<< Пред.           стр. 2 (из 7)           След. >>

Список литературы по разделу

  Никишенков А. А. Из истории английской этнографии: Критика функционализма. М.: Изд-во МГУ, 1986. С. 48-90. Гл. 2.
  Ольшанский В. Б. Личность и социальные ценности // Социология в CCCР. М.: Наука, 1966. Т. 1. С. 242-251.
  Ряжский И. А. Опыт использования включенного наблюдения для изучения жизни производственного коллектива // Социологические исследования. 1975. № 3. С. 92-99.
  Ядов В. А. Стратегии и методы качественного анализа данных // Социология: 4М. 1991. № 1. С. 14-31.
 
  ГЛАВА 3. БИОГРАФИЧЕСКИЙ МЕТОД
 
  Определение и истоки биографического
  метода в социологии
  Биографические данные в социологии - это основной источник детальных и мотивированных описаний "истории" отдельной личности. И значимые социальные связи, и мотивы действий получают здесь убедительное освещение "с точки зрения деятеля". Чаще всего источником биографических данных становятся личные документы (мемуары, записки, дневники и т. п.) либо материалы интервью и бесед.
  Лишь в очень редких случаях исследователь имеет дело с жизнеописанием, включающим в себя все события "от первого крика до последнего вздоха". Обычно основное внимание уделяется конкретным аспектам или стадиям жизни - карьере, межличностным отношениям и т. п. Некоторые авторы даже предлагают взамен широко употребляемых терминов "биографический метод" или "история жизни" использовать термин "история отдельного случая" ("individual case history"), подчеркивающий избирательный, селективный характер жизнеописания83.
  В социологии "истории жизни" чаще всего использовались для изучения социальных меньшинств - тех групп, которые довольно трудно поддаются пространственной и временной локализации (и, следовательно, менее доступны для масштабных выборочных обследований).
  В 1920-1940-х гг. биографический метод широко применялся представителями Чикагской школы. Так, например, в 1920-е гг. чикагский социолог К. Шоу изучал подростковую преступность, используя написанные по его просьбе автобиографические заметки юного правонарушителя, дополненные полицейскими и судебными документами, результатами медицинских освидетельствований и т. п. Всю совокупность этих данных он рассматривал как "историю случая"84.
  Биографический метод имеет очень много общего с методом включенного наблюдения и по сути является еще одной разновидностью этнографического подхода к "анализу случая". Отличием биографического метода можно считать большую сфокусированность на уникальных аспектах истории жизни человека (иногда - группы, организации) и на субъективном, личностном подходе к описанию человеческой жизни, карьеры, истории любви и т. п. В центре внимания социолога здесь оказывается документальное, или устное, описание событий с точки зрения самого "случая", т. е. те сведения, которые в медицине называют субъективным анамнезом. Как и метод включенного наблюдения, биографический метод имеет "этнографические" корни. Культурные антропологи и историки часто опирались (и опираются) на "устные истории" или дневниковые записи и мемуары, когда им приходится изучать соответственно "доисторические", не имеющие письменной традиции сообщества, либо "закулисные" политические механизмы. Еще очевиднее тот вклад, который внесли в развитие биографического метода документальная журналистика и мемуаристика. (Достаточно вспомнить о столь раннем примере использования сравнительно-биографического метода, как "Жизнеописания" Плутарха.)
  Первой собственно социологической работой, "узаконившей" использование личных документов, писем и автобиографий в анализе социальных процессов, стала опубликованная в 1918-1920 гг. книга У. Томаса и Ф. Знанецкого "Польский крестьянин в Европе и в Америке". Один из томов этой книги составила автобиография польского эмигранта Владека, описавшего свой путь из провинциального Копина в Чикаго. Этот путь включил в себя и учебу в деревенской школе, и работу помощником в лавке, и выезд в Германию в поисках заработка, предшествовавшие эмиграции в США. Томас и Знанецки первыми выступили с обоснованием использования биографического метода в рамках интерпретативного подхода в социологии (о чем уже говорилось в главе 2, посвященной методу включенного наблюдения). Они полагали, что социальные процессы нужно рассматривать как результат постоянного взаимодействия сознания личности и объективной социальной реальности. В этом взаимодействии личность и "ее" определения реальности выступают и как постоянно действующий детерминант, и как продукт социального взаимодействия. Следовательно, изучение сознания и самосознания - необходимое условие анализа социального мира. Кроме того, Томас и Знанецки предполагали, что исследование, базирующееся на "историях жизни", позволит выйти к более широким обобщениям, касающимся социальных групп, субкультур, классов и т. п.
  Н. Дензин дал одно из самых популярных определений биографического метода (метода "историй жизни", "жизнеописаний"): "...биографический метод представляет переживания и определения одного лица, одной группы или одной организации в той форме, в которой это лицо, группа или организация интерпретируют эти переживания. К материалам жизненной истории относятся любые записи или документы, включая "истории случая" социальных организаций, которые проливают свет на субъективное поведение индивидов и групп. Такие материалы могут варьировать от писем до автобиографий, от газетных сообщений до протоколов судебных заседаний"85.
  Предположение о необходимости учета "перспективы деятеля", его смыслового горизонта и определения ситуации играет ведущую роль при использовании биографического метода. Так как целью здесь в конечном счете оказывается понимание тех или иных аспектов "внутреннего мира" субъекта, необходимым становится и предположение о том, что исследуемые располагают достаточно сложной структурой субъективного опыта и способны отделить собственный "образ Я" от образа окружающего мира, способны "воспринять себя в качестве активного субъекта своей собственной истории жизни, отличного от социального мира"86.
  Следующая фундаментальная особенность биографического метода - его направленность на воссоздание исторической, развернутой во времени, перспективы событий. Используя биографический метод, социолог становится в некотором роде социальным историком. История социальных институтов и социальных изменений здесь раскрывает себя через рассказы людей об их собственной жизни. Это открывает дополнительные возможности для пересмотра "официальных" версий истории, написанных с позиций властвующих классов и групп и сопоставления этих версий с основанным на повседневном опыте знанием социальной жизни, которым располагают непривилегированные и "безгласные" социальные группы. "Кто говорит и кого слушают - это политические вопросы; факт, становящийся особенно очевидным, когда голос получают люди, обладающие низким статусом и властью"87.
  Вот, например, как описывает свои отношения с начальством женщина-работница, проинтервьюированная Дж. Уитнер в ходе исследования "биографии" игрушечной фабрики в Чикаго (эта работа, кстати, может служить примером использования биографического метода в исследовании организаций):
  "Один мастер - он прежде служил лейтенантом или еще кем-то там в армии - все время доводил работавших на его участке контролеров качества до слез, потому что он кричал на них и они расстраивались. (Вопрос: Почему он кричал на них?) Потому что они отказывались что-нибудь делать, а он не терпел, чтобы кто-то отказывался на его участке, и мы тушевались. Он накричал на меня. Я сказала ему, что мне наплевать. Тогда он побежал к начальству, чтобы пожаловаться, что я вела себя непочтительно. Он хотел от меня объяснительной. Но разве кто-то не покрикивал на меня? Я не собака"88.
  Особое внимание проблеме предоставления права голоса "безгласным" уделяет традиция символического интеракционизма. Здесь эта проблема рассматривается не столько в политическом, сколько в теоретическом аспекте. Предполагается, что во всяком обществе существует определенная "иерархия правдоподобия" в производстве и распространении значений и социального знания. Те, кто находятся на "верхнем этаже" этой иерархии, имеют преимущество в формулировке правил, используемых для приписывания смысла действиям и определения ситуации. В результате кто-то диктует правила и нормы в соответствии со своими интересами, а кто-то, также следуя своим интересам, нарушает эти правила и нормы, оказываясь в положении аутсайдера, маргинала или преступника. Если социолог принимает одну, господствующую точку зрения при описании фрагмента социальной реальности, он заведомо игнорирует те интересы, знания и смыслы, которые определяют поступки другой стороны. Биографический подход с точки зрения символического интеракционизма увеличивает шансы исследователя в понимании нестандартных или "отклоняющихся" от общепринятого смысловых перспектив, хотя именно в этом случае его нередко обвиняют в одностороннем или тенденциозном анализе:
  "Когда мы обвиняем себя или коллег-социологов в необъективности? Я думаю, что рассмотрение типичных примеров показало бы, что эти обвинения возникают - если обратиться к одному важному классу таких случаев, - когда исследователь оказывает сколько-нибудь серьезное доверие перспективе подчиненной группы в некоем иерархическом отношении. В случае девиантов таким иерархическим отношением оказывается отношение морали. Здесь в положении превосходства оказываются те участники отношения, которые представляют силы официальной и одобряемой морали, а подчиненными становятся те, кто якобы нарушил эту мораль... (другими словами), обвинения в предвзятости, относящиеся к нам или к другим, провоцируются отказом проявлять доверие и почтение к сложившемуся статусному порядку, где право быть услышанным и доступ к истине распределены неравномерно"89.
  Естественно предположить, что направленность биографического метода на то, чтобы представить субъективный опыт деятеля через его собственные категории и определения, требует какого-то переосмысления критериев объективности исследования. Действительно, социолог здесь должен прежде всего определить, какова "собственная история", личная трактовка субъекта. То, как субъект сам определяет ситуацию, в данном случае важнее, чем то, какова ситуация "сама по себе" (мы уже говорили об этом в главе 2). Эта "собственная история" может и должна быть дополнена сведениями о том, как определяют ситуацию другие участники. Сопоставление точек зрения и сведений, полученных с помощью разных методов и (или) из разных источников, позволяет полно и достаточно объективно воссоздать не только внешнюю картину событий, но и их субъективный смысл для участников. Такой тип исследовательской стратегии в социологии принято обозначать как множественную триангуляцию90. (Термин "триангуляция" призван подчеркнуть сходство со способом определения удаленности или месторасположения некоторого объекта, используемым в геодезии или радиопеленгации.) Множественная триангуляция помогает в анализе различающихся определений ситуации, относящихся к одним и тем же элементам опыта.
 
  Сбор биографического материала
  Любой устный или письменный рассказ субъекта о событиях его жизни может рассматриваться в качестве биографического материала. При определенных условиях для воссоздания "истории жизни" могут использоваться и вторичные источники - мемуары других лиц, письма, официальные документы и т. п. Например, если обратиться к исследованиям "истории жизни" организаций, К. Литлер изучал трудовые отношения в двух британских компаниях в 1930-е гг. Интервьюирование профсоюзных активистов, участвовавших в событиях того времени, было дополнено материалами архивов этих компаний и газетными сообщениями, касавшимися трудовых конфликтов, которые там происходили91.
  В недавнем совместном исследовании британских и российских ученых92 изучалась, в частности, кадровая политика на предприятиях разного типа ("неблагополучных", "благополучных", "новых"). Помимо анализа документов кадровой и экономической статистики использовались полуструктурированные интервью с работниками предприятий, основной темой которых стали трудовые биографии респондентов (всего было проведено 260 интервью на 12-ти предприятиях).
  Важно, однако, различать биографические (автобиографические) истории и так называемые устные истории. "Устная история" - это фактуально точное воссоздание определенных исторических событий. В ее фокусе - не субъективный опыт деятеля, а историческое знание о событиях, процессах, движущих силах и причинах. Устные истории, рассказанные участниками событий, используются для накопления такого исторического и фактического знания. Историческое знание "с точки зрения очевидца" необходимо, например, антропологу, стремящемуся воссоздать историю разделения труда между соседними племенами или историю вражды между кланами. Историк - представитель школы "Новой социальной истории" - также сможет использовать устные истории, например, описывая бурные политические изменения "снизу" как изменения повседневной жизни простых людей93.
  В социологии принято различать три основных типа "историй жизни": полные, тематические и отредактированные.
  Полная "история жизни" в идеале очерчивает весь жизненный опыт субъекта - от колыбели до могилы (что само по себе не требует большого объема и степени детализации).
  Тематическая "история жизни" отличается от полной тем, что она относится преимущественно к одной стороне или фазе жизненного цикла субъекта. Например, Э. Сазерленд написал книгу о профессиональной карьере "вора в законе", который выступил в качества соавтора произведения94. Сазерленд подготовил опросник, позволивший структурировать письменный рассказ своего соавтора, провел ряд дополнительных интервью и прокомментировал получившуюся "историю жизни". Однако он не использовал никакие дополнительные источники.
  Отредактированная "история жизни" может, вообще говоря, быть и полной, и тематической. Ее основная особенность - ведущая роль социолога-интерпретатора, явно организующего биографический материал в соответствии с теоретической логикой, избирательно редактирующего и интерпретирующего исходный рассказ (или рассказы) субъектов для того, чтобы ответить на поставленные в исследовании вопросы. Нередко множество отредактированных "историй жизни" становится иллюстративным или доказательным материалом в теоретическом по сути исследовании. Примером может служить знаменитая работа И. Гофмана "Стигма". Под "стигмой" здесь понимается свойство (атрибут), рассматриваемое как порочащее, неуместное для представителя определенной социальной категории и отличающее его от социально определяемой "нормы" (например, значительный физический дефект, моральное "уродство" наподобие алкоголизма, принадлежность к "не той" расе и т. п.). Так, в главе, посвященной типам "духовной карьеры" стигматизированных людей, Гофман использует десяток различных автобиографических источников, мемуаров, "жизненных историй", чтобы показать, как влияют на личностную идентичность время и обстоятельства осознания субъектом своей стигмы, ее очевидность для окружающих и т. п. Субъектами "жизненных историй" здесь оказываются и человек, заболевший в юности полиомиелитом, и профессиональная проститутка, и слепая девушка, и гомосексуалист.
  Основными источниками биографических данных, как уже говорилось, служат, помимо опросов и интервью, публичные и частные архивные материалы. Интервью, опросники и дословные записи устных сообщений неизменно играют ведущую роль в получении значимых для социологии "историй жизни". Их применение гарантирует релевантность получаемых сведений той теоретической проблеме, которая стоит перед социологом (хотя эта "социологическая релевантность", по мнению некоторых, достигается ценой меньшей спонтанности и непосредственности изложения). Процедуры интервьюирования и опросники, используемые в этом случае, по сути отличаются от традиционных для социологии лишь тем, что они отчетливо структурированы временной перспективой человеческой жизни как целого. Опросник, или "биографический путеводитель", используемый при интервьюировании, позволяет субъекту упорядочить свой рассказ и уделить достаточное внимание всем фазам жизненного цикла (детство, юность и т. п.) и всем сферам жизненного опыта (семья, карьера и т. п.), которые значимы для него и (или) интересуют социолога. Помимо того, что опросник или тематический путеводитель позволяют не позабыть или не пропустить существенные сведения, они полезны и самому исследователю как средство отчетливой и явной операционализации тех понятий, которые он собирается использовать в теоретическом анализе.
  Заметим здесь, что нередко биографический материал собирается в ходе вполне традиционного выборочного обследования. В большинстве случаев выборка такого исследования представляет какую-то возрастную когорту или профессиональную группу. Разумеется, исходя из практических соображений стоимости широкомасштабного интервьюирования и доступности "редких" совокупностей (см. гл. 6), исследователи чаще всего ограничиваются квотной выборкой. Например, в осуществленном в 1970-е гг. исследовании социальных изменений в канадской провинции Квебек, было собрано 150 биографических интервью с теми, кто начинал свою профессиональную карьеру в 1940-е гг.95. Даже в тех случаях, когда социолог проводит серию глубинных ("клинических") интервью без использования жесткого плана беседы или "путеводителя", он ориентируется на какую-то совокупность теоретически значимых тем, пунктов беседы и постоянно возвращается к их обсуждению. В качестве примера мы можем использовать известную работу "отца-основателя" этнометодологии Г. Гарфинкеля, посвященную анализу "индивидуального случая" изменения полового статуса96. Основной эмпирический материал здесь - это многочисленные интервью с Агнессой, девятнадцатилетней девушкой, рожденной и воспитывавшейся до 17 лет как мальчик и сознательно решившей сменить пол. Агнесса к моменту поступления в университетскую клинику уже два года жила в облике девушки и успешно скрывала от окружающих свой секрет. По ее собственным словам и некоторым косвенным данным, она всегда хотела стать нормальной женщиной и ощущала себя девушкой, рассматривая свои нормальные мужские гениталии как "злую шутку природы", превратность судьбы. С точки зрения генетики, анатомии и эндокринного статуса Агнесса представляла собой редкий случай "чисто гормональной" (тестикулярной) феминизации в подростковом возрасте: физиологически и анатомически нормальные мужские органы соседствовали с вполне отчетливыми женскими вторичными половыми признаками, и внешне, для неосведомленных наблюдателей, Агнесса выглядела как привлекательная юная девушка. Конечно, Гарфинкеля интересовал не сам по себе "медицинский случай". Его интересовала та тонкая социальная "работа", направленная на достижение и сохранение избранного сексуального статуса, которую приходилось осуществлять Агнессе. Любая ошибка, нарушение нормативных ожиданий окружающих, отклонение от "социально-понятных" ролевых моделей привели бы Агнессу к краху ее идентичности и к полной маргинализации. Однако Агнесса не только "управилась" с необходимостью вести обычный, социально-принятый образ жизни молоденькой девушки, иметь подруг и поклонников и т. п., но и добилась сложной хирургической операции, которая позволила избавиться от мужских гениталий и обрести - средствами пластической хирургии - "минимальный анатомический набор", необходимый, чтобы стать "обычной женщиной" (конечно, лишенной собственно репродуктивной функции). Именно сложная "жизненная история" Агнессы дала возможность проанализировать те механизмы конструирования и поддержания "правильного", рационального и "объяснимого-с-точки-зрения-других-людей" статусно-ролевого поведения, которые в повседневной жизни "нормальных" мужчин и "нормальных" женщин не осознаются и действуют автоматически.
  Гарфинкель в беседах с Агнессой постоянно обращался к тем темам ("пунктам") ее биографии, которые позволяли пролить свет на определенные теоретические проблемы: "наивное" восприятие разделения полов как однозначного, абсолютного и морально-нагруженного порядка вещей; идентификация сексуального статуса посредством культурно-детерминированных знаков отличия, воспринимаемых в обыденном сознании как естественные и т. п. Одной из тем, интересовавших исследователя, была тема ретроспективного конструирования личностью согласованной с избранным статусом автобиографии: все события, поступки, атрибуты, отношения прежней жизни Агнессы, воспитывавшейся в качестве мальчика, последовательно интерпретировались ею как история "ошибочно воспринимавшейся окружающими в качестве мальчика" девочки. Разумеется, такая автобиография была не лишена каких-то пропусков и труднообъяснимых фактов, но в главном отличалась незаурядной согласованностью: "Уже сама выраженность преувеличений в ее женской биографии, в описании маскулинности ее друга (за которого Агнесса собиралась выйти замуж), "бесчувственности" ее мужских гениталий и т. п. представляет постоянно подчеркиваемую черту: последовательно женскую идентификацию"97.
  Случай Агнессы, проанализированный Гарфинкелем, еще раз демонстрирует те трудности в оценке объективности данных, которые возникают при использовании биографического метода: любые искажения фактов здесь могут оказаться и результатом их намеренного сокрытия, и вполне "искренним" механизмом защиты личной самотождественности (т.е. неотъемлемой частью реального "образа Я"), и результатом простой неосведомленности.
  Так, Гарфинкель отметил, что Агнесса поразительно мало знала о мужской гомосексуальности и при неоднократных попытках обсуждения этой темы, несмотря на явный интерес и эмоциональность восприятия разговора, просто не могла объяснить, как она воспринимала признаки гомосексуальных интересов у других мальчиков. Она также отказывалась провести какие-либо сравнения между собой и гомосексуальными мужчинами либо трансвеститами, хотя легко и охотно сопоставляла свой статус со статусами нормального мужчины или нормальной женщины. Исследователь был лишен возможности услышать рассказы других участников событий, однако добросовестно зафиксировал особое мнение одного из урологов, не участвовавших непосредственно в лечении Агнессы. Этот человек полагал, что решение об операции было медицинской и этической ошибкой, результатом мистификации, ссылаясь на весьма неоднозначные медицинские признаки и даже на то, что у случайно встреченного им жениха Агнессы была отнюдь не мужественная внешность. Изрядно времени спустя, когда исследовательский проект был успешно завершен, книга Гарфинкеля находилась в печати, а бывшая пациентка уже более пяти лет вела активную жизнь молодой, привлекательной и сексуально благополучной женщины, Агнесса посетила ученых и сообщила, что никогда не имела абсолютно никаких биологических дефектов, которые вели бы к феминизации в подростковом возрасте. Просто с 12 лет она тайно принимала эстрогены (женские половые гормоны), прописанные ее матери после серьезной хирургической операции.
  К частным архивным материалам, используемым при изучении "истории жизни", относят преимущественно личные записи и документы. Основной тип частного документа - это автобиография. (К автобиографиям относятся и те детальные жизнеописания, которые создаются по просьбе исследователя.) Существуют заметные различия между автобиографией, написанной в расчете на дальнейшую публикацию, и автобиографией, обращенной лишь к узкому кругу близких. Если в первом случае преимуществом является большая фактическая достоверность и "читабельность" изложения, то во втором обычно имеет место высокая степень раскрытия личного отношения к пережитому, особое стремление мотивировать совершенные выборы и поступки.
  Как и основанные на автобиографических сведениях "истории жизни", сами автобиографии могут быть разделены на полные, тематические и отредактированные. Тематические автобиографии, в отличие от полных, ориентированы на определенную сферу личного опыта или период жизни (ср., например: "Моя жизнь в искусстве" и "Подлинная история моей жизни"). Достоинство автобиографий - большая достоверность в описании личностной "подкладки" событий. Однако нужно всегда помнить о том, что автобиография - это реконструированная субъектом в определенный момент жизни история. Здесь особенно вероятны смещения и ошибки, вызванные и стремлением рационально мотивировать любой поступок с точки зрения "сегодняшнего" мировосприятия, и необходимостью придать повествованию некоторую литературную форму. Методологическая триангуляция, о которой говорилось выше, становится единственным средством достижения достоверности и объективности при анализе "историй жизни", основанных на автобиографических данных. Иными словами, автобиографические данные должны интерпретироваться в контексте сведений, полученных из иных источников.
  К частной архивной документации относятся также дневники, частные записи, мемуары, личные письма, записи разговоров и т. п. Дневник и мемуарные записки иногда трудно различимы: можно считать, что мемуары в целом отличает более безличный стиль изложения и необязательность линейного и упорядоченного описания сменяющих друг друга во времени событий. Повышение достоверности "историй жизни", основанных на такого рода личных (иногда говорят - "экспрессивных") документах, как дневниковые и мемуарные записи, требует, как и в ранее описанных случаях, привлечения дополнительных источников, использования специальных приемов критического анализа (в том числе критической оценки экспрессивного документа как исторического источника, как литературного текста и т. п.). Важным подспорьем здесь могут оказаться не столько экспрессивные, сколько функциональные личные документы - расписания, черновики, планы работы, записи финансовых поступлений и расходов.
  Личные письма также могут рассматриваться как важный источник биографических данных. Письмо может рассказать достаточно важные вещи не только об его авторе, но и о получателе и взаимоотношениях между первым и вторым. И стиль, и способ изложения, и частота переписки могут быть столь же информативны, как и собственно содержание письма. К сожалению, современная социология довольно мало внимания уделяет этому типу личной документации, хотя литературоведение и история дают немало примеров использования личной переписки в качестве полезного источника данных.
  Важным дополнительным источником биографических данных являются также официальные архивные документы: записи актов гражданского состояния (рождения, смерти, браки), правительственные документы, данные социальной статистики, архивы политических, общественных организаций и административных органов. В ведомственных архивах могут быть обнаружены важные биографические документы, связанные, в первую очередь, с профессиональной карьерой: личные листки по учету кадров, сведения о наградах и взысканиях, характеристики. Большой интерес представляет документация медицинских учреждений, органов юриспруденции, однако в этом случае необходимо принимать во внимание и существующие обычно жесткие ограничения на доступ к таким источникам, и этические соображения.
 
  Анализ и интерпретация биографического материала
  В начале этой главы мы говорили о том, что "истории жизни", биографический метод - это, по сути, разновидность этнографического метода, имеющая дело с анализом "индивидуального случая". Поэтому нам нет нужды детально обсуждать возможности анализа и интерпретации этнографических данных, рассмотренные в главе, посвященной включенному наблюдению. Все, что было сказано об интерпретативном подходе, аналитической индукции, типах понятий и требованиях к валидности в полной мере применимо и к биографическому методу. Здесь мы остановимся лишь на тех проблемах, которые возникают в связи с "индивидуальной" природой биографических данных.
  Применение причинных моделей к анализу "историй жизни" требует использования процедур аналитической индукции. Роль негативных, опровергающих примеров в этом случае особенно существенна: обобщения, построенные на нескольких "историях жизни", могут быть уточнены, дополнены или опровергнуты лишь при сопоставлении с новыми, отобранными по теоретически-релевантным признакам, случаями. Излишне говорить о необходимости обоснования "типичности", репрезентативности отобранных для изучения индивидуальных случаев. Здесь применимы идеи теоретической выборки, рассмотренные в главе о включенном наблюдении. Например, в исследовании изменения семейных взаимоотношений и циклов семейной жизни98, сбору "историй жизни" предшествовал детальный анализ доступных демографических данных о межклассовых и поколенческих различиях по таким параметрам, как размер семьи, время рождения самого младшего ребенка и его отделения от родительской семьи и т. п. В результате исследователи сочли возможным ограничиться 130-ю биографическими интервью с мужчинами и женщинами, рожденными в конце 1890 - начале 1900-х гг. в канадском городке Гамильтон (Онтарио) и его окрестностях. Квотная выборка репрезентировала три типичные социальные группы - городской средний класс, городских рабочих и фермеров.
  Те соображения, которые ранее были высказаны применительно к внешней и внутренней валидности этнографических данных, применимы и к "историям жизни". В целом биографический метод особенно уязвим для критики, указывающей на наличие таких угроз внутренней валидности, как субъективные смещения и историческая эволюция субъектов. Все респонденты, рассказывающие свои "жизненные истории", анализируют свое прошлое (и предугадывают будущее) с точки зрения конкретного, "вот этого", момента своего личностного развития, обычно стремясь дать социально-одобряемую и согласованную картину жизни как целого. К тому же социолог должен помнить о том, что сама форма биографического повествования - литературная по сути и корням - подталкивает субъекта к использованию популярных биографических канонов, расхожих "сценариев" (например, "история успеха", "рассказ о поиске личностной идентичности", "жизнь прирожденного неудачника" и т. п.). С этой точки зрения "хорошая" биография не должна быть излишне согласованной во всех деталях.
  Использование интерпретативных моделей в анализе биографических данных, как мы неоднократно отмечали выше, ориентировано не столько на выведение общих объяснений и причинных закономерностей, сколько на понимание субъективного смысла событий с точки зрения деятеля. Однако и в этом случае достоверность интерпретации зависит от сопоставления сведений, полученных из разных источников, и критической оценки личных сообщений. Фактически биографический метод ведет исследователя к тем же проблемам, что и метод историографический. Здесь часто необходимы и оценка достоверности и подлинности личного документа, и соотнесение с другими свидетельствами, а иногда - и установление авторства. Биографический метод по определению историчен - используя документы прошлого, он стремится к созданию убедительного исторического объяснения полученных сведений. Поскольку историографией называют всякую попытку реконструкции прошлого на основе документальных данных, "история жизни" - тоже форма историографии99. Источники данных в историографии принято делить на первичные и вторичные. К первичным относят те источники, которые содержат непосредственные свидетельства очевидцев или прямых участников событий, а ко вторичным - свидетельства или рассказы тех, кто не присутствовал при описываемых событиях. В историографии принято считать более надежными те документы, автор которых ближе включен в описываемую ситуацию и дает описание "из первых рук". Кроме того, выше ценятся свидетельства более опытного и искушенного наблюдателя, иными словами, - эксперта. Многие авторы полагают, что достоверность и надежность документов тем выше, чем уже аудитория, к которой адресуется автор100, т. е. по мере роста предполагаемой аудитории автор все больше оказывается под влиянием тенденции описывать события в апологетическом и драматическом ракурсе: интимная исповедь постепенно превращается в пропаганду.
  Для социолога, использующего личные документы, определенный интерес представляют и те приемы критики источников и установления их подлинности, которые традиционно применяются в историографии101. Во-первых, речь идет о проверке подлинности (несфальсифицированности) текста установлении его авторства. Если для социолога, имеющего дело с "живым" рассказом, эти проблемы сравнительно малозначимы, то использование личных документов "в отсутствие" субъекта выдвигает их на первый план. Исследователь должен убедиться в том, что документ является именно тем, за что его принимают (например, предсмертной запиской, а не наброском поэмы), а также определить принадлежность документа данному автору. Для такой проверки используются и внешние материальные признаки - почерк, бумага, место хранения, и формальные характеристики текста - стиль изложения, лексические характеристики, отсутствие анахронизмов.
  Немаловажное значение имеет обоснованность интерпретации текста с точки зрения его характера, целей написания, предполагаемой аудитории и - шире - его социального контекста.
  Наконец, даже последовательно интерпретативная трактовка биографического метода не избавляет от необходимости проверить фактическую правдивость содержащихся в биографических документах сведений. Как известно, даже один из основателей интерпретативного подхода в социологии (У. Томас) полагал, что самые радужные перспективы для социологии откроются по мере развития надежной государственной системы учета личных сведений о гражданах.
  Конечно, и расшифровка смысла документа, и установление его подлинности никогда не бывают окончательными. Наша способность к пониманию биографических и - шире - исторических событий всегда ограничена и доступным нам смысловым горизонтом социального действия, и принимаемыми теоретическими схемами. Один из подходов к объективному анализу исторических данных и поступков деятеля - это известная концепция "идеальных типов".
  М. Вебер понимал под идеальным типом некую социокультурную модель, служащую орудием теоретического понимания. Идеальный тип - это не гипотеза, и не исторически конкретное описание фактов, а сугубо теоретическая, абстрактная конструкция, которая может и не существовать в реальности, но позволяет ученому понять и объяснить реальность. Идеальный тип - это отнюдь не что-то более совершенное и идеально соответствующее норме. Это скорее намеренно преувеличенное и одностороннее описание собственной точки зрения социолога, его видения смысла поступков деятелей: "Этот мысленный образ сочетает определенные связи и процессы исторической жизни в некий лишенный внутренних противоречий космос мысленных связей. По своему содержанию данная конструкция носит характер утопии, полученной посредством мысленного усиления определенных элементов действительности... Задача исторического исследования состоит в том, чтобы в каждом отдельном случае установить, насколько действительность близка такому мысленному образу или далека от него..."102. Примерами идеальных типов могут служить "нуклеарная семья", "капитализм", "целерациональное действие" и т. п.
  Конструирование "идеально-типических" понятий (всегда "далеких-от-опыта", см. предыдущую главу) может стать шагом к построению собственно эмпирически проверяемых гипотез.
  Н. Дензин предложил общую схему анализа и описания "историй жизни":
  "Шаг 1: Отберите исследовательские проблемы и гипотезы, которые могут быть исследованы и проверены с помощью истории жизни.
  Шаг 2: Отберите субъекта или субъектов и определите, в какой форме будут собраны биографические данные.
  Шаг 3: Опишите объективные события и переживания из жизни субъекта, имеющие отношение к интересующей вас проблеме. Эти события подлежат оценке с точки зрения различных источников и перспектив (триангуляция) таким образом, чтобы противоречия, непоследовательность и нерегулярность стали очевидны.
  Шаг 4: Получите от субъекта его интерпретации этих событий, следуя естественному, или хронологическому, порядку.
  Шаг 5: Проанализируйте все утверждения и сообщения с точки зрения их внутренней и внешней валидности... (Проверьте достоверность источников).
  Шаг 6: Примите окончательное решение о достоверности вышеупомянутых источников и установите приоритетные источники для последующей проверки гипотез.
  Шаг 7: Начните проверку предварительно сформулированных гипотез, поиск опровергающих примеров. Продолжайте модифицировать эти гипотезы, выдвигать новые и проверять их.
  Шаг 8: Составьте черновой набросок всей "истории жизни" и ознакомьте с ним исследуемых, чтобы узнать их реакцию.
  Шаг 9: Переработайте исследовательский отчет, изложив события в их естественной последовательности и учтя замечания исследуемых субъектов. Представьте в отчете те гипотезы и предположения, которые получили подтверждение. В заключении остановитесь на теоретической значимости ваших выводов и перспективах дальнейшего исследования"103.
  Эта схема может служить ориентиром в работе с биографическими данными.
 
  Дополнительная литература
 
  Альмодавар Ж.-П. Рассказ о жизни и индивидуальная траектория // Вопросы социологии. 1992. Т. 1. № 2.
  Бургос М. История жизни. Рассказывание и поиск себя // Вопросы социологии. 1992. Т. 2. № 2.
  Блок М. Ремесло историка, или Апология истории. 2-е изд., доп. М.: Наука, 1986. Гл. 3.
  Журавлев В. Ф. Нарративное интервью в биографических исследованиях // Социология: 4М. 1993-1994. № 3-4.
  Знанецкий Ф. Мемуары как объект исследования // Социологические исследования. 1989. № 1.
  Козина И. М. Поведение работников на рынке труда. Способы трудоустройства и личные стратегии занятости // Реструктурирование занятости и формирование локальных рынков труда в России. М., 1996. С. 84-107.
  Козлова Н. Н. Крестьянский сын: Опыт биографического исследования // Социологические исследования. 1994. № 6. С. 112-123.
  Оболенская С. В. "История повседневности" в историографии ФРГ // Одиссей. Человек в истории. М., 1990. С. 182-197.
  Рождественский С. Подходы к формализации жизненных историй качественными методами // Судьбы людей: Россия XX век. Биографии людей как объект социологического исследования / Отв. ред. В. Семенова, Е. Фотеева. М., 1996. С. 412-422.
  Тернер Р. Сравнительный контент-анализ биографий // Вопросы социологии. 1992. Т. 1.№ 1.
  Томпсон П. Гуманистическая традиция и жизненные истории в Польше // Биографический метод в социологии: история, методология, практика / Ред. колл.: В. В. Семенова, Е. Ю. Мещеркина. М., 1993. С. 51- 62.
  Томпсон П. История жизни и анализ социальных изменений // Вопросы социологии. 1993. № 1-2. С. 129-138.
  Фукс-Хайнритц В. Биографический метод // Биографический метод в социологии: история, методология, практика / Ред. колл.: В. В. Семенова, Е. Ю. Мещеркина. М., 1993. С. 11-41.
  Хоффман А. Достоверность и надежность в устной истории // Биографический метод в социологии: история, методология, практика /Ред. колл.: В. В. Семенова, Е. Ю. Мещеркина. М., 1993. С. 42-50.
 
  ГЛАВА 4. ЭКСПЕРИМЕНТ В СОЦИАЛЬНЫХ
  НАУКАХ
  Эксперимент - это опытное исследование воздействия отдельного фактора (или нескольких факторов) на интересующую исследователя переменную. Экспериментальное исследование строится в соответствии с правилами индуктивного вывода о наличии причинно-следственной связи между событиями, во-первых, демонстрируя регулярный характер появления события-"отклика" после предшествующего по времени события-воздействия и, во-вторых, исключая посредством особых приемов экспериментальной изоляции и контроля альтернативные объяснения появления "отклика" с помощью посторонних влияний и конкурирующих каузальных гипотез104. Соответственно данные экспериментального исследования представляют собой наилучшее приближение к модели статистического вывода о наличии причинной взаимосвязи между воздействием и "откликом" или, в более привычных терминах, между независимой и зависимой переменными.
  В главах, посвященных массовым опросам и статистическому анализу результатов социологического исследования, обсуждаются возможности и ограничения неэкспериментальных, сугубо статистических методов анализа связи между переменными. В частности, речь идет о случаях ложной корреляции между переменными, а также о том, что в неэкспериментальных исследованиях часто невозможно однозначно упорядочить изучаемые переменные во времени и, следовательно, задать направление причинной связи105. Основанная на эксперименте модель статистического вывода в значительной степени лишена этих недостатков, хотя ее использование в социальных науках во многих случаях также сталкивается с существенными техническими, этическими и прочими ограничениями.
 
  Определение и виды эксперимента.
  Основные принципы экспериментирования
  в социальных науках
  Экспериментальный метод пришел в социальные науки из естественных наук, где он примерно с XVII века стал основным способом опытной проверки научных теорий106. Самым популярным видом эксперимента в точных науках был и остается лабораторный эксперимент, получивший распространение также в науках о человеческом поведении.
  Лабораторный, или истинный, эксперимент нацелен на проверку теоретической гипотезы и осуществляется в условиях максимального контроля над уровнем воздействия независимой переменной и очищения (изоляции) этого воздействия от посторонних влияний, оказываемых внешними, т. е. иррелевантными с точки зрения проверяемой гипотезы, переменными. Экспериментальный контроль и изоляция позволяют отвергнуть иные возможные объяснения наблюдаемого эффекта - конкурентные гипотезы. Немаловажным условием обоснованности, валидности результатов, получаемых в лабораторном эксперименте, является возможность достаточно надежного измерения зависимой переменной. В этом случае при бесконечном количестве испытаний результаты неизбежных случайных возмущений в зависимой переменной "погасят" друг друга и исследователь получит точную оценку интересующего его воздействия.
  На практике описанные требования к истинному эксперименту могут быть полностью воплощены лишь в бесконечном идеальном эксперименте, при проведении которого внешние, так называемые экзогенные переменные остаются неизменными, и изменяется лишь независимая переменная, что обеспечивает полную валидность выводов о изучаемом соотношении между независимой и зависимой переменными107. Идеальный эксперимент - это эталон, относительно которого могут оцениваться и сопоставляться эксперименты реальные, однако буквальное выполнение всех его требований обычно невозможно или даже бессмысленно с точки зрения конкретной научной задачи, стоящей перед исследователем.
  Дональд Кэмпбелл приводит в качестве примера эксперимент Николсона и Карлслайла, которые продемонстрировали явление гидролиза, всего лишь "взяв в мае 1880 г. образец воды в районе Сохо (образец очень частный, характерный для местных условий и данного периода) и опустив в него весьма специфичный кусок медной проволоки, по которой пропускался электрический ток..." Влиянием посторонних факторов (прежде всего примесей) на протекание гидролиза в данном эксперименте можно было пренебречь, так как целью было подтверждение теоретически предсказанной закономерности, а не измерение скорости гидролиза или изучение особенностей его протекания в различных средах108.
  В социальных науках от лабораторного эксперимента принято отличать полевой эксперимент, проводимый в естественных условиях и в большинстве случаев имеющий своей целью не столько проверку научной гипотезы о причинной связи между переменными, сколько оценку эффективности различных программ или методов воздействия.
  Для многих прикладных социологических исследований, ориентированных на разработку и оценку социальных программ, социальное экспериментирование столь же типично, сколь типичны лабораторные эксперименты для социальной психологии или социологии малых групп. Социальное экспериментирование позволяет ответить на самые разнообразные вопросы, относящиеся преимущественно к сфере практической политики и администрирования - например, как влияет отмена смертной казни на показатели преступности, растет ли посещаемость музеев при снижении цен на входные билеты, во всех ли случаях повышение размера вознаграждения ведет к росту производительности труда и т. п.
  Например, в исследовании воздействия детского сериала "Улица Сезам" на культурное и интеллектуальное развитие американских дошкольников109 полевой эксперимент охватил детей и родителей, проживавших в городах (Бостон, Дарэм, Феникс), а также в сельских районах Калифорнии и Филадельфии. В ходе эксперимента детей и их родителей побуждали к просмотру сериала (независимая переменная), фиксируя изменения в когнитивном развитии дошкольников с помощью тестов достижений и тестов общего развития (зависимые переменные). Двухлетний полевой эксперимент позволил продемонстрировать заметный обучающий эффект, связанный с просмотром сериала, особенно очевидный в группе детей из неблагополучных семей.
  Полевой эксперимент - ведущий метод ориентированных на практику оценочных исследований (evaluative research)110. Однако далеко не всегда оценка эффективности новой, компьютеризованной системы обучения или, скажем, нового танкового прицела происходит в реальных полевых условиях. Иногда исследователи проводят эксперимент в условиях, имитирующих реальность или даже представляющих некоторые особенности реальной ситуации - обучения, вождения танка и т. п. - в преувеличенном, "очищенном" виде. Р. Готтсданкер предложил различать два типа полевых экспериментов - эксперименты, дублирующие реальный мир (т. е. уже описанные "натурные" эксперименты), и эксперименты, улучшающие реальный мир111. Эксперименты, улучшающие реальный мир, прежде всего позволяют повысить валидность и надежность данных. Так, данные "натурного" эксперимента по эффективности нового метода обучения вождению автомобиля будут подвержены влиянию множества трудноконтролируемых различий в условиях видимости, ландшафте, состоянии дорог и используемых автомобилей, тогда как данные тренажерных испытаний будут меньше подвержены такого рода смещениям. Кроме того, надежность эксперимента в "улучшенных" условиях также повысится за счет возможности контролировать частоту "встречного движения" на экране тренажера, соблюдать четкий временной режим, исключающий утомление оператора, и т. д.
  Для того чтобы понять, чем руководствуются социологи, осуществляя выбор одного из перечисленных видов эксперимента и конкретного плана построения экспериментального исследования, нам следует сначала рассмотреть ключевые понятия и принципы, лежащие в основе современного подхода к социальному экспериментированию.
  Суммируя вышеизложенное, можно сказать, что в лабораторном эксперименте обоснованность выводов экспериментального исследования, т.е. их валидность и надежность, обеспечиваются благодаря трем принципам планирования эксперимента: 1) контролю над уровнем независимой переменной, 2) изоляции основного эффекта (т. е. собственно воздействия независимой переменной на зависимую переменную) от влияния посторонних, смешивающих факторов, а также 3) многократному воспроизведению полученных результатов, которое позволяет нивелировать случайные изменения результата112 отдельных испытаний, связанные с несистематическими колебаниями фона, случайными ошибками, усталостью и т. п. При этом первые два принципа планирования лабораторного эксперимента позволяют обеспечить валидность как соответствие эксперимента его цели, измерение именно того эффекта, который предполагалось измерить. Идеальный, т. е. совершенно валидный эксперимент, фиксирует лишь то отношение между переменными, которое и планирует изучить экспериментатор, и "отсекает" любые другие источники систематической вариации результатов. Валидность эксперимента, следовательно, определяет достоверность выводов о наличии либо отсутствии предполагаемой причинной связи и о подтверждении либо неподтверждении проверяемой в эксперименте теоретической гипотезы (рис. 1). Третий принцип обеспечивает надежность результатов - защиту от случайной ошибки, являющуюся, как говорилось выше, необходимым условием валидности.
  Однако большая часть экспериментов в социальных науках (как, впрочем, и в ряде инженерных дисциплин или агробиологии) происходит в условиях, когда перечисленные принципы не могут быть реализованы полностью. Возникающие здесь ограничения имеют технический, а иногда - скорее принципиальный характер. Если, например, в социологическом эксперименте независимыми переменными служат раса или социальное происхождение, то мы даже технически - не говоря уже о соображениях морали - не можем осуществлять полный контроль над этими переменными, т. е. совершенно произвольно определять их значение для каждого отдельного случая (субъекта). И даже если бы эту трудность можно было бы каким-то образом преодолеть на время проведения испытаний, нам было бы трудно изолировать интересующий нас основной эффект от влияния сопутствующих, "закоррелированных" с независимой переменной факторов, - связанного с расой или происхождением специфического социального опыта, соответствующих социальных навыков и т. п. (Со схожими трудностями сталкивается и агробиолог, оценивающий урожайность нового сорта пшеницы и пытающийся отделить главный фактор от прочих, также влияющих на урожайность: различий в освещенности опытных участков, в составе почвы и т. п.).
 
 
 
  Рис. 1. Типы экспериментов
 
  Знаменитый английский статистик Р. Фишер первым обосновал возможность применения несколько иного подхода к планированию полевых экспериментов, лабораторных экспериментов с неполным контролем, а также квазиэкспериментов (о последних речь пойдет позднее). Этот подход основан на целенаправленном использовании законов случая и теории вероятности. Он требует введения в планирование эксперимента принципа рандомизации.
  Рандомизация - это стратегия случайного распределения субъектов по различным условиям (режимам) эксперимента и экспериментальным группам.
  Воспользуемся в качестве иллюстрации тем же простым примером психофизического опыта, которым пользуется сам Фишер при обсуждении роли принципа рандомизации в планировании эксперимента113.
  Представим себе, что некая леди взялась угадать, в какие четыре из восьми чашек чая с молоком сначала налили молоко, а в какие - чай. Экспериментальная гипотеза состоит, таким образом, в том, что испытуемая обладает описанной способностью различения. Если воспользоваться простейшей формулой из комбинаторики, то общее число способов выбрать четыре чашки из восьми равно числу размещений А:
 
 
  Иными словами, если бы испытуемая не обладала способностью отличать "молочно-чайные" чашки от "чайно-молочных" и прибегла к случайному угадыванию, то вероятность правильно определить 4 чашки составила бы 1/70 (из 70 существующих различных способов выбрать 4 чашки из 8 лишь один является правильным). Говоря точнее, при достаточно длинной серии испытаний частота правильных ответов приближалась бы к 1/70. Если же частота правильных ответов существенно, с точки зрения избранного статистического критерия, превышает частоту случайного угадывания, то мы вправе сделать вывод о том, что интересующая нас специальная способность действительно существует.
  Однако описанная схема испытания явно не соответствует тем требованиям, которые предъявляются к уровню контроля над переменными и изоляции основного эффекта в лабораторном эксперименте. Возможные угрозы валидности наших статистических выводов носят довольно очевидный характер. Во-первых, мы не обладаем никакими средствами прямого измерения зависимой переменной - способности вкусового различения. Правильные угадывания - это лишь косвенные индикаторы такой способности и могут отражать влияние "посторонних" переменных, даже превосходящее основной эффект. Если, например, во все чашки, в которые сначала было налито молоко, был добавлен сахар, ясно, что все они будут безошибочно опознаны. Статистические выводы о значимости окажутся, таким образом, невалидными, т. е. не имеющими отношения к нашей экспериментальной гипотезе (хотя и подтверждающими конкурентную гипотезу о способности распознавать сладкий вкус). Систематическое постороннее влияние, составляющее угрозу валидности статистического вывода, может носить и другой характер: "молочные" и "чайные" чашки могут отличаться друг от друга толщиной, температурой, цветом. Чтобы устранить перечисленные угрозы валидности и нивелировать возникающие систематические смещения, экспериментатор должен использовать принцип рандомизации, т. е. обеспечить случайный порядок предъявления стимулов-чашек и их оценки, определяемый, например, с помощью таблицы случайных чисел или жребия. В идеале и отбор испытуемых для каждой серии опытов, и распределение уровней независимой переменной между чашками ("молоко-чай" или "чай-молоко") должны основываться на законах случая.
  При планировании конкретного экспериментального исследования описанные принципы находят воплощение при разработке плана, или схемы, эксперимента, определяющего порядок предъявления испытуемым (или их группам) различных уровней (условий) независимой переменной для адекватной проверки экспериментальной гипотезы114.
 
  Основные экспериментальные планы с контрольной
  группой и рандомизацией
  В социологии, психологии и других поведенческих науках особую роль играет использование принципа рандомизации при распределении испытуемых по группам. В эксперименте с неполным контролем или в полевом эксперименте, происходящем в естественных условиях (т. е. в условиях школьного класса, промышленной организации, городского района и т. д.) часто нужно доказать не только наличие ожидаемого эффекта в результате некоторого воздействия Х, но и отсутствие того же эффекта в тех случаях, когда воздействия не было. Например, исследователь, изучающий воздействие просмотра антивоенных фильмов на изменения установок студентов, случайным образом отбирает из некоторой совокупности студентов экспериментальную группу, которой будет показан антивоенный фильм, а также контрольную группу, которой он продемонстрирует нейтральный фильм, никак не связанный с изучаемыми установками. План этого простейшего рандомизированного эксперимента с предварительным и итоговым тестированием и контрольной группой (RT1-2C) будет выглядеть таким образом:
 R О1 Х О2
 R О3 О4
 
 где R - процедура рандомизации (случайного распределения по группам), О1,2 - уровни установок в экспериментальной группе до и после просмотра фильма X, O3,4 - уровни установок в контрольной группе, не смотревшей фильма. Использование контрольной группы позволяет устранить некоторые важнейшие угрозы валидности эксперимента. Во-первых, если бы исследователь отказался от использования контрольной группы и ограничился тестированием, т. е. измерением установок "до-после" просмотра, то обнаруженные изменения в уровне установок можно было бы приписать влиянию на испытуемых самого по себе факта участия в эксперименте. Испытуемые, возможно, осознавали, что они отобраны для важного исследования и стремились некоторым образом соответствовать своей роли и оправдать некие гипотетические "ожидания" экспериментатора. Описанная угроза валидности широко известна и для нее существует несколько обозначений. В психологическом тестировании и экспериментальной психологии это называют "эффектом морской свинки" или "мотивом экспертизы". Иногда применяют термин, возникший в медицине, где при клинических испытаниях новых фармакологических средств и методов лечения часто наблюдают "эффект плацебо", т. е. заметное улучшение статуса у многих участников контрольной группы, в которой вместо реального воздействия использовались индифферентные средства и нейтральные врачебные манипуляции. В социологии самое популярное обозначение систематического смещения, возникающего из-за реакции испытуемых на ситуацию эксперимента - это "хоуторнский эффект".
  В так называемых хоуторнских экспериментах (по названию промышленного предприятия в Чикаго) исследовались организационные и социально-психологические факторы, влияющие на производительность труда. Исследователи обнаружили, что эффект роста производительности труда в бригадах сохранялся даже при отсутствии собственно экспериментального воздействия. Предположительной причиной этого явления был рост группового самосознания у участников эксперимента115.
  "Хоуторнский эффект"116 - это угроза валидности, связанная с особенностями экспериментальной группы.
  Еще одна угроза валидности выводов, которую позволяет преодолеть описываемый план эксперимента, также связана с особенностями групп, а именно - с процессом отбора для участия в эксперименте. Если бы мы отказались от предварительного тестирования и случайного распределения испытуемых по экспериментальной и контрольной группам, мы совершили бы методическую ошибку, весьма характерную для любых экспериментов с добровольцами. Очень часто исследователи отбирают испытуемых для участия в специальной программе обучения или в новаторском организационном проекте, основываясь на изъявленном ими желании, а затем сравнивают результаты, показанные участниками оцениваемой программы, с результатами какой-либо другой доступной группы (или даже случайной выборки из соответствующей генеральной совокупности), не участвовавшей в такого рода программе. Однако такое сравнение некорректно: само по себе желание участвовать в эксперименте часто свидетельствует о изначально более высокой мотивации, осведомленности или интеллекте. Эти факторы сами по себе, или взаимодействуя с главной независимой переменной Х, могут объяснить значимые различия в результатах, показанных экспериментальной группой. В только что описанном примере сравнение группы добровольцев, пожелавших посмотреть антивоенный фильм, с прочими студентами, может вести к завышенной оценке воздействия просмотра, если добровольцы изначально проявляют больший интерес к политическим проблемам. Лишь случайное распределение добровольцев по контрольной и экспериментальной группам при соблюдении "непрозрачности" такого распределения для всех испытуемых (участники обеих групп должны считать, что они подвергаются некоторому экспериментальному воздействию) позволяет судить о роли независимой переменной X в возникновении межгрупповых различий117.
  Вышеописанные угрозы валидности связаны преимущественно с особенностями групп, проявляющимися на стадии отбора или в ходе эксперимента. Однако рандомизация позволяет справиться и с некоторыми угрозами валидности, исходящими от переменных внешнего окружения, фона. К фоновым относятся, в частности, "возможные влияния времени года или событий, возникающих на институциональном уровне", а также факторы естественного развития - "все те биологические или психологические процессы, которые независимо от конкретных внешних событий систематически изменяются с течением времени"118. Испытуемые взрослеют, обучаются, устают, улучшают свои результаты при повторных тестированиях и т. п., что может сказываться на их результатах. Однако если такие посторонние влияния не оказывают избирательного воздействия только на членов экспериментальной группы, они будут вносить вклад лишь в случайную ошибку, а не в систематическое смещение. Иными словами, они будут с равной вероятностью распределены между случайным образом отобранными участниками контрольной и экспериментальной групп. План типа RT1-2C позволяет обеспечить случайный и равновероятный характер внешних, фоновых воздействий на контрольную и экспериментальную группу. Более того, он позволяет "вычесть" величину фонового влияния и оценить чистый основной эффект: если внешнее влияние все же имело место, оно в равной степени подействовало на показатели и экспериментальной, и контрольной групп; следовательно, разность между средними значениями первого и второго замеров уровня зависимой переменной в контрольной группе (О4 ? О3) нужно вычесть из аналогичной разности значений зависимой переменной, зафиксированной в экспериментальной группе (О2 ? O1), т. е.:
 
  ?Х ? ? ? О2 ? O1? ? ? О4 ? О3??
 
 при этом предварительное и послеэкспериментальное тестирование в экспериментальной и контрольной группах должны проводиться практически одновременно.
  Систематическая угроза валидности, связанная с фоновыми факторами, может все же возникнуть и при использовании рандомизации и контрольной группы. Это происходит тогда, когда фоновые факторы взаимодействуют с независимой переменной (или некоторыми ее уровнями). Природу такого взаимодействия легко понять на примере исследования, в котором изучается влияние тревожности, возникающей в ситуации неопределенности, на успешность решения сложных задач. В такого рода экспериментах для создания ситуации неопределенности и повышения реактивной тревожности (независимые переменные) часто используют неясные инструкции, косвенные негативные оценки действий испытуемого, высказываемые лицами, проводящими эксперимент (типа "Ну-ну, посмотрим, как Вы сможете это использовать"), а также предварительные серии, где испытуемому приходится решать заведомо неразрешимые задачи. Разумеется, всем этим воздействиям (X) подвергаются лишь члены экспериментальной группы. Если испытуемые - это студенты, которым в силу случайного стечения обстоятельств через неделю предстоит сдавать экзамены, или сотрудники подразделения фирмы, ожидающие скорой переаттестации, то эти факторы "фона" будут взаимодействовать с независимыми переменными, не только суммируясь с ними, но и усиливая их эффект. Негативные подкрепления, получаемые в ходе эксперимента, будут восприниматься значительно острее накануне экзаменационной сессии или переаттестации, а связанная с этими событиями фоновая тревожность и неопределенность будет взаимодействовать с тревожностью и неопределенностью, создаваемыми преднамеренно.
  Оценить чистый эффект взаимодействия с помощью сравнения с результатами контрольной группы вышеописанным способом в данном случае невозможно, так как взаимодействие фоновых смещений с основным эффектом происходит лишь там, где имеет место экспериментальное воздействие X. В контрольной группе приближающееся неприятное событие также может повлиять на результаты итогового замера или даже обоих замеров, но оно не будет взаимодействовать, "перемножаться" с воздействием независимой переменной (такое взаимодействие можно описать в более точных терминах, однако это требует введения некоторых статистических понятий). Для оценки величины взаимодействия фоновых смешивающих переменных с основным эффектом нужны более сложные экспериментальные планы. Некоторые из них будут обсуждаться ниже.
  Иногда имеет смысл воспользоваться упрощенным вариантом описанного плана с рандомизацией и контрольной группой, а именно планом с рандомизацией без предварительного тестирования (RTC), который схематически выглядит следующим образом:
 R Х О1
 R О2
 
  Привлекательность этого плана заключается прежде всего в его экономичности. Если при распределении испытуемых между группами и уровнями воздействия использовалась истинная вероятностная процедура119, то проведение предварительного тестирования - как в плане КТ1-2С - лишь увеличивает стоимость эксперимента, не оказывая существенного влияния на качество получаемых данных. По сути, правильно осуществленная рандомизация (R) - это наилучшая гарантия отсутствия изначального смещения между группами (т. е. равенства исходных среднегрупповых значений зависимой переменной О в контрольной и экспериментальной группах). Кроме того, в широкомасштабных социологических исследованиях, а также в прикладных исследованиях в области педагогики и социальной работы, проведение и предварительных, и повторных измерений зависимой переменной (политических установок, криминального поведения и т. п.) часто неосуществимо либо ведет к возникновению реакции на саму процедуру тестирования. Если, к примеру, мы изучаем влияние участия в предвыборной групповой дискуссии на последующую поддержку политических партий, то предварительное измерение политических установок может повлиять на активность опрошенных в ходе самой дискуссии и их последующие установки.
  Можно заключить, что план RTC предпочтителен всегда, когда нежелательно повторное предъявление весьма специфичных по содержанию и схожих по форме тестов, вопросов, измерительных процедур. Иными словами, этот план заслуживает широкого применения в социологических и оценочных исследованиях. Кроме того, он является самым приемлемым средством проведения так называемых методических экспериментов, в которых оценивается эффективность различных видов опроса, способов заполнения и форматов анкет и т. п. (примером такого методического эксперимента является описанное в главе "Массовые опросы" исследование Бредберна и Судмана, в котором эффективность метода "случайного ответа" сравнивалась с эффективностью использования данных административной статистики). План RTC использовался, в частности, в одном из практически ориентированных социальных экспериментов по совершенствованию системы правоохранительных и пенитенциарных учреждений, проводившихся в США в 1960?70-е гг.
  В 1961 г. Федеральное бюро пенитенциарных учреждений США начало трехлетний эксперимент, целью которого было изучить воздействие поддерживающего консультирования и специальных реабилитационных программ на поведение мальчиков-подростков, находящихся в исправительных учреждениях. Местом проведения эксперимента стала специальная школа-колония для несовершеннолетних правонарушителей.
  При проведении рандомизации мальчиков случайным образом распределяли между отрядами, где проводился эксперимент, и отрядами, служившими контрольными (каждый отряд жил в отдельно расположенном корпусе). В экспериментальных отрядах было увеличено количество воспитателей, проводились специальные индивидуальные и групповые консультации, использовалась система вознаграждений за хорошее поведение. В контрольных группах применялись обычные методы воспитания и обучения, а также традиционные наказания за нарушение внутреннего распорядка. Результаты эксперимента показали, что мальчики из экспериментальных групп раньше покидали спецшколу, лучше успевали в учебе, вели себя адаптивнее. Не было обнаружено значимых различий в показателях рецидивной преступности для подростков из экспериментальных и контрольных групп, освобожденных из школы-колонии, однако ребята из экспериментальных групп значительно отличались от ребят из контрольных групп по показателю тяжести вновь совершенных преступлений (первые, в случае рецидива, совершали менее тяжкие преступления). По результатам эксперимента было принято решение о внедрении экспериментальной коррекционной программы во всех подразделениях школы120.
  Еще один популярный план с рандомизацией и контрольной группой - это план Соломона121. План Соломона - это расширенный вариант плана RT1-2C, позволяющий проконтролировать и оценить эффекты естественного развития и фона, а также определить взаимодействие эффекта тестирования с основным воздействием X. Здесь наряду с экспериментальной и контрольной группами с предварительным тестированием используются экспериментальная и контрольная группы без предварительного тестирования (как в плане RTC). Схематически это выглядит следующим образом:
 R O1 X О2
 R О3 О4
 R X О5
 R О6
 
  Очевидно, что если главный эффект X реален, то даже при наличии существенного эффекта тестирования ("хоуторнского эффекта") будут выполняться четыре неравенства: O2>O1; О2>О4; О5>О6; О5>О3. Оценкой сравнительной величины эффекта предварительного тестирования (без взаимодействия с X) может служить величина разности О6?О3. Сравнение О6 с О1 и О3 позволяет оценить влияние фоновых факторов и факторов естественного развития122.
  До сих пор мы обсуждали содержательные аспекты проверки экспериментальной гипотезы о наличии главного эффекта X с помощью различных планов эксперимента, а также преимущества разных планов для обеспечения разных аспектов валидности. Очевидно, однако, что в каждом конкретном эксперименте величина главного эффекта, т. е. наблюдаемого различия результатов экспериментальной и контрольной группы, будет варьировать не только под воздействием независимой переменной, но и просто в результате действия различных случайных возмущений. Конечно, если бы наш эксперимент был идеален и абсолютно надежен (см. выше), то при каком угодно числе повторений мы бы всегда получали одну и ту же истинную оценку величины воздействия (при отсутствии или контроле смешивающего влияния дополнительных переменных). Однако реальные эксперименты - особенно, как уже говорилось, эксперименты в социальных науках - не бывают и не могут быть идеальными и безупречно надежными. Следовательно, перед исследователем всегда стоит задача статистической оценки значимости полученных результатов.
  Вероятностным "воплощением" содержательной экспериментальной гипотезы является статистическая гипотеза. Принятие или непринятие статистической гипотезы - необходимое, но недостаточное условие принятия или отвержения содержательной гипотезы, проверяемой в эксперименте. Проверяемая в конкретном эксперименте статистическая гипотеза всегда формулируется как гипотеза о том, что при бесконечном количестве повторений этого эксперимента среднее различие между экспериментальной и контрольной группами (или между воздействием разных уровней независимой переменной) равнялось бы нулю. Такую статистическую гипотезу, фактически сводящуюся к утверждению о случайном характере наблюдаемых в реальном эксперименте различий, называют нулевой гипотезой, или нуль-гипотезой (Н0). Отвержение или неотвержение нуль-гипотезы позволяет говорить о том, что в данном эксперименте содержательная гипотеза подтвердилась, либо подтвердилась противоположная ей альтернативная гипотеза, либо не было получено подтверждения ни одной из них.
  Вспомним воображаемый эксперимент Фишера с чаем и молоком, описанный в начале главы. Мы отмечали, что при использовании тактики случайного угадывания испытуемая смогла бы правильно определить последовательность наполнения чашки примерно в 1 случае из 70. Следовательно, 2 "попадания" из 100 даже при очень большом количестве испытаний едва ли могут считаться значимым результатом. Куда достовернее выглядят 90 или даже 95 "попаданий" из 100 (оставшиеся "ошибки" можно отнести на счет действия случайных факторов). Чтобы определить уровень значимости и построить доверительный интервал в этом случае достаточно метода, описанного в главе 8.
  Вообще, критерии значимости и статистические методы, используемые при проверке статистической гипотезы для конкретного плана эксперимента, называют статистическими моделями. Для планов с контрольной группой основная статистическая модель - это использование t-критерия, о чем подробнее говорится чуть ниже. Для более сложных планов многомерных или факторных экспериментов, общий обзор которых дается в следующем разделе главы, ведущие статистические модели - это дисперсионный анализ и использование F-критерия Фишера.
  Итак, для того чтобы оценить статистическую значимость в элементарных рандомизированных планах, описанных выше, нам необходимо проверить статистическую гипотезу о разности средних значений зависимой переменной в контрольной и экспериментальной группах. Конкретное значение разности средних значений зависимой переменной в экспериментальной и контрольной группе, обнаруженное в отдельном эксперименте (скажем, 4 балла по некоторой "шкале пацифизма"), нужно соотнести с определенным интервалом, в который это значение "укладывается" с заданной (доверительной) вероятностью. Иными словами, нужно решить задачу интервального оценивания, подобную задаче оценки отдельного параметра совокупности в выборочном обследовании (эта задача описана в гл. 8). Разница в том, что проводя эксперимент, мы интересуемся не вероятными пределами, в которых лежит некая характеристика выборки из реально существующей совокупности, а пределами, в которых лежит полученный нами в эксперименте результат относительно результата воображаемой бесконечной совокупности идентичных экспериментов. Нулевая гипотеза утверждает, что истинное значение различия средних равно нулю, варьируя в каких-то пределах от эксперимента к эксперименту (т. е. . Если удается показать, что полученное в эксперименте значение разности групповых средних не позволяет принять нулевую гипотезу, то делается вывод о подтверждении гипотезы, противоположной нулевой (т.е. - о статистической значимости различий между группами - и, значит, о подтверждении экспериментальной гипотезы (или о подтверждении гипотезы, противоположной экспериментальной, - если различие между экспериментальной и контрольной группой оказалось с обратным знаком). Заметьте, что нулевая гипотеза всегда формулируется как гипотеза о том, что истинное значение разности средних (или, скажем, величины взаимосвязи между двумя переменными) равно нулю, а полученные в эксперименте величины отличаются от нуля исключительно из-за случайной ошибки выборки. Чем дальше от нуля - в ту или другую сторону - расположено наблюдаемое значение, тем больше его статистическая значимость и меньше вероятность того, что оно явилось результатом ошибки выборки.
  Для того чтобы сравнить полученное в эксперименте с контрольной и экспериментальной группами значение разности между средними с гипотетическим выборочным распределением этой величины для бесконечного числа испытаний (такие распределения имеются не только для разности средних, но и для средних величин, стандартных отклонений и т. д.), нужно высчитать стандартную ошибку разности между средними123. Формула для стандартной ошибки разности между средними - SМэ-Мk -немного отличается от формулы стандартной ошибки средней SM20, приведенной в главе 8. Тем не менее она весьма проста:
 
 
 
  где Sэ и SK - величины стандартного отклонения, рассчитанные для экспериментальной и контрольной групп, nэ и пk - число наблюдений (испытуемых) в экспериментальной и контрольной группах.
  После этого нужно определить, на сколько единиц стандартной ошибки отстоит полученная разность средних от нуля, представляю-
 
 
 
 щего собой - в согласии с нуль-гипотезой - среднее гипотетического распределения разностей средних, t-распределения. Для этого полученную в эксперименте разность групповых средних нужно перевести в t-единицы (т. е. единицы стандартного отклонения для t-распределения). Для данной разности средних величину t можно высчитать по формуле:
 
  Полученное значение t нужно сравнить с соответствующим значением из таблицы t-распределения для избранного уровня значимости (р = 0,05 или 0,01) и числа степеней свободы, соответствующего количеству наблюдений в каждой группе (или подвыборке). Число степеней свободы - довольно сложное статистическое понятие, анализ которого выходит за пределы этого учебника (в самом общем виде оно обсуждается в гл. 7). На практике число степеней свободы можно рассматривать как величину, равную числу наблюдений (испытуемых, опрошенных, баллов и т. п.) минус число оцениваемых параметров. Для разности средних двух групп это составит число наблюдений в экспериментальной группе минус один (nэ ? 1) плюс число наблюдений в контрольной группе минус один (пk ? 1):
  Nст.своб. = (nэ ? 1) + (пk ? 1)
  Таблицы t-распределения можно найти в любом учебнике или справочнике по статистике (см. "Дополнительную литературу" к данной главе, а также к гл. 8). Здесь мы приводим лишь фрагмент такой таблицы.
 
  Таблица 4.1
  Сокращенная таблица t-распределения
  Стьюдента (W. Gosset, 1908)
 
 Число степеней свободы Р = 0,05 Р = 0,01 1 t = 12,706 t = 63,657 2 t = 4,303 t = 9,925 5 t = 2,571 t = 4,032 8 t = 2,306 t = 3,355 10 t = 2,228 t = 3,169 14 t = 2,145 t = 2,977 16 t = 2,120 t = 2,921 20 t = 2,086 t = 2,845 30 t = 2,042 t = 2,750 60 t = 2,000 t = 2,660 120 t = 1,980 t = 2,617 ? t = 1,960 t = 2,576
  Рассмотрим пример вычисления t для описанного выше эксперимента, в котором изучалось воздействие антивоенного фильма на изменение установок студентов. Пусть для контрольной и экспериментальной групп при итоговом тестировании по шкале пацифистских установок были получены следующие результаты:
 
  Контрольная группа Экспериментальная группа nk = 28 чел. Nэ = 34 чел. Sk = 5,6 Sэ= 3,4
  Наша статистическая задача заключается в том, чтобы определить, отличаются ли средние двух групп настолько, чтобы можно было отвергнуть нулевую гипотезу о том, что эти средние взяты из одной генеральной совокупности. Воспользуемся приведенной выше формулой для вычисления значения t124:
 
 
  Число степеней свободы в приведенном примере: (28 ? 1) + (34 ? 1) = 60.
  Полученное значение t = 3,4760 заведомо превосходит табличные значения и для p < 0,05, и для р < 0,01 (на 5%-м уровне значение t для 60 степеней свободы составит 2,00, а на 1%-м - 2,660). Следовательно, мы можем отклонить нулевую гипотезу и сделать вывод, что существует статистически значимая разница между средними уровнями пацифизма в группе студентов, посмотревших антивоенный фильм, и в контрольной группе.
  Важно, однако, всегда помнить о том, что статистическая значимость результатов совершенно отлична от их содержательной значимости! Даже высокая статистическая значимость результатов эксперимента не гарантирует, что эти результаты будут иметь сколько-нибудь интересную интерпретацию и повлияют на состояние современного социологического знания. Содержательная значимость зависит прежде всего от нашей способности увязать экспериментальную гипотезу с существующими социологическими теориями.
 
  Многомерные и факторные эксперименты:
  общий обзор
  В описанных выше экспериментах с контрольной группой каждый раз используются лишь два типа условий - "есть воздействие" либо "нет воздействия". Эти два типа условий по сути можно рассматривать как два уровня независимой переменной, которым можно присвоить условные числовые значения - например, "1" и "0". Иными словами, с точки зрения уровня измерения независимая переменная является номинальной, качественной. В контрольной группе ее значение равно нулю, в экспериментальной - единице. Однако исследователь часто располагает значительно большей информацией о независимой переменной и способен измерить и проконтролировать ее по крайней мере на трех-четырех уровнях значений. Соответственно экспериментальная гипотеза может быть сформулирована в терминах более или менее интенсивного воздействия либо наличия-отсутствия "отклика" зависимой переменной при конкретных уровнях независимой переменной.
  В психологии хорошо известен закон "оптимума мотивации", так называемый закон Йеркса-Додсона.
  В начале нашего века Р. Йеркс изучал, как влияет негативное подкрепление в форме удара электрическим током на выработку элементарных навыков у животных. В частности, в опытах с "танцующими мышами" (разновидность домашней мыши, имеющая генетический дефект, который заставляет ее двигаться по кругу или по восьмерке) он использовал три уровня силы тока - "сильный" (500 усл. ед.), "средний" (300 усл. ед.) и "слабый" (125 усл. ед.). Мышь должна была научиться выбирать один из двух туннелей. В конце туннеля ее в любом случае ожидало "вознаграждение" - мышь противоположного пола. При ошибочном выборе (белый туннель) мышь испытывала удар током, при правильном выборе (черный туннель) негативное подкрепление отсутствовало. Местоположение туннелей (слева-справа) менялось случайным образом от пробы к пробе. Выяснилось, что быстрее всего обучение происходит при "средней" величине стимуляции. Обнаруженный в этом эксперименте нелинейный характер связи между величиной стимула к решению определенной задачи и успешностью решения был затем неоднократно подтвержден и во многих других экспериментах, в том числе с испытуемыми-людьми и с позитивной стимуляцией. Чрезмерная мотивация и чрезмерная величина подкрепления, как и слабая мотивация, всякий раз оказывали меньшее воздействие на успешность выполнения различных задач.
  Эксперименты, в которых используется несколько (более двух) уровней независимой переменной, называются многоуровневыми. Схема вышеописанного эксперимента с рандомизацией и тремя уровнями независимой переменной (Х1 Х2, Х3 ) такова:
 
 R X1 O1 R X2 O2 R X3 O3
  Экспериментальная гипотеза в этом случае формулируется как гипотеза об отношениях значений О1, О2 и О3 (в рассмотренном примере О1 < О2 и O2 > O3). Независимая переменная в многомерном эксперименте может иметь и более трех уровней. Иначе говоря, она может быть "нормальной" количественной переменной, измеренной на интервальном или абсолютном уровне. Соответственно гипотеза многомерного эксперимента может формулироваться в более точных терминах - как гипотеза об "относительно-абсолютных" или даже "абсолютно-абсолютных" отношениях переменных. Например, в эксперименте может изучаться влияние привлекательности лектора на частоту посещения занятий студентами, воздействие количества доступных источников информации о продукте на формирование потребительских предпочтений либо характер взаимосвязи между размером денежного вознаграждения испытуемых и успешностью решения ими однотипных задач. Таким образом, многомерные эксперименты позволяют проверять более тонкие и точные содержательные гипотезы о механизмах индивидуального и группового поведения.
  Статистические гипотезы, проверяемые в многомерных экспериментах, - это гипотезы о различиях между значениями зависимой переменной для разных уровней независимой переменной. Нулевая гипотеза формулируется как гипотеза о том, что разброс индивидуальных значений внутри одного уровня независимой переменной (внутри соответствующей экспериментальной группы) идентичен разбросу индивидуальных значений между различными уровнями (группами), т. е. отношение дисперсии межгрупповых оценок к дисперсии внутригрупповых оценок равно 1. Последнее отношение обозначается как F-критерий. Для того чтобы определить, не превышает ли полученная в конкретном 8 эксперименте величина F пороговое значение статистического F-распределения для заданного уровня значимости, используют статистическую технику однофакторного дисперсионного анализа. Термин "однофакторный" в данном случае означает, что в эксперименте использовалась лишь одна независимая переменная (фактор воздействия). Рассмотрение техники дисперсионного анализа и статистического оценивания получаемой в результате величины F выходит за пределы данного обзора (детальные описания и рекомендации при необходимости можно найти в книгах из списка дополнительной литературы к главе).
  В тех областях социологии и социальной психологии, которые имеют сравнительно развитую традицию экспериментальных исследований (межличностное и межгрупповое восприятие, исследования динамики установок, социальные процессы в малых группах, оценивание эффективности образовательных программ и т. д.) часто используют более сложные схемы экспериментирования, объединяемые термином "факторные эксперименты".
  Факторный экспериментальный план включает в себя две и более, независимые переменные (именуемые также "факторами"), каждая из которых имеет несколько уровней воздействия. Так как при увеличении числа независимых переменных очень быстро возрастает число групп, в каждой из которых применяется одна из возможных комбинаций этих переменных и их уровней125 (в полном факторном плане число групп равно произведению числа уровней, задаваемых для каждой независимой переменной), в целях экономии ресурсов и рационального распределения исследовательских усилий были разработаны многочисленные планы, где каждый из "уровней" переменных реализуется один раз, а обобщение и статистический анализ взаимодействия различных факторов и их изолированного и совместного влияния на зависимую переменную проводится на групповом уровне126.
  Всякий факторный эксперимент - это, в сущности, несколько экспериментов, объединенных в одном плане. Обобщенные данные факторного эксперимента позволяют ответить на два типа вопросов: 1) имеется ли эффект воздействия для каждой отдельно взятой независимой переменной; 2) зависит ли величина этого эффекта воздействия от величины значений других независимых переменных? Изолированный эффект воздействия одной независимой переменной называют главным эффектом, а изменение величины этого эффекта под влиянием другой независимой переменной называют взаимодействием.
  В таблице 4.2 представлен план простейшего факторного эксперимента "два на два" ("2 X 2"), в котором изучалось влияние новизны и типа изображения на интерес, проявляемый к этому изображению 4-месячными младенцами. В качестве индикатора интереса использовалась длительность разглядывания. Каждая из независимых переменных была представлена только двумя уровнями: для новизны - новое или старое, предъявлявшееся в предыдущих сериях изображение; для типа изображения - геометрический контур либо схематическое изображение человеческого лица (схематические рисунки использовались для уравнивания изображений по визуальной сложности, так как время фиксации взора обычно зависит от сложности и количества деталей). Как видно из приведенных в таблице 4.2 данных, налицо оба главных эффекта. Влияние новизны на интерес становится очевидным при сравнении средних по строкам - средняя длительность разглядывания изображений (и геометрических, и "физиономий") заметно выше в случае предъявления новых рисунков (55 сек против 20). Сравнение по столбцам показывает, что при усреднении данных по двум группам (новые и старые рисунки) изображения человеческого лица вызывают значительно больший интерес, проявляющийся в более длительном разглядывании (45 сек). Налицо также взаимодействие между типом изображения и новизной. Результаты предъявления разных типов изображений различны для "старой" и "новой" группы. Различаются и значения разностей по столбцам для каждой строки (60 ?50 = 10 сравнительно с 30 ?10 = 20), и соответствующие показатели по строкам (60 ?30 = 30 сравнительно с 50 ?10 = 40). Иными словами, большая привлекательность человеческих лиц сильнее проявляется при предъявлении старых рисунков (различие в 10 сек при предъявлении новых картинок увеличивается до 20 для старых изображений), а различие между предъявлением старых и новых рисунков при использовании геометрических контуров возрастало до 40 сек.
  Таблица 4.2
  Факторный эксперимент 2x2
 
 
 
 Новизна изображения
 
 Тип изображения
  Средняя длительность разглядывания, сек. Лицо Геометрическое Новое
 Старое 60
 30 50
 10 55
 20 Средняя длительность, cек. 45 30
  При обработке результатов многофакторных экспериментов основной статистической моделью является многофакторный дисперсионный анализ.
  Многофакторные эксперименты в социологии - это очень часто полевые эксперименты, моделирующие сложные взаимосвязи реального мира. Преимущество полевых многофакторных экспериментов - в их "жизнеподобии", т. е. внешней, лицевой валидности. Но здесь же кроется и главный недостаток таких экспериментов - более низкие надежность и внутренняя валидность. Критики полевых многофакторных экспериментов часто отмечают, что приближение эксперимента к реальному миру здесь нередко достигается за счет замены экспериментального контроля чисто статистическим. В последнем случае возрастают угрозы валидности, связанные с неправильной спецификацией модели измерения, с "закоррелированностью" отдельных уровней независимых переменных с неконтролируемыми внешними переменными (см. гл. 5, 6). Кроме того, в многофакторных экспериментах острее, чем в индивидуальных и межгрупповых, стоит проблема агрегирования данных - практически всегда существует вероятность того, что отношения, выявленные при анализе сводных групповых данных, в точности не соблюдаются ни для одного отдельно взятого испытуемого (так же, как среднее некоторой выборки может не относиться ни к одному конкретному выборочному наблюдению), К неоспоримым достоинствам факторных экспериментов следует отнести значительно большие возможности статистического анализа, в том числе анализа различных эффектов взаимодействия переменных-"факторов".
  В социальных науках часто употребляют также понятие квазиэксперимента, или квазиэкспериментального исследовательского плана. Речь идет о панельных, трендовых и т. п. планах выборочных обследований (гл. 5). Выборочные обследования, особенно продолжающиеся или проводимые как сравнительные "срезовые" исследования для подвыборок, испытавших либо не испытавших определенное, локализованное во времени воздействие (например, социальную революцию, реформу образования или крах фондового рынка), действительно позволяют делать выводы о взаимоотношениях между интересующими исследователя независимыми и зависимыми переменными, а значит - проверять гипотезы о предполагаемых причинно-следственных связях, однако экспериментальную рандомизацию и контроль в выборочных исследованиях, как показано в соответствующих главах, здесь заменяет использование случайных выборок и специальных методов статистического анализа данных.
 
  Дополнительная литература
 
  Вознесенский В. А. Статистические методы планирования эксперимента в технико-экономических исследованиях. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Финансы и статистика, 1981. Гл. 2, 3.
  Гласc Дж., Стэнли Дж. Статистические методы в педагогике и психологии: Пер. с англ. / Общ. ред. Ю. П. Адлера. М.: Прогресс, 1976. Гл. 15-19.
  Готтсданкер Р. Основы психологического эксперимента: Пер. с англ. М.: Изд-во МГУ, 1982.
  Дружинин Н. К. Выборочное наблюдение и эксперимент. М.: Статистика, 1977.
  Кэмпбелл Д. Модели экспериментов в социальной психологии и прикладных исследованиях: Пер. с англ. / Сост. и общ. ред. М. И. Бобневой. М.: Прогресс, 1980.
  Ядов В. А. Социологическое исследование: методология, программа, методы. М.: Наука, 1987.
 
  Глава 5. Массовые опросы в социологии
 
  Определение и истоки
  Метод опроса - самый распространенный из социологических методов, определяющий "образ" социологии в глазах непосвященных и к тому же имеющий самую богатую и давнюю историю. Утверждение о том, что почти невозможно дать строгое и исчерпывающее определение того, что такое опрос, на первый взгляд кажется нелепостью. Однако в действительности представления о том, каким должен быть хороший социологический опрос, менялись так часто, что любая попытка свести определение опроса к конкретной технике сбора информации, плану исследования, типу анализа данных или характеру использования полученных сведений наверняка столкнется с трудностями. Трудности эти так существенны, что один известнейший специалист в этой области в монографии, посвященной анализу истории и перспектив опросного метода, предложил говорить о некотором "базовом типе" опроса, по отношению к которому можно было бы упорядочить все многообразие реальных опросных исследований127. Идеальной моделью он предложил считать "модель Гэллапа", т. е. тот тип опроса общественного мнения, который сложился в 1930-1940-х гг. в результате сотрудничества (и конкуренции) между основанным Дж. Гэллапом в 1935 году Американским институтом общественного мнения и другими исследовательскими фирмами. Для типичного "гэллаповского" опроса характерны следующие признаки:
  1) общенациональный характер;
  2) отбор из генеральной совокупности всех лиц, достигших избирательного возраста;
  3) максимальная приближенность времени проведения опроса ко времени выборов или референдумов;
  4) среднее число респондентов в выборке - 2000 человек;
  5) случайный или квотный характер выборки;
  6) использование стандартных вопросников и личное интервьюирование каждого респондента по месту жительства;
  7) "закрытый" характер вопросов;
  8) сбор индивидуальных, неагрегированных данных (каждое наблюдение может быть соотнесено с конкретным индивидуумом в выборке)128.
  Широко распространенные отклонения от описанной "гэллаповской" нормы все же столь существенны, что нам следует рассмотреть и другие подходы к определению сути опросного метода. Во-первых, следует вспомнить о том, что для социологии как науки главной функцией опроса является все же не предсказание результатов завтрашних выборов, а проверка гипотез о характере связей между различными переменными. (Переменная-признак задается как one-рационализация неких содержательных представлений о существенном для социологической теории качестве, свойстве: "социально-экономическом статусе", "отчуждении", "расовой сегрегации" и т. п.) Во-вторых, использование выборочного обследования, как говорится в главах 7 и 8, как раз и имеет основной целью либо оценку значения определенного параметра в совокупности, либо - в большинстве случаев - проверку статистической гипотезы о связи между переменными. Эксперимент - это идеальная модель исследовательского плана для анализа причинных связей. Выборочное обследование (опрос) - хорошее приближение к идеальной модели. Для идеального эксперимента, напомним, характерны:
  1) контроль условий, т. е. возможность варьирования независимых переменных и измерения зависимых;
  2) использование экспериментальной и контрольной групп для проведения повторных сравнений;
  3) рандомизация, т. е. случайный отбор испытуемых в контрольную и экспериментальную группы.
  В выборочном исследовании, строго говоря, отсутствует возможность контроля, так как исследователь лишен возможности манипулировать независимыми переменными, произвольно задавать их значение. Однако с помощью количественных методов измерения и статистического анализа связи между переменными выборочный опрос может максимально приблизиться к той модели причинного вывода, которая лежит в основе экспериментального метода.
  В целом анализ связи между переменными - и экспериментальный, и сугубо статистический, основанный на опросных данных, - подразумевает перекрестную группировку данных по двум переменным (независимой и зависимой), обнаружение связи между ними и введение третьей, контрольной переменной для оценки ее влияния на изучаемую связь. (Кстати, те возможности для контроля влияния "посторонних" факторов на исследуемую взаимосвязь, которые возникают при анализе связи в выборочных обследованиях, обычно даже превосходят возможности эксперимента.) В последнем случае набор контрольных переменных, "изолируемых" с помощью эксперимента, обычно ограничен. В выборочном обследовании список переменных чаще всего значительно обширнее и к тому же включает в себя такие переменные, которые в принципе не могут использоваться в эксперименте из практических или этических соображений: нельзя, например, произвольно назначить испытуемому экспериментальное условие "родился чернокожим" или "часто подвергался жестокому обращению" Однако заметим сразу, что последнее обстоятельство все чаще используется не столько для восхваления, сколько для критики - во многих отношениях справедливой - применимости выборочных опросов для анализа причинных связей (о чем еще будет сказано ниже).
  Случайный отбор, используемый на том или ином этапе как основа построения выборки для массового опроса, может рассматриваться как подобие рандомизации в эксперименте. В идеальном случае, почти не встречающемся на практике, любая единица генеральной совокупности имеет равные шансы попасть в выборку. Поэтому влияние внешних, "посторонних" факторов нейтрализуется, и систематическое смещение отсутствует. В реальности, как показано в обсуждении выборочного метода, мы редко можем реализовать простую вероятностную выборку, довольствуясь каким-то приемлемым и экономичным компромиссом между случайным отбором, стратификацией и квотированием.
  Контрольная и экспериментальная группы, используемые в экспериментальных планах для сравнения и выявления эффекта некоего причинного фактора, "отбираются" в выборочных обследованиях на стадии анализа, апостериорно. Фактически они "конструируются" исследователем ad hoc в ходе сравнения подвыборок, выделенных с помощью фиксации разных уровней одной (или нескольких) объяснительных переменных.
  В целом опросные методы обладают рядом существенных достоинств:
  1) позволяют достаточно быстро получить большой массив наблюдений, причем каждый индивидуальный "случай" (отдельное наблюдение) описывается с помощью целого набора теоретически релевантных переменных признаков;
  2) стоимость выборочного опроса оказывается сравнительно небольшой, если принять во внимание объем получаемой информации;
  3) использование стандартных опросных процедур и однородных количественных показателей при соблюдении определенных условий позволяет не только проверять гипотезы о причинных зависимостях, но и проводить вторичный и сравнительный анализ результатов.
  Недостатки, также присущие этому методу, мы проанализируем в следующих разделах.
 
  Выбор исследовательского плана
  Даже в том случае, когда исследователь четко осознал, в чем заключаются содержательные вопросы, на которые он хочет получить ответ в ходе выборочного обследования; ему не стоит торопиться составлять анкету и нанимать интервьюеров. Прежде ему нужно поразмыслить над тем, какого рода логику анализа данных он собирается использовать, после того как эмпирические данные будут получены. Для того, чтобы сведения о людях, группах или сообществах (об их поведении, установках или других чертах) можно было рассматривать в качестве доказательства каких-то теоретических гипотез, следует сначала решить, что именно можно считать доказательством в данном случае, по каким правилам будут строиться логические сопоставления и статистические выводы, иными словами, необходимо выбрать принципиальный исследовательский план.
  В главе 4 довольно подробно говорится о том, как различия в логике и целях анализа влияют на выбор плана эксперимента. В планировании выборочного опроса исследователи исходят приблизительно из тех же соображений: сравнение "случаев", подгрупп, сравнение типа "до - после". Здесь мы рассмотрим лишь самые общие типы исследовательских планов, используемых в выборочных опросах (другие проблемы планирования детально анализируются в главе 7, посвященной построению выборки).
  Первый шаг в планировании опроса - это принятие решения о том, что считать единицей анализа. В простейшем случае мы стремимся приписать каждому индивиду (респонденту) определенное значение по каждой переменной. Предположим, наша цель заключается в том, чтобы на основании опроса 2000 респондентов узнать, как распределены в генеральной совокупности "партийная принадлежность", "судимость" и некоторые другие переменные, а кроме того, мы собираемся проанализировать связь этих переменных с полом, возрастом и семейным статусом. Некоторые из переменных будут строго количественными, другие будут описываться как качественные признаки. В любом случае нам нужно будет охарактеризовать каждого респондента по каждой переменной. В результате мы сможем построить структурированную матрицу данных, подобную той, что изображена в табл. 5.1. В столбцах этой матрицы содержится вся информация о респондентах, которые здесь и являются единицами анализа (или "случаями"). Именно их свойства нам предстоит оценивать, сравнивать в поисках взаимосвязей и т. п.
 Таблица 5.1
  Пример матрицы данных типа
  "респонденты х переменные"
 
  "Случай"
  1-й
 респондент
 
  2-й
 респондент
  ......
  2000-й
 респондент
  Переменная
  Пол мужской женский ....... мужской Возраст 38 лет 23 года ....... 62 года Семейный статус разведен замужем ....... вдовец Судимость отсутствует отсутствует ....... 2 судимости Партийная конституционный беспартийная ....... христианский принадлежность демократ социалист
  Обычно единицами анализа, т. е. теми, кого исследуют, бывают именно люди. Однако единицами анализа могут быть и семьи, и организации, и регионы, и государства. Например, в матрице данных столбцы могли бы соответствовать городам, а строки - переменным типа "уровень преступности", "население", "число безработных" и т. п. Некоторые из переменных были бы получены путем агрегирования, "объединения", индивидуальных данных (например, о наличии дополнительных источников дохода), другие характеризовали бы город как целое (наличие аэропортов, доля прямых налоговых поступлений в бюджете). В любом случае исследователю нужно заранее представить себе, как будет выглядеть матрица данных и какие приемы анализа он собирается к ней применить. Любое конкретное исследование может предполагать и использование различных единиц анализа, т.е. полученная в нем эмпирическая информация может характеризовать и отдельных индивидов, и семьи, и - в результате использования агрегированных показателей - регионы или государства. Важно лишь, чтобы все единицы анализа, которые вы намерены использовать, были определены заранее. В ином случае в матрице данных "единица анализа х переменная" неизбежно возникнут пропуски или дублирование одной и той же информации. Так как количество матриц данных равно количеству предполагаемых единиц анализа (хотя размерность их будет разной129), можно заранее создать соответствующее количество отдельных массивов данных (файлов), содержащих те данные, которые относятся к данной единице анализа. Скажем, сведения о возрасте попадут в массив "респонденты", а сведения о составе семьи - в массив "семьи" (даже если последние и были получены в результате беседы с одним из членов семьи).
  Описанная выше двумерная матрица данных типична для одномоментного, "срезового" исследования, характеризующего ситуацию в момент опроса. Целью такого исследования может быть, во-первых, описание распределения каких-то переменных в совокупности. Например, мы можем узнать, сколько человек собирается проголосовать за демократов при условии, что выборы будут проведены тотчас же (типичный "гэллаповский" опрос). Во-вторых, мы можем попытаться использовать "срезовые" данные для характеристики отдельных подвыборок - например, "работающих пенсионеров", "высококвалифицированных рабочих в возрасте от 30 до 45 лет" и т. п. Далее, применяя различные методы статистического анализа, можно проверить какие-то гипотезы о взаимосвязи переменных (в данный момент времени). В последнем случае исследование становится объяснительным. Однако даже в чисто описательном исследовании мы столкнемся с необходимостью каких-то сравнений, делающих полученные нами оценки осмысленными. Если, например, мы узнаем, что 15% подростков читают медицинские журналы не реже 1 раза в месяц, то для того, чтобы понять много это или мало, нам нужно будет с чем-то сопоставить этот показатель. Скажем, мы можем сравнить подростков 1994 года с подростками 1954 года. (Конечно, нам предварительно придется найти данные соответствующего опроса 40-летней давности.)
  Изменениям во времени подвержены не только отдельные показатели, но и взаимоотношения между переменными. Так, глобальные социально-экономические изменения - экономический кризис, сдвиг в социально-классовой структуре - могут привести к тому, что высокая зависимость дохода от продолжительности образования станет незначимой. Следовательно, изучение сложного причинного механизма воздействия образовательного уровня на доходы требует какой-то серии разделенных во времени обследований, позволяющих проследить динамику интересующего нас отношения под влиянием существенных внешних переменных.
  Исследовательские планы, позволяющие анализировать данные во временной перспективе, называют лонгитюдными. Данные получают многократно, в разные моменты времени, причем цели исследования могут быть сугубо дескриптивными (доля голосующих за коммунистов, распределение положительных и отрицательных установок по отношению к "мыльным операм") и объяснительными.
  Принято выделять основные виды лонгитюдных планов, каждый из которых имеет множество модификаций и "переходных" форм. Это трендовые, когортные и панельные исследования.
  Трендовые обследования ближе всего к уже описанным однократным, "срезовым", опросам. Некоторое авторы даже предлагают обозначать их просто как регулярные опросы, т. е. опросы, проводимые через более или менее равные промежутки времени130. В трендовом опросе одна и та же генеральная совокупность изучается в разные моменты времени, причем каждый раз выборка строится заново. Иными словами, анализируются последовательные выборки из одной и той же совокупности. Например, опрос Института Гэллапа, проводимый ежемесячно в ходе избирательной компании, является трендовым обследованием, показывающим динамику установок населения по отношению к кандидатам или партиям. Строго говоря, если количество тех, кто собирается голосовать за кандидата X, за месяц увеличилось на 16%, мы можем лишь зафиксировать изменение картины предпочтений избирателей, но не можем наверняка утверждать, что определенная группа избирателей изменила свои предпочтения, так как в двух последовательных опросах мы имеем дело с разными респондентами. Преимуществом оперативных трендовых исследований является возможность "привязки" наблюдаемых изменений к текущим событиям - политическим скандалам, решениям правительственных органов, изменениям в финансово-экономической ситуации, - что облегчает их интерпретацию.
  Однако, например, ежегодные исследования занятости и безработицы, проводимые по этому плану, могут привести к трудно интерпретируемым результатам. Если в результате двух таких исследований окажется, что социально-демографические характеристики людей, получающих пособие, почти не изменились, будет большой неосторожностью утверждать, что существует какая-то "типичная" группа людей, постоянно живущая на средства налогоплательщиков. Вполне вероятно, что большинство респондентов, охваченных первым опросом, уже нашли работу.
  В качестве особого исследовательского плана иногда рассматривают когортные обследования. Основания для выделения этого плана несколько условны и связаны скорее с теоретической логикой интерпретации (а не сбора) данных. Если в трендовых исследованиях отбор каждый раз производится из общей совокупности - всех избирателей, всех семей и т.п., - то, исследуя "когорты" (от лат. cohors (cohortis) - подразделение, видовая группа), мы каждый раз производим отбор из одной специфической совокупности, стремясь проследить перемены в ее поведении, установках и т. п. Пусть, например, мы изучали ценностные ориентации десятиклассников в 1985 году, а в 1995 году нам захотелось снова опросить бывших десятиклассников, так как мы предполагаем, что их ценностные ориентации изменились с переходом в иную стадию жизненного цикла (создание собственной семьи, формирование профессиональной идентичности и т. п.). В этом случае мы будем работать с новой выборкой из прежней специфической совокупности, сравнивая представителей одной и той же "когорты" с десятилетним интервалом, а не десятиклассников 1985 года с десятиклассниками 1995 года (в последнем случае можно было бы говорить о трендовом исследовании десятиклассников).
  Самым совершенным воплощением идеи введения временной перспективы в исследовательский план является панельное обследование. Если вернуться к нашей структурированной матрице данных (см. табл. 5.1), то можно сказать, что панель - это прибавление к двумерной матрице еще одного измерения, превращающего ее в пределе в некий "параллелепипед" данных. Панельные исследования позволяют не только зафиксировать какие-то социальные изменения в установках, поведении и т. п., но и выявить причины и последствия этих изменений на микроуровне, т. е. на уровне отдельных индивидов. Если трендовое исследование показывает, что десятая часть потребителей, предпочитавших отечественные макароны, "переметнулась" к поклонникам спагетти, мы не можем точно определить, кто из респондентов изменил свои предпочтения и, следовательно, каковы общие характеристики "перебежчиков". Таким образом, мы лишены возможности проверить, какие объяснительные переменные позволяют предсказывать динамику предпочтений на микроуровне.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Время, t
 
  Рис. 2. Элементарный план панельного исследования
  (два замера - две матрицы данных)
 
  Панельное исследование - это многократное обследование одной и той же выборки из генеральной совокупности в разные моменты времени. Эту многократно используемую выборку и называют панелью. Исследовательский план, использующий панель респондентов, - весьма дорогостоящее предприятие, требующее к тому же очень тщательной проработки всех деталей до начала опроса. В трендовом и когортном исследовании данные нередко сравниваются с данными других опросов, проводившихся ранее иными исследовательскими группами. Этот путь проще и дешевле, однако сравнимость результатов обследований, планировавшихся разными исследовательскими командами и - чаще всего - для разных целей, всегда проблематична. Возможность оценки "чистого эффекта" и величины наблюдаемых изменений - большое преимущество панельного плана. Однако эта возможность прямо зависит от величины усилий, предпринятых социологами для сохранения неизменности самой панели и инструментов сбора данных. Если, например, в первой волне панели (волной обычно называют один полный цикл опроса панели, один "замер") социолог позабыл включить в список для ранжирования тяжести преступлений квартирные кражи, то использование дополненного списка во второй и третьей волнах не поправит дела: сопоставимость полученных в панели ранжировок будет ничуть не выше, чем в случае обычных "срезовых" обследований, при более высоких затратах. Поэтому панельные исследования чаще всего используют как очень точное средство проверки конкретных гипотез в отчетливо очерченной предметной области. Выбор панельного плана в случае пилотажных или поисковых исследований совершенно неоправдан.
  Панельные исследования незаменимы в проверке причинных гипотез, особенно в тех случаях, когда отсутствует "естественный" критерий для разделения независимой и зависимой переменных во времени. Например, множество "срезовых" исследований может демонстрировать устойчивую высокую корреляцию между систематическим потреблением алкоголя и проявлениями социальной дезадаптации (развод, потеря статуса и т. п.), однако лишь длительное панельное исследование может дать необходимый материал для того, чтобы решить, ведет ли алкоголизм к дезадаптации либо, наоборот, является ее следствием. Панельные исследования незаменимы и для анализа более сложных причинных моделей с отсроченными эффектами (лагами), петлями "обратной связи" и т. п.
  Основным преимуществом панельного плана с сугубо статистической точки зрения является возможность отделить реальные изменения показателей от разброса, связанного с ошибкой выборки.
  В случае "непанельного" опроса (трендовый опрос, сравнение данных двух независимо проведенных "срезовых" опросов) какое-то различие между двумя последовательно опрошенными выборками, значимое на 5%-м уровне, скажем, различие между 49 и соответственно 54% предпочитающих "сильную руку" институтам представительной демократии с вероятностью, превосходящей 1:20, будет связано с выборочной ошибкой, а не с радикальными переменами в политической атмосфере. Аналогичные данные панельного исследования позволяют говорить о наличии реальных изменений.

<< Пред.           стр. 2 (из 7)           След. >>

Список литературы по разделу