения увидеть данную возможность еще в "свернутом" виде, еще не реализованную, даже еще не извлеченную. "Ясно, что всякое предчувствие есть химера; в самом деле, как можно ощущать то, чего нет? Но если это суждения, исходящие из смутных понятий о такой причинной связи, то это не предчувствие; понятия, ведущие к этому, можно развить и объяснить, как это бывает при всяком строго обдуманном суждении" (Кант, 1966. Т. 6. С.424).
  Забегая вперед, сразу следует ответить на этот вопрос Канта словами Кузанца, который считал, что сама структура психической организации человека такова, что позволяет осуществлять данный прогноз и выбирать те самые "смутные понятия о причинной связи", которые потом могут реализоваться в действительность (см.: Кузанский, 1979. С.326) В свое время Аристотель называл эти реализованные возможности энтилехиями - это "нахождение-в-состоянии-полной-осуществленности". Энтилехия, в понимании Аристотеля, противоположна материи (как чистой возможности) и соотносима с формой, которая обладает активностью. Психическое обладает первой энтилехией (знание): "Но живое в возможности - это не то, что лишено души, а то, что ею обладает. Семя же и плод суть именно такое тело в возможности. Поэтому как раскалывание (для топора) и видение (для глаза) суть энтилехия, так и бодрствование; а душа есть такая энтилехия, как зрение и сила орудия, тело же есть сущее в возможности (Аристотель, 1976. С.396).
  Позиции Аристотеля являлись во многом определяющими как для философов Средневековья, так и для последующих поколений. Поскольку Аристотель увязывает категорию возможности с понятиями "акт" и "потенция", то многие философы пользовались именно этими понятиями. Так, читаем: "Потенцией называется предрасположение вообще, в силу которого ничто не становится актуальным и не возникает ничего такого, благодаря чему что-либо могло бы стать актуальным. [Это потенция вообще]. Потенцией называется, далее, это же предрасположение, когда для данного предмета реализуется только то, в силу чего он может достигнуть актуального состояния без чего-то опосредующего. [Это возможная потенция]. Потенцией, наконец, называется это предрасположение, когда оно получило завершение благодаря орудию. [Это опыт]" (Ибн Сина 1968, Т.1. Ч.2. С.859). При этом мы уже упоминали на предыдущей странице, что возможность находится в каком-то странном положении - она должна, с одной стороны, предшествовать тому, что потом станет действительностью, но, с другой стороны, кто-то должен эту возможность реализовать, то есть этот "кто-то" должен уже существовать до самой возможности. Гегель определит это как переход из одних форм действительности в другие, а Гибсон - как извлечение организмом возможностей из окружающего мира. Фома Аквинский же заметит: "Мы видим, что все, что есть в мире, переходит из потенции в акт. Но оно не само переводит себя из потенции в акт, ибо того, что есть в потенции, еще нет, а потому оно и не может действовать" (Аквинский, 1968. Т.1. Ч.2. С.859).
  Вероятно, именно исходя из этой сложности, в современной психологии есть предложения упростить ситуацию и рассматривать понятия актуального и потенциального вместо категорий возможности и действительности, предлагаемых философией. "В психологической литературе одно из проявлений диалектики возможности и действительности раскрывается через связь категории потенциального и актуального. Не исчерпывая всего богатства взаимосвязи категорий возможности и действительности, потенциальное и актуальное позволяет тем не менее отразить многие стороны этой взаимозависимости применительно к психологии личности" (Артемьева, 1988. С.94). Далее мы подробно охарактеризуем данную позицию, а предварительно нам надо уяснить соотнесенность категории "возможность" в философии и понятия "возможность" в предлагаемом экологическом подходе.
  Возвращаясь к развитию представлений о категории возможности, нельзя не упомянуть великого Кузанца, в работах которого можно встретить прообразы почти всех будущих философских идей и психологических направлений. Едва ли в конце двадцатого века следует доказывать, что сущность философских работ Николая Кузанского ни в коем случае не может быть сведена к теологическому направлению. Бог в его понимании, как и у большинства мыслителей того времени, скорее не объяснительный принцип, а методический прием философствования. Кузанец очень подробно интересуется понятием "возможность" и высказывает мысли, близкие к пониманию возможности как получаемой через стимульную информацию окружающего мира. Например, его утверждение о существовании возможности в окружающем мире. "О ней (возможности. - А.Д.) много сказано древними, которые все согласно решили, что из ничего ничего не возникает, и на этом основании постулировали некую абсолютную возможность бытия всего, считая, что она вечна и что в ней возможностным образом свернуто все в мире. К понятию этой материи, или возможности, они пришли так же, как к понятию абсолютной необходимости, только умозаключая, в обратном порядке, то есть абстрагируя форму телесности от тела и мысля тело нетелесно" (Кузанский, 1979. С.118).
  Исходя из своих представлений о троичности единства Вселенной (возможность, актуальность и связь), Кузанский выводит четыре универсальных модуса бытия. К первому модусу он относит абсолютную необходимость, ко второму модусу - "...тот, каким вещи существуют в сложной необходимости, где формы вещей, истинные в себе, пребывают с различиями и в природном порядке, как в уме". Третий модус бытия - это актуальность вещи в возможности. Четвертый, или низший, модус бытия - "тот, каким вещи могут быть; это - абсолютная возможность" (см.: Кузанский, 1979. С.117). При этом он отмечает: "Три последние модуса бытия существуют в едином универсуме, то есть конкретном максимуме. Из них состоит единый универсальный модус бытия, потому что без них не может существовать ничто. Не то что универсальный модус бытия образован тремя этими модусами, словно частями, как дом образован крышей, фундаментом и стенами; он состоит из этих модусов в том смысле, как роза, зимой пребывающая в кусте потенциально, а летом актуально, переходит из одного модуса бытия, возможности, в другой, актуальной определенности, откуда видим, что имеется один бытийный модус возможности, другой - необходимости, третий - актуального определения. Универсальный модус состоит из трех вместе, потому что без них ничего нет. Причем ни одного из этих модусов тоже актуально нет без другого" (Кузанский, 1979. С.118).
  Если мы теперь назовем окружающий мир как то, что Кузанский называет "единым универсумом", или "конкретным максимумом", то, действительно, все существует только в окружающем мире. Более того, возможности для существования организма предоставляет организму именно окружающий мир (согласно Гибсону), но сам этот мир не может существовать без того, кому он эти возможности предоставляет. Ибо в противном случае надо говорить уже не об окружающем мире, а о физическом - это четкая позиция Гибсона. Здесь основа и взаимозависимости, и встроенности, и особого взаимодействия мира и индивида: пассивный окружающий мир (как и у Аристотеля, как и у Гегеля) и активный индивид (форма у Аристотеля, активность души у Ф. Аквинского, интенциональность у Ф. Брентано, извлечение информации у Гибсона).
  Важно, что понятие особенного устройства окружающего мира является базовым для рассмотрения всего комплекса проблем - и возможности, и жизнедеятельности индивида в мире. Это именно то, что потом не захотел увидеть Ч. Дарвин в своей конструкции среды обитания. "В самом деле, Вселенная как бы природным порядком, будучи совершеннейшей полнотой, заранее всегда уже предшествует всему, так что каждое оказывается в каждом: в каждом творении Вселенная пребывает в качестве этого творения, и так каждое вбирает все вещи, становящиеся в нем конкретно им самим: не имея возможности из-за своей конкретной определенности быть актуально всем, каждое конкретизирует собой все, определяя все в себя самого. Соответственно, если все - во всем, то все явно предшествует каждому" (Кузанский, 1979. С.110). Мы еще раз подчеркиваем, что мысль Гибсона о структуре окружающего мира и о возможностях окружающего мира не есть просто красивая идея экологически модного течения, но есть экологически-гуманистический императив нашего времени, выстраданный всем предыдущим развитием философской мысли.
  Для того чтобы стало возможным говорить о взаимодействии человека с окружающей средой (и в философском, и в психологическом, и в экологическом, и в биологическом плане), необходимо помнить, что и окружающий мир, и человек строго определенным образом устроены. Вероятно, это та самая структура, о которой говорили гештальтпсихологи, ставя ее во главу угла своей теории. Структура окружающего мира определена структурой входящих в нее элементов, и наоборот. Но ни первое, ни второе не может быть сводимо друг к другу, поскольку вместе они образуют уже некую новую структуру, сущность которой будет в том, что это будет живая структура организма в окружающем мире. Мы назовем это "жизнь-структуры-окружающего-мира".
  При этом важнейшим элементом данной структуры станет индивидуальная психическая жизнь. Сама же структура будет организовываться по известным принципам целостности, имплификации, равновесия, простоты, близости, прегнантности, симметричности - того, что Гибсон называет терминами "встроенность" и "взаимозависимость". Возможности окружающего мира могут быть извлечены только посредством использования аппарата психической организации (не только человека, но и всего живого, кроме растения - это особый случай). Но и окружающий мир структурирован так, что в нем заложена возможность и необходимость существования механизма психики в индивиде, ибо возможности должны восприниматься.
  Позже мы подробно будем говорить о том, что это восприятие осуществляется через извлечение сущности информации. "Соответственно, душа мира обладает бытием только слитно с возможностью, которой она определяется, и так же, как ум, не отдельна и неотделима от вещей: ведь если мы рассмотрим ум, как он существует отдельно от возможности, то это будет сам же божественный ум..." (Кузанский, 1979. С.126). Кузанский характеризует возможность как исходящую из вечного единства, а "определяющее, ограничивая возможность определяемого, происходит из равенства единства. В самом деле, равенство единства есть равенство бытия: сущее и единое взаимно обратимы" (Кузанский, 1979. С.116).
  Таким образом, возможность, понимаемая как существующая в окружающем мире, уже в своей структуре несет потенцию быть воспринятой "определяющим", то есть механизмом психики, который сам в свою очередь тоже является возможностью окружающего мира и имеет тождественную с ним структуру функционирования.
  Поскольку мы постоянно говорим о возможности в соотнесении с идеей установки и необходимостью выбора одной возможности для формирования социальной установки, то именно психическое с его структурным взаимодействием в рамках нашего понятия жизни-структуры-окружающего-мира и есть тот механизм извлечения и первичного анализа возможности с целью ее выбора, который присущ экологическому компоненту социальной установки. "Наша душа есть универсальная различительная сила, единая и простая, цельная в целом и в каждом органе: так что, например, вся различающая сила глаза дана ему душой, отдающейся зрению" (Кузанский, 1979. С.326).
  Именно о подобном непосредственном восприятии говорит Гибсон при анализе зрительного восприятия. Это же можно понять и как интенциональное уяснение сущности Э. Гуссерля. Здесь душа есть именно та энтилехия, которая способна извлечь и реализовать возможность. Аристотелевская пассивность материи (возможности), гибсоновская пассивность окружающего мира (информация находится в мире, но не передается и не принимается) противопоставлены способности души стать энтилехией - реализованной возможностью. "Итак, (...) очевидно, что душа есть некоторая энтилехия и смысл того, что обладает возможностью быть таким (одушевленным существом)" (Аристотель, 1978. С.399).
  Поскольку возможностями обладает окружающий мир, а смысл формируется в момент интенционального переживания, то душа становится здесь смыслоразличительным механизмом, механизмом, способным анализировать различные возможности окружающего мира. Мы называем этот механизм экологическим компонентом социальной установки. Важно при этом, что Аристотель говорит об одушевленном существе - это важнейшая характеристика индивида-в-окружающем-мире.
  Именно индивидуальная психическая жизнь является основой структурного взаимодействия окружающего мира и индивида в рамках жизни-структуры-окружающего-мира.
  При этом еще Аристотель подчеркивал их обязательную взаимозависимость и взаимодополнительность, которая является основой как выбора возможности, так и смысла существования индивида: борьба между ними лишает их смысла существования. "С относящимися к душе дело обстоит почти так же, как и с фигурами, вот в каком смысле. А именно: и у фигур, и у одушевленных существ в последнем всегда содержится в возможности предшествующее (...)" (см.: Аристотель, 1976. С.400). Вслед ему Н. Кузанский выделяет такие характеристики понятия "возможность": вершина созерцания есть само по себе могу, возможность всякой возможности; (...) к самой по себе возможности нельзя ничего прибавить, поскольку это возможность всякой возможности; (...) бытие ничего не прибавляет к возможности быть человеком, есть только то, что может быть; (...) поскольку сама по себе возможность предшествует всякой возможности с прибавлением, ее нельзя ни назвать, ни ощутить, ни вообразить, ни понять (...); как возможности Аристотелева ума обнаруживаются в его книгах, (...) так и сама по себе возможность есть во всех вещах; (...) только живой интеллектуальный свет, именуемый умом, созерцает в себе саму по себе возможность; (...) возможность выбирать свертывает в себе возможность существовать, возможность жить и возможность понимать; (...) все, что видит ум, есть модусы проявления самой по себе нетленной возможности; (...)" (см.: Кузанский, 1979. С.430).
  Нам представляется, что то понятие возможности, которое кажется Кузанцу и возможностью, и невозможностью одновременно и жить, и существовать, есть то, что Гуссерль понимает под смыслом, сущностью, возникающей при интенциональном переживании. Гибсон считает, что возможность извлекается на основе информации, которая понимается им совершенно иначе, нежели это общепринято. Он сетует на то, что не может подобрать подходящий термин для его представления о стимульной информации. При этом стимульная информация понимается им как то, что стимулирует возникновение возможностей, то есть организм, активно извлекая стимульную информацию, приобретает способность извлекать информацию. Стимульная информация - это стимул, который вызывает появление возможности.
  Мы предлагаем ввести новый термин для обозначения описанного феномена - "сущностная информация". Это означает, что индивид воспринимает из окружающего мира информацию о сущности непосредственно в акте восприятия.
  Сущностная информация извлекается через интенциональное переживание и обеспечивает формирование смысла, который ложится в основу оценки той или иной возможности. К такой сущности информации, которая заложена в каждой возможности и от которой отделена информация о существовании (в понимании К. Шеннона), конечно же, уже нечего прибавить, поскольку она и есть "возможность всех возможностей". Невозможность прибавления к возможности говорит о необходимости очищения от всего лишнего, что и делает Гуссерль в своем усмотрении чистых сущностей путем феноменологической редукции. Первичность же возможности, или сущностной информации, обеспечивается особым экологическим устройством окружающего мира: "все свернуто в мировой душе, как в клубке..."
  Сущностная информация, возможность возможности воспринимается непосредственно, в акте усмотрения, в акте восприятия: "созерцатель во всем видит саму по себе возможность, как в изображении видится истина".
  Важнейшим представляется размышление о том, что не каждый может видеть возможность, "хотя во Вселенной не содержится ничего, кроме самой по себе возможности, лишенные ума не могут этого видеть". Из этого закономерно вытекает, что возможность одновременно может восприниматься всеми (ибо нет ничего кроме возможности) и одновременно она воспринимается не всеми (лишенные ума не могут этого видеть). Призовем теперь Аристотеля как величайшего авторитета и для Кузанца: "Когда ум становится каждым (мыслимым) в том смысле, в каком говорят о сведущем как о действительно знающем (а это бывает, когда ум способен действовать, опираясь на себя), тогда он точно так же есть некоторым образом в возможности, но не так, как до обучения или приобретения знания, и тогда он способен мыслить самого себя" (Аристотель, 1976. С.434). Разве это не есть феноменологическая редукция Гуссерля с ее интенциональным переживанием и "чистым" сознанием?
  Мы неоднократно подчеркивали важнейшую нашу идею: механизм интенциональности экологического компонента социальной установки, "автоматически" осуществляя феноменологическую редукцию, имеет возможность извлекать сущности из окружающего мира в виде сущностной информации (или возможностей). Этот же самый механизм может стать предметом рассмотрения исследователя, и тогда он может быть про анализирован на основе метода феноменологической редукции, предложенного Э. Гуссерлем. "Таким образом, все - ради ума, а ум - ради видения самой по себе возможности". Важнейшим, далее, является представление о том, что эта способность психического основана на особом устройстве мира: "возможность выбирать свертывает в себе возможность существовать". Именно на этом особом устройстве мира и зиждется способность интенционального переживания, ибо смыслы извлекаются из окружающего мира. Сами же эти сущности вполне доступны уму - "ум видит и сам себя".
  Здесь следует уточнить, что Кузанский разделяет рассудок, интеллект и чувство, причем за каждым он оставляет возможность познания. "Как известно, человек состоит (exsistit) из чувства, интеллекта и посредника - рассудка. Ощущение стоит порядком ниже рассудка, рассудок - интеллекта. Интеллект не погружен во временное и вещественное, он абсолютно свободен от них; чувство целиком зависит от мира, подчиняясь временным движениям; рассудок по отношению к интеллекту как бы на горизонте, а по отношению к чувству - в зените, так что в нем совпадает то, что ниже, и то, что выше времени. Чувство не улавливает надвременных и духовных вещей, оно животно, а животность не воспринимает божественного, ведь есть дух и больше, чем дух; вечность окутана для чувства мраком непознаваемости..." (Кузанский, 1979. С.160).
  Рассуждая в терминах Кузанца, можно продолжить, что интеллект погружен в сущности, но сами сущности погружены в окружающий мир в виде смысла, который надо извлекать каждому индивиду. При этом извлечение сущности - это прерогатива только интеллекта, поскольку именно он может быть ничем не замутнен, это "чистое" сознание, о котором пишет Гуссерль рассматривая свое понятие эпох(. "Рассудок возникает в тени интеллекта, а чувство - в тени рассудка, причем в чувстве познание гаснет: растительная душа, возникая в тени чувства, не причастна к лучу познания, так что не может воспринять идею и отделить ее от материальных придатков, сделав простым предметом познания" (Кузанский, 1979. С.111).
  Мы неоднократно замечали особое отношение ко времени как в феноменологии, так и в экологическом подходе Гибсона, поэтому считаем нужным еще раз отметить, что особенное понимание времени существует только на уровне того, что Кузанский называет интеллектом, Гибсон - непосредственным восприятием, Гуссерль - интенциональным переживанием, то есть на уровне извлечения смысла, сущностной информации.
  Как это ни парадоксально, но сущностная информация не может извлекаться ни в одной из теорий установки или аттитюда, ее просто нечем извлекать (исходя из всех структур установки). То, что называется когнитивным и аффективным компонентами установки, вполне соотносимо с тем, что Кузанец называет рассудком и чувством, и для них действительно существуют и пространство, и время - они просто погружены в него. Интеллект, или то, что мы называем экологическим компонентом, погружен в нечто иное - в мир сущностей, поэтому он не подвержен ни времени, ни пространственным характеристикам. Сущности же реализуются через возможности окружающего мира. Таким образом, здесь возникает то неуловимое и неизъяснимое единение противоположностей, о котором говорит Кузанец: "Кто прочтет написанное мной в разных книжках, заметит, что я очень часто занят совпадением противоположностей и постоянно пытаюсь прийти в итоге к интеллектуальному видению, превосходящему силу рассудка" (Кузанский, 1979. Т.2. С.97).
  Окружающий мир переходит в возможность, возможность - в сущность, сущность воспринимается интеллектом (по Кузанцу), или экологическим компонентом социальной установки (по Девяткину), или интенциональным переживанием (по Гуссерлю). Принципиально то, что это происходит непосредственно. "При всем том интеллект не созерцает тогда чего бы то ни было вне интеллектуального неба своего успокоения и своей жизни: временные вещи мира он видит не временно в неустойчивой последовательности, а в неделимом настоящем; настоящее же, или свертывающее в себе все времена теперь, не постижимое чувством, принадлежит не этому чувственному, а интеллектуальному миру. Точно так же количественные вещи он видит не в протяженной делимой телесности, а в неделимой точке, интеллектуальной свернутости всякого протяженного количества. Различия вещей он тоже видит не в численном разнообразии, а в простейшей единице, интеллектуальной свернутости любого числа. Словом, интеллект обнимает все интеллектуально, над всяким модусом отвлекающей и затемняющей чувственности; весь чувственный мир созерцается им не в чувственном, а в более истинном, интеллектуальном модусе. Это совершенное познание называется созерцанием (intuitio) потому, что между таким присущим интеллектуальному миру познанием и познанием, доступным в чувственном мире, существует такое же различие, как между знанием увиденного и знанием услышанного. Насколько порожденное видением знание вернее и яснее того, что мы знаем понаслышке, настолько созерцательное познание другого мира лучше и превосходнее познания в этом мире. Так что созерцательное познание можно назвать знанием "почему", поскольку знающий понимает здесь основание вещи, а знание понаслышке - знанием "что" (Кузанский, 1979. С.320). Это потом уже у Анри Берсона интуиция будет основана на единстве субъекта и объекта, но именно потому, что интеллект занимает особое положение в общей структуре окружающего мира.
  Поскольку Кузанский постоянно говорит о троичности мира, то есть о возможности, реализованной возможности и связующего их движения, то их единство и есть троичность мира - мир просто не может существовать иначе как в триедином начале, это его сущностная структура. В структуре этой только и могут совпасть противоречия. Важно отметить при этом, что не все, что противоречиво вообще, может совпадать, но только то, что есть сущность, то есть сущностная информация. Это возможно только потому, что так устроен окружающий мир: на основе принципа встроенности и взаимозависимости через троичность мира (возможность, действительность, действие). Кузанский говорит, что именно через действие душа соединяется с телом, и в этом сущность его "деятельностного подхода". Таким образом, единство противоположностей, единство возможностей и действительности, единство психического и физического основано на особом устройстве мира, на его троичности.
  Кант в свое время писал по поводу разума: "На долю человеческого разума в одном из видов его познания выпала странная судьба; его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как навязаны они ему его собственной природой; но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят возможности человеческого разума" (Кант, 1963. С.73). Это та самая неуловимость интенционального переживания, которое есть суть феноменологической редукции; именно в момент этой неуловимости и возникает смысл, извлекается сущностная информация. Превосходят они возможности именно разума (в понимании Кузанца), но не интеллекта (в его же понимании), поскольку интеллект может извлекать и постигать сущность именно потому, что составляет часть жизни-структуры-окружающего-мира. "Нам свойственно от природы познавать то, что обретает свое бытие лишь в прошедшей индивидуализацию материи, ибо душа наша, посредством которой мы осуществляем познание, есть форма некоторой материи. Но душа имеет две возможности познания. Первая состоит в акте некоторого телесного органа; ей свойственно распространяться на вещи, поскольку они даны в прошедшей индивидуализацию материи; отсюда ощущение познает лишь единичное, вторая познавательная возможность души есть интеллект, который не есть акт какого-либо телесного органа. Отсюда через интеллект нам свойственно познавать сущности, которые, правда, обретают бытие лишь в прошедшей индивидуализацию материи, но познаются не постольку, поскольку даны в материи, но поскольку абстрагированы от нее через интеллектуальное созерцание. Отсюда в интеллектуальном познании мы можем брать и какую-либо вещь обобщенно, что превышает возможности ощущения" (Аквинский, 1968. Т. 1. Ч. 2. С.834).
  Именно это ограничение человеческого разума заставляло Гуссерля искать основы для совершенного человеческого разума, абсолютного и истинного познания. Гибсону этот путь видится через особую организацию окружающего мира, нам - через жизнь-структуры-окружающего-мира. Кузанский выделяет три познавательных модуса (именуя их вслед за Августином небесами): чувственный, интеллектуальный и интеллигенциальный, а процесс совпадения противоположностей и взаимопроникновения сущностей изображается им в виде двух пирамид: "Итак, поскольку теперь ты достиг того, чтобы с помощью предположений увидеть все вещи состоящими из единства и инаковости, то представь себе единство неким формирующим светом, а также подобием первого единства; инаковость же - тенью, отпадением от первого простейшего единства, материальной плотностью. Вообрази пирамиду света, проникшей во тьму, пирамиду же тьмы - вошедшей в свет, и своди все, что можно исследовать, к этой фигуре, чтобы с помощью наглядного руководства ты смог обратить свое предложение на скрытое, дабы, опираясь на пример, ты увидел Вселенную, сведенную к нижеследующей фигуре" (Кузанский, 1979. С.207). И он приводит рисунок фигуры (рис. 2). Чувственное отнесено Кузанским в "низший мир". Данную фигуру он называет буквой "П" - "парадигма" (см.: Кузанский, 1979, С, 207). "Пирамида" как набор возможностей есть одна из главных характеристик окружающего мира. Высший мир, или третье небо (терминология Августина), есть средоточение интеллекта, момент истины, усмотрения сущности, момент интенционального переживания Гуссерля. Средний мир, или второе небо, соответствует разуму (по Кузанцу) и имеет довольно ограниченные возможности, ибо "рассудок возникает в тени интеллекта". Низший мир, или первое небо, есть область царства чувства, где животное начало человека наиболее властно. Сущность единения этих противоположностей состоит в структуре окружающего мира. В нашем представлении это жизнь-структуры-окружающего-мира, то есть сущность окружающего мира можно постичь только в процессе индивидуальной психической жизни на основе их (сущностей и психики) идентичной структуры (взаимозависимость и встроенность). Как окружающий мир существует для индивида, так и индивид существует для окружающего мира. Друг без друга они невозможны, ибо тогда окружающий мир превращается в мир физический, а индивид - в божество, живущее независимо от мира или даже творящее его.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Рис. 2. "Пирамида" Кузанца
 
  Теперь же следует попытаться сравнить данную схему Кузанца с нашим представлением о структуре социальной установки. Мы тоже предполагаем, что в структуре социальной установки должен быть механизм, обеспечивающий извлечение сущностной информации из окружающего мира. Он не может быть когнитивным, ибо действия его ограничены хотя бы уровнем сознания. Тем более он не может быть аффективным, ибо "чистое сознание" изначально подразумевает отказ от всяких форм предварительного суждения, отношения. Это может быть компонент, который очень тесно связан с окружающим миром и набором его возможностей (сущностей). Этот компонент должен иметь способность извлекать сущностную информацию, то есть информацию, обеспечивающую адекватное существование данного организма в данном окружающем мире. Мы используем здесь фигуру "П" Кузанца и называем этот компонент экологическим компонентом социальной установки (рис. 3). "Возьми фигуру "П" и сделай единство душой, инаковость телом. Телесность переходит вверх, в духовность, дух - вниз, в телесность. Поскольку нисхождение духа есть восхождение тела, ты должен связать воедино то и другое, понимая различие тел из различия душ так, чтобы одновременно строить предположения о различии душ по [различию] тел" (Кузанский, 1979, С.248).
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Рис. 3. Социальная установка и окружающий мир
  Взаимопроникновение социальной установки и окружающего мира идет по той же структуре взаимодействия единства и инаковости у Кузанца. Он пишет, что "фигура "П" обнаруживает, что все возможное существует в мире по-разному: в одной вещи единство поглощено инаковостью или, наоборот, инаковость - единством одним способом, в другой - другим способом, больше или меньше. Почему и невозможно дойти до простого максимума или минимума" (Кузанский, 1979. С.209).
  Итак, в данном представлении о жизни-структуры-окружающего-мира наглядно представлена возможность постижения сущности через структуру окружающего мира и социальной установки. Это то, что можно назвать противоположностями (мир и индивид) и что всегда едино. "Единство означает основание соединяющихся в нем начала и конца" (Кузанский, 1979. С.210).
  Именно в этом единстве заложена возможность прогнозирования выбора возможности, то есть возможность оценки смысла той или иной возможности. Возникающий в процессе интенционального переживания смысл может быть извлечен экологическим компонентом социальной установки и использован для выбора возможности из уже сформированной общей структуры социально-экологической ниши индивида.
  Взаимодействие окружающего мира и индивида через понятия возможности и действительности можно понимать и как разделение на область "природы" и область "человека". "В природных процессах превращение возможности в действительность совершается стихийно и зависит от объективных условий. Например, в зерно заложена возможность стать тем или иным растением. И реализация этой возможности наступает при определенной совокупности условий..." (Артемьева, 1988. С.93).
  Едва ли с этим можно согласиться, поскольку, во-первых, это противоречит всем принципам экологического подхода, во-вторых, потому что в этом случае невольно возникает вопрос о "первичности" возможности и действительности, ибо саму возможность должна реализовать некая действительность, которая только еще находится в возможности.
  Представляется, что подобная позиция возникнет в том случае, если мы будем переносить традиционные философские категории возможности и действительности в область психологии. Здесь необходим новый подход.
  Многим исследователям видится, что лучшим способом решения этой проблемы может стать введение понятий актуального и потенциального в психологии. Это позволяет приблизить понятия к собственно человеку, его личности, индивидуальной психической жизни. "Однако введение или использование для психологического анализа потенциального и актуального отнюдь не означает, что тем самым отрицается правомерность применения философских категорий возможности и действительности в психологии. Это означает лишь то, что в ряде случаев категории потенциального и актуального являются более подходящими, удобными и конкретизирующими диалектику развития психологических и личностных новообразований, поскольку само потенциальное выступает дополнительной характеристикой возможности, а актуальное - действительности" (Артемьева, 1988. С.94).
  При этом понятия актуального и потенциального едва ли могут претендовать на статус категории, поэтому мы будем называть их понятиями. Артемьевой потенциальное видится как те свойства личности, которые могут реализоваться в определенных условиях, либо потенциальное может быть результатом развития, которое может заключать в себе новые возможности развития. Выделяется потенциальное как "предактуальное" и потенциальное как "постактуальное". Под актуальным понимаются уже реализованные ранее потенциальные возможности, это своеобразный новый уровень развития потенциального.
  Мы очень кратко остановились на подобной точке зрения, поскольку она не будет нами использована. Здесь мы заявляем свою позицию, состоящую в том, что понятие возможности будет использовано нами не в традиционном философском понимании, не в понимании "актуального - потенциального", а строго в понимании возможности в экологическом подходе в психологии. Это обусловлено прежде всего тем, что следующим шагом для нас будет вопрос формирования установки на основе теории Д.Н. Узнадзе.
  Из всех вышеописанных представлений о возможности только одно - представление в экологическом подходе - может быть соотносимо с представлениями о ситуации в понимании Д.Н. Узнадзе. Проведенный в первой главе анализ теории установки Д.Н. Узнадзе отчетливо показывает, что понятие "ситуация" в теории установки можно соотнести с понятием "окружающий мир", который содержит возможности для удовлетворения потребностей индивида. А поскольку моментом формирования установки является момент "встречи" потребности и ситуации ее удовлетворения, то мы можем смело предположить, что понятие "возможности окружающего мира" вполне корректно может заменить понятие "ситуация" в теории установки.
  Далее мы будем вместо понятия "возможности окружающего мира" использовать понятие "возможности", приписывая ему при этом все характеристики возможности, которыми оно обладает в экологическом подходе Дж. Гибсона. Ни понимание возможности в философии, ни понимание возможности (или потенциального) в психологии не могут удовлетворить предъявляемым нами требованиям к понятию "возможность" в русле нашего подхода к социальной установке, ее формированию.
  Трактуемое экологически понятие "возможность" становится центральным для всей нашей концепции, ибо неизбежным вопросом, порождаемым самой структурой понятия, является вопрос о выборе возможности окружающего мира в момент формирования установки.
  Проблема выбора, таким образом, становится главной: каким образом индивид выбирает именно данную конкретную возможность для формирования установки? Какой механизм обеспечивает выбор возможности, если установка понимается как первичный элемент? Что обусловливает правильный выбор конкретной возможности, ибо она должна быть как-то соотнесена с уже реализованными возможностями? Эти и многие другие вопросы являются базисными для нашей концепции и могут быть решены в русле экологического подхода к социальной установке.
  Здесь требуется сказать несколько слов о проблеме выбора в психологии. Нельзя утверждать, что это хорошо исследованная или актуальная проблема психологии, скорее, она изучается в рамках исследований о принятии решения либо при когнитивном подходе. В философской же традиции проблема выбора соотносима с такими понятиями, как "свобода" или "свобода воли". Нам представляется, что это несколько иная точка зрения, поэтому мы будем в своем исследовании опираться на понимание выбора как предпочтения той или иной возможности окружающего мира (на основе чего формируется установка).
  Вероятно, необходимо отметить, что все поведение выбора можно разделить на "установочное" и "внеустановочное". Если под первым понимается полная свобода в выборе возможности и отсутствие какого бы то ни было принуждения, то под вторым понимается любая ситуация безальтернативного поведения: выбор в этом случае навязывается различными способами влияния, начиная от психологических и кончая грубым физическим насилием. Возможностей же окружающего мира всегда имеется больше, чем одна, то есть всегда есть выбор возможности. Нас интересует только вариант выбора возможности, в котором отсутствует даже намек на принуждение.
  Установка, в нашем представлении, должна быть сформирована только на основе механизма свободного выбора возможности - именно тогда функционирует то, что названо нами экологическим компонентом социальной установки. Необходимо подчеркнуть также, что речь идет не об абстрактных философских возможностях, а о конкретных возможностях удовлетворения конкретной потребности.
  Механизм выбора возможности "завязан" на потребность индивида, она является вторым необходимым компонентом формирования установки; только в дихотомии потребность-возможность можно говорить об экологическом подходе к социальной установке. Выбор возможности в этом случае есть первая ступень в формировании установки, ибо момент "встречи" потребности и возможности должен быть "запрограммирован" результатом реализации той или иной возможности. Мы остановились на экологическом понимании возможности именно в силу того, что оно напрямую связано с потребностями индивида: возможности находятся в окружающем мире и извлекаются индивидом для удовлетворения потребностей. Потребности и возможности являются парными категориями, которые имеют смысл только при их одновременном употреблении. На основе свободного выбора возможности формируется установка, которая обусловлена данной потребностью индивида. Образно говоря, эти два типа поведения (установочное и внеустановочное) можно описать как "хочу" и "надо", где первый вариант обусловлен мотивационными структурами, а второй - ситуационными. Мотивационные структуры при этом всегда будут естественно связаны с потребностями, в то время как структуры внешней ситуации принуждения могут с потребностями и не совпадать.
  Представляется интересным следующее наблюдение, сделанное Б.М. Величковским в рецензии на книгу "Моtivаtiоn, intеntiоn, аnd vоlition". N. Y, 1987 (см.: Вопросы психологии. 1989. № 2. С.156). Он пишет о том, что Хайнц Хекхаузен в свое время предложил метафору "психологического рубикона". "Речь идет о границе двух базовых психологических состояний - мотивационного и волевого. Для первого характерно проигрывание возможных альтернативных вариантов действия, анализ и сопоставление их положительных и негативных последствий. Для второго - резкое сужение поля внимания и концентрация всех ресурсов на продумывание четкой программы действия и оптимальных путей достижения желаемого результата" (Величковский, 1989. С.156). Однако нам представляется, что здесь остается неучтенной одна очень существенная деталь: почти общепринятым условием волевого действия является наличие препятствия для совершения действия. Многие исследователи, в частности, считают, что обозначенное нами действие без преодоления препятствия не есть волевое действие. Можно даже сказать, что "внимание" воли сосредоточено не на "продумывании четкой программы", а на существующих препятствиях в осуществлении этой программы. Что не одно и то же.
  Вероятнее всего, и в том, и в другом случае "возможные альтернативные варианты" все-таки остаются, только несколько изменяется их валентность: если в первом случае (мотивационное состояние) все альтернативы обладают примерно одинаковым притягательным (или отталкивающим потенциалом), то во втором случае (волевое состояние) одна из альтернатив приобретает значительно большую притягательную значимость. Другая же альтернатива может сохранять эту значимость или даже увеличивать ее, но она непременно противопоставляется первой альтернативе и является ее антиподом не с точки зрения привлекательности и значимости, а с точки зрения возможности осуществления одновременно другой альтернативы. Это то, что Э. Гуссерль и С.Киркегор называли "Еntwеdеr-Оdеr" ("или-или"). Это действительно "психологический рубикон".
  Вопрос о мотивации слишком сложен, чтобы касаться его вскользь, но представляется, что волевые процессы все же имеют природу, отличную от мотивационных, поэтому в основе нашего представления о ситуации выбора возможности будет лежать мотивационное поведение, определяемое нами как "хочу" индивида, в отличие от ситуации "надо". Важно при этом, что подход свободного выбора обеспечивает естественность не только психологическому эксперименту в частном исследовании, но и методологии исследования. Это означает, что исследование должно быть в принципе направлено на изучение именно ситуации свободного выбора альтернативных возможностей окружающего мира.
  В связи с этим полезно вспомнить размышления Мотрошиловой над вопросом Гуссерля о разуме и неразумном, о людях как субъектах свободы. Смысл существования является животрепещущим вопросом для современного человека (см.: Мотрошилова, 1968. С.95). Что может сказать на это наука? Отвечая на почти вековой давности фундаментальный вопрос Гуссерля, мы категорически можем заявить: почти ничего! Позитивистское направление пустило столь глубокие корни в психологии, что сегодня лишь немногие теории гуманистического направления пытаются найти ответ на поставленный вопрос о свободном выборе, о смысле жизни и прочее. Интересно, что все без исключения теории установки и аттитюда являются по своим основам в той или иной степени, несомненно, позитивистски ориентированными.
  Если мы еще ранее делили все поведение на установочное (как имеющее в своей основе установку) и внеустановочное (как имеющее в своей основе внешнее воздействие на индивида), то невольно возникает вопрос: а к какому типу из этих двух относятся изучаемые феномены в известных теориях установки и аттитюда? Ответ очевиден: все без исключения теории установки и аттитюда рассматривают... внеустановочное поведение! Это происходит именно в силу того, что все эти теории изначально имеют позитивистскую ориентацию и не рассматривают вообще проблему выбора ("Еntwеdеr-Оdеr" - "или-или").
  Единственная возможность изменить эту тенденцию - рассмотреть проблему установки с позиций экологического подхода в психологии. При этом чрезвычайно важно помнить, что взаимодействие мира и индивида в исследуемом нами случае является взаимодействием, основанным на потребности индивида, и является, таким образом, как бы вторичной зависимостью, то есть первично он зависит от потребности, а уже потом - от ситуации, в которой эта потребность удовлетворяется. Именно об этом говорил С.Л. Рубинштейн: "Человек не изолированное замкнутое существо, которое живет и развивается само по себе. Он связан с окружающим миром и нуждается в нем. (...) Испытываемая человеком нужда в чем-то лежит вне его, определяет связь человека с окружающим миром и его зависимость от него" (Рубинштейн, 1989. С.103).
  Обосновывая важность и необходимость исследования механизма выбора возможностей окружающего мира ("Еntwеdеr-Оdеr"), мы следуем тем самым известному требованию Гуссерля "исходить не из философии, а от вещей и проблем". Ибо проблема выбора для человека является жизненно важной и встает перед ним каждое мгновение его жизни.
  Особенность решения проблемы выбора состоит еще и в том, что это должен быть сущностный выбор: человек, прежде чем делать выбор, должен знать (или воспринять непосредственно) сущность предмета или явления. В противном случае выбор будет случайным, а это абсурдно, поскольку тогда полностью отпадает необходимость в психике как сложнейшем механизме.
  Во многом наука бессильна именно потому, что она изучала в основном вопросы необходимого поведения, а не феноменологию выбора человеком в каждое мгновение своей жизни той или иной возможности, той или иной альтернативы поведения.
  Говоря о традиции изучения проблемы выбора, вновь нужно отметить философскую и психологическую традицию. Проанализируем вторую из указанных.
  Ситуация выбора в той или иной форме рассматривалась в работах М.А. Алексеева, М.С. Залкинда, В.М. Кушнарева (1962), Б.Г. Будашевского, Д.Н. Меницкого (1966), в работе Л.Н. Леонтьева и Е.П. Кринчик (1964), в трудах О.А. Конопкина (1966). Общую направленность этих работ можно охарактеризовать как бихевиористическую, при этом понятие "возможность" и, соответственно, выбор возможностей окружающего мира не рассматриваются вообще. Показательной в этом плане является работа В.А. Иванникова "Поведение человека в ситуации выбора" (1977). Автору представляется, что общим недостатком "подавляющего большинства работ по исследованию реакций выбора является отсутствие анализа деятельности субъекта в ситуации выбора. Лишь в работах А.Н. Леонтьева и Е.П. Кринчик, О.А. Конопкина и некоторых других авторов, а в последнее время и зарубежных исследователей (П. Бертельсон) был проведен анализ структуры и особенностей деятельности в ситуации выбора, однако многие вопросы остались нерешенными" (Иванников, 1977. С.115).
  Во всех работах по анализу выбора в явной или скрытой форме подразумевается исследование прогнозирования последствий выбора - то, что иными словами называется антиципацией. Это понятие предполагает также и способность предвидения результатов.
  Если говорить о проблеме предвосхищения, или прогноза по следствий принимаемых решений, то обычно принятие решения изучается в целом ряде областей: начиная от философии, политики и кончая экономикой, математикой и кибернетикой. Широко известны в психологии работы в области риска, принятия группового решения, индивидуального принятия решения. Нам представляется, что проблема предвосхищения и проблема принятия решения тесно взаимосвязаны.
  Предвосхищение изучалось на основе категории активности П.К. Анохиным, Н.А. Бернштейном, А.Р. Лурия, А.А. Ухтомским. При этом исследовались моторные компоненты восприятия, тактильно-осязательное восприятие, фонематическое восприятие и звуковысотное восприятие. Во многом решающий вклад здесь внесли работы Л.М. Веккера, Б.Ф. Ломова, А.Н. Леонтьева, В.А. Кожевникова, В.П. Зинченко и других.
  Исследования по принятию решения велись, начиная с работ Эдвардса (Еdwаrds, 1959), а исторические обзоры различных теорий можно встретить у Абельсона и Леви (Аbеlsоn аnd Lеvi, 1985), Бекера и Мак-Клинтока (Веckеr аnd МсСlintосk, 1967), Эдвардса (Еdwаrds, 1961), Эйнборна и Хогарта (Еinbоrn аnd Ноgаrth, 1981), Раппопорта и Уолстена (Rарророrt аnd Wаllstеn, 1972) и других исследователей. При этом чрезвычайно важно отметить, что классические исследования принятия решения подразумевают наличие нескольких альтернатив. Г. Карлссон выделяет при этом модели принятия решения, которые обозначены как модель "ожидаемая ценность", модель "ожидаемая полезность", модель "субъективная ожидаемая полезность". Все эти модели названы "статическими моделями, основанными на структурном анализе" (Каrlsson, 1987. Р.105).
  Другие направления исследуют принятие решения в реальной жизненной ситуации, поскольку между экспериментальным и жизненным принятием решения существует большая разница (Аbеlsоn, 1976; Саrrоll, 1980; Еbbеsеn аnd Коnесni, 1980). Карлссон отмечает при этом, что многие исследователи протестуют против вербального компонента эксперимента, считая его ненаучным. Это во многом соответствует позиции М. Вертгеймера и будет рассмотрено особо в главе экспериментального исследования.
  Карлссон считает, что исследования по принятию решения имеют две цели: обнаружить элементарные операции и правила, которые используются при принятии решения, и изучить особенности влияния задачи по принятию решения на характеристики выбора (см.: Каrlssоn, 1987. Р.106).
  Сам по себе феноменологический подход к изучению выбора достаточно известен, в частности, его изучал Томае (1960), который описал процесс экзистенциальной дезориентации, когда существует множество альтернатив выбора. Клунан изучал феноменологический процесс индивидуального принятия решения (Сlооnаn, 1971). Клинические исследования проводились Кеарнсом (Кеаirns, 1980) и Фабером (Fаbеr, 1978).
  Важно отметить, что Гуннар Карлссон, как и некоторые другие авторы феноменологической ориентации, исследует феномен выбора, а не просто выбор. Они изучают его структуру с позиций феноменологической психологии. В своем исследовании мы попытались также использовать психологический феноменологический эмпирический метод для анализа структуры социальной установки и социально-экологической ниши индивида, во взаимодействии которых и осуществляется выбор возможности окружающего мира (см.: Девяткин, 1996). Если в 1898 году в "Аmеriсаn Jоurnаl оf Рsусhоlоgу" была опубликована первая статья К. Хилла, посвященная проблеме принятия решения, то проблема антиципации ставилась примерно в это же время Вильгельмом Вундтом, который понимал под антиципацией способ предвидения результатов действия.
  Нам кажется, что в такой постановке проблема выбора и проблема принятия решения вполне могут быть признаны как имеющие общие основы. В более же узком значении антиципация есть свойство мышления по решению задачи до получения ответа. Антиципация означает также своеобразную подготовленность организма к определенной реакции до ее стимула; это своеобразное ожидание организма - то, что П.К. Анохин называл "опережающим отражением" на основе "механизма акцептора результатов действия". Аналогичное понятие "нервная модель стимула" Е.Н. Соколова также фундировано способностью организма прогнозировать последствия поведения, что является обязательным свойством живого.
  В свое время Н.Н. Ланге изучал опережающие реакции организма и считал, что они играют очень значительную роль во всей психической организации индивида при его взаимодействии с внешним миром. Н.А. Бернштейн много внимания уделял прогнозированию изменений среды и учету их взаимодействий с организмом на основе своей концепции "организации активных поведенческих актов", которые он назвал физиологией активности. Им изучались прежде всего организация двигательных действий, необходимость настройки органов как важнейшей составляющей части психического. "Движение, которым связывается форма с материей, некоторые считали как бы духом, посредником между формой и материей" (Кузанский, 1979. С.128).
  Исследуя процессы антиципации, Б.Ф. Ломов писал: "Проведенные нами совместно с Е.Н. Сурковым экспериментальные исследования, а также систематизация литературных данных позволили выделить по крайней мере пять основных уровней антиципации: подсознательный (неосознаваемый, в частности, субсенсорный), сенсомоторный, перцептивный, "представленческий" (уровень представлений), речемыслительный. По существу, это - разные уровни интеграции процессов приема и переработки, разные уровни проявления когнитивной и регулятивной функции психики" (Ломов, 1984. С.95). Исходя из предложенной классификации, мы могли бы отнести нашу гипотезу к уровню "подсознательно-перцептивному", то есть к уровню непосредственного восприятия. Сущность и следующий за ней выбор непосредственны.
  В рамках рассматриваемого нами подхода чрезвычайно важно отметить, что организм не просто осуществляет выбор того или иного стимула или принимает то или иное решение, а что индивид осуществляет выбор той ли иной возможности для реализации своих потребностей. Ситуация выбора возможностей окружающего мира становится, таким образом, во-первых, повседневным и ежечасным событием, а во-вторых, является деятельностью чрезвычайной сложности. Само понятие "возможность" мы рассматривали при анализе общей концепции зрительного восприятия Дж. Гибсона; здесь же надо отметить, что ситуацию выбора возможностей нельзя свести к "простейшей модели", как это предлагается В.А. Иванниковым: "Простейшей моделью для изучения опережающих процессов является поведение субъекта в ситуации выбора с вероятностным подкреплением, когда показателем изучаемых процессов выбирается изменение времени реакции или частоты выбора определенных реакций" (Иванников, 1977. С.113).
  Интересным является то, что момент выбора почему-то относится к фазе осуществления действия. Даже если автор и не скрывает своей бихевиористической направленности, то все равно фаза исполнения решения никак не может быть фазой выбора решения. В этом случае очевиден "сдвиг" ближе к концу действия, что вполне закономерно осуществляет формулу S ? R. Здесь возникает чрезвычайно важный вопрос об осознании момента выбора и вообще о степени осознанности механизма выбора возможности окружающего мира. Это отдельный обширный материал, но наша позиция заключается в том, что весь механизм выбора возможностей является неосознанным (мы разводим понятия "бессознательный", "несознаваемый", "неосознанный", "подсознательный"). Это означает, что механизм экологического компонента установки может быть осознан, но чаще всего работает как неосознанный на до-когнитивном и до-эмоциональном уровнях.
  Анализируя подобную неосознанную особенность механизма экологического компонента социальной установки, следует напомнить, что попытки представить нечто подобное были у Лейбница, Вундта. Момент экологического выбора возможностей окружающего мира может быть отчасти соотнесен с тем, что еще Лейбниц называл "малыми восприятиями", которые обусловливают чувства и потребности и которые не осознаются "ввиду их недостаточной силы".
  Здесь уместно вспомнить, что в свое время Д.Н. Узнадзе был поставлен перед проблемой "первичного выбора", когда он ввел термин "особое восприятие", тем самым обозначив зону "восприятия до восприятия", зону выбора того, что должно быть воспринято восприятием. Нам представляется, что во всех этих случаях речь идет, вероятнее всего, об одних и тех же механизмах - экологическом компоненте установки, который осуществляет выбор той или иной возможности экологического мира.
  Как особый случай должен быть рассмотрен вариант анализа проблемы выбора в исследованиях волевых процессов. В.А. Иванников в своем обзоре характеризует данный подход как подход "свободного выбора" (см.: Иванников, 1991. С.19-23). Им отмечается, что данный подход можно найти еще у Аристотеля, затем у Эпикура, Спинозы. "...Б. Спиноза рассматривает волю не как самостоятельную силу или способность души, а как способность разума принимать решения о влечениях и действиях..." (Иванников, 1991. С.20). Хорошо известно, что проблема выбора интересовала И. Канта, который рассматривал взаимосвязь необходимости и свободы воли человека. Нравственность при этом связывалась со свободой выбора, а причинность функционирует в материальном мире. Зависимая от нравственности воля является свободной.
  У В. Виндельбандта выбор построен на базе случайных и постоянных мотивов на основе знаний и чувств, которые относятся к будущему, но реально переживаются в настоящем. У. Джемс видит основу выбора в наличии конкурирующей идеи в момент принятия решения о действии. Выбор обоснован мотивом и сводится к направленности внимания.
  Волевое объяснение выбора можно найти и у Л.С. Выготского. "Однако проблема выбора ставится им не в связи с порождением действия, а в связи с проблемой овладения собственным поведением. В качестве оснований выбора он указывает на внешние характеристики выбираемых действий и мотивы" (Иванников, 1991. С.22). Автор отмечает, что и С.Л. Рубинштейн отводил воле функцию выбора, которая состояла из четырех стадий. Ф. Лерш также рассматривает волю как выбор альтернативного побуждения. Основная функция воли и у В. Фракла обозначена как выбор. В.А. Иванников считает, что проблема выбора связана с волевым актом в работах П.Я. Гальперина, Н.Г. Алексеева, Ш.Н. Чхартишвили, В.Г. Норакидзе, Л.И. Божович, В.И. Селиванова, Г.Н. Солнцева, П.К. Анохина и других. Выбор и целесообразование связываются в работах О.К. Тихомирова, а поведение и выбор - в работах Б.Ф. Ломова, Е.Н. Суркова, И.М. Фейгенберга. Мотивация и выбор анализируются у Т. Аткинсона, А. Бандуры, Н. Фазера, Х. Аркеса, Дж. Гарске, Х. Хекхаузена и Ю. Куля (см.: Иванников, 1991. С.23). Так или иначе, но проблема исследования выбора в рамках теории воли стоит несколько в стороне от наших экологическо-феноменологических интенций.
  Исходя из феноменологической ориентации нашего исследования, говоря здесь о традиции философской мысли Европы начала века, мы должны отметить, что одним из первых проблему выбора ставит в своих работах Серен Киркегор. Его термин "Еntwеdеr-Оdеr" ("или-или") прочно воспринят мировой философской общественностью. "Основным при этом является "не выбор между добром и злом, но акт выбора..." (Киркегор, 1894. С.238). "Диалектику необходимости и свободы он не признает - одно исключает другое". "Борясь за свободу (...) я борюсь за будущее, за выбор "или-или". Вот сокровище, которое я намерен оставить в наследство дорогим мне существам на свете. (...) Это сокровище скрыто в тебе, это свобода воли, выбор, "или-или"; обладание им может возвеличить человека превыше ангелов..." (Долгов, 1990. С.10).
  Нетрудно заметить, что та часть поведения, которая относится Киркегором к понятию "Еntwеdеr-Odеr", может быть отнесена именно к тому, что мы уже называли "установочным" поведением, поведением на основе принципа "хочу". Важно при этом заметить, что традиционное понимание проблемы выбора и проблемы свободы воли и необходимости часто бралось в отрыве от того фундаментального факта, что во внутренней жизни человека господствует принцип именно свободного выбора, то есть человек постоянно находится во власти альтернатив, перед ним всегда стоит проблема выбора той или иной возможности.
  Именно эта сфера была прежде всего затронута С. Киркегором, и именно она дала жизненное начало его философии. Индивидуальная психическая жизнь немыслима без животрепещущего момента выбора: она просто превращается в набор стимулов, а человек становится неодушевленным автоматом. "Киркегор наметил основные линии развития экзистенциональной и, в известной мере, феноменологической философии и их основные проблемы и категории: человека, веры, греха, отчаяния, выбора, возможности, абсурда, кризиса, смерти, одиночества, всечеловечности, любви, ненависти, возродил интерес к мифологии и положил начало переоценке ценностей рационалистической традиции" (Долгов, 1990. С.41).
  Созвучна идеям Гибсона и мысль Киркегора о том, что выбор - это "единственное средство спасти себя и свою душу, обрести весь мир и пользоваться благами его без злоупотребления" (Киркегор, 1894. С.249). Здесь имеется в виду именно особое экологическое устройство мира, место человека в этом мире и те возможности, которые предоставляет окружающий мир человеку.
  Вероятно, это та самая позиция шекспировского "быть или не быть", о которой говорил Шестов. "В Гуссерле, точно у шекспировского Гамлета, пробудилось страшное роковое "быть или не быть" или, лучше еще, его посетило гамлетовское, точнее, шекспировское откровение: время вышло из своей колеи" (Шестов, 1989. С.146). Чрезвычайно важно помнить при этом, что "выбор человека основывается на возможности, а эта возможность является конечной основой конституции человека как индивида" (Долгов, 1990. С.294).
  Подобная позиция является, несомненно, близкой к пониманию структуры окружающего мира как набора возможностей, его взаимодействия с индивидом, их взаимообусловленности и взаимозависимости. Конституция общего набора возможностей индивида, представленная нами как социально-экологическая ниша, обусловлена не только особенностями индивида, но и теми возможностями, которые предоставляет ему мир. Хотя существуют, безусловно, и особенности личностного структурирования, которые необходимо учитывать. Например, Шибутани справедливо замечает, что "выбор альтернативных линий поведения, следовательно, имеет в своей основе организацию личности индивида; объективная ситуация просто дает возможность осуществить выбор" (Шибутани, 1969. С.190). Вот это самое "просто дает возможность" и является для нашего подхода одним из центральных моментов, ибо здесь понятие "возможность" структурирует всю ситуацию выбора, поскольку не только окружающий мир должен предоставить возможность индивиду, но и индивид должен уметь извлекать данную возможность из окружающего мира.
  Примечательно, что представитель "позитивного экзистенциализма" Никола Аббаньяно вообще абсолютизирует категорию возможности, придавая ей центральное значение, отрицая, кстати, и каузальность психического. Выбор возможности, в его представлении, должен обеспечивать последующую возможность выбора - это так называемая "возможность возможности", что, по нашему мнению, является следствием устройства самого окружающего мира, его возможностей и индивида в этом мире. "Мой выбор есть восстановление отношения между онтической возможностью и онтологической возможностью, отношения, необходимо связанного с актом моей подлинной конституции. Выбор можно определить, следовательно, как это отношение. Он основывается в бытии возможности, которая мне присуща и которая составляет собственную возможность бытия" (Аbbаgnаno N., 1961. Р. 29. Цит. по: Долгов, 1990. С.274).
  Само понятие "возможность возможности" есть особое отражение сущностной структуры окружающего мира, где информация в форме возможности доступна индивиду уже только потому, что он находится в этом мире, а сам мир является окружающим для него, то есть дополнительным (ни мир, ни индивид не могут существовать друг без друга с точки зрения экологического подхода Дж. Гибсона в психологии восприятия). "Возможность, которая однажды решает и выбирает, укрепляется в своем бытии возможности, так что делает снова и всегда возможным свой собственный выбор и решение, является подлинной возможностью, возможностью истинной и настоящей.
  Подобная возможность предстает непосредственно перед лицом того, чей выбор носит нормативный характер, кто обязательно делает выбор. Возможность возможности есть критерий и норма всякой возможности: возможность возможности связывается с именем трансцендентальной возможности; трансцендентальная возможность является тогда тем, что определяет и основывает любое конкретное человеческое поведение, любой выбор и решение" (Аbbаgnаnо N., 1948. Р.37. Цит. по: Долгов, 1990. С.273).
  Здесь возникает то, что Мартин Хайдеггер называл "бытие-в-мире", а Хосе Ортега-и-Гассет "жизнь". "Жизнь рассматривается как проблема, которую должен решать каждый. Жизненный мир человека в каждый момент состоит из возможностей, в силу чего человек всегда стоит перед выбором, осуществляя тем самым свою свободу" (Зыкова, 1991. С.374). В этом случае отчетливо различаются возможности как содержащиеся в мире и предназначенные для извлечения индивидом, на основе которых "осуществляется свобода", и возможности как еще не совершившаяся действительность, либо возможности как потенциальное.
  Если у Аббаньяно центральным становится понятие трансцендентальной возможности как "возможности возможностей", то Ортега-и-Гассет анализирует прежде всего структуру человеческой жизни. При этом он выделяет четыре основополагающих характеристики человеческой жизни: человеческая жизнь - есть жизнь личная; она обусловлена обстоятельствами; человек вынужден быть свободным, поскольку должен осуществлять выбор возможности; жизнь непередоверяема - никто не заменит человека в его выборе (см.: Оrtеgа у Gаssеt J., 1961. Р.114. Цит. по: Долгов, 1990. С.131).
  Таким образом, человек постоянно обречен на взаимодействие с окружающим миром, и только на основе этого взаимодействия его жизнь может стать "личной", "непередоверяемой" и "ответственной". Ответственность перед самим собой - это, прежде всего, ответственность за выбор той или иной возможности окружающего мира, того или иного смысла. "Философия жизни" Бергсона, Ницше, Шопенгауэра, идеи Дильтея, Канта, Зиммеля, Киркегора находят свое развитие в работах Хосе Ортеги-и-Гассета в форме "вслушивания" индивида в жизнь посредством "жизненного разума". Многими исследователями отмечается, что философские позиции Хосе Ортеги-и-Гассета характеризуются прежде всего близостью к феноменологии, философии жизни и экзистенциализму. Он протестует против постижения бытия через рациональность, против натурализма и детерминизма. "Как попытку утверждения единства Ортега-и-Гассет предлагает концепцию "перспективизма", где мир есть лишь "сумма наших возможностей", которая структурируется в результате активности сознания индивида. В основе свободного выбора лежит "авторское отношение", а результатом становится ответственность" (см.: Зыкова, 1991. С.223).
  Таким образом, простая, на первый взгляд, проблема выбора возможностей окружающего мира имеет отношение и к гамлетовскому "быть или не быть", и к "Еntwеdеr-Оdеr" Киркегора, и к "возможности возможности" Аббаньяно, и к "бытию-в-мире" Хайдеггера, и к "вечному перекрещиванию и сомнению" Ортеги-и-Гассета, и, естественно, к "Еntwеdеr-Оdеr" Гуссерля. Мы предполагаем ее плодотворное решение на основе феноменологического анализа экологического компонента социальной установки, когда может быть поставлен вопрос о механизме выбора возможности окружающего мира.
  Все предыдущие концепции не рассматривали человека с точки зрения его экологического существования в окружающем мире. Сделанное же Гибсоном предположение об экологическом подходе хотя и содержало развернутое представление о возможностях окружающего мира, но не ставило вообще вопрос об их выборе. Гибсон говорит лишь о том, что индивид должен уметь извлекать данные возможности, однако как он это должен делать, не уточняется.
  В свою очередь существует достаточно большое количество концепций социальной установки и установки, которые должны объяснять момент взаимодействия индивида с окружающим миром. Проведенный нами анализ убеждает, что большинство концепций имеет позитивистскую ориентацию и рассматривает индивид (а чаще - только отдельный механизм установки) в отрыве от окружающего мира. Естественным связующим звеном индивида и окружающего мира является информация окружающего мира, которую Гибсон понимает совершенно особенно.
  Мы уже останавливались на позиции Гибсона, теперь же нам надо проанализировать его понимание информации в соотнесении с некоторыми другими позициями, так как нами вводится новый термин (в поисках которого затруднялся Гибсон), названный нами "сущностная информация". Поскольку истоки этого термина находятся в экологической оптике и феноменологии, нам предстоит выявить особенности гибсоновского понимания информации. Сам же термин "сущностная информация" вводится нами с целью дальнейшего феноменологического анализа возможностей окружающего мира, ибо, анализируя момент выбора возможности, мы не можем не говорить о смысле, который рождается в переживании интенционального акта.
  Как мы уже отмечали ранее Дж. Гибсон предлагает совершенно оригинальную "теорию извлечения информации". Суть ее состоит в том, что Гибсон полностью отказывается от традиционных теорий восприятия, поэтому ему приходится пересматривать и теории информации.
  Важно при этом отдавать себе отчет в том, что понятие "возможности" и их выбор нельзя отделить от понятия "информация". "Ни один выбор не может быть свободным от той информации, на которой он основан. Тем не менее эта информация выбирается самим субъектом. В то же время ни один выбор не определяется непосредственно средой. И все-таки именно эта среда обеспечивает ту информацию, которая будет использована человеком, осуществляющим выбор" (Найссер, 1981. С.192).
  Если теперь попытаться перевести эту мысль в систему координат экологического подхода к установке, то это может выглядеть примерно так: выбор той или иной возможности не может быть независим от окружающего мира, который эти возможности предоставляет. В то же время сам выбор не может быть определен только средой - для этого необходима потребность организма: "информация выбирается самим организмом". Нам представляется все это ничем иным, как экологическим компонентом установки, осуществляющим выбор той или иной возможности окружающего мира на основе той или иной потребности организма. При этом Найссер продолжает свое рассуждение очень оригинально: "Сказанное выше наводит на мысль, что предвидение и контроль за поведением не являются, в сущности, психологическими феноменами" (Найссер, 1981. С.193).
  Представляется, что это очень удачное продвижение идеи Дж. Гибсона о встроенности, взаимозависимости и взаимообусловленности мира и индивида - то, что он называет экологическим подходом. Несомненно, что здесь, помимо достаточно старых идей о целостности мира, идущих еще от Аристотеля и содержащихся практически во всех мировых религиях, помимо идей Пьера Тейяр-де Шардена и Вернадского, существует и новый, очень важный компонент: индивид и мир связаны экологически, то есть связаны особенностями своего существования. "Переделка мира - это очень эффективный способ переделки поведения; возможность переделки индивида в ситуации неизменного мира крайне сомнительна. Никакое изменение не будет иметь "управляющих" или предсказуемых последствий в отсутствие ясного понимания соответствующей части мира" (Найссер, 1981. С.193).
  Именно на взаимодействии индивида и окружающего мира строится вся "теория извлечения информации" Гибсона. Эта теория, по мнению Гибсона, подразумевает "новую концепцию восприятия" и описание того, что должно восприниматься, она предполагает новое представление об информации, "которая всегда присутствует в двух видах - в виде информации об окружающем мире и в виде информации о самом наблюдателе". Эта же теория подразумевает новые идеи относительно структуры воспринимающих систем, и, пожалуй, самое главное, состоит в том, что воспринимающая система должна сама активно извлекать информацию из окружающего мира. Саму же информацию Гибсон понимает как "соотносимую не с рецепторами и не с органами чувств наблюдателя, а с окружающим его миром. Информация задает качества объектов; ощущения задают качество рецепторов или нервных волокон. Информация о внешнем мире несопоставима с качествами ощущений" (Гибсон, 1988. С.343).
  Важнейшим качеством информации, по Гибсону, является то, что она не передается и не принимается (как это принято считать в обычных теориях информации). "Информация, присутствующая в объемлющем свете, в звуках, запахах и естественных химических соединениях, неисчерпаема. Наблюдатель может до конца своих дней открывать все новые и новые факты о мире, в котором он живет, и у этого процесса нет и не может быть конца. К информации, в отличие от стимуляции, неприменимо понятие порога. Информация в окружающем мире не становится меньше оттого, что ее извлекают. В отличие от энергии, информация не подчиняется закону сохранения" (Гибсон, 1988. С.344). Особенным при этом является также и то, что Гибсон в принципе не желает обсуждать механизм обработки и восприятия информации, так как считает, что информация воспринимается непосредственно. Его абсолютно не интересует то, что больше всего интересует когнитивную психологию, - внутренние механизмы восприятия. Один из ведущих представителей когнитивной психологии У. Найссер относит Гибсона к когнитивному направлению, хотя тут же отмечает, что, "резко возражая против концепции переработки информации, Джеймс Гибсон предложил такую теорию восприятия, в которой внутренние психические процессы вообще не играют никакой роли; воспринимающий непосредственно собирает информацию, предлагаемую ему окружающим миром" (Найссер, 1981. С.31). Найссеру это кажется совершенно недостаточным, ибо здесь возникает еще одна, не менее важная задача - понять структуру внутренних когнитивных процессов.
  Для нас существенным является тот очевидный факт, что общефилософская позиция Ульрика Найссера противоположна позиции Эдмунда Гуссерля, причем расхождение обнаруживается именно в исходной точке, где Гуссерль объявляет войну психологизму. Так, мы находим у Найссера: "Когнитивная, или иначе - познавательная, активность - это активность, связанная с приобретением, организацией и использованием знания. (...) По этой причине исследование познавательной активности составляет часть психологии, а теории познания являются психологическими теориями" (Найссер, 1981. С.23). Если забегать вперед, то можно предположить, что наша гипотеза экологического компонента социальной установки является как раз тем недостающим звеном, которое может дополнить "вклад воспринимающего в перцептивный акт", то есть исправить то, о чем говорит У. Найссер (см. выше: Найссер, 1981. С.31). Мы дополняем, следовательно, теорию Дж. Гибсона элементом, который достаточно корректно может компенсировать отмеченные недостатки экологической оптики, указанные многими критиками (см.: Найссер, 1981; Величковский, 1981).
  Характеризуя общие позиции когнитивной психологии, Найссер отмечает, что "...восприятие представляет собой основную когнитивную активность, порождающую все остальные виды. (...) Однако еще важнее то, что в восприятии встречаются когнитивная активность и реальность. (...) Назначение восприятия, как и эволюции, несомненно, состоит в раскрытии того, что же действительно представляет собой окружающая среда, и в приснособлении к ней (Найссер, 1981. С.31).
  Мы уже останавливались на том, что не принимаем идею эволюционного подхода, идею приспособления. Дарвиновская теория эволюции несовместима с принципами устройства окружающего мира в концепции Дж. Гибсона, влияние же первого настолько сильно почти на все направления в психологии (кроме, пожалуй, гештальттеории), что и идеи Гибсона кажутся часто еретическими.
  Если рассматривать процесс восприятия как процесс приспособления или как средство приспособления, то это сближает позицию Найссера с теорией Ж. Пиаже, у которого подобным же средством приспособления являлся интеллект. Базовая идея когнитивной психологии (все проистекает от восприятия) противоречит в этом случае основной идее Пиаже (где приспособление - на основе мышления). Казалось бы, разные подходы на самом деле имеют одно общее основание - теорию Дарвина. Неизвестно, как к этому относится сам Найссер, но два других направления, которые тоже имеют дарвиновские корни, он явно недолюбливает. "...Природа человека слишком важный вопрос, чтобы можно было предоставить его решение бихевиористам и психоаналитикам" (Найссер, 1981. С.30).
  Исходя из вышеупомянутого особого отношения когнитивной психологии к процессу восприятия, мы отмечаем очень важную для нас деталь, которая могла быть выработана именно в русле данного направления, поскольку того требовало само трепетное отношение к восприятию. "Центральным моментом предлагаемого здесь подхода является то, что восприятие направляется предвосхищениями, но не управляется ими; восприятие предполагает выделение реально существующей информации. Влияние схем проявляется в том, что они определяют выбор именно данной информации, а отнюдь не в создании ложных перцептов или иллюзий" (Найссер, 1981. С.64).
  Здесь для нашей гипотезы чрезвычайно значимыми являются следующие замечания: во-первых, акцентируется очень важная мысль о том, что "восприятие направляется, а не управляется". Именно здесь были главные недостатки как теории Узнадзе, так и многих теорий аттитюда и установки. Потерянное понятие интенции, которое, несомненно, присутствует в установке, конечно же, не соотносимо с представлениями о направленности, например, личности в общей психологии.
  В теории установки Д.Н. Узнадзе установка является тем компонентом психики, который является своеобразным посредником между окружающим миром и индивидом, - компонентом, который управляет восприятием. На самом деле лучше говорить именно об интенциональности установки, поскольку это позволяет осуществлять взаимодействие между индивидом и окружающим миром более гибко и адекватно. Во-вторых, очень существенным видится момент выбора схемой "именно данной информации". Поскольку центральная гипотеза нашей концепции направлена именно на поиск механизма выбора возможностей окружающего мира, мы не можем не обнаружить некоторое сходство понятий схемы и установки именно в их способности производить выбор информации. Конечно же, здесь сразу следует говорить о принципиальной разнице в понимании термина "информация" Дж. Гибсоном и У. Найссером, но это уже задача второго порядка, мы постараемся дать ее квалифицированное решение.
  Различие в понимании информации у Гибсона и Найссера можно обнаружить во всем. Например, Найссер пишет, что "схема собирает информацию, меняется ею, использует ее", а мы точно знаем, что, по Гибсону, информация не передается и не перерабатывается, а извлекается непосредственно из окружающего мира безо всяких промежуточных схем и механизмов.
  Сам Найссер, анализируя позиции Гибсона, пишет, что "подход Гибсона имеет некоторые явные преимущества перед традиционным подходом. Организм для него не является чем-то пассивным, действующим под влиянием стимульных воздействий, скорее, он сам все время подстраивается к свойствам окружающей его среды, которые объективно существуют, точно специфицированы и адекватно воспринимаются. Акцент на протяженном во времени сборе информации делает теорию Гибсона приложимой к гаптической (связанной с осязанием) и акустической информации точно так же, как и к световой, по крайней мере, в принципе. Наиболее важной особенностью этой теории является указание на то, что исследователям восприятия следует стремиться скорее к созданию новых и более богатых способов описания информации, содержащейся в стимулах, чем к построению все более тонких гипотез относительно внутренних психических механизмов. "Экологическая оптика" Гибсона представляет собой попытку такого описания..." (Найссер, 1981. С.40).
  Здесь, однако, мы должны отметить одну небольшую, на непросвещенный взгляд, ошибку: Найссер пишет о "протяженном во времени сборе информации". Помимо уже отмеченного - "информация не собирается и не передается" (это принципиально) - мы должны заметить, что у Гибсона нет общеупотребительного представления о времени. Он говорит о событиях, но не о времени. Кажется, что Найссер невольно переносит принципы своего понимания информации на позиции Гибсона. Гибсону же представляются очень важными понятия "событие" и "информация о воспринимаемых событиях". Он пытается дать классификацию реальности, отмечая при этом, что "течение экологических событий отличается от абстрактного хода времени, с которым имеют дело в физике. Поток событий разнороден и распадается на составные части, тогда как считается, что ход времени однороден и линеен. Исаак Ньютон утверждал, что "абсолютное, истинное математическое время само по себе и в силу своей собственной природы течет равномерно, без связи с чем бы то ни было внешним". Но это лишь удобный миф. (...) Пора начать относиться к событиям как к первичным реалиям, а ко времени - как к производной от них абстракции - понятию, выведенному в основном из регулярно повторяющихся событий наподобие тиканья часов. Воспринимаются события, а не время (Gibson, 1975). С пространством дело обстоит так же, как и со временем. Объекты не наполняют пространство, так как пустого пространства, с которого якобы все началось, никогда не было. (...) Воспринимаются поверхности и компоновка, а пространство не воспринимается. (...) Время и пространство не являются пустыми хранилищами, которые надлежит наполнить, они всего-навсего признаки событий и поверхностей" (Гибсон, 1988. С.154).
  И хотя У. Найссер считает теорию Гибсона конструктивной, и во многом следует ей, однако он замечает, что "гибсоновская точка зрения на восприятие также представляется неадекватной, хотя бы потому, что в ней очень мало говорится о вкладе воспринимающего в перцептивный акт. В каждом воспринимающем организме должны существовать определенного рода структуры, позволяющие ему замечать одни аспекты среды больше, чем другие, или вообще что-либо замечать. (...) Достигается это тем, что восприятие понимается как активность, осуществляемая во времени, - за это предвосхищающие схемы воспринимающего могут быть приведены в соответствие с информацией, получаемой от среды" (Найссер, 1981. С.31).
  Здесь сразу следует заметить, что и сам Найссер рассматривает этот "вклад воспринимающего" довольно поверхностно и односторонне - в рамках компьютерной метафоры. Так, его схемы во многом похожи на то, что в общей психологии называется установкой, а в социальной - аттитюдом, однако он даже не упоминает этих терминов, как будто их не существует в природе. Между тем еще у Д. Н. Узнадзе мы находим то взаимодействие со средой и тот вклад, о котором так беспокоится Найссер. Стоит только немного отойти от главного принципа - "информация перерабатывается", и многое станет более убедительным. Смущает также и полное отсутствие каких-либо ссылок на то, какой же теории времени придерживается сам У. Найссер, так активно использующий категории времени в своей конструкции. Ведь сама по себе мысль о том, что "восприятие - это активность, осуществляемая во времени", еще ничего нового не вносит. Гибсон, придерживающийся так называемой событийной концепции времени, считает, однако, что невозможно говорить о чистом времени, то есть времени, ничем не заполненном, о времени как форме чего-то другого. Здесь напрашивается явная аналогия с "чистым" сознанием, с "сознанием о..." Гуссерля. Более того, само событийное представление о времени нужно Гибсону только для того, чтобы показать его особое взаимодействие с окружающим миром и индивидом - встроенность и взаимозависимость. Важнейшей их характеристикой Гибсон считает встроенность одного события в другое, что основано на его идее взаимодополнительности и взаимозависимости окружающего мира и индивида. "Любое экологическое событие встроено в более продолжительное событие, (...) иногда в этой череде событий встречаются повторы, (...) события всегда имеют какой-то смысл, и (...) течение их никогда не бывает таким гладким, как течение ньютоновского "абсолютного математического времени" (Гибсон, 1988. С.168).
  Здесь очевидно, что Гибсон борется с теми представлениями о времени, которые идут к нам еще от Канта и которые принимает Найссер. Хорошо известно, что идеи априорности времени и пространства у Канта были потом восприняты как родные во всей психологии, кроме феноменологической, психологии актов и функционализма. Время и пространство как особая форма восприятия у Канта является врожденной, априорной. Если наше познание основано на формах, происходящих из самой природы познания человека, то формы, в свою очередь, бывают априорными формами мышления и априорными формами созерцания (восприятия). Формы восприятия представлены пространством и временем, которые трансцендентальны. Пространство и время, по Канту, - необходимые формы всего существующего, через них можно постичь сущность. В последующем взаимодействии с опытом и формами мышления формируются категории рассудка и идеи чистого разума, которые структурируются за счет действия апперцепции как синтезирующей силы. Такова позиция Канта, которую воспринимает Найссер в своей теории. Эту позицию отвергает Гибсон. Найссер использует еще одно понятие, берущее начало у Канта, не упоминая имя Канта в своей работе ни разу. Это понятие "схема", которая, конечно же, пространственна и темпоральна. Здесь можно соотнести позицию Найссера о восприятии как средстве приспособления и позицию Спенсера о том, что представления о времени приобретены человечеством в процессе филогенеза, но не априорны человеку вообще, как считал Кант. В этом случае полезно вспомнить представления Гуссерля о времени и тот факт, что Кант имел огромное влияние (в отличие от Гегеля) на Гуссерля. Темпоральность Гуссерля - это совершенно особое понятие, и мы посвятим этому целый раздел, но уже теперь можно в апперцепции Канта увидеть особенности времени у Гуссерля, который считает, что следует понимать время двояко - как синтез фаз переживания, то есть "синтетическое единство потока значений - интенциональная линия, пронизывающая и объединяющая поток феноменов" (Гуссерль), определяющая точка которой - настоящее; время как чистая экстатичность, "временящаяся из будущего" (Хайдеггер) (см.: Молчанов, 1991. С.321). И Найссер, и Кант рассматривали понятие "схема" во временном плане, но и тот и другой не использовали схему для описания смысла, для изучения содержания. Кант понимал условность понятия, а Найссер в силу своей позиции не мог интересоваться смыслом вообще, ибо его объект - восприятие и информация, а главное - механизм восприятия, где не может возникать смысл, поскольку тогда необходимо говорить о непосредственном восприятии (как Гибсон), но тогда не нужны никакие когнитивные процессы, столь нежно пестуемые Найссером. "Воля к строгой научности, научная добросовестность Канта побуждает его признать, что рассудочные познавательные схемы не обладают онтологическим весом. Непригодны они и для постижения сущностного смысла человека, которого Кант, в противовес Декарту, выключает из "вещного", природного ряда. Выработанные применительно к естественнонаучным познавательным задачам, они демонстрируют полное свое бессилие при соприкосновении с содержательной областью, подлежащей компетенции разума. Разум задает цели рассудочной деятельности с позиции высших гуманистических ценностей, и научная задача философии состоит в том, чтобы прояснять собственно человеческие цели и смыслы всех познавательных предметных областей: "Философия есть наука об отношении всякого знания к существующим целям человеческого разума (tеlеоlоgiа rаtiоnеs humаnае)" (Кант, 1963. С.684). Однако законодательство разума у Канта обладает только субъективной практической реальностью: "только через наши поступки", через жизненное поведение высокоморального субъекта укореняется в мире высокий строй человеческого разума" (Долгов, 1990. С.48).
  Мы же считаем, что необходимо говорить о понятии смысла именно в соотнесении с понятиями "информация" и "возможность". И здесь вновь всплывает разница в понимании информации Гибсона и Найссера. "Резко возражая против концепции переработки информации, Джеймс Гибсон предложил такую теорию восприятия, в которой внутренние психические процессы вообще не играют никакой роли; воспринимающий непосредственно собирает информацию, предлагаемую ему окружающим миром. Концептуальная схема, разработанная Гибсоном в рамках данной теории, весьма конструктивна, и я буду широко опираться на нее. Тем не менее гибсоновская точка зрения на восприятие также представляется неадекватной, хотя бы потому, что в ней мало говорится о вкладе воспринимающего в перцептивный акт. В каждом воспринимающем организме должны существовать определенного рода структуры, позволяющие ему замечать одни аспекты среды больше, чем другие, или вообще что-либо замечать" (Найссер, 1986. С.121). Однако Найссер приводит здесь аргументы, которые совершенно не "работают", поскольку мы помним гештальтистские интенции Гибсона, согласно которым любые структуры воспринимаются непосредственно в акте восприятия, поскольку восприятие само стремится к "хорошим" структурам. Столь упорное стремление Найссера рассмотреть непременно (ну хоть какую-то!) структуру "внутри" восприятия, конечно же, правомерно, ибо оно фундировано необходимостью не столько обработки информации (это слишком общее положение), сколько выбора возможности окружающего мира. Это как раз тот момент, о котором Гибсон вообще не говорит в силу своих методологических позиций. Но сам механизм этого процесса еще не исчезает оттого, что его не хотят изучать представители экологического направления. Более того - он необходим, потому что очень хорошо "встраивается" в общую концепцию Гибсона - особое устройство окружающего мира и индивида.
  Из всех этих общих посылок нетрудно сделать логичный вывод: события могут предугадываться, прогнозироваться на основе устройства окружающего мира. А поскольку мы помним, что окружающий мир обладает возможностями, которые извлекаются индивидами, и эти возможности есть не что иное, как информация (мы назовем это сущностной информацией), то, значит, выбор возможности вполне может осуществляться на основе экологической логики. Сам же принцип действия экологической логики прост: все воспринимается непосредственно (то есть экологически верно) на основе самого устройства окружающего мира и организма. Мы предполагаем, что данная особенность соотносима с механизмом интенционального переживания в интенциональном акте, где возникает смысл той или иной возможности, предоставляемой миром. Однако Гибсон принципиально не интересуется данным механизмом; таков его методологический подход; его не интересует обработка информации. "Но никто до Гибсона не сомневался в необходимости такой обработки. Называя свою теорию восприятия "непосредственной" и противопоставляя ее традиционным теориям, Гибсон отвергает саму идею необходимости обработки сенсорной информации, поскольку не считает, что восприятие основано на ощущениях" (Логвиненко, 1987. С.8). Центральным у Найссера становится "схема". "С биологической точки зрения схема - часть нервной системы. Это некоторое активное множество физиологических структур и процессов; не отдельный центр в мозгу, а целая система, включающая рецепторы, аффекторы, центральные прогнозирующие элементы и эфференты" (Найссер, 1981. С.73).
  Среди теорий установки, пожалуй, нет подобного конкретно-биологического наполнения, они более феноменологичны, но эта конкретика не дает ничего ни понятию "схема", ни понятию "установка". Скорее, это звучит как некое заклинание, дань материализму. Может быть, даже сам У. Найссер невольно хочет стать тем маленьким человечком-гомункулусом, против которого борется и он сам, и все психологи мира. Эту его интенцию вполне могут фундировать его детские страхи перед психоанализом, которому "нельзя доверять исследование природы человека". Найссер следующим образом соотносит понятия информации и схемы: "Понятие сбора информации является центральным как в моих рассуждениях, так и в аргументации Гибсона. (...) Воспринимающий также представляет собой физическую схему, находящуюся в контакте с оптическим потоком. Состояние такой системы отчасти определяется структурой этого потока; это означает, что системе передается информация. Когда это происходит, то есть когда нервная система выделяет структуру света, мы говорим, что информация собрана воспринимающим. Если сама информация - те аспекты оптической структуры, которые оказали воздействие на воспринимающего, - специфицирует свойства реальных объектов, имеет место восприятие реальных свойств и объектов" (Найссер, 1986. С.126).
  Найссер считает, что понятие "схема" использовалось Пиаже (1952), Вудвортсом (1971), Кэганом (1971), Познером (1973). "Новым важным систематическим употреблением этого термина мы обязаны Рамелхарту, Номану и их сотрудникам из Калифорнийского университета в Сан-Диего..." (Найссер, 1981. С.73). Характеризуя понятие "схема", Величковский отмечает, что Найссер использует это понятие, продолжая идеи Хэда, Бартлетта и Пиаже. При этом почему-то совсем забывается имя И. Канта, которое даже не упоминается в книге "Познание и реальность", хотя вклад Канта здесь вполне очевиден. При анализе понятия "схема" следует учитывать, что "в обычных условиях человек воспринимает свое окружение, примерно зная, что можно ждать в той или иной ситуации, предвосхищая ту информацию, которую он еще не видит или не слышит. Схема выполняет роль плана, к которому обращаются при выполнении сложной последовательности действий, или контекста, в рамках которого читатель легко воспринимает неразборчиво написанные слова" (Величковский, 1981. С.7).
  У. Найссер видит "фамильное сходством между понятием "схема" и понятием "рамка" (Frаmе), которые использовали Марвин Минский и Эрвин Гоффман. "Они полагают, что для каждой новой ситуации у ЭВМ должна быть готова рамка или иерархия рамок, предвосхищающих основные моменты того, что должно появиться. Если ЭВМ осматривает комнату, она должна ожидать, что найдет стены, двери, окна, мебель и так далее, только таким образом можно интерпретировать наличную информацию, оказывающуюся в противном случае принципиально неоднозначной" (Найссер, 1981. С.78). Здесь Найссер подчеркивает, что подход Э. Гоффмана во многом "аналогичен концепции экологической оптики Дж. Гибсона". При этом следует заметить, что Гоффман интерпретирует явления повседневной жизни, уподобляя их театральному представлению. "Если рассматривать схему как систему приема информации, то ее можно в каком-то смысле уподобить тому, что на языке программирования вычислительных машин называют форматом (fоrmаt). Форматы определяют, к какому виду должна быть приведена информация, чтобы можно было дать ей непротиворечивую интерпретацию. Другая информация будет либо игнорироваться, либо вести к бессмысленным результатам" (Найссер, 1981, С.74). Здесь как раз и заключается то главное для нас, что определяет ценность понятия "схема", - ее особое устройство позволяет осуществлять антиципацию, предвидение.
  Возвращаясь теперь к пониманию информации у Гибсона, мы приходим к выводу, что через использование понятия схемы можно подойти к выяснению механизма анализа возможностей (или сущностной информации) окружающего мира. Иными словами, посредством схемы будут выбираться те возможности, которые интерпретируются (обрабатываются все-таки!) схемой как непротиворечащие общей структуре схемы.
  Соответственно мы вводим понятие социально-экологической ниши, где главной характеристикой будет именно непротиворечивость набора возможностей. Ниша как набор возможностей для любого животного (у Гибсона) и социально-экологическая ниша как набор возможностей только для человека. Каждая вновь выбранная возможность должна стать естественным продолжением общей структуры ниши индивида, непротиворечива в ней, консонансна. Новая возможность как бы встраивается в уже существующую структуру социально-экологической ниши.
  Мы соотносим механизм действия найссеровской схемы с механизмом действия гибсоновской ниши. Правильнее было бы сказать - с отсутствием механизма гибсоновской ниши, поскольку сам Гибсон в принципе не приемлет существования каких-либо "механизмов", обрабатывающих что-либо вообще. Его главный тезис - "восприятие непосредственно" - отрицает существование каких-либо промежуточных механизмов. Признавая справедливым его концепцию непосредственного восприятия, мы все-таки должны отметить недостаточность простого указания на то, что восприятие "само" решает все вопросы смысла и информации - необходимо более детальное изучение данного вопроса. Если же характеризовать в общем попытки редукции сложнейшего механизма психики, то можно отметить, что в первом случае это "компьютерное сведение", во втором - "экологическое сведение".
  "Конечно, за три столетия редукционизм претерпел серьезные изменения. Внутри линии развития, включающей когнитивную психологию, можно выделить этапы строго механистического, энергетического, а затем информационного и вычислительного сведения. Последние формы, несомненно, чрезвычайно близки столь распространенному в новейшей западной философии семиотическому редукционизму, характерному в большей или меньшей степени для прагматизма, неокантианства, лингвистического релятивизма, неопозитивизма и так далее. Но наиболее распространенной формой на сегодняшний день все же остается механистический редукционизм" (Величковский, 1982. С.282). Нам представляется, что сам по себе редукционизм вообще явление неизбежное и суть состоит только в его направленности и степени выраженности. Вероятно, это можно соотнести с размышлениями Кузанца об истине, которая не может быть познана ничем, кроме нее самой же. "Наш конечный разум, двигаясь путем уподоблений, не может постичь истину вещей. Ведь истина не бывает больше или меньше, она заключается в чем-то неделимом и, кроме как самой же истиной, ничем в точности измерена быть не может, как круг, бытие которого состоит в чем-то неделимом, не может быть измерен не-кругом. Не являясь истиной, наш разум тоже никогда не постигает истину так точно, чтобы уже не мог постигать ее все точнее без конца, и относится к истине, как многоугольник к кругу: будучи вписан в круг, он тем ему подобнее, чем больше углов имеет, но даже при умножении своих углов до бесконечности он никогда не станет равен кругу, если не разрешится в тождестве с ним" (Кузанский, 1979. С.53). В данном случае мы сводим все многообразия функционирования психики намеренно к действию только механизма интенциальности экологического компонента социальной установки, поэтому столь важно сопоставить понятия "схема" (у Найссера) и "установка". Хотя в конечном итоге все эти механизмы должны дополнить друг друга, минимизировав тем самым проблему редукционизма.
  "Схема - это та часть полного перцептивного цикла, которая является внутренней по отношению к воспринимающему, она модифицируется опытом и тем или иным образом специфична в отношении того, что воспринимается. Схема принимает информацию, как только последняя оказывается на сенсорных поверхностях, и изменяется под влиянием этой информации; схема направляет движения и исследовательскую активность, благодаря которым открывается доступ к новой информации, вызывающей в свою очередь дальнейшее изменение схемы" (Найссер, 1981. С.73).
  Исходя из этого определения, мы можем видеть, что понятие схемы очень похоже на квалификационные характеристики понятия "установка". Хотя в принципиальной позиции точки зрения Узнадзе и Найссера расходятся: схема - это "часть полного перцептивного процесса", а установка - это механизм, предшествующий любому акту восприятия.
  "Восприятие, действительно, - конструктивный процесс, однако конструируется отнюдь не умственный образ, возникающий в сознании, где им восхищается некий внутренний человек. В каждый момент воспринимающим конструируются предвосхищения некоторой информации, делающие возможным для него принятие ее, когда она оказывается доступной" (Найссер, 1981. С.42).
  Здесь чрезвычайно важно то, что схема как бы сама активизирует все структуры восприятия, поскольку она "направляет перцептивную активность и трансформируется по мере развертывания последней". Гибсон считал активность индивида по извлечению информации одним из главных принципов организма. Найссер пишет, что "активность схемы не зависит от какого-либо внешнего источника энергии. При наличии информации нужного вида схема примет ее и, может быть, вызовет действия, направленные на поиск новой информации. (...) Мотивы - это не чужеродные силы; это просто более широкие схемы, принимающие информацию и направляющие действия в более широком плане" (Найссер, 1981. С.75). Здесь ярко продемонстрировано всесилие гидравлической модели психики З. Фрейда, ярым противником которой является У. Найссер. Несмотря на внешний полный отказ от терминологии и основных гипотез, "широкие схемы" все равно принимают и направляют действия. Думается, что это результат неприятия У. Найссером понятия информации, предложенного Дж. Гибсоном, который говорит четко и неоднократно: информация не принимается и не передается, она существует постоянно и извлекается организмом из окружающего мира. Это сразу и навсегда уничтожает психологический "закон сообщающихся сосудов". Сам У. Найссер графически представляет свое видение схемы следующим образом:
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Рис. 4. Перцептивный цикл по У. Найссеру
 
  Здесь схема представлена не изолированно, но в общей структуре перцептивного цикла, в котором и возникает то значение, используемое потом индивидом. "Автор вводит понятие перцептивного цикла, предполагающее активное предвосхищение событий на основе существующих схем и последующую модификацию схем в процессе сбора информации. В этом циклическом взаимодействии особенно важную роль играют движения субъекта" (Величковский, 1981. С.7).
  О важности движения говорит и сам Гибсон, считая его одним из основных компонентов психической организации; без движения невозможна проверка на истинность получаемой информации, невозможно извлечение информации вообще. Перцептивный цикл осуществляет взаимодействие индивида с окружающим миром на основе извлечения информации через движение во времени. "Таким образом, понятие перцептивного цикла объясняет, как можно воспринимать значение наряду с формой и пространственным расположением" (Найссер, 1981. С.43). Схема здесь подобна кантовским априорным формам времени и пространства, которые структурируют перцептивный процесс. Но если Кант разводит априорные формы созерцания и априорные формы мышления, то в понятии схемы они как бы вновь объединяются. Если способность суждения априорна и значение постигается разумом через отношения, то "восприятие и другие познавательные процессы - это обычно не только операции, совершающиеся в голове индивида, но и акты взаимодействия с миром. Такое взаимодействие не просто информирует индивида, оно также трансформирует его. Мы все созданы теми когнитивными актами, участниками которых мы были" (Найссер, 1981. С.33). Именно этот принцип взаимодополнительности, встроенности и взаимозависимости является базовым для экологической оптики Гибсона. Это экологическая валидность. "Экологическая валидность для У. Найссера - это также соответствие теоретических представлений экологическому подходу, который связан с именем Дж. Гибсона. Конкретно речь идет о модели перцептивного цикла, описывающей восприятие как процесс развернутого во времени взаимодействия организма и окружения. По мнению У. Найссера, в это взаимодействие равный вклад вносят внутренние когнитивные схемы, активность организма и внешнее окружение. У. Найссер, однако, не идет настолько далеко, чтобы вообще отрицать существование внутренних репрезентаций окружения даже в столь неопределенной и обобщенной форме, как схемы.
  Именно такое радикальное отрицание содержится в работах Дж. Гибсона и его последователей, требующих полной перестройки когнитивной психологии по принципу "Не спрашивай, что внутри твоей головы, а спрашивай, внутри чего твоя голова". Сомнению, как мы видим, подвергается не только главное методическое достижение нескольких десятилетий развития психологии - гипотетико-дедуктивный эксперимент, но и центральное для когнитивного подхода понятие внутренней репрезентации" (Величковский, 1982. С.255).
  Думается, однако, что это излишняя акцентуация принципов Гибсона, ибо он все-таки не отрицает "внутреннюю репрезентацию", но переносит центр тяжести на то, что ни одна репрезентация не может быть исследована без окружающего мира "здесь-теперь-находящегося".
  То есть окружающий мир надо исследовать там, где он находится, - вне головы, но не там, где его нет, - в голове, поскольку в голове есть структура головы, но не мира. Все эти процессы можно объединить через понятие перцептивного цикла, где схема обнаруживает темпоральность. "Схема двумя различными способами обеспечивает непрерывность восприятия во времени. Поскольку схемы - суть предвосхищения, они являются тем посредником, через которого прошлое оказывает влияние на будущее; уже усвоенная информация определяет то, что будет воспринято впоследствии" (Найссер, 1981. С.13). Это может само по себе явиться своеобразной гипотезой времени, поскольку схема выглядит здесь некоторым компонентом времени.
  Полезно вспомнить гипотезу времени Э. Гуссерля и ее развитие в работах Мерло-Понти, где он говорит о "хвостах комет" прошлого в настоящем. Для нас это имеет особое значение, ибо через понятие времени мы будем пытаться "наладить связь" с понятием смысла в акте интенционального переживания. Рассмотрению представлений о времени мы уделим особое внимание. Здесь же отметим, что "время рассматривается в феноменологии не как объективное время (существование которого не отрицается так же, как объективного пространства), но как временность, темпоральность самого сознания, и прежде всего его первичных модусов - восприятия, памяти, фантазии (Гуссерль), человеческого бытия (Хайдеггер), человеческой реальности (Сартр), субъективности (Мерло-Понти)" (Молчанов, 1991. С.321).
  Сама суть процесса предвосхищения, прогноза, антиципации структурно связана с понятием времени. Прогноз не может быть вне времени, он априорно темпорален, весь вопрос состоит лишь в том, где "расположить" время человека. Мы пытаемся увидеть темпоральность как необходимый элемент интенционального акта, где возникает смысл, который позволяет осуществить выбор возможности окружающего мира. Поскольку, согласно Гибсону, возможности окружающего мира представлены в виде стимульной информации (или просто информации) окружающего мира, которую должен извлекать индивид, то возникает вопрос об оценке информации организмом.
  Считаем необходимым еще раз напомнить, что Гибсон вводит особое представление об информации. Нам представляется, что главным отличительным признаком данного понимания информации является ее сущность. Это означает, что восприятие непосредственно извлекает сущность предметов и явлений окружающего мира, отделяя ее от существования окружающего мира. Ранее мы уже обосновывали понятие сущностной информации как информации, которая содержится в окружающем мире, извлекается индивидом и воспринимается непосредственно - сущностно. Момент возникновения сущности данной информации для организма - есть момент акта интенционального переживания, момент формирования смысла. Именно в этот момент сущностная информация окружающего мира (возможность) оценивается экологическим компонентом социальной установки и осуществляется выбор той или иной возможности, которая должна встраиваться в социально-экологическую нишу индивида.
  Логика исследования требует подробного анализа понятия "социально-экологическая ниша", вводимого нами как один из важнейших компонентов концепции социальной установки. В отличие от Гибсона мы характеризуем социально-экологическую нишу как структурированный набор возможностей человека вида ноmо sарiеns с его социальными возможностями. Социальность в социальной установке должна не только декларироваться, но философски обосновываться. Этой цели служит наше понятие социально-экологической ниши.
 
 
 Понятие социально-экологической ниши
 в экологической концепции социальной установки
 
  Из предыдущих описаний становится ясно, что возможности окружающего мира извлекаются организмом в виде сущностной информации. Наше понятие сущностной информации подразумевает информацию о сущности явлений или предметов окружающего мира, получаемую непосредственно в акте восприятия. Однако механизм непосредственного извлечения сущности требует более детального уточнения. Нам представляется, что индивидом воспринимаются непосредственно лишь те сущности, которые находятся в зоне социально-экологической ниши индивида. Все остальные возможности (вне ниши) не воспринимаются непосредственно.
  Здесь еще раз следует напомнить, что под понятием возможности Гибсон подразумевает то, что окружающий мир "представляет животному, чем он его обеспечивает и что он ему предлагает - неважно, полезное или вредное" (Гибсон, 1988. С.188). Под возможностью Гибсон понимает то, что относится одновременно и к окружающему миру, и к индивиду, но значение этого слова отлично от общепринятого. Вещества и объекты окружающего мира, а также животные, и особенно - другие люди, предоставляют индивиду огромные возможности, которые он должен уметь извлекать из окружающего мира. Причем все возможности сгруппированы в ниши. "Я считаю, что ниша - это набор возможностей", - пишет Гибсон. "Ниша подразумевает определенный тип животного, а конкретное животное подразумевает определенный тип ниши. Обратите внимание на взаимодополнительность того и другого" (Гибсон, 1988. С.190).
  Исходя из этого базисного положения, мы предлагаем свое понятие социально-экологической ниши, суть которого состоит в том, что человек как "общественное животное" должен еще, помимо обычных "животных" возможностей, иметь от окружающего мира и возможности сугубо социальные. Иными словами, набор социально-экологических возможностей для человека составляет суть социально-экологической ниши индивида. Она является одновременно и субъективной, и объективной, и феноменальной, и физикальной, поскольку можно сказать, что система установок как бы отражает нишу индивида, так как возникает на основе возможностей ниши. Если пользоваться терминологией Аристотеля, то ниша - это потенция, а установка - это энтилехия. Таким образом, социально-экологическая ниша - явление и не интерпсихическое, и не интерапсихическое, а возможность, которая может быть потенциально интериоризована во внутренние структуры индивида в форме социальной установки. Сами же возможности социально-экологической ниши всегда соотнесены и с конкретным индивидом (с его индивидуальной психической жизнью), и с окружающим миром. Из этого очевидно следует, что может быть воспринята как сущностная только та информация, которая может быть воспринята непосредственно.
  Вероятно, ниша конституируется по законам структуры и каждая вновь реализуемая возможность должна быть соответствующим образом структурирована. К характеристикам социально-экологической ниши может быть отнесено: 1) ниша имеет набор возможностей; 2) сами возможности в нише структурированы; 3) возможности имеют непосредственный контакт с индивидом; 4) возможности должны быть принципиально доступны индивиду; б) границы действия ниши обусловлены порогами чувствительности соответствующих модальностей; б) возможности могут быть восприняты непосредственно и таким образом интериоризированы в социальную установку; 7) набор возможностей соотносим с набором потребностей индивида.
  Поскольку возможность понимается нами как сущностная информация, то соответственно социально-экологическая ниша - это структурированная сущностная информация, предназначенная для извлечения ее из окружающего мира. Промежуточное положение социально-экологической ниши (и в мире, и в индивиде) обусловлено тем, что сущность, значение, смысл (мы их пока не разводим) возникают в акте интенционального переживания, который также трансцендентален. Смысл, возникающий не в индивиде и не в мире, позволяет осуществить выбор возможности, окружающего мира, понимаемого феноменологически.
  Важно при этом еще раз отметить, что непосредственное восприятие реально лишь в границах социально-экологической ниши данного индивида: только в этом случае индивид имеет возможность непосредственного восприятия. "Внутри определенной "экологической ниши" восприятие не должно быть конструкцией мозга или игрой в угадывание - оно должно быть и является прямым. В этом ответе на как восприятия суть экологического подхода Дж. Гибсона; вместо формулировки задачи психологии восприятия, предложенной К. Коффкой, "Почему мы воспринимаем вещи такими, какими мы их воспринимаем?", Дж. Гибсон в последние годы как бы задавал вопрос: "Почему мы воспринимаем вещи такими, какие они есть?", вполне серьезно отвечая: "Потому, что они такие, какие они есть" (Величковский, 1982. С.272). Данное прямое восприятие объясняется тем, что сама социально-экологическая ниша изначально уже структурирована таким образом, что содержит в себе только те возможности, которые воспринимаются непосредственно. Все остальные возможности, которые не содержатся в нише, хотя и могут восприниматься, но это уже другое восприятие, которое основано на явном знании, то есть на знании, опосредованном знаковыми формами передачи информации.
  Следовательно, прямое усмотрение сущности в акте интенционального переживания возможно только в границах данной социально-экологической ниши. Воспринимаемая непосредственно возможность воспринимается почти мгновенно, без анализа или размышления, поскольку ее реализация уже предопределена структурой социально-экологической ниши. Именно тезис о прямом восприятии вызывает всегда наибольшие нарекания со стороны оппонентов Гибсона, поэтому данное уточнение позволяет снять многие из них.
  Социально-экологическая ниша - образование целостное и структурированное. Целостность социально-экологической ниши - это не просто ее уравновешенность и непротиворечивость (хотя и это важно), но еще и то, что средневековые схоласты характеризовали как "неделимое есть невыразимое" (Individuum est ineffabile). Это означает, что целое может восприниматься только как целое, но не как сумма отдельных частей. Именно для восприятия этой целостности и существует непосредственное восприятие, поскольку оно воспринимает сущностную информацию. Структурное усмотрение сущности - это усмотрение истины. Поскольку главнейшая характеристика жизни есть целостность, то эта ее особенность может быть воспринята лишь непосредственно при извлечении сущностной информации. "Все есть то, что оно есть, благодаря причастности к единому" (Кузанский, 1979. С.221).
  Следовательно, само по себе "живое" восприятие (в отличие от "мертвого" - элементного, основанного на ощущениях восприятия) может возникать лишь в акте интенционального переживания, когда переживание "мнит" смысл, что позволяет извлекать возможности окружающего мира индивидом. "Но то, что [тело] является актуально именно таковым [живым], получает это от некоторого начала, которое именуется актом. А потому душа, которая есть первое начало жизни, есть не тело, но акт тела, подобно тому, как тепло, которое есть начало разогревания, есть не тело, но некоторый акт тела" (Аквинский, 1968. Т.1. Ч.2. С.843).
  Идущее еще от Аристотеля понятие целостности тесно взаимодействует с понятием акта как момента уяснения целостности. Еще Секст писал: "...вероятно, невозможно разложить целое на так называемые его части, ибо если целое разлагается на части, то части обычно заключаются в целом до разложения; но, может быть, и не заключаются. (...) Таким образом, кажется, невозможно разложить целое на части" (Секст Эмпирик, 1976. Т.2. С.307). А Кузанскому сама по себе целостность видится как состоящая из возможности, актуальности и связи: "...единство Вселенной троично, поскольку состоит из возможности, сложной необходимости и связи" (Кузанский, 1979. С.117).
  "Вся сила нашего ума должна вращаться вокруг уточнения понятия единства, ибо все множество познаваемого зависит от познания этого единства, которое в любом знании есть все то, что познается. (...) Невозможно отыскать противоположности, из которых одна по отношению к другой не была бы единством" (Кузанский, 1979. С.208). Здесь следует вновь возвратиться к фигуре "П" - парадигме, где возможности окружающего мира могут плавно переходить в потребности индивида на основе единства социально-экологической ниши индивида (в нашем представлении). Целостность ниши является той основой, которая обеспечивает извлечение сущностной информации в акте интенционального переживания.
  То, что Фома Аквинский трактует как актуально живое, получаемое в акте, нам представляется как жизнь-структуры-окружающего-мира. Возникающий в процессе интенционального переживания смысл извлекается экологическим компонентом социальной установки непосредственно из социально-экологической ниши индивида. Поскольку же целостность социально-экологической ниши (как и целостность окружающего мира вообще) основана на единстве трех компонентов - возможности, действительности и связи между ними, то и реализованные возможности, и еще только существующие в потенции (то есть уясненный смысл и возможность) должны взаимодействовать в акте интенционального переживания, поскольку сами отношения между сознанием и предметом в феноменологии рассматриваются как процесс смыслополагания. Следовательно, суть связи, суть отношения сводится к смыслополаганию. В этом случае "местоположение" социально-экологической ниши похоже на "место" акта.
  "Интенциональные переживания или акт не нужно понимать как акт, при помощи которого предмет представления, суждения, желания и т. д. "входит в сознание" или, наоборот, как акт, посредством которого "сознание входит в отношение к предмету"; не нужно думать, что интенциональное переживание "содержит в себе нечто как объект". Тут нет речи о реальном процессе, о реальном отношении, которое связывает сознание и осознанную (bеwеsstе) вещь. В интенциональном переживании предмет "имеется в виду" (gеmеint), оно "нацеливается" на предмет. Предмет не переживается. Так называемый "имманентный", или "ментальный", предмет не принадлежит дискрептивному составу переживания: в действительности он не имманентный и не ментальный. Конечно, он не находится ни intrаmеntum и ни ехtrаmеntum, его вообще нет (еr ist (berhaupt niсht)" (Бакрадзе, 1973. С.359).
  Следовательно, сам по себе акт является средством структурирования социально-экологической ниши индивида. Гибсон совсем не останавливается на способах формирования экологической ниши, обосновывая лишь общие принципы организации окружающего мира: встроенность, взаимозависимость, взаимодополнительность. У нас же возникает необходимость проследить средства и механизм конституирования социально-экологической ниши, поскольку он будет очень тесно связан с функционированием механизма интенциональности экологического компонента социальной установки. Акт должен оказывать влияние на структуру ниши, он должен ее структурировать и обеспечивать взаимодействие с индивидом.
  Известно, что Гуссерль понимает акт отлично от Брентано, это выражается в том, что Гуссерль предлагает исключить из акта понятие деятельности, обозначив акт как просто род переживаний недеятельного характера. "Но в психологии удерживалось именно гонимое Гуссерлем понимание акта как деятельности. Под актом, значит, Гуссерль подразумевает такое переживание, которое характеризовано отношением к предмету, направлением на него" (Кунцман, 1914. С.138).
  Это особенно важно для характеристики акта извлечения информации, поскольку акцент переносится на момент направленности, отношения, где и формируется смысл. Сущностная информация здесь не просто извлекается (механистическое действие), но в акте извлечения возникает смысл, на основе которого осуществляется выбор возможности окружающего мира.
  В свое время Яковенко отмечал четыре главные особенности интенционального переживания - необходимо различать описательное их содержание и их интенциональное содержание; следует отличать акты обосновывающие и обоснованные; надо делить акты на основные и побочные. "И наконец, (...) в самом интенциональном содержании актов нужно различать общий характер актуальности, качество акта от его материи, сообщающей общему характеру ту или иную специфику" (см.: Яковенко, 1913. С.130).
  В актах сознания, таким образом, возникает не предмет, а отношения особого рода, где структуры сознания принципиально отличаются от предметных структур: предметы соотносятся друг с другом на основе их свойств, сознание же совершенно иначе относится к этим же предметам. "Если структура предметного отношения конституируется соотнесенными сторонами, выступающими в качестве первичной данности, то в случае отношения сознания к предмету первичной данностью является само отношение, "конституирующее" как предмет, так и характер самого сознания. При этом последнее как одна из соотнесенных сторон вообще не выступает в качестве данности. (...) Отношение между сознанием и его предметом рассматривается здесь как процесс смыслополагания" (Содейка, 1988. С.67). Непосредственно в акте Гуссерлем разделяется феноменологическое и интенциональное переживание. Именно в интенциональном содержании оттеняется своеобразие актов как интенциональных переживаний. Не случайно исследователь Бакрадзе особо отмечает, что Гуссерль понимает предметность как трансцендентную акту. При этом акт направлен на предмет. Сам Гуссерль выделяет в понятии интенционального акта интенциональное содержание (с его интенциональным предметом акта и интенциональной материей); интенциональную сущность акта. "Материя объективирует акт. Сущность интенционального акта заключается в связи качества материи и акта" (Бакрадзе, 1973. С.360).
  Здесь, конечно же, нельзя вести речь об акте простого представления, разве что в форме материи акта как общего основания всех актов. Обращение к проблеме предметности вовсе не случайно, ибо Гибсон постоянно говорит, что отличительная особенность окружающего мира - его предметность: "В мире физической действительности нет места предметам, которые что-то значат. А вот в экологической действительности, которую я пытаюсь описать, такие предметы есть. (...) Если мы воспринимаем экологические объекты, то их значение мы можем просто обнаружить" (Гибсон, 1988. С.66).
  Таким образом, предметность у Гибсона воспринимается непосредственно в акте восприятия. "Когда мы смотрим на предметы, то воспринимаем их возможности, а не качества" (Гибсон, 1988. С.198). Возможность характеризуется Гибсоном как стимульная информация, а нами предложен термин "сущностная информация". Это означает, что сущность предмета, его значение, смысл индивид воспринимает непосредственно в акте восприятия.
  Отсюда следует, что предметность может состоять из возможности (воспринимается непосредственно) и качества (воспринимается как результат обучения). Леонтьевская предметность - это вторая часть предметности, и она действительно возникает на основе общественно-исторического опыта, но ей непременно предшествует первая часть предметности - как возможности окружающего мира.
  Здесь уместно вспомнить "валентность" К. Левина. Например, возможности молотка как предмета с точки зрения первой части (возможности) содержат в себе возможности забивать, стучать и так далее, но не содержат возможность носить воду. Качества предметности молотка (его форма, назначение разных видов, способы применения) основаны на общественно-историческом опыте. Очень наглядным будет теперь сравнение с другой мыслью Гибсона: "Ребенок начинает социализироваться лишь тогда, когда он начинает воспринимать значение предметов не только для себя, но и для других" (Гибсон, 1988. С.210).
  Если продолжить рассуждение о двух составляющих частях предметности и обратиться к Выготскому, то получается, что прежде, чем усвоить предметность в целом (обе части), ребенок должен непосредственно воспринять значение предмета, его возможности. Что и происходит, когда ребенок хватает предметы, пытается ими пользоваться. Здесь он усваивает непосредственно их значение в акте восприятия. Ложку ребенок хватает одной рукой, а мяч двумя не потому, что так его научили или так говорит его опыт, а потому, что непосредственно воспринятое значение "говорит", что предмет, который намного больше руки, одной рукой взять невозможно. Только потом, на основе социального опыта, он усваивает предметность второго уровня.
  Следовательно, и процесс интериоризации имеет два уровня: первый - уровень непосредственного восприятия предметности, второй - уровень социального опыта. То же самое происходит и с усвоением знака. Первоначально ребенок познает сущность и возможности речи и своего речевого аппарата непосредственно (сюда можно отнести период автономной речи ребенка). Речь содержит возможности передачи знаков, но не вещей, например; и это должно быть понято непосредственно. Сначала ребенок усваивает возможности речи, а потом (конечно же, при помощи взрослого) начинает пользоваться ею. Процесс интериоризации может быть представлен в этом случае как процесс перехода от познания возможности к познанию качества предметности.
  Подобная позиция, по нашему мнению, позволяет снять главный недостаток культурно-исторической концепции Л.С. Выготского, отвести от него обвинения в идеализме. Путь от познания, возможности до познания качества человек может пройти и сам, при этом уровень будет чрезвычайно примитивным, но и этого достаточно, чтобы не говорить о божественном начале. Возможности острого камня как ножа могут быть восприняты человеком непосредственно, а вот совершенствование орудия резания возможно только в историческом плане. Животное тоже с успехом пользуется примитивными орудиями, и здесь мы всегда подчеркивали преимущество человека в умении сохранять и передавать опыт. При этом пропускали вещь более фундаментальную: сами возможности, значения предметов могут восприниматься непосредственно и человеком, и животным одинаково. Человек дополнительно еще имеет социальные возможности своей социально-экологической ниши.
  Важно подчеркнуть еще раз, что предметность, возможности предмета, смысл, значение вещи или явления черпаются индивидом из социально-экологической ниши. Сама ниша при этом понимается как набор возможностей. Для человека нет возможности воспринимать ультразвук, потому что этой возможности нет в его нише, она не нужна ему для существования, поэтому аппарат генерации ультразвука летучей мыши не обладает для человека качеством предметности первого порядка, хотя он и может постичь эту предметность через изучение летучей мыши. Но это уже не будет извлеченная возможность, это уже не будет значение, полученное неявно (то есть непосредственно). Социально-исторический опыт в этом случае может передать только явное (знаковое) знание, которое не отражает понятия возможности в экологическом направлении. Социальные возможности, которые предоставляет человеку его социально-экологическая ниша, одновременно и расширяют круг его деятельности (животное не может пользоваться сложными орудиями труда), и сужают этот круг за счет недоступности многих возможностей животного. Это закономерно, ибо экологическая и социально-экологическая ниши выполняют чрезвычайно важную функцию - обеспечивают существование данного вида или индивида в данном окружающем мире. Социально-экологическая ниша может быть занята только одним индивидом - это обеспечивает функционирование его индивидуальной психической жизни.
  Этот главнейший аспект всегда опускался экспериментальной психологией, потому что он неуловим, не поддается экспериментальному изучению, он уникален и очень хрупок: встать на точку зрения другого человека (то есть занять его место в его социально-экологической нише) невозможно иначе как только уничтожив этого человека. И даже тогда это будет уже другая точка зрения. В этом состоит суть возможностей, предоставляемых социально-экологической нишей, в которой формируется предметность и смысл, ибо они существуют только в акте восприятия конкретного индивида. В этом суть целостности окружающего мира, его взаимозависимости и взаимообусловленности с индивидом. Это то, что С.Л. Рубинштейн называл внешними причинами, действующими через внутренние условия, а А.Н. Леонтьев - внутренним (субъектом), действующим через внешнее и этим само себя изменяющим. Очень хорошо это отметил В.П. Зинченко, когда изучал вопрос "первичности" установки. Он пишет: "А.Г. Асмолову, поставившему задачу объективного рассмотрения взаимоотношений между действительностью и установкой, все же не удалось преодолеть парадигму деятельности, что привело автора в итоге интересного и поучительного анализа к явному ограничению реальных функций установки в поведении и деятельности" (Зинченко, 1978. С.135). "Для того, чтобы снять проблему "первичности", необходимо утвердить тезис об исходной целостности и одновременно гетерогенности психического" (там же). Важнейшей особенностью здесь является то, что первоначально необходимо рассматривать окружающий мир в его целостности, затем социально-экологическую нишу индивида в ее целостности, и только потом можно говорить об отдельных составляющих их элементах (если вообще это нужно). Это то, что Гибсон называет экологическим подходом, а К. Лоренс - "методом широкого фронта", при котором система двухсторонних причинных связей обеспечивает "органическую целостность". Отдельные части подобной системы можно понять только одновременно (см.: Гороховская, 1991. С.163). Хотя данный принцип и сегодня не кажется очевидным для ведущих представителей теории установки, где целостность проистекает из системообразующей целостности единой "установки на...".
  Сопоставляя представления С.Л. Рубинштейна о том, что " внешние причины действуют через внутренние условия", и А.Н. Леонтьева о том, что "внутреннее (субъект) действует через внешнее и этим самым само себя изменяет", А.Е. Шерозия пишет: "Мы позволим себе противопоставить этим определениям формулу, выражающую суть нашего подхода к данной проблеме: и внутреннее, и внешнее взаимодействуют в субъекте не иначе, как только через фундаментальную целостность его единой системообразующей "установки на...". То есть и внутреннее (субъективное, субъект), и внешнее (объективное, объект) взаимодействуют в субъекте, превращая его в целостность благодаря возникновению в нем установки" (Шерозия, 1978. С.45).
  Мы уже отмечали, что постулат непосредственности был выделен только для того, чтобы его "преодолеть", чтобы заложить фундамент теории установки. Если не акцентировать излишне внимание на противопоставлении окружающего мира и индивида (что тоже обусловлено влиянием Дарвина), то не возникает необходимость искать опосредующие механизмы взаимодействия окружающего мира и его психики. Целостность не может пониматься как состоящая из целостности отдельных частей. Сумма частей не есть целостность, целое (в данном случае окружающий мир) не может зависеть от элементов, входящих в него с точки зрения структурированности окружающего мира.
  Конституция окружающего мира формируется по принципу, называемому нами жизнь-структуры-окружающего-мира, то есть окружающий мир сам обладает структурированностью, суть которой есть его жизнь. Эта структура окружающего мира обладает имманентной целостностью и возможностями, которые извлекает находящийся в нем организм (и человек). Суть процесса извлечения возможности сводится к извлечению сущностной информации, которая содержится в социально-экологической нише индивида и получается индивидом в виде сущности предметов, смысла, значения. Сам же смысл воспринимается непосредственно и возникает в момент акта интенционального переживания. Интенциональное переживание является функцией экологического компонента социальной установки. Он обладает, по нашему мнению, априорной возможностью стремиться "назад, к самим предметам". Именно эта направленность на предмет и составляет суть, сердцевину всей феноменологии Эдмунда Гуссерля. "Предмет", по Гуссерлю, - это не только "реальные" предметы, но и понятия, часть из которых образует класс "всеобщих предметов" (среди последних - интересующие Гуссерля "логические сущности"). К "предметам", как уже говорилось, Гуссерль пришел через "значения". "Значения, как мы можем еще сказать, образуют класс понятий в смысле "всеобщих предметов". При этом они отнюдь не являются предметами, которые в том случае, если они не существуют где-либо в мире, присутствуют в ????s, ??pa?i?i, или в божественном духе; такое метафизическое гипостазирование было бы абсурдно. Тому, кто привык под бытием понимать только "реальное" бытие, под предметом - только реальные предметы, тому разговор о всеобщих предметах и их смысле покажется в основе своей ошибочным. Напротив, здесь не найдет никакого произвола тот, кто сказанное выше поймет сначала как характеристику значения определенных суждений - а именно таких суждений, в которых судят о числах, предложениях, геометрических формах и так далее, и кто затем спросит себя, должен ли он здесь, как и в других случаях, очевидным образом присвоить имя "истинно сущего предмета" тому, о чем в суждении идет речь" (Нussеrl. Lоgisсhе Untеrsuсhungеn. В.2. Т.1. S.101)" (Мотрошилова, 1968. С.56).
  Здесь Гуссерля интересует прежде всего не реальный предмет как таковой или воздействие сознания на него, но исключительно структура внутренних взаимоотношений самого сознания. Эти же внутренние отношения есть связь между возможностью и действительностью. Это та самая троичность Вселенной (возможность, актуальность, связь), о которой говорил Кузанец. Взаимодействие предметности и окружающего мира имеет двухстороннюю направленность именно в силу существования социально-экологической ниши индивида как набора возможностей, поскольку возможность принадлежит одновременно и миру, и индивиду.
  Предметная обусловленность сознания индивида неотделима от предметного содержания, обусловленного возможностями окружающего мира и их непосредственным восприятием. Об этом писал Липпс: "Вторая сторона духовной деятельности есть опрашивание, именно опрашивание предметов. На наш вопрос предметы дают ответ, тот или другой ответ в зависимости от направления вопроса. В ответ на эти вопросы мир предметов оказывается тем самым, что он есть, когда он ставит нам требования. Требования эти подчинены своим собственным законам, именно законам предметов или мышления, которые в конце концов совпадают в законе тождества. Акт признания требования предметов есть суждение. Известные предметы требуют от нас, как своего "права", чтобы мы их мыслили, или они претендуют на то, чтобы акт, в котором они мыслятся, имел для нас "значение". В сознании и признании этого требования заключается суждение действительности" (Липпс, 1913. С.133). Предмет здесь дается не как некий феномен, как, например, данность предмета априорными формами мышления у Канта, но как присущие данному предмету свойства, его значения, смысл. Если у Канта предметность возникает в сознании, то у Гуссерля даже "эмпирическое созерцание обладает удивительным свойством: оно "дает" предмет - и не просто как некоторый феномен, скрывающий за собой уже непроницаемую, недоступную вещь; данными, явленными оказываются действительно присущие вещи ее свойства, качества, существующие до и независимо от сознания" (Мотрошилова, 1989. С.68).
  Для нас здесь очень существенным является то, что сущностные характеристики существуют "до и независимо от сознания", то есть в сущностной информации или в возможностях окружающего мира, но "даются" эти характеристики в акте извлечения информации, в акте интенционального переживания. "Совершая акт познания, или, как я предпочитаю выражаться, живя в нем, мы "заняты предметным", которое в нем, именно познавательным образом, интендируется и полагается, и если это есть познание в строжайшем смысле, то есть если мы судим с очевидностью, то предметное дано изначально, подлинно. Обстояние вещей (Sасhvеrhаlt) здесь уже не предположительно, но действительно находится перед нашими глазами, и в нем нам дан предмет, как то, что он есть точно так и не иначе, чем он интендирован в этом познании: как носитель этих качеств, как член этих отношений и тому подобное" (Гуссерль, 1909. С.201).
  Непосредственность восприятия здесь жестко увязана с существующими возможностями окружающего мира: мир и индивид сущностно взаимосвязаны, они представляют собой некую единую структуру, названную нами "жизнь-структуры-окружающего-мира". И здесь опять полезно вспомнить, что мы выделяли предметность двух уровней: как возможность окружающего мира и как результат социального научения. Оба эти компонента предметности чрезвычайно тесно связаны друг с другом и представляют собой единую предметность, воспринимаемую непосредственно в акте интенционального переживания, или в акте непосредственного восприятия возможностей в теории Гибсона. "Парадоксально и в то же время несомненно, что не существует опыта в самом простом смысле - как опыта относительно вещи, посредством которого мы, впервые постигая эту вещь, узнавая о ней, не "знали" бы о ней уже заранее больше того, что мы при этом узнаем" (Е. Нussеrl. Маnuskript. А. VII. S.8). Такое знание о предмете, данное до всякого опыта, Гуссерль называет горизонтом этого предмета. Подобно тому, как у Канта априорные формы чувственности предшествуют всякому эмпирическому восприятию, составляя условие возможности этого восприятия, у Гуссерля горизонт предмета есть то, что составляет как бы предварительное знание о предмете. Чистое восприятие представляет собой не восприятие какой-либо вещи, а восприятие ее горизонта. Но здесь нельзя говорить о восприятии в общепринятом смысле слова. (...) Чистое восприятие как восприятие этого "бытийного смысла" представляет собой скорее рефлексию, или так называемое имманентное восприятие. Именно имманентное восприятие есть "средство феноменологии, ибо только оно вводит нас в сферу того, что должно быть использовано феноменологически" (Гайденко, 1966. С.80).
  Согласовав подобным образом Гуссерлев горизонт и наше представление о первичной предметности, обусловленной способностью извлечения возможностей окружающего мира, мы можем уверенно предположить, что социально-экологическая ниша индивида ограничена рамками горизонтов предметов, сущностную информацию которых потенциально способен извлекать индивид. Горизонт предметности, таким образом, является связанным с горизонтом возможностей, предоставляемых индивиду, а эти возможности, в свою очередь, конституированы в социально-экологическую нишу. Материей в акте извлечения информации является не собственно предмет, а интенциональное переживание акта. "Но предмет, вообще говоря, лежит ведь за пределами акта, надо искать входящих в состав акта переживаний, которые являлись бы его материей. Их, однако, легко найти: ведь само отношение к определенному предмету, направленность на него - переживаемое свойство акта; это и есть, ясное дело, его материя. Но один и тот же предмет может быть схвачен в акте различным образом" (Кунцман, 1914. С.142). Здесь еще раз важно отметить особенности понимания предмета в феноменологии, где он связывается не столько с вещами, сколько с тем, что "дано" в акте восприятия, что само по себе похоже на кантовское представление о предмете. Поскольку предметы даются в акте непосредственного восприятия и фундируются восприятием сущностной информации, то становится понятным важнейшее значение социально-экологической ниши как особым образом структурированной сущностной информации. Гуссерль называет это структурирование горизонтностью сознания, когда отдельные горизонты отдельных предметов образуют нечто подобное нашему представлению о социально-экологической нише. "Отдельному субъекту в отдельном, конкретном познавательном акте всегда дан конкретный предмет. Особенность осознания предмета заключается, по Гуссерлю, в том, что отдельное дано как "кусок", высеченный из мира (Аussсhnitt). При этом вначале он не дан нам дефинитивно, рефлективно. (Подобным образом обстоит дело не только с предметом как вещью, но и вообще со всяким содержанием сознания). Но при всей "неопределенности" осознаваемому отдельному предмету всегда что-то сопутствует - мир как "горизонт". Во-первых, это та ближайшая часть, тот "слой" мира, который неопределенно и постепенно, но настоятельно проникает вместе с объектом в наше сознание - так называемый внутренний горизонт. Во-вторых, с этим первым горизонтом связан второй, внешний горизонт - "открытый", бесконечный горизонт сопутствующих объектов. Горизонты, связанные друг с другом, образуют специфическое свойство осознания предмета - горизонтность (Ноrisоnthаftigkeit) этого сознания" (Мотрошилова, 1968. С.86).
  Таким образом, можно предположить, что горизонтность отдельного предмета - это его сущностная информация, его возможность, находящаяся в особом структурированном виде - социально-экологической нише. Понятие внутреннего и внешнего горизонта соотносимо с понятием возможности окружающего мира и возможности социально-экологической ниши. Открытый горизонт сопутствующих объектов есть не что иное, как все многообразие возможностей окружающего мира.
  Чрезвычайно важно при этом помнить, что, согласно Гибсону, "восприятие есть психосоматический акт живого наблюдателя..." (Гибсон, 1988. С.338). Именно "акт живого наблюдателя" и утрачен Гуссерлем в его поиске "чистого" сознания. Понятие социально-экологической ниши, вводимое нами, обеспечивает подобное "живое" наблюдение, в ходе которого извлекается сущностная информация. А согласно Гибсону, "теория информации уничтожает разрыв между восприятием и знанием" (Гибсон, 1988. С.366), в то время как "восприятие неразрывно связано с постижением". Если вспомнить, что восприятие есть реализация возможности на основе стимульной информации, а реализованные возможности, по Аристотелю, суть энтилехии, или "нахождение-в-состоянии-полной-осуществленности" (Аристотель, 1976. С.396), то извлечение возможности (или стимульной информации) может быть явлением только процессуальным и структурированным. Это то, что мы назвали "жизнь-структуры-окружающего-мира", что представлено в форме социально-экологической ниши индивида.
  Теперь самое время соотнести представления У. Найссера о схеме и наше понимание социально-экологической ниши. Поскольку схема, в понимании Найссера, играет роль предвосхищающего механизма, роль плана действия, контекста, который направляет восприятие, то именно этого недостает понятию социально-экологической ниши.
  Ниша как набор возможностей, как особым образом структурированная конструкция возможностей, как структура сущностной информации должна осуществлять прогностическую функцию именно в силу того, что она является источником предметности для индивидуальной психической жизни.
  Смыслы, рожденные в акте интенционального переживания, должны быть структурированы так, чтобы встраиваться в уже существующие структуры установок личности. Иными словами, возможности, которые извлекаются из социально-экологической ниши, должны быть "отобраны" до того, как они попадут в нишу, чтобы потом быть воспринятыми непосредственно. Социально-экологическая ниша, предоставляя индивиду возможности, которые он воспримет непосредственно, должна обладать свойством прогнозирования выбора возможности наподобие действия найссеровской схемы. Схема Найссера привлечена потому, что Гибсон принципиально в рамках своей теории не признает никакой обработки информации, то есть, если быть до конца последовательным, социально-экологическая ниша не может "обработать" информацию, но она может лишь непосредственно уяснить ее сущность, ее смысл, столь необходимый для антиципации.
  Конечно же, в данном представлении о социально-экологической нише следует учитывать особенности подхода как феноменологии, так и экологической оптики Гибсона: и тот и другой подход, являясь совершенно нетрадиционными для психологии и философии, требуют к себе особого взгляда - здесь недопустима односторонняя акцентуация. Мотрошилова отмечает, что в понимании Гуссерля "связь вещей" и "связь истин" "неразлучны", ибо априори даны совместно. Сознание способно само давать предмет, через предметность сознания нам даются вещи и вещественные содержания, связи вещей. Однако предметности сознания отличаются от связей и отношений самих вещей. "Теория "предметностей" в контексте феноменологии замыслена как исследование совершенно специфических "предметных закономерностей" самого сознания, о которых, полагает Гуссерль, нельзя судить на основе законов, применимых к материальным вещам природы, их связям и отношениям" (Мотрошилова, 1989. С.69).
  Именно это особое положение феноменологического метода позволяет судить о сущностной информации окружающего мира, извлекаемой индивидом из социально-экологигческой ниши. Ниша как набор возможностей, ниша как структурированный набор сущностной информации имеет особые отношения с индивидом. С одной стороны, эти отношения обоснованы общим экологическим устройством мира и индивида, а с другой стороны, эти отношения, несомненно, феноменальны и анализироваться должны не только экологически, но и феноменологически.
  Если сущность индивидуальной психической жизни представляется нам как жизнь-структуры-окружающего-мира, то связь индивида с окружающим миром есть связь эколого-феноменологическая, отражающая экологическое структурирование окружающего мира и акт интенционального переживания, в котором возникает смысл той или иной выбранной возможности окружающего мира. Целостность социально-экологической ниши обеспечивает единство возможности, действительности и отношения между ними. Сама же ниша является базовым образованием, на основе которого формируются те или иные установки - возможность извлекается из социально-экологической ниши на основе интенционального переживания, согласуется с потребностью ("встреча", по Узнадзе) и структурируется в установку.
  Все перечисленное выше не учитывается ни в одной существующей теории установки или аттитюда по той простой причине, что установка не рассматривается на этапе ее формирования с точки зрения окружающего экологического мира. Поэтому ни в одной теории установки нет механизма, способного выбирать возможности окружающего мира.

<< Пред.           стр. 3 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу